Часть 1. Похищение
Глава 1. Аля
Дина
Это последние слова, что я успеваю сказать дочке перед ее исчезновением:
— Аля, пожалуйста стой спокойно! Сколько можно беситься?
Очень стараюсь скрыть раздражение.
Ходить по гипермаркету с четырехлетним ребенком — то еще испытание. Особенно, если девочка хочет только гулять и шкодить.
Я дергаю ее за рукав свитера с единорогом, строго смотрю.
— Ну мам… — нудит она.
Но все же стоит возле тележки, грустная и обиженная. Даже хвостики на ее голове выглядят не так задорно, как минуту назад.
Мы с дочкой очень разные внешне. Она — брюнеточка со смуглой кожей, а я — рыжая, как лиса. Аля — копия папа, которому она совсем не нужна. И такая же упрямая.
Дочку очень манит отдел игрушек, что находится в соседнем ряду. Однако если я буду покупать ей по игрушке каждый раз, когда мы приходим в магазин, нам никаких денег не хватит. Будем отмечать Новый год с горошком вместо оливье. Тем более вчера она уже выпросила куклу и почти сразу потеряла к ней интерес. Теперь хочет плей-до, которым обязательно обмажет все, что только можно. Проходила, знаю.
Держусь, не обращаю внимания на ее картинные всхлипы. Моя дочурка та еще актрисуля.
Отворачиваюсь к стенду с молоком, показываю, что меня слезами не проймешь. Беру бутылку, изучаю срок годности.
И… работает! Всхлипы прекращаются.
Боясь спугнуть удачу, я усиленно делаю вид, что не обращаю на Алю внимания.
Тянусь за другой бутылкой в надежде найти молоко посвежее, но тут его попросту нет. Решаю не сдаваться, выбираю то, что стоит у самого края полки. Снова просматриваю дату и наконец кладу молоко в тележку.
Все действие занимает от силы минуту-две.
Оборачиваюсь к дочке.
Ее нет.
Быстро оглядываюсь, но Али не видно.
Не паникую, потому что уверена — дочка снова убежала к стенду с игрушками.
Что ты будешь делать с этой разбойницей?
Берусь за тележку и с тяжелым вздохом возвращаюсь к месту, где Аля увидела тот злосчастный набор плей-до.
Однако дочки нет и тут.
Легкая паника закрадывается в душу.
— Аля! — кричу так громко, что оборачиваются покупатели.
Но мне плевать.
Бросаю тележку с покупками и несусь к концу ряда, чтобы проверить, не там ли она.
— Аля! — снова кричу.
Пару минут ношусь как сумасшедшая от ряда к ряду, пытаюсь высмотреть дочку, но ее нигде нет.
Нигде!
И звать бесполезно.
Очень скоро на мои крики собираются люди.
Я выхватываю из сумочки телефон, открываю фото Али — сделала этим утром ее снимок в новом свитере. Тычу фото в лица людей и твержу:
— Вы не видели эту девочку? У меня пропала дочка!
— Спокойно, мамаша. — Ко мне подходит здоровенный охранник в синей униформе.
Он говорит что-то в рацию.
Следующие пятнадцать минут сливаются для меня в одну… Тягучую бесконечную вечность.
Двери гипермаркета закрывают, по громкой связи делают оповещение:
— Пропала девочка, Алевтина Морозова, четыре года, одета в красный свитер с единорогом. Нашедших просьба сообщить о местонахождении ребенка на информационную стойку.
Это не помогает, никто не бежит ничего сообщать.
— Девочка, с двумя хвостиками, глазки черные, волосы — тоже, в джинсах и красных кроссовках… — продолжаю я твердить разным людям сквозь слезы.
Потом появляется полиция.
Вместе с суровым дядькой в полицейской форме я спешу в комнату видеонаблюдения, где уже сидит серьезный охранник.
Снова судорожно объясняю, где мы были, когда я упустила ребенка из виду.
— Я не знала, что она вот так сбежит, она обычно не сбегает. Я даже не услышала ее шагов… — зачем-то принимаюсь оправдываться.
Но меня почти не слушают.
Люди в форме начинают изучать записи, вскоре находят место и время, когда мы с Алей стояли у стойки с молоком.
Я вижу себя вместе с Алей, которая мается возле тележки с продуктами.
А потом вдруг что-то случается, все изображения с камер пропадают, компьютер выдает какую-то фатальную ошибку. Экраны гаснут и снова вспыхивают, но уже светясь однородным синим цветом.
И все…
Я покрываюсь липким потом, в шоке смотрю на синеву мониторов.
— Ой еее… — тянет охранник. — Не переживайте, у нас иногда бывают сбои.
Он пытается перезагрузить аппаратуру. Слишком долго возится с проводами. По итогу программа так и не реанимируется.
Дина
Я инстинктивно съеживаюсь на заднем сиденье. Кожаная обивка холодная и скользкая под ладонями.
Моргаю, в ушах звенит, из горла вырывается короткий, судорожный всхлип.
Но через секунду я прихожу в себя, внутри просыпается что-то дикое, первобытное.
Древний, как мир, инстинкт — бежать!
Не думая о последствиях, бросаюсь вперед к противоположной двери. Нащупываю ручку, дергаю изо всех сил.
Дверь поддается! Еще чуть-чуть, и я…
Грубые руки хватают меня за талию, больно впиваются пальцами в ребра. Меня разворачивают и с силой усаживают обратно на сиденье.
— Ай! Отпустите! — Мой голос звучит жалко и сипло.
Очень скоро оказываюсь зажатой между двумя амбалами, которые садятся по обе стороны от меня. От них пахнет табаком и каким-то резким одеколоном.
— Шустрая какая, — говорит тот, что схватил меня сзади и затащил в машину.
Голос хриплый, словно он всю жизнь курил.
— Шустрая… — растягивает губы в усмешке лысый тип в кожанке.
Впрочем, они оба в одинаковых черных кожанках. Лица тоже похожие — жестокие, с широкими скулами и квадратными подбородками. Близнецы? Отличаются лишь тем, что у того, кто справа, бровь рассечена старым белесым шрамом.
Едва машина трогается с места, меня заливает изнутри паникой. Волны ужаса накатывают одна за другой, в животе все сжимается в тугой узел.
— Остановите немедленно! — твержу я. — Выпустите! Иначе я буду кричать!
Тип со шрамом поворачивается ко мне:
— Да хоть оборись, вообще похер, стекла бронированные, хер тебя кто услышит…
От его слов меня прошибает холодным потом.
Эти типы вообще ничего не боятся! Они ведь похитили меня за квартал от полицейского участка.
И выглядят они устрашающе.
Плечи широченные, словно у штангистов, руки мускулистые. На костяшках пальцев старые ссадины — наверняка от драк. По их лицам видно, что на голову отбитые.
— Выпустите меня… — шепчу дрожащими губами. — Пожалуйста, выпустите…
Голос срывается, и я ненавижу себя за эту слабость. Но ничего не могу поделать с липким ужасом, который парализует каждую клетку.
Тип со шрамом ухмыляется еще шире, обнажая неожиданно белые зубы:
— Дочку увидеть не хочешь? Вот матери пошли, похер им на детей…
Слышу эту фразу и разом понимаю все.
— Это вы ее похитили! Зачем?! Что вы с ней сделали?!
Мне не отвечают.
Наоборот, третий подельник, что сидит за рулем, давит на газ, и следующие десять минут мы куда-то безостановочно мчимся.
Пытка молчанием длится ровно до того момента, как машина резко сворачивает в дворы и въезжает в какой-то задрипанный гараж.
Свет дня сменяется тусклым желтоватым освещением от редких лампочек под потолком.
Машина останавливается. За нами сразу с лязгом закрывают металлические двери какие-то мужчины в грязных спецовках. Их лица скрыты в тени, но слышно, как мужчины перекрикиваются короткими фразами.
Я в ловушке.
Эти типы могут сделать со мной все что угодно. Избить, изнасиловать или даже убить, а потом закопать где-нибудь в лесу, и никто никогда не найдет.
Но ладно я, а дочка?
Мысль об Але обжигает сильнее любой боли. Что они с ней сделали? Где она сейчас? Плачет ли моя маленькая девочка, зовет ли маму?
Собираю остатки воли в кулак и жду, что они вытащат меня из машины.
Но этого не происходит.
Сволочи продолжают сидеть по обе стороны от меня, даже не думая выходить. Их дыхание обжигает лицо. Тип слева постукивает пальцами по моему колену — явно наслаждается моим страхом.
Я для них — развлечение, как кошка для садистов-мальчишек.
Даже не представляю, что они могли сделать с Алей. И от этой неизвестности схожу с ума.
— Что вам от нас нужно? — спрашиваю, стараясь, чтобы голос не дрожал.
Тип со шрамом откидывается на спинку сиденья, складывает руки на груди. На его лице играет самодовольная усмешка:
— Цыпа, расклад такой. Ты сейчас делаешь один телефонный звонок. После забираешь заявление из полиции, объясняешь, что дочка нашлась, и чешешь домой. Ждешь. Тебе ее вернут, если сделаешь все правильно. Усекла?
Каждое его слово отдается в голове тупой болью. Значит, они действительно держат Алю где-то. Живую? Здоровую?
— Кому я должна звонить? — шепчу.
Тип со шрамом наклоняется ближе, и я чувствую запах мятной жвачки:
— Кому звонят, когда случается беда? Конечно же, мужу… От него много не потребуется, так, документик подмахнет, и все. Ты позвони ему, обрисуй ситуацию.
В этот момент до меня доходит истинное положение вещей.
Дорогие, любимые, я подготовила для вас маленький визуал.
Вот как герои выглядят в моей голове:

Надеюсь, визуал вам понравился!
А теперь возвращаемся к познакомимся с Азатом.
Азат
Бентли или Феррари?
Я внимательно рассматриваю фото автомобилей на большом мониторе.
Вот уже битый час выбираю подарок отцу на юбилей.
Обед давно закончился, пора приниматься за текущие дела, но день рождения уже завтра, а я безбожно затянул с выбором подарка.
Стоило вообще забить на это неприятное дело. Ведь что бы я ни выбрал, ему все равно не понравится. Никогда не нравится! Этот мудозвон умудряется каждый раз ввинтить колкую гадость в слова благодарности. К тому же у него полный гараж дорогих авто, на которых он почти никогда не ездит.
Но отцу важен статус, показуха.
Он отмечает юбилей в пафосном ресторане и уже позвал кучу гостей. Партнеры по бизнесу, политики, нужные люди.
Сливки сливок.
И я подумал, что ключи от авто будут неплохо смотреться в качестве презента.
Презента, который ему на хер не нужен.
Впрочем, как и я…
Иногда задумываюсь, на кой черт он вообще меня зачал?
Однако не будь меня, на кого бы он тогда скинул львиную долю ответственности в компании? Я — нужный элемент в цепочке его жизненных свершений.
Нет, я люблю отца, но… Где-то очень глубоко в душе.
Потому что этот гад всю свою жизнь только тем и занимается, что отравляет все вокруг. Матери жизнь испоганил и мне поганит систематически.
Не было бы так мерзко, не будь мы с ним так похожи…
По крайней мере, внешне один в один — оба высокие, смуглые, черноволосые, скуластые. Говорят — я его молодая копия, что по повадкам, что по агрессивному способу ведения бизнеса и общения с людьми.
Не хочу быть, как он, и в то же время непроизвольно его копирую.
Мерзко…
Откидываюсь на спинку офисного кресла, кожа скрипит под весом моего тела.
Снова разглядываю фото автомобилей, потирая виски. Может, все же взять да забить на подарок? Представляю, как вытянется его морда, если я приду с пустыми руками. От одной этой мысли в душе просыпается злорадство.
От раздражающих мыслей отвлекает мелодичный голос секретаря из динамика внутренней связи:
— Азат Вазгенович, к вам Али Хабиб, говорит, что по важному делу.
Прозреваю, услышав это имя и фамилию. Даже выпрямляюсь в кресле от неожиданности.
С чего бы Хабибу являться ко мне в офис? На хрена, спрашивается?
Это наш главный конкурент в борьбе за тендер на постройку офисного здания в центре Москвы. Проект многомиллиардный и открывает глобальные перспективы, поэтому мы ухватились за него бульдожьей хваткой. По всем параметрам должны выйти вперед.
Хабиб тоже участвует в этой игре, как наш давний и самый лютый конкурент.
Вот только мне прекрасно известно, что он заложил последние трусы, чтобы иметь возможность участвовать в тендере. Недвижку за границей продал, кредитами обвешался, как новогодняя елка игрушками. Но это ему не поможет, ничто не поможет.
Он мне не конкурент.
Просить пришел?
Милостыню?
Авось подам?
Еще не усек, что Азат Адамян милостыню не подает?
— Передай, что я занят, принять его не смогу, — отвечаю снисходительным тоном, потягиваясь в кресле.
Раз он в приемной, наверняка слышит. Пусть позлится, ему полезно.
И в этот самый момент мой личный мобильный оживает противным звонком. Тот единственный телефон, куда звонят только родственники и друзья.
Экран вспыхивает ярким светом, и я вижу фото рыжей зеленоглазой ведьмы, моей бывшей жены.
Сказать, что я охуел, ничего не сказать.
В горле пересыхает, сердце начинает колотиться с удвоенной силой.
Первый звонок за пять лет.
Первый гребаный звонок!
Да она издевается, что ли?! Можно позвонить человеку через неделю после разрыва. Ну или через месяц, в крайнем случае поздравить на праздник какой.
Но ни хрена не через пять лет!
Она думает, что имеет право вот так взять и ворваться в мою жизнь? Прям вот так брошу все дела и буду с ней разговоры разговаривать?
Да я полгода подыхал после этого гребаного развода! Я имя ее слышать не мог, на рыжих смотреть. Она мне в каждой рыжей девке мерещилась, сука! С улыбкой своей блядской, взглядом нежным.
Сколько я надеялся, что все-таки как-то помиримся, по рукам себя бил, чтобы ей не звонить.
Сколько ждал, что одумается… Или заскучает… Приползет…
Не дождался и близко, а теперь уже поздно.
Да как она вообще смеет мне звонить после всего?
С дичайшим, почти оргазмическим удовольствием я сбрасываю ее звонок.
Азат
Палец так сильно давит на красную кнопку, что кажется, еще чуть-чуть — и сломаю телефон.
Сброс звонка.
На хер пошла.
НА ХЕР!
Если так надо, ее величество главная сука моей жизни пусть потрудится, еще раз наберет. Раз, два, двадцать. Не факт, что и тогда возьму трубку, конечно.
Можно заблокировать, и надо бы. Но мне интересно, как низко она опустится, чтобы до меня достучаться. Ведь явно что-то случилось, раз я вдруг понадобился. Факт?
Динамик внутренней связи снова оживает голосом секретаря:
— Азат Вазгенович, Али Магометович настаивает. Говорит, когда вы узнаете о цели визита, будете рады, что выслушали.
— Ладно, пусти. — Скрежещу зубами, сжимая кулаки.
Спущу пар на нем, раз уж бывшая далеко.
В кабинет проходит сухой седой мужик почти двухметрового роста. Сколько ему? Пятьдесят три? Он ведь вроде младше моего отца всего на каких-то пару лет, а уже похож на старика.
Осунувшееся лицо, глубокие морщины.
Дорогой костюм не скрывает того, что Али Хабиб явно переживает не лучшие времена. Должно быть, из-за неполадок с бизнесом нервишки пошаливают, вот и сдал.
Хабиб проходит по кабинету неторопливой походкой, с интересом осматривается.
Вижу, как он цепляется взглядом за картины, за массивный стол красного дерева. Наконец незваный гость садится в кресло напротив моего стола, скрещивает ноги и кладет руки на подлокотники.
Типа хозяин положения, что ли?
Ну так я сотру эту иллюзию из его сознания.
— Неплохо вы тут устроились, Азат Вазгенович, — произносит он, оглядывая кабинет с наигранным восхищением.
— Вашими молитвами… Зачем понадобился? — барабаню пальцами по столешнице.
В этот момент экран мобильного снова загорается фотографией Дины.
Опять звонит… Телефон противно вибрирует на столе, звук эхом отдается в тишине кабинета.
Я отвлекаюсь, пару секунд смотрю на телефон, потом сбрасываю звонок.
Но она звонит в третий раз!
Как же не вовремя. В груди что-то сжимается от злости, предвкушения разговора и какого-то непонятного беспокойства.
— Ваша жена? — спрашивает Хабиб, наклоняясь вперед.
Я на секунду напрягаюсь, потом понимаю, что он видит экран, а Дина до сих пор записана у меня именно так. Я ее не переименовывал в списке контактов.
Снова сбрасываю, откладываю телефон подальше, но он продолжает вибрировать.
— Это не важно, так с чем пожаловали? — буркаю я, меря Хабиба пристальным взглядом.
— Как же не важно? Если жена звонит, всегда надо трубку брать. — Он усмехается, и в его глазах мелькает что-то опасное, хищное.
Не усек, наивный придурок, что главный хищник в этой комнате я.
— Вы пришли поучить меня жизни? Беспокойтесь о своей жене. О моей я позабочусь сам, — огрызаюсь, ощущая, как по шее разливается жар.
— Как угодно. А пришел я к вам с двумя вещами… — тянет он и достает мобильный.
Скоро Хабиб демонстрирует мне на экране фото какой-то мелкой девчонки с черными глазами и хвостиками, явно восточных кровей.
Надо заметить, ребенок симпатичный, даже красивый, но грустный. На лице застыло какое-то отчаянное выражение. Неудачное фото. Одета в красный свитер с единорогом, нелепые джинсы и красные кроссовки. Фон размытый, но похоже на какое-то подсобное помещение.
— Зачем вы показываете мне фото? Это ваша внучка? — спрашиваю я с искренним изумлением.
— Вы не знаете, как выглядит ваша собственная дочь? Ах ну да, вы же развелись с женой… — Хабиб откидывается на спинку кресла с довольной улыбкой.
Тут-то меня и прошивает током от осознания.
Азат
Это дочка Дины!
Ну точно, поэтому бывшая и наяривает столько раз подряд. Небось, с ума сходит, когда родную кровинку у нее забрали.
А как еще фото маленькой девочки могло оказаться у Хабиба?
На проблемы с интеллектом я в принципе не жаловался никогда. Грустная девочка, стоящая в одиночестве на фото. Во взгляде отчаяние. Матери рядом нет.
Не думал, что Хабиб может опуститься до банального киднеппинга.
Это же последнее дело!
В мозг ударяет боль, словно кто-то долбит по черепу молотом. Руки непроизвольно сжимаются в кулаки, а лицо перекашивает от гнева, который поднимается из самого нутра.
В этот момент я подмечаю довольную ухмылку Хабиба. Этот мудак сидит, развалившись в кресле, и наслаждается моей реакцией, как редкостный садист. Добился, чего хотел, вывел меня на эмоции, ударил в то самое, больное. Единственное мое мягкое место. Ахиллесову пяту.
Дина…
То-то этот гондон заявился сюда весь такой уверенный в себе, расселся в кресле, как дома. Знал, чем меня прошибет.
Да, я развелся с Диной, выселил ее на хрен из города, отрезал от себя.
Но это не значит, что какой-то мудозвон может наложить лапу на ее приплод.
И хрен Хабиб угадал, если думает, что я сейчас размякну, как зюзя, бухнусь перед ним на колени и начну умолять, чтобы с девочкой ничего не делали.
Он ведь именно этого добивается. Хочет увидеть меня на коленях.
Как только наглости хватило?
Сейчас ключевое — правильно построить игру. Не показать слабость.
Стираю с лица все эмоции, запихиваю их себе же в глотку поглубже, разжимаю сжатые в кулаки руки и откидываюсь на спинку кресла.
Цинично усмехаюсь, добавляю голосу равнодушия:
— По святому пошел? По детям? Неужели нет других способов удержать бизнес на плаву? Это ли не доказательство того, какой ты хреновый бизнесмен, Али?
Я больше не вижу смысла в вежливом общении с этим уродом.
Он еще не понимает, что подписал себе приговор тем, что полез в мое личное. Но скоро до него дойдет. Когда я доберусь до него — а я доберусь, он пожалеет обо всем.
Это не он меня только что за яйца взял, это я ему их отрежу на хер.
Хабиб наигранно оскорбляется, всплескивает руками:
— По какому святому? Девочка для тебя святое? Живет в хрущевке, ходит в государственный садик, у ее матери даже машины нет. И за пять лет, насколько мне известно, ты ей и сраной куклы не подарил. Такое у тебя отношение к святому?
Даже не собираюсь вступать в бесполезную перепалку о том, как нужно растить детей. Не с этим говнюком.
— Какого хрена тебе от меня надо? Говори коротко и емко.
Хабиб хмыкает, одаривает меня задумчивым взглядом, поглаживает седую короткую бороду.
Видно, все идет не по тому сценарию, что он нарисовал у себя в голове.
— От тебя всего-то потребуется подписать один документ… И матери вернут девочку. Ты сможешь жить дальше. И они смогут. Ознакомься, — произносит он.
Причем делает это таким тоном, словно предлагает мне просто расписаться в получении посылки.
Хабиб кладет на стол пухлую черную папку.
Кожаный переплет, солидный.
На вид — обычные деловые бумаги.
Открываю. Листаю. Вчитываюсь в мелкий шрифт.
Охуеваю от наглости.
А гад пришел подготовленным. Тут, собственно, все. Целый комплект документов, аккуратно подшитых, с печатями.
Официальное заявление в тендерную комиссию о добровольном отказе от участия в конкурсе с подробным обоснованием — типа, изменились обстоятельства, пересмотрели стратегию компании. Договор о продаже доли в дочерней компании, через которую мы выходили на чертов тендер. Даже соглашение о неразглашении информации, чтобы я потом язык не распускал о том, кому и за что слил тендер.
Все учтено, аккуратно подбито одно к другому. Поработали грамотные юристы.
Хоть сейчас вызывай нотариуса и оформляй.
Вот только я никогда этого не сделаю.
Дело даже не в отце, который после этого четвертует меня прямо в конференц-зале.
Я не договариваюсь с уродами и не веду с ними дел.
Поднимаю на Хабиба скучающий взгляд и говорю максимально равнодушным тоном:
— Ты тут только что распинался о том, как я хреново обращаюсь с дочкой. Если я в твоем понимании такой хреновый отец, то с какой радости должен подписывать этот документ? Мотивация моя какая, по-твоему?
По лицу Хабиба проскальзывает почти осязаемое удовольствие. Глаза загораются нездоровым блеском.
— Не подпишешь, твою Дину…
Держу лицо из последних сил.
— Она — бывшая жена, и я плевать хотел…
Азат
Ублюдок продолжает довольно скалиться и говорит:
— Станешь брыкаться, дальше разыгрывать из себя равнодушного ублюдка, твою Дину трахнут толпой прямо сейчас. Хочешь? Ты ведь так не любишь, когда трахают твое добро… Потом ей попросту отрежут голову. Не волнуйся, тебе пришлют видео с подробностями.
В этот момент в моем мозгу что-то перегорает.
Я резко забываю все свои намерения держать лицо.
Спектакль летит к чертям.
Бросаюсь через стол к Хабибу, опрокидывая на пол все, что там лежало, включая монитор.
Пытаюсь ухватить этого мудака за горло и хорошенько сжать.
Наверное, если бы удалось ухватить, со всей дури ударил бы его мордой об стол. Размазал бы поганую рожу по красному дереву.
Я уже почти вижу кровь, льющуюся из разбитого носа твари, слышу хруст ломающихся костей.
Но Хабиб оказывается готов к такой моей выходке.
Он резко подскакивает с проворством, на которое не рассчитываешь, глядя на его возраст. Потом хватает тяжелое кожаное кресло и, защищаясь им от меня, выпаливает:
— Если я не выйду из этого кабинета абсолютно целый ровно через пятнадцать минут, твоей Дине пиздец!
Эти слова действуют, как ледяной душ.
Торможу на месте, тяжело дыша.
Резко выпрямляюсь, отряхиваю костюм, как будто успел его испачкать в потасовке. Поправляю запонки и смотрю на Хабиба с показным превосходством:
— Ты что думаешь, тварь? Показал мне фото какой-то девчонки, и я должен вот так, по щелчку пальца поверить во всю эту чушь? Как же, охрану он мою нейтрализовал, дочку похитил, еще и жену…
Хабиб ставит кресло на место, одергивает пиджак и усмехается:
— А ты убедись! Жене позвони…
Шумно дыша, возвращаюсь за стол, нахожу номер Дины и звоню по видеосвязи.
После нескольких гудков экран мобильного загорается, и я вижу заплаканное, искаженное страхом лицо Дины. Волосы растрепаны, на щеке свежий синяк.
Бля-я-ядь…
Она всхлипывает и успевает сказать только одно слово:
— Азат…
Одним этим прошивает мне грудь насквозь.
Но я даже не успеваю ей ничего ответить, только открываю рот, как на экране мобильного появляется другое лицо — бритоголового ублюдка со шрамом на брови. Рожа у него самодовольная, хищная.
— Девка пока что целая, — говорит он. — Радуйся, но это ненадолго.
Дальше связь обрывается.
Мне требуется пара секунд, чтобы прийти в себя.
Виски долбит так, что, кажется, сейчас получу кровоизлияние в мозг.
Поворачиваюсь к Хабибу и хриплю:
— Если твои ублюдки хоть что-то сделают с моей женой…
Хабиб деловито возвращается за стол переговоров.
Садится и с налетом вежливости сообщает:
— Что ты, мы люди культурные, ничего с твоими девочками не произойдет. Если будешь действовать правильно.
Пытаюсь потянуть время:
— У меня недостаточно полномочий, чтобы подписывать подобные соглашения.
Хабиб уже откровенно смеется:
— Всего у тебя достаточно, папочка еще в прошлом году оформил на тебя генеральную доверенность.
Этой фразой доказывает, что в компании завелся крот.
Хабиб встает, снисходительно на меня смотрит и говорит:
— На раздумья у тебя три дня. Я буду ждать тебя в своем офисе. Если хочешь увидеть дочку живой, ты придешь. Искать не пытайся, все равно не найдешь.
А вот это мы еще посмотрим…
Дина
Минуты текут удушающе медленно.
Я все еще в той же машине, сжатая с обеих сторон бандюганами в кожанках.
Они молчат, косятся на свои мобильники и периодически переглядываются.
В салоне авто почти искрит от напряжения, мои нервы натянуты до предела.
Смысла молить отпустить меня я не вижу, ведь не послушают.
И надежды на то, что Азат пойдет на их условия, у меня нет.
Весь мой прошлый опыт с этим мужчиной доказывает, что нет, не пойдет. И жалеть не будет…
Когда я выходила за него замуж, была наивной дурой, которая верила в любовь с первого взгляда. Познакомились на вечеринке, куда я и вовсе попала случайно.
От одного его взгляда у меня внутри все плавилось.
Наши отношения начались настолько ярко и бурно, что мне напрочь снесло крышу.
Секс был сумасшедший, я такого, как с ним, никогда в жизни не испытывала. Я вообще ничего, что связано с ним, не испытывала ни до, ни после.
Тогда мне казалось — это он, идеальный мужчина для меня.
После первой же недели дикой страсти однажды утром он просто отвез меня в загс.
Не было ничего: ни родственников, ни свидетелей, ни банкетов. Он просто подарил кольцо и сделал предложение прямо там, в зале бракосочетаний.
Это показалось мне суперромантичным, и я сделала самый необдуманный и самый неправильный выбор в жизни.
А выйдя замуж, наконец поняла, что из себя представляет муж.
Азат — жестокий, беспринципный тип, для него мнение женщины вообще ничего не значит, во всяком случае мое. Он не бил меня, нет. Но иногда мне казалось, лучше бы бил, чем это сумасшедшее моральное давление.
Однако все это были цветочки по сравнению с тем, что началось, когда я посмела попросить развода. Он продержал меня дома больше месяца, лишь иногда наведывался посмотреть, как на выставочный экспонат.
А потом что-то изменилось. Он вдруг стал почти нормальным. Приходил домой чуть не каждый день, оставался ночевать, пытался быть ласковым.
Тогда я уже была на шестом месяце беременности, и мне очень хотелось верить в чудо. Хотелось семью, Азата рядом, чтобы в выходные вместе, в праздники.
Я почти готова была снова ему поверить, раскрыть свое сердце. Ведь любила его! Очень…
Но однажды днем он вернулся домой и без всяких объяснений велел мне собирать вещи.
После нашего развода он почти сразу женился. Альбом мне прислал с фотографиями. Большой такой, красочный, а там этих фото… Свадьбу закатили такую, что гуляло пол-Москвы. Видно, чтобы я почувствовала разницу в отношении ко мне и к новой жене. Она же была правильная, выбранная его драгоценным папочкой, с приданым, с хорошей фамилией. Вся эта информация содержалась в блогах светских львиц, постами которых я давилась.
Я тогда была на седьмом месяце беременности.
Мне было так невероятно больно…
Что в браке, что после Азат сделал все, чтобы пустить мне как можно больше крови.
И теперь вдруг он станет подписывать документы, чтобы спасти дочку, которую в глаза не видел? Уж наверное, в тех документах что-то важное, раз похитители пошли на такое. Ничем важным Азат ради меня и дочки не поступится. И неважным — тоже.
НЕНАВИЖУ!
Но вдруг что-то происходит.
Оба моих тюремщика почти одновременно получают сообщения.
Ухмыляются, очень собой довольные, — явно получили то, чего хотели.
Азат согласился?
— Теперь слушай сюда, кукла, — обращается ко мне бритоголовый со шрамом. — У тебя важная роль…
— Какая? — спрашиваю, еле шевеля искусанными губами.
— У тебя есть три дня, чтобы убедить Адамяна пойти на сделку.
Не согласился, похоже.
У меня из груди вырывается рваный вздох.
— Как же я должна его убеждать?
— Как хочешь, — хмыкает бритоголовый. — Слезу пусти, у тебя это хорошо получается. Бабские уловки подключи, оближи ему там все, жопу свою подставь… Плевать, как. Главное — результат. Иначе тебе вернут дочку по частям.
Замираю на месте, на секунду представив, что могут сделать с моей девочкой.
Она же для меня — все. Абсолютно все! Никого дороже нет!
Задыхаюсь от страха.
Тем временем один из бандитов выходит из машины и рявкает:
— Все, пошла отсюда. И не забудь забрать заявление из полиции… Иначе малышке будет бо-бо…
Дальше меня чуть не силком выпроваживают из проклятого гаража.
Солнечный свет слепит глаза.
Я почти ничего не вижу, не слышу и не соображаю.
Тут из сумочки раздается звонок мобильного, который бандиты заботливо мне туда положили.
Азат
Три часа сумасшедшей езды до родного города Дины.
Три часа бесконечных созвонов с безопасниками.
Три часа поисков, которые ни к чему не привели.
Скиф так и не вышел на связь, и ни один член его команды — тоже.
Их найдут, разумеется. И если только выяснится, что он продался Хабибу, подвесят за причиндалы.
А пока что…
Я у дверей треклятой квартиры, порог которой запретил себе переступать уже очень давно. С тех самых пор, как привез беременную Дину жить к матери.
Не раз и не два я катался в этот мелкий городишко первые недели после развода.
Все для того, чтобы издалека поглазеть на бывшую жену. Потому что скучал страшно, потому что бомбило, хотелось близости, хоть какой-то… Забрать ее назад хотелось.
Было плевать, желала она того или нет.
Конечно же, не желала, это-то и тормозило.
Я изначально был ей на хер не нужен. И то, что она позволяла мне себя трахать, еще ни о чем не говорит.
Я познакомился с Диной на закрытой вечеринке, куда ее привел мой приятель Давид.
А как он ее презентовал мне, закачаешься просто.
Пока Дина танцевала в кругу с остальными девчонками, он отвел меня в сторону и давай хвастать:
— Смотри, Азат, диковинка. Студентка, отличница, интеллектуалка, а фигура — огонь. Совсем не испорченная столичной жизнью, по клубам не шлялась, ни у кого в туалете не сосала. Девочка, считай, новье. Неопытная, правда, но я ее всему научу…
Дальше следовал детальный рассказ о том, как он ее поимеет, в каких местах и сколько раз.
Я смотрел, как Дина изгибается в танце, слушал Давида и понимал… Что хочу все это сделать с ней сам.
На той вечеринке она настолько контрастировала с остальными блядями, что я напрочь на ней залип. Даже не фигурой отличалась, там все были длинноногие и грудастые, с обалденными рабочими задницами. Взгляд у нее был особенный, осмысленный какой-то, притягивающий. И губы эти пухлые…
— Уступи, — прохрипел я тогда Давиду.
Друг состроил недовольную мину:
— Азат, на кой оно тебе… Тем более я ее уже несколько раз успел…
Меня в тот момент передернуло.
Но я все же настоял на своем.
Давид уступил мне ее в обмен на то, что я заплачу его долг букмекеру, который давно душит процентами.
Друг слился с вечеринки, и его место занял я.
Дина даже не расстроилась, когда он ушел. Просто еще немного потанцевала и засобиралась домой. Как будто кто-то отпустил бы ее просто так.
Дина мне потом полночи объясняла, что не рассчитывала на секс-продолжение, что Давид ей лишь друг и он пригласил просто развеяться. Делала вид, что вообще не понимала, что я от нее хочу и почему так настаиваю.
Конечно же, я не поверил ни единому ее слову.
Мог бы взять ее тогда, еще как мог, и ничего бы мне за это не было, но насилие — не моя тема. К тому же с ней хотелось по-другому. Поэтому чинно и благородно отвез ее домой.
На следующий день я уже знал о Дине все. Оказалось, правда тихая девочка, студентка-пятикурсница педуниверситета, будущая учительница английского.
Училка, мать ее…
Правильная, со всех сторон положительная, скромная и на первом свидании не дающая.
Приперся к ее дому вечером с цветами, как последний лошара.
В парке гуляли…
Я с девушкой в парке. Уржаться просто.
Но потом, конечно, в Сочи увез, где мы провели с ней самые охуенные в моей жизни выходные. После того как первый раз переспали, меня на ней окончательно заклинило.
Когда вернулись домой, я ее сразу к себе перевез.
И тут нарисовался Давид с вопросом:
— Когда вернешь ляльку? Нартахался уже? Я тоже хочу… Я тебе ее не навсегда уступал.
Думал, нос ему сломаю, честное слово.
Отдавать, естественно, не собирался, послал друга на хер.
Чтоб никому не повадно было, в ЗАГС ее отвез.
Убил трех зайцев одним выстрелом.
Дину к себе привязал — раз.
Отцу под нос паспорт со штампом сунул — два. Он как раз к тому моменту меня вовсю трамбовал — тебе тридцать, пора жениться, невеста давно ждет… Знатно его перекосило в момент, когда понял, что на выбранной им дочке партнера я не женюсь.
Было и третье — немаловажное.
Я отчего-то был уверен, что после штампа в паспорте никто на Дину больше не позарится. Потому что потрахушки с женой Адамяна несут прямую опасность для жизни. Наивный был, чего уж там.
А дальше картина маслом.
Дина объявила мне, что беременна. Я бы, может, даже порадовался, вот только к тому моменту мне уже переслали на почту ее УЗИ, где черным по белому было написано, что срок — шесть недель. А мы с ней месяц назад познакомились, начали трахаться.
Азат
Но я все-таки на что-то надеялся, пытался наладить отношения, чуть не на брюхе перед ней ползал. Пока не узнал, что в то время как Азату ни в одну дырку ни-ни, бывшему трахалю — пожалуйста…
Когда мне прокрутили запись, где она признавалась Давиду в том, как жалела, что вышла за меня, захотелось выпилиться.
Бывший друг признался в том, что спал с ней, когда выплевывал зубы после моего хука правой.
Я думал, убью ее на хер за такие художества.
Спасло только то, что была беременна.
И ребенок ее мне после этого не нужен.
Я вообще не хотел этого ребенка.
Я Дину хотел.
И женаты-то были всего полгода, а нервов потрачено вагон.
Сейчас мне тридцать пять, после развода прошли годы. А ранит до сих пор так, будто все это было вчера. Особенно теперь, когда бывшая жена так резко и нагло вернулась с мою жизнь.
Самое мерзкое, за что себя ненавижу и презираю, — я готов был простить ее тогда.
Уже после того как развелся, к матери отвез, обрезал контакты.
Если бы она повела себя правильно, по-бабьи выла, прощения просила, трубки телефонные обрывала… Приехала бы ко мне, наконец.
Я бы дал ей шанс вымолить прощения.
Но вместо всего этого она выдохнула после развода, зажила своей жизнью. Даже не подала на алименты, хотя ребенок записан на меня.
Я вот настолько ей не нужен. Был и есть…
Только сейчас понадобился — в критический момент, когда без меня никак.
Именно за это я не прощу ее никогда — за равнодушие в мою сторону.
Уж конечно, я позаботился, чтобы и она тоже счастлива не была. Хочет жить без меня? Окей, пусть живет. Вот только никого другого рядом с ней не будет. Ни один поганый мужик ее не коснется.
Я так ее наказал.
Да, Хабиб сегодня верно сказал — я очень не люблю, когда трахают мое добро.
Но все-таки…
Какая же она въедливая дрянь, до сих пор сидит у меня под кожей, впиталась и травит изнутри.
Ни забыть ее не могу, ни примириться с тем, что не нужен. Ни простить за то, что не оценила…
Прошу охрану остаться у двери, сам уже поднимаю руку, чтобы позвонить в звонок, и тут вижу, что дверь чуть приоткрыта.
Открываю.
— Запирать не учили, что ли? — зло бросаю, проходя в прихожую.
Морщусь, оглядывая квартиру бывшей тещи.
Тут все так же: бежевые обои, коврик у двери, запах дешевых моющих средств.
— Дина? — зову ее, а у самого в груди екает.
Ведь увижу сейчас… За столько лет первый раз увижу.
И радость какая-то глупая в душе нарастает напополам с горечью.
Ведь она-то мне рада не будет.
Я ей нужен исключительно, чтобы дочку вернуть.
Впрочем, все эти ненужные и непрошенные чувства мгновенно сменяются дикой тревогой, ведь бывшая жена так и не выходит встретить.
— Дина! — зову громче и прохожу, нервно выискивая ее взглядом.
Вдруг опять забрали? Вдруг куда-то рванула…
Но нет, она здесь.
Вижу ее в гостиной.
Дина даже не разулась. Так и сидит в джинсах и кроссовках, прижав колени к груди, испуганно на меня таращится.
Смотрю на нее, и меня накрывает дикими, почти неконтролируемыми эмоциями. Черты ее жадно разглядываю, образ впитываю, кайфую.
Что за адское притяжение у меня к этой девке? Что за дикая зависимость?
Как будто вчера расстались…
Однако то, что я подмечаю, мне совсем не нравится: губы искусала, держится напряженно, по щекам скатываются слезы.
Вижу эти слезинки, искаженное горем лицо, и неожиданно становится ее… жалко.
Ведь очевидно, что она сейчас проходит через ад.
В душе разрастается злость…
Внезапно меня аж всего ломает, корежит от одной только мысли, что какой-то черт так люто обидел мою девочку.
Защитить ее хочется!
Крушить стены, ломать кости, выбивать мозги у каждого, кто причастен к похищению ее дочки.
Как это работает вообще? Что за безумная трансформация во мне сейчас происходит?
Это после всего-то.
После стольких лет, когда я ждал, чтобы она хоть один гребаный раз обо мне вспомнила. Но она ведь не вспомнила. Даже о рождении дочки в свое время не сообщила.
И все же мне дико не по себе от того, как Дина сейчас мучится.
— Азат, — жалобно стонет она.
А смотрит-то как… Как смотрит!
С надеждой, сука.
Азат
Мне невыносимо видеть Дину такой подавленной, убитой горем.
Лучше злилась бы, лучше что-то делать пыталась. А такая она… ранит меня. Все мое нутро выворачивает наизнанку.
Каким-то образом мне становится хреново от того, что вижу, как ей хреново.
Наверное, надо бы как-то ее пожалеть, поддержать. Но я ничего этого не умею.
— Встань, — говорю резко, впечатываю в нее суровый взгляд. — Вытри слезы, садись на диван и рассказывай мне все.
Как ни странно, мой приказ действует.
Дина громко шмыгает носом, рукавами свитшота вытирает слезы. Вправду усаживается на диван, смотрит на меня глазами испуганной лани.
И ни тебе «Азат, спасибо, что примчался», ни тебе «Я ценю, что ты здесь».
Страх этот в глазах к чему? Я что, бил ее когда? Или обижал?
С губ Дины срывается только один вопрос:
— Ты приехал, чтобы мне помочь?
Нет, блин… Просто так тут оказался! Без всякого повода мотался по городу, в котором у меня, кроме Дины, ноль дорогих людей. Дай, думаю, заеду в гости на чай.
Разве непонятно, что если бы я не хотел помочь, то меня бы здесь не было?
Не отвечаю ей ничего.
Беру стул, усаживаюсь напротив Дины, стираю с лица любой намек на чувства, спрашиваю сухо:
— Как это случилось? Я должен знать все.
Дина не спорит, кивает и принимается рассказывать, как поехала в гипермаркет за продуктами, как Аля засмотрелась на набор какого-то там плей-до, хрен его знает, что это вообще такое.
— Я думала, она за ним побежала, пока выбирала молоко…
Чем больше она говорит, тем сильнее я злюсь.
— Стоп, — резко ее торможу. — Объясни мне, может, не понимаю чего. Почему ты ей его не купила? Так сложно было, что ли? Или это особая метода воспитания — обламывать четырехлетних детей, когда просят игрушки? Может, если бы ты купила ей тот гребаный набор, она бы не убежала никуда, и ее так просто не забрали бы?
Дину аж передергивает от моих слов.
В глазах отражается столько вины, столько неприкрытого горя.
Наверное, я слегка переборщил с обвинениями.
Но обвинений в ответ уж никак не ожидал.
Дина вдруг срывается и натурально кричит:
— Винишь меня в том, что я не купила ей то плей-до? Серьезно? А ты ребенку за пять лет хоть что-то купил? Хоть куклу какую-то… Соску или резинку для волос?
Круто она сейчас выкрутилась.
Пять баллов просто.
Когда бы еще меня обвинить в том, что я хреновый отец, как не в момент, когда явился выручать ее из задницы, в которую сама же и залезла.
— Ты на нее вообще ни копейки не потратил за всю жизнь… — продолжает возмущаться Дина, активно размахивая руками.
С достоинством выдерживаю этот приступ истерики.
Невозмутимо сообщаю:
— В день ее рождения, о котором ты мне, к слову, не потрудилась сообщить, я создал на ее имя депозитный счет. Весьма приличный, пополняю каждый год… Аля получит к нему доступ, как только станет совершеннолетней. Ты бы об этом знала, если бы потрудилась хоть раз позвонить…
Ей только и остается, что хлопать ресницами.
Что, не ожидала от меня такого, милая? Удивлена, что я не такой гондон, каким ты меня себе рисуешь?
Вслух, конечно, говорю другое:
— Думаю, это снимает с меня вину…
А она выдает:
— Ни черта это не снимает! Неужели ты думаешь, ребенку до восемнадцати лет ничего не нужно? Ни денег, ни внимания…
Она знает, как меня взбодрить.
Но тут малышка Дина тоже не угадала с темой обвинений.
— Так что ж ты сидела на попе ровно, Диночка? — спрашиваю с издевкой. — Что ж не позвонила мне ни разу, не приехала с протянутой рукой? В суд бы сходила, на алименты подала. Я бы, может, даже приехал на заседание, в глаза тебе посмотреть. Хоть как-то показала бы, что тебе нужна моя поддержка. Нет, ты ж у нас птица гордая, тебе от меня ничего не нужно… Так ты мне сказала, когда разводились, верно? К чему сейчас жалобы?
— С тобой судиться? — Она сводит брови у переносицы. — Чтобы ты пригнал сюда свою адвокатскую свору, которая сожрет…
Резко ее перебиваю:
— Просьбы хватило бы, Дин. Простой человеческой просьбы, признания, что ты облажалась как жена, как мать…
Дина снова кривит лицо.
— Какой же ты… — Она отводит взгляд в сторону.
Секунда проходит. Две.
Наконец она снова поворачивается и спрашивает уже совсем другим тоном, почти правильным, просительным:
— Ты поможешь мне ее вернуть? Ведь из-за тебя ее забрали…
Тут она права, да. Если бы не тендер, никому ее Алька не понадобилась бы, как и она сама. Ее тронули, чтобы до меня добраться. И я по итогу верну девчонку, пусть для этого придется перетрясти весь этот гребаный городишко, всю Москву, всю страну… У меня в руках достаточно людских и денежных ресурсов, чтобы это сделать.
Азат
К концу истерики Дины мне приходит сообщение о том, что команда детективов уже на месте, готова приступать к работе.
Часть из них отправляется в гипермаркет трясти работников на предмет сговора с похитителями. Часть — в полицию, изъять данные, которые те успели нарыть.
Часть уже поднимается в квартиру.
— Иди умойся, приведи себя в порядок и будь готова отвечать на вопросы, — строго говорю ей.
И Дина включается.
Ощущение такое, будто в ее голове щелкает какой-то тумблер, и она начинает решительно действовать.
Исчезает на пару минут в ванной, выходит с умытым лицом, забранными в тугой хвост волосами. Потом идет к себе, меняет свитшот на толстовку, которая кажется безразмерной.
Выглядит собранной и сдержанной.
Будто только что не топила комнату в слезах, а меня — в чувстве вины.
За это время я впускаю в квартиру техника и двух отставных следаков, которые теперь трудятся в частном сыскном агентстве. Паланин и Ижевский, эти двое всегда работают в паре. Специальность у них соответствующая: находят пропавших даже в странах третьего мира, что им Россия-матушка.
Первое, что они делают, — забирают у Дины гаджеты.
Все. Планшет, ноутбук, телефон.
Техник копирует оттуда данные прямо при нас.
— Зачем это? — спрашивает Дина.
Первым отвечает Ижевский, зачем-то приглаживая ежик темных волос:
— Так надо, необходимо отследить все ваши контакты за последние несколько дней. Чаще всего похитители так или иначе связываются с родителями жертвы.
Темноволосый, загорелый, поджарый, он бесит меня одним только фактом, что сейчас стоит рядом с Диной. Но он высококлассный спец, поэтому давлю в себе неприятное ощущение, не влезаю.
Дина всплескивает руками:
— Но ведь мы знаем, кто похититель, так?
— Так, да не так, — качает седой головой Паланин. — На момент, когда было совершено похищение, Хабиб обеспечил себе надежное алиби. Он находился в кафе офисного здания «Адам-индастриз», просидел там два часа, засветился на камерах. Есть свидетели — персонал кафе. Затем он поднялся к Азату Вазгеновичу Адамяну. Поэтому, даже если прижать его сейчас, это ничего не даст. Лишь его слово против нашего.
Я вижу, как Дина враз теряется, нервно сглатывает, лепечет, не желая сдаваться:
— Ясно же, что не своими руками…
Паланин пытается ее успокоить:
— Дина Викторовна, поверьте, мы уже проверяем его контакты, всех и каждого из его окружения. Но нам ведь ключевое не его прижать, а как можно скорее найти девочку.
— Дина Викторовна, нам нужно задать вам несколько вопросов, — мягко, заботливым тоном говорит Ижевский, чем выводит меня еще больше.
Это ведь я! Я должен ее сейчас успокаивать, поддерживать.
Но у меня это вышло откровенно хреново пятнадцать минут назад.
Они рассаживаются за столом.
Паланин включает на телефоне запись и засыпает Дину вопросами:
— Перечислите людей из своего ближайшего окружения. Кто-то из них мог забрать девочку?
— Я все это уже рассказывала в полиции, — отвечает она, закусив губу.
— У нас более глубокий подход. Иногда самая незначительная деталь может вывести на местонахождение человека. Видите ли, я более чем уверен, что девочка ушла с кем-то знакомым. Ведь иначе ребенок бы сопротивлялся или кричал. Это бы заметили вы или другие посетители магазина. Но ничего этого не произошло, а значит, скорей всего, ее поманил кто-то, кого она хорошо знает. Напрягите память, расскажите.
И Дина говорит, говорит…
Давит в себе истерику и снова отвечает на вопросы. О том, что делала Аля, какой у нее характер, кто ее подружки, какие у них мамы, воспитатели в садике.
Мне достается роль наблюдателя.
Стою чуть поодаль от стола, упершись о стену плечом, слежу за ходом опроса.
Потому что сам рассказать о девочке я ничего не могу. Это неожиданно цепляет, и больно.
Отцу всегда было на меня похер. Где я, с кем, чем занят. Матери тоже до меня дела не было, да и отец ее особо ко мне не подпускал. Чтобы мямля не вырос, как он выражался.
Я вообще стал его волновать, только когда показал хорошие результаты на втором курсе бизнес-школы. Тогда да… Он меня к себе подтянул, выделил должность в компании. А я, радостный, побежал — еще бы, папа наконец-то меня заметил.
Зато Дина знает про дочку все. В какие места девочка любит ходить, как ест и спит, как ведет себя с незнакомыми. Ее это очевидно волнует, она вся в дочке. Не как моя мать. На любой самый заковыристый вопрос детектива у нее есть ответ.
А я… Как всегда, за бортом всего этого.
Да, я отрезал Дину и ребенка от себя, но, когда это делал, в глубине души не верил, что навсегда. Получилось как получилось.
Дина
Я внутренне ежусь, когда Азат ведет по мне презрительным взглядом. Особенно останавливается на спортивном рюкзаке, куда я запихала какие-то вещи.
Собиралась на автомате, ведь я с ним ненадолго — только до момента, пока не найдут Алю. Это может случиться быстро, если его люди сработают как надо. Или же…
В любом случае, как бы ни выкрутилось дело, через три дня все закончится.
Так или иначе.
Спазм сдавливает горло, стоит подумать о варианте, если Алю не найдут. Во рту пересыхает, и я непроизвольно сглатываю, но слюна как будто застревает комом.
— Еще затрапезнее рюкзак не могла найти? — цедит Азат, направляясь в прихожую.
Какая ему разница, какой у меня рюкзак? Он нормальный, кстати я с ним хожу с Алей на кружки и прочее…
Стоит вспомнить имя дочки, и горло сдавливает новый спазм.
— Я запрещаю тебе рыдать, — чеканит бывший муж.
Сузив глаза, он наблюдает, как я переобуваю кроссовки, надеваю куртку. Мои пальцы едва слушаются, когда застегиваю молнию.
Давлю в себе эмоции, они сейчас никому не нужны.
Тем более Азату.
Ему всегда было плевать, что у меня на душе.
И все же я благодарна ему, что приехал, что помогает. Это противоречие разрывает изнутри.
Когда мы выходим на улицу, холодный ноябрьский воздух бьет в лицо. Пахнет дождем и опавшей листвой.
Водитель Азата открывает для меня заднюю дверь черного «Рендж-ровера». Быстро ныряю в салон и вздрагиваю, сообразив, что бывший муж усаживается в ту же машину. Ко мне на заднее сиденье.
Зачем?!
Есть же вторая машина, куда садится второй телохранитель и водитель. Азат мог хотя бы сесть впереди, пусть бы телохранитель с переднего сиденья уступил ему место… Зачем такое близкое соседство?
Мне физически дискомфортно от того, что Азат так близко — вытяни руку, и коснешься.
Убеждаю себя не возмущаться.
Спокойно, Дина, спокойно…
Машины трогаются, двигатель урчит мягко и почти беззвучно.
Через некоторое время мы покидаем территорию родного городка. В окне мелькают знакомые пейзажи — детский садик, куда я водила Альку еще вчера, магазин, где мы покупали мороженое… Все это отзывается болью в груди.
Дальше трасса, мелкий дождь, гнетущее молчание в салоне.
Обстановка давит на меня, действует на психику.
Зато Азату все нипочем, он смотрит вперед, сидит с невозмутимым видом. Его профиль строгий, почти как у мраморной статуи. Руки сложены на коленях — холеные, со швейцарскими часами на запястье.
Я с ума схожу от тревоги за ребенка, а он выглядит так, будто ему параллельно.
Впрочем, почему выглядит? Скорей всего, оно так и есть.
И если я что-то не сделаю, не скажу… Я же с ума сойду от этой тишины, от его равнодушия, от собственного бессилия.
— Азат… — шепчу.
Он лениво поворачивает голову ко мне. Во взгляде сплошное раздражение, будто я помешала ему думать о чем-то важном.
И все же я пытаюсь пробиться сквозь стену его отчужденности. Разбудить в нем хоть тень человечности, хоть что-то.
— Я ведь звонила тебе из роддома. Ты обвиняешь меня в том, что я тебе даже не сообщила про рождение Али, а теперь помощи требую… Но я пыталась сообщить! — говорю быстро, боясь, что он меня перебьет или вовсе отвернется.
По лицу бывшего мужа идет судорогой злость. Напрягаются мышцы челюсти, губы сжимаются в нитку.
Пару секунд он молчит, шумно дышит, затем отвечает абсолютно равнодушным голосом:
— Если бы пыталась, я бы знал.
Как он умеет так — говорить без единой эмоции, словно обсуждает погоду?
— Но я звонила тебе! Раз пять звонила… Ты был недоступен.
— Пиздеж… — Он медленно качает головой. — Я знал, когда тебя повезли в родовую палату. Знал точное время рождения. Ждал звонка. Ты не позвонила.
Что?! Он все знал? Даже точное время? Следил? Зачем?
— Но я звонила! — повторяю с отчаянием.
Он делает вид, что не слышит меня, демонстративно отворачивается и смотрит вперед на дорогу.
— Твой телефон был недоступен, и я подумала, что ты меня заблокировал. Поэтому я отправила сообщение, фото… — спешу объяснить.
Он снова смотрит на меня с пренебрежением.
— Я не блокировал тебя, иначе сегодня ты бы также до меня не дозвонилась, соображаешь? Так что твои жалкие попытки сейчас как-то извернуться и что-то придумать, смешны и нелепы. Уж сообщение-то дошло бы…
— Я отправила сообщение не тебе, а твоей помощнице, чтобы передали. Хотела написать твоему отцу, но он бы точно не передал, поэтому…
— Хватит врать, Дина!
Его резкий тон бьет по нервам, и моя истерзанная психика реагирует новой порцией слез.
Азат
К моменту, когда мы наконец подъезжаем дому, Дина умудряется полностью выдоить меня морально.
Сидит всю дорогу как истукан, только тихо всхлипывает, и все. А я чувствую себя последним мудаком, потому что успокоить ее нечем.
И без того сердце не на месте. Каждую секунду жду, что напишут безопасники.
В самом деле, сколько могут продолжаться эти поиски?
Мне обещали, что Алю найдут за несколько часов, максимум к вечеру. Однако детективы отмораживаются короткими сообщениями из разряда: «Работаем», «Новостей пока нет», «Проверяем гипотезы».
Проверяльщики херовы!
На Дину уже смотреть страшно.
Я все боялся, что она начнет расспросы, как там и что. Хорошо хоть, у нее хватило мозгов этого не делать. Ведь если бы мне позвонили с какими-то новостями, она услышала бы.
Смотрю на нее, и складывается ощущение, что Дина впала в анабиоз.
Сидит, сжавшись в комочек, и будто больше не воспринимает реальность.
Сначала разбередила душу своими гребаными признаниями и фото дочки, а потом будто перешла сознанием в параллельное измерение… Вообще больше ни слова мне не говорит.
Вот на кой ей понадобилось ковырять мне грудину рассказами про Алю? Не понятно, что мне тоже от всей этой ситуации херово?
Это же я прошляпил. Это я не уберег…
За последние часы это дошло до меня с убийственной ясностью.
Вообще не надо было отпускать Дину, жила бы в Москве под надежной охраной. Тогда бы ни одна сука до нее не добралась.
Но когда только развелись, злой был безумно, не мог думать логически. Потом сталкиваться с ней не хотел, сердце бередить. Зато теперь рискую никогда с собственной дочкой даже в теории не столкнуться.
Выхожу из машины первым. Слежу за тем, как водитель открывает перед Диной дверь. Она выбирается медленно, словно каждое движение дается ей с трудом.
— Отведи Дину Викторовну в мои апартаменты, — командую одному из телохранителей. — Ты остаешься с ней.
Наконец Дина оживает:
— Азат, ты вот так уедешь? Не надо! Останься… Пожалуйста!
От ее слов у меня внутри все скручивается.
Но остаться не могу, потому что еще чуть-чуть, и сорвусь к херам. Начну орать или, еще хуже, обещать то, чего обещать нельзя.
— Уведите ее, — командую строго.
Пересаживаюсь в другую машину, и меня везут на ковер к отцу. Ведь ему уже доложили, что безопасники начали трусить сотрудников компании на предмет связей с Хабибом.
Мне дорогого стоит не обернуться, хоть взглядом не проследить за Диной, когда ее уводят в подъезд элитного многоэтажного дома.
Замечаю в боковое зеркало, как она идет, сгорбившись, рядом с телохранителем.
Кто бы знал, как мне больно видеть ее такой.
Довольно скоро на телефон приходит фото с камеры, установленной в моей прихожей. Дина проходит в квартиру.
Все, эта задача закрыта, по крайней мере она в безопасности и под контролем, а значит ничего не натворит.
Смахиваю оповещение и тут же открываю то самое фото крошечной Али из роддома, которое по-быстрому переслал себе с телефона Дины еще в машине.
Пялюсь на него и вдруг вижу приписку, читаю:
«Сегодня я родила нашу дочь. Вес: 3,04 кг, рост: 51 см. Ты приедешь на выписку?»
Сука…
Снова пишу безопаснику: «Нашли Иванну? Из-под земли мне эту падаль достаньте!»
Лично хочу удавить за то, что не передала.
Иванна уволилась четыре года назад, и после этого я ее не видел. Никогда бы не подумал, что личная помощница может вот так подставить. Скоро выясню, зачем ей это понадобилось.
Я годами ждал звонка Дины… А он был! Оказывается… Наверное…
Не знаю, соврала ли, что звонила. Но сообщение ведь отправила.
Да, в нем нет ничего такого. Ни тебе: «Люблю, Азат», ни хотя бы: «Скучаю», ни гребаного: «Ты нужен». Фактически только спросила, хочу ли увидеть дочку. Но все-таки это далеко от тотальной ненависти и безразличия.
Меня выхлестывает от накативших эмоций. Дине я, понятное дело, ничего не показал, чтобы не выглядеть тряпкой. Ведь то, что она сообщила мне о дочке, никак не отменяет тот факт, что мать моего ребенка — гулящая блядь.
Блядь, которую я все еще люблю…
Сегодня имел несчастье убедиться, что чувства никуда не делись.
Прошелся голыми ступнями по углям прошлых отношений, изрядно обжегшись.
Пока меня везут к отцу, как гребаный мазохист, открываю папку с фото, скачанными техником из мобильного Дины.
Там просто до хуя фото и видео.
Дина и Аля. Аля и Дина. Везде.
На качелях, в парке, уток кормят на речке, рисунки дочки, лепка. Аля с подружками, Аля гладит какого-то пушистого кота. Дина читает ей книжку перед сном, завязывает бантики, учит кататься на велосипеде.