Экзамен на прочность

Пролог

Город спал, окутанный холодным сентябрьским туманом. Улицы, еще недавно шумные и оживленные, теперь пустовали, словно вымерли. Лишь редкие фонари, словно стражники, освещали дорогу, отражаясь в лужах после недавнего дождя.

В одном из старых домов на окраине, где стены помнили еще советские времена, тусклый свет лампы пробивался сквозь занавеску. Ольга Петровна Королева сидела за столом, дрожащими руками перебирая пожелтевшие листы бумаги. Ее лицо, изрезанное морщинами, было бледным, а глаза — полными тревоги.

«Они нашли нас», — прошептала она, сжимая в руках конверт без марки и обратного адреса. Внутри лежала старая фотография. На ней — молодая женщина с печальными глазами, так похожая на ее дочь. На обороте — всего одно слово, выведенное неровным почерком:

«Правда?»

Ольга Петровна закрыла глаза, чувствуя, как сердце сжимается от давно забытого страха. Она знала, что это не просто угроза. Это начало конца.

«Они не остановятся», — подумала она, глядя на спящую в соседней комнате внучку. Маленькая Настя, такая беззащитная, такая одинокая, даже не подозревала, какая тень нависла над их жизнями.

Ольга Петровна медленно подошла к старому сундуку на чердаке, где годами хранила то, что могло разрушить одну из самых могущественных семей города. Документы. Письма. Доказательства.

«Если со мной что-то случится...»

Она спрятала ключ в потайное место, зная, что однажды Насте придется сделать выбор: бежать или сражаться.

А за окном, в темноте, притаившись, наблюдали чужие глаза. Охота началась.

Глава 1. Осенний Рубеж

Холодное, прозрачное сентябрьское утро вцепилось в город стальными когтями. Солнце, еще робкое после лета, пробивалось сквозь пелену облаков, не в силах растопить иней на крышах трамваев и золотистую хвою на редких кедрах вдоль проспекта. Анастасия прижалась лбом к прохладному стеклу вагона, наблюдая, как мелькают за окном знакомые фасады. Третий год. Третий год она ехала в Университет не как студентка, дрожащая перед сессией, а как преподаватель – Анастасия Сергеевна Королева, кандидат юридических наук, 25 лет от роду. Мысль все еще казалась немного чужой, как не до конца пригнанный костюм.

Трамвай скрипел, вздрагивал на стыках рельсов, наполняясь гулом голосов, запахом мокрой шерсти и осенней сырости. Этот звук, этот ритм движения – они уносили ее не вперед, к университету, а назад. В деревню. Ту самую, где прошло детство под яблонями, где пахло свежим сеном и пирогами, где бабушка, Ольга Петровна, была целым миром. Миром, который рухнул год назад, оставив после себя лишь тишину в маленьком домике да нестерпимую боль. Родители... Их лица были уже размытыми воспоминаниями из раннего детства – авария стерла их, когда Насте было пять. Бабушка собрала осколки их жизней и склеила в жизнь для Насти. Теперь... теперь осколком была она сама. Одинокая, как этот трамвайный вагон на рассвете. Родственников – дальних, чужих – не осталось. Подруг... Погруженность в учебу, а потом в работу, вечный переезд из деревни в город, жизнь на съемных квартирах – все это не оставило места для глубокой, настоящей дружбы. Она была островом в бурлящем море города.

Трамвай, фыркнув, остановился у знакомой чугунной ограды. Анастасия вздрогнула, оторвавшись от стекла. Пора. Она поправила строгий, темно-синий жакет, стянула с губ бальзам – пора быть Анастасией Сергеевной.

Университет. Он возвышался, как неприступный бастион знаний – величественный, монументальный. Главный корпус, выстроенный еще при царе из темно-красного кирпича, казалось, впитывал в себя все осеннее солнце. Высокие стрельчатые окна, тяжелые дубовые двери, чугунные фонари у входа, уже потухшие к утру. По бокам пристроились более современные корпуса из стекла и бетона, но дух места определял именно этот старый гигант. Лучший в городе. Хранитель традиций и рассадник амбиций. Настя всегда чувствовала легкий трепет, переступая его порог – трепет, смешанный с гордостью. Она здесь работает. Она принадлежит этому месту.

В холле пахло старыми книгами, свежевымытым полом и дорогим кофе из автомата у гардероба. Коллеги спешили по своим делам, кивая друг другу, обмениваясь дежурными улыбками и сентябрьскими планами. И среди них – Егор. Егор Леонидович Сомов, преподаватель уголовного права, ее ровесник, с аккуратной бородкой и неизменно ироничным прищуром карих глаз.

— Анастасия Сергеевна! Сияете, как осеннее солнышко, – он подошел, легко коснувшись ее локтя. Его ухаживания длились уже полгода. Ужины в милых кафе, совместные походы на конференции, иногда кино. Было... приятно. Удобно. Но не более. Егор был умным, интересным собеседником, но между ними словно стояло невидимое стекло. Он не пытался его разбить, не говорил о чувствах, о будущем. Их отношения были похожи на хорошо отрепетированный танец – шаг влево, шаг вправо, без порыва вперед. Настя чувствовала, что и сама не готова к чему-то большему. Пустота после бабушки была еще слишком свежа, слишком велика. Она ответила Егору сдержанной улыбкой: «Доброе утро, Егор Леонидович. Сентябрьское солнышко, как известно, светит, но не греет».

— Тем не менее, приятно глазу, – парировал он. — У меня пара у второго курса. Успехов сегодня. Говорят, вам достались... старшие. В его голосе мелькнуло что-то, похожее на предостережение или даже сочувствие. Настя лишь кивнула, чувствуя, как легкая тревога кольнула под ложечкой.

Она прошла мимо групп первокурсников. Их было видно сразу – растерянные глаза, слишком новые рюкзаки, робкие улыбки, попытки держаться стайками. Они жались к стенам, осторожно разглядывая университетского монстра, в чрево которого им предстояло войти. Их энергия была сдавленной, нерешительной.

Их полной противоположностью был двор университета. Стоило Насте выйти через боковую дверь, чтобы сократить путь к своему корпусу, как ее накрыла волна шума. Третий курс. Они уже чувствовали себя здесь хозяевами. Группы студентов смеялись, громко перекрикивались, кто-то делился летними впечатлениями, кто-то уже распивал кофе из бумажных стаканчиков. В воздухе витал запах дорогого табака, парфюма и беспечности.

И в центре этой вселенной, как солнце, вокруг которого вращаются планеты, был он. Марк Демидов.

Он стоял, слегка откинувшись спиной на статую какого-то ученого мужа прошлого века, словно это была его личная опора. Высокий, безупречно одетый в темные, идеально сидящие джинсы и дорогой свитер глубокого винного оттенка из тончайшей шерсти. На его запястье поблескивали массивные, явно не студенческие часы. Темные волосы были уложены с модной небрежностью, подчеркивая безупречные черты лица: высокие скулы, сильный подбородок, который сейчас был слегка приподнят. Но больше всего поражали глаза. Холодные, серые, как осенний камень. Они лениво скользили по окружающим, излучая смесь скуки и абсолютного, непоколебимого превосходства. В его позе, в манере держать голову, в полуулыбке, тронувшей его губы, читалось одно: «Весь этот мир – моя песочница».

Рядом с ним вертелись несколько парней и девушек, ловивших каждое его слово, каждый жест. Он что-то сказал негромко, и его свита взорвалась смехом. Смех был громким, немного натужным – смехом тех, кто хочет угодить.

Настя замерла на мгновение, инстинктивно пытаясь стать невидимой. Марк Демидов. Сын одного из самых влиятельных людей города, владельца крупнейшей юридической фирмы «Демидов и Партнеры». Его имя давно стало синонимом проблем на юридическом факультете. Ходили легенды о его наглости, хамстве на парах, о том, как он открыто игнорировал преподавателей, считая их ниже себя. Говорили, что из-за его выходок и давления на педагогов несколько преподавателей уже ушли из университета. Не выдержали. Но официально это, конечно, не звучало. Отец, Аркадий Демидов, мастерски гасил скандалы щедрыми пожертвованиями: то новый компьютерный класс оборудовал, то ремонт в библиотеке оплатил. Марк оставался неприкосновенным. Его вседозволенность казалась безграничной.

Глава 2. Первая Битва при Форуме

Аудитория 307 встретила Анастасию Сергеевну тихим, деловым гудением. Парты, расставленные амфитеатром, были заполнены примерно наполовину. Адекватная половина группы – те, для кого учеба была не бременем, а возможностью. Они приветливо встретили ее взглядами, некоторые улыбнулись. Пахло свежей краской, древесной пылью от недавно отремонтированных подоконников (очередной «подарок» Демидова-старшего?) и легким волнением начала новой дисциплины.

— Доброе утро, – четко произнесла Настя, ставя папку на кафедру. Ее голос, чуть более низкий, чем можно было ожидать от ее хрупкой фигуры, легко заполнил помещение. — Меня зовут Анастасия Сергеевна Королева. В этом семестре мы с вами погрузимся в основы римского права – фундамент, на котором стоит вся современная юридическая мысль.

Она начала лекцию. Спокойно, уверенно, с глубоким знанием предмета. Говорила о Законах XII таблиц, о переходе от обычного права к писаным нормам, о mos maiorum – нравах предков, как источнике права. Большинство студентов внимательно слушали, делали пометки в ноутбуках и тетрадях. Время от времени кто-то задавал уточняющий вопрос – разумный, по делу. Настя отвечала, ловя этот момент взаимопонимания, профессионального интереса. Это было ее пространство. Пространство знания и уважения. Она чувствовала себя на своем месте.

Идиллия длилась минут двадцать. Потом дверь аудитории с грохотом распахнулась. Несколько опоздавших ввалились внутрь, словно не студенты, а участники шумной вечеринки, заглянувшие по ошибке. Их было человек пять.

Впереди шли две девушки. Их внешность кричала громче любого слова. Слишком короткие юбки, обтягивающие кофты с глубокими вырезами, яркий, почти театральный макияж. Они шли, громко перешептываясь и хихикая, явно перепутав профессию юриста с работой в ночном клубе или инстаграм-моделированием. Их взгляды скользнули по аудитории с преувеличенным скучающим видом.

Следом вошли трое парней. Двое – крепкие, с нарочито небрежными прическами и дорогими спортивными куртками, явно телохранители или просто «свита» по жизни. А между ними – Марк Демидов.

Он вошел не спеша, с той же развязной самоуверенностью, что и во дворе. Его взгляд, холодный и оценивающий, скользнул по Анастасии Сергеевне, задержался на секунду дольше, чем на остальных, и тут же перешел к поиску свободных мест. Его свита громко переговаривалась, стулья скрипели, падали рюкзаки.

— Простите за опоздание, молодая преподавательница, – бросил Марк через плечо, не глядя на Настю, растягивая слово «молодая» с явной издевкой. Он устроился на заднем ряду, откинувшись на спинку стула, закинув ногу на ногу. Его друзья глухо хихикнули. «Дорогу, видите ли, не знали. Этот ваш… Римский Форум… или что там?»

Настя замолчала. Весь класс замер. Она внимательно осмотрела вошедших. Взгляд ее скользнул по вызывающе одетым девушкам, потом по наглым парням, и наконец остановился на Марке. Она не стала повышать голос, но ее тишина была громче крика.

— Опоздание зафиксировано, – произнесла она ровным, ледяным тоном, глядя прямо на Марка. — Места свободные – позади. Прошу не мешать учебному процессу. Мы изучаем основы римского права, которые, несмотря на ваше сомнение, господин Демидов, являются не архаикой, а живым инструментом понимания современных правовых систем. От контрактного права до понятия собственности.

Марк усмехнулся, игриво вертя дорогую ручку. — Ох уж эти древние римляне… Какое нам, будущим практикующим юристам, до них дело? В суде цитатами из Юстиниана не отмажешься. Нужны связи, деньги, умение договариваться. — Он подчеркнул последнее слово, его взгляд скользнул по строгому жакету и собранным в тугой узел волосам Насти. — Или вы думаете, что ваши лекции о каких-то табличках научат нас этому? Выглядит… уныло.

В аудитории повисла напряженная тишина. Даже его свита затихла. Адекватная половина группы смотрела то на Настю, то на Марка, ожидая взрыва. Анастасия Сергеевна сделала глубокий вдох. Внутри все клокотало. Ее задели. Задели ее профессию, ее предмет, ее внешний вид. Но вступать в перепалку с наглым студентом на его уровне – значило опуститься. Она собрала всю свою волю.

— Римское право, господин Демидов, – начала она, и ее голос зазвучал с новой, стальной силой, – учит не цитировать, а мыслить. Учит логике права, его структуре, его вечным принципам. И да, возможно, в вашем представлении юриспруденция – это лишь «договоренности» и связи. — Она сделала едва заметную паузу, и ее взгляд стал пронзительным, как лед. — Но позволю себе заметить, что настоящий профессионализм и уважение заслуживаются знанием, а не только именем отца или его кошельком. Не стоит всю жизнь прятаться за спиной родителя. Пора показать, чего ты сам стоишь.

Она не повысила голос, но каждое слово било точно в цель. «И поверьте, битва по римскому праву обязательно наступит. В день экзамена. Где ваши связи и деньги могут оказаться бесполезны против знания текстов Гая или Ульпиана. И где даже самый влиятельный отец не сможет сдать за вас экзамен». Она чуть наклонилась вперед, опираясь на кафедру, ее глаза горели холодным огнем. — Экзамен – это поле боя, где каждый сражается сам. И я вам искренне советую начать готовиться. Уже сейчас.

Сначала в аудитории прокатился шквал хихиканья. Кто-то из «адекватных» не сдержался – слишком уж точным и дерзким был ответ, бьющий в самое больное место мажорной спеси. Но смех оборвался мгновенно, как по команде.

Марк Демидов изменился в лице. Вся его напускная расслабленность испарилась. Холодные серые глаза сузились, став похожими на лезвия. На скулах выступили резкие тени, челюсть сжалась так, что стали видны мышцы. Его самоуверенность сменилась ледяной, опасной яростью. Он медленно поднялся с места. В аудитории воцарилась гробовая тишина. Даже его свита замерла, чувствуя смену атмосферы.

Глава 3. Яд

Утро. Опять это проклятое утро. Сентябрьское солнце светило назойливо, как фонарь в лицо после бурной ночи. Марк прислонился к холодному камню постамента какого-то древнего бородатого мудака – профессора, наверное. Его свита, как назойливые мухи, жужжала вокруг. Девчонки – их было двое сегодня, Лера и Катька, или Света? – висели на нем, как дешевые украшения. Одна пыталась поправить ему воротник свитера (Prada, кстати, чертовски удобный), другая что-то лопотала про вечеринку в пятницу. Их парфюм – сладкий, удушливый – смешивался с запахом дорогого табака от его сигареты и осенней сыростью. Надоело. Адски надоело. Их прикосновения были липкими, взгляды – голодными и пустыми. Они видели кошелек, фамилию, внешность. Не его. Никто не видел его. Да и что там видеть? Пустоту, прикрытую деньгами и высокомерием? Он резко стряхнул руку с воротника. «Отстань, дай дышать».

Его взгляд, как обычно, скользил по двору, ища… чего? Развлечения? Вызова? Хоть каплю чего-то настоящего в этом фальшивом мире? И тут он ее увидел. Ее. Ту самую, новую. Шла быстро, строгая, как гвоздь, в своем синем жакете, волосы – тугой, скучный пучок. Лицо – сосредоточенное, бледное. Но что-то… Он не смог сразу определить что. Не как эти куклы рядом с ним. В ее глазах, мелькнувших в его сторону, было что-то… твердое. Не страх, не восхищение, не расчет. Просто… присутствие. Настоящее. Он почувствовал легкий укол любопытства. Мгновенный. Потом его накрыла волна привычного презрения. Еще одна училка. Наверняка такая же занудная и беспомощная, как остальные.

Ирония судьбы. Она оказалась их преподавателем. По какому-то там древнему праву. Марк специально задержался, ввалился с шумом. Почему? Да просто потому, что мог. Потому что хотелось встряхнуть эту унылую аудиторию, посмотреть, как дергается лицо у этой… Анастасии Сергеевны. Он ожидал растерянности, заикания, покрасневших щек. Может, даже жалкой попытки призвать к порядку, которую он тут же затопчет.

Но она… Она не растерялась. Она посмотрела на него. Не скользнула взглядом, а именно посмотрела. Холодно, оценивающе. Как на нечто не слишком приятное, но требующее внимания. И ее голос… Ровный. Твердый. Ледяной. Она не стала кричать, не стала оправдываться. Она просто… зафиксировала опоздание и продолжила. Как будто он был никем. Пустым местом. Это его задело. Сильнее, чем он ожидал.

И тогда он решил раздавить ее словесно. Унизить. Показать всем, кто здесь на самом деле король. Зацепился за предмет – что может быть нелепее этих римских табличек? Зацепился за ее внешность – строгая, унылая. Ожидал увидеть слом, смущение. Но она…

Она повернулась к нему. Полностью. И ее взгляд… Боже, этот взгляд! Он пронзил его, как ледяная игла. Не страх, не гнев даже. Презрение. Настоящее, глубокое, как пропасть. И ее слова… Они обрушились на него, как удар кувалды по стеклянному фасаду его самолюбия.

— Не стоит всю жизнь прятаться за спиной родителя. Пора показать, чего ты сам стоишь.

Мир сузился до ее лица, до ее губ, произносящих эти убийственные слова. Он услышал, как где-то в аудитории хихикнули. Хихикнули! Над ним! Марком Демидовым! Кровь ударила в виски с такой силой, что потемнело в глазах. Он почувствовал, как по спине пробежала волна жара, а лицо стало ледяным. Она посмела. Посмела назвать его папенькиным сынком. Публично. У всех на виду. Она вытащила его на свет, раздела догола, показав всем ту самую язву, которую он так тщательно скрывал даже от себя самого – что без отца, без его денег и связей, он… что? Пустота? Никто?

— Экзамен – это поле боя, где каждый сражается сам… даже самый влиятельный отец не сдаст за вас экзамен…

Это был не просто вызов. Это было объявление войны. И она сделала это спокойно, методично, с ледяной жестокостью римского легата, выносящего приговор варвару.

Все внутри него взорвалось. Ярость, белая и слепая, смешалась с жгучим, унизительным стыдом. Он чувствовал себя оплеванным, растоптанным. Эти хихиканья резали слух, как ножом. Он должен был уйти. Сейчас же. Потому что, если он останется еще на секунду, он либо разнесет эту чертову аудиторию, либо… он не знал, что. Его руки дрожали, когда он собирал свои вещи. Каждый звук – скрип стула, шуршание бумаги – казался оглушительным в гробовой тишине, которая воцарилась после ее слов. Он чувствовал на себе десятки глаз. Глаз, которые видели его унижение. Ее победу.

У двери он обернулся. Не для пафоса. Для того, чтобы врезать ей в память этот взгляд. Он посмотрел на нее – на эту Анастасию Сергеевну – и вложил в этот взгляд всю свою ненависть, всю ярость, всю боль. «Запомним этот… урок». Голос звучал чужим, низким и шипящим, как яд. Жестоко и бессмысленно. Как ее римское право. Как она сама.

Дверь захлопнулась за ним с таким грохотом, что дрогнули стены. Он шел по коридору, не видя ничего перед собой. Гул в ушах. Стиснутые зубы болели. Руки, сжатые в кулаки, дрожали. Его свита, перепуганная и недоумевающая, едва поспевала за его бешеным шагом.

Папенькин сынок.

Прячется за спиной отца.

Что ты сам стоишь?

Эти фразы бились в его мозгу, как молотки. Каждое слово – плевок. Каждое слово – нож. Она посмела. Эта нищая, серая училка, которая, наверное, сама с трудом сводит концы с концами, посмела унизить его. Публично. С холодным расчетом.

Ярость медленно, как расплавленная лава, начала кристаллизоваться во что-то более страшное – в ледяную, беспощадную решимость. Он вышел на улицу, резко вдохнул холодный воздух. Он не просто хотел ее выгнать из университета. Этого было мало. Слишком мало.

Глава 4. Эхо битвы

Тишина после грохочущего захлопывания двери была оглушительной. Анастасия Сергеевна стояла за кафедрой, будто высеченная из того самого холодного осеннего камня, на который опирался Марк. Ладони за спиной сжались в кулаки так, что ногти впились в кожу, но дрожь не унималась. Сердце колотилось где-то в горле, гулко отдаваясь в висках. Она выиграла? Или только что подписала себе приговор?

Она перевела взгляд на оставшихся студентов. Бледные лица, широко раскрытые глаза, застывшие в немом шоке. Некоторые смотрели на дверь, будто ожидая, что Марк ворвется обратно с кулаками. Другие – те самые, чьи взгляды она ловила с уважением – смотрели на нее. В их глазах читалось потрясение, но и… восхищение? Солидарность? Страх за нее?

— Итак… – Настя заставила себя сделать вдох. Голос, к ее собственному удивлению, звучал ровно, почти спокойно. Ледяная маска профессионализма сработала. — Как мы уже говорили, Законы XII таблиц закрепили переход… — Она продолжила лекцию. Слова текли механически, заученные фразы о древних римлянах казались теперь абсурдно далекими от только что разыгравшейся драмы. Она видела, как студенты переглядываются, как нервно ёрзают на местах. Никто не задавал вопросов. Атмосфера была натянутой, как струна перед разрывом.

Последние минуты пары тянулись мучительно долго. Когда прозвенел звонок, обычный гул расходящихся студентов сменился неестественной тишиной. Они собирали вещи молча, осторожными движениями, бросая на Настю быстрые, испуганные или сочувственные взгляды. Никто не подошел. Никто не сказал ни слова. Они просто уходили, унося с собой тяжелый осадок произошедшего. Анастасия Сергеевна медленно складывала свои конспекты в папку, делая вид, что очень занята. Ей нужно было время. Хотя бы минута, чтобы прийти в себя, чтобы дрожь в руках утихла, чтобы ледяной комок страха и гнева в груди хоть немного рассосался.

Она вышла в коридор, который после шумного двора показался гробово тихим. Шаги эхом отдавались по пустынным стенам. В душе бушевал вихрь: гордость за то, что не сломалась, не опустилась до его уровня; острый, животный страх перед последствиями; ярость на его наглость, на его привилегированную безнаказанность; и горечь – горечь от того, что ее профессиональное пространство, ее святилище знаний, было так грубо осквернено. И сквозь весь этот хаос прорезался образ: его глаза. Серые, холодные, полные абсолютной, нечеловеческой ненависти в тот момент, когда он обернулся у двери. Взгляд, который обещал не просто месть, а тотальное уничтожение. Она вздрогнула, ускорив шаг.

— Анастасия Сергеевна! Подождите!

Она обернулась. Егор Леонидович спешил к ней по коридору, в руках – два бумажных стаканчика с дымящимся кофе. Его лицо светилось обычной легкой иронией, но в глазах читалась тревога.

— Держите, согрейтесь, – он протянул ей один стаканчик. – Слышал… эхо битвы при Форуме долетело аж до кафедры уголовного права. Вы… живы?

Настя машинально взяла кофе. Тепло стаканчика обожгло холодные пальцы. «Жива, Егор Леонидович. Просто… учебный процесс», – ответила она глухо, стараясь не смотреть ему в глаза. Запах кофе был горьким и назойливым.

— Учебный процесс с участием Демидова – это всегда перформанс, – усмехнулся Егор, подстраиваясь под ее шаг. – Но вы… вы его, кажется, действительно задели. Это редкость. Обычно он просто скучает и игнорирует. — Он выдержал паузу, изучая ее профиль. — Вы знаете, я как раз хотел вас спросить… На следующей неделе еду в Питер, на ту конференцию по сравнительному правоведению, помните? Я там докладчик. И подумал… Может, составить вам компанию? Билеты еще есть, гостиницу можно снять рядом. Было бы здорово обсудить тезисы в дороге, да и просто сменить обстановку после… ну, после сегодняшнего». В его голосе звучала забота и явное предложение сблизиться.

Но слова Егора доносились до Насти как сквозь толстый слой ваты. — Питер… конференция… – механически повторила она. В голове же стоял не Питер, а тот двор. Он у статуи. Его поза, его взгляд – сначала равнодушно-оценивающий, потом – ледяной нож ненависти. Что-то щемящее и абсолютно иррациональное кольнуло под сердцем. Что в нем такого? – подумала она с внезапной яростью на саму себя. – Наглый, избалованный, опасный ребенок. Он ненавидит меня. Я презираю его. Точка. Она резко прогнала назойливый образ, чувствуя жар стыда на щеках. Она – преподаватель. Он – студент. И между ними – пропасть, выкопанная его поведением и ее принципами.

— Настя? – Егор коснулся ее локтя, заглядывая в лицо. – Вы слушали?

Она вздрогнула, словно очнувшись.

— Простите, Егор Леонидович. Конференция… Спасибо за приглашение. Это очень любезно. Но… я не уверена, что смогу. Слишком много работы, подготовки после… после сегодняшнего. И к тому же, третьекурсники… — Она сделала глоток кофе. Он был слишком сладким. — Мне нужно обдумать. Дайте знать, пожалуйста, позже?

Разочарование мелькнуло в его карих глазах, но он быстро скрыл его привычной полуулыбкой.

— Конечно, Анастасия Сергеевна. Никакого давления. Просто предложение. Держитесь там. Он слегка кивнул и свернул в сторону своей кафедры.

Настя медленно доплелась до своей кафедры. Кофе остывал в руке. Коллеги бросали на нее странные взгляды – новости, видимо, распространялись со скоростью света. Она кивнула дежурной улыбкой, быстро схватила пару бумаг, которые можно было изучить дома, и почти выбежала из университета. Ей нужно было в тишину. В одиночество.