Эльвира Советкина и Москва в Огне

Глава 1: После Зимы

Тишина после бури всегда обманчива. Особенно когда буря была магической, сотрясавшей сами основы скрытого мира под шумным асфальтом Москвы. Эльвира Советкина стояла у окна своей скромной квартирки на окраине, наблюдая, как предрассветный свет выхватывает из темноты коробки панельных домов. В руке она бессознательно перебирала холодный металл древнего свистка – теперь не просто наследства бабушки-ведьмы, а оружия, фокусирующего ее собственную, пробудившуюся силу. Лед и Тьма. «Зимовка». Имя, которое стало ее сутью и проклятием одновременно.

Победа над Старухой-Хранительницей, той самой «Фальшивомонетчицей», столетиями манипулировавшей Братством Хранителей и игравшей с ужасами Статических Разломов, не принесла ожидаемого облегчения. Было опустошение. Опустошение от затраченных сил, от осознания глубины предательства, от вида того, как К'Тхалл, искаженный Ткач, пожертвовал собой, чтобы дать им шанс. И была… пустота. Цель достигнута. Главный Якорь под Кремлем очищен, Разломы запечатаны Ключами, найденными ценой крови и потерь. Тени и Безликие, казалось, отступили в свои щели, лишившись поддержки Шефа и Старухи.

Но тишина была слишком громкой. Слишком натянутой.

«Мяу-урррр?»

Теплый, тяжелый комок шерсти уперся ей в ногу. Мамай. Не просто кот, а загадка в полосатом обличье, ее верный страж, проводник по лабиринтам Каменных Артерий – подземных магических туннелей, пронизывающих Москву как кровеносную систему. Его зеленые глаза, всегда казавшиеся знающими больше, чем положено кошачьим, сейчас смотрели на нее с нетипичной тревогой.

«Что, Майчик?» – Эльвира наклонилась, почесала его за ухом. Обычно это действие вызывало блаженное мурлыканье. Сейчас Мамай лишь прижал уши, его взгляд скользнул к свистку в ее руке, а потом – к полу. К самому полу. Глубоко под ним.

«Опять?» – спросила Эльвира тихо. «Артерии?»

Мамай издал низкое, не кошачье ворчание, больше похожее на отзвук того древнего рыка, что мог обращать в бегство слабых Ткачей. Он потоптался на месте, его когти цокнули по линолеуму. Не страх, нет. Предупреждение. Беспокойство.

С момента их победы прошло три недели. Три недели попыток вписаться обратно в жизнь, которая уже никогда не будет прежней. Эльвира официально уволилась из больницы – после такого, как она видела, сидеть в регистратуре и заполнять бумажки казалось сюрреалистичным кощунством. Она жила на скромные сбережения и… странные «пожертвования». Иногда в почтовом ящике находила конверт с деньгами. Без пояснений. Однажды – коробку дорогого норвежского лосося. Мамай оценил. Она подозревала, что это остатки Братства Хранителей – те, кто не был замешан в предательстве Старухи, но теперь, лишившись векового руководства, пребывали в растерянности. Некоторые, возможно, испытывали чувство вины. Или страха перед ней, «Зимовкой».

Глеб Сорокин, запуганный архивариус, ставший невольным героем, пытался вернуться в свой архивный рай. Но и там его ждали изменения. Архивы Братства, долгое время находившиеся под контролем Старухи и ее приспешников, были опечатаны (формально – на ревизию, фактически – на изучение уцелевшими лояльными Хранителями). Глеба, как человека, непосредственно столкнувшегося с угрозой и обладающего уникальным опытом «расшифровки» магических катаклизмов, терзали подозрениями, вопросами, а иногда и откровенной враждебностью со стороны тех, кто все еще не мог поверить в предательство Старухи. Он звонил Эльвире почти каждый день, его голос по-прежнему дрожал, но теперь в нем была не только паника, а еще и злость, и усталость.

«Эльвира? Это опять я. Глеб. Они… они опять не пускают меня к основному фонду. Говорят, что «процедура верификации не завершена». Чушь! Я же единственный, кто понимает эти шифры в старых схемах Артерий! А без схем…» – он умолкал, и Эльвира слышала, как он нервно глотает. «Без схем мы слепые, если… если оно вернется. Или придет что-то новое».

«Что-то новое»… Эти слова висели в воздухе с того самого момента, когда у ног поверженной Старухи они увидели трещину в камне, из которой сочился не холод, а… тепло. Мимолетное, почти призрачное, но ощутимое. Как дыхание спящего дракона.

Эльвира оторвалась от окна, подошла к своему скромному рабочему столу, заваленному теперь не медицинскими справочниками, а старыми книгами, распечатками из сетевых архивов городских легенд, блокнотами с ее собственными, еще корявыми, набросками символов и схем Каменных Артерий. На столе лежал один из Ключей – небольшой, похожий на кристалл кварца, но излучающий слабый, успокаивающий холод. Артефакт, помогавший запечатывать Разломы. Сейчас он был просто холодным камнем. Мертвым? Или просто… невостребованным?

Она взяла его в руку. Холодок приятно щипал кожу. Но вдруг… совсем слабо, на грани ощущения, кристалл словно вибрировал. Не звенел, а именно дрожал, как камертон, почуявший резонанс. Эльвира замерла, вслушиваясь в свои ощущения. Ее собственная сила, пульсирующая где-то в глубине груди, ледяной шар, обернутый шелками тьмы, тоже отозвалась. Не тревогой. Нет. Скорее… настороженностью. Как сторожевой пес, уловивший запах на ветру.

Мамай запрыгнул на стол, обходя книги с кошачьей грацией, и ткнулся носом в кристалл. Он фыркнул, отпрянул, шерсть на загривке слегка встала дыбом. Его ворчание стало громче.

«Ты тоже чувствуешь?» – прошептала Эльвира. «Что это? Не Тени же…»

Кот уставился на пол. Прямо вниз. Его взгляд был сосредоточенным, почти гипнотическим. Эльвира закрыла глаза, отпустила сознание вглубь себя, к тому месту, где жила ее сила. Она пыталась протянуть нити ощущений вниз, сквозь бетонные перекрытия, в грунт, к Каменным Артериям. Это было похоже на попытку услышать шепот сквозь толстую стену. Но шепота не было. Был… гул. Очень низкий, очень далекий. Не звук, а скорее вибрация. И она несла не холод статики, как от Разломов или Шефа. Она несла тепло. Не уютное тепло камина, а глубинное, тектоническое, пугающее своей мощью и неотвратимостью. Как дыхание гигантской кузницы, раздуваемой где-то в самом сердце земли.

Глава 2: Архивы Пепла

Архив Братства Хранителей располагался не в каком-то мистическом подземелье, а в самом что ни на есть обычном, даже унылом административном здании конца 70-х на одной из тихих улиц за Садовым кольцом. Секретность обеспечивалась не магией (хотя защитные символы были тщательно вплетены в структуру здания и коммуникаций), а бюрократией. «Институт Историко-Архитектурных Исследований» – гласила вывеска у входа. Скучно, неинтересно, мимо проходили не задерживаясь. Идеальная маскировка.

Глеб Сорокин ненавидел это здание сейчас почти так же сильно, как когда-то боялся Теней. Раньше это был его храм, его убежище, царство упорядоченного знания. Теперь – поле битвы, где вместо когтей и ледяных кинжалов использовались подковерные интриги, подозрительные взгляды и бесконечные «комиссии по проверке».

Его кабинет, вернее, его бывший кабинет, теперь больше напоминал лазарет для подозреваемых. Полки с папками были отодвинуты к стенам, освобождая место для стола, за которым восседали двое «ревизоров» – Хранители из старой гвардии, те, кто не был в непосредственном подчинении Старухи, но десятилетиями плыл по течению ее воли. Седой, сутулый Игнатий Петрович с вечно подозрительным прищуром и Марина Львовна, женщина с лицом бухгалтера и ледяными глазами, способными заморозить любое возражение.

«Глеб Михайлович, – начала Марина Львовна, перелистывая стопку бумаг, которую Глеб принес по их требованию – распечатки его заметок, схем, сделанных во время их безумной эпопеи с Разломами. – Ваши… наблюдения… крайне фрагментарны. И субъективны. Вы утверждаете о наличии «стабильных тепловых аномалий» в точках входа в Каменные Артерии? На чем основаны эти данные?»

Глеб сглотнул. Его ладони вспотели. Старая привычка – прятаться за рационализмом – боролась с новым знанием, с тем, что он видел.

«На… на показаниях приборов, Марина Львовна, – он попытался сделать голос тверже. – Я модифицировал обычный тепловизор, добавив фильтры для… для отсечения фоновых магических помех. И да, в пяти контрольных точках, отмеченных в старых реестрах как узлы Артерий, зафиксирован рост температуры на 1.5-2 градуса Цельсия за последние десять дней. Причем не на поверхности, а на глубине 5-7 метров». Он ткнул пальцем в график на своем ноутбуке. «Вот здесь, у Павелецкого вокзала… здесь, под Шаболовкой…»

«Приборы могут ошибаться, Глеб Михайлович, – отрезал Игнатий Петрович, даже не взглянув на экран. – Солнечная активность. Техногенные факторы. Теплотрассы, в конце концов! Вы всегда были склонны к… эм… преувеличениям». В его голосе звучало «истерикам».

Глеб почувствовал, как знакомый комок страха подкатывает к горлу. Но вместе с ним пришла и волна гнева. Он знал, что прав. Он чувствовал это в архиве, в самой атмосфере места. Воздух в хранилищах, всегда прохладный и сухой, теперь был спертым, чуть тепловатым. Старые пергаменты, которые он брал в руки, пахли не пылью веков, а… сладковатым запахом гари. Едва уловимым, но неотвратимым. Как запах тлеющего фитиля.

«Преувеличения? – Глеб встал, его голос задрожал, но не от страха, а от ярости. – Игнатий Петрович, мы чуть не погибли! Весь город мог рухнуть в Статическую Пустоту! Старуха использовала нас всех! И вместо того чтобы искать новые угрозы, вы сидите здесь и проверяете мои тепловизоры? Что, боитесь, что я найду следы еще чьей-то «хорошей работы»?»

В кабинете повисла тягостная тишина. Марина Львовна побледнела. Игнатий Петрович налился краской.

«Глеб Михайлович! Ваш тон…»

«Мой тон? – Глеб не сдавался. Он вспомнил лицо К'Тхалла в последний момент. Вспомнил ледяной ужас Разломов. Вспомнил Эльвиру, замерзающую, но не сдающуюся. – Мои приборы работают. Мои наблюдения точны. И если вы не дадите мне доступ к Запретному Фонду, к документам до Старухи, к самым истокам Братства, то мы все рискуем проснуться в эпицентре… в эпицентре пожара!»

Он выпалил это слово, не думая. «Пожар». Оно висело в воздухе, как проклятие. Марина Львовна и Игнатий Петрович переглянулись. В их глазах мелькнуло нечто большее, чем гнев или раздражение. Мелькнул… страх? Знание?

«Запретный Фонд закрыт по решению Совета Старейшин, – холодно произнесла Марина Львовна, вставая. – Ваши инсинуации и спекуляции на тему «новых угроз» только подтверждают необходимость вашего отстранения от работы с чувствительными материалами. До завершения проверки вы отстраняетесь от должности главного архивариуса. Сдайте пропуск и ключи от хранилищ. Ваши приборы конфискуются для экспертизы».

Глеб почувствовал, как земля уходит из-под ног. Архив был его жизнью. Его защитой. Без него… Он был голым перед миром, который только недавно показал ему свои самые страшные зубы. Старый страх накатил с новой силой, смешиваясь с отчаянием.

В этот момент в кармане его пиджака жалобно запищал телефон. Эльвира. Как будто почувствовала его панику сквозь километры. Глеб, не глядя на ревизоров, выхватил телефон.

«Эльвира?» – его голос сорвался.

«Глеб, ты где? С тобой все в порядке?» – в трубке звучал знакомый, твердый голос, несущий странное успокоение.

«Они… они меня отстраняют! – выдохнул Глеб, отвернувшись от ледяных взглядов Марины Львовны и Игнатия Петровича. – Не дают работать! Конфисковали приборы! Не пускают в Запретный Фонд!»

На другом конце провода короткая пауза. Потом голос Эльвиры стал еще тверже, почти командным:

«Глеб, слушай внимательно. Выходи из здания. Сейчас же. Иди в наше «кафе». Мамай чует недоброе. Очень недоброе. Не в Разломах дело. Глубже. Огонь, Глеб. Ищи все, что связано с огнем. С древним огнем. С Архитектором».

«Архитектором? Какой Архитектор?» – растерянно пробормотал Глеб.

«Не знаю. Но Мамай… он показал мне образ. Камни, плавящиеся как воск. И тень… огромную, с крыльями из пламени. Выходи, Глеб! Быстро!»

Глеб опустил телефон. Его лицо было пепельно-серым. Он посмотрел на ревизоров. Они смотрели на него с плохо скрываемым презрением и… удовлетворением? Как будто его паника подтверждала их правоту о его «неадекватности».

Глава 3: Рокот в Камне

«Кафе» было скорее забегаловкой с претензией – пара столиков внутри, пара на тротуаре под потрепанным тент-зонтом. Хозяин, грузный мужчина по имени Вадим, знал Эльвиру и Глеба как «тех странноватых, но тихих», которые платят наличными и не доставляют хлопот. Он кивнул Эльвире, когда она заняла столик в самом углу, в тени. Мамай, лежавший у ее ног, как полосатый коврик, лишь приоткрыл один глаз. Сегодня он был необычайно спокоен, почти вял, но Эльвира чувствовала – это спокойствие тигра перед прыжком. Все его внимание было обращено внутрь, на ту невидимую связь, что тянулась к Каменным Артериям.

Эльвира нервно перебирала свисток. Холодок от него был слабее обычного, словно металл прогрелся в ее ладони. Аномалия. Как и та теплая рябь в воздухе над асфальтом, которую она заметила по пути сюда. Город дышал жаром. Не климатическим, а глубинным. Как больной в начале лихорадки.

Она увидела Глеба, почти бегущего по улице, его лицо было искажено паникой. Он плюхнулся на стул напротив, судорожно глотая воздух, и швырнул портфель на стол.

«Они… отстранили… – он выдохнул. – Приборы… конфисковали… Запретный Фонд…» Он умолк, увидев ее жест – «тише». Вадим лениво смотрел в их сторону.

Глеб понизил голос до шепота, наклонившись через столик. Запах его пота смешивался с едва уловимым запахом гари, исходившим от портфеля. «Эльвира… Я… я кое-что достал. Из подвала. Через Дениса, младшего архивариуса. Он рискнул…» Он расстегнул портфель, вытащил сверток из коричневой бумаги, развернул его с дрожащими руками. Под бумагой была старая кожаная папка. Ее края были обуглены, будто ее вытащили из костра в последний момент.

Эльвира осторожно прикоснулась к обгоревшей коже. Тепло. Не сильное, но отчетливое. Как от нагретого солнцем камня. Мамай поднял голову, его нос задрожал, уловив запах. Он издал тихое, предостерегающее «мррр».

«Открывай», – приказала Эльвира, чувствуя, как ее собственный лед внутри сжимается, готовясь к неизвестному.

Глеб открыл папку. Внутри лежали несколько листов пергамента, пожелтевших от времени. На одном – сложнейший чертеж, напоминающий схему какого-то невероятного механизма или… сосуда. Переплетение линий, символов, напоминающих одновременно и руны, и математические формулы. В центре – стилизованное изображение птицы, охваченной пламенем, но не сгорающей. Феникс. И подпись старинными, выцветшими чернилами: «Архит. Игнатий. Проект «Феникс». Сдерживание».

На другом листе – карта. Схематичное изображение Москвы, но не современной, а какой-то древней, с акцентом на извилистые линии, сходящиеся в нескольких точках. Одна точка, в южной части, была обведена кроваво-красным кружком и подписана: «Сердце Огня. Чертаново Глубинное». Рядом с ней – крошечный, едва заметный символ, похожий на каплю или слезу: «Камень Скорби».

И третий лист. Отдельный. На нем – всего несколько строк, написанных теми же красными, как кровь, чернилами, что обвели точку на карте:

ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ
Пламя спит. Не буди.
Печать цела, пока цел Камень Скорби.
Сломаешь Камень – разорвешь Узы.
Проснется Феникс – сгорит Мир.

Эльвира перечитала слова несколько раз. «Пламя спит. Не буди». Слишком поздно. «Печать цела, пока цел Камень Скорби». Что это за Камень? Где он? «Сердце Огня» в Чертаново? Там, где мощный узел Артерий? И главное – кто этот «Архитектор Игнатий»? Основатель Братства? И что он построил? Тюрьму для огня?

«Денис сказал… – прошептал Глеб, – что в архиве чувствуется жар. И Игнатий Петрович… ревизор… он смотрел на меня как… как будто знал. Его зовут Игнатий. Совпадение?»

«В нашем мире совпадений не бывает, – мрачно ответила Эльвира, не отрывая глаз от карты. – Старуха манипулировала Братством столетиями. Кто сказал, что она была первой? Или единственной? Этот «Феникс»… его «сдерживали». Значит, он опасен. Очень опасен. И кто-то хочет его разбудить. Или он просыпается сам». Она ткнула пальцем в точку «Сердце Огня». «Нам нужно туда. Сейчас. Пока…»

Она не договорила. Мамай внезапно вскочил на ноги. Все его тело напряглось, как струна. Шерсть встала дыбом. Он не рычал. Он выл. Тот самый древний, леденящий душу вой, который заставлял Теней рассыпаться в прах. Но сейчас в нем звучала не угроза, а чистейший, животный ужас. И он смотрел не вверх, а вниз. Под стол. Под асфальт.

Эльвира почувствовала это первой. Не вибрацию, как раньше. А удар. Глухой, мощный, как удар гигантского сердца. Он прошел сквозь землю, сквозь стул, ворвался в кости. Воздух над столом заколебался, как над раскаленной сковородой. Пергаменты в папке затрепетали.

«Что это?!» – вскрикнул Глеб, вцепившись в край стола.

Кафель на тротуаре рядом с их столиком… затрещал. Не раскололся, а именно затрещал, как лед под ногами. Из тонких швов между плитками повалил… не дым. Пар. Густой, белый, обжигающе горячий пар. И запах – резкий, едкий, запах раскаленного камня и серы.

«Выходи!» – крикнула Эльвира, хватая портфель с драгоценными пергаментами и вскакивая. Глеб последовал за ней, спотыкаясь. Мамай, не прекращая своего жуткого воя, метнулся к выходу с тротуара на проезжую часть.

Вадим, хозяин кафе, выскочил из-за стойки: «Эй! Что вы тут…» Он замолк, увидев пар, клубящийся из трещин в плитке. Его лицо выразило полное непонимание.

Земля снова дрогнула. Сильнее. Где-то неподалеку, во дворе, засигналила машина. Послышались крики. Трещина между плитками расширилась. Из нее не просто валил пар. Из нее лился свет. Не яркий, ослепляющий, а глубокий, багрово-оранжевый, как расплавленное железо в горне. И жар… Волна невыносимого сухого жара ударила оттуда, заставив Эльвиру и Глеба отпрянуть. Листья на ближайшем деревце мгновенно свернулись и почернели.

«Что за черт?!» – заорал Вадим, отбегая назад, в кафе.

Из расширяющейся трещины, из того ада света и жара, что открылся под асфальтом, вылезло нечто. Это не было похоже на Теней или Безликих Ткачей. Это не было бесформенным. Оно имело форму. Человекообразную, но сделанную не из плоти, а из сгустков коптящего пламени и черного, раскаленного докрасна камня. Его «голова» была бесформенным факелом. «Руки» – клешнями из оплавленного базальта. Оно не рычало. Оно шипело. Как раскаленная задвижка, брошенная в воду. И от этого шипа исходили волны жара, искажавшие воздух.

Глава 4: Камень Скорби и Кот на Игле

Адреналин – штука коварная. Он дает крылья, пока не закончится. А потом оставляет тебя трясущимся комочком нервов где-нибудь в вонючем подъезде спального района, с котом на плече и архивариусом, похожим на выжатый лимон.

«Ч-чертаново… – Глеб прислонился к стене, покрытой похабными надписями и слоями пыли, и попытался отдышаться. – Мы же… мы же не можем просто так прийти к «Сердцу Огня»! С папкой! И без… без прибора!» Он похлопал по портфелю, как будто проверяя, не испарился ли драгоценный сверток с обгоревшими пергаментами.

Мамай, сидевший на плече Эльвиры, презрительно фыркнул. Его рык, только что заставивший огненную тварь замешкаться, сменился недовольным урчанием. Он уставился на Эльвиру, затем – на портфель Глеба, а потом сделал выразительный жест мордой в сторону ближайшего магазина с вывеской «Продукты 24/7».

«Май, не время для лосося, – вздохнула Эльвира, хотя сама чувствовала, как сосет под ложечкой. Побег от пылающего каменного монстра – это вам не прогулка в парке. – Сначала разберемся, где этот проклятый «Камень Скорби». И как до него добраться, не поджарившись».

Она открыла портфель, достала папку «Феникс» и разложила пергаменты прямо на заляпанном полу подъезда. Запах гари смешивался с ароматами кошачьей мочи и дешевого сигаретного дыма. Романтика магических поисков.

«Смотри, – Эльвира ткнула пальцем в карту с красным кружком «Сердце Огня». – Здесь, в Чертаново. Но где конкретно? И где этот Камень Скорби? Он должен быть рядом, раз «Печать цела, пока цел Камень». На схеме только значок – капля или слеза».

Глеб, всё еще бледный, но уже способный мыслить, присмотрелся. «Это… это похоже на менгир. Обработанный камень. Стоячий. Такие ставили как межевые знаки, памятники… или, в нашем случае, как якоря энергии». Он порылся в своей памяти, переполненной архивным хламом. «В Чертаново… есть один странный камень. Во дворе дома на улице Газопроводной. Его называют «Бабуин». Никто не знает, откуда он. Просто большой валун, торчащий из земли. Местные подростки его разрисовывают. А археологи в 90-е копали рядом, ничего не нашли, махнули рукой».

«Бабуин? – Эльвира подняла бровь. – Не слишком ли… непафосно для «Камня Скорби»?»

«А как ты хотела? «Слеза Вечности»? «Плачущий Обсидиан»? – Глеб неожиданно хмыкнул. – Москва, детка. Здесь древний артефакт может запросто служить подставкой для велосипеда или мишенью для баллончика. И да, – он добавил, видя ее скепсис, – этот камень… он иногда… мокрый. Даже в жару. Говорят, «плачет». Вода сочится из трещин».

Мамай, услышав слово «вода», снова фыркнул, явно предпочитая икру. Но его уши насторожились. Он спрыгнул с плеча Эльвиры и начал обнюхивать стены подъезда, потом – пол. Его нос задрожал. Он издал негромкое, но настойчивое «Мррр!» и потерся мордой о щель под дверью, ведущей в подвал дома.

«Что, Майчик? Там что-то есть?» – Эльвира присела рядом с котом. Из щели действительно тянуло… не сыростью. Теплом. И едва уловимым запахом серы, как от той огненной твари. И еще… слабым гулом. Как работающий вдали трансформатор.

«Артерии, – прошептала Эльвира. – Они здесь. Глубоко. И они… горячие». Она положила ладонь на бетонный пол. Тепло было ощутимым. «Этот дом… он стоит прямо над узлом. Над туннелем к «Сердцу Огня». И к нашему «Бабуину»».

Глеб побледнел еще больше, если это возможно. «Значит… нам нужно спуститься? В подвал? А потом… в туннель? К «Сердцу Огня»? С пылающими каменными… кем-то там?» Его голос снова зазвенел паникой. «У меня нет бронежилета! У меня даже фонаря нормального нет! Только телефон, и тот разряжен на 15%!»

«Спокойно, Глеб, – Эльвира встала, пытаясь излучать уверенность, которую не чувствовала. – У нас есть я. Есть Мамай с его рыком. И есть… – она пошарила в кармане старой куртки и вытащила небольшой, похожий на кусок черного льда, кристалл – …один из Ключей. От Разломов. Может, сработает? Или хотя бы осветит путь».

Ключ мерцал слабым синим светом, но его холодок казался жалкой попыткой кондиционера в сауне на фоне подземного жара.

«Осветит… – пробормотал Глеб, глядя на кристалл размером с грецкий орех. – Нам, наверное, нужно что-то помощнее. Типа прожектора. И огнетушитель. Несколько огнетушителей».

Дверь в подвал, к счастью, не была заперта намертво. Старый амбарный замок висел скорее для вида. Эльвира, напрягшись, сломала ржавый язычок плечом (что вызвало у Глеба новый приступ восхищения или ужаса), и дверь со скрипом открылась. На них пахнуло запахом старого тлена, пыли, мышей и… все тем же теплом и серой. И гулом. Гул был громче.

Лестница вниз была темной и крутой. Эльвира шагнула первой, держа перед собой Ключ. Его синеватый свет выхватывал из мрака груды хлама: сломанные санки, покрытые паутиной банки с краской, ржавый велосипедный раму. Мамай шел следом, его глаза светились в темноте двумя фонариками, а усы шевелились, улавливая малейшие вибрации воздуха. Глеб замыкал шествие, спускаясь задом наперед и прижимая портфель к груди, как щит, на случай атаки с тыла (со стороны сломанных санок, видимо).

Внизу оказалось классическое подвальное помещение – сырое, заваленное всяким барахлом, с низкими потолками, покрытыми какими-то темными наростами. Но источник гула и тепла был очевиден. В дальнем углу, за грудой старых матрасов, зиял пролом в стене. Не аккуратный проем, а именно пролом, как будто что-то большое и горячее пробило бетон изнутри. Края пролома были оплавлены и почернели. Оттуда лился тусклый багровый свет и валил волнами жар. Гул исходил именно оттуда.

«Каменные Артерии, – прошептала Эльвира, подходя ближе. – Или… рана в них».

Мамай подошел к пролому, осторожно понюхал раскаленный край, фыркнул и отпрянул. Он посмотрел на Эльвиру, потом на пролом, и издал короткий, вопросительный звук: «Мя?» – явно спрашивая: «Туда? Серьезно?»

«Да, Май, туда, – вздохнула Эльвира. – К «Бабуину» и к «Сердцу». Глеб, ты как?»

Глеб стоял метрах в пяти, прижавшись спиной к стене с водопроводными трубами. «Я… я думаю, у меня начинается тепловой удар. Или паническая атака. Или и то, и другое. Может, я подожду вас здесь? Посторожу… матрасы?»

Глава 5: Архитектурные Излишества и Икра для Кота

Возвращение домой после ночной вылазки к потенциально пробуждающемуся божеству огня – мероприятие специфическое. Особенно когда ты тащишь за собой перепуганного архивариуса, несущего обугленную папку с секретами, и кота, который считает, что его обманули с икрой.

«Мяяяяу!» – Мамай выразительно тыкался мордой в холодильник, потом в Эльвиру, потом снова в холодильник. Его взгляд говорил: «Я рычал на огненного демона! Я вел вас через адские туннели! Где моя награда?!»

«Май, три часа ночи, – взмолилась Эльвира, снимая пропахшую гарью и подвальной пылью куртку. – Магазины закрыты. Вот сыр. Или курица».

Мамай посмотрел на предложенный кусок куриной грудки с таким презрением, будто ему подсунули тухлую селедку. Он развернулся и гордо ушел в комнату, ясно дав понять, что отношения испорчены до поставки норвежского лосося высшей категории.

«Он… обиделся?» – робко поинтересовался Глеб, неуклюже расстилая на кухонном столе пергаменты из папки «Феникс». Он выглядел как выживший после кораблекрушения, но азарт исследователя перебивал усталость.

«Он кот, – вздохнула Эльвира, ставя чайник. – У него чувство собственного достоинства размером с Кремль. И аппетит – с Красную площадь. Завтра куплю ему целую банку икры. Самой дорогой. Пусть подавится. – Она села напротив Глеба. – Что у нас?»

Глеб разложил листы с чертежами и карту. «Сначала – карта. «Сердце Огня» в Чертаново. Мы его нашли. Вернее, почуяли. Рядом – Камень Скорби, он же «Бабуин». Связь очевидна: вода сдерживает огонь. Печать держится. Но…» Он ткнул пальцем в чертеж «Проект Феникс». «Посмотри на это. Это не просто схема якоря. Это… архитектурный проект. Очень сложный. Видишь эти спирали? Концентрические круги? И эти символы здесь, на «фундаменте»?» Он показал на ряд мелких, изящных знаков по краю чертежа.

Эльвира присмотрелась. «Похоже на руны. Но какие-то… незнакомые».

«Не просто руны, – Глеб достал из портфеля лупу (архивариус!) и приложил к пергаменту. – Это подпись. Авторская подпись мастера. Тут написано: «Игнатий Сотворил». Но это не всё. Видишь этот центральный элемент?» Он указал на стилизованное изображение Феникса в центре чертежа, но не птицу, а скорее сложную структуру из линий и символов внутри нее. «Это не символ. Это… инструкция. Похоже на… чертеж механизма сдерживания. И тут, сбоку, мелким почерком…»

Он перевел лупу на поля. Эльвира наклонилась. Там, крошечными, почти исчезнувшими чернилами, было написано:

«Сила Камня – в Скорби Мира. Сила Огня – в Гневе Мира. Равновесие – в Руке Архитектора. Истинное Имя ключ к Затворам. Не дай Гневу пожрать Скорбь.»

««Истинное Имя ключ к Затворам»… – прошептала Эльвира, чувствуя, как по спине бегут мурашки. – Как у меня. Истинное Имя – ключ к силе». Она посмотрела на Глеба. «Ты думаешь… у этого Архитектора Игнатия было Истинное Имя? И оно как-то связано с Печатью?»

«Возможно! – Глеб был возбужден. – Он не просто построил тюрьму для Феникса. Он связал ее с чем-то очень личным. Со своей сутью! Но почему? И главное…» Он понизил голос, хотя в квартире кроме них и обиженного кота никого не было. «…если кто-то узнает это Имя… он сможет управлять Печатью? Ослабить ее? Или… сломать?»

Мысль была жуткой. Эльвира вспомнила Игнатия Петровича из архива. Его холодный, оценивающий взгляд. Его имя. Совпадение?

«Нам нужно узнать об Архитекторе Игнатии всё, – сказала Эльвира. – Кто он был? Когда жил? И… какое у него было Имя. А для этого…» Она горько усмехнулась. «…нам снова нужен доступ в архив. К Запретному Фонду. Который нам закрыл твой тезка-ревизор».

Глеб помрачнел. «Он меня ненавидит. И боится. После вчерашнего… он вообще может меня за решетку упечь за порчу имущества или что-то в этом духе. Я сломал дверь в подвал! Ну, ты сломала… но это же я тебя туда привел! Соучастие!»

«Не упечет, – уверенно сказала Эльвира. – Потому что мы придем к нему сами. С утра. И поговорим. По-хорошему. Или…» Она поиграла свистком на шнурке у шеи. Холодок от него был слабым, но ощутимым. «…по-плохому. В зависимости от его настроения».

Глеб сглотнул. «А если у него охрана? Магическая? Он же старой гвардии!»

«У нас есть Мамай, – Эльвира кивнула в сторону комнаты, откуда доносилось громкое, обиженное урчание. – И его икорный мораторий заканчивается утром. Он будет зол. А голодный злой кот с древним рыком – это страшнее любой магической охраны».

Утро не принесло облегчения. Мамай, не получив икры на завтрак, демонстративно отказался от курицы и улегся на самом видном месте, излучая волны кошачьего презрения. Глеб нервно жевал бутерброд, роняя крошки на расшифровки символов. Эльвира изучала пробирку со «Слезами Земли». Жидкость светилась мягким светом, а при прикосновении к стеклу пальцем на нем выступал иней. Сила была огромной, но… пассивной. Как Камень Скорби.

«Пошли, – сказала Эльвира, когда часы показали десять. – Пора наносить визит вежливости».

Дорога до здания архива прошла в напряженном молчании. Глеб то и дело вздрагивал, озираясь по сторонам, ожидая, что из-за угла выскочит огненная тварь или, что хуже, группа захвата из лояльных Игнатию Петровичу Хранителей. Мамай, сидя в переноске (после ультиматума «Или переноска, или ты идешь пешком без икры навсегда»), ворчал на каждую кочку.

В здании «Института Историко-Архитектурных Исследований» царило гробовое спокойствие. Секретарша, хрупкая девушка с синими волосами, погруженная в смартфон, даже не подняла головы, когда они прошли мимо. Воздух все так же пах пылью и… сладковатой гарью. И был теплым.

Кабинет Игнатия Петровича находился на втором этаже. Глеб постучал с такой осторожностью, будто боялся разбудить спящего дракона.

«Войдите!» – раздался сухой голос из-за двери.

Они вошли. Игнатий Петрович сидел за огромным дубовым столом, заваленным папками. Марины Львовны не было. Старик поднял глаза. Его взгляд, холодный и оценивающий, скользнул по Глебу, потом по Эльвире, задержался на кошачьей переноске, из которой доносилось недовольное урчание.

Глава 6: Имя из Пламени и Рык в Эфире

Бегство с крыши архива под аккомпанемент кошачьего урчания, требующего икры, – это не героический эпос, это абсурдистская комедия. Особенно когда понимаешь, что за тобой охотится потомок древнего Архитектора, жаждущий сжечь мир, а твой главный союзник – это кот и запуганный архивариус с блокнотом.

«Куда теперь? – выдохнул Глеб, озираясь, как параноик, когда они вышли из переулка на оживленную улицу. Каждый прохожий казался ему агентом Игнатия Петровича. – Домой? Они же знают, где ты живешь! И меня… наверное, тоже уже в розыск подали!»

Эльвира, прижимая к себе переноску (из которой доносилось недовольное: «Мяу! Мяяяу!»), думала. Дом – ловушка. Архив – крепость врага. Обычные убежища не годились. Нужно место… нейтральное. И незаметное. И с доступом к информации. Ее взгляд упал на вывеску: «Интернет-клуб «Мatrix». Старые компьютеры, полумрак, анонимность и дешевый кофе. Идеально.

«Туда, – кивнула она. – Нам нужен интернет. И тишина. Относительная».

Через десять минут они сидели в дальнем углу зала, заваленного мониторами и пустыми банками из-под энергетиков. Мамай, выпущенный на свободу и получивший наконец-то банку дорогой кеты (икра в клубе не продавалась, пришлось идти на компромисс), устроился на коленях у Эльвиры и с мурлыканьем, похожим на звук работающего трактора, поглощал рыбу. Глеб, дрожащими руками, запускал браузер на древнем компьютере.

«Итак, – прошептал он, оглядываясь на соседа-тинейджера, увлеченного стрелялкой. – Архитектор Игнатий. Москва. Основатель Братства Хранителей. Эпоха… предположительно, Иван Грозный. Что ищем?»

«Всё! – Эльвира развернула перед собой блокнот с перерисованными символами и надписями из папки «Феникс». – Любое упоминание. Легенды. Старые летописи. Архитектурные проекты того времени. Особенно связанные с камнем, водой, подземельями. И… Истинные Имена. Любые намеки, как их узнать или использовать».

Глеб забил в поисковик: «Игнатий архитектор Москва XVI век». Результаты были скудными: пара ссылок на Википедию о малоизвестных церквях, упоминание в каком-то диссертационном исследовании о городском планировании при Грозном, и… форум любителей городских легенд.

«Форум! – оживился Глеб. – Там иногда проскакивают жемчужины среди мусора». Он открыл ветку под названием «Забытые Строители Москвы: Магия Камня».

Прокручивая страницу, они наткнулись на пост десятилетней давности от пользователя «Старый_Камнерез»:

«…а еще был мастер Игнатий, что при Грозном царе тайные ходы под Кремлем ковал да подземные реки в камень одевал. Говорят, не от мира сего был. Знал язык камня. Мог валун заставить плакать, а кипящий ключ – ледяной слюной стать. После него осталась Дивная Книга – не чернилами писана, а огнем по камню. Где она – неведомо. Но байка есть, что в Смутное время монахи из Зачатьевского монастыря спрятали ее от поляков в самом сердце своего подземелья, за семью печатями да под охраной водяного духа. Бред, конечно, но красиво же!»

«Дивная Книга… – прошептала Эльвира. – «Огнем по камню»… Это же прямо про него! Про Архитектора! И Зачатьевский монастырь… Глеб, это же рядом!»

«И там есть подземелья! – Глеб уже гуглил историю монастыря. – Древние. Погреба, ходы… Часть из них затоплена или замурована. И есть легенды о призраке монаха-хранителя…»

Мамай, закончив с кетой, вылизывал лапу и бросал на них оценивающие взгляды. Видимо, решал, стоит ли требовать добавки или можно пока отдохнуть.

«Это наш шанс, – решила Эльвира. – Нам нужна эта Книга. Если она писана огнем Истинного Имени… она может быть ключом! Или хотя бы подсказкой». Она посмотрела на Глеба. «Как нам туда попасть? Монастырь-то действующий. Туристов водят, но не в подземелья же!»

Глеб потер подбородок. «У меня… есть знакомый. Бывший однокурсник. Археолог. Он как раз вел какие-то исследовательские работы в монастыре пару лет назад. По укреплению фундамента. Может… он знает лазейку? Или хотя бы план подземелий?» Он достал телефон. «Попробую позвонить. Если он еще не спит». Он имел в виду – если его не арестовали за соучастие с опасной ведьмой.

Пока Глеб шепотом объяснял что-то в трубку, Эльвира размышляла. Игнатий Петрович знал, что они ищут Имя. Он будет искать их везде. И монастырь – очевидная цель. Идти туда – как в ловушку. Нужен отвлекающий маневр. Что-то… громкое.

Ее взгляд упал на Мамая. Кот мурлыкал, умываясь. Его рык… его рык влиял даже на огненных тварей и «Огненных Сердец». Что, если…

«Глеб, – перебила она его переговоры, – спроси у своего друга, есть ли в монастыре… кошка. Или кот. Лучше – несколько».

Глеб удивленно посмотрел на нее, но передал вопрос. Потом кивнул: «Да, говорит, есть. Целый прайд монастырских котов. Знаменитые. Их даже туристы кормят».

Идея сформировалась мгновенно, дерзкая и немного безумная. «Отлично. Май, – она почесала кота за ухом, – у тебя будет важная миссия. Диверсионная».

Поздний вечер. Зачатьевский монастырь. Древние стены, подсвеченные фонарями, дышали покоем. Туристы разошлись. Эльвира и Глеб (в темных, немарких одеждах) прятались в тени деревьев напротив служебного входа, куда им указал друг-археолог («Там решетка, но третий прут снизу прогнил, можно отогнуть. Камера смотрит, но она «глючит» с прошлой недели – птица на нее что-то гадкое сделала»). В рюкзаке у Эльвиры – фонари, веревка, свисток и… Мамай. Кот выглядел сосредоточенным и слегка обиженным (икра закончилась, а миссия пока не начиналась).

«Ты уверена, что это сработает?» – прошептал Глеб, наблюдая, как монахиня запирает дверь изнутри.

«Нет, – честно ответила Эльвира. – Но у нас нет выбора. Как только услышишь рык… или дикий кошачий концерт… действуй. У нас минут десять, не больше».

Она отогнула указанный прут решетки (он и правда поддался с легким скрипом), проскользнула внутрь маленького дворика и осторожно выпустила Мамая из рюкзака.

«Помни, Майчик, – шепнула она ему на ухо, – ты – Царь. А они – твои подданные. Им нужен… мотиватор. Или угроза. Или и то, и другое. Ищи их. И давай представление. Громкое».