Эликсир жизни. Лето.

Презентация

«Эликсир жизни» - первая вещь в большом цикле "Rip current: возвратное течение".

Летом 1990 года, в одном из курортных городов Южного побережья Крыма, совершенно случайно и совершенно типично - на танцплощадке - встречаются два молодых человека. Девушка, приехавшая из подмосковного города в свой первый отпуск, и местный парень.

Вряд ли на свете найдутся люди, ни разу не пережившие случайную встречу - особенно на отдыхе у моря.

И у них всё будет, как у всех. Они встретятся, поссорятся, потеряются и снова найдутся - и ещё много времени пройдёт, прежде чем они поймут, что их встреча далеко не так случайна, как им показалось. Что может быть, она совсем не случайна. Что она больше странна, чем обычна. И что, возможно, какие-то особенные силы стоят за всей этой обыкновенностью. И много ещё им придётся пережить, и много придётся поломать голову, чтобы разобраться, что это за силы...

Но это всё случится впереди, в новом сюжете.

А пока всё очень просто и понятно: в один из июльских дней, на одном из закрытых пляжей обычного крымского санатория на обычных деревянных лежаках загорают две прекрасные девушки, две «подмосквички», две подруги с первого класса – светленькая и тёмненькая.

Обыкновенные советские девушки, двадцати двух лет от роду, с высшим образованием и совершенно, совершенно открытые для новых отношений.

Особенно одна – которая едва выжила после сокрушительной любовной истории, начавшейся ещё три года назад, когда она училась в МГУ.
Собственно, она и приехала сюда, к морю, чтобы привести в порядок своё разбитое сердце.
Однако, несмотря на все старания, ни ум, ни душа её в порядок не приводятся, а только ещё больше запутываются.

Впрочем, всё так похоже на тысячи курортных романов: лето, море, молодость, эротика, беззаботность и... аргентинское танго.

Повесть начинается легко, даже легкомысленно, в стиле юмористического рассказа. Такое впечатление, что пишется письмо подруге.
Но по мере движения сюжета всё меняется.
Чем сильнее внутренний переворот в героине, тем сильнее меняется её мир, всё становится глубоким и значительным, иногда даже загадочным.
В финале же вообще исчезает намёк на иронию, всё простые действия приобретают глубокий смысл и становятся символичными.
Эликсир жизни от обычного бытового напитка, которым едва не отравилась героиня, восходит к масштабному обобщению смысла жизни, в основе которой лежит любовь.

В повести есть ещё один важный образ - аргентинское танго. Танец, которому хочет научиться героиня, и который обсуждают герои, ложится в бэкграунд их отношений, как символ взаимодействия двух начал - мужского и женского.

История отношений героев продолжится - по просьбе читателей - в романе "Между Лиссом и Зурбаганом". Действие также будет происходит в Крыму.
Книга "Кольцо Саладина" перенесёт героев в Москву.

Автор обложки (первый и второй вариант) - Иван Малинин
Лица персонажей: Чайд Майкл Мюррей, Сара Ремер, Эльвира Шамилова.
Слоган "Каждое танго - это прощание" принадлежит польской художнице, переводчице и журналистке Янине Ипохорской.

Приятного чтения и добрых летних воспоминаний.

1

ДЕНЬ ПЕРВЫЙ

Говорят, что медузы собираются к берегу перед сильным штормом.
Судя по количеству этих тварей в то утро, ближайший шторм обещался быть баллов в двенадцать.
Я вошла в воду и, преодолевая отвращение, попыталась плыть. Было такое чувство, что двигаешься в клейстере, раздвигая комки руками и ногами.
Несколько раз содрогнувшись, я выбралась на берег и побежала в кабинку смывать клейстер.

Стоя под слабеньким пресным душем, я в двадцатый раз за сегодняшнее утро задрала голову и с надеждой посмотрела вверх, на набережную.
Пусто. Никого. Значит, наврал.
Ну, и ладно!
Балансируя по острым камням я добралась до нашего с Милкой пристанища, рухнула на лежак и закрыла лицо журналом "Советский экран" за 1985 год с Михаилом Боярским на обложке.

Журнальные залежи мы с Милкой нашли под нашей кроватью на лоджии, временном нашем пристанище у её родственников. Очень кстати нашли: было что почитать на пляже и чем закрывать мордуленции от солнца.
Итак, купание сегодня отменялось. Тот, кого я ждала, не пришёл. Какую ещё подлость день грядущий мне готовит?
Я скосила глаза из-под Боярского: Милка на соседнем лежаке загорала уютно, по-домашнему, словно и не вылезала из нашего подмосковного города.
Вот Милка проводила отдых правильно. Добропорядочно, методично и прилично. Вовремя завтракала, дисциплинированно пряталась под зонт и воспитанно ела конфеты - разноцветные, из кулёчка.

Ничего этого нельзя было сказать обо мне. Я, совершенно наоборот, вела образ жизни смутный, неорганизованный и в высшей степени безнравственный.
В первый же день, например, я завела отношения с женатым человеком. А вчера подралась с мальчиком. С местным донжуаном, князем по происхождению. Он меня провожал после танцев, а потом кинулся целовать в подъезде.
Это было в высшей степени негостеприимно. У меня были свои представления о провожаниях с танцев в местном масштабе, и надо было до него эти представления донести.
Мы подрались. Я ему не покорилась, я его побила, а теперь сидела ждала, что он придёт. Он должен был появиться на набережной в одиннадцать часов в своей ужасной малиновой махровой майке и помахать мне рукой.
Шёл уже первый час. Я снова посмотрела из-под журнала вверх. Никто там, наверху, не стоял, никто мне оттуда не махал…

- Девочки, до вечера!
Я сняла журнал с лица и села. Над нами стоял женатый человек Арсений Николаевич и интеллигентно улыбался. На плече у него висела элегантная сумка с пожитками. Он соблюдал режим и теперь удалялся с вредного инфракрасного солнца куда подальше - к себе в санаторий.

Женатый человек Арсений Николаевич был уже довольно пожилой, тридцать четыре года. Он приехал на курорт лечиться от предынфарктного состояния и целых шесть дней действительно лечился покоем и комфортом. А потом был вечер, было утро, настал день седьмой, и на пляже появилась я.
Я шла к морю в босоножках, возле самой воды снимала их, прицеливалась, размахивалась - и одну за другой зашвыривала на свой оставшийся в отдалении лежак. И попадала. Потом поворачивалась к воде и плыла босая, как вольная птица.
Ему понравились мои хитрые манипуляции с обувью, и до обеда он их наблюдал и оценивал. А после обеда вошёл в воду и вступил на путь наклонной плоскости. То есть, поплыл за мной. Я в тот день для первого визита явилась на пляж с тщательной причёской, поэтому предпринимала все меры предосторожности, держа голову подальше от волн.

- Девушка, вы плывёте, как горная лань, - начал он издалека, подплывая.

Это был правильный заход с его стороны. Я посмеялась, и на берег мы вернулись вместе. А на берегу оказалось, что его лежак, ну прямо совершенно случайно, как раз рядом с нами.

- Всего доброго, - вежливо прощалась Милка, умильно улыбаясь. - До вечера! Хорошего вам отдыха!
- Полноценного вам обеда, доброкачественного вам полдника, - с энтузиазмом подхватила я, обмахиваясь журналом, как веером, - эээ… благополучных вам процедур…
И Милка немедленно и незаметно ущипнула меня за бок.

- Как ты себя ведёшь! - выговорила она мне, едва Арсений Николаевич скрылся из виду. - Ты с ним кокетничаешь. Ты ему грубишь.
- А я ему нравлюсь, - сказала я самонадеянно.
- Ты его компрометируешь, - не отставала Милка. - Он начальник, тут его подчинённые отдыхают.
- А ты посмотри, какой у нас загар, – я подняла ногу повыше. - Ему все подчинённые должны завидовать.
- Они же потом его жене расскажут!
- Что расскажут? – я опустила ногу. - Что он на соседских девушек смотрит два с половиной раза в день? И вообще – он зачем приехал? Отдыхать, лечиться. Вот и пусть лечится, а не заводит невразумительные отношения с невразумительными девицами.
Я сердито выкопала из пляжной сумки часы. 12.40.
Князя не было. Арсений Николаевич соблюдал режим. В море были медузы. День был решительно никуда не годный.
- Пойду за миндалём, - сердито объявила я, хватая с горячей гальки свой синий сарафан.

Очередь за миндалём аккуратно обвивала торговую площадь, огибала круглую афишную тумбу и терялась в тени каких-то платанов. Я встала под платаны. Нельзя сказать, что миндаль мне был позарез нужен. Мне нужна была иллюзия деятельности. Иначе можно было не справиться с душевными ранами. А я здесь должна была суметь с ними справиться. Чтобы вернуться домой исцелённой и свободной.
Я должна была, вернувшись, ходить гордо и независимо. Небрежно кивнуть при случайной встрече, небрежно бросить «привет» – осенив ресницами, блестящими глазами, высветленными волосами, загорелыми конечностями и подолом нового сарафана. И пусть, пусть удивлённо провожает глазами, пусть останавливается, глядя вслед, пусть, нахмурившись, думает, кого он потерял навек, пусть, пусть!..
Вообще-то, это я так легкомысленно хорохорилась здесь и сейчас, вдалеке от случившегося. Старалась представить ситуацию пустяковой и незначительной, а себя - ироничной и насмешливой. На самом же деле, сердце моё было разбито, а сама я полгода не вылезала из депрессии, и весной даже попала в больницу с анемией, астенией и ещё какими-то невразумительными аристократическими диагнозами. И Милка, которая замучилась видеть меня такой, списалась со своими здешними родственниками, сама заказала билеты на самолёт, практически сама попихала мои вещи в мой белый чемодан, схватила меня за шиворот и привезла сюда.
Чтобы мой первый в жизни отпуск прошёл не зря.

2

* * *

Мы подошли к моему временному дому вполне друзьями, но оказалось, что я пребывала в иллюзиях относительно дружеских чувств. В темноте подъезда князь внезапно ощутил прилив древних сакральных сил и решил, что пришло время переходить к полонению заезжих Эсмеральд. Он был юн, пылок, нежен - я от неожиданности дрогнула и едва не капитулировала.
Однако, в мои планы не входил интим в первый вечер знакомства с неустановленными княжескими потомками, я быстро спохватилась и оказала массированное сопротивление.
Мы подрались.

Я отпихивала его, а он не отпихивался, зато старался лишить меня маневренности разными хитрыми танцевальными способами, одновременно шепча вечные, как мир, слова признаний. Было видно, что он расценивает чужой подъезд, как свой родовой замок, причём, сориентирован в нём решительно на опочивальню. Поэтому я активно бдила: все слова пропускала мимо ушей, а руки старалась освобождать, чтобы при помощи их оставаться хотя бы условно одетой. В результате какое-то время мы двигались кругами почти в ритме вальса, что было бы, учитывая грамотные объятия, даже приятно, если бы на одном из па мой каблук не попал в щель между плитками и не вырвался с корнем.

Я онемела: сражение проигрывалось вчистую. Пора было плевать на его высокородное происхождение.
- Это что такое?.. - ужасным шёпотом вопросила я, поднимая изуродованную туфлю и потрясая ею под носом остолбеневшего князя. - Это как называется?! Я в чём теперь ходить буду?!
- Прости меня! Я куплю тебе завтра новые! – очертя голову, пообещал князь страстно. – Прости! Я тебе подарю туфельки! Хрустальные! Ты – моя Золушка!
- Что-о? Да ты знаешь, что это за туфли!?
Туфлю было нестерпимо жалко. Она мне дорого досталась, учитывая специальную поездку в Москву и пятичасовую толкотню в ГУМе. Я разъярённо размахнулась, метя княжескому потомку туфлей прямиком в нахальный лоб.

Потомок легко отскочил в сторону – и я стремительно полетела по древним ступеням замка в подземелье с привидениями, цепями и дикими зверями. В смысле, в подвал. К счастью, князь оценил опасность - я была поймана на полдороге за хвост и крепко припечатана к стене за обе руки. Распята.

Я дёрнулась - вырваться не получилось. Финита.
- Спокойно, - шёпотом сказал князь, победно улыбаясь. – Стража, вяжите её, это государственная преступница.
Мне было не до игры.
- Ах ты гад!.. - пытаясь вырваться, зашипела я. - А я-то думала… я-то думала, что я тебе нравлюсь!
- Это правда… Очень нравишься… очень…
Не отпуская моих рук, он безнаказанно провёл губами по моей щеке, потом по виску, потом по ресницам…
- Очень… ты такая соблазнительная…
В одном из скверов он успел мне рассказать, что занимался не только танцами, но и фехтованием, прыжками в воду, скаканием куда-то там на лошадях и ещё чёрт знает чем - и я это многоборье немедленно оценила. Уворачиваться от его губ было неимоверно сложно, я, деморализованная морем нежности, изо всех сил топтала инстинкты, старалась не слабеть и копила в себе ненависть на дальнейшую борьбу.

С прикованными руками у меня было два выбора: кусаться или лягаться, но я не умела ни того, ни другого, и если честно, мне его было как-то жаль, он был так молод, мало ли что… Вдобавок мне всё время приходилось караулить ускользающие бретельки сарафана, так что времени на обдумывание нападения у меня было катастрофически мало – времени было только на оборону.
- Пусти! – я в очередной раз сильно дёрнулась, в очередной раз не вырвалась, а лишь вызвала очередной тихий смех и очередную лавину лёгких, словно свежий ветер, обезволивающих поцелуев.
- Пусти! Отпусти меня немедленно! - требовала я, в отчаянии мотая волосами. - Я буду кусаться… я буду пинаться…
- Не будешь… - шептал он.
И да, я не кусалась и не пиналась, но дёргалась, пыхтела, выкручивалась, отмахивалась от собственных волос, – в общем, несмотря на тесные объятия, мы мало напоминали романтичную парочку в момент лирического прощания.
- Мне больно! – верещала я в отчаянии.
- А ты не сопротивляйся! – иезуитски советовал он, как настоящий потомок древних князей.

Внезапное счастье улыбнулось мне: мы были вынуждены пропустить домой какую-то тётку - княжеские тиски на мгновение ослабли, и я немедленно воспользовалась замешательством: собрала остатки сил – и с остервенением выпихнула врага в распахнутую дверь.
Он успел вцепиться в меня с реакцией фехтовальщика. Нас, словно нечистой силой, вынесло на волю. Театр военных действий переместился в подлунный мир.
Здесь было просторнее, прохладнее, светлее, больше зрителей и меньше стенок.
- Отпусти меня! Слышишь?! Отпусти сейчас же! – бушевала я, стуча кулаками по твёрдой княжеской груди.
- Ты придёшь завтра? – настойчиво спрашивал он, не теряя надежды замкнуть меня в объятия.
- Отпусти меня немедленно! Ну?!
- Я тебя не держу! Не кричи!
- Буду кричать! А-а-а-а!!!
- Тихо! Послушай, скажи… ты придёшь завтра? Ну, подожди… ну, скажи… Я буду тебя ждать… Ты придёшь? Я буду ждать! Придёшь?..
- Иди отсюда!!! Дурак!!!
К подъезду приблизилась пожилая пара, и мы расцепились, тяжело дыша, не сводя друг с друга безумных взглядов.
- В общем, я завтра приду, – тяжело дыша, пообещал он
- В общем, попробуй только приди! – тяжело дыша, пообещала я, сердито возвращая на место бретельки.
- Завтра, в одиннадцать, - сказал он, переведя, наконец, дух. – Я тебя найду, - пообещал он и поднял вверх палец. - Смотри вверх, я махну тебе рукой.
И ушёл.
А я осталась стоять, глядя ему вслед со всеми своими взбунтовавшимися чувствами. Он легко и бесшумно канул в заросли на склоне, словно провалился в преисподнюю, а я ещё немного постояла в ночной прохладе, собирая чувства и мысли и разнося их по полочкам.

3

* * *

Миндаль кончился за два человека передо мной. Воистину сегодня был день потерь. Мне оставался выбор: напиться или топиться. В море были медузы, топиться было неэстетично.
"Пойду напьюсь" – решила я и пошла через площадь к белой кафешке с гордой надписью "Сокобар".

Кафешка встретила меня воздушными волнами вентилятора и возгласом «За коктейлем не занимать!» Очередь, дружно обмахивающаяся шляпами, тянулась вдоль всего прилавка. Народ волновался и квохтал, одержимый желанием урвать от сладкой жизни. Молочный коктейль убывал стремительно. Очередь лихорадочно искала альтернативы и обсуждала последствия распития на жаре фруктовых соков неизвестного производства.

Я пристроилась в хвост, исполненная смирения. Напиться и забыться – это хороший, проверенный и качественный способ преодоления трудностей. Я ещё ни разу толком не напивалась и была готова преодолеть этот рубеж.

Соседи по очереди активно обсуждали прейскурант, отпечатанный на машинке с продырявленным «О», и тревожно вытягивали шеи.
- А кумыс – это что? – взволнованно спросила впереди стоящая девушка.
- Кобылье молоко, - кондукторским голосом оповестила из-за прилавка продавщица.
- Ой! - испуганно пискнула девушка.- Чьё молоко?
- Молоко лошади! – повысила голос продавщица. – Натуральный лечебный напиток. Эликсир жизни.

Натуральный продукт, судя по всему, успехом у народа не пользовался. Стаканы с кумысом, едва начатые, стояли на прилавке отвергнутые, продавщица равнодушно опорожняла их в ведро.
- А это вкусно? – совсем уже робко спросила девушка.
- На любителя, - хладнокровно отрезала продавщица. – Х*аварите!
- Мне коктейль, – попросила девушка жалобно. – С вишнёвым сиропом. Мне хватит?

- А напрасно вы испугались, – сокрушённо продребезжал за моей спиной дедок в панаме. - Это весьма полезно и необходимо для жизни. На кумыс приезжали великие люди. Литераторы, художники. Лев Толстой, Максим Горький. Поддерживали им силы, спасали здоровье. Вот вы сейчас пьёте просто ерунду, простите. А кумыс – это вам и красота, и молодость на всю жизнь, и здоровье.

Продавщица бросила мокрую мелочь в мокрую тарелочку и воззрилась на меня.
- Х*аварите! – потребовала она, сверля меня малоросскими яркими глазами.
Я переступила с ноги на ногу, оглянулась. Счастливые люди вокруг меня пили весёлые разноцветные соки. У них всё было хорошо в жизни.
- Кумыс, пожалуйста, - полная отчаянной отваги, небрежно объявила я, летя в бездну.
Продавщица швырнула мне сдачу, повернула волшебный ключик – и легендарный напиток обрушился в стакан, вздымая пену.
Я взяла стакан, ещё раз оглянулась. Очередь безжалостно смотрела на меня, было ясно, что назад дороги нет, пришёл мой звёздный час.
Я глубоко вздохнула и пригубила.

Да, это был не молочный коктейль с вишнёвым сиропом. И не абрикосовый сок с мякотью. Было кисло, горько и едко. Был запах. Было невыносимо. Очередь смотрела. Я решила умереть, но не сдаться. После третьего глотка у меня начались спазмы. Они душили меня и едва не задушили совсем. Мой организм отчаянно сопротивлялся божественному напитку, спасшему здоровье и жизнь целой плеяде известных русских деятелей литературы и искусства. В меня эликсир жизни категорически не впускался – очевидно, во мне и так с избытком хватало молодости, здоровья и красоты.

Еле живая, я додавила кумыс почти до конца, дрожащей рукой поставила на прилавок стакан и нетвёрдыми шагами направилась вон. В голове у меня мутилось, со дна желудка – а, может, души - поднимались вверх горько-кислые волны, было плохо, было гадостно, хотелось лечь прямо на асфальт и завыть.

Не помня себя, я едва притопала на пляж, рухнула на колени возле наших лежаков и, тихо и безнадёжно скуля, принялась судорожно и без разбора поедать Милкины конфеты из кулька.
- Вавка, ты что? – ужаснулась Милка, бледнея. – Ты где была?
- Кумыс пила… - стихами просипела я.
- С ума сошла… - не выходя из стихотворного размера, прошептала Милка… - Ой, что сейчас будет… ты вся зелёная, тебя вырвет же…
Я развернула очередную конфету и упихнула её в рот.
-Н-не, уже наверное, н-нет… - пробормотала я через минуту с трудом, еле проворачивая языком сладкое конфетное тесто. - Теперь уже нет… может быть…

На пятой конфете мне стало легче, я встала с четверенек и попыталась сфокусировать взгляд.
Пляж был полупустым. В море были медузы. Солнце было через сито. Арсений Николаевич не вернулся. Князь не пришёл. Кумыс едва не унёс мою расцветшую неизвестно зачем жизнь.
Стоило ли жить на свете?
- Мил… пошли домой? – жалко попросила я.

Не выпуская меня из виду, Милка резво собрала вещи.
- Идти можешь? - спросила она деловито, не дождалась ответа, схватила меня за руку и поволокла к лестнице.
Из-под лестницы выдвинулись две белые панамы – там, в тенёчке, располагалось гостеприимное пристанище краснодарских друзей-пенсионеров, деда Коли и деда Толи. Деды приезжали в пансионат лет десять подряд и были, несмотря на преклонные года, молодцы – плавали, бегали трусцой и фотографировались с девчатами при первой возможности.
- Эй! Москвички, а шо так рано? - замахали нам деды. - А фотографироваться?
- Уходим домой. Ей плохо, - оповестила Милка общественность.
- А шо такое? Перегрелась? – забеспокоились деды. – А шо так? Солнца нет…
- Не... я кумыс пила, - поделилась я новостями из последних сил.
- Кумыс пила... А де взяла кумыс?
- В баре на площади.
- От горенько, - сокрушился дед Толя. - Усяку дрянь продают народу...
- Какой кумыс? - закричал дед Коля. - Зачем кумыс? Такая красивая девушка! Водки надо было выпить! Со мной!
- А який кумыс? Що за кумыс? А де брали кумыс? - затарахтела по соседству хорошенькая хохлушечка Настя. - У баре? Та який там кумыс, погань одна… домашний кумыс треба пити.
- У ба-аре? - закричала зычно от воды Настина подружка, красавица Галя... - Ой, у баре... Моя кума брала сок у баре, все семья животом мучалася.
- Гала! - зычно кричала Настя в ответ. - Та не... Не у тому баре твоя Кристина брала... Ой, та вона зроду доброго не купит, бачу я твою Кристину..
- А що моя Кристина! Моя Кристина двоих детей пиднимае...
- Водки, водки надо было выпить, от дурёпи девки, хлебают всяку дрянь…

4

2. День второй

Наутро произошло целых два события: медуз в море поубавилось, а женатый человек Арсений Николаевич появился в таком пляжном костюме, что здешние дамы привстали и поправили на глазах тёмные окуляры.
- Вавка-а, вот это да! - восхищённо сказала Милка - Посмотри, какие шорты… - она чувствительно пнула меня в бок. - Слушай, это он ради тебя.

Я оглянулась. Арсений Николаевич, складывал полотенце, не смотрел на нас и загадочно чему-то улыбался. Костюм цвета пены морской волны его исключительно украшал.
- Почему это ради меня?
- А ради кого? Слушай, а он ничего, - не успокаивалась Милка. - Ноги красивые…
- Я очень за него рада, - сказала я и посмотрела наверх, за ограду. Пусто.
- Может, он перепутал пляжи? – пробормотала я вслух, забывшись.
- Кто? – удивилась Милка.
- Никто. Это я так…
- Нет, подожди, - вперилась в меня зоркая Милка. – Ты про кого?
- Да ни про кого! Про Арсения…
- Тогда погуляй с ним!
- С ума сошла? Сама же говорила, жена, жена…
- Я пересмотрела свою концепцию, - объявила Милка со значением. - Я была неправа.
- Ах, вот как, - сказала я. - Что же тебя заставило изменить свои непоколебимые моральные устои?
- А потому, что если не ты, то тогда кто-то из них. - Милка кивнула в сторону окуляров. - Арсений - лучший мужчина нашего пляжного крыла. Кто-нибудь его тут всё равно достанет. А нельзя отдавать его врагам. Мне так кажется.
- Почему-то вчера тебе так не казалось.
- Вчера такого костюма не было, - резонно объяснила Милка.
- Убедительный довод. Ладно, – я подняла с гальки свою сумку и проверила наличность. – Ты давай разбирайся со своей концепцией, а я пошла за миндалём.
- А купаться? Он купаться собирается, видишь?
- Не склоняй меня к разврату! – Я побежала к лестнице. - Там медузы! – крикнула я на бегу.

- О! Москвичка бежит! Живёхоньки! Привет, москвичка! – замахали мне панамами друзья-пенсионеры из-под лестницы.
- Да не москвичка я! Подмосквичка я…
- Ой, смотри, пидмосквичка, кумысу не пей!
- Не, я за миндалём!
Я махнула дедам рукой и взлетела вверх.

И ветер взлетел со мной.
Он вынес меня на своих крыльях, и поставил на вершину. Я глубоко вдохнула. Я должна была на ней стоять, на этой вершине. Орлы должна были парить вокруг меня. Простор должен был охватывать меня, подвигая в полёт.
Но я была всего-навсего на набережной, и не орлы парили вокруг, а просто пешеходы сворачивали шеи на мой вздымающийся сарафан. Я повернулась ветру навстречу, мне хотелось, чтобы перехватило дыхание, чтобы захватывало дух. Я поняла, что там, внизу, на закрытом медицинском пляже, посреди чистоты и стерильности, мне душно. Мне стало не хватать жизни.

Мне стало не хватать любви.

Я шла быстро, чувствуя подъём сил и румянец на щеках. Миндаль мне был не нужен, как и вчера. Я чувствовала, что должно что-то случиться, и это нельзя было упустить, это нужно было увидеть, поймать…
Только что? Что? И где?..

Посреди площади двое рабочих собирали пустые ящики и грузили в машину.
- А миндаль где? – изумлённо спросила я, озирая окрестности.
- Не завезли сегодня, - ответил один, помоложе. – Завтра приходи, красивая…

Я постояла, оглядываясь. Убранная площадь была чиста и прекрасна. Я обошла афишную тумбу вокруг. Юрий Антонов уехал, а «Песняры» приехали и давали в курортном зале первый концерт. В Анапу прибыл Московский цирк. Поляна Сказок приглашала на детский праздник. Всех желающих приглашали морские путешествия. Жизнь била ключом. Я оглянулась. Море впереди блистало ярко и зовуще, огромный белый корабль виднелся на горизонте, и отсюда казалось, что он совершенно неподвижен, словно на картине.
Мир был прекрасен во всех проявлениях, и только я одна была где-то взаперти, на обочине, на краю…
Я повернулась и медленно пошла обратно к пляжу.
Я шла и ловила себя на том, что вглядываюсь в прохожих - не мелькнёт ли где-то в толпе малиновое пятно. И соломенные взлохмаченные вихры над ним. И понимала, что, в общем-то, только ради этого меня и выносят наверх могучие крылья.
И приходится это признавать…

Я вернулась на пляж без миндаля, без надежд и без планов на будущее.
На пляже, как раз наоборот, жизнь била ключом. Друзья-пенсионеры угощали общественность арбузами, Милку обступала свита местных кавалеров.
- Москвичка пришла, - загалдело из-под лестницы, - а ну, сидай с нами, москвичка!

Медицинский пляж отличается от дикого не только стерильной галькой, на которую страшно бросить окурок, и абсолютно целыми лежаками, но и тесным содружеством посетителей. Психология закрытых пляжей прямо противоположна психологии диких.
На диком пляже тебя затопчут ещё на лестнице, тут – подадут руку и уступят дорогу.
На диком пляже лежак упрут прямо из-под тебя, тут наоборот – вынесут из кучи и аккуратно и заботливо установят на выбранное тобой место.
На диком пляже ты просто хватаешь свои шмотки и чешешь, куда собрался, и всем начхать, куда ты и зачем. Тут, пока ты дойдёшь до лестницы, тебя сто раз спросят: Уже уходите? А вы далеко? А вы на обед? А вы не в магазин? Аа-а-а, вы за миндалём…
На диком пляже ты никому не нужен, там ты – песчинка. А тут все знакомы, пансионат один, и все друг другу братья. Тут беспрестанно звучат приветствия, пожелания, свидетельствующие о тесном общении. Там ты никто, а тут ты личность, и все на тебя обращают внимание. Особенно если ты занимаешься бросанием босоножек через весь пляж. И особенно если ты пошла за миндалём.
- А шо с пустыми руками? А де миндаль?
- Нету…
- О-ох, горенько… Ну держи кавун, москвичка, от, гляди, гарный какой…
- Да не москвичка я, - в сотый раз безнадёжно поправила я, принимая громадный сахарный ломоть. – Подмосквичка я…
- Ну, хай пидмосквичка!

Милка уже стрескала свой ломоть и царила у себя на лежаке королевой, а вокруг неё роилась свита мсье Вольдемара, доцента медицинского училища, куратора нашего пляжа.

5

Вечером я стояла возле своего белого чемодана и сердито метала из его разинутой пасти юбки, бюстгальтеры, расчёски, записные книжки и мелкие монеты, предназначенные для бросания в море.
- Я ему отомщу... – бормотала я, выпутывая руки из ленточек и катушечных ниток. – Путь только попадётся мне... Я ему покажу, как обманывать доверчивых девушек…
- Кому? Арсению? – удивлялась Милка.
- Нет! Неважно кому! – бушевала я.

Милка, в целях спасения от ожогов обмазанная сметаной, сидела с комфортом за кухонным столом и аккуратно поедала помидоры из банки.
- Вот не люблю, не люблю я этих женатиков, - бубнила я, сердито вытаскивая из волос термобигуди Милкиной тётушки.
- Почему?
- Неотважные, - сказала я, глядя на себя в зеркало косметички. – Вот чем с ними заниматься? Чем? - я посмотрела на Милку. - Вот сейчас – что я с ним делать буду? Кумыс пить не стал. Через забор не полезет. Танцевать он не танцует.
- Через забор-то зачем? – заинтересовалась Милка.
- Ну, не знаю. Просто перелезть через забор – это же интересно. Можно хоть на отдыхе попробовать перелезть через какой-то забор. Ну, или хотя бы, на волнорез ночью.
- Куда-а? – вытаращила глаза Милка.
- На волнорез. Ночью. Это что, не прекрасно? Стоишь, а вокруг темнота, чернота, и волны, волны хлещут, хлещут, хлещут!..
- О, господи… Слушай, ну не выдумывай уже глупостей! – взмолилась Милка. - Вечно у тебя в голове чёрт-те что. Не надо острых сюжетов. Погуляешь, как человек, будешь приличной, мелодичной, походишь в нормальном платье…
- А что мне надевать?! – вскричала я в отчаянии. – Сейчас придёт в белых штанах, а я - что?
- Вот и хорошо, - вразумляла Милка. - В белых штанах очень хорошо. А ты надень льняное.
Я влезла в льняное платье. Милка достала третий помидор.
- Смотри, как тебе идёт, - сказала она. – Декольте, с кружевами…
- Я в нём запарюсь – объявила я. - Нужно без рукавов.
- Надень «сакуру», - распорядилась Милка.
Я схватила «сакуру» и побежала в прихожую к большому зеркалу.

У платья была своя история, я нашла эту ткань в отделе драпировок, которые покупают для занавесок. Мне понравилась светящаяся белизна с чётким графическим рисунком веток и редкими розовыми букетиками.
Я затянула на талии чёрный пояс и повертелась, стоя на цыпочках. На фоне яркого загара ткань сияла, словно фарфор на свету. Один букет сакуры цвёл аккуратно на моей левой груди, второй на правом бедре, третий возле левого колена. Милка внимательно вгляделась в букеты.
- Очень обоснованный рисунок, – сказала она авторитетно. - Что сверху, что снизу – всё равно по этим цветам приходишь в нужное место.
Ну, дура - и всё!

* * *

Лучший мужчина пляжного крыла, женатый человек Арсений Николаевич ждал меня на условленном месте. Его было видно издалека – белые брюки, белые туфли, белая тенниска и элегантная поза у перил набережной.
Меня тоже было видно издалека – моё белое платье и мои выгоревшие клубящиеся волосы и моё, черт возьми, независимое настроение, отзывающееся в перестуке каблучков.
Я подходила, улыбаясь, он благожелательно смотрел на меня, и было видно, что он оценил и платье, и причёску, и туфли, и походку, и всё остальное, что положено.
- Это хорошо, что вы пришли без цветов, - тактично начала я светскую беседу, подойдя.
Он не смутился.
- Я как раз думал о цветах, - сказал он. – но… в последний момент представил вас хорошенько и решил…
- Совершенно правильно решили, - сказала я. – Мне бы их некуда было деть, если я бы собралась идти босиком, или кидать камешки в море, или забыла бы их на скамейке, а потом не спала бы ночами от переживаний. Спасибо, что вы так хорошо во мне разобрались. Ну их на фиг, эти цветы…
- Я рад, что не ошибся в вас, - засмеялся он.

Я тоже засмеялась. Он нравился мне. У него было мягкое интеллигентное лицо, он был со вкусом одет, и был такого роста, который я люблю у мужчин. И он был хорошо воспитан - было видно, что он не будет в чужих подъездах лапать ручищами малознакомых девушек и стаскивать у них с плеч зубами новые сарафаны цвета неба Испании.
В принципе, я должна была быть счастлива. Вечер был прекрасный. У меня был исключительно интересный и приятный спутник. И я очень старалась соответствовать.

Только почему-то всё время вспоминала другого. И этого другого, лохматого, в выгоревшей малиновой майке, всё время приходилось отгонять, чтобы он не мешал красивой прогулке. А он не отгонялся. Он упрямо не исчезал, смотрел потрясёнными глазами и трогал губами мои волосы. Хотя я и знала, что это - просто ветер…
В общем, неожиданно для себя я оказалась перед сложной задачей: мне нужно было гонять фантомов и одновременно оставаться прекрасной, приличной и мелодичной.
И справлялась я, честно говоря, с трудом.

Входить в корчму нужно было по узенькой, винтовой лестнице, стиснутой громадными фальшивыми каменьями. Каменья озарялись электрическими свечками. Свечки были красные, между ними, кое-как сваренные из железа, висели жуткого вида рожи с рогами. Вход в подземелье замка. Лохматый фантом опять было выдвинулся из стены, взглянул грустными глазами, попытался утянуть к себе, в свой ошеломительный мир, но я вздохнула, стиснула зубы и прогнала его обратно в стену.

Мы вошли в зал. Действительность была прочно занавешена табачным дымом. По стенам висели рыбацкие сети, в углу красовались бухты свёрнутых морских канатов, на канатах сидела местная хиппообразная молодёжь, играла в какую-то игру с громкими хлопками и ржала. Мне захотелось к ним.

Интимно-тихо звучала музыка. Бармен был молодой, мощный, бородатый, имел индивидуальный вентилятор. Он прямо факирствовал среди своего сверкающего оснащения, и я, вместо того, чтобы усесться за столиком, как положено приличной даме, и ждать кавалера с угощением, прилипла к стойке и, тараща глаза, завороженно просозерцала весь процесс изготовления наших коктейлей.