Эгоистичность, самолюбие и магия 2. Дневник Миллисент.

Аннотация.

Ну, здравствуй, дорогой читатель! Удивлён, правда?! Да, это – вторая часть «Эгоистичности», созданная мной по просьбам некоторых читателей. Но, должна предупредить, что это не продолжение оригинальной истории, но и не популярный сейчас сиквел, а просто разбросанные в разных местах сюжетной линии истории, которые не были включены в оригинал из-за некоторых причин. Ими были, к примеру, недостаток необходимости для связи с сюжетом, показ оригинального характера главной героини, несущественная важность длинных диалогов, которые бы наскучили зрителю. В этих записках из дневника Миллисент будут показаны некоторые такие вещи, из-за которых многие недолюбливали героиню, характеры второстепенных не раскрытых персонажей или вовсе пропущенных в истории, так же можно увидеть монологи и рассуждения, разборы некоторых непонятных вещей и другое. Первые записи были сделаны ещё в момент написания оригинальной истории, но были показаны лишь узкому кругу лиц. Сейчас же я хочу вам их представить! Будет  много примечаний автора... Приятного чтения ;)

Фортепиано (запись от 26 июня 1535 года)

Как же скучно! Из-за того, что я теперь стала ,,молодой госпожой,, мне ваще нечем себя занять… Дак, дорогой дневник, или как там это принято писать?! Мой первый «дорогой дневник» сгорел в этом десюртном пожаре! (П.а. десюртном – аналог современного «чёртовом») Я теперь должна учиться всем этим непонятным вещам! Что за слово такое – этикет? Этикетка, что ли?! Танцы, вы серьёзно, ТАНЦЫ!? После мытья потов в… ТАНЦЫ!!! И ещё это фоптерпиано…(П.а. она хотела написать «фортепиано») Это как я должна на нём играть?! Госпожа… или…, мама? Мать? Матушка? Да как мне, блин, называть госпожу Де-Роуз?! Ладно, ладно, путь будет…матушка? Лады, матушка сказала, что юные леди моего возроста… во-зра-ста? Или возроста? Да ёлы-палы! Путь будет «возраста»! Юные леди моего возраста уже умеют играть на фоптерпиано, а я нет, так что надобно учиться! И вот я сегодня три с половиной часа билась с сером Ждун-Дао над простой мелодией! Это ж жесть какая, это фоптерпиано! Как люди вообще его придумали!? Не, ну красиво, конечно, но сложно, блин! Вот что я такая злая сегодня? А ещё это…! Слог речи… Не, ну тут в общем-то понятно… Из грязи в князи с моим простонародным сленгом нельзя, но кто это вообще придумал!? Почему через каждые три слова нужно говорить «сие», «ибо», «дабы», «надобно» и, что самое десюртное, «бенюс»! Да что за слово-то такое!? Кто вообще придумал это ульптильматиное (П.а. опять же, она хотела написать «ультимативное») слово?! Нельзя что ли просто сказать «кошмарное общество» или «раздражающее», к примеру, но НЕТ! Нужно обязательно говорить «общество бенюс»! А если ты говоришь о конкретном человеке, то это будет значить, что он крайне достопочтенен! А это что за слово!? Кто вообще придумал эти странные приставки!? «ДОСТОпочтенный», «ВЕЛИКОпочтенный», «ВЫСОКОпочтенный» - язык сломаешь, пока скажешь! Для кого вообще придумано тогда обычное слово «почтенный»!? Видите, сказала, язык не сломала, ничего от меня не отвалилось, а вы там…! Тьфу, такими быть!

Биография короля Вальтора (запись от 14 сентября 1538 года)

Прошло уже три дня с празднования дня рождения высокопочтенной тётушки Джозет. Сие празднество было весьма скучным, но более чем устраивало свору гостей со множеством мужчин солидного возраста. Я, как благовоспитанная леди, также дела вид, что меня более чем устроили немногословные, но крайне льстивые поздравления женатых мужчин вдовствующей графине…! но, была искренно и всепоглощающе недовольна! Так, спокойно… Мне необходимо лучше держать себя в руках, хотя порой это выходит за пределы разумного поведения… Я, крайне коротко поздравила тётушку, чем в общем-то она не была расстроена. Мы условились встретиться после гуляний в осьмом часу, но из-за обилия выпивки и тётушка, и достопочтимые гости вместе, разумеется, с моими многоуважаемыми родителями, были в крайность пьяны, а потому отошли на отдых, от чего в сознательном состоянии осталась только я, дочери двух барынь и маленький мальчик со своею нянею. Имя первой десятилетней девочки было Казара. Вид её был очень бедненьким, кожа грязна, светлые волосы замусолены, но зелёные глазки бегали по залу, оглядывая его с восхищением во всё время празднества. На второй шестилетней девчушке, более смахивающей на юношу, было платье слишком крупного размера, да ещё  не к месту расшитое шёлковыми нитками. Лицо её было закрыто парой лент и копной тёмных волос,  давно не чёсанных. Трёхгодовалый светленький мальчик глядел  в пустоту, ни на что не обращая внимания. Я посчитала не нужным брать на себя роль гувернантки, а потому вышла из зала прямо в библиотеку тётушки. Кстати, о моей любимой леди Джозет! Хоть она и сестра моего крайне строгого отца, но всегда была куда веселее его. Женщина, лет на 5-6 старше батюшки, но практически его копия, за исключением рыжих и кучерявых волос, а также крупных форм, не имела такого состояния, как и её братья, один из которых, к сведению, король Эсты. Но у неё весьма интересная библиотека, кою приятно лицезреть. Читальная комната всегда была до отказа заполнена всяческими книгами, свитками и журналами, кои было невозможно найти ни в какой общественной библиотеке или каком-либо частном собрании историков, коя профессия в последнее время стала очень популярна у молодёжи. По этой и некоторым иным причинам, я люблю к ней приезжать, по возможности, конечно, и одалживать на некоторое время её книги. Мы обещались встретиться отдельно как раз для обсуждения преинтереснейшей книги Девида Джорджия о философии преступников, а так же для возврата его десятитомного собрания монологов. Признаюсь, что пока его читала, мне пришлось не раз заглянуть в словарь или проверить некоторые вещи прямо в поместье, что приводило меня к таким оказиям, из коих выбраться без помощи Жасмин было попросту невозможно. Сея леди (П.а. в том веке с востока пришла мода молодым людям говорить о себе  от третьего лица периодически, тем самым выражая своё почтение к собеседнику или предмету диалога) также, если говорить без утайки, планировала взять, по своей давнишней задумке, биографию короля Вальтора – коррупционера и тотализатора, правителя государства Эюнь-Хуаква с Южного Континента. К сожалению, после двух дней ожидания, мне так и не было разрешено прочесть данное произведение под предлогом моего крайне малого возраста, чем аргументировал мой батюшка, а затем и матушка с несколькими её ближними подругами, только под графой моей неспособности понять что-то столь сложное. Тётушка к сему моменту была всё ещё в обморочном состоянии, от чего мне пришлось в тот же, то есть вчерашний, день отъехать в наше имение. И вот сегодня утром, когда я уже отчаялась, приехал гусар леди Джозет и передал мне некоторый свёрток с её печатью и деревянную коробочку крупного размера безо всякий ручек или чего-то подобного. Матушка не стала даже пытаться открыть ящик, а вот батюшка поломал голову с час, а затем передал её в мою комнату. Поначалу я была удивлена такому жесту с его стороны, но позже подумала, что это не стоит моего внимания. На коробке был несложный код, разгадав который она бы открылась, вот только его знали лишь читатели «Великой книги делировых сплавов и манускриптов»! В свитке было примечание об этом, от чего разгадка нашлась мгновенно. Свёртком было длинное письмо, аккуратно написанное личным слугой, где говорилось о самых разных вещах: как размышлениях о пьянстве, так и обсуждении книги Д.Джорджии. Я не стала много сидеть над этим, а потому собрала коробку и письмо вместе с собой и отправилась в пролесок недалеко от поместья. Уже прошёл год, но я всё так же прихожу сюда читать! Желтоватые, ещё зелёные и бурые листочки шелестели на ветру. Вдалеке было слышно тихое журчание ручья, перебиваемое стрёкотом цикад и смехом деревенских детишек. Осень всё-таки наступила… А как жаль…  Но меня это не так волнует, как может показаться. Всё-таки, даже если и начиналась учёба, моё спокойствие так и останется нерушимым, я так думаю, по крайней мере. Не спеша я открыла замок. В коробке оказалась «Биография короля Вальтора», кою я немедленно принялась читать. Говоря откровенно, у него была верная философия, вот только реализовал он её совершенно вульгарно и аморально, от чего нет ничего удивительного, что его возненавидели жители королевства и все люди того времени. Имея тысячу жён, он не любил и не выбирал не одну из них. Имея десятки тысяч детей, он не заботился и не желал не одного из них. Имея миллионы подданных, он ненавидел всех каждого и них. Имея море золота, он хотел бы быть бедным. Кажется будто он глупец или сумасшедший? Отнюдь, он не был таким! Он хотел лишь одну любимую, и только их детей. Он желал работать на простой работе, делая лишь то, что будет хоть кому-либо полезным. Он не считал, что деньги – это необходимость. Пожалуй, если бы он родился обычным человеком, то о нём никто бы и не узнал, а сам он был бы счастлив. Но счастье не для правителей. Зациклившись на своей несчастности, он старался помочь обычным людям, но вместо этого приказал им быть до крайности бедными, а всем соседям завоевать их государство. Он брал деньги! Нещадно и жестоко он расправлялся с теми, кто их прятал, и изничтожал тех, кто признавал правду, которую сам не хотел видеть. Он установил правила, но не смог объяснить, почему они таковы. Он установил правила, но только он им следовал! Он был эгоистом! Но он ничего не смог добиться, потому что ненавидел свой эгоизм и ненавидел себя, и всё что делал!

Слуга (запись от 28 апреля 1537 года)

Оды благоговения срывались с уст сотен слуг, когда мой батюшка или матушка появлялись в каких-либо залах. Возгласы негодования были слышны, когда эти же люди видели меня. Прошло уже около полугода с «того дня», но ни одна служанка, ни один паж, ни даже мой бывший дворецкий не хотели мне более прислуживать. Да, всё верно, дорогой дневник, по поместью, нет, по всему графству, ходил слух о дочери Роузов, ради которой граф готов убить всех и каждого. «Проклятое дитя» - так называли они меня, пока думали, что я их не слышу. Но я знала всё и терпела всё это время, что бы они успокоились и привыкли, вняли голосу разума и поняли, что я осталась всё той же девочкой. Как я и писала ранее, батюшка начал приглашать меня в свой кабинет практически каждый день. Я уже говорила, но мне очень страшно приходить к нему, ведь… Ну, я думаю, и так понятно, что я всё ещё помню то время, когда я была слугой и… В общем, первые несколько раз, может десять, а может и двадцать, я не приходила к нему, запираясь в комнате. Фиона, одевавшая меня по утрам, всё время говорила мне, что лучше бы  навестить графа хотя бы раз, ведь я его уже давно не видела. Но я не стала её слушать, проводя всё своё время в одиночестве. Иногда я даже плакала: это было больно, ведь слёзы больше не желали течь, а вместо них была кровь, которую я была не в силах остановить. Это душевное расстройство всегда приходило ко мне вечером за чаем или во время чтения, от чего Мария, которая должна была меня просто переодевать в ночное платье, всё время бегала за горячей водой, дабы отмыть от крови и меня, и стол, и чашку, из которой я пила чай. По этой же причине мне меняли постельное бельё практически ежедневно, а на всех страницах 2 или 3 книг были красные пятна. Слуга, что всё это видела, долго не выдержала и попросила отпуск у отца. Мария сама мне в этом призналась, извинилась и, вся в слезах, выбежала в двери, оставляя меня одну. С тех пор я её не видела, а её место заменила Элина. Я не хотела причинять ей столько проблем, сколько было у Марии, а потому больше никогда не плакала, даже когда казалось, что вот-вот зарыдаю – я молчала. К слову, Констанция мне приносила еду молча –  не обронив и слова, она всегда выполняла свою работу и быстро скрывалась в дверях, оставляя меня одну. Я так жила с две недели, от чего записи и выходили такими короткими и немногословными, но с тех пор прошло уже 2 месяца. В какой-то момент я поняла, что более не выдержу и пришла к отцу на вечерний чай. На мне была какая-то пепельная накидка, похожая на замусоленную шаль. Я стояла около дверей отцовского кабинета минут с десять под мрачными взглядами стражников у дверей. Должно быть, любая девочка моего возраста давно бы испугалась и убежала гулять с какими-нибудь друзьями, но я не могла бы так поступить, да и привыкла я уже к таким взглядам. Я просто стояла и слушала, что же происходило за дверями, а стражники ожидали какого-то действия в их адрес с моей стороны. Но один из них не выдержал и, громковато кашлянув, спросил:

-Юная леди, простите, но чего вам угодно? – он старался быть учтивым.

-Я прибыла к батюшке. – медленно, сухо и хрипло сказала я.

Стражников будто передёрнуло, они засуетились, их глаза начали бегать по стенам в поисках спасения. Но двери за их спинами открылись. Отец стоял в полном здравии, холодно наблюдая за стражей. Металлическим голосом он задал вопрос:

-Что происходит?

-Господин! – собрали стражники остатки своей субординации, поклонились и продекларировали. – Леди Миллисент прибыла!

-Леди Миллисент? Миллисент? Кто..? – казалось, будто он просто не может вспомнить никакой леди Миллисент, о которой может идти речь. – Вот как… И где же эта ваша… - он замолк; прошла пауза и его взгляд упал мне на голову. – Ох… Вот как. Пойдёмте-ка, дочерь. – он указал на приоткрытую дверь кабинета, куда я и прошла.

В комнате стоял смрад, пахло спиртом, очень сильно пахло спиртом и алкоголем, был даже запах сигар. На столе была навалена куча документов, некоторые из которых были смяты, порваны, даже упали на пол. Шторы были затянуты, так что мрак комнаты прямо таки сочетался с её запахом. Я ещё никогда не видела это место таким. Никогда. Ни разу за всю свою жизнь.

Я непонимающе развернулась к отцу, но его невозмутимое лицо стало пугающе жалким. Глаза не были острыми, а скорее прямо впалыми в глазницы. Лицо и губы побледнели, волосы казались уже не красиво залакированными, а наоборот лохматыми, как у последнего бедняка. Отец выглядел изможденным.

-Б-Батюшка? – хрипло удивилась я.

-Ты пришла. – сказал он в своей обычной манере и сел за стол с ногами, скинув тем самым гору документов со стола и они разлетелись по всей комнате; так делали только молодые и довольные своим новым положением люди. – Ты пришла. – повторил он таким жалким голосом и спустил ноги со стола, закрывая лицо руками. – Ты всё-таки пришла.

Я непонимающе стояла у дверей и смотрела на него широкими глазами. Всё ещё удивлённая я опустила глаза на лист, что лежал прямо у моих ног и прочитала:

«26 февраля.

 Счёт

 100.000 золотых. – «Дин Дерри»

200.500 золотых – «Неуорлианская особа»

3.000.000 золотых – «Эскадрон Эн-Флейн»

…»

Это был лист с суммами, затраченными Леди Эльвирой Де-Роуз. Я не могла поверить своим глазам, ведь матушка никогда не любила собирать не нужные ей в данный момент вещи, тем более покупать. Но следом я подобрала другой лист за 15 февраля, потом за январь и декабрь. Каждый новый лист гласил о миллионах золотых, потраченных на какие-либо цели. Я подняла глаза на отца, наблюдавшего за мной. Открыв рот, в попытке что-то сказать, у меня ничего не вышло. Вместо меня это сделал отец:

-Когда Эльвира узнала о случившемся, она не смогла спать. Её мучило твоё состояние, а потому я пригласил тебя к себе, но ты так и не появилась, даже после нескольких попыток. Она не смогла это вынести и уехала в какой-то город, начав скупать всё на своём пути. Половина этих бумаг – счета из десятков магазинов с платьями, которые она купила для тебя, счета из кофеен, где она угощала всех, из детских домов, куда она отдавала деньги на покупку одежды, из армий, где она покупала полки и даже целые эскадроны. Но она так и не вернулась, хотя я ей написал множество писем, и она на них даже ответила… Я продолжал тебя приглашать, спрашивать о твоём самочувствии у служанок, но, когда Мария вся в слезах попросила уволиться я… Я… я подумал, что всё из-за этой десюртной Марты! – выругался он. – Я не знаю, что с тобой, дочерь, и не знаю, почему мы так переживаем из-за этого, ведь… - его голос оборвался и он, как в небытие резко поднял на меня голову.

Белый дождь (запись от 14 октября 1536 года)

Здравствуй дорогой дневник. Я не делала подобных записей так давно, что даже забыла как именно это надобно делать. У меня нынче не самое благонамеренное настроение, ибо сегодняшние события сильно пошатнули мою веру в слуг, кои мне уже долго служат. Нет у меня сейчас той искренней жажды верить и помогать им, как ранее, а лишь кому-нибудь  или чему-нибудь выговориться.

Случилось всё утром, ещё в столь раннее время, что солнце ещё даже почти не встало: начало пятого часа, когда я, что неожиданно, проснулась в полном здравии. В абсолютном утреннем сумраке, где даже мои тонкие голубоватые занавески не поблёскивали, я постаралась подняться в постели, когда заметила, что ни одна из служанок не встречает меня своим приветливым взглядом и умиротворённой улыбкой. Ни Настасьи, ни Лурии не было, а лишь тени от тумб падали на лакированный паркет. Комната была пуста, и мне впервые за долгое время стало страшно и одиноко. Но этот страх не пугал моё сознание, а скорее успокаивал, тьма согревала своим уютом. Я медленно встала с кровати, но ноги меня ослушались, и я упала на пол. Кое-как поднявшись и подойдя к окну, я раздвинула шторы, дабы увидеть лунный свет, но его не было. Тучи глухие, громоздкие и томные закрывали всё небо настолько, что ни одна звёздочка, ни один клочок неба, ни даже встающее солнце не пробивались сквозь занавес. Я замерла в этой мгле, не зная что предпринять. Мне стоило лечь спать, верно? Что бы следующим утром всё было как обычно: я бы встала, поела, собралась и поехала учиться, вернулась домой, легла спать и всё бы пошло по кругу… Должно быть, именно такой исход событий, кой происходил ежедневно, был бы, с моей стороны, наиболее верным, если бы только внизу, во внутреннем дворе поместья, я не увидела Настасьи, Лурии, Маргарет и других  моих и отцовских служанок. Они о чём-то живо беседовали, но так тихо, что, думаю, даже на первом этаже не было бы ничего слышно. Они становились в круг, потом его разводили и сводили, словно играли в какую-нибудь игру. Но скоро заискрилась в центре круга какая-то загадочная энергия, будто целая радуга, украшенная бриллиантами, появилась среди них. Они возвели руки к небу, словно ожидая нисхождения, но погода их подвела и с неба, как из ведра, полились грозные белые, размером с виноградину, капли дождя. Дождь белый, как молоко, лил безостановочно. Я распахнула двери балкона так тихо, как только могла, так что слуги меня не услышали. К счастью, я всегда держу зонт под кроватью, от чего, не намокнув, моё нахождение под «белым дождём» было безболезненным. Холмы, что видны даже самым ранним утром, были застелены густым, словно бы всесильным, туманом, а дождь всё лил, оставляя такие же белые, как и он сам, лужи. Я наблюдала за этим буйством несколько спокойно, но вместе с тем и не предпринимала никаких действий. Вскоре слуги начали открывать ворота, как и каждое утро, вот только сейчас через них проходили загадочные личности в тёмных плащах. Я быстро поняла, что происходит что-то неладное, так что наскоро надев на себя красную, расшитую кристалисом, накидку и оставив зонт, я побежала к спальне родителей. Она находилась на другом конце поместья, так что, скрываясь за колоннами и вазонами с цветами, я через 10 минут была у дверей. Отложив церемонии и стукнув 3 раза, я вошла. У дверей стоял изумлённый отец, направляющийся их открыть.

-Извините, батюшка, но дело не терпит и секунды потерянного времени.- протараторив, я взяла его за руку и взволнованно прошептала.- Нас предали.

Отец был возмущён и взволнован. Он вырвал руки, отошёл на метр и лишь затем спросил:

-Что за ересь в твоей голове, Миллисент?!- он немного превысил голос, от чего матушка шелохнулась на кровати.- Нас не могут предать.- дополнил он тише.

-Посмотрите на улицу.- я говорила уже спокойно, пока он стремительно приближался к окну, словно выполняя чью-то команду, отодвинул бархатную штору; его глаза сузились:

-Что это?- его голос дрогнул.- Что с небом, кто эти люди, что происходит?!- словно в забытьи, его голос громыхал.

-Б-Батюшка…- заикнулась я.- Тише, тише, если услышат…-

-Пусть слышат! – откровенно кричал он.- Я – граф, я – маг, я – всесильный и богатейший человек, да как они смеют! – его глаза пылали алым светом.

Я съёжилась у окна и тряслась всем телом, то ли от страха, то ли от холода. Отец медленно повернулся к одному из диванов и снял с него толстый махровый плед. В кровати села матушка:

-Герхард, что случилось? Такая рань ещё…- сладко, но немного обеспокоенно спрашивала она, потирая глаза.

-Ничего, дорогая, ложись, пожалуйста, не волнуйся…- он мягко подошёл ко мне, укрыл одеялом, попросил уйти к себе спать и поблагодарил; его лицо выразило искреннюю нежность.

Я никогда ещё не видела, что бы он был так мягок со мной, поэтому оторопела и простояла на одном месте ещё несколько секунд, пока отец взял меч, накинул плащ и вышел. Я обернулась, дабы разглядеть в полумраке матушку, но так и не смогла: видимо, она уже вновь уснула. Я тихо и уже неспешно вышла за двери и прошла в свою комнату. Но тут меня ждала неожиданная встреча: Марта осматривала комнату, словно что-то ища. Увидав меня, она растерялась, слабо пискнула, а потом нервно заулыбалась. Слуга поклонилась, как положено, и уже была покойна, словно бы ничего не было:

-Ох, молодая госпожа, что случилось? Куда вы выходили?- спросила она как-то искренно и обеспокоенно.

-А тебе какое дело!?- моя паника вылилась в крик.

-Госпожа, что-то случилось?!- она была напугана, и явно переживала за меня.

-Ничего, ничего…- я решила ничего ей не говорить, ведь она была очень юна для предательства и не могла подобного сотворить.

-Госпожа,- начала она серьёзно.- Я должна вас увести от сюда…

-Что?!

-Эт-то! – икнула она.- Это приказ господина!- поспешно выкрикнула она.- На поместье было совершено нападение! Господин очень переживал за вас, так что просил, что бы…- она растерянно поискала что-то по комнате, а затем продолжила.- Он просил, что бы вы непременно, когда вернётесь в комнату, отправились со мной в безопасное место, где ждут другие горничные и ваши учителя.