Если бы не ты

1. Звонок из прошлого

За три месяца до... 

Вокруг меня царили шум и суета.  
Все куда-то спешили, бежали, боялись опоздать. Тащили тяжелые сумки, стучали колесами объемных чемоданов. По громкой связи объявили о начале регистрации на очередной рейс. А совсем недавно сообщили о посадке еще одного самолета.  

Я была одна.  

Все никак не могла освоиться. Самолет приземлился   примерно  час назад. На автомате прошла таможенный контроль и вот сейчас стояла   у выхода. 

Время остановилось. На душе было пусто. Меня некому было встречать. В этом городе меня никто не ждал. В этой холодной и серой стране у меня не осталось ни одного близкого человека. В этом мире я давно была уже совсем одна. 

Мысли непрошено вернулись назад, в прошлое. Мне было четырнадцать. Стоя на этом же самом месте, меня обнимала мама. Я уже не плакала, слушала и   хотела верить ее обещаниям, что скоро смогу вернуться домой,   что надо потерпеть совсем чуть-чуть. Да и глупо было расстраиваться: не каждому удавалось получить место в лучшей   школе Лондона, а передо мной открывалось столько   возможностей... 

Тогда   я ещё надеялась, что это именно так, что мама с отчимом хотели дать мне все самое лучшее и потому отправляли так далеко. Тогда я верила, что мама будет скучать, что ей было так же больно и страшно, как и мне. Тогда , ... это было тогда. 

Прошло четыре года, и когда мне исполнилось восемнадцать,   никто   не ждал, что я вернусь. 

Такси подъехало к серой панельной пятиэтажке. У подъезда стояла  полуразвалившаяся лавочка, за которой цвёл огромный куст сирени. Невольно залюбовавшись цветущим облаком, я не сразу поняла, что пора выходить. Таксист, — вежливый дядечка лет пятидесяти ,— помог достать чемодан и даже донести его до дверей. Дальше я шла  сама. Пятый этаж, лифта нет. При виде двери, обитой коричневым дерматином, воспоминания нахлынули с новой силой. 

В этой квартире прошло все мое детство счастливое и солнечное,  с  ароматом бабушкиных оладушков, веселыми классиками с девчонками во дворе. Мне было лет семь,   когда мама увезла меня в другой дом к своему новому мужу и его семье. Бабуля осталась здесь одна. Максим Петрович, мой отчим, не любил ее, не разрешал часто приезжать к ней. Помню, как сбегала из школы, чтобы только навестить бабушку, как рассказывала ей обо всем на свете, просилась остаться у нее. Так и сейчас, сбежав ото всех, я очень бы хотела ее обнять, поговорить за чашечкой чая с малиновым вареньем... Вот только уже год, как ее не стало, а мне даже не дали с ней проститься.  

Бабуля была единственным человеком, с которым я общалась все это время. Мы созванивались примерно раз в неделю. А в тот раз вместо нее к телефону подошел мужчина и сказал, что Марии Федоровны больше нет. 

Тогда я  впервые позвонила отчиму, слезно умоляя его разрешить мне вернуться, пусть не насовсем, но он отказал.  

«Ты никуда не поедешь. Помочь Марии Федоровне ты уже не сможешь. Мы без тебя тут разберемся», – вот и все его слова, а я ревела белугой и ничего не могла изменить.  

Отношения с отчимом никогда не были душевными. Другое дело – мама. Ее он боготворил, сдувал пылинки и делал все, о чем она ни попросит. А просила мама много и часто. Мне казалось, что она так была увлечена новыми возможностями, что забывала обо мне, о бабуле. Она сильно изменилась рядом с ним.  Прежде домашняя, добрая, чуткая, с ним стала расчетливой и сухой, хотя и безумно красивой. С каждым годом она расцветала все больше и больше и все сильнее отдалялась от меня. Наверно, поэтому, когда Максим Петрович сказал, что в его доме мне больше не рады, мама без лишних сожалений отправила меня подальше. 

 
В квартире почти ничего не изменилось, все было так, как до моего отъезда, не считая слоя пыли, скопившейся за это время.  

Оставив чемодан в коридоре, я прошла в гостиную – светлую, простую комнату с небольшим диванчиком, журнальным столиком и любимым плетеным креслом. Как же мне не хватало, казалось бы, простых вещей! 

В Лондоне у меня тоже была своя комната, как и у любого другого учащегося нашей школы. Все было просто: самый необходимый минимум мебели, немного книг, в шкафу исключительно школьная форма и пара пижам. Большего мне было  и не было нужно. 

В школе   нам выдавали стипендию, небольшую, но на карманные расходы хватало. Девчонки обычно тут же тратили ее на всякую ерунду, я же старалась откладывать по максимуму, осознавая, что только так у меня оставался шанс вернуться. Многие смеялись и совершенно не понимали меня. Еще бы, в  крутой школе учились   исключительно отпрыски обеспеченных и важных.   Недостатка в финансах не было ни у одного из учеников, кроме меня. Нет, конечно, мое обучение полностью оплачивал отчим, но на этом его участие в моей жизни заканчивалось. Ни звонков, ни каникул в родном доме — ничего. Меня просто вычеркнули из семьи Соболевых без права на возвращение. 

А я всегда хотела домой! Нет, не в особняк, где теперь жила мама, а в эту уютную двушку на пятом этаже. Семью Соболевых я давно вычеркнула из сердца — тяжело, болезненно, до срывов, когда хотелось вопить в голос, выть и биться об стены головой. Меня ломало от непонимания мамы, от ее поступков, ее равнодушия. Объясни она мне, поговори, может, я бы и смогла ее простить, попыталась бы ее понять, найти хотя бы одно оправдание ее отказа от меня. Но кроме молчания не было ничего...

 И вот я была здесь. Сидела в любимом бабушкином кресле, укутавшись в ее плед. Вдыхала отголоски ее запаха, а из глаз тонкими извилистыми ручейками стекали непрошеные слезы. А ведь я давала себе зарок больше никогда не плакать! 

Сколько я так просидела, не знаю. Но тишину прервал звонок в дверь. Затаив дыхание, немного напряглась. О моем возвращении никто не знал.  


Осторожно, почти не дыша, направилась к входной двери, чтобы заглянуть в глазок. Но вдруг ощутила резкую боль в ноге. Чемодан, чтоб его! Я совсем о нем забыла, и сейчас, в темноте, он разрушил все планы на конспирацию. 

— Кто? — охрипшим от слез голосом спросила я.— Кто там? 

— Алевтина Егоровна это. Из тридцать седьмой квартиры. Катька, шельма, ты, что ль, у матери -то? — раздался встревоженный голос. Катька — это, видимо, была моя мама. Правда, так ее не называли последние лет десять – точно. Сейчас только «Екатерина Михайловна», не иначе.  

Решив, что разговаривать через дверь нелепо, открыла и впустила женщину в квартиру. Ее взгляд был красноречивее любых слов: сначала возмущенный, потом любопытный и озадаченный, а   как пришло узнавание — удивленный, немного печальный, но добрый. 

— Ксюша, ты, что ли? Бог с тобой! Откуда ты? Выросла-то как! Не помнишь меня, наверно, да? Мы с Машенькой, бабушкой твоей, вместе работали, да жили по соседству. Ты еще ко мне прибегала играть с Барсиком. А Машенька так тебя ждала... 

Алевтину Егоровну я узнала сразу: за четыре года она мало изменилась.  

—Здравствуйте, Алевтина Егоровна!— Даже не думала, что буду так рада встрече с ней.— Как вы? Как здоровье? 

— Ксюшенька! Как же хорошо, что ты вернулась! Как Машеньку похоронили, так я   и сама сдала, сердце. Ну, да не бери в голову. Пошли ко мне, обо всем расскажешь, да покормлю тебя – вон, худая какая стала! И что, тебя там, в Англии твоей, совсем не кормили? 

— Не моя она, уже не моя. — Почему -то других слов у меня не нашлось.  

Спустя полчаса мы сидели на кухне этажом ниже, пили чай, и Алевтина Егоровна мне все рассказала: о том, как бабуля без меня тут жила, о её сердечном приступе, о больнице, о том, что мама даже на похороны не приехала. А я сидела, слушала ее и даже не замечала своих слез. 

— Не плачь, Ксюнечка, девочка моя! Не хотела бы Машенька, чтоб ты так убивалась. Все ждала тебя. Знала, что ты все равно вернешься. — Теплая ладонь соседки легла на мою. И внезапно мне и вправду стало легче! Впервые за долгие годы ощутила заботу, и сердце сжалось в новых тисках. — Все это в прошлом! Погоди, Машенька же тебе кое-что оставила. 

Алевтина Егоровна открыла шкафчик над холодильником и стала что-то искать. Через пару минут она отдала мне какие-то бумаги, завернутые в пакет и перетянутые резинкой. 

— Вот! Катькин муж все порывался квартиру продать, да никак не мог: ты ж в ней прописана,, да Машенька как знала – завещание написала. Но это тебе к нотариусу лучше сходить. А вот это она тебе откладывала, всё говорила, что тяжело тебе будет, когда вернешься, ироды эти   тебе житья не дадут! 

Дрожащими руками стала разворачивать кулек, а там – деньги, и сверху записочка, написанная бабушкиным почерком: « Для моей Ксюнечки». 

— На первое время помощь! А так, где живу, знаешь! Помогу, чем сильна буду! — И снова её рука накрыла  мою, а в глазах стояли  слезы. 


 Неделя в родном городе пролетела незаметно. В квартире я почти обжилась. Алевтина Егоровна поделилась несколькими цветами в горшках, и стало как-то совсем по-домашнему уютно.  

С нотариусом вопрос тоже смогли решить достаточно быстро. Теперь я жила здесь без страха, что в любой момент меня смогут выселить.  

А еще я подала документы в вуз, на лингвистический, благо, с моим аттестатом и знанием языка проблем в этом плане не возникло. До начала учебы оставалось почти два месяца, и я решила попытаться найти работу. Дала несколько объявлений, что позанимаюсь языками с детками в качестве репетитора.  

Как раз сейчас я ехала на маршрутке на свой первый пробный урок. За окном мелькал город. Я смотрела на него и не узнавала. И, вроде, не так много новых зданий появилось за это время, но все стало каким-то другим.  

На очередной остановке  взгляд зацепился за одну из ярких вывесок. Это был огромный то ли салон красоты, то ли SPA-центр с очень говорящим названием: «Бьюти- центр Екатерины Соболевой».   На несколько секунд я забыла, как дышать. В области сердца неприятно заныло от осознания того, что все у мамы было хорошо, и забыла она обо мне не от того, что что-то случилось, а именно так иногда себя утешала.   

2. До

—Да! — Как я ни старалась придать голосу уверенности, он явно звучал фальшиво.

— Сбежала, значит... — А вот отчим даже не пытался говорить спокойно. Он был в бешенстве. — Ты хоть понимаешь, что ты творишь?! Ты о матери подумала! Она же себе места не находит! Хороша дочка! Вырастил же...

— Я имею право жить там, где хочу, и так, как хочу! Вашего разрешения мне больше не надо! — Все эти годы я заучивала эту фразу, как мантру. Как же я мечтала бросить ее отчиму при встрече! Но вот она обрела словесную форму и сразу показалась мне какой-то слабой, даже жалкой. Смех на том конце только подтвердил мои опасения.

— Кто тебе такую чушь сказал?! Ты будешь там, куда я тебя засуну, и головы своей не высунешь, пока я не разрешу! Поняла?

— Мне уже восемнадцать, вы мне больше никто! —  Наверно, не стоило бросать быку красную тряпку, но сказанного не воротишь. В трубке на секунду воцарилось молчание. На мгновение я подумала, что оборвалась связь. Но отчим просто испытывал мое терпение. — Моя жизнь вас больше не касается. Давайте сделаем вид, что мы чужие люди, и больше никак не будем пересекаться.

— Слушай сюда, взрослая моя! — Голос отчима звучал ровно, без эмоций, даже как-то устало. — Завтра же ты забираешь документы из института и сваливаешь из этого города на все четыре стороны. Деньги на первое время завезет мой человек. И поверь, это, прежде всего, в твоих интересах. Я все сказал!

 Что-то добавить или возразить я не успела: отчим отключился.  И у меня на душе мгновенно стало холодно и горько. Вот за что они со мной так поступали! Чем я так мешала, что даже находиться со мной в одном городе было невыносимо противно?

 Домой идти  сразу же расхотелось, и тем более следовать глупым рекомендациям отчима. Твердо решила, что никуда не поеду, а если я ему была настолько ненавистна, пусть уезжает сам. В конце концов, город огромный, вероятность когда-либо пересечься друг с другом у нас была ничтожно мала.

 С этими мыслями я незаметно дошла до кофейни на углу. Решив, что отдых и кофе мне необходимы, я заняла место на летней веранде. В голове постоянно прокручивала недавний разговор, невольно вспоминая свое детство: как ни крути, а корни их неприязни ко мне произрастали именно оттуда. Но ничего особенного в голову не приходило. 

 Мы переехали в особняк Соболева накануне его с мамой свадьбы. Это был огромный дом с ухоженной территорией. Мне он казался настоящим дворцом. От громоздких ворот до дома мы ехали минут пять. Извилистая дорожка с клумбами и кустарниками по краям  вела к белоснежному трехэтажному зданию. Вот зачем, казалось бы, человеку трехэтажный дом? Стоило зайти внутрь, как вопросов и поводов для изумления становилось все больше. Гостиная, отчасти походившая на фойе какого-то театра, была необъятных размеров. Светлая, с огромными окнами в пол и широкой лестницей с отделкой под камень, она создавала ощущение нереальности. На втором этаже была отдельная комната для меня – огромная, с большущей мягкой кроватью. Белоснежный ковер с единорогами и светлая мебель в таком же стиле делали комнату поистине сказочной.

 Максим Петрович тогда был со мной очень тактичным. Всегда старался услышать мое мнение, пытался завоевать мое доверие и одобрение. Нет, он никогда не сюсюкал со мной, но общаться с ним было приятно. Сразу после свадьбы он попросил называть его папой, но я отказалась: у меня был отец, и пусть знала я о нем лишь из редких рассказов матери, но назвать папой другого человека не смогла. Максим Петрович отнесся к моему решению с уважением, но с тех пор в его поведении стал прослеживаться холодок –не явный, но сближение между нами в тот момент застопорилось, а спустя пару лет начался откровенный разлад. Не думаю, что отчим сильно переживал из-за этого. Не сложились теплые отношения, и ладно. Открытых конфликтов между нами не возникало, просто мы стали друг  другу чужими. 

 Мама тогда была так увлечена им, что мое мнение ее волновало в последнюю очередь, как и наши ледяные с ним отношения. «Ксюшенька, ну что ты такое говоришь?! Максим любит тебя, как родную. Не выдумывай!» – Она даже не пыталась меня услышать. Мне было обидно, но поделать я тогда ничего не могла. 

 У отчима был и свой сын от первого брака, Алексей – высокий темноволосый парень с серыми ледяными глазами, как у отца. Его гордость и отдушина. Алексей был старше меня лет на семь и активно занимался плаванием. Постоянные соревнования, медали, кубки – казалось, никто не умел плавать быстрее Леши. Да, Леша во всем был чемпионом. После каждой своей оплошности я сразу слышала, что вот Леша бы так не поступил, равняйся, учись, глядя на брата. Вот только какой он мне брат? Между нами не было ничего общего – пропасть. Нельзя сказать, что Леша был рад мелкой сестрёнке. Я его откровенно бесила, но в силу воспитания он не позволял себе ничего лишнего, сглатывая все мои обидные слова с постоянным:  «Ты же мелкая – что с тебя взять?».

 Года через три Леша уехал учиться в Москву, хотя отец настаивал, чтобы тот получил образование за границей. Однако Леша был еще тем упертым бараном, и если он решил учиться в московском вузе, изменить его решение никто не смог. 

 Он часто приезжал на каникулы домой – такой взрослый, серьезный и безумно красивый. Однажды он приехал с девушкой – милой, скромной блондинкой с огромными, как у оленя, карими глазами. Она была похожа на куклу. А Лешка смотрел на нее таким теплым и добрым взглядом, каким ни разу не взглянул на меня. Конечно, я все еще была лишь мелкой надоедливой сестренкой, хотя тогда мне уже исполнилось тринадцать. Мы с подружками  вовсю обсуждали мальчишек, интересовались модой и старались выглядеть, как взрослые, но, сидя рядом с Лешиной «куклой», я понимала, что все мои старания тщетны. Ведь кто я? Нескладный подросток с тощими ногами, без каких-то намеков на женственность и привлекательность. Тогда я впервые ощутила себя неуютно, неуверенно, и было что-то еще, что заставляло сердце сжиматься от одного только взгляда на их переплетенные руки, нежные взгляды и шептания на ушко. Мне хотелось оказаться на месте этой девушки, а ее стереть в порошок. 
 Именно в тот день я поняла, почему Леша никогда не был для меня братом. Мои чувства к нему были иными. От осознания своей увлеченности им мне стало тогда жутко неловко. Если раньше я с легкостью могла смотреть в его ледяные глаза, говорить всякие колкости, вредничать, то сейчас боялась даже взглянуть на него. А если случайно встречалась взглядом, ощущала, как краска стыдливо приливает к щекам. Хорошо, что Леша быстро вернулся в Москву, и все, что мне оставалось, это лишь мечтать.

3. Егор

3. Егор

– У вас что-то случилось? Всё хорошо? –  Мягкий мужской голос, раздавшийся над головой, вырвал меня из воспоминаний. Подняв голову, я увидела симпатичного молодого человека лет двадцати. Судя по бэйджику и фирменной одежде, это был сотрудник кофейни. Странно: вроде, до этого меня обслуживала девушка.

– Простите? – не до конца понимая, что он от меня хочет, спросила я и в этот момент осознала, что на автомате помешивала ложечкой в пустой чашке. – Ах, это? Все нормально, просто задумалась!

– Тогда, может, еще чашечку?

 Мне показалось, или он мне подмигнул? А глаза у него красивые, да и вообще парень симпатичный.

– С удовольствием! 

– Отлично, через пару минут самый вкусный кофе будет у вас!

 Вот только ни через пару минут, ни через десять кофе так у меня и не появился. Решив не терять времени, подошла к бариста, чтобы забрать кофе с собой и не ждать больше за столиком. За стойкой стоял тот самый парень, которого я приняла за официанта.

– Оу, это вы?! –  Он растерянно посмотрел на меня и извиняющимся голосом добавил: – Помню, помню про самый вкусный кофе для очаровательной задумчивой девушки! Одну секунду! С собой?

– С собой.  

 Не дождавшись ответа, парень уже начал колдовать над напитком у кофе-машины.

– Вы меня простите, что так долго. Просто никак не могу найти помощника, а сам едва все успеваю. Я оглянулась; весь зал, и правда, был забит, ни одного пустого столика не было.– Лето... Никто не хочет работать. Обычно нас тут двое, и клиентам не приходится ждать долго.

– Может, у вас завышенные требования к кандидатам? 

– Кроме желания работать – ни одного!

– Что, и даже студентов берете?

– А почему бы и нет? Днем посетителей не много, помощь нужна по вечерам и в выходные. Ваш кофе! –  Парень развернулся ко мне и поставил бумажный стаканчик. – Меня, кстати, Егор зовут. А вас?

– Ксюша. Спасибо! –  Хотела взять стаканчик, но парень меня остановил.

– Ксюша, а может, ко мне в помощницы пойдешь? – Он как-то резко перешел на «ты».

 – Может, и пойду.  

 Зачем я это сказала? Где-где, а в кафе работать никогда не хотела. Но то ли взгляд Егора, то ли атмосфера нашего общения повлияли на мои слова.

– Я серьезно, Ксюш! Конечно, оклад у нас тут не самый большой, но чаевые отличные. Да и работа интересная! По жизни пригодится! Не смейся! Будешь потом мужа удивлять кофейными изысками! Да, и самый главный аргумент в пользу твоего «да»: поверь, работать в моей компании тебе точно понравится!

– Егор, даже не знаю... –  Я действительно пребывала в смятении. Но если серьезно, работа мне не помешала бы. На одних уроках с Матвеем много не заработаешь, а жить на что-то надо. Просто всё вышло несколько неожиданно.– Я могу подумать?

– Вот, позвони мне вечером! Дольше ждать не могу: сама видишь, полный аврал.– Он протянул мне салфетку, на которой ровным почерком был написан его номер.

– Я позвоню.

***

 Субботнее утро встретило меня стуком проливного дождя в окно и раскатами грома где-то вдалеке. Серое пасмурное небо совершенно не подходило к моему настроению. Впервые за долгое время я проснулась с улыбкой на лице. И неужели причиной тому вчерашний вечерний разговор с Егором, затянувшийся почти на пару часов? Да, вчера я согласилась работать с ним и была сильно удивлена, что Егор был не просто бариста, а владельцем этой самой кофейни. 

Оказалось, так парень совмещал свое хобби и неплохую прибыль. А еще я узнала, что он учился в том же универе, куда поступила и я. Правда, был уже на третьем курсе и с этого года перешел на заочное отделение, чтобы больше времени уделять любимому делу. 

 Разговор получился легким, и совершенно не хотелось его прекращать. Мы были на одной волне, и это было так классно! Я была уверена, что с Егором мы поладим!

 Пасмурное утро я решила скрасить вкусным завтраком, а потому уже через пятнадцать минут вовсю жарила оладушки по бабушкиному фирменному рецепту. Вообще, это был такой кайф: готовить самой! Мне не хватало этого в Лондоне, хотя не скажу, что нас плохо или невкусно кормили – скорее, наоборот. Но когда ты готовишь сам, то получаешь удовольствие вдвойне: и от вкуса блюда, и от предвкушения его в процессе готовки.

 Когда раздался стук в дверь, я была уверена, что это Алевтина Егоровна. Она частенько заходила ко мне. Мы часто вместе пили чай, она рассказывала мне о бабушке, а позавчера научила варить борщ, да такой вкусный, что пальчики оближешь! Поэтому, оставив оладушек скворчать на сковородке, побежала, чтобы открыть дверь и пригласить соседку позавтракать вместе. Но в гости ко мне пришла не она.

4. Крокодил

4. Крокодил

– Здравствуй, Ксения!

 Открыв дверь, я замерла на месте.

 Я совсем не ожидала увидеть его. В черном пиджаке и такой же черной водолазке, из-под приспущенных очков на меня внимательно смотрел Геннадий Викторович Миронов, или просто дядя Гена, хотя для меня он всегда был «моим самым лучшим в мире крокодилом». Такую вольность он позволял только мне, даже мама называла его исключительно по имени и отчеству. Кем он был для семьи Соболевых? Другом, защитником и правой рукой Максима Петровича. К его помощи последний прибегал лишь в очень сложных ситуациях. Казалось, дядя Гена мог всё. Для него не существовало закрытых дверей и нерешаемых проблем. За семь лет жизни в семье Соболевых он стал для меня вторым отцом и самым близким человеком. Грозный, молчаливый и неприветливый, он внушал страх и трепет окружающим, но только не мне. В мои семь он стал для меня «крокодилом Геной», добрым и заботливым. Я не боялась его, а наоборот, всегда тянулась к нему и восхищалась его силой и острым умом. Когда мне исполнилось двенадцать, отчим прикрепил дядю Гену ко мне в качестве личного водителя. Тогда это не вызывало в моей голове вопросов, но, уже будучи в Лондоне, я часто задавалась вопросом: почему именно он? Вспоминая все наши поездки, я поняла, что рядом со мной он играл роль не водителя, а личного охранника. Но вот зачем двенадцатилетней девчонке такая серьезная охрана, я так и не узнала. За пару недель до моего отъезда в Лондон дядя Гена внезапно исчез, и на все вопросы, где же Геннадий Викторович, я получала один и тот же ответ: уехал, куда и зачем – неизвестно. Но однажды я случайно  услышала разговор отчима по телефону. Беседовал он явно с врачом, и речь шла о моем «любимом крокодиле«, но что конкретно произошло, так и осталось тайной. И вот он тут, прямо передо мной, стоял на пороге моей квартиры. Он почти не изменился, только волосы местами покрыла седина.

– Ксюнь, может, разрешишь войти? – спросил он: слишком долго я ошалело смотрела на него.

– Конечно, Геннадий Викторович, проходите.

– И давно я для тебя Геннадий Викторович? –  Закрыв за собой дверь и принюхавшись, он добавил: – Ксюнь, у тебя горит что-то!

И точно, оладушки уже не просто пригорели, а начали дымиться. Выйдя из ступора, я побежала спасать кухню и остатки своего завтрака.

 Дядя Гена прошел следом, открыл форточку, чтобы немного проветрить кухню, и уселся за стол. На маленькой кухне его огромная фигура занимала практически все место, но заботило меня сейчас совсем другое. Пока я думала, как правильно сформулировать и задать вопрос о причине его визита ко мне, дядя Гена начал сам.

 – Ксюш, давай ты сейчас организуешь старику большую кружку черного чая, да мы с тобой потолкуем. Понимаю, что вопросов в твоей голове сейчас как пчел в улье. Но постарайся меня выслушать молча и без эмоций... ну, или хотя бы не перебивай.  Договорились?

 В ответ я кивнула и принялась собирать на стол.

– Ты скажи мне, глупому: зачем сбежала из Лондона? Только напоминаю: без эмоций, по делу!

 И вот что мне ему надо было ответить? Боялась, что отчим отправит еще куда подальше после окончания школы? Хотела испариться с их радаров и начать жизнь с чистого листа?

– Молчишь! То-то и оно! Понимаешь, Ксюш, вот нельзя тебе было возвращаться, никак нельзя.

– Поэтому и сбежала. Мой дом здесь. Я же даже с бабушкой не попрощалась. И все из-за чего? Из-за того, что кто-то видеть меня больше не желает? Так пусть не смотрят, я же к ним не лезу! –  В душе бушевал ураган, но, зная дядю Гену, я держала себя в руках.

– Знаешь, иногда все не так просто, да и не так, как кажется. Думаешь, не нужна никому, с глаз долой, и хорошо? Так вот, скажу тебе, что все наоборот. Сложно всё! Очень! И твой внезапный приезд делает ситуацию еще более опасной для всех. Максим уверен, что еще не поздно тебе вернуться в Лондон, а мне кажется, что это уже не вариант: слишком много где ты уже засветилась. Поэтому действовать будем по моему плану.

Так много слов, какой-то непонятной для меня информации, а в голове набатом повторялись его слова: «Думаешь, не нужна никому?.. Все наоборот...» И что всё это могло значить?

– Как мама? – перебив дядю Гену на полуслове, спросила дрожащим голосом.

 Дядя Гена резко замолчал, глубоко вдохнул, взъерошил свою седину и, не моргая, взглянул на меня в упор. Взгляд его был таким тяжелым, что невозможно было даже сделать вдох. С минуту он буравил меня взглядом, а потом на выдохе произнес:
– Без изменений.

 И что это значило? Только одно: я ей не нужна! И все эти слова об опасности, о моем заблуждении, об их отношении – всё  это ложь!

– Ксюш, я так понимаю, ты меня услышала и мы договорились! Так?  

 О чем он сейчас говорил, о чем мы договорились? Со своими мыслями я совершенно потеряла суть его рассказа. Да что бы он мне ни предлагал, я не верила ни одному его слову. Он, как и все, исчез из моей жизни на целых четыре года. Говорил, что всегда будет рядом, что всегда и ото всех защитит, а сам бросил. Где же он был, когда я в слезах покидала особняк Соболевых?

– Дядь Ген... –  От моего к нему обращения у мужчины вырвался вздох облегчения. Для него это было знаком, что я ему поверила, что я была на его стороне и играла по его правилам. Вот только это было не так! – Дядь Ген, а куда ты тогда пропал перед моим отъездом в Лондон?

 И снова вместо ответа повисло молчание. А мне этот его ответ был крайне необходим. Я по нему могла сразу все понять. Он и сам чувствовал, что именно от того, что он мне скажет, будет зависеть, поддержу я его или нет.

 Мысленно я просила его только об одном: чтобы не обманул... Но он решил иначе.

 – Максим попросил дела в Москве проверить. Там крот в офисе главном завелся, вот – искали! – А сам понимал, что нельзя врать, что я не поверила, что читаю его, как открытую книгу, но сказать правду так и не смог.

– Дядь Ген, уходи! Я не уеду. Но Максиму Петровичу передай, что он меня больше не увидит. Никому мешать жить я не собираюсь. Тем более, уже давно всех вас вычеркнула из своей жизни.

5. Его дочь

Напряжение между нами можно было ощутить физически. Уже минут пять дядя Гена просто сидел и молчал, глядя на меня в упор. Я стояла, опершись на косяк двери, переминаясь с ноги на ногу, стараясь смотреть куда угодно, только не на него. Он не тот человек, которого я хотела обидеть, но все же своими словами задела его. И он однозначно не тот человек, который мог бы меня предать, но,  тем не менее, за эти четыре года я вижу его впервые. Что мешало ему просто позвонить мне, узнать, как я, да и просто напомнить, что он рядом? Почему он так легко отвернулся от меня? И зачем сейчас здесь? Почему говорит так размыто? Для чего вся эта ложь?

– Значит, так, Ксения: хочешь жить здесь и самостоятельно – живи! – От его резкого тона я вздрогнула. Голос Геннадия Викторовича звучал решительно и не допускал возражений с моей стороны. – Но при одном условии! Это условие не подлежит обсуждению и нарушению с твоей стороны! С этой минуты для всех ты – моя дочь! Романовской Ксении Николаевны никогда не существовало, ты меня поняла? Ты моя дочь. Жила в доме Соболевых какое-то время, поскольку я там работал. Никакого отношения к ним ты не имеешь! Они для тебя чужие люди!

 Он достал из потайного кармана пиджака какие-то бумаги и с силой хлопнул ими по столу.

 – Здесь твой новый паспорт. С институтом и квартирой разберусь сам. К Соболевым ни ногой! –  Он опустил голову, немного подумал о чем-то и добавил уже чуть мягче: – Ксюш, ты поняла меня?

 В этот момент слова застряли у меня в горле, и я смогла лишь отрицательно помотать головой.

– Так надо, девочка моя!

– Кому надо? Зачем все это? Я и так никогда не была Соболевой, ни на что не претендую! Хочешь, напишу отказ от всего? Фамилия моя от матери, я и так для Соболева никто. Зачем все усложнять? Меня никто не знает! С доблестной фамилией Соболевых меня никто и не ассоциировал никогда! Погоди. –  И тут меня поразила в самое сердце очень неприятная догадка. – Если ты якобы мой отец... –  Слово «отец» я пальцами заключила в воображаемые кавычки.– ...То кто моя «мать»?

– Твоя, как ты выражаешься, «мать» умерла при родах, ты ее никогда не знала и не видела! Имя и легенду можешь выдумать сама, это никого не заинтересует.

– Это все из-за нее, так? Как же я сразу не догадалась?! За что она так со мной?!

– Хватит, Ксения! Выбор у тебя невелик: хочешь остаться – играешь по моим правилам, не хочешь – возвращаешься в Лондон! Колледж тебе без проблем там подберем.

 Он резко встал, постучал пальцами по документам на столе, явно о чем-то думая, собираясь мне еще что-то сказать. Но потом так же резко пошел к выходу, в коридоре на мгновение замер и посмотрел на меня.

– Я тебе не враг, Ксюша, мне совсем не безразлично, что с тобой будет! Да и мама твоя виновата лишь в том, что глупой была в твои годы. – Опять тишина. Я смотрела на него и чувствовала, что меня начинает трясти. – Не вини её ни в чем!

 Стук резко захлопнувшейся двери стал для меня спусковым механизмом. Слезы, опять эти слезы... По стенке опустилась на пол, обхватила колени дрожащими руками и дала им волю. Черт с ним, с обещанием никогда больше не плакать! Сегодня можно! Сегодня я окончательно потеряла свою мать!

6. Не верю

Вокруг тишина, лишь капли дождя стучатся в мои окна. Как же, однако, погода угадала! Мне больно. Ощущение, что внутри все выворачивается наизнанку. Мысли смешались с воспоминаниями. Все обрывками. Обо всем и в тоже время ни о чем конкретном. Что должно было произойти, чтобы мама от меня отвернулась? Мама, моя любимая мама!
В этом самом коридоре, где сейчас я плачу, свернувшись калачиком, она столько раз меня обнимала и целовала. Вот тут стояли мои санки, на которых мама возила меня в садик. При этом каждый раз она придумывала разные сказочные истории, всю дорогу рассказывала их мне, и в садик я всегда приходила с улыбкой. А еще мы играли в прятки: я пряталась в шкафу в прихожей, а мама делала вид, что не может меня найти...

 Никогда в моей голове даже не возникала мысль, что она меня не любит! Нет, напротив! Её любовь была за двоих!

 Папа ушел от нее, когда мама была беременна мной. Она редко говорила о нем, но если и говорила, то всегда что-то хорошее. Ни одного плохого слова в его адрес. Как так можно?! Он ее бросил, бросил меня, а она не то что не обижалась на него – напротив, говорила, что у меня самый лучший папа. «Просто так сложилось, у него не было выбора, ему пришлось нас оставить».

 Мне было так хорошо с мамой, что отсутствие папы не слишком меня печалило. Да и бабушка всегда была рядом. У нас была очень дружная семья из одних девчонок! Мне ее не хватает. Господи, как же мне их обеих не хватает!

 После замужества мама изменилась. И это правильно! Жена успешного и известного бизнесмена просто не имела права оставаться «серой мышкой». Она стала следить за собой, красиво и дорого одеваться, с отчимом они постоянно путешествовали и посещали светские мероприятия. Из обычного врача-дерматолога местной поликлиники она превратилась в преуспевающую бизнес-леди со своими салонами красоты. И я всегда была рада за маму. Да, ее внимание теперь не было всецело моим, но это не было чем-то ужасным. Конечно, мне хотелось больше времени проводить с ней, но разве это не обычное детское желание? Могла ли я ей в этом мешать, надоедать? Наверно, но не до такой же степени, чтобы отказаться от меня. Нет, точно нет, не могло это стать причиной происходящего.

 В тот день я, как обычно, вернулась из школы и поднялась к себе. Спустя время мама постучалась и предложила немного поговорить. Она спрашивала, не хочу ли я побывать в других странах и попрактиковать свой английский на деле. Языки всегда давались мне легко, к восьмому классу я уже довольно свободно говорила на английском и немецком, поэтому и предложение мамы показалось мне заманчивым. Если бы только я не отнеслась к этому разговору как к пустой болтовне! Сейчас понимаю, что сама дала им зеленый свет!
 Уже вечером за ужином отчим в своей приказной и беспрекословной манере поставил меня перед фактом, что через два дня я вылетаю в Лондон. Спорить, просить было бесполезно: переубедить отчима невозможно. Влияние на него имела только мама, но в тот момент она не стала спорить. Опустив глаза и ковыряя вилкой остатки ужина, она просто промолчала.
 Чуть позже, всё так же молча, она помогала мне складывать вещи. Только самое необходимое. И лишь в аэропорту она немного дала волю чувствам. Долго и крепко обнимала меня, сначала все так же молча, потом ласково просила ей звонить. Обещала, что совсем скоро я вернусь. В ее глазах стояли слезы, я видела, чувствовала. Она не играла, ей было больно меня отпускать! И что же случилось? 
 Как только самолет приземлился в Лондоне, я пыталась ей позвонить. Абонент был недоступен. Я звонила ей раз сто, но результат был один. Спустя пару дней я осмелилась позвонить отчиму. Он ответил сразу, но попросил ему больше не звонить и не беспокоить мать:  «Ксения, сосредоточься на учебе. Если она захочет, сама тебе позвонит». За четыре года она так и не захотела. А я звонила, писала письма, но в ответ – тишина.

 Спустя два месяца я снова набрала номер отчима:

 – Просто скажите, с ней все хорошо!

 – Все хорошо, Ксения, она занята. И я. Вроде, просил не отвлекать меня пустыми разговорами. Надеюсь, больше такого не повторится.

 И я ему не звонила. Пыталась связаться с дядей Геной, но его номер не отвечал. Несколько раз обращалась за помощью к директору школы. Объясняла, что не могу связаться с родными. Сперва он обещал помочь, а потом деликатно объяснил, что со мной общаться никто не желает, оплата за обучение и проживание поступила в полном объеме и на каникулы мне стоит оставаться в стенах школы.

На связи со мной была только бабушка. Она стала моей отрадой, моим спасением. Родной человек! Ей было важно, как я, что со мной. Она переживала со мной все невзгоды и радости моей новой школьной жизни. С ней я могла говорить обо всем! Она всегда чувствовала, что мне необходимо сказать здесь и сейчас, чтобы за спиной вновь вырастали крылья, а все беды отступали назад. О маме мы старались не говорить. Поначалу бабушка искала с ней встречи, пыталась достучаться до нее, но все тщетно! Ощущение, что отказались от нас обеих, крепло на глазах. Бабуля пыталась не показывать мне, как ее ранило такое отношение дочери, но я чувствовала ее боль, как свою!

 Просто у мамы что-то случилось, а может ее заставляет отказаться от меня отчим, говорит ей обо мне что-то нехорошее, а она верит. А может, у нее родилась новая дочка, их общая дочка, и я стала лишней... Боже, сколько оправданий я придумывала, чтобы объяснить ее поведение! Но всегда и во всех своих догадках я считала маму жертвой обстоятельств, верила, что как только мама сможет, она сразу мне позвонит.

 И вот сейчас, чтобы остаться в родном доме, я должна отказаться от нее. Разве я смогу? Одно дело отказаться от Соболева – это ерунда! Его имя, деньги, положение в обществе мне не нужны. Он так и не стал мне отцом. Переживу. Я была бы даже рада никогда не видеть и не слышать его. До последнего была уверена, что все мои беды исключительно из-за него. Вот только, как оказалось, мешала я не ему. От меня окончательно решила отказаться мама.

7. Не мышь

 – Ксюша, привет! Как настроение? Надеюсь, боевое? За ночь планы не изменились? – Задорный голос Егора в телефоне отвлек меня от печальных мыслей.

 Знал бы он, что всего несколько минут назад у меня перевернулась вся жизнь! Что уж там говорить о работе! В эту минуту мне больше всего хотелось свернуться клубочком и отгородиться от всего мира, но только это не выход. Надо взять себя в руки. И начну, пожалуй, с малого!

– Егор, рада слышать! Конечно, все в силе! –  Как хорошо, что он меня не видит! Заплаканные глаза никак не сочетаются с бодрым и радостным голосом, но я старалась не выдать себя. С детства не любила показывать окружающим свою слабость и боль. А еще, помню, бабушка всегда учила, когда грустно, верить только в лучшее. Только это помогает не увязнуть в своих проблемах, а шагать вперед. Сейчас это именно то, что мне нужно.

 Егор напомнил, какие документы мне с собой принести, во сколько подойти, и, поболтав еще немного, мы попрощались. Еще вчера договорились, что первые несколько дней я буду просто наблюдать за Егором, учиться делать самые простые и популярные напитки. За это время я смогу понять, хочу ли там работать, а он – подхожу ли я ему.

 Первый день на новом месте просто обязан пройти на позитивной волне! Раскисать нельзя! Неприятностей в моей жизни хватает, но, как говорится,  «Не буду думать об этом сегодня. Подумаю об этом завтра». Чем я хуже Скарлет? Правильно: абсолютно ничем! С боевым настроем вбежала в ванную и... поняла, что из зеркала на меня смотрит какое-то замученное создание: лохматое, с красными, опухшими от слез глазами. С этим надо срочно что-то делать. Бодрящий душ, патчи, немного косметики, и, вроде вполне ничего,  я бы даже сказала, совсем не плохо!

 Впервые  я задумалась о своей внешности накануне своего четырнадцатого дня рождения, когда рассматривала приехавшую в гости девушку Леши. Именно тогда в мою душу закрался червячок сомнения, что я когда-нибудь смогу быть привлекательной. Мысленно я сравнивала себя с ней и проигрывала по всем фронтам: мои мышиного цвета волосы против ее золотистого блонда, обычные голубые глаза против ее огромных карих, не говоря уже о фигуре! Тогда я была очень худой и высокой – какие уж там формы, доска доской! Вот и внушила себе, что на таких, как я, такие, как Леша, внимания не обращают. 
 В Лондоне переживания на эту тему отошли на второй план, да и сравнивать себя с другими там было бессмысленно. Почти все время мы были в школьной форме: отдельная для учебы, отдельная для спорта, отдельная для праздничных мероприятий. Строгая одежда, аккуратно забранные волосы, никакой косметики – все мы были одинаково красивые «мышки». Да и учились в нашем корпусе только девочки, мальчишки учились отдельно. Хотя на праздниках мы иногда пересекались.

 
 В выпускном классе раз в неделю у нас была практика. Каждый выбирал свое направление: кто-то проводил этот день в офисах торговых или юридических компаний, кто-то в младших классах, кто-то помогал в хосписах и больницах. Я же выбрала работу в музее. Для немецких, итальянских и русскоязычных групп туристов я проводила небольшие экскурсии, тем самым оттачивая знания языков. И именно в эти дни я стала отчетливо замечать заинтересованные взгляды мужчин, обращённые на меня. Несколько раз знаки внимания уходили чуть дальше взглядов, что казалось мне странным – во мне же ничего особенного, но все же это было приятно. Однажды, разговорившись с моей одноклассницей Мари, я в шутку сказала, что, мол, туристы совсем изголодались, раз меня на свидания зовут. Мари шутку не оценила, но вполне серьезно ответила: «Мне бы твои ноги от ушей и голливудскую улыбку».

 Конечно, от ее слов я не стала более уверенной в себе, но все же решила присмотреться к своей внешности. Может, и не все так плохо?

 Вот и сейчас я пристально присматривалась к своему отражению. Мне почему-то захотелось понравиться Егору. Хотелось, чтобы он заметил и голливудскую улыбку, и ноги от ушей, и то, что волосы у меня никакие не мышиные, а красивые, длинные, светло-русые. И даже глаза уже совсем не красные, как у кролика, а нежного голубовато-зеленого оттенка. Да, я все еще худая... нет, я стройная! А там, где надо, еще успеет подрасти и увеличиться в размере – вся жизнь впереди!

 Осталось собрать все необходимые документы, и можно бежать. Но тут я опять уперлась в стену. Кто я? Все еще Романовская или уже Миронова?

8. Кофеин

 Стопка документов, оставленная утренним гостем, так и лежала на столе. Странное чувство: пока ее не трогаешь и не видишь, сохранятся ощущение, что ничего и не было.
И вот это ощущение я безжалостно разрушила, взяв документы в руки: паспорт, медицинский полис, мой аттестат – все на фамилию Мироновой. Кто она? Я ее не знаю! И, вроде, моя фотография в паспорте, все та же прописка, но это уже не я. Надо же, как быстро, оказывается, можно при желании заменить человека! 

 Стоп, а это что? Они даже дату моего рождения изменили! Восемнадцать мне исполнилось еще в апреле, а эта, новая я, еще несовершеннолетняя! Как так? Теперь восемнадцать мне только в сентябре. И как, интересно, Егор оформит меня на работу? Получается, я его обманула! Что делать? Закусив губу, я перебирала в руках документы, и вдруг из стопки выскользнула черная карта и такая же черная визитка. Кроме фамилии «Миронов» и номера телефона, на ней больше ничего не было.

– Да, Ксения! – быстро и резко ответил он (впрочем, это его обычная манера разговора).

– У меня есть вопросы... –  У меня миллион вопросов, вот только готов ли он ответить честно?

– Было бы странно, если бы их не было. Это срочно или ждет до вечера?

– Не ждет. –  Если вопросы о маме и о Соболеве еще могли подождать, то что мне делать с возрастом? В кофейне нужно быть через час.– Мне, по твоим бумагам, всего семнадцать ... 

– Все верно, тебе семнадцать, и ты теперь под моей опекой. –  Об этом я вообще не подумала. Давай, дядя Гена, скажи, что я и жить теперь не смогу отдельно, не то что работать! – Что тебя беспокоит, Ксюша?

– Я планировала устроиться на работу.

– А учиться ты не планировала? Зачем тебе работа? С визиткой я положил карту, хватит на все.

– Мне не нужны чужие деньги. И тот факт, что ты по документам якобы мой отец, таковым тебя не делает, а значит, и отчитываться перед тобой я не обязана. – Я почувствовала, что меня понесло не туда и надо остановиться. Успокоиться. 

 – Знаешь, что радует меня в этой ситуации?

 – Понятия не имею. –  И правда, о чем он. Я тут ругаюсь, злюсь, а он откровенно надо мной смеется.

– Тебя пугает возраст, мои наставления, но мысленно ты согласилась на мои условия, ты согласилась стать Мироновой. А остальное, поверь мне, мелочи. Вечером будь дома, вместе поужинаем, я постараюсь тебе все объяснить. 

– А что с работой?

– Вечером, Ксюша, вечером. У меня дела. – На этом он просто отключился. Просто взял и сбросил вызов. 

 И что теперь? Да и с чего он взял, что я согласилась? Ничего подобного! Я просто не успела все обдумать, и решение все еще за мной.

 Через час я была в кофейне с бодрящим названием  «Кофеин». Небольшая кофейня с летней верандой на четыре столика располагалась в квартале от моего дома. Аккуратная, оформленная в итальянском стиле, она создавала атмосферу уюта и радушия. Сегодня людей было гораздо меньше, может, к вечеру их станет больше. 

 Егор, как и накануне, стоял за стойкой и готовил ароматный напиток. Пока он меня не заметил, я могла спокойно рассмотреть его. Еще вчера обратила внимание на его прическу. Светлые, слегка вьющиеся волосы не были коротко подстрижены, и отдельные пряди забавно спадали на глаза. Егор частенько поправлял их, мотая головой назад или сдувая. При этом выражение его лица становилось по-детски непосредственным и милым. Высокий и жилистый, он все еще стоял спиной ко мне. На нем была белая футболка, которая слегка облегала его рельефное тело и давала волю фантазии. Егор явно любил спорт. Интересно, какой?

– А ты пунктуальная. –  Он повернулся и сразу заметил меня.– Дай мне одну минуту, доделаю «латте» и покажу здесь всё.

 Кафе оказалось уютным не только для посетителей, но очень удобным и продуманным местом для персонала. На небольшой кухне пухленький паренек, чуть старше меня, готовил десерты.

– Это Реми, наш шеф-повар, – не без гордости представил его Егор.

– Я бы сказал, что единственный повар в этой дыре, – ворча, но совсем по-доброму, в шутку отозвался Реми. – Рад, что в наших рядах пополнение, тем более такое очаровательное!

– А это Оля, – сказал Егор, указав на влетевшую на кухню миниатюрную девушку. – Сегодня ее смена, а вчера была Женя, она обслуживала твой столик. А это Ксюша, наш новый бариста. Прошу любить и жаловать и не обижать. Реми, замени меня ненадолго, я покажу Ксюше здесь все у нас пока.

– Странное имя – Реми. Он иностранец? – не могла удержаться от вопроса, когда мы проходили мимо кладовой.

– Реми – мой друг, одноклассник и просто чумовой парень. Его настоящее имя – Миша. Но еще со школы к нему приклеилось это «Реми». Он с детства готовит, причем так круто и необычно, что именитые повара отдыхают. Реми – это из мультика, помнишь «Рататуй»? Иначе он себя сейчас называть не разрешает. Да, не проболтайся, что знаешь его настоящее имя, он может и обидеться!

 Егор показал мне свой кабинет, комнату отдыха, и затем мы вернулись за стойку в зале. Часа полтора он учил меня основам приготовления кофе. Не думала, что это так интересно! Казалось бы, просто кофе, но столько сортов и вариантов напитка, что голова кругом! Неужели я когда-нибудь это все запомню? 

 Спустя время на смену Егору подошли двое ребят – Илья и Захар, а мы отправились в кабинет, чтобы, как сказал Егор, уладить все формальности.

– Ксюша, надо заполнить анкету, всё стандартно. –  Он протянул мне лист и ручку. – Вот здесь твое имя, паспортные данные, прописка, место учебы и еще немного на оборотной стороне, а вот здесь – дата и подпись.

 Да, всё стандартно: имя, паспорт... но не для меня! А я так ничего и не решила. В сумке, как у отпетого мошенника, лежали два паспорта. Какой достать?

9. Выстрел.

 – Я не приняла решение, убеди меня! – откинувшись на спинку стула, с вызовом произнесла я.

 Вечером дядя Гена, как и обещал, отвез меня ужинать. Есть совсем не хотелось, еда мне в тот момент была мне совершенно не интересна. Мне нужны были ответы.
 В кофейне я решила, что не хочу притворяться и становиться другим человеком. Сколько это продлится – месяц, год, десять лет? Смогу ли я вновь потом стать собой? Не потеряю ли я снова всех, кто станет мне дорог? И больше всего на свете мне не хотелось врать. Пусть с Егором мы были знакомы всего ничего, но начинать общение с обмана я не хотела.
 Да и зачем мне все это? Неужели они, и правда, считают, что из-за маминого каприза я решу изменить свое имя и записать в отцы пусть и уважаемого мной, но все же чужого человека?
 От заполнения анкеты нас отвлек Реми, сказав, что приехала противопожарная проверка. Егору пришлось уйти, а я обещала заполнить анкету дома.

– Ксения, я же сказал: так надо! – отчеканил дядя Гена.

– Давай начистоту: мне не надо! Надо маме, но мне какое до этого дело? Она бросила меня четыре года назад, впрочем, как и ты.

– Все не так, ты заблуждаешься. – Дядя Гена как ни в чем не бывало спокойно отрезал кусочек стейка и даже не посмотрел на меня.

– Вот и объясни мне. Ты просишь слишком много от меня, но кроме своего «так надо» не можешь привести ни одного аргумента. Зачем это все мне? –  Последнее я произнесла чуть медленнее, выделяя каждое слово.

– Ксения, что ты знаешь о своем настоящем отце?

 
– А это здесь при чем?  

 Опять он решил сменить тему?

 – Повторяю вопрос. Что ты знаешь о своем настоящем... –  Договорить он не успел.

 – Ничего, я ничего не знаю о своем отце! Кроме того, что мама так его любила, что простила ему все на свете.

– А вот он не простил. Он нехороший человек, Ксюша. Очень нехороший. И ему совершенно не стоит знать, что ты его дочь. По уму, рассказывать тебе все это должен не я. Я же прошу просто довериться мне. –  Он смотрел прямо мне в глаза, гипнотизировал, как удав свою жертву.

– Кто должен мне рассказать? Мама?

 – Думаю, да, но она не может.

 – Почему? Так противно иметь дочь от плохого человека?

 – Всему свое время. Не стоит думать так о матери. Повторю, ее вины в том, что сейчас происходит, нет.

– Тогда почему о моем отце говоришь мне ты, а не она? Или мама думает, что если она поговорит со мной хотя бы раз, мой отец сразу меня найдет? Какая глупость! Ну и найдет он меня, что с того? Каким бы он ни был, он мой отец, он не причинит мне зла. Я даже хочу его увидеть. 

– Ксения, мама не может сейчас поговорить с тобой. Всё. Точка. А что касается твоего отца, пойми: у него нет к тебе отцовских чувств. Я вообще сомневаюсь, что он способен чувствовать.

– Не укладывается в голове! Дядь Ген, ну как так? Он же мой отец! Зачем мне прятаться от него? Пусть не полюбит, но и обижать меня ему нет никакого смысла. Есть что-то еще?

– Есть. Если он узнает о тебе, я не смогу тебя защитить! 

– От кого? От родного отца? Так и не надо! Чего ты боишься?

 Повисла пауза. Дядя Гена отвернулся к окну и замер. Казалось, он даже не дышал. Потом тяжело вздохнул и пристально посмотрел на меня. От отчаяния в его глазах у меня по всему телу поползли мурашки. Я чувствовала, он хочет рассказать мне что-то важное, но не решается.

– Ксюнь, ты вчера спросила, куда я пропал тогда, помнишь?

– Да, и ты мне соврал. Ты не был в Москве, да? – решив подтолкнуть его к разговору, еле слышно произнесла я.

– Не был...  Помнишь тот день, когда мы виделись в последний раз? 

– Наверно, но он мало отличался от остальных. Ты приехал утром, чтобы отвезти меня в школу, но я в тот день неважно себя чувствовала, и мама разрешила мне остаться дома. А потом ты исчез.

– В то утро вместо тебя в машину села Наташа, дочка Галины Юрьевны, она работала у вас на кухне. Мне было по пути, и я согласился подвезти ее до города. Когда мы выехали на трассу, рядом с нами поравнялись два джипа. Нутром чуял: что-то не то. Но они просто ехали рядом – точнее, один рядом, а один прямо за мной. На мосту через переезд из окна того, что был справа, вылез мужик и несколько раз выстрелил по колесам нашей машины. На скорости, конечно, машину резко повело, и мы вылетели с моста. Очнулся я через несколько дней в больнице. Наташа скончалась на месте.

 Он замолчал. Говоря о том, что случилось, он заново переживал все те эмоции: страх, боль, вину за гибель Наташи. Хоть я ее почти не знала (дома у нас она редко появлялась, иногда забегала к матери), но мне стало жаль их. Никому не пожелаю пережить подобное!

– Это страшно, очень... и мне так жаль, что все это с тобой случилось. –  Я понимала, что должна поддержать дядю Гену, но не находила нужных слов.

– В тот день в машине должна была сидеть ты. – Его слова прозвучали как приговор.

 Нет, нет, это все недоразумение! Я смотрела в пустоту и на автомате мотала головой. Кому может понадобиться убивать простую школьницу? Дядя Гена, верно, что-то путает. Это он у нас бывший военный, в кругу знакомых которого много темных личностей, на него и покушались. От этой мысли, конечно, тоже страшно и противно, но хотя бы похоже на правду.

– Поэтому меня отправили в Лондон? Из-за этого случая?

– Да. 

– Ничего не понимаю: зачем кому-то убивать меня? – Мой голос предательски дрожал, но желание узнать больше пересилило всё.

– Мы склоняемся к тому, что твой отец хотел таким образом отомстить Екатерине. Все пути вели к нему. И поверь, он бы не остановился. Но во всех сводках сообщалось, что произошло ДТП по вине водителя, не справившегося с управлением. Водитель остался жив, а пассажирка, молодая девушка, погибла на месте. Максим решил, что на этой волне и надо вывезти тебя за границу. Твой отец в тот момент был уверен, что его план сработал. Тебя больше не было, месть удалась. Для него ты погибла в той страшной аварии. А о том, что ты в Лондоне, знали лишь мы.

10. Папочка

 Около девяти вечера мы подъехали к моему подъезду. Всю дорогу дядя Гена молчал, и было видно, что он ушёл в себя. Мне хотелось поговорить с ним, точнее, меня пугала тишина. От нее в голову лезли страшные мысли, а я их не хотела. Во мне поселилось новое, незнакомое до этого чувство – страх. Что я там говорила о лжи, о том, что я взрослая? Сейчас мне как никогда хотелось стать маленькой, прижаться к маме и никогда не быть дочерью своего отца.

– Думаю, тебе стоит какое-то время пожить у нас. Конечно, если ты все еще планируешь оставаться в городе.

– Я не знаю... –  Сейчас перспектива остаться одной дома меня пугала: я же от каждого шороха буду вздрагивать. – А Софья Александровна не будет против?

 Жена дяди Гены всегда мне очень нравилась. Добрая, кроткая, нежная, она всегда была полной его противоположностью, и не только по характеру. Она была миниатюрной и очень стройной. Когда они вместе приезжали к нам, мысленно я всегда называла их Дюймовочкой и Великаном. Но при всех различиях они всегда казались единым целым, а их нежность и забота друг о друге были видны невооруженным глазом.

 – Софа с сыном в Испании. Ты им точно не помешаешь. Тем более, это ее идея.

 – Тогда поехали, мне боязно оставаться одной.

 – Ксюш, люди Максима следят за Николаем, пока нет причин волноваться. Но все же и тебе, и нам будет спокойнее, если ты будешь под присмотром.

 Мы вместе вошли в квартиру, где я собрала самое необходимое на первое время, а затем уехали к Мироновым. 

 Дядя Гена с женой и восьмилетним сыном Гришей жили в центре города, в престижном и современном жилом комплексе. В их распоряжении была просторная квартира с огромной кухней-гостиной и несколькими комнатами. Мне выделили небольшую уютную комнатку, где обычно останавливалась бабушка Гриши.

– Располагайся! В доме всё в твоем распоряжении, если что-то будет нужно, скажешь. –  С этими словами дядя Гена вышел из комнаты, а я осталась наедине со своими мыслями.

 Ворочаясь и прокручивая в голове вечерний разговор, я долго не могла заснуть. Что же мне делать? Может, мне лучше уехать? Но я не могла, не сейчас, не до разговора с мамой. Я должна ее выслушать, сейчас этого разговора я хотела больше всего на свете! Что такого ужасного она совершила, чтобы мой отец захотел отомстить подобным образом, и почему она не может мне все объяснить?! На мою просьбу поговорить с ней дядя Гена ответил, что сейчас это невозможно. Он не вдавался в подробности и просил меня подождать. Я ждала четыре года, смогу и еще немного потерпеть!

Утром я проснулась разбитая, с ощущением, будто по мне за ночь проехало с десяток грузовиков. Еле поднявшись с кровати, я отправилась на кухню, где дядя Гена уже вовсю жарил яичницу.

– Доброе утро! Могу я помочь?

– Доброе утро, соня-засоня! Завтрак уже готов. Шустро едим, да мне пора на работу. Кстати, расскажи, куда ты там собралась устроиться?

– В кофейню недалеко от дома, помощником бариста. Это тот, который кофе варит, – зачем-то решила уточнить.– А еще с мальчиком одним английским занимаюсь.

– Понятно. Знаешь, я не очень поддерживаю совмещение работы с учебой, но пока лето, работай. Только давай имя свое не свети. Кофейне твоей без разницы, Романовская у них работает или Миронова, а для тебя вопрос жизни и ... короче, ты меня поняла.

– Этой Мироновой всего 17...

– И что? С шестнадцати у нас можно работать, и, заметь, без письменного согласия родителей. Так что, если будут возникать вопросы, посылай ко мне. Договорились?

– Я не знала...

– Ну, теперь знаешь. И еще, Ксения: раз уж я тебе теперь за отца, называй меня соответствующе. А то все  «дядя Гена», «дядя Гена». Спалимся на раз-два с этим «дядей Геной». Не можешь «папа» – зови просто «Гена». Уяснила?

– Да... папочка. –  Почему-то сразу на лице расцвела улыбка. Пусть выдуманная, пусть временная, но за последние несколько лет у меня вновь появилась семья. – Получается, Соболев все это время меня не ненавидел? И мама... А ты? Ты же рискуешь, прикрывая меня? Если он узнает, что ты ... Ты Гришку с женой поэтому увез?

– Стоп, Ксения! Хватит на сегодня вопросов, да и на завтра тоже! Мне, правда, некогда. Но в одном ты права: Максим никогда тебя не ненавидел, как и Катя.

 Он вышел из кухни, и через десять минут щелкнул замок входной двери. Он ушел. Я осталась одна. И опять мне стало не по себе. Понимая, что в этом доме я в безопасности, всё же не могла перестать бояться. А еще не могла не прокручивать в голове все, что узнала. И с каждым разом вопросов все больше и больше! Например, почему я не могу поговорить с мамой? Или зачем Гена так рискует ради меня, особенно после того, как однажды уже пострадал по моей вине? Кто мой отец? За что он так нас ненавидит? И что будет, когда он узнает, что я не погибла в той аварии?

 Последний вопрос пугал меня больше всего. За это время его обида уже могла остыть, желание мести испариться, и тогда вся эта опасность – не более чем выдумка. Но в чужую голову не залезешь. Вдруг, узнав, что его обманули, он обозлится еще больше? Гена сказал, что пока он ничего не знает и я могу не переживать. Но он прав: только от моей осмотрительности теперь зависит моя жизнь и безопасность Мироновых и Соболевых.

11. Штиль

Всё лето я прожила в квартире Мироновых. День за днем страх отступал все дальше. Нет, я не переставала думать о своем положении, мечтать увидеться с мамой или стать невидимкой для отца, но мое отношение ко всему стало спокойнее. С Геной мы быстро нашли общий язык, и наше совместное проживание было легким и комфортным. Через пару недель после того, как я переехала, с отдыха вернулись его жена и сын. Софья Александровна приняла меня, как родную. Как бы я ни пыталась вернуться к себе, чтобы не мешать их семье, она меня не отпустила. А с Гришей мы вообще крепко сдружились. Я помнила его совсем малышом. Теперь же с ним можно было поболтать почти на любые темы, вместе посмотреть кино, поиграть в приставку. С Гришей время пролетало незаметно, а вместе с тем из головы на время исчезали все гнетущие мысли. 

 Каждое утро мы вместе готовили завтрак и все дружно собирались за столом. Пожалуй, это было единственное время, когда мы были все вместе. Днем все разбегались по своим делам. А вечером мы обычно ужинали без Гены: он возвращался с работы почти ночью.
 Раньше Мироновы часто приезжали в особняк Соболева, а Софья Александровна была в очень хороших отношениях с мамой. Несколько раз я пыталась завести с ней разговор о маме, но обычно сразу замечала печальное выражение ее глаз,  и наша беседа заканчивалась всегда одним и тем же: «Ксюша, мы сейчас не видимся и не общаемся. Я ничем не могу тебе помочь». В том, что Гена часто бывал в доме Соболева, я знала точно. Вот только жену с собой он больше не брал.

 Однажды я сорвалась. По пути на занятия с Матвеем не удержалась и зашла в мамин бьюти-центр. Меня встретила девушка-администратор и деликатно сообщила, что Екатерина Михайловна здесь практически не бывает. Оставался только особняк Соболева, чтобы найти ее, однако Гена настоятельно просил не рисковать и не появляться там. Но терпение у меня не резиновое, и я решила, что если в ближайшее время мама не выйдет на связь, придется наплевать на все обещания и поехать к ней домой.

 Три раза в неделю по утрам я продолжала заниматься с Матвеем. За это время он не только догнал школьную программу, но и хорошенько подготовился к новому учебному году. Если вдруг он опять заболеет, так сильно уже не отстанет. Родители Матвея хотели, чтобы и во время его учебы наши занятия не прекращались, но, понимая, что я тоже скоро начну учиться, особо не настаивали.

 Все остальное время я проводила в «Кофеине». Егор многому меня научил, и теперь я могла брать самостоятельные смены, а не только помогать ему. Работа в кофейне доставляла мне несказанное удовольствие. Мне нравилось учиться новому, общаться с посетителями, да и просто ощущать себя частью небольшого, но очень дружного коллектива. С Егором у нас ничего не получилось, но мы стали неплохими друзьями. Как оказалось, у него давно была девушка, а то, что я сочла за флирт, было просто дружеским вниманием. Аня, его девушка, была очень симпатичной и приятной в общении. Она часто зависала с нами в кофейне после закрытия, и постепенно мы с ней сдружились. А еще с Реми. Он оказался душой компании: всегда веселый, остроумный, интересный собеседник. Мы часто созванивались, могли часами болтать почти ни о чем, а еще он всегда был рядом со мной в кофейне, стал моим ангелом-хранителем. Если возникали сложности, недоразумения с гостями, Реми умудрялся свести конфликт на нет и помогал выйти из любой ситуации с высоко поднятой головой.

 Проблем с моим возрастом, конечно, не возникло. Зря я себя накручивала и переживала. Вообще тот факт, что я стала Мироновой, никак не отразился на моей жизни. Гена был прав: всем вокруг было без разницы, Миронова я или Романовская. Это был лишь вопрос моей безопасности.

 Через несколько дней начиналась учеба в университете. Ребята из кофейни по этому случаю решили собраться в клубе, понимая, что потом, совмещая учебу и работу, выбраться куда-нибудь всем вместе будет не просто. На вечер был забронирован столик в местном модном клубе «Розмарин». По словам ребят, место пафосное и дорогое, где обычно собиралась золотая молодежь нашего города. В этот вечер там к тому же играл какой-то известный столичный ди-джей, а потому попасть туда было очень сложно. Выручил Егор. У него были знакомые в администрации клуба, а потому столик в крутом месте был за нами. Честно говоря, мне не приходилось бывать в подобных заведениях. Пару раз Аня звала меня провести вечер в клубе или баре, когда они выбирались туда с Егором, но я все время отказывалась. Здесь же увильнуть не получилось. 

 И вот я в шоковой заморозке стояла перед зеркалом, глядя на свое отражение. Аня решила помочь мне собраться и захватила пару своих платьев, поскольку в моем гардеробе, кроме толстовок и джинсов, было трудно найти что-то еще.

– Ты уверена, что это можно носить? –  Мне казалось, что я стою перед зеркалом голая. Да, на мне было черное платье по фигуре без рукавов и со скромным вырезом-«лодочкой». Но его длина!.. Мои футболки явно были более целомудренными, чем это платье. 

– Ксю, да у тебя же ноги от ушей! Кому, как не тебе, такие платья носить! Тем более, в клуб идем, а не в драмтеатр, – не унималась Аня. – Нет, ну можно голубое оставить, тем более, там такой вырез... м-м-м!

– Ань, ты издеваешься? Да Гена, меня за порог в таком не выпустит!

– Ксю, давно хотела спросить: почему ты отца по имени зовешь?

– Не знаю, так повелось... –  Ненавижу врать, но не правду же ей говорить.– Я в Лондоне долго училась, виделись мы редко, так он и стал постепенно Геной.

– Понятно. Классный у тебя папа, Ксю! – подмигнула подруга. Это точно, такой классный, что убить меня хотел! Хотя речь же идет о Гене, а не об отце...

– А вот давай у него и спросим, раз он такой классный, какое платье выбрать – черное или голубое. – Я решила раз и навсегда закрыть тему о моем отце.– Гена, можешь зайти?– сказала я громко, чтобы создать впечатление, что зову его. Хотя знала, что слышимость из моей комнаты никакая и никто не придет. Но захотелось немного подшутить над Аней. Сработало.

12. Он

Суета, неон, басы.

Темнота и сжатый воздух. 

Хаотичное движение людей.

 Боже, куда я попала! Никак не могла сориентироваться, поэтому держалась за Анину руку, как за единственный спасательный круг. Мы всё куда-то шли: бар, коридор, танцпол, лестница, еще один бар... Дым от электронных сигарет, а может, от кальяна... Постоянное движение людей... Сколько же их здесь, и куда они все идут? Наконец, нашли свой столик. Под нами танцпол, второй этаж, наподобие огромного балкона, обнимает его сверху буквой «П». Один край нашего стола упирался в перила, вокруг остальных  стояли диванчики. Все наши уже здесь. На столе коктейли, пиво, немного еды.

– Ксю-Ксю, ты ли это? Вот это да, детка, ты просто огонь!– Реми встал и чмокнул меня в щеку, а потом добавил шепотом: –  Садись со мной и перестань бояться, я никому не дам тебя в обиду!

 Я лишь благодарно кивнула и села рядом. С другой стороны устроились Аня с Егором. Музыка оглушала. Мне она не нравилась, к ее громкости я не могла привыкнуть. За столом тоже было шумно, все пытались перекричать творение ди-джея, чтобы и их услышали тоже. В голове всё смешалось: голоса, вибрация басов, звон посуды.

– Эй, Ксю не наливать! –  Голос Реми пробился сквозь ураган других звуков. – Хочешь, возьму в баре что-то легкое для тебя?

– Да, давай. –  Я была благодарна ему за то, что помнит и заботится. Реми знал, что я не пью ничего, кроме шампанского, и то совсем немного. От большего количества у меня сразу начинает болеть голова, и мне становится совсем плохо. Остальные не в курсе, но, помня, что мне еще семнадцать, не настаивали.

 Вскоре официант поставил передо мной высокий бокал с полосатым коктейлем, украшенным долькой апельсина.

– Он безалкогольный! Не переживай! Лучше расскажи, как Анька умудрилась сделать из тебя такую сексуальную красотку? – Реми, как всегда, был в своем репертуаре.

 Ему удалось-таки вернуть меня в нормальное состояние. Паника отпустила, и  я снова смогла спокойно дышать, болтать, смеяться. В этой компании мне было легко и весело. Я постепенно привыкла к шуму и суете и осматривалась. На танцполе под ритмичные биты скакал народ. Я бы так не смогла. Никогда не танцевала на людях. В Лондоне занималась хореографией, но здесь она явно неуместна.

– Погоди, это еще не Пит играет. Паренек местный на разогреве, –  словно прочитав мои мысли, сказала Аня. – Согласись, как табун лошадей скачут? Хотя под такое нельзя иначе, конечно. Пойду в туалет, не хочешь со мной?

 Отрицательно помотав головой, я села на самый край, к перилам. Прямо подо мной был первый этаж. Медленно обведя глазами танцпол, зону бара,  стала внимательно рассматривать молодого ди-джея. Рядом с ним на огромных бочках красиво танцевали девушки в откровенных костюмах. Подняв взгляд, принялась изучать второй этаж. Здесь были только столики, никто не танцевал. По центру располагался небольшой бар, возле которого толпился народ. Люди за столиками шумели, разговаривали, провозглашали тосты, смеялись. Только один столик напротив нашего был погружен в сумрак. Над каждым столом на втором этаже висела лампа, освещающая гостей. Там же она не горела.

– А-а-а-а, началось! – Реми толкнул меня в бок.

– Что? – Я не могла понять, о чем он.

– Пит! Детка, это Пи-ит! Я пошел в отрыв, увидимся на танцполе! – Реми быстро вскочил и стал протискиваться к лестнице на первый этаж.

 Ну, Пит, и что с того? Я сомневалась, что сейчас что-то сильно изменится – просто новый ди-джей будет бить по ушам своей якобы музыкой.

 Чуть перегнувшись через перила,  стала свидетельницей настоящей вакханалии, происходившей внизу: казалось, народ просто сошел с ума, все прыгали и кричали: «Пит! Пит! Пит!». Прямо безумие какое-то!  Я не представляла себе, как здание выдерживает эту беснующуюся толпу, но всё вокруг вибрировало и тряслось. И вдруг резко всё стихло, погас свет, чтобы взорваться новыми звуками и ощущениями. Судя по всему, за пультом появился самый долгожданный Пит. А я начала понимать, чего все ждали. В отличие от местного юного дарования, игравшего до этого, музыка Пита действительно таковой и оказалась. Она обволакивала слух, ласкала его. При этом тело начало непроизвольно двигаться в такт. И, вроде, играл он что-то знакомое, но приходит понимание, что слышишь это впервые. Но то, что я слышала, было так близко и по душе, что хотелось раствориться в этом ритме. Это был настоящий кайф! Я и не заметила, как начала улыбаться. 

 Подняв глаза от танцпола,   я остановила взгляд на пустующем столике. Там все так же не горел свет. Сначала я решила, что там никого пока нет, но теперь отчетливо разглядела парня, сидевшего так же, как и я, только в темноте. У него были темные, почти черные волосы, на нём – черная футболка. Он устремил взгляд на меня.

13. Эйфория

14. Эйфория

– Ксю-у-у-ша! Ксюш. –  Ладонь Егора легла на моё плечо. – Куда Аня ушла, не знаешь?

– А-а-а... что? –  Я так увлеклась, что не сразу услышала его. – Вроде, в туалет ушла, она тебе не сказала?

– Да я с Илюхой заболтался. А ты чего зависла?

– Не знаешь, почему за столом напротив нет света, а посетители есть?

– Где? – Егор бросил взгляд через мое плечо. – А, там? Так это место Тимура Черного и его команды. У них всегда темно, хотя сегодня Черниговский, вроде, один.

– Черниговский?

– Ну да, его отца ты наверняка знаешь. На каждом столбе его фото. «Депутат Федор Черниговский – надежда на светлое будущее России!» – Егор явно смеялся над этим. –  Владелец заводов и пароходов, а в прошлом – главный бандюга в нашем городе. Вот неужели думает, что все забыли, что он раньше вытворял? Хотя, конечно, после той трагедии в его семье люди прониклись жалостью, особенно пенсионеры. Видимо, на них весь расчет!

– Какой трагедии? –  Я не знала никакого Черниговского. Где я и где политика? Да и в город вернулась совсем недавно, а до отъезда меня криминальные новости мало интересовали.

– Да там разборки двух авторитетов шли, неужели не слышала? Я, конечно, подробностей не знаю, но говорили, что за год почти всю его семью грохнули. И главное – все знали, чьих рук дело, а доказать, вроде, так и не смогли. Это года три назад было.

– Всю семью?! –  Мир однозначно сошел с ума. Что происходит с людьми, если они запросто лишают жизни других?! Кто дал им такое право – решать, кому жить, а кому нет?!

– Ага, Тимур один остался. И говорят, что всё из-за того, что не родной он Федору, от какого-то там брака пасынок. А то его бы тоже... того... ну, ты понимаешь... – Егор ненадолго замолчал. Было видно, что тема ему неприятна. – Ксю, да ты в инете почитай! Зачем вечер страшилками портить? Пошли лучше танцевать, а то Анька, вон, без меня отжигает!

– Я потом, иди один. – Егора не надо было уговаривать, он практически сразу сорвался с места и убежал. А мой взгляд вернулся к темному столику. Вот только там уже никого не было.

 Танцевать мне не хотелось. Рассказ Егора разбудил моих личных демонов. И мне вдруг тоже захотелось погасить свет и стать незаметной перед лицом опасности.

 Минут через десять ко мне подсел Реми. Он запыхался, вспотел, но выглядел довольным, словно кот у банки со сметаной.

 – Ксю, Ксю, Ксю... это просто анреал! Ну почему ты сидишь здесь? Ладно, Женька с Захаром сидят, у них любовь-морковь, а ты чего сохнешь? – Женя бросила на Реми недовольный взгляд. Еще бы, эти двое уверены, что мы ни сном ни духом об их отношениях, а сами каждую свободную минуту так и льнут друг к другу! А в полумраке – особенно. Я и сама чувствовала, что мешаю им. Но когда и Реми это заметил, мне особенно захотелось их оставить наедине.

– Ксю, сейчас воды попью, и мы с тобой на танцпол! И попробуй возрази! Через плечо перекину и на руках унесу! –  Пил Реми жадно, как будто только что пробежал стометровку. Вот они, сладости в неограниченных количествах!

– Только попробуй! Я же испугаюсь, закричу...  А вдруг со страха и по имени тебя назову! Весь твой французский шарм ненароком разрушу перед поклонницами. –  Я знала, что Реми терпеть не мог, когда я называла его Мишей, поэтому частенько подкалывала его по этому поводу. – А если серьезно, я не умею, как вы. Все же смотрят, неудобно!

– Неудобно будет лежать на моем плече попой кверху, если мне придется все же тебя нести! Поверь, все внимание окружающих будет сосредоточено на твоей аппетитной пятой точке, и что ты там будешь кричать – дело второстепенное. Пошли, давай, стеснюша, научу всему!

 Реми привел меня в самый центр зала. Вокруг все танцевали в такт игравшей музыке, а я стояла. Мне нравилось то, что я слышала. Умом-то я понимала, что никому до меня не было дела, но пересилить себя не могла. Не знала, как двигаться, что делать.

– Закрой глаза. – Реми обнял меня сзади за плечи и тихо прошептал: – Представь, что кроме тебя здесь никого нет. Ты одна. Отпусти свое тело! Ему не нужна голова, чтобы отдаваться музыке.

 Я сделала, как сказал Реми. Закрыла глаза, выдохнула. Некоторое время постояла так, а потом ощутила, что меня начинает отпускать. Музыка звучала внутри меня, наполняя собой каждую клеточку тела. Я забыла, где нахожусь. Мне стало безразлично, что рядом полно других людей, что они могут на меня смотреть. Я танцевала – точнее, не так: мое тело плыло в нежном ритме музыки, я растворялась в ней. Руки непроизвольно поднялись вверх, тело начало плавно изгибаться. Мне было так хорошо! Как же  хорошо!

 Сколько длилась моя эйфория, сложно сказать . Но в какой-то момент я поняла, что руки Реми давно меня отпустили. Мой танец – это только моё! Я открыла глаза, чтобы тут же снова зажмуриться.

 Прямо передо мной стоял он –тот самый парень из темноты. Тимур. Весь в черном, он стоял неподвижно. При свете неона я могла рассмотреть его немного лучше. Темные волосы были небрежно причесаны, на щеках – легкая небритость. Глаза его были черные, как смоль. На шее и на правой руке виднелись огромные татуировки. Я не смогла рассмотреть рисунки, но они были выполнены очень красиво. Он просто стоял напротив и смотрел на меня в упор. От его тяжелого, пронизывающего взгляда мне стало не по себе. Я забыла о том, что еще секунду назад чувствовала себя легко и свободно, и мне захотелось убежать, спрятаться от его взгляда. Но вместо этого замерла на месте  и стояла, глядя ему в глаза. Зачем – сама не знала, но чувствовала, что иначе не могла.

Никто из нас не отступал. Ни он, ни я не отводили взгляд. Он шагнул вперед, ко мне.  Было ли мне страшно? Нет, не так: внутри всё замерло. Тем не менее, мне хотелось продолжения.

 В этот момент кто-то схватил меня за руку и потащил к выходу. Это была Аня. Откуда она взялась, зачем увела меня, я не могла сказать, но пошла за ней. Наверно, оно и к лучшему. Меня пугал этот парень. Нет, опять не то: меня пугал не сам парень, а моя реакция на него.

14. Вендетта

Тимур

 Я искал ее три года! Три долбаных года! И только одно потертое фото! Любительский снимок девочки-подростка. Я прошерстил весь город, все социальные сети, чтобы найти ее. Ни имени, ни адреса, ни одной зацепки, как будто ее и не существовало никогда. И только слова отца в голове: «Кира погибла из-за нее». Пьяное откровение, о котором наутро он и не вспомнил! 
 Зачем он отдал мне это фото? Чтобы я страдал, чтобы боль уничтожила меня окончательно? В душе он ненавидел меня! Если бы он только мог выбрать, кому из нас умереть, Кира была бы жива! Хотя я бы тоже выбрал ее.

 Три года... Одно фото... Но я ее нашел. Это она! Моя цель, моя вендетта! Сомнений нет! Глаза, улыбка, форма подбородка, волосы. Сколько за это время через меня прошло ее копий – русых, высоких, голубоглазых! Пацаны шутили, что это мой фетиш! Я наказывал каждую за Киру. За то, что они – не она

В  «Розмарин» я пришел по делу. Все как обычно: наш стол, сумрак, виски. Артур задерживался, а я тупо ждал. Ее я заметил не сразу: сегодня было слишком многолюдно. Московский ди-джей, и все тут же потекли.  Бросил взгляд вниз, в поисках Артура, но там черт ногу сломит. Легче набрать. Звонок, гудки... Случайно подняв голову, увидел ее. Мой радар на ее черты сработал безотказно. Это она! Не копия, не подделка! Она смотрела по сторонам, как будто впервые попала в клуб. И тут она подняла взгляд на меня и долго не отводила его. «Интересно, что она чувствует? Как и остальные глупые мотыльки, полетит на огонь? Давай девочка, покажи свою сучью натуру. Вижу, зацепил. Давай, иди сама в лапы зверя!» – думал я.

– Артур, не приезжай! Планы изменились. –  Его ответ мне не был нужен, и мне было безразлично, что он приехал за пять тысяч километров, чтобы решить нашу общую проблему. Но поставить друга в известность – дело чести.

 Пока набирал Артура, девчонка исчезла. Нет, детка, ты больше от меня не уйдешь. Живой – точно! 
 Осмотревшись, нашёл ее на танцполе. Какой-то жирдяй пристроился к ней сзади и что-то шептал на ухо. Пора мне забрать свое! Пока спускался, толстый испарился. Подошёл поближе. Девчонка с закрытыми глазами извивалась под биты, как кошка. Красивая, сексуальная... за пару секунд представил, в какой позе она будет вымаливать мое прощение. Открыв глаза,  она окаменела, как и товарищ в моих черных джинсах. Давай, девочка, играй, твой ход! Как вы там обычно делаете, чтоб партию повыгоднее зацепить: губки уточкой, жопка домиком. Но она стояла  и немигающим взглядом смотрела на меня.  Она не пыталась уйти, но и ближе не подходила. Я решил подойти сам. Шаг, второй...  осталось только протянуть руку и забрать добычу... Но меня опередили.