Пролог
Белый ковер подо мной мягкий, пушистый, но сейчас он кажется холодным, почти чужим. Его ворс слегка щекочет кожу, впивается в щёку, но я слишком устал, чтобы смахнуть раздражающее ощущение. Перед глазами только этот безупречный белый цвет, и тёмно-красные капли, что медленно расползаются, впитываясь в ткань.
Кровь.
Я чувствую, как она стекает с виска – теплая, липкая, живая. Сначала тонкими струями, потом быстрее, забираясь за ухо, пробираясь к шее, к уголку губ. Металлический привкус прилипает к языку, и я машинально пытаюсь сжать губы, но даже на это нет сил.
Я должен чувствовать боль. Должен корчиться, задыхаться, пытаться бороться… но её нет. Совсем. Только странная слабость, липкий холод, пробирающийся внутрь, в самый центр. Кажется, даже сердце стучит медленнее, с глухими, тяжелыми ударами.
Глаза с каждым мгновением моргают всё реже. Веки тяжелые, мир передо мной расплывается, белизна ковра смешивается с кровавыми разводами. Где-то совсем далеко, почти в другой жизни, звучит тиканье часов. Ровное, отстранённое, безразличное. Раз-два… три-четыре…
Я делаю вдох. Он слабый, неглубокий, больше похожий на попытку удержаться на плаву, когда волна накрывает с головой.
Но темнота уже здесь. Она обволакивает меня, крадётся от краёв сознания к самому его центру. Медленно. Неотвратимо.
И тогда я понял — для меня всё закончилось.
Глубокий вздох
"Иногда мне кажется, что моё детство пахло мокрой землей и ржавым металлом. Этот запах преследовал меня с самого утра, когда я босиком бродил по двору, пока брат не вытаскивал меня играть. Тогда я ещё не знал, что эти дни станут тем, что будет сниться мне по ночам.”
Я помню, как солнце било в глаза, когда мы носились по высокой траве за домом. Помню прохладную землю под ногами, влажную от утренней росы, и ветер, что бил в лицо, когда я мчался вперёд. Брат смеялся где-то рядом, лёгкий, шумный, неугомонный.
— Давай, Алекс, ищи меня! — крикнул он, скрываясь за сараем.
Я вздохнул, закатил глаза, но всё равно пошёл за ним. Мне было двенадцать, и я уже считал прятки детской забавой. Но он был младшим. Ему было всего пять. И он смотрел на меня так, будто я умел всё на свете.
После я шагнул за угол, ожидая увидеть его там — прижавшегося к стене, затаившего дыхание, как он делал всегда. Но место пустовало. Только старая деревянная дверь сарая была приоткрыта.
— Макс? — позвал я, заглядывая внутрь.
Тишина.
Внутри пахло пылью, прелыми досками и чем-то ещё — терпким, неприятным, как мокрая тряпка, забытая в углу. Полумрак заглатывал очертания старых инструментов, свисающих с крючков на стенах.
Я сделал шаг вперёд, прислушался.
Где-то в темноте раздался шорох.
Я сделал ещё шаг вперёд, моргнул, пытаясь привыкнуть к темноте. В сарае было прохладно, пахло сыростью и ржавчиной. Где-то в углу стояли старые ящики, сломанный стул, металлические банки, давно покрытые пылью.
— Макс? — позвал я снова, заглядывая за деревянный шкаф.
В этот момент что-то с грохотом рухнуло на пол. Я вздрогнул, сердце бухнуло в груди, а внутри что-то сжалось от резкого звука. Гвозди и куски древесины покатились по полу, подняв облако пыли.
— Макс! — теперь голос сорвался почти на крик.
Я резко обернулся и увидел его.
Он стоял в дальнем углу, прижавшись спиной к стене, широко распахнутыми глазами глядя на меня. Губы дрожали, руки были сжаты в кулаки.
— Эй, что случилось? — я уже собирался подойти, но не успел.
Что-то тяжёлое с силой ударило меня в затылок.
В глазах вспыхнула ослепительная вспышка, резкая боль пронзила голову, а потом всё вокруг рухнуло во мрак.
Я не знаю, сколько времени пролежал в сарае.
Сознание плыло, голова раскалывалась, словно что-то тяжёлое давило изнутри. В ушах стоял глухой шум, а запах пыли и сырости забивал лёгкие. Звуки снаружи казались далёкими, приглушёнными, будто я находился под толстым стеклом.
Резкий толчок в плечо.
— Алекс!
Я слабо поморгал, пытаясь сфокусировать взгляд. Мир передо мной плыл, расплывался в пятна, пока наконец не сложился в чёткое лицо.
Мама.
Её руки тряслись, губы плотно сжаты, на лбу пролегли глубокие морщины.
— Боже, Алекс, что случилось? — Голос у неё был резкий, но в нём слышался страх. — Кто это сделал?
Я открыл рот, но вместо слов вырвался лишь хриплый выдох. Голова гудела, всё тело казалось ватным.
И тут мама огляделась.
— Где Макс?
Вопрос пронзил меня, как удар в грудь.
Я резко попытался приподняться, но тут же накатила дурнота, мир перед глазами качнулся.
Макс.
Воспоминания хлынули разом. Он стоял в углу. Я увидел его перед тем, как…
Я сглотнул, сердце колотилось в груди.
— Он… он был здесь, — голос сорвался на шёпот.
Мама побледнела. Она резко вскочила, её глаза метались из стороны в сторону, будто она пыталась осознать, что вообще происходит. Она снова посмотрела на меня, и в этом взгляде было всё — тревога, страх, надежда, что я сейчас скажу что-то, что развеет её панику.
— Макс! — её голос пронзил тишину двора.
Я медленно сел, стиснув зубы от боли, отдающейся в висках. Голова кружилась, в ушах всё ещё стоял глухой звон, но страх за брата был сильнее. Я попытался подняться, но ноги подогнулись, и я опёрся о стену сарая, чтобы удержаться.
— Алекс, вставай, — мама уже не смотрела на меня, она бросилась к дому, заглядывая под крыльцо, за кусты, в сторону гаража. — Макс!
Я с трудом выпрямился, тяжело дыша. В глазах всё плыло, мир накренился, но я заставил себя двигаться.
Макс не мог уйти далеко. Он был здесь. В сарае. Я же его видел.
Но теперь его нигде не было.
Я побежал вдоль дома, заглядывая за угол, во двор. Мама уже металась между грядками, её руки дрожали, она осматривала каждый уголок, каждое возможное укрытие.
— Макс, если ты где-то прячешься, выходи! — в её голосе слышалось отчаяние.
Тишина.
Лёгкий ветер пробежался по двору, качая листья на деревьях.
Я глубоко вдохнул, провёл рукой по лицу и развернулся, осматривая участок.
Позади нас тянулось кукурузное поле.
Густая стена высоких стеблей, тянущихся к небу, плотная и почти непроходимая. Листья шелестели от дуновения ветра, и этот звук внезапно показался мне слишком громким, таким живым.
Я сглотнул, прежде чем сказать.
— Мам… — голос сорвался, и я прочистил горло. — А если он ушёл туда?..
Мама замерла.
Я видел, как её плечи напряглись, как побелели пальцы, сжимающие подол платья. Она медленно, с каким-то ужасом повернула голову в сторону поля.
Мама рванула с места, едва я успел договорить.
— Макс! — её голос разорвал неподвижный воздух.
Она бежала к кукурузному полю, не обращая внимания на то, что юбка путается в ногах, а ветки кустов царапают руки. Я стоял на месте, наблюдая, как она подлетает к краю поля, не останавливаясь ни на секунду, продолжая звать брата.
— Макс! Ты меня слышишь? — её голос дрожал, срывался, эхом уходил вглубь кукурузных зарослей.
Она замерла у первых рядов растений, а затем резко подалась вперёд, будто увидела что-то. Я заставил себя подойти ближе.
Там, среди густых стеблей, на мягкой земле тянулась узкая примятая дорожка. Кукуруза была смята в одном направлении, как будто кто-то пробирался внутрь, осторожно, но торопясь.
Возвращение
Дождь барабанил по стеклу, сливаясь в сплошной поток, размазывая заоконный мир в серые разводы. Я сидел за старым, потёртым столом, опершись локтями на холодную деревянную поверхность, и лениво листал дело, которое не имело для меня ни малейшего значения. Обычная супружеская измена, дешёвый мотель на окраине, камера с зернистым изображением.
Скука.
Жизнь частного детектива редко бывает похожа на то, что показывают в кино. Это не бесконечные погони и загадочные убийства — чаще всего это пыльные офисы, дешёвый кофе и подглядывание за теми, кто не хочет быть пойманным. Но меня это устраивало. Я привык к рутине, к размеренному однообразию. Это давало мне ощущение контроля.
Прошло двадцать лет с момента, как пропал Макс. Семнадцать лет, как я сбежал из дома, не оглядываясь. Годы стерли детали, превратили воспоминания в размытые пятна. Я научился не думать о прошлом, спрятал его глубоко, под толстым слоем работы, случайных женщин и дешёвого виски.
Несколько месяцев назад в Блэквуде начались убийства. Сначала – редкие заметки в местных газетах, пара строчек о найденных телах. Потом статьи становились длиннее, жертв становилось больше, а полиция топталась на месте. Я следил за этим не потому, что дело казалось мне особенным, а просто из-за любопытства.
Я давно отрезал себя от всего, что с ним связано, но, как ни старался, полностью вычеркнуть его из памяти не получилось. Когда в родных местах происходит что-то настолько громкое, невозможно не обратить внимания. И я обратил.
Читал всё, что мог найти. Анализировал детали, отмечал закономерности. Убийца работал хладнокровно, методично. Выбирал жертв без видимой связи между собой, исчезал, не оставляя полиции ни единого шанса. Возможно, во мне заговорил профессиональный интерес. Или просто что-то внутри требовало ответа.
Я связался с Томом Мейсоном – старым знакомым, когда-то работавшим в Блэквуде. Попросил его держать меня в курсе, если появится хоть что-то стоящее. Он не стал расспрашивать, просто согласился.
Прошло пару недель, прежде чем он дал о себе знать. Поздно вечером телефон завибрировал на столе, разорвав тишину. Я взглянул на экран – номер Тома.
Поднял трубку.
— Есть кое-что, — голос Тома был глухим, сдержанным. Без лишних слов, без привычных вступлений. Я сразу понял — новость дерьмовая.
Молча, ожидал продолжения.
— Получены результаты ДНК, — сказал он. — Нашли на месте последнего убийства.
Сжал телефон крепче.
— И?
Новая пауза. Теперь уже слишком длинная.
— Совпадение, — наконец произнёс Том. — С тобой.
Я не сразу понял, что он сказал. Вернее, понял, но отказывался принимать.
— Чушь, — выдохнул я. — Это невозможно.
— Это не ты, — быстро добавил он. — Но совпадение слишком точное. Кто-то из твоих ближайших родственников. Мужского пола.
В висках застучало.
— Алекс, не загоняйся, — голос Тома стал жёстче. — Это может быть кто угодно. Двоюродный брат, племянник, дальний родственник, которого ты даже не знаешь.
Медленно выдохнул.
— Ближайший родственник, Том, — напомнил я.
— Да, но не обязательно тот, о ком ты подумал.
Я не ответил.
Том говорил логично. По крайней мере, пытался убедить меня в этом. Но внутри уже закрутилась та самая холодная, липкая догадка, которую не выбросишь из головы.
Макс.
Я знал, что это Макс.
Но Том продолжал:
— Не строй себе теории раньше времени. Я просто сказал, что есть совпадение, но это ничего не значит, пока у нас нет чего-то большего.
Слушал его, но уже не слышал.
Если ДНК принадлежало Максу, значит, он был жив.
Или…
Я стиснул зубы.
Или его останки нашли там, в крови, среди улик.
Холод растёкся по позвоночнику.
— Алекс, ты меня слышишь?
— Да, — хрипло ответил я.
— Забудь об этом, пока не будет больше информации. Это просто ДНК.
Просто ДНК.
Только вот если это правда, то Макса нашли, живым или нет.
Через пять минут я уже сидел в машине, прокладывая маршрут до Блэквуда.
Парковку заливал дождь, капли стучали по крыше, стеклоочистители лениво скребли по лобовому стеклу. Я смотрел на экран телефона, на километры дороги, разделяющие меня и город, из которого я когда-то сбежал.
Я не думал.
Не задавал себе вопросов, не пытался осмыслить, что именно меня толкает туда.
Просто повернул ключ в зажигании.
Мотор загудел, и я тронулся с места.
Спидометр замер у восьмидесяти. Дворники лениво скользили по стеклу, оставляя за собой тонкие полосы. За окном тянулась бесконечная лента шоссе — редкие фуры, пустые заправки, приглушённый свет придорожных мотелей.
Семь часов пути.
Я не собирался раздумывать. Не анализировал. Просто поехал.
Руль был тёплым от моих ладоней, пальцы сжимали его крепче, чем нужно. В машине играло радио — тихий, убаюкивающий голос ведущего что-то рассказывал про политику, но я не слушал. Всё, что крутилось в голове, — имя, которое я давно запретил себе вспоминать.
Макс.
Я не знал, что жду в Блэквуде. Не знал, найду ли там ответы или только новые вопросы.
Но дорога туда уже началась. И назад я не сворачивал.