Его последняя любовь

Глава 1

Алина

Дворники скребут по лобовому стеклу, но их рваный ритм не в силах заглушить собственный крик в моей голове. Сильный дождь хлещет так, будто небеса решили смыть с меня всё сегодняшнее унижение. Но горячие слёзы всё текут и текут по щекам, только успеваю их смахивать, ещё и руль держать, чтобы не занесло на мокрой дороге.

Перед глазами всё ещё стоит его ухмылка, и сквозь шум прорезается голос Руслана, возвращая к нападению:

— Недотрогу из себя строила? Сейчас посмотрим, что у тебя там между ног. Всё равно моей будешь.

В груди поднимается волна тошноты и злости. Я вспоминаю, как он нависал надо мной, как сжал мои запястья и впечатал их в матрас, как задрал подол платья и подцепил резинку трусиков. И это ощущение — липкое, мерзкое, что это конец. Но я смогла выбраться, смогла врезать по голове стационарным телефоном, который схватила с полки.

Лицо Руслана перекосилось от боли, а я рванула прочь, подобрав с пола сумочку, но забыв другую, со сменной одеждой, и не попрощалась с подругами. Одна из них меня капитально подставила, сказав брату и по совместительству моему бывшему, что мы сегодня ночуем на базе отдыха в горах.

Он появился внезапно, когда я как раз выходила из номера. Попросил его выслушать, извинялся за измену, говорил, что это было в первый и последний раз. А потом у него закончились аргументы, и начался мой личный ад. Он снова обвинил во всём меня. Слишком долго мурыжила его, строила из себя недотрогу, не давала. И тут я выпалила:

— И слава Богу, что я тебе не дала.

Дальше всё как в тумане. Помню только Мила — его сестра — окликнула меня, а я показала ей средний палец и послала в пешее эротическое. Пусть горит в аду вместе со своим братом.

Руки на руле дрожат. Телефон на панели вспыхивает: «Мила». Я резко срываюсь:

— Не звони мне больше! — голос сорван окончательно. — После того, что ты сделала… ты мне больше не подруга!

Сбрасываю вызов.

Машина дёргается, будто и она устала от моих эмоций, а двигатель внезапно захлёбывается. Гул затихает, приборная панель тухнет.

— Нет! Нет-нет-нет! — бью ладонями по рулю.

Убираю волосы с лица и абсолютно не представляю, что в таких случаях делать, ведь я паркетный водитель. Звонить папе? Нет, не буду портить свидание им с мамой. Водителю мамы — дяде Саше? Блин, он же в отпуске.

Выбираюсь наружу. Дождь обрушивается с такой силой, что через секунду промокаю до нитки. Вся моя ярость обрушивается на несчастное колесо, по которому я бью ногой и кричу в темноту:

— За что?! За что мне всё это?! - голос тонет в раскатах грома.

Надо бы пойти обратно в салон, но я стою на обочине под косыми каплями, и кажется, что весь мир играет против меня. Мокрые волосы липнут к лицу, белые кеды увязают в грязи. Я дрожу, но не от холода, а от злости, бессилия и от того, что меня предали и едва не взяли силой.

Фары встречной машины режут темноту, и на секунду я жмурюсь, прикрываю глаза рукой. Дорога пустая, я совершенно одна, и мне страшно, потому что вот так начинаются многие сюжеты в «Тру крайм» передачах. Но вот беда — чёрный джип резко сбавляет скорость и останавливается на другой стороне трассы.

Щелчок дверцы, чёрная вспышка… и в этот замок из дождя выходит высокий человек под большим зонтом. Сквозь звон в ушах пробивается его голос:

— Цела? Помощь нужна?

Я моргаю, и в тот же миг сердце падает в пятки. Он тоже останавливается, чуть прищуривается, не веря своим глазам.

— Алина?

Меня колотит не только от холода. Я дрожу, захлёбываясь в мокрых прядях, прилипших к лицу.

— Вано Давидович? — едва слышно вырывается у меня, и в следующую секунду он поднимает надо мной зонт.

Да, это он. Узнаю по хищному взгляду, которому не страшен ни дождь, ни ночь, ни враги. Пронзительные тёмные глаза, которые будто видят тебя насквозь. С тех пор как он впервые вошёл в наш дом десять лет назад, я боялась его, только здоровалась и сразу убегала к себе. Он всегда казался слишком строгим, жёстким, молчаливым. Мужчина, о котором говорят с уважением и осторожностью: партнёр моего отца, для своих — дядя Ваня.

Теперь он стоит напротив меня, высокий, широкоплечий, с тем же жёстким лицом, от которого у меня снова пробегают мурашки. Я не могу сказать ни слова — зуб на зуб не попадает.

— Что с машиной? — его голос низкий, хрипловатый.

Он смотрит на меня испытующе, ждёт ответа, и от этого взгляда я снова та самая школьница, которая боялась открыть рот при дяде Ване.

— Заглохла, — сипло отвечаю и киваю на обочину.

Вано Давидович переводит взгляд на мою ласточку и оценивает ситуацию. Я сжимаю руки в кулаки, ногти впиваются в ладони. Меня трясёт от холода и злости. Он снимает с себя пиджак и накидывает мне на плечи. Ткань тяжёлая, тёплая, пахнет чем-то резким и незнакомым. И неожиданно этот запах кружит голову, отвлекает от боли, немного успокаивает.

— Марш в мою машину, Алина, — мрачно бросает он. .

И вдруг он обнимает меня за плечи, прижимает к себе, словно пытается укрыть от всех невзгод. Этот неожиданный жест кажется сюрреалистичным. Вано Давидович ведёт меня к своему «Лэнд Крузеру», открывает дверь и помогает сесть.

— Алина! Алина! — зовёт он, а я на несколько секунд выпадаю из реальности — дрожу и клацаю зубами. — На меня смотри!

И я смотрю. Прямо в его непроницаемые глаза.

— У меня в машине сумочка осталась с телефоном и документами, — шепчу я в нескольких сантиметрах от его лица.

— Сейчас.

Захлопнув дверцу, он идёт к моему «Лексусу». В салоне его машины тепло. Я сижу, прижимая к себе пиджак, и слушаю, как гудит печка. Горячий воздух обжигает замёрзшие пальцы, и от резкого контраста мне даже становится немного больно. Стёкла запотели, капли дождя бегут по ним дорожками, скрывая мокрую темноту за окном.

Вано возвращается быстро, садится за руль, убирает зонт на заднее сиденье. Он звонит кому-то и очень чётко, командным тоном говорит приехать к нему за ключами и отогнать машину в сервис. От его властного голоса я вжимаюсь в сиденье, потому что мне кажется, что и я сейчас попаду под раздачу. Убрав телефон в ячейку под панелью, он поворачивает голову и жёстко спрашивает:

Глава 2

По дороге мне звонят подруги. Они уже знают, что произошло, и поэтому тоже хотят уехать. Я прошу одну из них сходить ко мне в номер и забрать сумку с вещами. Трубку перехватывает Мила, просит выслушать, но я сбрасываю звонок и убираю телефон. Вано Давидович никак это не комментирует и вообще не особо-то разговаривает.

Мы сворачиваем с трассы, дорога начинает уходить вверх серпантином. Машина мягко покачивается на поворотах, и я впервые замечаю: вокруг темнота плотная, глухая, только дождь да редкие огоньки внизу — там, где остался город. Через несколько минут в темноте вспыхивают фонари, благодаря которым я выхватываю из мрака силуэт большого дома.

Вано Давидович нажимает на кнопку пульта, и кованые ворота открываются, пропуская нас на территорию. Он останавливает джип прямо у крыльца, забирает зонт сзади и выходит первым. Обойдя машину, открывает дверь и подаёт мне руку. Я вкладываю кисть в его широкую ладонь, а дядя Ваня поднимает надо мной зонт.

Спустя несколько секунд мы, наконец, оказываемся в доме, и, к моему удивлению, нас уже ждут. Вернее, ждали не нас, а только его — хозяина.

У камина на корточках сидит седой мужчина лет пятидесяти. Увидев нас, он встаёт, уверенно проходит и протягивает Вано руку. Понимаю, что это кто-то из местных, кто присматривает за домом и готовит его к приезду хозяина.

— Приветствую, Вано. Как добрались в такой ливень?

— Спасибо, Ахмед. Всё нормально. Ты сам спускайся осторожно, — велит, как командир.

— Как вы просили, жена всё приготовила, — он показывает куда-то рукой, но я не улавливаю, а всё ещё трясусь от холода даже в тёплой комнате.

— Спасибо. Дальше мы сами.

Тот лишь кивает, ни о чём не спрашивает. Сдержанно улыбается, желает спокойной ночи и уходит.

Я стою на пороге, капли стекают с волос на пол и не знаю, куда деть руки. За спиной хлопает массивная дверь, из камина тянется жар, а из столовой — запах ужина.

Вано уверенной походкой проходит дальше, снимает куртку и вешает её на крючок. Я всё ещё стою на пороге, не решаясь переступить дальше. Он оборачивается, хмурит густые брови и велит:

— Иди за мной.

Я сбрасываю с ног промокшие кеды и медленно иду за ним. От тепла дрожь понемногу отпускает, но внутри всё равно неспокойно. Этот дом чужой, мужской, я здесь случайная гостья, и по-хорошему мне бы закрыться в комнате и сидеть тихонько до рассвета.

Вано поднимается по лестнице. Я нерешительно следую за ним, и мы оказываемся в холле с несколькими дверями. Он распахивает одну и пропускает меня вперёд.

— Гостевая, — поясняет.

В комнате светло и уютно: широкая кровать с серым покрывалом, торшер у кресла, большое окно, за которым шуршат листья и шумит дождь. Возле кровати — включённый обогреватель, а на ней — стопка одежды и полотенце. До меня доходит, что Вано предупредил смотрителя обо мне в сообщении, которое написал в дороге.

— Переоденься в сухое, — его голос звучит так же спокойно и властно, как всегда. — Тебе нужно согреться. Потом спустишься в сауну, она почти готова.

— Мне достаточно душа, — пытаюсь возразить.

Он смотрит прямо, его чёрные глаза будто насквозь прожигают.

— Нет. Если не прогреешься как следует, завтра сляжешь с температурой.

Я молча киваю — спорить бессмысленно, а он, не говоря больше ни слова, выходит и закрывает за собой дверь.

Опустившись на край кровати, выдыхаю. Тело всё ещё дрожит, я быстро стягиваю с себя мокрую одежду, заворачиваюсь в полотенце. Трясусь, как испуганный зайчик, и снова зуб на зуб не попадает. Но проходит минута, другая, третья — и я более или менее прихожу в себя.

Беру из стопки свитер. Он огромный, растянутый, тёмно-серый. Он чуть выше колен, а ворот сползает и оголяет плечо. Штаны я даже не трогаю — в них я утону точно. Но тёплые носки надеваю сразу, мои ножки только их и ждали.

Я смотрю на своё отражение в зеркале — босые ноги, слишком большой свитер, растрёпанные мокрые волосы. Трусики у меня влажные, но пока терпимо. Если в сауну пойду — высушу их там.

Внезапно в комнате раздаётся тихий, но твёрдый голос:

— Алина, — говорит низко, с хрипотцой. — Спускайся вниз. Всё готово.

Вздрогнув, машинально поправляю свитер, хотя смысла в этом нет: он всё равно постоянно будет сползать. Осторожно открываю дверь и спускаюсь на первый этаж. Останавливаюсь на предпоследней ступеньке и обвожу взглядом гостиную. Огонь в камине яркий, жаркий, тени пляшут по потолку, делая пространство ещё загадочным. Дом сразу выдаёт характер хозяина. Всё строго, без лишних деталей, но каждая вещь дорогая и стоит на своём месте. Тёмный диван у камина, низкий, но массивный деревянный стол, на котором уже стоит корзина с хлебом, графин вина, круглая тарелка с овощной нарезкой, такая же с сыром и колбасой. В углу комнаты — стеллаж, полки которого доверху забиты книгами, рядом винтажная радиола на тонких чёрных ножках.

Вано ждёт меня у двери, ведущей в боковой коридор. Он тоже переоделся и теперь стоит в тёмной рубашке, рукава закатаны до локтей. Его взгляд сразу скользит по мне. Я сначала ловлю его, но потом опускаю глаза, чувствуя, как щёки залил румянец. Это всё от перепада температур, успокаиваю себя. И сердце поэтому колотится сильнее.

— Пошли, — коротко бросает он и открывает дверь.

Я чувствую лёгкое покалывание на щеках от его слов. За этот почти час мы говорим с ним больше, чем за все десять лет нашего знакомства. Я спускаюсь за ним, стараясь не думать о том, как выгляжу в его одежде.

Мы оказываемся на цокольном этаже, и он объясняет, что справа — сауна, слева — бассейн. Открыв дверь, Вано пропускает меня вперёд, и я оказываюсь в комнате, стены которой обшиты деревом. Здесь горит тёплый свет от ламп. За одной матовой перегородкой — парная, за другой — душ.

— Здесь согреешься. Только недолго, чтоб плохо не стало. Полотенца и халаты там. Вода на столе.

— Я вообще не очень люблю сауну, — снова даю заднюю.

Визуалы

Посмотрим сначала на нашего дядю Ваню, то есть Вано Давидовича.Ему 40 лет

Милая Алина, 23 года. Девочка из хорошей семьи

Глава 3

Вано

Сижу в кресле у камина, и как-то странно на душе. Сколько ей сейчас? Двадцать три. В последний раз я видел её почти год назад, и то мельком. Знаю, она всегда меня боялась, в отличие от Даши — своей младшей сестры. Но та с детства оторва, а Алину я впервые увидел, когда ей было тринадцать. Серьёзная, книжки читала, училась. Всегда здоровалась и к себе убегала.

Ну надо же, любимица Кости в моём доме. А паренька её бывшего найти всё же стоит и научить, как с девушками нужно разговаривать. Надо всё-таки выведать, как зовут, чтобы адресно мудаку помочь. До сих пор перед глазами её заплаканное лицо. Своими руками бы урыл гниду.

Поднимаю глаза на часы над камином. Сколько можно? В сауне легко потерять счёт времени, а она и так вымотана, продрогла. Что, если ей стало плохо? Влажный воздух, жара, перепады… Чёрт. Поднявшись, иду к лестнице и спускаюсь вниз. Возле двери стучу пару раз и зову её, но она не отвечает.

Топчусь на месте, и тревога возрастает. Не дай Бог давление — я буду крайним. Нажав на ручку, толкаю дверь и вхожу в предбанник. Тишина. Вода не шумит, на стене висит мой свитер. Перевожу взгляд на запотевшее матовое стекло парной. Шагнув ближе, замечаю в тусклом свете силуэт. Девичий, хрупкий и… завораживающий. Нервно сглатываю и не могу отвести глаз — точно под гипнозом.

Широкий полог парной. На нём — она. Сидит, запрокинув голову назад и закрыв глаза. Длинные волосы прилипли к коже. Она неспешно проводит ладонями по шее, скользит ниже — по плечам, груди, животу. Движения неторопливые, плавные. Её рука устремляется вверх, ложится на аккуратную грудь и сжимает её тонкими пальцами. Медленно. Мучительно медленно. Сладко.

Удар под дых. Высокое напряжение в голове и внизу, где, чёрт возьми, не должно было ничего напрягаться сейчас. Я быстро выхожу оттуда, сбегаю, как вор, и, оказавшись в коридоре, приваливаюсь спиной к стене и сжимаю кулаки.

Но разум не слушает моих приказов. В голове вспыхивают чуждые мне картины. Слишком живые. Слишком неправильные.

— Стоп, — рявкаю на себя. — Остановись.

Я втягиваю воздух ноздрями и с усилием выдыхаю. Сердце стучит в висках. Столько женщин ласкали себя передо мной. Женщин красивых, соблазнительных, сексуальных. Но прямо сейчас у меня помутнение рассудка, потому что я за всю жизнь не видел картины более чувственной и возбуждающей.

— С*ка! — яростно цежу сквозь зубы и бью кулаком о стену.

Это грешное наваждение. Такого не должно было произойти. Это нах*й ненормально. Надо было согласиться с ней, что не нужна ей сауна, запереть в комнате и пусть бы там сидела.

Стремительно иду наверх, но её образ за стеклом остаётся в голове, будто выжжен огнём. Я должен остыть, мне надо всё забыть и стереть из памяти. Беру со стола пачку сигарет, надеваю куртку и выхожу на крыльцо. Вода стекает с козырька, я затягиваюсь и выпускаю дым. Раз, два, три, четыре — пока силуэт в облаке пара не выветривается из моей головы.

Вано, ну ты и придурок, мать твою!

Девчонку надо завтра же утром везти в город к мамке и папке. Подальше отсюда, подальше от себя. На моё счастье приезжают два пацана с СТО, где я всегда обслуживаюсь, и забирают её ключи. Обещают не подвести и всё сделать быстро. Доверяю им, не обманут.

Я возвращаюсь в гостиную и опускаюсь в кресло. Огонь в камине трещит, пламя пляшет, а я в этом адском костре топлю чувство вины за свою реакцию на девчонку.

Соберись, Вано. Ты не мальчишка. Она дочь Кости. Та самая заучка, которой ты когда-то приносил шоколад, и она убегала, боясь твоего взгляда. Всё. Точка.

Я слышу лёгкие шаги по коридору. Поднимаю голову.

Алина тихо идёт ко мне. Волосы ещё влажные и блестят. На ней мой свитер, достающий до колен. Ворот с плеча, открывая тонкую линию ключицы и гладкое плечо. Ноги стройные, загорелые… да бл*дь. Опять?

Я тут же заставляю себя спрятать эмоции за привычной холодной маской. Но внутри всё сжимается от того, что эта девочка… нет, уже не девочка. Женщина.

— Дядя Ваня, спасибо за одежду, — она смущённо поправляет свитер, как будто чувствует мой взгляд.

Девочка, лучше больше не называй меня так.

— Садись, — указываю на диван напротив. Голос звучит ровно, почти холодно, хотя в груди жар. — Надо согреться как следует.

Она садится, поджав под себя ноги и потянув рукава вниз. В её движениях всё ещё скованность, и от этого мне только тяжелее дышать.

— Машину твою ребята забрали. Как сделают, позвонят.

— Дядя Ваня. Простите, что втянула вас во всё это.

Я сжимаю пальцы на подлокотнике кресла.

— Всё нормально. Не переживай, — отвечаю сухо, но вижу, как её плечи чуть расслабляются.

Она поднимает глаза на меня — серо-голубые, большие, обрамлённые длинными ресницами. И это финиш: дыхание сбивается, напряжение снова ударяет в низ живота. Когда она успела вырасти из угловатой девчонки в прекрасную девушку? Я слишком долго не видел её и пропустил этот грёбаный переход.

Я отвожу взгляд, чтобы она не увидела, что творится со мной.

— Ешь, — киваю на стол, где Ахмед оставил еду. — Сейчас как раз время ужина.

Она поджимает губу и тянется к столу, а я делаю вид, что смотрю на огонь, хотя замечаю, как свитер снова сползает с плеча.

И это неожиданно сводит меня с ума.

Девочки, очень жду ваши комментарии. Как вам наши герои?

А теперь визуалы:

Глава 4

На столе перед камином уже стоит тарелка с мясом, нарезки, хлеб, графины с водой и вином. Ахмед с женой, как всегда, позаботились обо всём. Я киваю на еду, но сам не прикасаюсь.

Алина берёт тарелку, аккуратно кладёт себе кусок мяса, лаваш, овощи и возвращается на диван. Сидит, поджав ноги под себя, и ест маленькими кусочками. Смущённо, как будто вновь боится меня.

Я смотрю на огонь, но украдкой поглядываю на неё. Как держит вилку тонкими пальцами. Как плечо снова открыто. Как поправляет влажные вьющиеся волосы, убирает их ладонью на одно плечо.

Мать вашу… сколько в её движениях женственности и изящности. Она сама даже этого не осознаёт.

— Вкусно, — говорит она негромко. И ждёт моей реакции.

— Жена Ахмеда отлично готовит, — отвечаю сухо, но на неё не смотрю.

Она кивает, потом вдруг снова спрашивает:

— А вы… всегда такой строгий?

Я поворачиваю к ней голову.

— Я строгий?

— Да, — она улыбается уголком губ, но в глазах всё ещё та девичья неуверенность. — Вы смотрите так, что хочется спрятаться. Всегда так смотрели.

Я чувствую, как что-то внутри меня дрогнуло. Это правда: я всегда видел её сдержанную, молчаливую, кроткую. За десять лет мы едва с ней сказали друг другу больше ста слов. «Здравствуйте — до свидания. Как дела — хорошо».

— Ты выросла, Алина, — говорю тихо, больше себе, чем ей. — Но в чём-то осталась всё та же.

Она опускает взгляд в тарелку, проводит вилкой по краю. Потом вдруг почти шёпотом:

— А вы не изменились. Хотя, нет. Стали ещё серьёзнее.

Я сжимаю челюсти. Не могу позволить этим словам пробить броню. Но пробивают. Потому что говорит она не как девочка, которая боится. Я встаю, беру со стола графин, наливаю себе вино, чтобы занять руки. Иначе ещё скажу то, чего не должен.

— Можно мне воды? — вдруг просит она.

Ставлю свой бокал на стол, беру пустой и тоже наполняю его вином. Подхожу ближе, протягиваю Алине. Она тянется за ним, её пальцы почти касаются моих. Мы снова смотрим друг на друга дольше, чем нужно. Я успеваю рассмотреть её глаза — серо-голубые, как озёрная гладь на рассвете. Смуглая кожа тёплая, золотистая от огня камина. И губы… полные, мягкие — такие, что взгляд невольно задерживается.

— Мне неудобно пить рядом с вами, — признаётся тихо, облизнув губы. Я знаю, что этот жест абсолютно случайный, но он меня напрягает.

— От одного бокала ничего не будет, — отвечаю я спокойно. — Для здоровья.

Пригубив немного и зажмурившись, она касается пальцами губ, а я отступаю, возвращаюсь в кресло, ставлю бокал на столик рядом. В камине потрескивают дрова, и какое-то время мы оба молчим, слушаем огонь.

— Слышал, у тебя кофейня, — говорю я наконец, не поднимая взгляда от огня.

— Да, — отвечает она спокойно. — Папа помог открыть. И с местом повезло. На Арбате.

— И как, дела? — спрашиваю коротко.

— Хорошо. Проходимость отличная, уже есть постоянные клиенты, фирменные булочки даже придумали. Мне очень нравится, как всё получается. Я даже думаю, может, сеть попробовать открыть, — улыбается и прикусывает губу, будто сама не верит, что говорит это мне.

— Умница, — киваю. — Любое дело держать — не игрушка.

Она чуть склоняет голову, и я вижу, как её щёки розовеют от жара и вина.

— «Бисквит», — говорит она после паузы. — Так называется.

Я молча киваю. Запоминаю. Пью вино. Оно густое, насыщенное, чувствуется терпкость, которая обжигает и будто будит изнутри. Вкус ягод тяжёлый, спелый, с лёгкой горчинкой, которая держится на языке и не отпускает.

— А этот дом, — тихий голос нарушает тишину между нами. — Вы уже таким купили? Или переделали что-то?

Вновь перевожу на неё взгляд и на этот раз он цепляется за влажные, тёмные пряди, что блестят в отблесках камина. В её вопросе нет праздного любопытства, и кажется, что ей действительно важно.

— Прежний хозяин построил его, но внутри были только голые стены. За несколько месяцев дизайнер с бригадой сделали из него то, что ты видишь сейчас.

— То есть всё сделали под вас?

— Да, — впервые усмехаюсь в её присутствии.

— В этом доме чувствуется ваш характер. В атмосфере, в дизайне, в деталях.

— У меня тяжёлый характер.

Не могу больше сдерживать себя и смотрю ей в глаза. Она не отводит свои, как раньше, а глядит без страха.

— Волевой, — пожимает плечом, — мужской.

Я снова делаю глоток вина, чтобы оборвать разговор. Но взгляд её всё равно держу. Дольше, чем нужно. Молчание становится тяжёлым, плотным. Алина смотрит на пляшущие языки пламени, думает о своём и подносит фужер к губам. Резко, но незаметно для неё дёргаюсь, когда красное вино касается её розовых губ. Выпрямившись, убираю свой бокал на стол и встаю. Нужно движение, иначе я задохнусь.

— Уже поздно. Иди отдыхай.

Она выныривает из собственных мыслей и соглашается. Ставит тарелку с недоеденным мясом на столик, поднимается, одёргивает край свитера и вновь поправляет ворот.

— Дядя Ваня, — взмахнув ресницами, поднимает на меня свои доверчивые глаза. И это разрывает мою привычную броню сильнее любого слова.

— Вано, — поправляю её.

— Вано Давидович, спасибо вам ещё раз за помощь. Вы же папе не расскажете?

Что именно не расскажу, девочка? Как подобрал тебя сегодня на трассе? Как видел, как ты, обнажённая, трогаешь себя в парной? Или как я теперь на тебя реагирую?

Нет, твой отец никогда об этом не узнает. Потому что если узнает — убьёт. А завтра я сам отвезу тебя и навсегда забуду это наваждение.

— Нет, не расскажу. Не переживай.

— Уф, — с облегчением выдыхает она, приложив ладонь к груди. — Это хорошо. Пусть это останется нашей маленькой тайной.

— Конечно. Я провожу тебя наверх, — произношу наконец. Голос звучит спокойно, но внутри всё кипит.

Девочки, дорогие, благодарю вас за звезды, комментарии и награды. Это очень ценно для меня, особенно на старте. Показываю вам визуалы к главе. Если что, это вишневый сок

Глава 5

Алина

Ворочаюсь под одеялом, но уснуть не могу. В комнате слишком жарко: обогреватель гудит, наполняя воздух сухим теплом. Свитер становится тяжёлым, прилипает к телу, и я стягиваю его через голову.
Включив ночник на прикроватной тумбочке, озираюсь. Мой бюстгальтер ещё не высох, а голышом я никогда не сплю.

Мой взгляд падает на рубашку, которую Вано пожертвовал для меня. Я беру её в руки и поглаживаю. Ткань гладкая, прохладная и пахнет им. Не туалетной водой, не табаком — просто им.
Натягиваю рубашку, застёгиваю её. Длинные рукава почти закрывают пальцы, подол — до середины бедра. Закатываю рукава, ложусь обратно, укутавшись в тёплое одеяло. Так неожиданно хорошо, спокойно и нереально, будто это всё сон.

Дом в горах. Камин. Его вещи на мне. Его взгляд, строгий и такой опасный, всё ещё стоит перед глазами. И слова… Он сказал, что я умница.

Почему внезапно мысли о Вано Давидовиче не дают покоя? Опять сажусь, подтягиваю колени к груди и зарываюсь носом в ворот рубашки. Закрываю глаза. Всё это кажется сюрреалистичным, будто я перенеслась в чужую жизнь. Но запах этой ткани слишком настоящий, чтобы поверить в сон. И мне снова мерещится его взгляд, когда он сидел у камина и смотрел на меня. Впервые я не боялась, впервые мне не хотелось сбежать, а хотелось посидеть с ним, послушать его бархатный голос с хрипотцой.

Сумасшествие. Но что-то сломалось во мне там, внизу. Что-то безвозвратно изменилось.

Боже мой, Алина? Побойся Бога! О нём нельзя думать. Это же Вано — папин партнёр, друг. Взрослый, жёсткий, совсем из другой лиги.

Подсчитываю, что он старше на семнадцать лет и падаю на подушки, закрыв лицо руками и покраснев от стыда. Повернувшись на бок, беру телефон и захожу в соцсеть.

Скролю ленту, лишь бы отвлечься и занять мысли. Постепенно веки тяжелеют, буквы перед глазами расплываются, и я клюю носом, когда неожиданно слышу подозрительный скрип за спиной.

Сердце пропускает удар. Я понимаю, что больше не одна в комнате.

Шаги. Медленные, тихие, но уверенные.

Прикрыв глаза, делаю вид, что сплю, но прикусываю губу от страха и… ожидания. И вдруг с ужасом понимаю, что мои ноги не прикрыты. Одеяло сбилось, оголяя бедро. Я замираю.

Матрас слегка прогибается. Он садится рядом, и я чувствую тепло ладони сначала на щиколотке. Осторожное, почти невесомое прикосновение. Но потом оно скользит выше — по икре, колену, и я едва не вздрагиваю. Он проводит ладонью дальше, вверх, и каждая секунда становится вечностью.

Моё дыхание сбивается, я стараюсь держать его ровным, чтобы не выдать себя. Но внутри всё горит, а низ живота сковывает сладкая боль. В голове только одна мысль: он рядом. Он трогает меня.

Я сжимаю пальцами край подушки, прикусываю губу сильнее. Его ладонь уже на бедре, пальцы впиваются в мягкую кожу.

И в этот момент я открываю глаза, поворачиваю к нему голову и врезаюсь в строгий, но уже без ледяной маски взгляд. В полутьме он кажется ещё выше, тень ложится на лицо, и я чуть не задыхаюсь от его мужской красоты и силы.

Я хочу спросить, что он здесь делает, но губы не слушаются. Слышу только своё учащённое дыхание. Сердце колотится так, что, кажется, он слышит.

— Не бойся, — шепчет он низким, хрипловатым голосом.

Его ладонь ложится на мою щёку, большой палец скользит по губам. Я прикусываю его робко, будто проверяя, а настоящий ли он.

И тогда Вано наклоняется ближе и припадает к моим губам. Первый поцелуй ошеломляет, и всё во мне откликается на этот напор. Его вкус — терпкий, горьковатый, но в нём есть сила, от которой кружится голова. Я чувствую, как внутри расправляются крылья, как будто долгое время я жила в клетке, а теперь меня выпустили полетать.

Я прижимаюсь ближе, ладонями скольжу по его груди, ощущая жар под тонкой тканью рубашки. С каждым его движением я всё глубже погружаюсь в эту опасную, но в то же время такую сладкую близость, ощущая, как тяжелеет низ живота, как там вихрем закручивается желание.

И тут тьма сгущается, дыхание путается с тишиной, и я вдруг ощущаю, что падаю. Мир ускользает, как сквозь пальцы вода. Я открываю глаза — и не понимаю, где я. Сердце всё ещё колотится, губы горят, словно от настоящего поцелуя, но вокруг только тишина и подушка под щекой.

Ночник горит мягким светом, рубашка на мне застёгнута. Никого рядом нет. Только сердце сходит с ума, и внизу живота тянет. Это просто сон. Я перепарилась и выпила вина — вот и результат.

Утром просыпаюсь поздно. Голова тяжёлая, словно и не спала вовсе. Сны путались, тревожили и смущали, а теперь от них остался только горько-сладкий осадок на душе и жар под кожей.

В комнате тихо, только мерно тикают часы на стене. Я сбрасываю с себя одеяло и подхожу к балконной двери. Осторожно открываю створку, и в лицо ударяет свежий горный воздух с запахом мокрой земли и хвои. Ночью прошёл дождь, и теперь холмы будто вымыты до блеска.

Выйдя на балкон, облокачиваюсь о перила и закрываю глаза. Втягиваю этот вкусный ноздрями, и кажется, что его здесь можно хоть ложкой есть. Голова проясняется, сразу становится легче.
А потом внизу слышится глухой, ритмичный стук. Открываю глаза и замираю..

Вано стоит на заднем дворе у колоды, в руках блестит тяжёлый топор. На хозяине чёрные спортивные штаны и простая серая футболка. Сильные руки поднимают и опускают топор, и каждое движение точное, выверенное.

Я не могу оторваться. Смотрю, как напрягаются мышцы на его руках, как проступают тёмные пятна от пота на ткани. Он весь сосредоточен на деле, и от этого кажется ещё более опасным… и притягательным. Сердце разгоняется, и я прижимаю ладонь к груди, пытаясь его унять.

И вдруг он останавливается, словно почувствовав, что за ним наблюдают. Разминает шею, проводит по ней ладонью и медленно оборачивается.

Наши глаза встречаются.

Несколько секунд кажутся вечностью. Я стою на балконе, босая, в его рубашке, а он там, внизу, с топором в руке. Мы просто смотрим друг на друга, не двигаясь, будто время застыло.

Глава 6

рохладная после ночи, но ощущение чужого запаха больше не щекочет мне нервы. Застегиваю молнию, расчесываю волосы пальцами за неимением расчески и выхожу из комнаты. Надо спуститься и сказать, что я уезжаю. Вызову такси, умчусь к себе и забуду обо всем, будто и не было ничего. Все равно, когда теперь увидимся?

Лестница тихо скрипит под босыми ступнями. Я спускаюсь, думая о том, как нелепо вела себя вчера вечером, зачем-то рассказала ему про Руслана, что-то еще про дом и его характер. И вдруг на повороте я сталкиваюсь с ним.

Вано поднимается навстречу, держа в руках скомканную футболку. Мы стоим лицом к лицу в узком пролете, где разойтись почти невозможно. Он обнажен по пояс и я отвожу взгляд, чтобы не разглядывать сильные плечи, широкую грудь и рельефный торс. Господи, как же стыдно! Я готова сквозь землю провалиться.

Прижимаюсь к перилам, но места всё равно не хватает: нас разделяют всего несколько сантиметров. Подняв глаза, встречаю тяжелый взгляд дяди Вани. Нет, Вано. Сердце гулко ударяет, и я первая отступаю, пропуская его вперёд.

— Проходите, — шепчу еле неслышно.

Вано проходит мимо и случайно касается моего плеча.

— Позавтракай, — произносит он ровно, буднично. — Я пока в душ.

Я прикусываю губу, собираю остатки храбрости и отвечаю.

— Подожду. Некрасиво есть в доме хозяина без самого хозяина.

Он поворачивает голову, на секунду задерживает на мне взгляд и коротко кивает. Поднимается дальше, а я остаюсь на лестнице с дрожью в коленях и горячим, предательски пылающим лицом.

На деревянном кухонном столе Ахмед оставил плетеную корзину с едой. В ней свежеиспеченный, еще горячий хлеб, который божественно пахнет, сыр, мед, масло, булочки.

Я останавливаюсь у стола, провожу пальцами по поверхности. Желудок предательски сжимается от голода, но садиться я не спешу. Слова, сказанные Вано на лестнице, всё ещё отдаются эхом: «Позавтракай».

Нет. Я дождусь. Некрасиво одной и неправильно.

Я медленно хожу по комнате, останавливаюсь у окна. На сочной траве в саду блестит роса, солнечный свет ложится на газон золотыми мазками. Это утро тихое, красивое, а внутри меня буря.

Чтобы как-то отвлечься, начинаю накрывать на стол. В шкафу нахожу тарелки и чашки, раскладываю продукты, нарезаю хлеб. Параллельно включаю электрический чайник, но тут еще есть кофемашина с капсулами. Однако я нахожу у Вано упаковку хорошего кофе и турку. Я ставлю ее на плиту и начинаю колдовать. Вскоре кухня наполняется густым, терпким ароматом свежесваренного напитка. Я ловлю себя на том, что улыбаюсь, ведь запах напоминает о моей квартирке, кофейне, чем-то знакомом и безопасном. Только здесь, в чужом доме, он звучит особенно странно, будто я оставляю на всем вокруг свой след.

Стоя у столешницы, разливаю напиток по кружкам. И в этот момент слышу шаги за спиной. Они уверенные и неторопливые. Оборачиваюсь и вижу в дверях дядю Ваню. Нет, Вано. Свежий после душа, в белой футболке, темные волос все еще влажные. Смотрит на меня внимательно.

— Кофе? — я поднимаю его кружку и показываю ему, стараясь говорить легко.

Он подходит ближе, и глядя в глаза, берёт чашку из рук. Его пальцы на миг касаются моих. Я обжигаюсь от этого прикосновения сильнее, чем от кипятка.

— Вкусно пахнет, — произносит он и делает первый глоток. На секунду закрывает глаза. — М, хорош.

— У меня же кофейня, — улыбаюсь.

Он не отвечает сразу. Ставит чашку на стол, садится, откидывается на спинку стула и смотрит прямо на меня. И этот взгляд снова выбивает почву из-под ног.

— Интересный выбор для дочери такого человека, как Костя, — хмыкает, а я хмурюсь, не понимая, к чему он клонит. — Обычно папы открывают девочкам салоны красоты, бутики или просто выдают замуж.

— Замуж я не собираюсь, — веду плечом и сажусь напротив него. — А кофейня - это моя душа. Папа хотел, чтобы я поступила на бизнес и я поступила. А потом появился мой проект и…он в чем-то оказался прав.

— То есть совместила приятное с полезным, еще и отцу угодила? Умница.

Он говорит это спокойно, без лишних эмоций, но внутри меня всё переворачивается. Умница. Всего одно слово, а будто самый дорогой комплимент, который я когда-либо получала.

— Спасибо, — говорю едва слышно, чувствуя, как щеки покалывает.

Взгляд Вано держит меня так, словно я прикована к нему. В его глазах нет насмешки, нет игры. Но там что-то тяжелое, глубокое, неизведанное. Опасность во всем, особенно после этой странной ночи.

Я беру кусочек хлеба, провожу ножом по маслу и наношу его ровным слоем.

— Не страшно? — вдруг спрашивает он.

— Что? — я моргаю.

— По мне, ты еще слишком молода, а бизнес ошибок не терпит.

— Страшно, — я слабо улыбаюсь, — Иногда даже очень. Бывают хорошие дни, бывают плохие. Больше всего боюсь подвести папу. Но вы не думайте, дядя Ваня, я не из тех ребят из золотой молодежи, кто только сливки собирает. Да, может папа сильно рисковал, вложившись в кофейню двадцатитрехлетней дочки, но я люблю это дело.

Он кивает медленно, будто оценивает меня заново.

— Папа тобой гордится.

Я не нахожусь с ответом. Пью кофе, чтобы скрыть волнение, и только краем глаза замечаю, как его пальцы лениво крутят ручку чашки. И тут я решаюсь на важный шаг.

— Вано Давидович , — специально произношу так, чтобы подчеркнуть субординацию и поставить стену между нами. — Я после завтрака поеду домой.

— Я отвезу, — отзывается он мгновенно, без раздумий, как будто решение уже принято.

— Нет, не стоит, — натягиваю улыбку, но внутри всё сжимается. — Я уже посмотрела в приложении, такси сюда доезжают без проблем.

— Зачем тебе такси? — его голос низкий, упрямый. — Я же сказал, что отвезу.

Я опускаю глаза в чашку, грею ладони, словно в этом мое спасение.

— Я и так вам весь отдых испортила, — тихо выдыхаю. — Вы приехали побыть в одиночестве, а тут я. Не хочу вам мешать.

Глава 7

Квартиру в центре папа подарил мне, когда я вернулась из Будапешта. За годы учебы я привыкла к самостоятельности и жить в загородном доме родителей уже не хотела. Не отрицаю, что мне очень повезло родиться с серебряной ложкой во рту, потому что у меня папа, за ним мой важный дедушка, который начал бизнес в лихие 90-е.

Переступив порог дома, я не раздевшись ложусь на кровать и складываю руки на животе. Смотрю в потолок и мысли витают не здесь, а все еще там. Вспоминаю, что должна была отзвониться дяде Ване, но не хочу снова слышать его голос, поэтому ограничиваюсь коротким сообщением. Ответ приходит через пять минут. И я резко сажусь на кровати и читая, прикусываю кончик указательного пальца.

“Хорошо. Скинь адрес, машину через час к твоему дома подвезут.”

Печатаю быстро и добавляю в конце “Спасибо большое”.

“Не за что”, — приходит следом. Коротко и ясно.

Шумно выдохнув снова падаю на постель, кладу рядом телефон и закрываю глаза ладонями. Вижу его на лестнице и без футболки. Вспоминаю взгляд, то, как он взял кружку из моих рук, коснувшись пальцев и тут же хнычу, как дурочка.

Алина! Ты с ума сошла? О нем нельзя думать. Это ничего не значит. Он намного старше. И женщины вокруг него не такие, как ты, наверное.

Мысли жужжат, как рой пчёл, но отвлекает звонок. Это мама.

— Да, мамуль? — стараюсь, чтобы голос звучал бодро.

— Алин, солнышко, вернулась уже?

— Да.

— Как отдохнули?

Ох, мама, мама. Если б я только могла тебе рассказать.

— Здорово. В сауну ходили, болтали допоздна, — вру я. — А как ваше свидание с папой прошло? Тряхнули стариной-то?

Мама заразительно смеется и это меня хоть немного успокаивает.

— Замечательно посидели! Я даже забыла, когда в последний раз смеялась столько. Даша с Артемом, к счастью не спалили дом.

Я улыбаюсь искренне.

— О, ну это великое достижение!

— А я что звоню, доча. Приезжай вечером на ужин. Посидим все вместе, а то пропадешь потом на неделю.

Это хорошая идея, мне надо как-то отвлечься. Через час действительно привозят машину. Молодой парень передает ключи, я расписываюсь. Всё официально, уже оплачено, но внутри осадок от его «Не за что» всё ещё не отпускает.

Ужин дома проходит привычно. Даша с Артёмом снова зацепились, поддевают друг друга колкими фразами. Папа спрашивает про кофейню, хвалит, говорит брату с сестрой брать с меня пример. Я отвечаю, что всё идёт хорошо, и впервые чувствую перед ним неловкость, потому что скрываю от него ночь, проведенную в доме его партнера. Мама заботливо накладывает мне ещё еды, и жалуется, что я совсем не ем. Но у меня нет аппетита и одолевает слабость.

Когда мы переходим к маминому фирменному пирогу с вишней, у папы звонит мобильный.

— О, Вано звонит, — он встает из-за стола и отвечает, — Вано, подожди минуту. Девочки, вы пока начинайте. Я сейчас подойду. Да, говори. Контракт с китайцами? Да, видел, конечно…

Папа уходит в кабинет, закрывает дверь. Я невольно напрягаюсь, но стараюсь не выдать себя. Даша и Артём убегают наверх рубиться в компьютерную игру, а я остаюсь с мамой на кухне.

— Эх, как не вовремя Вано позвонил. Все разбежались, — сетует мама. — Даже в выходные о работе думает. Женился бы уже, деток родил.

— А почему не женится? Он же не старый, — начинаю издалека, перебирая салфетку пальцами под столом. — Я помню, видела его жену только один раз, но не помню, что с ней случилось.

Лицо мамы мгновенно меняется. В глазах появляется грусть.

— У Киры была опухоль мозга. Куда только Вано не возил ее. И в Германию, и в Корею. Ничего не помогло.

— Какой ужас, — выдыхаю я, и в груди неприятно тянет. — А он?

— Он сделал всё, что мог, — тихо отвечает мама. — Но у каждого своя судьба. Кира была очень красивая, молодая, лет двадцать пять-двадцать шесть. Вано её очень любил, по-настоящему. На руках носил. Но она быстро сгорела.

Я замираю. Перед глазами встает его строгий взгляд, его крепкие руки, то, как он смотрел на меня утром.

— После её смерти так и не женился, — продолжает мама, улыбаясь печально. — Такая любовь большая была. Их тех, что только один раз в жизни дается.

Я киваю, стараясь, чтобы в голосе не дрогнула ни одна нота.

— Наверное, да.

Но внутри всё переворачивается. А еще я чувствую как горят щеки. Мама это тоже замечает и подсаживается ко мне.

— Солнышко, что-то ты мне не нравишься! — она кладет ладонь на мой лоб и ахает. — Так ты горишь. Выходила на улицу, не высушив голову, да? Там же горы!

— Да я не помню как-то…Мам, все нормально. Сейчас поеду к себе. отлежусь.

— Какой к себе? — возражает она. — Никуда ты не поедешь. Останешься здесь, в своей комнате. Я тебя полечу.

— Но мам, у меня кофейня.

— Не мамкай. Подождет твоя кофейня.

Я больше не спорю. В глубине души даже рада — сил на протесты нет.

Ночью температура снова поднимается. Я ворочаюсь, сбрасываю одеяло, но всё равно будто задыхаюсь. Пот заливает виски, дыхание сбивается. Глаза закрываются сами собой, и я проваливаюсь в беспокойный сон.

Мне снится дом. Огромный, пустой, темный. Ни света, ни тепла. Только стук дождя по крыше и шорох ветра за окнами. Я брожу по коридорам, холодным и бесконечным, пытаясь найти выход. Каждая дверь ведёт в такие же пустые комнаты.

И вдруг — одна приоткрыта. Я толкаю ее и замираю.

У окна стоит женщина в белом платье, длинные волосы спадают на плечи. Она смотрит наружу, в чёрный дождь. Не оборачивается, но я почему-то чувствую — она знает, что я здесь.

— Кто вы? — мой голос гулко звучит в пустоте.

Она медленно начинает поворачиваться…

Я резко открываю глаза.

Сердце грохочет, дыхание рваное. Я вся мокрая, простыня прилипла к телу. Пота так много, что волосы тоже влажные. Я сажусь, прижимаю ладонь к груди, пытаясь унять сердце.

Это был всего лишь сон. Но внутри холодно, будто я и вправду бродила по тому дому в темноте.

Глава 8

Вано

Жар от доменной печи бьёт в лицо, воздух густой от пыли и металла. Рабочие в касках, гул станков — всё это мой привычный мир, где нет места сантиментам и где решения принимаются быстро и четко.

Десять лет назад мой отец сказал на этом же месте, что я стану его преемником. Он выдернул меня из столицы, потому что у него обнаружили проблемы с сердцем, и начал вводить меня в курс дела. Моя Кира поехала без раздумий, хотя дома у нее была своя художественная студия. Но она тогда сказала, что за мной хоть на край света.

Именно отец добился равной доли в металлургическом комбинате. Остальные пятьдесят процентов у Кости Измайлова, которому они также достались от своего отца. Он старше на восемь лет и в нашем тандеме находит инвесторов, ведет переговоры с банками и иностранными партнерами, лоббирует проекты в министерствах. Я же пошел по стопам отца, который всему меня научил. Говорят, я держу завод «в кулаке», отвечаю за производство, дисциплину и безопасность.

Мы идём вместе с Костей по цеху в касках и спецовках. Начальник доменного цеха подходит, здоровается с каждым из нас за руку, но обращается ко мне:

— Вано Давидович, оборудование на третьем участке барахлит.

— Людей поставь на резервную линию, — коротко говорю я. — До конца недели чтобы всё работало. С решением зайдешь ко мне через час.

— Понял. Сделаем, — кивает он и уходит.

Костя смотрит ему вслед, качает головой:

— С годами ты все больше напоминаешь Давида Зурабовича.

— Иначе нельзя, — отвечаю. — Отец говорил: “Металл ждать не будет”. Если печь встанет, убытки будут не в миллионах — в миллиардах.

Он вздыхает, поправляет очки.

— Ты же знаешь, Костя, один срыв — и всё летит к чертям.

Мы поднимаемся на площадку с видом на весь цех. Внизу гремят механизмы, искры летят золотым дождём. Я стою, опершись на перила, и чувствую жар кожи, стук металла, этот ритм завода.

Выйдя из цеха на улицу, зажигаю сигарету, делаю первую затяжку, когда у Кости звонит телефон. Он смотрит на экран и сразу поднимает трубку.

— Ириш, привет, — голос у него мягче, чем в цехе. Любит свою жену больше четверти века. Ровный мужик, от того и Алина выросла такая правильная.

Я отворачиваюсь, давая ему возможность поговорить с женой, но слова всё равно доносятся чётко.

— Алина собралась ехать к себе? Она же всю ночь температурила! Нет, Ириш, не отпускай ее. Пусть будет под присмотром.

Я напрягаюсь. Температурила всю ночь? Значит, все-таки простыла под дождем и все мои попытки это предотвратить, оказались напрасныы.

Костя хмурится, бросает на меня взгляд. Я делаю вид, что меня это не касается, но внутри всё сжимается.

— Передай ей трубку, — говорит он и включает динамик.

Через пару секунд я слышу её голос. Сначала неуверенный, потом твёрже:

— Пап, всё нормально. Я правда могу поехать. Не переживай.

Голос дрожит. Мне этого достаточно.

— Доченька, ну побереги себя. Ты же моя упрямая девочка…Не мучай папу и маму.

— Папуль, ну у меня же работа, люди в кофейне. Я должна быть там.

— Ничего с твоей кофейней не случится, если ты два дня отлежишься. Вот Вано тоже так считает, — он переключается на меня. — Скажи хоть ты ей.

Я не ожидал этого. Откашливаюсь, стараясь, чтобы голос звучал ровно.

— Клиенты подождут, Алина. Здоровье важнее.

Костя кивает и снова обращается к дочери:

— Слышала? Даже Вано говорит: сиди дома.

Тишина. Потом её тихое, усталое:

— Передай ему спасибо.

Делаю глубокую затяжку, чтобы скрыть напряжение. И тут ловлю себя на том, слишком сильно сжимаю кулак. Эта девчонка выводит меня из равновесия. И это может перерасти в большую проблему.

День пролетает незаметно. Костя уехал ещё пару часов назад, а я всё сижу в кабинете, заваленный бумагами. У меня нет семьи и детей, мне некуда спешить и никто меня не ждет так, как его. Поэтому я часто задерживаюсь, как сейчас: подписываю договора, проверяю отчёты, потом отбрасываю ручку и потираю глаза.

Веки тяжелые, но стоит только закрыть их, как передо мной снова встаёт она.
Парная. Запотевшие двери. Тонкий силуэт на горячих досках. Мокрая кожа, светящаяся сквозь пар. Её руки — медленные, нежные — скользят по шее, по животу, по бёдрам.

Я резко выпрямляюсь и кладу руки на стол.

— Блядь, — рычу на себя.

За окном давно темно. В цехах гудят ночные смены, на улице дежурные огни. В голове жгучая злость на себя шумит не хуже печи. Я чувствую, что зверею от этого наваждения.

Хватаю телефон. Набираю номер. Илона отвечает сразу томным, мелодичным голосом:

— Да, Вано?

— Дома?

— Конечно.

Я сжимаю переносицу, пытаясь унять напряжение, и коротко бросаю:

— Через полчаса буду. Чтобы была готова.

Она смеётся тихо, понимая, чего я хочу.

— Буду.

Я отключаюсь, убираю телефон в карман, беру пиджак, и не оборачиваясь, иду к выходу.

Дорогие мои! Вчера на сайте не работали комментарии, так что многие потерялись. Буду рада вашим отзывам сегодня. Предлагаю посмотреть на визуалы:

Глава 9

Вано

Горячая вода стекает по плечам и груди, смывает усталость, но не глушит того жара, что клубится внутри. Я стою под душем, ладонями упершись в холодный кафель, и понимаю: разрядка, которую только что дала Илона, не принесла облегчения. Тело получило своё, а внутри — пустота.

И снова перед глазами встаёт тот образ. Обнаженная девушка, сжимающая тонкими пальцами красивую грудь. Её силуэт живёт во мне, несмотря на любые запреты, и я злюсь на самого себя сильнее, чем когда-либо.

Вода ударяет в виски, но не смывает картину. Я рывком перекрываю кран, хватаю полотенце, наспех вытираюсь и обматываю его вокруг бёдер. Мышцы гудят, но напряжение только крепнет.

Выйдя из ванной, иду в спальню. Илона лежит на кровати, её светлые волосы рассыпаны по подушке, в руках телефон, который она бросает на постель, как только слышит мои шаги. В ней хорошо все: красота, легкость, гибкость. Не задает глупых вопросов, не лезет в дела, не устраивает скандалы и сцены, не метит в жены, потому что знает - я никогда не женюсь.

Илона переворачивается на живот и мягко, словно кошка, подползает к краю кровати, куда я подхожу.

— Я ещё хочу, — её шепот горячий, обволакивающий, и она прижимается к моему боку.

Поднимаю руку, кладу ладонь на ее щеку и медленно провожу пальцем по линии скулы. Илона закрывает глаза и ластиться, едва не мурлычет в ожидании ласки.

Её пальцы легко скользят вниз по моему животу, находят край полотенца и без усилия стягивают его. Илона поднимает взгляд на меня. В нём просьба и покорность одновременно - та смесь, которая всегда устраивала меня и заводила.

Смотрю ей прямо в глаза, сжимаю пальцами её подбородок.

— Можно? — смотря в глаза, спрашивает почти шёпотом.

— Можно.

Её ладонь уверенно обхватывает ствол и проводит по нему вверх и вниз. Илона облизывает губы, не сводит с меня глаз, проверяя, позволю ли я ей следующий шаг.

— Делай.

Она улыбается, томно вздыхает и опускается на кровать. Её покорность и раскрепощенность заводит. Илона знает, что мне нужно именно это: контроль, власть, ощущение, что всё происходит по моим правилам. И она принимает эти правила. С притворным восторгом или нет - мне без разницы. Главное - она делает так, как надо мне. Я закрываю глаза, запрокидываю голову, чувствуя, как напряжение, с которым я жил последние дни, начинает выходить наружу.

— Хорошо, — вырывается у меня, низко, глухо.

Она стонет в ответ, заводясь не меньше меня. Схватив ее за волосы, направляю. Она не сопротивляется, наоборот, полностью отдаётся, подстраивается. Напряжение растёт. В груди гул, дыхание сбивается, тело напрягается до предела, но в последний миг сжимаю её волосы сильнее и отталкиваю.

— Хватит. Перевернись, — рычу низко.

Илона не спорит, глаза горят от желания. Она ложится на живот, я же, сжав тонкую талию, тяну ее на себя, ставлю на четвереньки, а затем вхожу резко и глубоко:

— Да, Вано, — стонет она.

Я двигаюсь жёстко, с силой, каждым рывком выбивая из нее крики. Внутри всё гудит, зверь рвется наружу, а она подчиняется каждому движению.

Кульминация обрушивается мощной волной. Я вдавливаю её в матрас, рычу ей в шею, а она стонет подо мной, извивается в моих руках, словно ломается и рождается заново.

Тело всё ещё дрожит от напряжения, мышцы гудят, словно после тяжёлой тренировки. Я падаю рядом на спину, перевожу дыхание. Илона подползает ко мне, прижимается щекой к груди, пальцами лениво скользит по животу.

— Останься, — мурлычет, обнимая меня за талию. — Ну хоть раз.

Я смотрю в потолок и глажу ее по руке.

— Нет.

Она приподнимается на локте, надувает губки, но улыбка всё равно не сходит с лица.

— Ты бука, Вано, — притворно обижается, — Холодный, упрямый. Но…красивый и трахаешься шикарно.

Я усмехаюсь.

— Взаимно.

Она удивленно заламывает бровь.

— Ты хвалишь меня? Неожиданно. Даже приятно.

Илона снова прячется у меня на груди,просит погладить еще. Здесь я позволяю ей все, но уже знаю: скоро встану, оденусь и уйду.

Она засыпает быстро, даже не сходив в душ. Но я лежу с открытыми глазами, уставившись в причудливые тени на потолке, и отгоняя мысли, что идут по кругу. Тяжело вздохнув, убираю её руку и сажусь. Илона что-то сонно бормочет, но не просыпается. Я поднимаюсь с кровати, собираю одежду с пола и снова иду в ванную.

Там, в зеркале отражается уставшее и злое лицо. Я провожу ладонью по щетине. В этом взгляде - ни тепла, ни покоя, на которое я надеялся. Спустя несколько минут я стою напротив нее - одетый и собранный - и укрываю одеялом.

Выхожу из квартиры, захлопываю за собой дверь, которая автоматически закрывается на замок.

Ночь темная, одинокая, безлунная. Я сажусь в машину, завожу мотор. Еду сначала по маленьким улочкам, но вскоре выезжаю на проспект. Пустынные перекрёстки, редкие фонари, асфальт блестит от дождя. Давлю на газ. Хочется скорости, шума мотора, любого звука, который заглушит дурные мысли.

Вот вам и темная сторона Вано. Кстати, дорогие. В связи с тем, что у нас первая неделя и проды выходили каждый день, еще одна будет завтра, а в субботу и воскресенье - выходные. Со следующей недели график, как в аннотации: 5 раз в неделю, четверг и воскресенье - выходные.

А еще спасибо большое за ваши комментарии, которые меня вдохновляют и помогают понять, нравится ли вам история.

Глава 10

Алина

Утро начинается с привычной суеты: кофемашина гудит и шипит, люди, работающие в офисах по соседству забегают за любимыми напитками и нашими фирменными булочками с курагой и миндалем, ребята за стойкой только и успевают принимать заказы. Люблю это время, потому что оно самое активное, как обед и вечер. А между ними будет затишье.

Я сижу за столиком у окна и работаю на ноутбуке. Волосы собраны в небрежный пучок, на лице легкий макияж, но глаза выдают бессонную ночь. Эту ночь я провела уже у себя в квартире, но меня опять знобило. Под утро, когда тело наконец позволило провалиться в дрему, снились какие-то разорванные образы — дождь, машина, чьи-то руки, голос, шепчущий моё имя.

Всё утро держусь на кофе и оптимизме. Проверяю смену, делаю заказ на поставку зерна, разгребаю то, что накопилось, пока болела. Вроде все, как обычно, но внутри я будто изменилась, и это так странно.

Когда звенит дверной колокольчик, я поднимаю голову и вижу на пороге Милу. Она стоит в своем безупречном тренче, с распущенными волосами и растерянным выражением лица.

— Привет, — машет рукой и подходит к столику. — Можем поговорить?

— Зачем? — мой голос звучит холодно, даже для самой себя.

Мила сжимает ремешок сумки и садится напротив.

— Алина, пожалуйста. Я знаю, что ты мне не веришь, но я не знала, честно. Руслан просто попросил свести вас, чтобы вы поговорили. Я не думала, что он…

— Что он попробует меня силой взять? — шепотом обрываю, чувствуя, как внутри всё кипит. — Мила, вот когда ты окажешься на моем месте, я на тебя посмотрю.

— Он сказал, что хочет извиниться! — восклицает она тихо, но с надрывом. — Я думала, что всё это глупость, что вы просто поговорите…

— Всё, Мила. Я не хочу это вспоминать.

— Но ты ведь не сказала отцу? — она говорит уже осторожнее, как будто боится услышать ответ.

Я поднимаю глаза.

— Нет. И не скажу. Я не хочу, чтобы он знал.

— Пожалуйста, не говори. У него и так проблемы. Папа наседает.

— Мне вообще все равно на вашу семью. Бог отвел. Я не хочу с тобой общаться, Мила.

— Ты несправедлива, — бледнее она.

— Возможно, — отвечаю устало. — Но у меня нет больше сил быть доброй.

Мила кивает и встает.

— Ладно, — шепчет. — Прости.

Когда дверь за ней закрывается, я опускаю крышку ноутбука и потираю глаза. Всё возвращается: тот вечер, дождь, страх, его голос, его руки, и…страшно подумать.

Я поднимаю взгляд на окно, где отражается мое лицо. С Русланом мы встречались несколько месяцев, хотя я знала его давно - он на год старше нас с Милой. После его измены, я увидела его истинное лицо, а сейчас у меня к нему лишь отвращение. То чувство влюбленности давно развеялось и слава Богу.

Кофейня работает до десяти, но я обычно ухожу в семь - восемь. Сегодня задерживаюсь, потому что отпустила бариста - у нее на съемной квартире лопнула труба, соседей затопило. Кухня час назад закрылась, две девочки - официантки переодеваются. Сейчас я выгляжу не как владелица маленькой кофейни, а как обычная сотрудница. Протирая стойку тряпкой, слышу, как звенит колокольчик.
Глаза не поднимаю — поздно, наверное, кто-то зашёл купить кофе на вынос.

— Добрый вечер, — звучит знакомый хрипловатый голос.

Перевожу взгляд на гостя и застываю. Вано стоит у входа, в темном костюме. Как всегда одет с иголочки.

— Здравствуйте, — выдыхаю я, и голос срывается. — Мы уже закрываемся.

— Я вижу, — он подходит ближе, шаги гулко отдаются в тишине кофейни. — Но раз уж зашёл… можно кофе?

Нас разделяет всего лишь стойка. И хорошо, что он не может слышать, как громко стучит в этот момент мое странное, слабое сердце. И я опять спрашиваю себя: почему? Как так могло случится, что меня к нему необъяснимо тянет?

— Можно, — отвечаю, сжимая тряпку в руке. — Какой?

— Черный, — отвечает Вано, не сводя с меня глаз.

— Проходите за столик. Я сейчас сделаю.

— Сама?

— Да, — киваю.

Ничего не ответив, он идет к столу, а я разворачиваюсь и, зажмурившись, щипаю себя. Это же снова сон, да? Просто сон? Но нет, ничего не действует, потому что Вано никуда не ушел. Он сидит здесь и ждет свой кофе. Только бы не облажаться от волнения.

Дорогие, завтра и послезавтра выходные. Продолжим в понедельник! А пока посмотрите на наших красивых

10.2

Повернувшись к кофемашине, включаю помол. Шум дробящихся зёрен заполняет тишину, и мне становится чуть легче, будто за этим звуком можно спрятаться.

На полке над кофемашиной стоят белые чашки. Я беру одну дрожащей рукой, ощущая как по затылку расползлись мурашки. Даже так чувствую на себе его взгляд и в голове сразу столько вопросов. Зачем он пришел? Что ему нужно? Почему я так на него реагирую?
Снимаю холдер, утрамбовываю кофе, ставлю обратно. Поток густого ароматного пара поднимается вверх, заполняя пространство приятным запахом. Я чувствую, как сердце колотится. Каждое движение словно под прицелом его взгляда.

Когда все готово, ставлю чашку на поднос, стараясь, чтобы руки не дрожали.

— Ваш кофе, — говорю, подходя к столику.

Он поднимает глаза. В этом взгляде сила, уверенность, и что-то ещё, что не даёт мне нормально дышать. Я ставлю чашку перед ним, чувствую запах его парфюма, и грудь предательски распирает от странного ощущения.

— Спасибо, — произносит он спокойно, но голос звучит ниже, чем обычно. — Садись.

— Простите? — я машинально выпрямляюсь.

— Сядь, — повторяет мягче, но всё так же безапелляционно. — Поговорим.

Я колеблюсь. В голове тысяча «нельзя» и одно «а вдруг». Девочки-официантки в этот момент как раз выходят из служебной комнаты, смеются и прощаются со мной. Я поворачиваюсь, машу им в ответ и понимаю, что в кофейне теперь пусто, а за окнами темно.

— У меня еще дела, — бормочу я и смотрю на его пиджак, который он повесил на спинку соседнего стула.

— Пять минут.

Я опускаюсь на стул напротив - в ногах правды нет.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает.

— Лучше, спасибо.

Он поднимает чашку, делает первый глоток, после чего одобрительно кивает и ставит ее обратно. На миг кажется, что разговор закончился. Но нет, его взгляд не отпускает.

Я пытаюсь сосредоточиться на чем угодно: на блеске столешницы, на тихом жужжании холодильника, на паре световых бликов в окне. Только не на нём.

Бесполезно.

— Удачное место, — говорит он вдруг. — Хороший дизайн.

— Я…старалась, — отвечаю тихо.

— Ты молодец. Правда, — кивает он, медленно вращая чашку в руках.

— Вы специально приехали мне это сказать? — голос дрогнул.

— Хотел убедиться, что у тебя всё в порядке. И посмотреть на твое детище.

— Если честно, — не громко смеюсь, пытаясь скрыть за этой реакцией волнение. — Сейчас смотреть не на что. Никого нет, витрины пустые. А вот утром, в час-пик у нас интересно, много народа, булочки, сэндвичи и все в таком роде.

— Извини, на работе задержался, — усмехается, подносит чашку к губам. Я не знаю, зачем смотрю, как он пьет, но это дико...привлекательно. — Как-нибудь приду с утра.

— Придете? — удивленно гляжу на него.

— А ты против?

— Нет, — уголки губ слабо тянутся вверх. — Приходите. Я всегда вам…рада.

— Ты уже все? — спрашивает, поставив чашку на блюдце.

— Да, только осталось все выключить и закрыть.

— Подвезти тебя?

— Я на машине.

Он молча кивает, тянется к пиджаку и достает из внутреннего кармана портмоне.

— Кофе за счет заведения, — опережаю его.

— Так не пойдет, — Вано хмурится.

— Я уже закрыла кассу, — пожимаю плечами. — И еще вы заплатили за ремонт моей машины. Кстати, сколько я должна?

— Нисколько.

— Так не пойдет.

Он несколько секунд держит мой взгляд, хмыкает, встает из-за стола, и я поднимаюсь вслед за ним.

— Я подожду тебя, закрывай, — Вано надевает его.

— Зачем вы меня подождете? — смотрю на него в недоумении.

— Провожу до машины. Уже поздно.

Между нами все так тихо, медленно и странно. Я смотрю на него снизу вверх и кажусь сама себе маленькой, слишком юной, дурочкой даже. И вдруг я с четкой уверенностью понимаю, как меня к нему тянет.

Это катастрофа. Полный провал. И только бы он этого не понял.

— Хорошо.

— Я на улице, — говорит он и идет к выходу.

Когда за ним закрывается дверь, я убираю чашку со стола и ополаскиваю его в раковине. Еще раз все проверив, бросаю взгляд на окно и вижу, как Вано стоит спиной ко мне и курит. Никогда не видела его курящим, но это…чертовски по-мужски красиво.

Он стоит чуть в стороне от входа, возле фонаря. Свет падает сверху, выхватывая из темноты широкие плечи, строгий профиль, тонкую струйку дыма, которая растворяется в прохладном воздухе.

Я спешно опускаю глаза, надеваю джинсовую куртку, вешаю через плечо сумку на длинном ремешке и выхожу.

Вано тушит окурок о круглую пепельницу, встроенную в крышку урны.
— Готова? — спрашивает спокойно, пока я поворачиваю ключ в замке.

— Да, — киваю.

Мы идём рядом до улицы, вдоль которой припаркована моя машина. Шаги по мокрой брусчатке звучат для меня слишком громко. Мне и неловко, и хорошо, спокойно одновременно. Думала ли я когда-нибудь, что буду гулять рядом с ним и вот так молчать? Никогда.

И никогда не думала, что буду так взволнована от одного его присутствия. Что же со мной творится, Боже? Я падаю, как Алиса, в какую-то неизведанную нору. Но какое заманчивое и одновременно опасное это приключение.

— Машина рядом? — голос хриплый, будто простуженный.

— Вон там, — показываю рукой.

— Нормально ребята все сделали? Если что не так, скажи, заставлю переделать.

— Нет, что вы! Все отлично.

Мы подходим к моей ласточке и я нажимаю на кнопку брелока. Открываю дверь, но не сажусь в салон, а схватившись за край, смотрю на Вано и позволяю себе улыбнуться.

— Спасибо, что проводили.

— Не за что, — коротко говорит он. — Доброй ночи.

— И вам.

Никаких лишних движений, ни взгляда, который мог бы выдать мои чувства. Только лёгкий кивок, привычная сдержанность, и та самая невидимая стена, что делает его таким спокойным и недосягаемым.

Я сажусь в машину, завожу двигатель. Он стоит рядом, пока я не трогаюсь, и только потом поворачивается и уходит. Медленно, уверенно.

Глава 11

Вано

Не собирался к ней. Честно. Рабочий день вымотал до предела, и я мог просто поехать домой, налить себе виски и забыть обо всём.

Но вместо этого я здесь, у её кофейни. Потому что мысли об Алине с каждым днём становятся всё навязчивее. Потому что я хотел её увидеть.

Алина стоит у кофемашины — сосредоточенная, тихая, с этими своими дрожащими пальцами. Я помнил их — тёплые, тонкие. И это выражение лица: смесь растерянности и упрямства. Она отворачивается от меня, но я чувствую, как напряжена под моим взглядом. Запах свежемолотого кофе, смешавшись с её ароматом, вырубает во мне всё, кроме одного желания — остаться.
Я смотрю, как Алина ставит чашку передо мной и прячет глаза. Говорит спокойно, а на щеках проступает лёгкий румянец от смущения.

Девочка, ты сама, наверное, не понимаешь, как это действует на мужчин. На меня.

В ней нет ни кокетства, ни игры — только настоящее. От её улыбки всё внутри сжимается. Она выросла. И мне всё сложнее находиться с ней рядом, потому что она прекрасна, и я хочу её. Держу себя, но хочу забрать себе.

Теперь вот стою, курю. Дым бьёт в глаза, но не помогает расслабиться. Когда она выходит и кутается в куртку, во мне что-то окончательно ломается.

Маленькая, хрупкая девочка — девушка, женщина, но с характером. Мне нужно к ней прикоснуться, но нельзя. И это наваждение, начало одержимости и запретного чувства, которого не может быть.

Я любил однажды и навсегда. Кира была младше на пять лет — такая же лёгкая, воздушная, с шоколадными волосами и карими глазами, которые я называл медовыми. У нас всё быстро закрутилось, и через два месяца после знакомства мы поженились. Время с ней — самое счастливое в моей жизни. Именно Кира вытащила из меня любовь и нежность, которые я прятал очень далеко и глубоко. После её смерти я провалился в работу, потому что отец сказал, что только так я не сойду с ума. А через пять лет ушёл и он.

Женщины после Киры у меня были. Но ни одну я не впускал ни в голову, ни в сердце. Там было место только для жены.

А теперь… Теперь я запутался, я в смятении, я не понимаю, как в мою голову и сердце пробралась дочь Кости. Этого не должно было случиться.

Мы с Алиной идём к машине и молчим. Открыв дверь, она благодарит, улыбается. Я киваю, сдерживаясь изо всех сил. Не тронуть, не сказать ничего лишнего. Потому что одно неверное движение — и всё. Назад дороги не будет.

Но эти губы… вашу мать… эти пухлые, розовые губы до безумия хочется поцеловать и попробовать на вкус.

Когда она уезжает, стою ещё долго. Сигарета догорела, пальцы пахнут дымом. В воздухе запах весны. Если я продолжу в том же духе, то сорвусь и похерю всё, что строил мой отец и я годами. Похерю дружбу с Костей и свои принципы.

Но что делать, если желание взять её сильнее всего остального?

На следующий день мы с Костей обсуждаем договор с китайцами. На столе — кипа бумаг, ноутбук, графики. Воздух в кабинете плотный от запаха кофе и табака. За окном — шум вечернего города, а мы засиделись допоздна, только что отпустив финансового директора и начальника юридического отдела

— Если китайцы всё-таки подпишут на этих условиях, — Костя откидывается в кресле, снимает очки, — у нас будет плюс двадцать процентов по выручке в следующем квартале.

— Подпишут, — отвечаю, глядя в таблицы. — Им нужна стабильность, а мы — единственные, кто её может гарантировать.

Он кивает, но в голосе сквозит сомнение.

— Всё равно тревожно. Они долго мнутся, а Чэнь слишком осторожен.

— Потому что умный, — сухо говорю. — Перестраховывается. Слетаю туда на следующей неделе — и всё пойдёт быстрее.

Костя усмехается, закрывает папку:

— Снова на амбразуру лезешь. Нашли тебе переводчика?

— Да. Там, на месте, парень из наших, учится в местном университете.

— Парень? А чего не девушка? — хмыкает Костя. — Глядишь, и…

— Нет, — хмуро отвечаю, встаю и прохожу к окну, разминаю плечи, смотрю на огни за стеклом. — Закроем тему.

Он смеётся:

— Молодец, Вано. Ровный ты мужик. Но жениться тебе надо.

— Я больше не женюсь.

— А зря, — ворчит он, а потом его взгляд внезапно проясняется. — Слушай, а давай в субботу к нам на шашлыки. Гена с семьёй будут, Иришка с Алинкой наготовят, посидим, отдохнём.

— Не уверен, что выберусь.

— Хватит, — отмахивается он. — Договор с китайцами ты и так отрабатываешь по максимуму. Можно один вечер пожить, как нормальный человек. И так тебя на охоту не вытащишь — в последний раз с Генкой одни поехали.

Я молчу, а он внимательно смотрит на меня и вдруг добавляет тише:

— Вано, я же знаю тебя. Если ты не остановишься, сгоришь к чёртовой матери.

— Не драматизируй.

— Тогда просто приезжай. Без повода. Как друг.

Как друг… Костя, если б ты знал, почему я к тебе не еду. Я хочу, очень хочу — но ради твоей дочери, за которую ты, помнится, обещал бошки рубить.

— Хорошо, — говорю наконец. — Посмотрим.

— Ага, знаю я твоё «посмотрим», — он встаёт, застёгивает пиджак. — Считай, это приказ. Суббота, в два часа. Не подведи, Вано.

Я усмехаюсь, и мы пожимаем друг другу руки. И вроде я не сделал ничего плохого и не пересёк границы, но почему-то чувствую себя виноватым.

Кто подписан на мой ТГ канал, уже знает, как выглядит Кира. Кстати, подписывайтесь, у меня интересно.

Пасхалочка - обратите внимание, кто нарисован на картине сзади.

Еще один грозный пирожочек

Глава 12

В дом Измайловых я заезжаю чуть позже двух. Субботнее майское солнце вовсю печёт. Воздух наполнен запахом дыма, свежей зелени и мяса на углях.

Первыми меня встречают двойняшки — Даша и Артём, младшие дети Кости и Иры, старшеклассники. С пацаном здороваемся по-мужски, а Дашка машет и улыбается. В отличие от своей старшей сестры, она никогда не боялась меня, а охотно протягивала руку, когда я приходил с подарком.

— Дядь Вань, — смеётся она и указывает взглядом на пакет с вином. — Вы как всегда не с пустыми руками.

— Это для взрослых, Даш, — хмыкаю я, целуя её в щёку.

Алина в возрасте Даши не была такой общительной и не подпускала к себе. Она до сих пор — полная противоположность младшей сестры.

— Эх, жаль, — вздыхает Даша и поворачивается к дому. — Папуль! Пааап! — кричит. — Дядя Ваня приехал!

— Иду! — слышу в ответ, и через минуту из-за живой изгороди выходит Костя со своим близким другом Геннадием.

— Тёмка, ну-ка иди Мише помоги, последите за мясом, — велит хозяин дома и, довольный, направляется ко мне. — А вот и наш отшельник! Думал, опять сольёшься.

— В этот раз не получилось, — жму ему руку.

— Ну наконец-то! — подходит Гена и тоже протягивает ладонь. — Сколько лет, сколько зим.

— Рад видеть.

— Идём к мангалу. А то эти гаврики сейчас всё нахрен спалят, — усмехается Костя, и я следую за ними. Но именно в этот момент из дома выходит она.

Без спешки, изящно и легко ступает босыми ногами по деревянному полу, запрыгивает в шлёпки и спускается с лестницы. В руках — стеклянный графин с лимонадом. Белые шорты, голубая рубашка без рукавов, завязанная на животе, а между тканью — тонкая полоса кожи, чуть загорелой, сияющей в солнечном свете. Волосы распущены, пышные, волнистые.

Разговоры вокруг гаснут. Моя немногословность сейчас мне на руку. Алина замечает меня, замирает, потом быстро прячет глаза, делает вид, что занята, но губу прикусывает.

— Алиночка, поставь сюда, — говорит Ира, указывая на стол. Повернувшись, она видит меня и радостно срывается с места, прихватив за руку дочь.

— Вано! Как хорошо, что пришёл! Какой молодец, — говорит Ирина, подойдя к нам.

— Вот, наконец, я его вытащил, — Костя обнимает жену за плечи, а их старшая дочь скромно стоит, держа руки перед собой.

— Алина, — не сдержавшись, начинаю первым. В душе — ураган от её красоты и свежести, которого я сам не ожидал. И я мог бы пожалеть, что пришёл, но нет, не могу.

— Здравствуйте, Вано Давидович, — ровно отвечает она, убирая прядь за ухо.

— Как дела?

— Всё хорошо, спасибо. А ваши?

— Потихоньку.

— Вано в понедельник летит в Китай, — Костя уже весёлый, разговорчивый. — А я его перехватил сегодня.

— Ты молодец! — хвалит его Ира, и я в который раз убеждаюсь, что с женой ему несказанно повезло.— У нас уже всё готово, а у вас?

— Ой, бл… — Костя бьёт себя по лбу. — Мясо! Ирочка, щас всё будет, душа моя. Мужики, давайте, помогите!

Когда я прохожу мимо Алины, улавливаю цветочный аромат её духов — свежий, сладкий, лёгкий. Незаметно для всех делаю глубокий вдох, и, когда оборачиваюсь, встречаюсь с ней взглядом. Эти глаза. Зачем ты так ими на меня смотришь, девочка?

Стол ломится от еды: тарелки с шашлыком, салаты, овощи, домашние пироги. Ира суетится, между делом общается с женой Гены. Костя громко травит байки. Атмосфера шумная, лёгкая, семейная.
Я сижу по правую руку от Кости, киваю в нужных местах, поддакиваю, улыбаюсь, когда нужно. Но на самом деле слушаю не их.

С другой стороны стола — молодёжь. Алина сидит рядом с Мишей, своим ровесником, которого его папа пристроил к себе в компанию. Он высокий, светловолосый, уверенный в себе. Подходит ей по возрасту и явно подбивает клинья.

Он что-то говорит ей быстро, с блеском в глазах, с тем самым легкомысленным обаянием, которое бывает у молодых.

Алина смеётся над его шуткой, и этот смех — чистый, искренний — будто ломает воздух вокруг меня.
Он наливает ей лимонад, наклоняясь слишком близко, и я смотрю на то, как она чуть отводит волосы с лица, обнажая шею. Движение простое, но мне хочется отвернуться, потому что иначе я забуду, где нахожусь.

Костя тем временем хлопает меня по плечу:

— Вано, а помнишь, как мы сломали американцев?

— Помню, — коротко отвечаю, не сводя взгляда со стакана, который Миша пододвигает Алине.
Она берёт его, подносит к губам. Пальцы обхватывают стекло, и в этот момент закатное солнце отражается в лимонаде — золотистом, как мёд. Алина пьёт, затем ставит бокал на стол и поворачивает голову.

Наши взгляды встречаются.

На секунду вокруг исчезает всё: голоса, смех, звон посуды. Только она остаётся — с приподнятой бровью, с лёгкой тенью улыбки. И в этом её взгляде нет ничего наивного. Он тихий, осознанный, почти испытующий.

Я отвожу глаза, пью вино. Гена что-то говорит о логистике, Костя спорит, а я всё ещё чувствую на себе этот взгляд — как прикосновение, которое невозможно стереть.

Миша снова шутит и касается её руки. Мне это не нравится, но я всего лишь сторонний наблюдатель. На его стороне всё: возраст, отсутствие предрассудков, даже то, что он знает о ней больше, чем я.
Но… всегда есть какое-то «но». И суть его в том, что она не смотрит на него так, как на меня.

— Внимание! Небольшое объявление! — хлопнув по столу, Костя обращает на себя внимание присутствующих. — Пользуясь случаем, хочу пригласить вас, Гена и Люда, и тебя, Вано, через две недели на нашу серебряную свадьбу.

— Ждём вас обязательно! — уточняет Ирина и улыбается. — Вано, если что, «плюс один» только приветствуется.

— Я учту, спасибо, — киваю и слышу, как вилка ударяется о тарелку.

— Ой…

Искоса наблюдаю за Алиной и её реакцией. Она поджимает губы и делает вид, будто всё вышло случайно. Наша молчаливая игра продолжается, и во мне всё сильнее вспыхивает азарт.

Девочки, тут еще неделька до срыва. А завтра выходной!

Глава 13

К вечеру похолодало, и все переместились в дом. Молодёжь побежала наверх, а мы с мужиками — в комнату отдыха, где у Кости бильярд. Любит он это дело, а я отношусь к нему ровно, хотя и играю несколько партий.

Над зелёным сукном бильярдного стола висит лампа с абажуром, свет от неё мягкий, золотистый. Гена и Костя поочерёдно бьют шары, звук от ударов звонко раскатывается по комнате.

— Слышь, Ген, — Костя выпрямляется, опираясь на кий, — Мишка, похоже, к Алинке клинья подбивает.

Гена прыскает в кулак, усмехаясь:

— Дело молодое, Кость. Пусть попробует. Нравится она ему, я ж вижу — глаза горят.

Костя хохочет, забивает шар, с довольным видом расправляет плечи.

— Да и правильно, — говорит он. — Алина, слава богу, с тем своим рассталась. Никогда мне тот парень не нравился — скользкий тип. А Мишка — другое дело. Свой, хороший пацан.

— Даст бог — породнимся, — хохмит Геннадий.

— Это мы всегда пожалуйста. Хотя я, кажется, слишком молод ещё для деда, а? — смеётся Костя.

Я слушаю, не вмешиваясь. Бокал в руке уже опустел, в нём только янтарные следы по стенкам. А внутри у меня будто тонкая заноза под сердцем.

Мишка может хоть с бубном вокруг неё плясать, хоть горы свернуть — ей он не нужен. Я видел, как она на него смотрит. Вернее, как не смотрит. У неё честный взгляд, и если бы в нём была хоть тень интереса, я бы заметил.

— Вано, сыграешь партию? — Костя поворачивается, поднимая кий.

Я качаю головой:

— Пас. Лучше пойду, покурю, — ставлю бокал на стол и встаю.

— Смотри, не простудись, старик! — смеётся Гена.

Я только усмехаюсь и выхожу из комнаты, а потом и из дома — на террасу, освещённую по периметру фонарями. Сигарета тлеет в темноте, ветер обжигает руки. Где-то вдали слышен лай собак, скрип ветвей. Повернув голову вправо, замечаю движение в саду.

На качелях сидит Алина. Она укуталась в плед, экран телефона мягко освещает её лицо. Свет голубоватый, хрупкий. Я зависаю на ней и долго смотрю, затягиваясь и выпуская дым в сторону.

А потом, совершенно не понимая зачем, иду к ней, прихватив с собой пепельницу.

Гравий хрустит под ногами. Она слышит шаги, поднимает голову и смотрит в упор.

— Почему не со всеми? — спрашиваю тихо, а сам думаю, какой дурацкий вопрос.

— Просто… захотелось подышать, — отвечает. Голос усталый, но спокойный.

— Понимаю. Тут воздух другой, — поднимаю голову к небу. — Свежий, чистый.

Она улыбается краешком губ и отталкивается ногами от земли, взявшись за толстые верёвки, перекинутые через ствол большого дуба. Эти качели здесь давно — я помню, как они с сестрой раскачивались здесь давным-давно, когда я только стал тесно общаться с Костей.

— Как в вашем доме в горах. Такой вкусный — хоть ложкой ешь.

Хмыкаю и улыбаюсь ей в ответ. Неожиданно чувствую какую-то беззаботную радость на душе — от её искренности. При всех возможностях и деньгах, при всех соблазнах, которые они дают, как она такой выросла?

— Никогда в голову не приходило такое сравнение, — делаю ещё одну затяжку, глядя ей в глаза, а она следит за тем, как в воздухе появляется и рассеивается серое дымчатое кольцо.

— Это красиво. Никогда такого не видела, — вполголоса произносит она и смотрит на ещё одно кольцо, которое я выпускаю для неё. Красуюсь, что ли?

Тихо усмехаюсь.

— Папа раньше курил, но мама заставила его бросить. Она угрожала, что не будет целовать его, потому что от него пахло сигаретами.

— А ты считаешь, мне тоже надо бросить? — прищуриваюсь.

— Нет. Если это вам никак не мешает жить и целовать женщин, — говорит она уверенно и не отводит глаз.

Не отвечаю, но тушу сигарету о дно пепельницы. Озираюсь, думая, куда бы мне её поставить, и вижу деревянную шестиугольную беседку. Молча иду туда в темноте, пока Алина сидит на качелях. Ставлю пепельницу на стол, но слышу за спиной тихие шаги. Грудную клетку простреливает от ощущений, напрягаются плечи, спина, руки.

— Зачем вы ко мне подошли, дядя Ваня? — слышу её голос, сжимаю пальцы в кулак и опускаю его на стол.

— Потому что захотел, — поворачиваю голову в сторону, избегая тем самым зрительного контакта с ней. — И я же сказал: называй меня Вано.

— Хорошо, Вано.

И она молчит. Просто молчит и дышит, пока я борюсь с собой и своими демонами внутри. Потому что это чёртово притяжение разрушает меня, но я не могу ему сопротивляться.

Тянет. Господи, как меня к этой девушке тянет. И со дна поднимается шторм, рушит все правила и принципы.

Не в силах больше терпеть, я резко разворачиваюсь, беру её лицо в ладони и заглядываю в него, но не целую, хотя безумно хочу. Подношу подушечки больших пальцев к уголкам её губ, держу себя в руках, касаюсь лбом её лба и тяжело дышу.

И вдруг её плед бесшумно падает на пол, а руки ложатся сначала на мою талию, потом ползут вверх — и вот уже сжимают футболку на спине.

— Вано, — выдыхает так чувственно, что у меня темнеет в глазах.

— Иди в дом, Алина.

— Да, — шепчет она, прерывисто дыша. Она не испугана, она горит так же, как я. И это завораживает и пугает одновременно.

— Этого никогда не было.

— Не было, — повторяет она еле слышно, и я отпускаю её, отстраняюсь.

Алина быстро поднимает плед, сжимает его в руках и пятится, всё ещё глядя на меня. Вскоре скрывается за кустами сирени, а я остаюсь в беседке. В висках пульсирует кровь, сердце колотится, будто только что вытащили из боя. Воздух режет горло. Я сажусь на скамью, опираюсь локтями о колени и хватаюсь руками за голову.

Твою мать. Что это со мной делает эта девчонка?

Я взрослый мужик, который большую часть жизни думает, потом делает, анализирует, держит всех на расстоянии и всё под контролем. А сейчас… будто кто-то вывернул меня изнутри.

Всё тело натянуто до предела — от её дыхания и её запаха, от короткого прикосновения лбом к лбу, где сошлись два пульса.

Хочется снова увидеть её глаза. Хочется поцеловать, не думая. Хочется… но нельзя. Я едва не сорвался, почувствовав под ладонями её мягкую, нежную кожу. Кажется, они до сих пор горят.

Глава 14

Алина

Глупая, глупая девочка. Дурочка маленькая! Куда же тебя понесло?!
Встряхиваю головой и кусаю губы всякий раз, когда вспоминаю, как вела себя с Вано. Слишком вызывающе, непростительно дерзко, ужасно смело. Зачем я сказала ему про то, что он может не бросать, если сигареты не мешают ему целовать других женщин? Это было чересчур, и даже сам он ушёл в беседку.

Я — сумасшедшая, раз пошла за ним. Просто как под гипнозом, как мышка за дудочкой, потому что не могла допустить, чтобы он ушёл вот так, когда весь ужин смотрел на меня, и кожа горела от его взгляда. И когда один раз наши глаза встретились за столом, в моём сердце что-то резко и безвозвратно перевернулось.

А потом он коснулся моего лица и прижал лоб к моему лбу. Я не смогла удержаться — обняла его, провела по сильной спине, почувствовав под подушечками крепкие мышцы. Его хриплый голос, захват, тёмные глаза с опасностью на самом дне заставили меня поверить, что он мечется так же, как и я, что мы оба в заложниках.

Не было. Этого никогда не было.

Он сам-то в это поверит? Сомневаюсь. Нет. Он будет думать об этом так же, как и я сейчас. Будет ворочаться, вспоминать, лежать без сна, пялясь на потолок.

Сон не идёт, потому что стоит мне закрыть глаза — и я вижу Вано. Никогда я не обращала внимания на то, какой он красивый, высокий, как хорошо сложен, и какая бешеная энергетика от него исходит.
НИКОГДА… до последних недель. Теперь я вижу в нём не просто папиного друга, а мужчину. И это роковое влечение не даёт мне покоя, не поддаётся никаким объяснениям, пугает и завораживает одновременно.

Я не знаю, надолго ли он уедет в Китай. Спрашивать у папы не стану и тихо храню в себе переживания о нём за семейным завтраком. Па говорит, как доволен вчерашним пикником. Ма обсуждает с ним предстоящий праздник, на который придёт Вано. А Дашка с Артёмом, как всегда, о чём-то своём болтают и поддевают друг друга. Как им повезло, что они двойняшки и есть друг у друга.

В такие моменты я думаю о том, как было бы здорово иметь сестру примерно моего возраста. Я могла бы ей рассказать, что чувствую сейчас, как переживаю, спросить совета. Увы, но поделиться с подругами я не готова, особенно после случая в горах, когда поняла, что даже самые близкие могут предать. Значит, буду хранить эту тайну, пока не станет совсем тяжело нести её в душе.

— Алинчик, — из мыслей меня выдёргивает мама, размахивающая рукой перед глазами.

— Да, мамуль?

— Зову тебя, зову. О чём задумалась? — смеётся она.

— Прости, я вспомнила, что не отправила поставщику обновлённый список, — вру я.

— И ты туда же! Папу до сих пор не отучила говорить о работе за столом.

— Не ругай её, — папа кладёт свою большую ладонь на мою и сжимает её. — Алинка — молодец. Моя умница, гордость!

Он подносит мою кисть к губам и целует её. Двойняшки переглядываются и делают вид, что их сейчас вырвет.

— Эээ, ну хорош, — по-доброму ругает их папа. — Я вас тоже люблю.

— И мы тебя, — ржут брат с сестрой. — Просто Алинку ты любишь чуть больше.

— Неправда! — оправдывается отец.

К родителям я приехала на такси, и папа говорит после завтрака, что может меня подкинуть, потому что собирается в офис. Я, конечно, только за, а вот мама дуется: она думала, папа проведёт это воскресенье дома. Но он объясняет, что позвонил Вано и попросил встретиться перед поездкой, потому что появились какие-то новости по китайским партнёрам.

Как только я слышу его имя, в душе расцветает маленький цветок. Настолько маленький, что я лелею его и берегу ото всех.

— Па, я могу с тобой в офис поехать. Давно не была, — с энтузиазмом.

— Да там скучно, Алинка. Делать нечего.

— Мой дом дальше твоего офиса, так что ничего страшного. Я посижу, подожду, пока вы всё обсудите.

Возможно, моё рвение — это бред. Но я хочу ещё раз его увидеть перед отъездом. Знаю, слишком рискованно, но я и вида не подам, что между нами вчера что-то безвозвратно изменилось.
И папа ни о чём не догадается.

Спустя полчаса мы уже едем по трассе, болтаем о бизнесе и слушаем КиШ — любимую папину группу. Где-то я даже подпеваю. Завод, которым владеют папа и Вано, находится в промзоне, а головной офис — в деловой части города. Здесь принимаются все решения, проводятся встречи, заключаются сделки. Мой маленький бизнес — просто чих по сравнению с их гигантом.

Мы въезжаем на парковку бизнес-центра, и папа ставит машину на своё место. Я замечаю чёрный внедорожник, припаркованный чуть в стороне. Его джип. Мгновенно пересыхает во рту, потому что я вспоминаю, как он вёз меня в свой дом. Тогда он был для меня просто дядей Ваней. Сейчас он — Вано. И точка.

— Подождёшь в приёмной, ладно? Я только переговорю с Вано и отвезу тебя домой, — говорит папа, уже выходя из машины.

— Да, конечно, — киваю и иду за ним. — Я найду, чем себя занять.

— Вот и умничка.

По пути в кабинет папа набирает Вано и говорит, что уже здесь. И как только мы оказываемся в приёмной, он выходит из своего кабинета с телефоном, прижатым к уху. Увидев меня, хмурится, убирает мобильный в карман и протягивает руку отцу.

— Здорово, — по-свойски говорит ему папа.

— Привет, — отвечает он и молча кивает мне.

— Здравствуйте, Вано Давидович, — отвечаю я, на короткую секунду поймав его взгляд

— Повёз Алинку домой и по пути заскочил. Рассказывай, что у тебя там?

— Пошли к тебе, — Вано строго кивает на кабинет, а папа оборачивается ко мне.

— Дочь, располагайся и не скучай.

— Вам кофе сделать? — спрашиваю как бы между прочим.

— А сделай, дочь! — улыбается папа. — Вано! Алинка такой кофе варит, даже Ириша так не умеет. Попробуешь?

— Попробую, — отвечает Вано и одаривает мимолётным взглядом.

Он знает, какой у меня кофе. Всё знает.

Я киваю, стараясь выглядеть спокойно, и прохожу к кофемашине в углу приёмной. Сердце колотится от того, что я задумала, но раз уж сама предложила — надо не ударить в грязь лицом.

Глава 15

На часах уже одиннадцать. Первая волна схлынула, и кофейня постепенно выдыхает. Осталась пара мамочек с колясками, которые гуляют вместе по округе и, когда малыши засыпают, приходят сюда выпить чаёк-кофеёк и продолжить общение. Ещё есть пара фрилансеров, которые пользуются нашим бесплатным вай-фаем и розетками. Закрываю глаза на это, потому что они хотя бы не наглеют и заказывают.

Я сижу на своём любимом месте, откуда хорошо видно Арбат. Передо мной стоит открытый ноутбук, и я, в общем-то, мало отличаюсь от удалёнщиков. Смотрю в окно и невольно думаю о Вано. Всё чаще ловлю себя на том, что ищу его силуэт среди случайных прохожих, хотя знаю — он уже далеко.

Колокольчик на двери отвлекает от мыслей, и я поднимаю глаза. На пороге стоит моя эффектная подруга Сафина. Волосы у неё длинные, чёрные, блестящие, кожа светлая, а линия губ идеально вычерчена. На ней платье без рукавов — в меру строгое, в меру кокетливое, с разрезом на груди. Она снимает солнцезащитные очки и озирается. Увидев меня, расплывается в улыбке, подходит и целует в щёку.

— Вот ты где! — говорит она, посмеиваясь. — Я уже думала, ты в подполье ушла.

— Работы много, — улыбаюсь в ответ. — Кофе тебе?

— Двойной латте и что-нибудь сладкое, — говорит она подбежавшей официантке и садится напротив.

— Мне нужно срочно сладенькое.

— Что-то случилось?

Она закатывает глаза.

— О да. Ты будешь в шоке. Речь о Руслане.

— Нет, не хочу о нём слышать, — стараюсь сказать спокойно, хотя от одного его имени портится всё настроение.

— Его взяли с наркотой. Представь себе. У него в машине нашли пакет с порошочком. ГАИшники остановили ночью — вроде как за превышение, а потом порылись и нашли.

— Господи, — у меня вырывается тихо. — И что теперь?

— Сначала его засунули в обезьянник на сутки. Папа Милки носился, пытался отмазать, но ничего не мог сделать. В итоге, — Сафина понижает голос ещё сильнее, — вытащил его за бешеные бабки. Говорят, Рус твой в СИЗО чуть не обосрался.

— Он не мой! — протестую я. — И пусть скажет спасибо, что я на него не заявила.

— Ладно, — фыркает Сафи. — Не кипятись. А вы, когда встречались, он не… баловался?

— При мне нет. Но мы и недолго встречались. Слава богу!

— И что, прям вообще никаких чувств не осталось? — с любопытством спрашивает подруга.

— Я вообще сомневаюсь, что они были. Я уже ничего, связанного с ним, не помню. Как будто это не со мной было. Вот сейчас ты мне рассказываешь про него, а я не могу поверить, что когда-то он казался мне красивым.

— М-да, — качает она головой. — Все мы там были. Кстати, знаешь, что папка устроил Русу? Отобрал у него телефон, бабки, машину. В армию его уже засунули вне очереди.
На перевоспитание, значит, отправили. Как будто это панацея.

— Представляешь, — продолжает Сафина, — Мила сказала, у него истерика была, когда узнал, что реально поедет в часть. Я думала, он из тех, кто всегда выкрутится.

— Он всегда выкручивался, — тихо говорю я.

— Мила считает, что заказ, — понизив голос, произносит Сафина. — Клянётся, что Рус ничего не употребляет и ему подбросили.

— Клясться он очень любит.

Сафина внимательно на меня смотрит.

— А ты чего такая спокойная? Ты ведь раньше… ну… — делает паузу. — Тебе совсем на него всё равно?

Я улыбаюсь и легонько качаю головой.

— Мне давно всё равно.

Она пожимает плечами:

— Ну тогда слава богу. Я просто подумала, ты должна знать.

— Спасибо за информацию. Но я не хочу ничего о нём знать, — говорю я и добавляю, чтобы сменить тему: — Как у тебя дела?

— Муж хочет, чтобы я пошла работать. А я ему говорю: ты мне на что? — хихикает она, и в этот момент нам приносят кофе и тирамису.

— А он?

— А он сказал, что даст мне денег на бизнес, лишь бы я чем-то уже занялась.

— Святой человек, — хмыкаю я.

Мы болтаем ещё немного о мелочах, а когда она уходит, в кофейне снова становится тихо. После её визита на душе стало чуть спокойнее, но я всё равно промолчала о том, что у меня на душе. Как же хочется с кем-то поделиться и спросить совета, но я не могу из-за страха, что меня осудят за чувства к взрослому мужчине.

Дни проходят в обычном ритме — спокойно и предсказуемо. Я пытаюсь отгонять от себя любые мысли о нём, но это оказывается очень сложно и энергозатратно. Не знаю, прилетел ли он, потому что спрашивать об этом у папы нельзя, да и первой писать ему тоже. Я уже и так сделала кучу ошибок.

Майская гроза гремит в небе, раскаты грома будто отражаются где-то внутри. Кофейня полупустая, за окном дождь стеной, а я сосредоточенно разбираю накладные, пока девчонки тихо болтают за стойкой.

Когда входит новый гость, мы тут же поворачиваем головы к двери. На пороге стоит парень в промокшем плаще и держит в руках небольшой плотный пакет. Он смотрит по сторонам, а потом я ловлю его взгляд, и он движется ко мне.

— Здравствуйте. Доставка для Алины.

— Я — Алина, — недоумённо смотрю на него. — Но я не жду доставку.

— Не знаю, — пожимает он плечами. — Мне сказали доставить в «Бисквит», хозяйке Алине.

— Да? — хмурюсь и протягиваю руку. — Ну, давайте.

Он отдал мне пакет и быстро ушёл, а я так растерялась, что не спросила даже, кто отправил.

Иду в подсобку и, закрывшись там, осторожно открываю. Внутри — небольшая деревянная коробка с иероглифами на крышке. Золотистые, чёткие, и от одного взгляда на них по телу пробегает ток.

Я поднимаю крышку. На мягком шёлке лежит нефритовый гребень. Светло-зелёный, полупрозрачный, с тонкой резьбой в виде листьев и светлого лотоса посередине. Камень холодный, гладкий, живой и такой красивый. Провожу пальцем по зубчикам, и в груди поднимается такая детская радость.

Он подумал обо мне. Там, за тысячи километров, он обо мне вспомнил. Выбрал, держал в руках, купил… для меня.

Я смотрю на этот гребень и вижу Вано — сдержанного, усталого, внимательного. Его руки, его взгляд, этот тихий внутренний огонь, который я так стараюсь забыть.

Глава 16

Вано

Сад Измайловых залит светом. Белые скатерти лежат на круглых столах, гирлянды протянуты вдоль деревьев, золотые огни мерцают, освещая темноту и создавая нужную атмосферу праздника.
Я прохожу мимо столов, киваю знакомым лицам, жму руки партнёрам, подхожу к Косте и Ире, протягиваю ей букет. Коротко поздравляю, улыбаюсь, а за грудиной уже печёт, потому что хочу её увидеть. К виновникам торжества подходят другие гости, я иду дальше и, наконец, замечаю Алину.

Платье небесно-голубое, цвета её глаз. Ткань лёгкая, струящаяся, при каждом её движении едва заметно колышется. Мягкие длинные волосы распущены и блестят, падая на плечи и спину. Когда её кто-то окликает и она поворачивается, демонстрируя открытую спина. Этого хватает, чтобы пробудить во мне всё то, что я так старательно удерживал эти дни. Потом я снова вижу её лицо и то, как она убирает прядь за ухо. В этом простом движении больше изящества, чем в любой показной красоте.

Я вспоминаю, как держал в руках подарок для неё, представлял, как он коснётся её волос. Я сам хочу пропустить их сквозь пальцы, хочу снова коснуться её кожи. И это желание меня разрывает, потому что я знаю — это предательство. Ира и Костя не простят, не поймут. Только что мне делать, если их девочка возрождает во мне то, что давным-давно умерло?

Между тем она улыбается кому-то из гостей, говорит с какой-то женщиной, берёт бокал шампанского и поворачивает голову.

Мы встречаемся глазами. На секунду-две. Этого достаточно, чтобы внутри всё перевернулось. Но она тут же отводит взгляд, а ко мне подходят знакомые, завязывается разговор.

Далее начинается официальная часть вечера: банкет, поздравления, подарки. Молодёжь сидит за отдельным столом, и я снова незаметно наблюдаю за тем, как Миша вьётся вокруг Алины.
Когда начинаются танцы и люди разбредаются кто куда, я иду за дом, где знаю укромное местечко, чтобы покурить. Там тихо. Тьма гуще, только редкие гирлянды и полная луна мягко подсвечивают задний двор.

Затягиваюсь. Дым обжигает лёгкие, сердце гулко бьётся. В голове одно — её платье, плавные линии тела, её волосы.

Услышав шаги за спиной, оборачиваюсь.

Алина.

— Я не знала, что вы здесь. Честно, — оправдывается она, смотря на меня такими невинными голубыми глазами, что мне не хватает воздуха. — Я уйду.

Она поворачивается, но я останавливаю:

— Не уходи.

И она замирает. Нас разделяет несколько шагов, мы смотрим друг на друга, не говоря ни слова. Я ещё раз затягиваюсь, бросаю окурок на брусчатку и давлю ногой.

— Я хотела сказать… — она делает шаг вперёд. Смелая. — Спасибо за подарок.

— Понравился? — хрипло спрашиваю и тоже шагаю навстречу. Теперь мы стоим совсем близко — так, что я слышу её дыхание.

— Очень… — вполголоса отвечает она и от волнения облизывает губы. — Значит, вы… думали обо мне?

— Думал…

Моё терпение висит на волоске и срывается с него, когда я позволяю себе большее. Глядя ей в глаза, медленно провожу костяшками пальцев по её обнажённому предплечью. Понимаю, как мне нравится гладить её, как мне хочется её ласкать. Алина вздрагивает, но не отстраняется.

— Пригласите меня на танец, — шепчет она.

— Я никогда не танцую, маленькая.

Холодно обрываю, понимая, что если бы не здесь, не сейчас, не в присутствии её родителей, я бы давно забрал её. Себе забрал.

Она прищуривается, и в её взгляде вспыхивает вызов.

— Но я всё равно буду танцевать сегодня. С вами… или без вас.

В груди противно царапает. Я чувствую, как напрягается челюсть.

— С кем? С сыном Власова, который открыто пускает по тебе слюни?

— Да. А что-то не так?

Всё не так. Потому что любой, кто к ней прикоснётся, — не жилец. С одним я уже разобрался. Папаша по-быстрому запихал его в часть, будто там ему лучше будет. Нет. Нисколько.

Моя рука ложится на её запястье. Я сжимаю его крепко, чувствуя пульс под пальцами. Она не дёргается и не боится. Смотрит прямо, в душу заглядывает, терпеливо ждёт. Хорошая моя, правильная — и вместе с тем маленькая провокаторша, которая будто нарочно меня испытывает.
Поднимаю её руку выше, наклоняюсь и касаюсь губами нежной кожи у основания ладони.

Всё. Хана мне.

Я задерживаюсь дольше, чем должен. Алина прикрывает глаза, дрожит.
И вдруг мы оба слышим шаги и голоса. Я быстро увожу её за угол, в тень, и прижимаю спиной к стене. Алина замирает, зрачки блестят в полутьме.

— Тихо, — шепчу и зажимаю рот ладонью.

Она пугается, грудь высоко вздымается под платьем. Я наблюдаю за каждым её движением, каждым вздохом — и сгораю от желания поцеловать.

Там, где мы минуту назад стояли, сейчас выясняют отношения мужчина и женщина.

— Ты думаешь, я не видела? — ревниво восклицает женщина. — О чём ты говорил с этой рыжей?

— Да брось, ты придумываешь, — мужчина нервничает, оправдывается.

— Придумываю, что её рука была там, где быть не должна?

— Это не то, о чём ты подумала.

Звонкая пощёчина. Потом быстрые шаги. Мужчина бежит следом за женой, голоса удаляются.

Мы остаёмся на месте, не в силах пошевелиться. Я нависаю над Алиной, чувствую, как её дыхание бьёт мне в ладонь. Медленно убираю руку, но оставляю большой палец на её губах.

— Вано, — зовёт тихо, и я срываюсь окончательно. Убрав ладонь на её щеку, притягиваю к себе и целую — жадно и сильно.

Мысли о том, что это неправильно, идут к чёрту. Туда же летят все запреты и грёбаные принципы. Её губы сладкие, как мёд: мягкие, горячие, податливые. Она отвечает. Её руки обвивают мою шею, её тихий стон кажется поначалу игрой воображения, но нет — она действительно это делает, и я, крепко обняв её, прохожу глубже.

Мы отрываемся друг от друга почти одновременно, будто инстинкт подсказывает: ещё секунда — и будет слишком поздно.

Оба дышим тяжело, сбивчиво. Воздуха не хватает.

Она смотрит на меня широко раскрытыми глазами, губы чуть приоткрыты, дыхание всё ещё горячее, неровное. Лунный свет пробивается сквозь ветви и ложится на её лицо. Я вижу — дрожит. Не от страха. От того же, что и я.

Глава 17

Алина

Возвращаюсь в сад на ватных ногах. Музыка, смех, звон бокалов — всё звучит приглушённо, будто я под водой.

Лица размыты, гирлянды расплываются в золотые росчерки. Только внутри всё обострено до боли: кожа горит, грудную клетку распирает, а губы всё ещё помнят его вкус.

За нашим столом никого нет — кто-то танцует, кто-то делает селфи. Я наливаю в бокал прохладный апельсиновый сок и пью большими глотками. Но жажда не уходит. Горло сухое, ладони горячие.

Пытаюсь дышать ровно, не поднимать глаза.

— Вот ты где, Алинка. Потанцуем? — раздаётся знакомый голос, и я поднимаю голову. Передо мной стоит Миша. Улыбается, протягивает руку, ждёт.

— Я… — запинаюсь, потому что вижу, как между столами проходит Вано и бросает на меня короткий взгляд.

Этого хватает для яркого флэшбэка, что вспыхивает в моей голове. Желудок сжимается от того, что я снова падаю в ту тень за домом.

Сглатываю и, стараясь звучать естественно, говорю:

— Извини, Миш, я… запуталась в платье и подвернула лодыжку.

— Что, серьёзно? — он сразу наклоняется, обеспокоенно. — Покажи, где?

— Всё нормально, просто больно ходить. Посижу немного.

Он кивает, но не уходит. Садится рядом — ближе, чем нужно.

— Тогда я останусь. Буду тебя развлекать весь вечер.

— Не нужно, — улыбаюсь с усилием. — Вон, посмотри, моя двоюродная сестра скучает. Пригласи её.

— Алина, — Миша фыркает, — мне никто неинтересен, кроме тебя, — он кладёт ладонь на мою кисть. Тепло его руки чужое, не то, которое я хочу чувствовать.

— Миш, зря теряешь время, — медленно тяну кисть вниз. — Я к тебе как к другу отношусь. Пойми меня правильно.

Он усмехается, но в голосе сквозит укол.

— А из френдзоны всегда есть выход.

— Не в этот раз, Миш, — тихо говорю. — Я не свободна.

Он замирает, смотрит на меня, будто пытается понять, шучу я или нет.

— Не свободна? — переспрашивает и хмурится. — Ты же недавно вроде с кем-то рассталась?

— Это претензия? — удивлённо заламываю бровь.

— Нет. Но я тебя понял.

Миша демонстративно встаёт и уходит. Я выдыхаю, только теперь замечая, как сильно колотится сердце. Повернув голову, вижу его — в окружении мужчин. Взрослых, солидных, как и он сам. Это уже другая лига, где нет ничего общего с парнями вроде Руслана и Миши. Пусть последний меня простит, но ни у него, ни у моего бывшего нет той бешеной харизмы и энергетики, которая есть у Вано. Даже сейчас, когда он беседует с деловыми партнёрами, это чувствуется. Он — Лев. Но и я далеко не беззащитная овечка, как выяснилось.

Сейчас, несмотря на раздрай, я понимаю окончательно: я люблю его — друга своего отца. Люблю и хочу быть с ним.

***

На следующий день возвращаюсь из родительского дома в свою квартиру. Ставлю сумку на пуф, а пакет с вечерним платьем — на пол. Разбирать вещи не хочется — настроение не то. С полудня идёт дождь, и родители предлагали остаться, но мне нужно было уехать.

Сбросив туфли, иду сразу в ванную, чищу её, ставлю заглушку и включаю воду. Нужно расслабиться, прийти в себя, подумать. Из шкафчика достаю пену для ванны с ароматом жасмина, открываю крышку и наливаю немного. Через пару секунд образуется пена, которая вскоре становится белой, пушистой, густой.

Вслед за этим расставляю свечи на раковине и стиральной машине. У меня их всего пять, и они создают нужную атмосферу для релакса. Пока вода набирается, я прохожу в спальню, раздеваюсь и, встав у зеркала, смотрю на своё отражение. Когда-то я считала себя некрасивой, тощей, плоской вешалкой. Лет в тринадцать–четырнадцать у меня была болезненная худоба, выпирали кости, а челюсть казалась слишком массивной — как у папы.

Я никогда не считала себя красивой, потому что сравнивала себя с ровесницами, за которыми бегали одноклассники. За мной не бегал никто. Да, даже девочкам из высшего общества трудно избежать одиночества. Я решила, что раз уж лицом не вышла, надо тренировать мозги.

Но к восемнадцати годам, когда я уехала учиться, то поняла, как ухаживать за собой и как побороть стеснительность. Теперь я разглядываю своё обнажённое тело и считаю себя красивой. Но всё равно внутри всё звенит, как натянутая струна.

Возвращаюсь в ванную, где уже всё готово. Горячая мягкая вода обволакивает тело, капли скользят по коже, собираются на плечах и спускаются к груди. Я лежу неподвижно, слушаю биение сердца и кладу голову на специальную подушку для ванны.

Закрываю глаза, делаю глубокий вдох. Перед глазами встаёт он, и из глубины души поднимается волна невыразимой нежности.

Горячая вода ласкает кожу, пальцы скользят по шее, плечам, ключице. Тело живёт своим ритмом — всё, что он зажёг во мне, не погасло, а только сильнее пылает. Я не открываю глаз, потому что не хочу разрушать этот образ, который становится всё чётче.

Взгляд, руки, тот едва слышный шёпот у самого уха — и всё во мне отзывается.

Я прижимаю ладонь к налитой груди, и она отзывается болью — не острой, а томной, мягкой. Пульсация внизу такая сладкая и невыносимая, что хочется хоть как-то себе помочь. И тогда рука опускается к треугольнику, а указательный и средний пальцы медленно касаются чувствительной точки.

Я дышу глубоко, неровно. И шепчу, почти беззвучно:

— Боже… Боже…

Я теряю счёт времени, удерживая его образ в голове. С губ слетает тихий стон, когда вскоре я чувствую взрыв внутри и сжимаю бёдра, а свободной рукой цепляюсь за бортик.

Медленно открываю глаза. Кажется, сгораю физически — и от стыда.

Тишина густеет, пар стелется по воде, свечи дрожат, отбрасывая свет на плитку. Фантазия о нём развеялась, однако тело всё помнит.

Дорогие мои! Завтра выходной. Встретимся в пятницу. Вас ждет большая глава

Глава 18

Дорогие мои! Знаю, вы думали выходной. Я и сама так думала, но не удержалась. Скорее хотелось вам рассказать, что происходит. Поэтому выходной переносится на субботу.

Алина

Неделю я ждала, что он как-то себя проявит. И ровно столько же вздрагивала, оборачивалась или поднимала голову всякий раз, когда звонил дверной колокольчик. Но он не пришёл, а я не сделала первый шаг.

Моя агония достигла предела, когда я осталась одна. Мама с папой отправили Артёма и Дашу в летний языковой лагерь в Англии, а сами укатили в путешествие — или, как они это называли, «второй медовый месяц». Их не будет две недели, двойняшек — месяц. Оставив родителей в аэропорту, я вернулась домой в полдень и, сама не понимая почему, упала на кровать, спрятала лицо в подушку и заплакала.

Я могла кричать — всё равно никто бы не обратил внимания, но я делала это мучительно тихо, изнемогая от желания увидеть Вано, гадая, почему он пропал, и боясь, что он решил отдалиться и обрубить всё то, что могло вырасти из нашего взаимного притяжения.

Анализируя, я поняла, что он не пойдёт против папы, даже несмотря на то, что сам хотел меня поцеловать, трогал, гладил, обнимал. Я не слышала о нём ничего конкретного — только то, что папа говорил: «Вано теперь за двоих будет отдуваться, пока меня не будет». А дальше — неизвестность.

Вот так я провалялась до четырёх — бесцельно и безрассудно, пока мне не позвонила приятельница-дизайнер, которая превратила пустой объект на Арбате в кофейню моей мечты. Она пригласила меня на открытие грузинского ресторана, для которого разрабатывала дизайн интерьера.

Подумав немного, я решила согласиться и договорилась встретиться с ней в семь вечера у входа в ресторан. Взяв себя в руки, я пошла в душ, помыла голову, уложила волосы и выбрала узкое чёрное платье ниже колен. Простой фасон без бретелей открывал плечи и ключицы, а украшение на талии — серебристый крокодил, инкрустированный зеркальными элементами, — делало его особенным. Высокий разрез на платье меня вовсе не смущал. Наоборот, я выбрала этот наряд назло тому, кто его даже не увидит, но другие точно обратят внимание.

Тонкие ремешки чёрных босоножек завершали образ — лёгкий, женственный, немного провокационный, несмотря на строгость цвета. Волосы падали мягкими волнами, я выделила линию скул румянами и слегка подвела глаза — это прибавило мне ещё пару лет и добавило дерзости.

Я приезжаю чуть раньше. Стоит тёплый июньский вечер, город переливается огнями витрин, а сквозь распахнутые окна ресторана доносятся голоса и музыка.
Амаль уже ждёт у входа — лёгкая, в светлом шёлковом платье, в окружении двух своих коллег.

— Алина, ты чудо. Молодец, что вырвалась, — говорит она, обнимая меня. — Пойдём, нас уже ждут.

Мы входим в зал, где мягкий свет играет на бокалах и сверкающих белизной тарелках. Она знакомит меня с владельцем — мужчиной возраста моего отца — и говорит, что мы с ним почти коллеги, так как у меня есть кофейня. Он из вежливости интересуется, как она называется и где находится, а потом желает нам хорошего вечера.

Взяв бокал белого вина, я сажусь рядом с ней за столик. Стараюсь улыбаться, участвовать в разговоре, кивать, смеяться в нужных местах. Постепенно напряжение спадает, и я расслабляюсь. Но стоит мне невзначай повернуть голову, как натыкаюсь на взгляд мужчины у панорамного окна. Он разговаривает с владельцем — и становится понятно, что они друг друга хорошо знают.

Мой мир сжимается до одной точки. Амаль что-то рассказывает, но я больше не слышу. Только вижу эти чёрные глаза, что прожигают меня, когда я подношу к губам бокал белого и, пригубив, убираю локоны за спину, открывая обнажённые плечи.

Моя провокация не проходит незамеченной: он сжимает свой бокал, говорит что-то собеседнику, даже дёргает уголком рта в подобие улыбки и… идёт ко мне.

Боже, он правда идёт ко мне. Я отвожу взгляд и включаюсь в разговор, в котором ничего не понимаю

— Здравствуй, Алина, — раздаётся над головой, и я замираю на секунду, а потом поднимаю на него глаза. Девочки тут же замолкают.

— Здравствуйте, Вано… Давидович, — смотрю прямо, без страха, хотя в душе творится черт-те что.

— Не ожидал тебя здесь встретить.

— Меня пригласила подруга, — показываю рукой на Амаль. Она тихо здоровается с ним, а Вано отвечает лёгким кивком.

— Рад тебя видеть. Приятного вечера, — произносит так ровно и бесцветно, что мне кричать хочется.

— Спасибо. И вам того же.

Он задерживает на мне взгляд, и я тоже смотрю открыто, даже с вызовом. А в голове проскальзывает мысль: «Возьму девчонок и поеду танцевать в клуб. И ничего ты мне не сделаешь. Вот так вот».

Когда Вано уходит, я сажусь ровно, а Амаль размахивает ладонью у лица и, наклонившись, спрашивает шёпотом:

— Алин, это кто?

— Это Вано Давидович. Друг моего папы, — отвечаю спокойно и вновь тянусь за вином. От нервов опустошаю бокал залпом.

— Грузин? О боже, какой мужчина. Он женат?

— Вдовец, — морщусь и прикрываю рот ладонью. Кажется, я переборщила.

— А сколько ему? — не унимается она.

— Сорок.

— В самом расцвете. Какой красивый, — она смотрит в сторону двери. — Уходит, что ли?

— Да? — оборачиваюсь, но уже не вижу его. Неужели ушёл? Вечер же только начался. Или это из-за меня?

— Жаль, — Амаль разочарованно вздыхает. — Такие экземпляры на дороге не валяются.

— Амаль, — возмущённо вздыхает её коллега, — он же старый.

— Девчонки, вы ничего не понимаете, — загадочно улыбается она, прикусывает нижнюю губу и берёт фужер со стола. — Мужчины с годами, как хорошее вино, становятся только лучше.

В груди неприятно царапает. Что это? Ревность? Я внезапно смотрю на Амаль по-другому и вижу в ней красивую, уверенную в себе женщину с длинными чёрными волосами и яркими восточными чертами лица. Вот она бы прекрасно смотрелась рядом с таким мужчиной, как Вано.