Экс-17

Год 2337. Введение в мир.

Мир изменился.

В двадцать первом веке люди верили, что технологии сделают их свободнее, дадут контроль над собственной жизнью. В реальности же они стали всего лишь строкой кода в бесконечной системе.

После Кризиса Искусственного Интеллекта 2191 года государства начали терять власть. Политические структуры рушились, банковская система перешла под управление автономных алгоритмов, а транснациональные корпорации взяли на себя функции правительств. Границы стёрлись. Теперь никто не спрашивал, из какой ты страны. Важно было другое — какой у тебя уровень доступа.

К 2250 году традиционные валюты исчезли, криптовалюту заменили глобальные кредиты, которыми управляли нейросети. Отдельные личности больше не принимали решений, их принимали мегакорпорации — гигантские технократы, контролирующие финансы, информацию, медицину и даже саму реальность.

Но самое важное произошло в 2275 году: Единая Сеть Сознания (ESS).

Когда мир окончательно погряз в цифровой зависимости, NeuroNet представила технологию NeuroLink — имплант, который позволял человеку подключаться к Сети прямо из мозга.

Это изменило всё.

Теперь телефон, компьютер больше не были нужны. Люди могли общаться, видеть информацию, анализировать данные без дополнительных гаджетов. Реальный мир оказался лишь одним из слоёв огромного цифрового пространства.

В 2300 году вся планета официально перешла на Единую Сеть Сознания.

Люди считали, что принимают решения сами, но их решения были уже прописаны в коде.

NeuroLink дал людям удобство, а NeuroNet обещали не анонимность, но свободу. Официально чувства, воля и разум, мысли оставались недоступными для системы. Каждое движение фиксировалось системой, но хранилось лишь в кратковременной памяти — так говорили официальные протоколы.

Но была ли это правда?

Этот вопрос беспокоил многих. Поначалу.

Со временем задающих его осталось слишком мало, чтобы это имело значение. Погружение оказалось глубже, чем кто-либо ожидал. Даже те, кто клялся ни подчиняться, ни зависеть, не принимать новую реальность, в какой-то момент переставали замечать грань между удобством и необходимостью.

NeuroLink не требовал подчинения. Он просто становился частью повседневности.

Цифровое погружение размывало границы восприятия, вызывая зависимость не приказом, а привычкой. Незаметно. Постепенно. Мягко и неотвратимо.

В ЭКС-17 жизнь была просчитана.

Рождение, взросление, работа, семья — каждое событие следовало установленному алгоритму.

Система предлагала пять анкет потенциальных партнёров — отбор основывался на генетической совместимости, когнитивном потенциале и социальной эффективности. Человек мог выбрать одного из них. Или отказаться.

Но отказ не означал свободу.

Тем, кто уклонялся от программы, снижали социальный рейтинг, ограничивали доступ к ресурсам.

Если демографический баланс требовал роста, система могла обязать завести второго или третьего ребёнка. Для каждого следующего рождения процедура отбора проводилась заново — система подбирала новых партнёров, и человек снова получал пять анкет.

Люди могли решать, с кем продолжить род, но они не могли решить, нужен ли им этот выбор вообще.

Каждый человек с рождения получал вживленный NeuroLink, но его функции были ограничены возрастом и социальным статусом. В первые годы жизни он работал лишь как биометрический идентификатор, следя за развитием организма. Полноценное использование начиналось после пяти лет — дети могли запрашивать простую информацию, но доступ к сложным данным фильтровался.

К двенадцати годам NeuroLink позволял загружать языки, учебные программы и навыки, но только в рамках одобренных государством образовательных модулей. Полный доступ к системе открывался после восемнадцати лет, однако уровень разрешений зависел от касты: элита могла редактировать данные и воспоминания, средний класс — только получать знания, а нижний уровень существовал в условиях цифровой блокировки, видя лишь то, что позволяла система.

В четырнадцать лет человек получал статус «Кандидата», позволяющий начать зарабатывать и с восемнадцати участвовать в программе регулирования населения. Каждый «Кандидат» мог лишь раз за жизнь пройти Испытание — программу, состоящую из тестов на интеллект, физические способности и лояльность системе. Те, кто проходил его успешно, получали шанс подняться на уровень выше.

Но шанс был единичным.

Провал означал пожизненное закрепление в текущем статусе. Не все решались рискнуть. Некоторые предпочитали гарантированное существование в своей касте, чем опасность опуститься на самое дно.

К 2215 году общество окончательно разделилось на три касты.

Граждане Верхнего уровня — элита. Корпоративные сотрудники, высшее руководство, военные. Они имели неограниченный доступ к данным, могли редактировать цифровые профили, стереть ошибки прошлого. Их жизни были безупречно комфортны — от персональных дронов-ассистентов до лицензий на улучшенные тела и генетическое моделирование.

Средний уровень — те, кто сохранил баланс. Это рабочие, инженеры, аналитики, программисты. Они могли жить в цифровом мире, но не могли изменять его. У них был доступ к большинству технологий, но без права на вмешательство.

Глава 1. Город иллюзий, город потерь

Город дышал неоном и алгоритмами, но его дыхание было тяжёлым, механическим, лишённым жизни.

Алексей Крылов стоял на балконе заброшенного здания, наблюдая, как автоматы правопорядка прочёсывают улицы нижнего города, выслеживая нарушителей. Дроны-охотники с инфракрасными сенсорами плавно сканировали толпу.

Он провёл пальцем по кожному разъёму в подзатылочной ямке. Имплант NeuroLink X-4 слегка нагрелся — система анализировала его нейронные паттерны.

Пора было входить в Игру.

Но он обещал сегодня встретить с Никой.

Крылов провёл рукой по гладкой поверхности киберпротеза, чувствуя искусственную холодность металла, который давно стал частью его тела.

Четыре года.

Столько времени прошло с того момента, как его жизнь стёрли, словно ошибку в коде.

Когда-то он был кем-то другим. Человеком со статусом, будущим, семьёй. Впрочем, воспоминаний о том времени почти не осталось. Отдельные фрагменты всплывали в памяти во время сна, но стоило проснуться, подробности забывались.

Теперь он был отбросом системы, пониженным в статусе до нижней касты и выброшенный в одну из ночей в лужу на мостовой нижнего уровня. В его воспоминаниях этого эпизода не сохранилось. Об этом он узнал от того человека, кто нашёл его в собственной блевоте и дерьме.

Ника…

Эта совершенно незнакомая девушка помогла ему на первых порах с крышей над головой и едой. Объяснила, что здесь к чему. Свела с нужными людьми, без которых жить здесь невозможно. И одолжила кредиты на протез.

Алексей ждал её терпеливо. Опираясь на ржавые перила, он смотрел вниз. Туда, где потоки людей двигались, словно река без собственного течения. Они не замечали облупленные стены зданий, треснувший асфальт, едкий запах химического дождя, который висел в воздухе даже в тёплые дни.

Их взгляды были пустыми.

Большинство даже не видели реальный мир — NeuroLink перекраивал реальность, заменяя треснувшие тротуары гладкими цифровыми проекциями, облезлые фасады виртуальными витринами, бетонные джунгли мягкими огнями города мечты, которого не существовало.

Но Алексей видел ЭКС-17 таким, какой он есть. Этот чёртов нижний уровень был ещё той дырой. Если где-то существовал ад, то Крылов представлял его именно таким.

Флуоресцентные граффити на стенах, где кодеры-анархисты оставляли свои цифровые теги. Автоматы, набитые пищевыми брикетами и поддельной водой, потому что настоящие продукты на нижнем уровне официально не продавались. Бездомные, сидящие под неоновыми вывесками, словно тени, выброшенные из системы. И вонь: не мытых тел, разлагающихся химических отходов.

А город продолжал жить своей жизнью. Для кого-то он воплощал мечты в реальность, а для кого-то реальность рушилась в один клик.

ЭКС-17 делился на три уровня, не только социально. Только на верхнем уровне светило естественное солнце. Элита жила на высоте, физически и социально, и никогда не спускалась вниз. На двух высших уровнях следили за чистотой воздуха, очищая их от примесей, в отличие от нижнего. Здесь устанавливали фильтры, которые уже считали негодными наверху.

Нижний уровень.

Место, где не было будущего, только выживание.

Система не стирала неугодных — это было бы слишком просто. Вместо этого она оставляла их внизу, позволяя служить живым напоминанием о том, что бывает, если идти против алгоритма.

Нижний уровень был не просто средой для изгоев — он был инструментом страха. Здесь жили те, кто потерял статус. Те, кто не вписался в систему. Те, кто когда-то имел выбор и сделал неправильный шаг.

Каждый человек, живший на среднем уровне, знал: ошибись — и ты окажешься там.

В Нижнем уровне не было второй попытки.

Ты либо адаптировался, либо исчезал.

Алексей поднял голову, рассматривая проекцию неба и солнца. Он отвернулся, презрительно сплюнув через губу. Этот суррогат почему-то вызывал у него наибольшую ярость. Хотя сам себе не мог объяснить почему.

Судя по «солнцу», времени было уже много. Ника не пришла.

Чем же она так занята?

Алексею даже стало интересно. Эта тоненькая, как былиночка, девчонка имела железную волю, несгибаемый характер и умела держать удар. Она не раз доказывала, что может справляться с тем, что сломало бы многих. Маленькая, хрупкая — и при этом опасная, как натянутая струна, готовая порваться в самый неподходящий момент.

Он знал: если она не пришла, значит, на то была веская причина.

1.1

Алексей ступил на лестницу, и звук его шагов гулко отразился от бетонных стен. Глухой, чёткий, ритмичный — тяжёлые берцы касались пыльных ступеней, заставляя раскатываться эхо по пустому зданию.

Металл поручней был холодным и шероховатым под пальцами. Ржавая окалина оставалась на ладонях, но Алексей уже не обращал внимания на такие мелочи.

Крылов спускался медленно, но уверенно, не глядя под ноги. Он давно знал этот путь наизусть. Те же обвалившиеся пролёты, те же скользкие от сырости стены, те же груды мусора, которые уже превратились в часть интерьера.

Брошенные вещи прежних хозяев валялись в углах, покрытые слоем грязи и пыли. Разорванная детская игрушка, остатки пластиковой мебели, смятые металлические банки. Здесь когда-то жили люди, но теперь от их присутствия остались только следы, растворённые во времени и запустении.

Резкий скрежет заставил его остановиться.

В темноте ниже что-то зашевелилось.

Алексей бросил взгляд вниз, но знал, кого там увидит. Крысы. Их не было видно, но они всегда были рядом. Они чувствовали себя здесь хозяевами, мелькали между рухнувшими дверными коробками, шуршали в ворохе старых тряпок.

Когда-то этот мерзкий шум раздражал. Теперь он его даже не замечал и шёл дальше, не сбавляя шага.

Он шёл в то место, которое сейчас называл домом.

Но та обшарпанная комната два на три в блоке «В» в его сердце домом так и не стала. Четыре стены, облезлая краска, старая койка с продавленным матрасом и единственное окно, забитое металлическими жалюзи. Скорее укрытие, чем жильё. Место, где можно спрятаться, но не место, где можно жить.

Крылов знал: его настоящий дом там, за серой пеленой стёртых воспоминаний. Он не мог вспомнить его запах, не мог представить его стены, но чувствовал — когда-то у него был другой мир, другой город, другая жизнь. Жизнь, которую система стёрла, оставив только глухое, настойчивое ощущение потери.

И каждый раз, возвращаясь в свою комнату, он ощущал это особенно остро.

— Дядь Лёш! — раздался звонкий голос, и к нему подскочил соседский мальчишка. Чумазый, коротко стриженный — не ради моды, а чтобы лишняя живность не завелась. Вода здесь была на вес золота, и далеко не у всех хватало кредитов, чтобы позволить себе роскошь мыться хотя бы дважды в неделю.

— Мамка сказала, чтобы ты зашёл. Там у нас что-то с капсулой, — выдал мальчишка на одном дыхании, глядя на Алексея снизу вверх.

Крылов усмехнулся и протянул руку, взъерошив его колючие волосы. Этот пацан всегда вызывал у него тёплые чувства — почти отеческие.

Он не был уверен, но иногда ему казалось, что когда-то у него был сын.

Денис…

Это имя приходило во снах, всплывало обрывками воспоминаний, которые не имели чёткого образа, но оставляли после себя странное, глухое чувство утраты.

— Ладно, пошли, посмотрим, что там у вас, — сказал Алексей и направился вслед за мальчишкой.

Капсула стояла в углу их тесной квартиры, рядом с узкими койками, где спали мать мальчишки и ещё двое младших детей. Комната была забита до отказа — в воздухе смешивался запах дешёвого синтетического топлива, залежалых одеял и дешёвой, плохо переработанной еды.

— Она не включается, — пояснила женщина, вытирая руки о заношенный комбинезон. — Пару дней уже глючила, а сегодня вообще… ничего.

Алексей кивнул и присел перед капсулой, пробежался пальцами по сенсорной панели. Экран моргнул красным, затем погас окончательно.

— Контакт отошёл, — сказал он, нащупав в панели едва заметную щель. — Давали детям играться?

— А как иначе? — вздохнула женщина. — Старший уже «Кандидат», учится зарабатывать, а младшие без «Ковчега» просто места себе не находят. Хоть в обучающих модулях сидят, меньше болтаются по коридорам.

Алексей кивнул, не задавая лишних вопросов. Дети до четырнадцати не могли играть полноценно, но система давала им доступ к тренировочным зонам и образовательным симуляциям. Они учились обращаться с оружием, изучали ремёсла, торговлю, стратегию — готовились к тому, что их ждёт, когда получат статус «Кандидата».

В этом блоке у всех была одна отдушина — виртуальный мир. Дети пока играли в него, но взрослые давно уже жили там.

Пара ловких движений — и капсула снова ожила, экран вспыхнул, медленно запуская систему.

— Готово, — сказал он, поднимаясь.

— Спасибо, Лёша, — женщина протянула ему плошку с густым супом, где плавало несколько бледных кусочков белкового заменителя. — Останься, поешь.

— В другой раз, — покачал он головой.

Он не был голоден. Или просто не хотел принимать еду там, где её и так было мало.

Выйдя из квартиры, он поднялся по лестнице к себе.

Замок щёлкнул, дверь открылась.

Холодная, пустая комната встретила его тишиной, и только в углу приветливо мигнул синий огонёк его капсулы.

Игра звала.

Он провёл рукой по лицу, сгоняя усталость. Желание снова войти в виртуальный мир зудело в сознании. Но у него было правило: никогда не подключаться к капсуле без её диагностики. Его взгляд скользнул на VR-капсулу у стены — модель NeuroLink X-7. Самая лучшая из тех, что он смог достать на теневом рынке. Он заплатил за неё больше, чем стоила его собственная жизнь.