Екатерина вторая

1. Рождение

В студеную зимнюю пору родилась Екатерина вторая. Не та, которая стала Российской императрицей Екатериной Великой, эта Екатерина совсем не королевских кровей, а чисто крестьянских. И великой она не станет, потому как ее будут называть Катя-маленькая, ведь в семье уже есть одна Катя – большая….

А в тот день Повитуха и кума Меланья увели роженицу в баню.

- Ну, Матрена, поднатужься, ребеночек уже пошел, давай-давай! – командовала повитуха.

Роженица Матрена, тридцатилетняя опытная в этом деле женщина, протяжно выдохнула, замычала и выдавила из себя маленькое существо.

- Ух ты, какая мелкая! Живая ли? – спросила кума Меланья, которая в таз теплой воды наливала, чтобы младенца обмыть.

- Живая, маленькая, правда, но мал золотник, да дорог – повитуха шлепнула ребенка, тот и запищал – шустрая и невредная, мамку не намаяла, легко вышла. Принимай, Меланья, девчонку. А я Матреной займусь. Как ты, мамашка?

- Ничо, бывало и похуже – пролепетала Матрена – что ли девка? Григорий парня хотел.

- Вот ведь горе муж Григорий, лучше хуже, да Иван – хохотнула Меланья – все они сынов хотят. А без баб прожить не могут.

Новорожденная была завернута в материнскую рубаху и принесена из бани в дом, где уже ожидали появления нового ребенка две девочки: Катя четырнадцати лет и девятилетняя Дуня, а их младший брат Сава спал на печи и в ус не дул.

- Да, моя кукла и то больше – удивилась Дуня, заглядывая в зыбку, куда новорожденную положили.

Матрена, дабы не осквернять своей нечистотой супружескую кровать, прилегла на широкую лавку и сказала:

- Теперь это твоя кукла. Будешь ее нянькой.

- А чо я-то? Пусть вон Катерина ее нянчит – захныкала Дуня, за что получила от старшей сестры подзатыльник.

- Я уже Саву вынянчила, теперь твоя очередь!

- У Катерины своих дел по дому хватает. Она – уже невеста, скоро своих деток нянчить будет. А ты давай, Дуняша, учись. Пригодится.

 Дуня, недовольно надув губы, заняла пост возле зыбки. А старшая Катерина вынула из печи чугунок, запах вареной картошки поплыл по избе.  Как раз вовремя. В сенях топот раздался, распахнулась дверь и хозяин, смуглый бородатый мужчина, вошел в дом, за ним два сына–подростки Кузьма и Трофим. Они из лесу приехали, дров привезли, замерзли. Катерина торопливо на стол собирала, пятилетний Сава на печи проснулся, началось движение. Хозяин образам поклонился, на жену покосился. Она осторожно на лавку присела. Была когда-то Матрена белокурой статной молодухой, но за шестнадцать лет семейной жизни стала бледной изможденной старухой. 

- Что лежишь, Мотя? – спросил муж. Сам он крепкий, жилистый, черный волос с проседью.

- Родила я, Гриша. Бог послал дочку… Как назовем?

- Как Бог скажет, так и назовем – ответил глава семьи, и протопал в красный угол, там под иконами книги старинные лежали. Одну из них аккуратно взял Григорий, открыл «Святцы -месяцеслов», пролистал, и зачитал:

- Екатерина… Евдокия.

Средний сын Трофим хихикнул.

- Так у нас уже есть они.

Сестры Катя и Дуня друг на друга глянули вопросительно.

- А других имен там нету? – поинтересовалась жена слабым голосом.

Григорий почесал затылок.

- На сегодня других нетуть… Надо было в другой день рожать.

- Дык как же, Гриша, коли приспичило… - начала было оправдываться жена.

Но Григорий уже решение принял, нечего долго думать, пора за стол садиться.

- Будет Екатерина вторая.

Таким образом, и появилась в семье крестьянина Григория Слободцева дочь Катя-маленькая. А если человеку говорить каждый день, что он маленький, так маленьким он и останется, поэтому и выросла Катя роста невысокого, про таких говорят метр с кепкой или полтора в прыжке. А вот первая Катя была смуглая красавица, и стройна, и высока. Но младшая Катя старшую Катю не запомнила, потому как через четыре года Екатерина первая исчезла…

2. Свадьба Кузи

Старшему сыну Слободцевых Кузьме девятнадцать исполнилось, весь он в отца пошел, и лицом, и повадками, смуглая кожа, волосы черные, глубоко посаженные глаза, карие. Невесту ему из соседней деревни привезли – девушка молодая, пышнотелая, не в бедной семье росла. Коса толстая длинная, глаза синие. Григорий подумал, вот и Матрена такая была - кровь с молоком, двадцать лет назад. Сейчас у них шесть детей в живых осталось: три парня и три девки.   

Праздновали свадьбу с размахом, широко, чтоб перед соседями и новой родней не стыдно было. Катя-маленькая с братом Савой на печи сидели, выглядывали, велено было под ногами не путаться. Нянька Дуня и Катя – большая на столы накрывали, угощения подавали гостям.

А когда стемнело, веселье было в самом разгаре, старшая сестра схватила Дуняшу за руку, за сарай увела.

- Ты чего, Катька?

- А ничего. Уезжаю я.

- Куда? Зачем? – удивилась Дуня, глупо хлопая глазами.

- Замуж выхожу, убегом.

- Бога побойся, тятя не простит – пролепетала Дуня.

- Не простит, и не надо. А я за любимого замуж хочу, а не за рыжего Ефимку. Прощай, сестрица, не поминай лихом. А Ефима себе забирай, он ведь тебе глянется.

Катерина узел подхватила, что в сарае загодя спрятала и в проулок побежала, Дуня за ней.

- А как же?..

- Никому не говори, ты ничего не знаешь! – крикнула напоследок Катерина, в проулке ее двуколка ждала, и барин молодой в костюме городском руку ей подал, в повозку подсадил, и умчалась та повозка в неизвестном направлении, растаяла в темноте ночи, только ее и видели. Дуня лишь успела перекрестить ее вслед.

- Катька, ты дура, прости тебя, Господи!

Вот так была сестра и нет, сестры. Красивая выросла Екатерина первая, воистину царевна, говорили про нее. Спину ровно держала, профиль четкий, коса черная, глаза большие, смотрит свысока. Заприметил ее барин приезжий. В соседнем селе имение богатое располагалось, к тамошнему барину друг в гости приехал, гуляли, пировали, на охоту, рыбалку ездили. Вот и попала на глаза деревенская красотка тому гостю… А жених у Катерины был здешний деревенский Ефимий, на год ее моложе – он и ростом невысок, и лицом непригож. Рядом с невестой своей он выглядел шутом возле королевы. Катя надменно на него поглядывала, да, разве ей такой жених под стать? Но как тятя сказал, так тому и быть. Но не покорная оказалась Екатерина, собрала свои вещи в узел, да и сбежала с барином.

Не сразу спохватились родители в свадебной суматохе, что старшая дочь упорхнула из гнезда. Опозорила семью. Григорий на Матрену воззрился злобно.

- Как ты, мать, не доглядела?!

Потом на Дуню взгляд перевел:

- Ты знала?! Скрывала? Помогала ей?!

- Нет, тятенька, не знала ничего – мотала головой Дуняша.

Хотел отец ее выпороть на всякий случай, да рукой махнул в бессильной злобе.

- Сами виноваты, передержали девку, ей ведь восемнадцать уже… Эх… Ну этих-то сразу, как созреют, отдавать будем – он кивнул в сторону Дуни и Кати-маленькой, которая в испуге жалась к няньке, не понимая за что тятя ругается.

- А Катерину-большую я проклинаю! Не дочь она нам, имя ее запрещаю произносить, не вспоминать, не говорить о ней больше не желаю. Все!

Домочадцы, опустив головы, выслушали решение главы семейства, и с этого дня про Екатерину первую забыли.

Ефимий Захаров, жених исчезнувшей Екатерины, хоть и невзрачный, зато веселым балагуром был, на балалайке играл на молодежных посиделках, он нисколько не огорчился, что невеста его кинула, есть же другая сестра, попроще. Так и сказал своим родителям, Катерина-то больно спесива да норовиста, такую воспитывать да воспитывать пришлось бы, а Дуня молодая, послушная будет. Родители его согласились, и то верно, и приданое, что Катерине причиталось к Дуняше перейдет по наследству, пусть Слободцевы раскошеливаются за «моральный ущерб», семейству Захаровых нанесенный. За столом переговоров отец Ефимия и Григорий все обсудили, обговорили и стала Дуняша в невестах Ефимия числиться…   

  Между тем в доме поселилась невестка по имени Аглая, и всю домашнюю работу, что выполняла Катя-большая благополучно сложили на нее, а также часть обязанностей Дуни на нее перекочевала, зачем дочь утруждать? Скоро и ей выпадет нелегкая женская доля в чужой семье жить, и там ее никто жалеть не станет.

- Ой! Слушай, Троша, наша-то Аглая шибко злая. Грубит, хамит. Непорядок – говорила Дуня брату среднему Трофиму, тот в сарае табуретки чинил – отец распорядился.

- Ты сама к ней цепляешься, вот и огрызается – заметил Трофим, вполне себе рассудительный парень. Дуне не понравилось, что брат на сторону пришлой Аглаи встал.

- Опаньки! А чего это ты за нее заступаешься, Троша? То ли глянется она тебе? Было у вас чо?

- Дура ты Дунька. Мелешь чо попало, язык без костей.

- Дура не дура, а видела, как на сенокосе вы с ней сено метали, и друг на дружку очами зыркали.

- Никто не зыркал…

- Ну-ну…

Что сказала Дуняша старшему брату Кузьме, в каких выражениях, кто знает? Только на следующий день молодая жена фингалом себе дорогу подсвечивала.

- Ой! Аглая, а что это у тебя? Синяк ли чо ли? – интересовалась Дуняша – не иначе упала? На кулак? Али как?

- Нет. О косяк ударилась – ответила Аглая, затравленно глянув на золовку.

Невестка повязала голову платком, подхватила ведра с коромыслом, поспешила к реке по воду. Лето засушливое выдалось, а огород полива требует.

- Ну-ну, ты уж поосторожнее, Аглаюшка, у нас косяки такие – неровные, а ты бабенка справная, не проходишь! Смотри там на речке с плотиков не свались ненароком! – крикнула ей во след Дуняша, довольная собой. А-то ишь ты, приехала из другой деревни и будет тут командовать.  

Быстро молодая жена из пышнотелой девушки в худосочную бледную тень превратилась.

Екатерине – маленькой седьмой год пошел, когда Матрена родила еще одного ребенка, на этот раз повезло - родился мальчик, назвали его Роман. Няня Дуня в тот год замуж вышла за Ефимия. Мать посмотрела на самую младшую дочь с грустью, уж больно мелкая, справится ли, но назначила ее нянькой для Романа. Катя без лишних слов забралась на лавку возле зыбки, она уже знала слова песни:

3. Переезд

Старшему брату Кузьме очень хотелось отделиться, жить своим домом. Но проблема была – надо   земельный надел ему отделить, а земля давно вся распределена. Негде развернуться молодому мужчине в полную силу.

- Отец, прошу, дайте свое благословение. Хочу переехать за Урал. Друг мой Фадей пишет своим родичам: земли там много, наделы дают, даже займы «Крестьянский банк» выделяет на хозяйство – обратился Кузьма к Григорию.

Отец сразу ответа не дал, думал. С отцом Фадея сначала посоветовался, что да как. Он и сам понимал, что отделять нужно старшего сына. Не гоже взрослому семейному мужику с родителями жить, тем более теперь у Григория еще трое сынов имеется. Второму сыну Трофиму уже восемнадцать исполнилось. Дом построить можно, а вот клочок земли, что Кузьме причитается, чего на нем вырастишь?

- Поезжай, Кузьма, даю свое отцовское благословение на переезд. И денег дам. У банка займы не бери, соблазн это – чужие деньги брать, не заработанные. Не гоже телегу вперед лошади запрягать.

Так решено было отправить Кузьму с Аглаей в далекий путь, на новое место жительства.

Катерина и три брата остались с родителями. И все было хорошо. Отец с Трофимом и Савой в поле работали, мать по хозяйству хлопотала, Катя за мелким братом приглядывала да Матрене в огороде помогала. Изредка письма издалека приходили от Кузьмы. Деревня та называлась Дубравка, и Катя представляла себе сказочный дуб. Дом они там новый отстроили, большой просторный, Аглая сына родила.

Через два года война началась, и Трофима в солдаты забрали. Все плакали, и Катя слезы лила, жалко брата, хороший он был… Почему был? Потому что через год его не стало, погиб в бою с немцами. И все вокруг рыдали.

- Гады, эти немцы, зачем Трофима убили? – вопрошала Катя, вытирая уголком черного платка свои слезы.

- Война…

А где война, там и голод, и беда не приходит одна. Внезапно ушел в мир иной отец. Ночью, почувствовав себя плохо, он встал на колени пред образами, помолился, и рухнул на пол…

И семья рухнула, осталась Матрена одна с тремя детьми. Сразу почернела, совсем сникла женщина в сорок с небольшим. Черное платье, черный платок, сухие глаза.

- Мама, а ты… не помрешь? – спросила Катя.

Матрена встрепенулась, посмотрела на дочь недоуменно.

- Нет, Катюша, нельзя мне. Вы еще маленькие… но, если что, ты уж Ромку-то не оставляй.

«Что значит, если что?» - с тревогой подумала Катя. Пятилетний Роман, самый младший, матери любимчик, светленький голубоглазый, а Катя и Сава – темно русые, темноглазые, круглолицые больше на отца похожие.

Из далекой Дубравки письмо пришло. Мать и Катя читать не умели, а Сава у отца научился, он письмо и читал, хоть по слогам, но все же. Кузьма звал мать к себе. «Что Вы там, мама, одна делать будете? Отдайте дом Дуняхе и переезжайте к нам, места всем хватит. Сава мне на пашне помогать будет, Катя с нашими детьми водиться. Будем жить, как раньше, одной большой семьей» - писал Кузьма. Пришла та письмо послушать нянька Дуня. Ей эта идея с переездом очень даже понравилась. Жила она с Ефимом Захаровым с его родителями, а тут такая удача, если дом отцовский освободится, будет Дуня сама себе хозяйка. Побежала к мужу советоваться. Он это дело одобрил, и началось… Мать боялась насиженное место покидать, а Захаровы талдычили:

- Дело Кузьма советует, с ним не пропадете. Крепкое хозяйство, новый дом. Вот и Фадей Зиновьев там живет, не жалуется.

И Матрена решилась.

- Поедем к Кузьме, в Дубравку.

 В тот год Катя «омолодилась» на два года. Ей было уже одиннадцать на момент отъезда. С легкой руки Ефима, ей выправили документ, по которому она не достигла еще 10-летнего возраста, чтобы могла проехать в поезде по детскому билету.

- А что, Матрена Потаповна, зачем Вам деньги переплачивать? Катька Ваша мелкая, кто скажет, что ей двенадцатый год идет, сойдет за ребенка – говорил сообразительный зять, и жена его, Дуняха, согласно кивала головой: все верно.

Матрена, собрала вещи в узлы. Быки, запряженные в телегу, повезли их на железнодорожную станцию. Ефим доволен: земля и дом тестя в его владения перешли. Хозяин!

Он посадил тещу с детьми и узлами в поезд и с чувством исполненного долга погнал быков обратно в деревню.  

Маленькая Катя, прижимая к себе порученного ей Ромку, с любопытством вертела головой, памятуя мысль, что, если кто спросит, сколько ей лет, отвечать, как мамка велела.

На встречном направлении ехали составы с солдатами на фронт. А в их поезде везли раненых с войны… Колеса стучали, на остановках мать посылала Саву за водой с чайником, и Катя каждый раз боялась, а вдруг поезд поедет, а Савка отстанет. Но вода была необходима в духоте и тесноте. Ехали двое суток, и наконец, проводник сказал им, чтоб собирались на выход, скоро их станция…

Не станция, а полустанок среди лесов.

- Остановка три минуты, не задерживайтесь.

Узлы в тамбур вынесли. Катя боялась: подножка в вагоне высокая, а сама Катя ростом мала, как она успеет из поезда выскочить? С замиранием сердца ждала она, когда движение прекратится, заскрипели колеса, затормозила длинная железная махина. Первым на землю Сава выпрыгнул, от матери узлы с добром принял, а потом мать, у Кати младшего сына взяла. Глазенки у Кати округлились от испуга, высота…

- Слазь скорее, не стой! – гаркнул проводник.

А снаружи солдат возник, в шинели, и руки протянул.

- Давай, мелкая, я тебя приму.

Катю подхватили сильные руки, вскоре ее ноги оказались на твердой земле. Проводник убрал подножку, и поезд с шумом тронулся дальше. Матрена и трое ее детей остались на полустанке. Рядом с ними оказался молодой солдат, он вышел из соседнего вагона, и увидев испуганное лицо деревенской девчонки, решил помочь.

Матрена озиралась по сторонам. А куда дальше? Кузьма писал, что встретит, а нет никого. Только молодой мужик незнакомый. Матрена забоялась. И погода нерадостная была – дождик моросил весенний, мелкий противный.

4. Дубравка

- Зачем Вы, мама, с этим Платоном пошли? Надо было ждать меня – заявил Кузьма и Матрена, узнав знакомый тон, слегка смутилась. Также с ней покойный муж разговаривал.

- Прости, Кузьма. Я как-то растерялась. А мужик этот Платон, что разве плохой человек?

- Да, мама, не хороший. Безбожник, креста на нем нет. Не надо с такими знаться.

- Ой, святый Боже, святый крепкий… - запричитала Матрена, перекрестясь – а по виду ведь не скажешь, он ведь солдат, как наш Троша покойный… царствие небесное, вечный покой…

Мать и сын, обратившись к образам, принялись усердно молиться, жена Кузьмы Аглая и дети тоже присоединились. Потом сидели за столом, Кузьма во главе. Катя недоумевала почему старший брат сказал, что с Платоном не надо знаться. Сам с ним разговаривал, по ручке здоровался, про службу спрашивал, про войну беседовал, новости деревенские обсуждал. Приехали в деревню, Платон ловко спрыгнул с телеги, закинул свой мешок за плечо, поблагодарил Кузьму, попрощался, рукой взмахнув, улыбнулся широко и пошагал вдоль по улице.

Дом у Кузьмы с краю. Забор высокий, дом большой, просторный. Напротив, через улицу такое же подворье Фадея Зиновьева, он друг Кузьмы, росли вместе, потом Фадей переехал и Кузю сманил. Фадей пришел с женой и дочерью односельчан встретить, тоже за стол сели, послушать, что Матрена расскажет про деревню родную, про родственников и знакомых. Кате скучно было взрослые разговоры слушать. Фадеевой дочери Варе тоже погулять хотелось.

- Варька! Коров иди встречай – скомандовал Фадей.

- А пусть Катюха со мной идет, я ей деревню покажу – предложила Варька.

- Пущай идет, привыкает – кивнул головой Кузьма.

Ромка мелкий уснул на лавке, притомился в дороге.

Варька повела свою новую подружку по улице. Деревня Кате понравилась. Чистая аккуратная. Дома высокие, крыши тесовые. А в центре деревни терем волшебный стоял, Катя остановилась и, рот раскрыв, смотрела на него.

- Эй, Катюха, чего застыла?! – засмеялась Варя.

- Что за дом такой красивый?

- А, это! Тут живет самый богатый мужик Никодим Богатиков, у него жена, два сына и дочь-красавица…

Дом и ворота расписными узорами разукрашены, каких только вензелей и фигур там не было. «Вот бы в тереме таком пожить бы» - размечталась Катя, а Варя давно к этому дому привыкшая, за руку ее потянула.

- Идем…

Вышли на пригорок, вид с него открывался на реку, а за ней леса и поля. Девчонки, мальчишки сбежались, сели в кружок, на новенькую поглядывают, кто такая, откуда. Варя деловито отвечала:

- Это Катя. К Слободцевым – пришлым приехала.

Катя уже поняла, что в Дубровке есть свои Слободцевы. А их семья пришлыми зовется.

- Коровы идут! – зычно крикнул какой-то паренек. И босоногая ватага побежала навстречу. Варя степенно поднялась с бревешка, на котором сидела, платочек поправила, Катя повторила ее движения, и девочки направились встречать стадо. Коровы протяжно мычали, спешили домой, мотали головами, отгоняя мошкару.

- Ой, наши, как всегда, в хвосте тащатся – посетовала Варя, и правда, все стадо прошло, а группа крупно рогатых животных, принадлежащих Кузьме и Фадею, не спешили, впереди черная корова Ночка, за ней бык Буян, еще три коровы, два теленка.

А за ними паренек-пастух босоногий, волосы белые, слегка волнистые, глаза большие, голубые, лучистые, рубаха, кушаком подпоясана. В руке кнут, рядом собака-овчарка, язык высунула, идет хвостом помахивает лениво.

- Здорово, Варвара! Ваша Февралька опять сбежать хотела, что за глупая скотина – сказал пастух.

- Здравствуй, Степа. Ну вот така она Февралька, чо поделашь – пожала плечами Варя.

- Это кто ж с тобой такая? – кивнул на Катю паренек.

- Катя ее звать, Слободцева.

- Да ну? Прям так и Слободцева?!

- А что я врать что ли буду. Кузьмы Григорьевича сестра. Сегодня приехала с братьями и мамкой, на поезде – доложила обстановку Варя.

- Понятно… А я Степан… стало быть, Слободцев. Однофамильцы мы с тобой, Катюха.

Катя чуть заметно покраснела, что ответить парню не знала. Возрастом он был, как брат Сава, лет пятнадцать. А уж красоты такой она не видала: лицо, фигура, все как надо… Он прошел мимо Кати, улыбнувшись, собака за ним.

- Степка у нас красавец, всем девчатам глянется – сообщила Варя и стеганула вицей Февральку.

- Эй, ты дура комолая, зачем из стада убегаешь?! У-у! Морда наглая!

Февралька ускорила шаг, покосившись на строгую хозяйку… Так Катя познакомилась с однофамильцем своим Степаном, и очень он ей понравился.

От жены Кузиной – Аглаи получила она поручения: за детьми пригляд, был у Кати один подопечный Ромка, к нему еще Колька и Нюрка добавились – племянники; а также коров утром в стадо угнать, вечером встречать, днем огород прополоть. Но Катерина, к работе привыкшая, хоть и ростом мала, да расторопна. Спать ей велели на полатях с детьми.

- Ну вот, Катерина, скажи на новом месте приснись жених невесте – посоветовала Аглая, и Катя послушалась, прошептала тихо: «На новом месте приснись жених невесте» да и уснула сразу.

Ночью снился ей длинный сон про все, что было в этот насыщенный событиями день, как несет ее на руках солдат Платон прямо с поезда да в терем расписной красивый. Поставил на крыльцо резное и сказал:

- Вот, мелкая, дом твой отныне. Будешь здесь со мною жить, кашу варить, печи топить. Сделаю своею женою.

- Не буду я твоей женой! Креста на тебе нет! Брат Кузьма не отдаст меня за тебя!

- Эх ты, мелкая! Да то ли я кого спрашивать стану?! Все в моей власти! Ха-ха-ха!

Расхохотался солдат смехом диким, а на голове его рога выросли и глаза зеленым огнем полыхнули.

- Да ты Дьявол! Господи помилуй! Отче наш, иже еси на небесах…

Отшатнулся он от нее, молитвы испугавшись, а Катя что есть мочи побежала от терема того.

- Врешь, мелкая, от меня не уйдешь! – услышала вслед.

- Дьявол! Помогите! – кричит Катя и видит, как ангел с неба спускается, крыльями белоснежными помахивая, смотрит глазами небесно-голубыми. А лицо его ей знакомо – это Степан.

5. Степан

Порядки в доме Кузьмы такие же, как и у отца были. Только хозяйка в доме теперь Аглая, а мать уже так, приживалка, ну и дети ее тоже. Сава в поле с Кузьмой работал. Катя в огороде и с детьми, Матрена по хозяйству в доме.

Катя с соседкой Варей подружилась, а брат Сава со Степаном познакомился.

Слободцевых в деревне Дубравка было две семьи и различали их просто. Семья Кузьмы назывались пришлыми, а семья Степана Кожемяки. Отец Степы – Семен мастер был по выделке шкур, жители всех соседних деревень несли к нему шкуры. Степан тоже готовился продолжать династию. По воскресеньям Семен - Кожемяка запрягал своего гнедого коня в телегу на рессорах и увозил семью в соседнее село Сосновку на службу. Семен Кожемяка и его жена Мария были людьми набожными, трое детей: две дочери и сын, садились в телегу и ехали в село.

Там на службе Степан мог видеть Катерину, маленькую девчонку из семьи пришлых Слободцевых. Ее брат Кузьма – серьезный бородатый мужчина, а Сава - друг, они ровесники. И чем зацепила маленькая девчонка привлекательного парня Степу – Кожемяку, кто знает. Однажды Варя заметила, как переглядываются Степан с Катей и заявила:

- Эх, подруга, зря ты на Степку глазами зыркаешь. Есть у него невеста. Не нам с тобой чета.

- Кто… его невеста? - спросила Катя.

- Знамо дело кто, Аксинья Богатикова. Та, что в тереме живет, у нее, знаешь, какое приданное? У-у-у!

- Не вой, волки с лесу прибегут – буркнула Катя.

Конечно, на приданное ей рассчитывать не приходилось. Был у нее узел с добром, но кого этим удивишь? А как насчет скотины, коровы там, лошади, на это уж замахиваться не следует. Не так богато они живут…

Странно, что Степану нравилась Катя, миниатюрная девочка, шустрая, симпатичная.

После церковной службы мужики собрались в кружок порассуждать о политике, все были озабочены. Власть царя, наместника Бога на земле, закончилась, следовательно, придет в скором будущем Антихрист, а там и конец света близок…

Вернувшись в Дубравку, Семен Кожемяка вручил сыну готовые шкуры.

- Поди-ка, Степа, к Богатиковым, унеси товар, деньги возьми, как договаривались.

Степан отправился в терем расписной, и тут же столкнулся с Аксиньей, на ней сарафан нарядный, алые ленты в косе, глаза круглые, щеки румяные, пышный бюст, широкие бедра.

- Здравствуй, Аксинья. Дома ли, Никодим Митрич? – спросил Степан.

- Здравствуй, Степа, проходи в дом, чаем угощу…

- Не досуг мне чаи гонять, Аксинья. Мне бы за работу деньги получить, тятя велел.

- Так ведь тятенька мой в лавке, купец к нему приехал из города. Что, тебе стоит обождать маленько? – спросила Аксинья, надув капризно пухлые губки. Нравился ей Степашка. Отец бы ей именитого жениха нашел бы, да очень ей за Степку замуж хотелось.

Пришлось Степану пройти в дом красивый, все там чисто и богато. На лавке за столом сидел младший сын Никодима, тщедушный бледный паренек Петруша, жиденькие волосы, узкие плечи, подслеповатый взгляд светло-голубых глаз. Он читал книгу в кожаном переплете. Был Петруша болезненным с детства, на улице с мальчишками не бегал, сидел дома грамоту постигал, книги читал.

- Здравствуй, Петр. Все читаешь?

-  Здравствуй, Степан. Читаю, книга дюже интересная.

- Ну-ну…

- Петруша, сходи к тяте в лавку, узнай, когда вернется в дом. А-то вот Степушка торопится куда-то.

- Хорошо, Ксюша. Схожу – согласился брат, и отправился в лавку, что располагалась рядом с теремом. Степан остался наедине с Аксиньей. Чувствовал он себя неуютно, как овен на закланье. Нет, она, конечно, хороша Аксинья – красивая, статная и приданное у нее хорошее, а вот не лежит душа. Отец ее Никодим сильно властный, будет в семью дочери нос совать, умные советы давать. Не быть Степану при такой жене полноправным хозяином.

Между тем, Аксинья гостя дорогого за стол усадила, чаем запашистым угостила, сахар вприкуску, такая вкуснота, сдоба пышная, белая. Хорошо питаются Богатиковы.

Прибежала служанка их Васса, приживалка.

- Ой, Аксиньюшка! Хозяин велел на стол накрывать, угощения подавать. Купец городской на ужин у нас остается.

В тереме движение началось. Жена Никодима – пышная Доротея встала с перины пуховой, после обеда она почивала, принялась командовать процессом. На круглый стол скатерть нарядную постелили, разносолы из погреба достали…

- Похоже, я не ко времени – произнес Степан и удалился, Аксинья огорчилась.

- Степ, а Степ, ты сегодня на посиделки-то придешь? – спросила она у парня.

- Не знаю… Дел много, отцу помогать буду в мастерской – ответил он.

Ушел из терема недовольный собой, что отец скажет? Надо было дождаться Никодима, деньги забрать, да там купец, суета…

Проводив до ворот Степана, Аксинья вернулась в дом и мать тут же велела ей привести себя в порядок, чтобы понравиться молодому купцу, что приехал к отцу.

- Зачем я должна ему нравиться?

- За тем, что он молод и богат. И живет в городе.

- Ну и что?

- А ничего. Зачем тебе Степка Кожемяка?

- Мне он нравится.

- Мало ли что…

А тут и Никодим Митрич с купцом пришли. Лет тридцать тому купцу, волосы напомажены, аккуратно на прямой пробор уложены, бородка, усики, костюм тройка.

- Знаете, Никодим Митрич, в соседнем уезде мобилизация прошла, в войско Верховного правителя мужиков забирали и коней тоже, у вас-то вижу хорошие лошадки… - говорил купец – как бы не попали на службу.

- Так для доброго дела и лошадей не жаль… Лишь бы власть большаков к нам не пришла.

Увидел купец Аксинью и остановился в восхищении.

- А это дочка моя Аксинья, грамоту знает, рукоделием увлекается.

- Приветствую, вас, Аксинья Никодимовна – учтиво поклонился купец – Альфред Макеевич, к Вашим услугам.

- Очень приятно, Альфред Макеевич – чуть присела в реверансе Аксинья, так ее воспитательница научила, она говорят, благородного сословия была, да бедна только. Никодим ее из города привозил, чтобы дочку манерам обучить.

6. Ссора

Тяжелые времена настали. Брат Сава в армии. Отряд красноармейцев в деревню прискакал на продразверстку, все дома обошли, все сараи перерыли, сгружали на телеги зерно и съестные припасы, скот угоняли. Вой стоял над деревней.

- А вы как хотели? В стране голод, мор, а вы тут жировать будете?! Не получится, граждане крестьяне! – сказал красный командир и для убедительности в воздух пульнул из нагана, народ в испуге шарахнулся. Все помнили, как белая армия Колчака добро реквизировала, хороших коней в армию забирали, так Фадей Зиновьев не захотел своего любимого рысака по кличке Ворон отдавать. Белый офицер Фадея в упор застрелил, и коня забрали, сопротивлялся Ворон, брыкался, так его до крови отхлестали, но с собой на станцию увели. Там все деревенское добро реквизированное погрузили в вагоны и уехали. Тогда это была реквизиция, сейчас продразверстка. Все время что-то забирают. Не успевал народ новые слова запоминать.

Кузьма Григорьевич почерневший, похудевший, обсуждал с Матреной и Аглаей дела насущные.

- Нам бы хоть Саву из армии дождаться, да и уехать отсель подалее в Сибирь, в леса, уйти от власти дьявольской – говорил Кузьма.

- Да куды ж мы поедем, на чем, Кузя? – сокрушалась Матрена – коня и того нету. Одна худенькая коровенка и осталась. Все отняли, слуги антихристовы.

- Да хоть пешим ходом – пробурчал хозяин, - силов боле нету, смотреть на это все.

Жена его Аглая, не подговаривалась, грустная сидела, пряжу пряла. Схуднула тоже, поникла с тех пор, как сынок первенец Коленька, лебеды объевшись, помер. Младший сын Матрены Ромка и Кузина дочь Нюрка на улице играли, а Катя в дом вошла, отчиталась бойко.

-  Корову подоила, молоко процедила. Матушка, Кузьма, позвольте с Варей на вечерки сходить?

- Ишь ты, шустрая какая, с Варей на вечерки. Сидели бы дома, пряжу пряли, половики ткали. Грех это на посиделки бегать – заявил Кузьма.

Катя голову вниз опустила, ей уж семнадцать исполнилось, темно-русые волосы в косу толстую заплетены, личико круглое, глаза темные, губы алые, молодая, ладная девчонка, ростом мелкая, но проворная.

- Так мы недолго там посидим, да и домой, а пряжу я напряду.

Посмотрел на нее Кузьма с грустью. «Вот ведь еще забота, как бы Катюху с рук сбыть, вроде всем хороша девка и работящая, и симпатичная, да Бог росту не дал, а жена должна крепкой быть, чтобы детей родить и в полную силу работать, вот кто ее возьмет?» – недоумевал Кузьма.

- Ладно, так и быть, иди, прогуляйся, да недолго, да веди себя пристойно, не позорь семью нашу.

- Как скажешь, Кузьма Григорьевич – ответила Катя.

- Да. И вот еще что. Завтра с утра пойдете с Варей и Романом, к Богатиковым сено собирать. Подзаработаете там. Я договорился.

- К Богатиковым? – удивилась Катя.

- Да. Никодиму Митричу работники нужны. Сена много накосили, до дождя прибрать надо. А вам нече без дела слоняться, хоть пользу принесете. Никодим обещал зерном заплатить. Все. Иди.

Кате дважды повторять не надо, как ветром сдуло.

- А откель у Богатиковых зерно? – поинтересовалась Матрена.

- Откель, знамо дело, припрятал. Ох и хитрый мужик, Никодим. Богатство к дуракам не приходит… - вздохнул Кузьма.

- Зря, наверно, Катьку на гулянку отпустил – вдруг вмешалась в разговор Аглая – пробегают, завтра проспит на работу.

- Ниче, молодая. Выспится. Пусть на людях бывает, пора ей жениха присматривать. И кто ж возьмет кнопку такую?

- Мал золотник, да дорог – сказала Матрена, голову опустив, чувствуя себя виноватой, что родила такую мелкую девчонку, остальные-то дети все справные получились, одна Катерина маленькая.

- Что-то никто к этому золоту не сватается – заметила Аглая, усмехнувшись, но встретив недовольный взгляд своего мужа, замолчала пристыженно.

- Не пришло ее время значит, тем более по метрикам она на два года моложе своих лет. И кому это в голову пришло Катьку так омолодить? – хмыкнул Кузьма.

- Так это Ефимий, царство ему небесное, посоветовал, чтоб на билете сэкономить.

- Да уж, Ефимий… Скупость – не глупость, но скупой дважды платит. Прости меня, Господи.

Все трое перекрестились, поминая Ефимия, покойного мужа сестры Дуни, на войне погибшего. Помолившись о душе Ефимия, Кузьма продолжил разговор:

- Теперь вся власть у тех, кто без креста. Мужики сказывали в Сосновке сельским старостой Платона Дубровского назначили. Он будет всей округой нашей управлять. Говорят, церковь скоро закроют.

Матрена и Аглая в испуге начали креститься.

- Как же так, Кузя?! Что же, это будет? – спросила Матрена.

- Светопреставление… А еще в деревне нашей избу-читальню открыли, и велено всем неграмотным туда ходить, чтобы читать научиться. И даже бабам!

- А бабам-то зачем? – удивилась Матрена.

- А кто их поймет, этих большаков? Чтобы не холсты пряли, а книги бесовские читали… Как бы Писание Божие не отобрали, с них станется, спрятать бы надо – Кузьма перекрестился и на образа покосился, там на полке, под иконами церковные книги хранились. Отец Григорий в свое время научил сыновей грамоте, а дочерям эти знания ни к чему – детей рожать не по азбуке будут, а как мать-природа научила, ну и кого Бог даст, а многих и обратно приберет, так заведено…

Подруга Варя ждала Катю на лавочке у своего двора.

- Ну что? Отпустили тебя?

- Да, отпустили. Ты слышала, завтра мы идем батрачить на Богатиковых? – спросила Катя у подружки.

- Ну да. Мать сказала – кивнула головой Варя – интересно, нас в дом пустят или сразу на работу повезут? Любопытно, как у них там, говорят, дюже богато.

- Не знаю… Идем.

Варя поднялась с лавочки. Она была на год моложе Кати, но на голову выше, крепкая, такая какая и нужна в жены. Поэтому Кузьма выбрал ее в невесты для Савы, вот вернется брат из армии и женится на Варваре Зиновьевой. А за кого выдать Катю он не знал, а Катя надеялась, ждала Степана, он тоже в армии служит. Перед самой отправкой, он выбрал момент и сказал:

7. Женихи

- Добрый вечер, мелкая – раздался мужской голос. Перед Катей возник Дубровский.

- Здрасте, Платон Иванович. Напужали меня. Нехорошо обзываться. Вы все-таки начальник – произнесла девушка сердито.

- Ну извиняй, Катерина. Виноват. Ты уже не мелкая, выросла. Красавица стала. А я все тебя девчонкой несмышленой помню. А что же ты ночами одна по деревне бродишь? Кузьма Григорьевич позволяет? Он ведь сильно строгий мужчина.

- А кого мне бояться?

- И то верно… Но давай-ка я тебя провожу.

- Не хорошо это, чего меня провожать? Я сама дорогу знаю, не заблужусь.

Катя растерялась. Что это он провожать напрашивается и чего вдруг на пути возник? Если Кузьма узнает, что она с Платоном на улице болтала, ругать будет. Сколько раз слышала, что Платон Дубровский – безбожник, большевик и приспешник дьявола. А теперь власть бесовская пришла, вот и назначили Дубровского председателем сельского совета.

Катя бодро шагала к своему дому, но Платон не отставал, еще бы, она два шага сделает, а он один. Недалеко от дома, у высокого забора, лавочка стояла.

- Мне тебе кое-что сказать нужно, по секрету. Ты тайны, хранить умеешь? – спросил Платон тихо.

- Умею, конечно. А какая тайна? – заинтересовалась Катя, любопытство одолело, а Платон приблизился к ней, подхватил за талию, на лавочку поставил, чтобы ее лицо было на уровне его лица. Девушка не поняла ничего, как он припал к ее губам своими губами. Мужской запах, крепкие объятия, новые, неведомые ранее ощущения, первый поцелуй, голова закружилась от близости. Руки Платона крепко сжимали ее юное тело, гуляли по спине, а потом одна рука переместилась на грудь, мужская ладонь аккуратно проникла под кофту и сжала нежное полушарие. И тут Катя очнулась, резко оттолкнула Платона, спрыгнула с лавочки, а на земле сломанная жердь лежала, которую девушка и схватила.

- А ну! Чего удумал?! Как огрею палкой, мало не покажется!

- Ух ты, боевая какая! Маленькая да шустрая! Катюшка, нравишься ты мне…

- Не подходи! Стой на месте! – резко замахнулась она палкой.

Он поднял руки, улыбнулся.

- Все! Сдаюсь, Катюша, не бей меня!

Катя, тем временем бросила палку и к дому помчалась, только пятки сверкали. Ворота на засов закрыла и стояла, прислонившись к забору, пыталась утихомирить бешено стучащее сердечко. «Что это было? Зачем? Грех-то какой, чтобы целоваться с мужчиной, который даже не жених. А женихом Платон быть не может, Кузьма за него замуж не отдаст никогда, за безбожника…»

Поток судорожных мыслей прервал голос матери.

- Эй, Катерина, ты вернулась?!

- Да, мама, а Вы чего не спите? – Катя попыталась ответить спокойно, прошмыгнула в дом, улеглась на лавку.

- Уснешь тут… За тебя переживаю. Нечего болтаться без дела, завтра на работу не проспи…

Уснуть не могла долго, ворочалась, утро наступило неожиданно. Снился Платон Дубровский.

- Не ходи к Богатиковым, не ходи к ним, Катя… - говорил он сердито.

Проснулась, мать трясла ее за плечо.

- Вставай, опоздаешь к Богатиковым, Катя.  

Раннее утро, солнце еще не встало. Лошадь, которой управлял Никодим остановилась у ворот дома Слободцевых. Катя и Ромка проворно сели в телегу, выбежала к ним и Варя.

- Ну что, работники, поехали – сказал Богатиков, осмотрев критически свою бригаду…

С заданием справились быстро, присели возле стога с Варей. Ромка в лес убежал по своим делам.

- Ох и пристала я – сказала Варя, ноги растянув. – а тебе, вроде хоть бы что?

- Да чего тут, делов-то – хмыкнула Катя.

- Ох и шустрая ты, подружка, – позавидовала Варя.

- А ты чего вчера с посиделок ускакала домой, чего там у вас?

- Ой, да маманя ну ничего без меня не может! Буренка у нас телиться надумала, так как же без меня обойтись? Ну никак! Что она без меня делать будет – вздохнула Варя.

Мечты Варвары понятны – вот придет из армии Сава, поженятся они, и Варя к Слободцевым переедет. А мать ее останется с сыновьями. После гибели Фадея тяжело было вдове с хозяйством управляться…

- Ну а ты что долго еще там рассиживалась с этими сплетницами?

- Вскоре после тебя ушла… Только, знаешь, кто мне по пути встретился? – Катя произнесла это тихо, оглянувшись по сторонам, убедившись, что Ромка не слышит.

- Кто? – заинтересовалась Варька.

- Платон Дубровский.

- Он откель взялся? Вроде он в Сосновке поселился. Ну а дальше что?

- Что-что? Стыдоба кому сказать. Целоваться полез.

- Да ты что?! Неужто снасильничать хотел, а ты чего?

- Взяла оглоблю, да и пригрозила, что ударю.

- И чо, он прямо испугалси?

- Ну не знаю… отстал. Я убежала.

- Вот ведь гад! А чего говорил-то? Что ли молчком лапать начал?

- Да нет, говорил чего-то. Понравилась я ему…

- Может, замуж звал?

- Глупая ты Варька. Какой замуж? Ясно ведь Кузьма даже говорить с ним про это не станет. Креста на нем, на Платоне нет.

- Ну да, ну да, это точно. Только сейчас ведь жизнь другая пошла. Платон Иванович хоть и неверующий, а все же начальник… Устинья Березкина о нем мечтает, да не смотрит он на нее, на лахудру. А она ради него в энтот, как его «комсомол» записалась… Оказывается, вон оно чо – на тебя нацелился. Завидный жених.

- Да брось ты! Какой он мне жених?

- А что? Степку ждать будешь? Так он тебе ничего не обещал.

- А Степка-то при чем? – Катя покраснела.

- А-то я не знаю, что он тебе глянется – рассмеялась Варя.

- Ой, кажись, Богатиковы едут…

Из леса Ромка прибежал. Богатиковы на двух телегах приехали: Никодим и сын его худосочный Петр. Нанятая бригада погрузила сено на телеги, а Никодим внимательно следил за работниками, примечал, как проворно орудовала миниатюрная Катя вилами.

К вечеру перевезли сено во двор к Богатиковым. Впервые Катя и Варя на богатом подворье побывали. Двор широкий, дом красивый – терем расписной. Работников в дом провели, ужином накормили, женщина-приживалка на стол накрыла.