Эммарилиус

Акт I. Юноша с глазами тьмы

Мир тогда еще дышал юностью — свежей, наивной, полной обещаний. Небо над Эльгра́сией простиралось бескрайним куполом, сияющим и чистым, словно слеза, скатившаяся с ресниц ребенка. Днем оно ласкало землю золотистым светом, теплым и щедрым, словно руки матери, обнимающей дитя. А ночью превращалось в черный бархат, расшитый серебряными звездами — такими яркими, что казалось: протяни руку, и пальцы коснутся холодного, мерцающего сияния.

Над этим миром царили двое — Эли́с и Вэри́н, спутники, чей вечный танец завораживал все живое. Эли́с, бледная и задумчивая, лила на землю холодный свет, дрожащий, как шепот в тишине. Вэри́н же пылал янтарем, теплым и густым, словно мед, пролитый в ночи. Их хоровод был совершенен, как сама гармония мироздания, и казалось, даже звезды замирали, следя за этим священным ритуалом.

Но однажды звезды померкли. Сначала это было едва уловимо — легкая дымка на горизонте, прозрачная, как шаль. Она стелилась по краю неба, робко, почти несмело, будто боялась быть замеченной. Но с каждым восходом туман густел, клубился, наливался тяжестью и мраком. Он полз вперед, как живой, неумолимый, словно дыхание спящего исполина.

А потом небо пало. Тьма спустилась на землю — не та тихая, успокаивающая, что приходит с ночью, а нечто иное. Она была плотной, вязкой, словно черная смола. Она не просто скрывала свет — она пожирала его. Факелы гасли в дрожащих руках, будто их душили невидимые пальцы. Костры, которые еще мгновение назад плясали оранжевыми языками, обращались в горстки холодного пепла. Даже Эли́с и Вэри́н стали лишь блеклыми пятнами, едва проступающими сквозь эту адскую пелену.

Люди шептались в темноте, голоса их дрожали. Они говорили, что это не просто туман. Это — дыхание. Дыхание Ха́оса, древнего, как сама пустота между мирами. Оно пришло не затем, чтобы остаться. Оно пришло, чтобы поглотить.

И мир затаил дыхание, ожидая конца. Ха́ос был не просто силой — он был живым воплощением тьмы. Существом, чья мощь превосходила само время. Он не просто приходил — он поглощал, высасывая свет, тепло, саму жизнь из мира, оставляя после себя лишь холодную пустоту.

Поговаривали, что это он убил Старых Богов — своих братьев и сестер. Не в битве, не в честном противостоянии, а коварно, предательски. Он жаждал власти, но не просто господства — он хотел уничтожить саму память о них, стереть их имена из мирового эха, чтобы ничто не напоминало о том, что когда-то существовала милость.

И мир погрузился в Великое Бедствие. Боги больше не отвечали на молитвы. Их храмы стояли пустыми, их алтари — оскверненными. Небеса молчали. Люди взывали к ним в отчаянии, но в ответ — лишь гробовая тишина, будто сами небеса отвернулись от всей Эльгра́сии.

Старые Боги не просто пали — они были разорваны, их тела рассыпались в прах, а сердца раскололись на части, упавшие в забытые уголки мира. Их голоса умолкли, и только ветер выл в разбитых колоннах, словно оплакивая утрату.

Но даже в самой густой тьме рождается искра. Сначала их было мало — одиночки, странники, те, кого судьба вела по забытым тропам. Они находили осколки — кусочки божественных сердец, разбросанные по миру, словно обрывки забытой молитвы.

И когда человек сливался с осколком — мир содрогался. Они менялись. Их глаза начинали светиться древней силой, кровь в жилах превращалась в жидкое пламя, а мысли пронзали время, как стрелы. Они чувствовали боль Богов, их ярость, их скорбь.

И главное — они чувствовали ненависть к Ха́осу. Теперь они шли — не как отдельные воины, а как последний щит между тьмой и светом. Их называли Оскверненными, Новыми Богами, Проклятыми Спасителями.

Но они были чем-то большим. Они были надеждой. Той самой, что зажигает огни в самых темных ночах. Той самой, что заставляет меч дрожать в руке воина перед битвой. Той самой, что может свергнуть даже вечность.

И теперь весь мир смотрел на них — с трепетом, с мольбой, с последней верой. Смогут ли они победить Ха́оса? Или станут лишь новыми жертвами в его бесконечной войне против света?

С приходом Новых Богов мир вздохнул свободнее. Казалось, сама тьма отступила перед их сиянием. Ха́ос, некогда всесильный и неумолимый, был скован, ослаблен, почти повержен. Люди вновь смеялись при свете дня, не боясь, что закат принесет с собой вечную ночь. Храмы, пустовавшие веками, наполнялись шепотом молитв, а в воздухе витало предвкушение победы.

Но среди избранных, среди тех, кто носил в груди осколки божественных сердец, был один, чья судьба искрилась трещинами.

Карра́ос. Юноша, в чьих жилах текла не только кровь, но и тьма.

Его возносили к светлым высотам, называли избранным, наследником божественной воли. Но никто не видел, как его пальцы сжимались в судорогах, как тени шептались с ним на языке, забытом еще до рождения мира.

Голос. Он приходил к нему в бессонные ночи, скользя по краям сознания, как холодный ветер, проникающий сквозь щели. Шепот, обволакивающий разум, мягкий и настойчивый, словно ладонь старого друга, легшая на плечо.

Сначала Карра́ос сжимал зубы до крови. Он вырывал из себя эти слова, как когти хищника, впившиеся в плоть. Он молился, кричал, изнурял тело тренировками — лишь бы не слышать.

Но тьма не спешила. Она ждала. И в одну из ночей, когда его воля совсем истончилась, он перестал сопротивляться.

Тьма приняла его, как родного. Она впустила его в свои глубины, показала то, что было скрыто от света. Древние знания, забытые заклинания, силу, которая жгла изнутри, как расплавленный металл. Он видел тайные тропы мироздания, понимал, как рвется ткань реальности, знал, где спрятаны слабые места Новых Богов.

Акт I. Наследие

Тейн Ла́йбрик летел по коридорам цитадели, словно гонимый ветром. Его шаги, быстрые и легкие, эхом отражались от древних каменных стен, смешиваясь с тихим гулом магии, что витала в воздухе плотным, почти осязаемым туманом.

Сердце юного заклинателя бешено колотилось — не только от скорости, но и от осознания того, что сегодня всe изменится. Сегодня он станет Хранителем.

На мгновение он замедлил шаг перед одним из величественных гобеленов, украшавших коридор. На нeм был изображен легендарный Хранитель, который четыре сотни веков назад остановил нашествие мрака. Его лицо, вытканное золотыми и алыми нитями, казалось, смотрело прямо на юношу — строго, но с одобрением.

Но тут же в груди сжалось холодное кольцо сомнения. А вдруг он не справится? Вдруг его силы окажутся недостаточными? Вдруг осколок Цра́лхела не примет его, как когда-то не принял родного старшего брата?

Тейн резко встряхнул головой, отгоняя дурные мысли. И с новым решительным вздохом рванул вперед, к массивным дверям зала, за которыми его ждала судьба.

Двери, высеченные из черного мрамора с прожилками золота, возвышались перед ним, холодные и безмолвные. На них были выгравированы руны, которые Тейн учился читать с самого детства.

Он остановился, склоняя голову. Маг соединил указательный и средний палец, осторожно касаясь ими губ, и тихо произнес:

— Elsimus.

Двери беззвучно разошлись, открывая путь в зал. Круглый, словно отлитый по мерке небесной сферы, он был полон мягкого сияния. В центре, на алтаре из черного обсидиана, парил осколок. Не просто светился — жил. Его пульсирующий свет напоминал дыхание спящего дракона, то разгораясь золотистыми всполохами, то затихая до теплого янтарного свечения.

Тейн замер на пороге, ощущая, как холодный мрамор пола проникает сквозь тонкие подошвы сапог.

— Ты опоздал. — голос Ви́лмота Ла́йбрика, обычно теплый и наставнический, сейчас звучал как удар хлыста.

Юноша вздрогнул, отрывая взгляд от осколка. Его дядя стоял в полном облачении Хранителя: темно-синяя ряса, расшитая серебряными нитями в виде языков пламени, тяжелый посох с рунами, которые слабо светились голубоватым светом. Лицо Ви́лмота было непроницаемо, но в глазах читалось беспокойство — не за опоздание, а за то, что племянник упустил важный момент подготовки.

— Дядя! — радостный возглас сорвался с губ прежде, чем он успел себя остановить.

И тут же — резкое осознание. Они здесь.

Шимо́н, средний из Новых Богов, мягко вздернул уголки губ. Белоснежные волосы, и улыбка, которая могла бы согреть, если бы не ледяная глубина его взгляда. И Ада́д, темноволосый, с вечной усмешкой на лице, скрестивший руки на груди. Его присутствие всегда ощущалось как легкое давление на виски.

Тейн резко выпрямился, сглотнув ком в горле.

— Прошу прощения за опоздание, Великие и Хранитель. — он склонился в почтительном поклоне, чувствуя, как капли пота скользят по спине под тканью одежд.

Услышав за спиной легкий, словно звон серебряных колокольчиков, смех, Тейн вздрогнул от неожиданности. Обернувшись, он увидел Великую Эли́шву— одну из Новых Богов, чьи рыжие волосы казались сотканы из осеннего пламени, а глаза сверкали, как два живых изумруда, вобравших в себя всю зелень летних лесов.

— Юный Тейн, — ее голос был теплым, как свет очага после ненастной погоды, — твой дядя просто предпочитает, когда приходят ранее положенного.

Она лукаво подмигнула, словно делилась с ним какой-то забавной тайной, и жестом указала на массивные песочные часы, стоявшие на резном столике из хайзелевской древесины у стены. Песок еще не успел полностью осыпаться вниз.

Тейн почувствовал, как тяжелый камень тревоги наконец отпускает его грудь. Уголки его губ дрогнули, и на лице расцвела робкая, но искренняя улыбка.

Взгляд невольно скользнул к песочным часам. Детские воспоминания тут же нахлынули волной.

— Снова ошибся, Тейн! — строгий голос наставника.

— Песок не лжет, в отличие от механизмов. — терпеливые объяснения дяди.

Долгие часы тренировок, пока он учился считать время по падающим крупицам…

Он вспомнил тот день, когда осколок впервые отозвался на его прикосновение. Ему едва исполнилось десять, если не меньше. Тогда он еще не понимал, что это значит — быть Хранителем. Но с тех пор каждый его день был подчинен железной дисциплине.

Перспектива стать Хранителем давила на Тейна, словно тяжелый плащ, сшитый из чужих ожиданий. В то время как его братья, сестры и прочие родственники видели в этом предназначении высшую милость, почти благоговейный дар, он ощущал лишь холодную тяжесть на плечах. Для них избрание осколка — крошечной частицы души великого Цра́лхела — было величайшей честью, венцом судьбы. Они готовились к этому с трепетом, словно монахи, принимающие обет. Но Тейн не был похож на них.

Судьба, словно насмехаясь, выбрала самого младшего из Ла́йбриков — того, чей нрав пылал, как неукротимое пламя, кто скорее рвался в бой, чем к тихому служению. Весть о том, что осколок избрал именно его, повисла в воздухе, ошеломляя всех родных и близких. В их глазах читалось недоумение: как этот неугомонный, своевольный юнец сможет нести столь великую ношу?

Но сомнения не значили отказа. Семья взялась за его обучение с фанатичным рвением, словно пытаясь выковать из необузданного металла Тейна идеального Хранителя. Среди всех особенно выделялся дядя Ви́лмот — нынешний Хранитель, чей взгляд, полный понимания и скрытой печали, казалось, видел гораздо больше, чем говорил.

Акт I. Недосягаемый свет

Последние лучи заката догорали за высокими витражами круглого зала, окрашивая каменные стены в кроваво-багровые тона.

Ему предстояло провести здесь ночь. Наедине с осколком. Наедине с самим собой.

Ви́лмот приблизился бесшумно, словно тень, и протянул ему фамильный посох — черный, как сама ночь, с вырезанными рунами, что мерцали при слабом свете.

Дядя уже не носил с собой фамильяра. Его спутник, частица его души, исчез, растворившись вместе с утраченным статусом хранителя.

На мгновение Тейну стало не по себе. Фамильяр — это не просто инструмент. Это отражение. Друг. Тот, кто знает тебя лучше, чем ты сам. И теперь он должен был создать своего. Из собственной души.

Мысли сбивались в рой, как испуганные птицы, но он резко встряхнул головой, словно отгоняя назойливых мошек. Посох. Нужно сосредоточиться на посохе.

Пальцы сомкнулись вокруг древка. И мир взорвался.

Визг стали. Треск пылающих библиотек. Шепот заговорщиков в тени арок. Крики матерей, прижимающих детей к груди. Грохот падающих колонн. Вся история Эльгра́сии пронеслась перед ним за одно мгновение.

Ви́лмот предупреждал. Но никакие слова не подготовили его к этому. Грудь сжало, будто невидимый кулак вонзился в ребра. Ноги подкосились.Он чуть было не упал на колени. Но посох из рук не выпустил. Не мог, даже если бы захотел.

Это было слишком. Слишком много лиц. Слишком много смертей. Слишком много шепотов, вплетавшихся в его собственные мысли.

Посох не был инструментом. Он был гробницей. Архивом. Зеркалом, отражающим всю боль и славу Эльгра́сии. И теперь это стало его ношей.

Тейн качнулся, подобно хрупкому стеблю на ветру, но устоял. Упасть сейчас — значит опозориться не только перед Ви́лмотом, но и перед всеми собравшимися Ла́йбриками, чьи взгляды впивались в спину, словно кинжалы. Каждый из них пришел сюда с одним вопросом: достоин ли этот юнец носить звание Хранителя?

Видения рассеялись, оставив после себя металлический привкус страха на языке. Воздух в зале стал густым, как тягучее липкое нечто — дышать было невозможно, горло сжимала невидимая петля. Но пальцы Тейна еще крепче впились в посох, будто это был единственный якорь в бушующем море.

Опираясь на древко, он выпрямился во весь рост и медленно обвел взглядом зал, встречаясь глазами с каждым. Не смог обойти стороной и своего отца. Человека, что удостоил вниманием всех своих детей, кроме одного, самого младшего — Тейна.

Та́ргназ Ла́йбрик. Человек, который никогда не видел в нем сына — только недоразумение, случайно удостоенное фамилии. Все эти годы жестоких тренировок, унижений, холодного молчания за семейным столом — все это было не закалкой, а наказанием. Наказанием за то, что он осмелился родиться не тем, кого ждал отец.

Шрамы на теле заныли в унисон со шрамами на душе. Но сейчас, впервые в жизни, он стоял выше своего отца. Не в прямом смысле, а лишь потому что теперь именно он был Хранителем. Изменить это Та́ргназ уже не мог.

В тот миг, когда взгляды отца и сына встретились, Тейн всей душой жаждал увидеть хоть намек на гордость, крохотное признание. Но Та́ргназ лишь холодно хмыкнул и отвернулся, будто перед ним стоял чужой.

Удар был тихим, но сокрушительным. Плечи Тейна незаметно ссутулились, глаза потухли, словно в них погасили свечу.

Мгновение слабости. Но Ви́лмот заметил. Сердце дяди сжалось. Ему отчаянно хотелось обнять этого мальчишку, прижать к груди, как делал это в детстве, когда Тейн разбивал колени в первых тренировках.

Но ритуал — жестокий, нерушимый — не позволял. И тогда вперед вышел Сарго́н.

Его теплая ладонь легла на плечо Тейна, крепко сжимая.

— Да здравствует новый Хранитель осколка сердца Цра́лхела! — голос гремел, заставляя дрожать витражи.

И род Ла́йбриков, вместе с собравшимися Богами — все, как один — подняли кубки, трижды вторив:

— Да здравствует Хранитель!

Громкий хлопок десятков кубков, разбивающихся о мрамор, отозвался эхом под сводами зала. Тейн невольно скривился — он буквально чувствовал, как древний пол содрогается под этим варварским ритуалом.

“Сколько же поколений Ла́йбриков оставили свои следы на этих плитах? И, что важнее... Кто все это будет убирать теперь?”

Мысли переключились с возвышенного на будничное — типично для него. Но едва он успел мысленно вздохнуть, как щелчок пальцев. Не его. Не Ви́лмота. Чей-то невидимый.

И вдруг — осколки взметнулись в воздух, замерли на мгновение, переливаясь в свете факелов, а затем распались на миллионы серебряных пылинок, исчезая словно утренний туман над рекой.

“Ну что ж... Хоть одна проблема решилась сама собой”, — кривая усмешка скользнула по его лицу, оставшись незамеченной в торжественной тишине.

Магия Великих работала исправно — убирала последствия, но не могла стереть главного. Ощущения, что он всего лишь марионетка в этом древнем спектакле.

Легкое прикосновение к плечу заставило Тейна вздрогнуть. Подняв голову, он встретил пронзительный взгляд Великой Роми́ны — ее серебристые волосы казались почти прозрачными в тусклом свете зала, а голубые глаза изучали его с неподдельным интересом.

Акт I. Священнослужитель

Цитадель вновь наполнилась прихожанами с детьми. Тейн провел их в приемный зал, где в центре возвышалась массивная терма из черного золота. Пространство зала простиралось ввысь, увенчанное фреской с изображением семи Старых Богов.

Элиота́рн, древнейший и могущественнейший из пантеона, был изображен во всем своем величии — его волнистые, тронутые сединой черные волосы словно развевались под невидимым ветром, а окладистая борода придавала лицу суровую, почти грозную выразительность.

По правую руку от него замер в вечном безмолвии Проце́лиус — владыка времени, запечатленный с песочными часами в руках и белоснежными прядями волос, ниспадающими до пояса.

С левой стороны от Верховного Бога — юношески стройный Цра́лхел, чьи огненные локоны казались живыми даже на фреске. Младший, но равный в могуществе самому Элиота́рну, сияющий, как само Амери́сте.

Чуть поодаль застыли в вечной улыбке Харо́д — Бог озорства, с каштановыми прядями, игриво затрагивающие плечи, и рядом — исполненная мудрого спокойствия Нево́рия, чей проницательный взгляд, казалось, проникал в самую душу смотрящего.

На противоположной стороне блистала Адела́ри, воплощение неземной красоты с золотыми волосами, и скромная Эме́лия, чьи волны лазурных кудрей напоминали морскую гладь.

Их всевидящие очи, запечатленные искусной рукой величайшего мастера прошлого, неотрывно следили за каждым, кто осмеливался войти под эти своды. В то время как большинство прихожан восхищались мастерством исполнения, Тейна не покидало тревожное ощущение, будто божественные взоры преследуют его, куда бы он ни переместился.

Неприятный холодок пробежал по спине юного Хранителя, заставив его невольно поежиться. Внезапное дерганье за подол рясы вернуло его к действительности. Обернувшись, он встретился взглядом с маленькой девочкой лет шести. Аккуратно заплетенная косичка, широкие испуганные глаза цвета весенней листвы — малышка в страхе взирала на потолочную фреску.

Проследив направление ее взгляда, Тейн мягко улыбнулся и, присев на одно колено, успокаивающе погладил ребенка по голове.

– Не страшись, дитя, все в порядке, – промолвил заклинатель, в голосе зазвучали мягкие, почти отеческие нотки.

– Но взгляд их так суров… – едва слышно прошептала девочка, уткнувшись лицом в грубую ткань рясы Хранителя.

Этот жест, исполненный детской беззащитности и доверия, вызвал в груди юноши неожиданное тепло. Юноша взял ее маленькие ладони в свои, ощутив хрупкость ее пальцев.

– Как тебя зовут, малышка? – спросил он, слегка склонив голову.

– Ма́йя, – ответила она, смущенно опустив глаза.

– Имя, достойное прекрасного цветка, – улыбнулся заклинатель и, легонько коснувшись ее носа, щелкнул пальцами.

Девочка вздрогнула, но тут же подняла взгляд. И если прежде в ее глазах читался страх, то теперь там горело лишь любопытство – чистое, как родниковая вода.

– Послушай, Ма́йя, – начал Тейн, указывая рукой вверх, – это – Старые Боги. Они те, что воздвигли наш мир из пустоты и вдохнули жизнь во все сущее. Их взор кажется тебе грозным не потому, что они гневаются. Они лишь наблюдают, оберегают и направляют нас. Их пристальное внимание – знак заботы, ибо мы для них – как дети, чьи шаги они страшатся упустить.

Ма́йя сжала его ладонь чуть сильнее.

– Значит… они не сердятся на меня? – спросила она уже смелее.

– Ни в коем случае. Их цель – защищать, а не карать.

На миг воцарилось молчание, пока девочка обдумывала его слова. Затем она снова подняла глаза к потолку – и вдруг лицо ее озарилось улыбкой, широкой и безмятежной. Взглянув на заклинателя, она кивнула. Тейн ответил тем же, после чего достал из складок своей рясы маленькую сладость, обернутую в тонкий пергамент. Глаза Ма́йи вспыхнули, словно звезды в ясной ночи.

– Возьми, но съешь после церемонии, – сказал он, подмигнув, и вложил сласть в ее ладонь.

Девочка, еще раз поблагодарив его кивком, тут же скрылась в толпе прихожан. Хранитель с удовлетворением отметил про себя, что привычка носить с собой лакомства для детей – одно из самых мудрых его решений. Дарить им радость было для него столь же естественно, как погружаться в древние фолианты, постигая новые заклинания или открывая тайны мироздания.

Поднявшись во весь рост, он окинул взглядом зал. Одни гости уже столпились у столов с яствами, другие – в немом восхищении разглядывали резные мраморные колонны у входа. Кто-то бросал на молодого Хранителя недоверчивые взгляды, а кто-то просто переминался с ноги на ногу, не зная, чем занять себя.

“Все, как всегда”, – мысленно вздохнул Тейн.

Он шагнул к терме, хлопнул в ладоши – и звук, подобный грому, раскатился под сводами зала, приковывая к себе все взгляды. В его руке материализовался посох.

Повернувшись к сосуду, заклинатель простер ладонь, закрыл глаза и произнес шепотом:

– Elkua implere.

На дне термы вспыхнули руны, озаренные мерцающим светом. Сперва показалась тонкая пленка воды, но с каждой секундой ее становилось все больше, пока сосуд не наполнился почти до самого края.

Обратившись к собравшимся, Тейн воздел руку и объявил:

Акт I. Великая

Постепенно Тейн начал находить своеобразное умиротворение в работе с документами. Некогда ненавистные бумаги теперь казались ему не столь ужасными — напротив, эти тихие часы стали для юноши возможностью побыть наедине с собственными мыслями или же насладиться обществом верного Ру́вика.

Однажды, когда Тейн был погружен в заполнение очередного отчета, скрип пера по шероховатой поверхности бумаги прервал осторожный стук в дверь. Подняв глаза от объемного фолианта, он увидел, как в дверном проеме сначала появились огненно-рыжие кудри, а затем в помещение торжественно вошли Великая Эли́шва и Великая Джафи́т, грациозно шагая под руку. Тейн мгновенно вскочил с места.

— Приветствую вас, Великие, — почтительно произнес он, склоняя голову.

— Боже правый, малыш Тейн, да расслабься же! — звонко воскликнула рыжеволосая Богиня, стремительно сокращая расстояние между ними.

Ее теплые ладони мягко сомкнулись вокруг рук юноши, словно пытаясь передать ему частичку своего безграничного тепла.

— Ну, как дела? Справляешься с обязанностями? Может, тебе помочь чем-то? — слова лились из ее уст подобно ручью, перебивая друг друга в радостном волнении.

— Помилуйте, нет необходимости! — поспешил возразить Тейн, чувствуя, как кровь приливает к его щекам. — Негоже вам, Великим, заниматься делами простого Хранителя. У вас и без того забот полно.

Тем временем Джафи́т бесшумно скользнула мимо них к огромному окну, прислонившись к каменному откосу. Ее задумчивый взгляд утонул в мерцающих огнях ночного города.

— Мы с Джафи́т только что были неподалеку, — продолжала Эли́шва, ее лицо озарилось радостной улыбкой, — Посетили фермерские угодья, проверяли урожай. Ты просто не представляешь, сколько в этом году будет плодов! — она всплеснула руками, словно ребенок, получивший долгожданный подарок. — Я невероятно счастлива видеть, как процветают простые труженики земли.

Наблюдать за тем, как Богиня искренне восхищается трудами смертных, было для Тейна подобно чуду. Чистому, светлому, оставляющему в душе теплый след. Эли́шва заинтересованно заглянула в раскрытый фолиант на столе, а затем подняла на Хранителя взгляд, в котором читалось немое вопрошание.

— Можно? — прошептала она с детской мольбой.

— Разумеется, — Тейн галантно отступил в сторону, приглашая ее жестом к столу. — Не угодно ли вам чаю и угощений?

— О, мы с Джафи́т так наелись у фермеров их дивного рагу, — рассмеялась Богиня, усаживаясь в мягкое кресло, — что боюсь, даже крошки не поместится. Но благодарим за предложение! Мы ненадолго.

Ее пальцы с любопытством перелистывали страницы отчетов, и вдруг лицо озарилось новой улыбкой.

— Сколько же малышей... — прошептала она, в глазах заиграли теплые искорки.

Тейн между тем украдкой наблюдал за Джафи́т и постепенно, будто невзначай, стал приближаться к окну. Остановившись напротив Богини, он прислонился к прохладной стене. Джафи́т встретила его взгляд, на губах появилась легкая улыбка.

— Радуется всему, словно дитя. И откуда в ней столько света... — задумчиво произнесла она.

Тейн лишь тихо хмыкнул в ответ, внутренне соглашаясь с ее словами. Действительно, Великая Эли́шва разительно отличалась от других Богов. В ней не было и тени высокомерия, присущего Великому Сарго́ну или Великой Роми́не. Ее простота и искренность казались почти человеческими, но хорошо ли это для Божества? Тейн предпочел не углубляться в эти размышления.

Повернув голову, он стал изучать черты Джафи́т: даже в неподвижности она сохраняла царственную грацию, словно изваяние, созданное рукой гениального мастера. Но что-то в ее облике тревожило... Глаза, обычно столь выразительные, сейчас казались бездонными и пустыми, наполненными невысказанной печалью.

— Великая, — осторожно начал Тейн, понизив голос до шепота, — Вас что-то тревожит?

Джафи́т медленно повернула лицо к юноше, ее губы слегка приоткрылись, будто собираясь произнести нечто важное, но слова так и не сорвались с языка. Взгляд ее скользнул к ночному городу, озаренному мириадами огней. После тягостной паузы, показавшейся вечностью, Богиня наконец заговорила.

— Время... Оно так безжалостно быстротечно. Уже четыре тысячелетия я наблюдаю, как одно поколение сменяет другое. И с каждым веком эта тоска в груди становится все тяжелее.

Ее слова заставили Тейна вспомнить, что перед ним, несмотря на божественный статус, стояла когда-то обычная женщина — со своими мечтами, страхами и надеждами. Как и все Новые Боги, Джафи́т прошла путь от смертной к вечной жизни — путь, полный потерь и разочарований.

Хранитель мысленно сравнил это с собственной судьбой: род Ла́йбриков, хоть и обладал долголетием, все же был лишь бледной тенью истинного бессмертия. Но если его семья хотя бы сохранялась на протяжении веков, то Боги... Они видели, как уходят в Небытие все, кого они когда-либо любили.

— Многие смертные молят о вечной жизни, считая ее величайшим благом, — продолжила Джафи́т, голос теперь звучал едва слышно, — но они не понимают, что бессмертие несет с собой лишь бесконечную пустоту. Большинство из нас осознает это слишком поздно... А я до сих пор не знаю, должны ли мы благодарить Старых Богов за этот дар или возненавидеть всем сердцем за такое проклятье.

Тейн почувствовал, как в груди сжалось что-то теплое и болезненное одновременно. Преодолевая робость, он осторожно протянул руку и коснулся ладони Богини. Джафи́т подняла на него глаза, и в этот момент между ними возникло безмолвное понимание, более красноречивое, чем любые слова. Улыбка снова тронула ее губы, когда она с благодарностью сжала пальцы юноши.