— Прости меня, Ксень. Прости… Но ты не простишь, верно? — обреченно вздохнул Вовка и уронил голову на грудь. — Я так перед тобой виноват, ты столько для меня… А я… Подлец… Иного слова не подберешь. Не могу так больше, понимаешь? Ты для меня сестра, друг… не могу с тобой как с женщиной.
Казалось, Вова искренне переживал. Сжимал кулаки, глаза прятал, в которых стояли слезы. Только онемело все внутри, распалось на атомы. Ей вспомнились слова матери: «Помяни мое слово, предаст он тебя, не оценит… Одумайся, Ксюша».
Любовь слепа, а еще оказалось, что смертельно опасна. Если бы она ставила себе диагноз, как будущий медик… То пациент скорее мертв, чем жив.
Едва Вовка вошел в девятый класс, и новенького представила классная руководительница, все взоры девчонок устремились на парня с наглой ухмылкой на губах. А он выбрал ее. Сразу. Едва взгляд темных глаз на Ксене остановился. Все говорили, что они не пара... Дочь потомственных медиков и парень из неблагополучной семьи. После школы Вовка гонял мяч с пацанами на пустыре, а она сидела и ждала, примостившись на поваленном дереве. Писала домашку за двоих и любовалась им. Разве можно было не влюбиться в такого красавца? Смуглый брюнет, высокий. Футболка старенькая обтягивает торс, с проступающими накачанными мышцами.
— Ксеня, смотри! — звал он ее, красуясь и принимая на грудь пас от пацанов.
Потом случилась беда. Драка, в которой Вовке перебили колени. Он лежал и пялился в потолок, не реагируя ни на что. Его мечта стать футболистом накрылась медным тазом. Ксюша, причитая, упала в ноги к отцу-хирургу. Девушка сейчас точно не помнила, что лепетала, чем запугивала. Жизнь без Вовки теряла всякий смысл… Папа сдался и сделал операцию совершенно бесплатно. Потом реабилитация и год в инвалидной коляске. Родня от Вовы отказалась, сказав, что незачем им нахлебник, инвалид… У них и так не хватает денег. Ксюша долго не упрашивала. Не место Вове в гадюшнике, где все прокурено и даже в прихожей валяются пустые бутылки. Она прикатила его к бабушке…
— Примешь, бабуль? Меня и его… — топталась у порога с рюкзачком за спиной. Вовка в коляске потерянно схватился за поручни кресла и смотрел только на пол.
— Родная, тебе жить да жить, учиться… Ты взвалила на себя непосильную ношу, деточка, — качала головой баба Маша.
Ксюше было все равно. Только бы он поправился и улыбался как прежде. В школе оформили Вову на дистант и он доучивался дома. Уколы, бабушкины настойки на травах подняли парня на ноги. Случилось чудо. К выпускному одиннадцатому классу он пришел на своих двоих вполне уверенно. Это была и его заслуга. Вовчик много тренировал ноги, терпел боль, учился ходить заново… Тяжело было, как и обещала бабушка. Хорошо, что приютила и кормила их, не оговаривая. Только иногда качала головой, жалея Ксюшу.
После выпускного Вова сделал ее своей женщиной. Захлебываясь от эмоций, говорил какая она… самая лучшая, самая красивая. Говорил, что не достоин ее, но будет стараться…
Ксюша была счастлива, когда и медкомиссию парень смог пройти, поступив в спортивный колледж. А она — в медицинский, по велению сердца… Ночами дежурила санитаркой, днем корпела над конспектами. Нужно потерпеть и не слушать, что говорят остальные. Ведь у них любовь, которая сильней обстоятельств.
Владимира взяли в местную футбольную команду. Он заслужил это потом и кровью, изнуряющими тренировками. Парню еще только двадцать, а его уже присмотрели в столичный клуб и предложили контракт. Ксюша радовалась, что не нужно больше брать дополнительные смены, можно наконец-то выспаться. Она совсем себя загнала, остались одни глаза синие, в которые раньше так любил смотреть Вова. Они жили в квартире бабушки Маши, которая на лето уезжала на дачу огурцы сажать…
— У тебя кто-то есть? — разлепила Ксеня губы. Голос был словно чужой, старушечий. Ксюша не понимала — как такое возможно… Ее Вовка не способен причинить столько боли. Перед ней был чужой человек, трусливо оправдывающийся.
Вовчика трясло, словно у него температура скакала. Соскочив, он метался по комнате, хватался за свои вещи, скидывая их в сумку. Много раз у него падало из рук. Вовка матерился. На бледном лице светились лихорадочным блеском покрасневшие глаза.
— Я полюбил, Ксюш. Она — массажистка у нас в команде. Не знал, как тебе сказать. Столько передумал. Не могу я, понимаешь… — начал кричать, разведя руками, будто это Ксюша во всем виновата.
— Можешь не повторять. Слышала, что для тебя я — не женщина, — сказала бесцветным голосом, продолжая наблюдать за его сборами. Голова сама поворачивалась туда, где был Вова. Запомнить каждую деталь, впитать последнее «прощай».
— Ксюш, да я для тебя все сделаю! Если нужна будет помощь, только позови. Ты же для меня не чужая, — опустившись перед ней на корточки, схватил холодную руку и сильно сжал. — Завтра в Саратов летим, у нас игра, — для чего-то стал рассказывать свои планы.
— Уходи, — найдя в себе немыслимый резерв, выдернула руку и замахнулась для удара.
Он смотрел, не моргая, и ждал. Ждал, что она пробьет. Заслужил и большее… Но Ксюша не стала. Сжав маленький кулачок, выставила указательный палец, показывая на дверь:
— Пошел вон!
Вова облизнул сухие губы и опустил глаза. Суетливо бросился к сумке и застыл у порога. Воровато обернулся, бросив последний взгляд сожаления на раздавленную им девушку. Ту, что предал. Подло. Разрушив доверие и нарушив все свои клятвы… Судорога стыда перекосила красивое лицо. В прихожей звякнула связка ключей, которую он оставил на тумбочке. Дверь прикрыл за собой тихо.
— Бобров, ты достал валяться на больничной койке! У тебя и травма-то ерундовая, всего лишь растяжение. Какого черта ты здесь окопался? Колись, интрижку с медсестричкой завел? — Владимир Самарин поставил пакет с апельсинами на тумбочку. Шурша, раскрыл его, вынув один оранжевый «шар». Подкинул чуть ли не до потолка и отбил в сторону друга. Реакция вратаря была моментальной. Он поднял руку и уверенно схватил «снаряд», особо не напрягаясь.
— Бери выше. Здесь такая королева… М-м-м! — закатил мечтательно глаза пациент дорогой клиники.
— Что за королева? — нападающий их футбольной команды пригнулся, с интересом всматриваясь в Ника Боброва. Тот был избалован вниманием женщин и фанаток, но сейчас в нем горел неподдельный интерес.
— Снежная… Поцелую ее, и она растает, — втянул ноздрями запах апельсина блондин, задумчиво пялясь в никуда.
Дверь в палату распахнулась, и по спине Владимира пробежались мурашки. Еще не оборачиваясь, почувствовал почти забытую энергетику. Николай вытаращил глаза, перестав дышать. Он смотрел поверх плеча товарища и зрачки затопили радужку почти полностью. У Владимира кольнуло под ребрами…
Самарин много раз представлял их встречу. Готовил речь, накидывая множество ее вариаций. Но увидев чистые синие глаза, все забыл. Спроси его сейчас о чем-то — и слова бы не промычал, язык прилип к небу. Сколько он себя корил за жестокие слова, что она для него не женщина… Надо было помягче сказать. И не вести себя как мудак… А теперь уже поздно. Красавица напротив склонила голову набок, сканируя его синими бездонными глазами. Это больше не та щуплая девочка с острыми коленками и едва сформировавшейся грудью. Перед ним стояла женщина, знающая себе цену, с округлостями там, где нужно и стройными ногами в туфлях-балетках. Каштановые густые волосы собраны на макушке в пучок, полностью открывая лицо в форме сердечка. Губы Ксения недовольно поджала. Узнала, значит…
Владимир приходил после их ужасного расставания через пару месяцев. Его тянуло на «место преступления» магнитом. Посмотреть, как она там без него. Стыд и вина сжирали изнутри поедом. А что нужно сделать — Вова не представлял. Массажистку он бросил через месяц, вкусив все ее прелести и познав новое. Влечение угасло, а вокруг крутилось много симпатичных девчонок, чтобы он довольствовался одной. Только ночью, закрывая глаза, во сне всегда была она, Ксения. Девочка повторяла один и тот же вопрос: «За что, Вов?». Он просыпался с бьющимся сердцем и бил кулаком в стену, чтобы заглушить и прогнать эту пытку, но она возвращалась вновь.
Знакомую дверь, обитую дерматином, открыла баба Маша.
— Зачем явился? — спросила в лоб, давая понять, что в квартиру его не пустит. Старушка и ростика была небольшого, но в ее гневе силы было столько, что Вова не отважился приблизиться еще на шаг.
— С Ксюшей поговорить… Можно? — пытался заглянуть внутрь и понять, дома девушка или нет.
— Для тебя Ксюши больше нет, — отрезала пожилая женщина. — Знавала я таких, как ты, шатунов. Вы же звериным чутьем определяете тех, кого можете использовать. Понимаю, что ты выживал с помощью доверчивой глупышки, и она тебя вытащила на своем горбу. А когда ты поднялся, Ксеня стала не нужна, перешагнул и пошел дальше, правильно? Только не сломал ты ее. Моя девочка сильнее, чем ты можешь себе представить. А теперь уходи и никогда не возвращайся. Если в тебе есть хоть капля совести…
Двери захлопнулись перед его носом. Самарин скатился вниз, держась рукой за стену. На одной ступени притормозил. Здесь они раньше сидели и целовались, пока губы болеть не начинали. Вот тут он накарябал ключом «Вова + Ксю = бесконечность». Надпись была затерта, соскоблена яростно, до штукатурки.
Бабуля права только частично. Ксюшу он выделил из всей толпы сразу. Его потянуло к свету, исходящему от девушки. Владимир не знал любви и заботы. Приходилось действительно бороться и становиться еще на день сильнее. Вместо родительской опеки были постоянные тычки и грязная брань. Полуголодное существование и дикий стыд за ту грязь, в которой он находился с рождения. Спившийся отец, и мать далеко от него не ушла. Вова часто участвовал в уличных драках, пытаясь выплеснуть злость… Наказать других за его беды. Почему у них есть все, а у него… Полная безнадега. Чем он хуже других?
Владимир еще раз обернулся на дверь, в которую больше нет входа. В этой квартире Самарин узнал о счастье быть кому-то нужным. Ксеня пыталась отогреть звереныша, отдавая всю себя без остатка. И он любил ее. Да, любил… Настолько, насколько был способен. Ее волосы, разметавшиеся по подушке, сонные объятия. Запах гречки с жареным луком по утрам. Старенькие обои в мелкий цветочек. Голос бабы Маши: «Идите пить чай, молодежь»…
Самарину до конца жизни не рассчитаться за то, что сделала для него синеглазка. На такое способен не каждый… Точнее, он больше не знал людей, способных на те поступки, что совершала Ксения. Ни разу не упрекнула, не напомнила… А он… Страшно стало быть обязанным все время… Хотелось сорваться с поводка «должника», забыть свою немощь, свое фиаско в неравном бою, где его поломали пятеро на одного…
И подвернулась массажистка Анжела, вместе с новыми перспективами.
Ксения не утонула в ненависти к бывшему парню и не жалела себя за то как поступила. Скажи ей тогда, чем обернется любовь и самопожертвование, она бы сделала точно так же. Холод в душе прошел из-за специфики ее работы. В больнице каждый день боль и страдания, а ей повезло… Руки, ноги — есть, и голова на месте. В колледже выучилась, потом ее приняли сразу же на второй курс мединститута. Сама, все сама, без помощи папы и мамы, не прикрываясь именитой фамилией Красновых. Тихими шажками вперед, не оглядываясь, не жалуясь.
Вова тогда говорил, что если будет трудно, она может обратиться к нему за помощью. Та упертость и сила духа, что была в ней заложена, никогда бы не позволила просить. Тем более у него. Подыхать будет, а не попросит.
Сейчас он стоял напротив, поднявшись со стула во весь свой исполинский рост. Смотрел упрямо, будто обвиняя, что ни разу не сделала попытки встретиться, поговорить, еще раз выслушать.
Ксении нечего ему сказать. В свое время она прислушалась к совету бабушки Маши и писала ему письма, выложив все как на духу, изливая жгучее страдание и обиду. Любовь. Ксюша писала ему о любви, которая умирала, корчась в муках. Бумага пропиталась солью девичьих слез, буквы расплылись кляксами. Девушка писала, пока у нее не закончились слова к Владимиру. Нечего стало писать. Не о чем больше говорить. Поток боли иссяк и любовь сдохла, не подавая больше никаких признаков привязанности к предателю. Правильно говорят, что бумага все стерпит. Она стерпит даже то, что не каждый человек вынесет…
Стопку писем, скопившуюся от болезненных признаний, она бросила в реку. Листы бумаги разлетелись белыми птицами и уплыли вдаль, уносимые течением. Стало ли легче? Да, стало. Можно было вздохнуть полной грудью и идти дальше. Вот только сердце свое Ксеня закрыла на все замки. Ее красота и незаурядные способности привлекали многих мужчин… Тот же Бобров ужом изворачивался, пытаясь подкатить и задержаться на больничной койке, придумывая каждый раз себе новую болячку. Клиника была профильной, для реабилитации спортсменов, и так просто выписать известного вратаря-чемпиона Краснова не могла, несмотря на хорошие анализы выдумщика. Приходилось терпеть его жалобы и приставания.
Вот прошло семь лет и мертвые воскресли. Самарин все так же красив, нахален. Харизма мальчишки-хулигана трансформировалась в уверенность самодостаточного мужчины. Возможно, для него Ксения была прошлым… А он для нее стал тем, кто не способен отвечать за свои слова и поступки, кому важнее его личное благополучие, чем страдания близких. Вовчик не спрячет свое гнилое нутро за маской холеного и улыбчивого парня. «Что это там в его глазах мелькнуло? Удивление? Сожаление и тоска…? Да ладно, Самарин. Кого ты здесь обмануть пытаешься?».
— Бобров, — она перевела взгляд на своего подопечного, даже не удосужившись поздороваться с «посетителем». — Через час у вас в физкабинете электрофорез. Напоминаю, что пропустить вы его не можете. Еще раз поймаю за отлыниванием от процедур, и выпишу к чертовой матери, никакая федерация не поможет.
— Слушаюсь, Ксения Игоревна! — приложил блондин руку к пустой голове, касаясь пальцами виска.
— Позер, — фыркнула врач и, развернувшись на пятках, вылетела в двери.
— Ксюша, — прохрипел Владимир, словно только очнулся и его поклонило в сторону двери, куда только что скрылась женщина. Сделав шаг вперед, он остановился, словно врезался в невидимую стену.
— Эй! Дружище, вы что — знакомы? — нахмурился Ник.
— Можно и так сказать, — обернулся Самарин.
— Я смотрю, ты побледнел… Только не говори, что у вас с ней что-то было?! — агрессивно сжал кулаки и резко присел, впялив взгляд в товарища. — Говори, твою мать! — крикнул на всю палату, пугая частички пыли, переливающиеся в лучах солнца из окна. — Ты что, сука?! Это значит… Значит, из-за тебя она такая?
— Виноват я перед ней, Ники… Сильно, — шумно выпустив ноздрями воздух, Владимир поднял глаза к потолку. — А она красавица, ты прав. Вон какая стала — глаз не оторвать.
— Блядь, я тебе сейчас что-то другое оторву! Гуляй мимо… Бери кого хочешь. Только ее не трогай, понял? Моя она! Чувствую, что моя, — кулаком Бобров ударил в грудь, там, где стучало его влюбленное сердце. Впервые с ним такое, чтобы поплыл, готов следы ее целовать. Ник, наверное, кончит как подросток, если до нее дотронется. Только лежит здесь и мечтает, когда Ксюша войдет, синевой своих глаз одарит. С маниакальной одержимостью он вдыхал ее запах чистый, пытаясь впитать в себя, запомнить до следующего раза…
Угрюмый взгляд с искрой безумия в темных глазах стал ответом. Кончилась их дружба на этом. Бой за синеглазку будет нешуточный. Дурной и взрывоопасный характер Самарина знали все в команде. Дорогу ему лучше не переходить, закопает… Пробивным Владимир был во всем. Не уступит никому ни грамма, если считает своим.
Сегодня сдвинулись колесики у него внутри, запуская механизм. Так волк, почуяв след добычи, будет идти много миль, сбивая лапы в кровь. Бывшие товарищи смотрели друг на друга в упор, прекрасно осознавая, чем все закончится — останется только один.
— Поосторожней, друг, с обещаниями… А то я могу и обидеться ненароком, — оскалился нападающий.
— Да мне похрен! — выплюнул тот, кто привык принимать удар на себя и отбивать любые атаки.
— Ксения Игоревна! — кто-то звал со стороны, но она не отреагировала, отмахнувшись и успев брякнуть:
— Извините, я спешу.
Добежать до своего кабинета и повернуть ключ в замке, отгородившись от остального мира, стало архиважным. Нет, Ксения и раньше понимала, что согласившись два года назад на работу в столичном центре реабилитации спортсменов, у нее была высока вероятность встречи с бывшим… Но все было хорошо. До сегодняшнего дня.
Застонав, она села за стол и, упав на него грудью, обхватила руками голову. Защитные замки и все установки против ее ахиллесовой пяты, по имени Владимир, наработанные за большой срок, трещали по швам. Сердце зашлось тахикардией, впрыскивая в кровь неясное беспокойство и ноющую боль. Залатанные «раны» закровоточили обжигающей пульсацией между ребер.
Опустив одну руку, она, не глядя, отодвинула один ящик стола и нащупала таблетки с успокоительным. Закинула сразу две, глотая на сухую. В горло не шло и пришлось подняться до окна, на подоконнике которого стоял графин с водой. Вдох — выдох. Не пролила ни капли, заполняя стакан. Пила маленькими глоточками, охлаждая вулкан внутри, молчавший до сих пор.
Ксюша многого добилась, стала почти непробиваемой. У главврача на хорошем счету. Никанор Иванович даже проговорился, что рассматривает ее кандидатуру на свое место. Ему до заслуженного отдыха осталось всего ничего. Ксеня «мзды» с обеспеченных пациентов не берет, как бы те ни пытались подкупить молодого врача. Подарочки после выписки она просто скидывала на стол в общей ординаторской, ни разу не прикоснувшись к «гостинцам». К коллегам Ксю относится сдержано и ни в какие группировки не вступила, держа холодно-вежливый нейтралитет.
Она рассчиталась за свою любовь. Разве нет? Сполна, по самое горлышко испила противоядия. Должно хватить…
«Соберись, Ксения! Думай, как избавиться от этих двоих сразу… Может, Боброву клизму прописать? Утром и вечером. А перед этим он должен выпивать по два литра воды. Гастроскопию назначить! Ну, а что? Сам говорил, что его пучит от геркулесовой каши. Если и после этого не сбежит без оглядки… придумаю еще что поинтересней».
Решительно встав. Женщина поправила прическу перед зеркалом. Шлепнула по бледным щекам, чтобы появился хоть какой-то цвет жизни, и уверенно вышла из кабинета.
Она нисколько не удивилась, увидев Владимира, шатающегося по коридору и заглядывающего в кабинеты. Самарин если что задумал, так просто не сдастся. Упертая сволочь.
— Выход у нас, молодой человек, на первом этаже и налево, — подойдя впритык, пока он «зевал» по сторонам, выдала металлическим голосом.
Смысла прятаться нет. Все равно найдет рано или поздно… Ксюша больше не та наивная девчонка, чтобы прятать голову в песок от каждого подлеца.
Самарин дернулся от неожиданности, но тут же взяв себя в руки, изобразил лицо «кирпичом» — такое самоуверенное и наглое.
— Ксень, я поговорить хотел. Найдешь для меня время вечером? Во сколько ты работу заканчиваешь? — сразу же взял в оборот и даже руку протянул, чтобы сцапать за запястье. Но реакция Красновой не хуже, чем у футболиста. На лету отбила и поморщилась, что пришлось к нему прикоснуться, пусть на мгновение.
— Для тебя я всегда занята, — вздернула подбородок, выдерживая тяжелый взгляд темных глаз. — Нет у нас общих тем для разговоров. Все давно забыто.
— Ты все еще дуешься на меня, Ксень? — прищурился, наклонив голову. — Или боишься?
«Да пошел ты к черту!» — хотелось заорать и пнуть со всей силы по коленям, в которые она столько мазей втерла вот этими руками…
— Самарин, ты на «слабо» не бери! Я тебе не дружбан из раздевалки, — синие глаза полыхнули презрением. — Мне категорически насрать, что ты там хочешь сказать. Побереги свое красноречие для других. А теперь мне нужно идти. Надеюсь, больше не увидимся, — обогнув его массивную фигуру, пошагала в сторону кабинета главного врача.
Владимир смотрел вслед и скалился от злости и разочарования. Не такой он видел их встречу… Самарин был уверен, что они, по старой дружбе, посидят в кафе, как цивилизованные люди. Он похвастается своими достижениями… добавив, что без нее это вряд ли бы случилось. Вова не был законченным идиотом, он прекрасно понимал, чем обязан синеглазке. Не Владимир плохой, жизнь такая — его любимая поговорка. Потом пригласил бы ее в театр, показав, что может и культурно девушку выгулять, и поговорить умеет на разные темы. Распушит хвост и бывшая восхитится и проникнется к нему… А там…
Дальше Самарин не загадывал. Он сам не знал, чего хочет от Ксении. Или боялся признаться, что внутреннее «я» просит реабилитироваться, возродиться новым, положительным человеком. Да, много Вова преуспел в спорте. Уважают, приглашают на разные мероприятия, женщины смотрят восторженно… Но внутри сидит трусливый мальчик, побоявшийся тянуть на себе груз прошлого, скинувший как балласт девушку, едва он перестал в ней нуждаться.
Нужно стереть черное пятно из своей биографии и из памяти. У самого не выходило… Важно получить прощение. Но не только его… Владимир так и стоял, глядя перед собой. Ксюша исчезла, но новый образ ее остался в памяти. Статная, гордая и до невозможности красивая… Той красотой, что не померкнет с возрастом, не истаскается… И еще Бобров. Николай не получит такой козырь… Он ему не позволит.
Ксения не испытывала садистского наслаждения, посылая Боброва на «процедуры». Она считала мужчин, как это ни странно, слабым полом, не способным терпеть боль или другие неудобства. От той муки, что испытывают роженицы, мужики бы копыта отбросили… Но Ник Бобров стойко проходил испытания. Похудел, побледнел и каждый раз, когда она меняла карту лечения, тоскливо отводил глаза и на все соглашался.
Первой сдалась Ксюша. И дело было даже не в жалости к пациенту. Николай не был примерным мальчиком, беспрекословно выполняющим распорядок и условия клиники. Курил, открыв окно, а когда его застукивала Ксюша, выглядел елочным котом, пойманным за пожиранием мишуры, начинающим метаться и прятать следы «преступления».
— Бобров! Вы же спортсмен, — сетовала Краснова, задерживая дыхание, чтобы не надышаться дымом.
— Ксения Игоревна, у всех есть маленькие слабости… Одна из них — сигаретка в день, — виновато вздыхал и чистые голубые глаза просили понять и простить. — Есть у меня и большая слабость, — перевел на нее взгляд полный обожания.
— Так. Все! Хватит! Баста! Бобров, говорю прямым текстом: освободи палату. Хочешь отлынивать от работы, пропишу тебе восстановление на морском лазурном берегу и чеши в Анталию… Или куда вы там отжигать ездите? — уперев кулачек в бок, второй рукой показывала в «светлое будущее».
— Мне здесь лучше всяких Анталий, — вцепившись обеими руками за края кровати, завозмущался Николай. В кровать он схватился, что если бы выносили, то только с ней. Под матрацем две пачки сигарет и орешки жареные, а еще две ручки, которые он украл у Ксении «на память». — Я еще болен. Вы не имеете права!
— Хорошо, — присев на стул, закинув одну стройную ногу на другую и поправив длину белого халата, спросила: — Что. Ты. Хочешь, клещ постельный?
— Пойдете… пойдешь со мной на свидание? Дня на три, в загородный клуб, — выпалил Ник и сам удивился своей смелости.
Ксюша подняла одну бровь и молчала.
Мужчина соскочил и нервно заметался по палате. Ксюша снова сравнила его с котом, который собрался напрудить и искал пятый угол.
— Да я только о тебе и думаю! Сам не рад, понимаешь? Три дня и, надеюсь, меня отпустит. Проси чего хочешь, моя королева. Ник Бобров в лепешку расшибется, но для тебя все сделает. Ксюшенька. Ксенечка, — его пальцы осторожно, словно она может рассыпаться, коснулись плеч. Осмелев, он положил ладони и сжал хрупкое создание, о которой столько грезил… Правая мозолистая рука не даст соврать.
Ксения пыталась вспомнить, когда она последний раз была на свидании или с мужчиной вообще. Ее подсчеты были нарушены еще одним раздражителем в лице Самарина, ворвавшегося вихрем в палату.
— Не понял?! Ты здесь зачем? — зло прищурился ее пациент.
— Ищу Ксению Игоревну. Мне сказали, она здесь, — на бывшего друга даже не глянул.
Ксюша вздохнула полной грудью. Привстав, взяла стул за спинку и, развернув его «лицом» к Владимиру, опустилась на сидение обратно.
— Самарин, тебе нужно было взять халат побольше. Рукава малы, — ткнула в него пальчиком.
— Вроде впору, — вытянув руки, посмотрел на белый халат, который выдают посетителям.
— Нет. Рукава надо длиннее, чтобы сзади завязывались. Ты ведь буйный, с первого раза не понимаешь, что я тебя видеть не хочу, — указала на него пальчиком.
— Слышал? Свалил отсюда! Ксения тебя видеть не хочет. И вообще… Она согласилась поехать со мной… — и вовремя прикусил язык, чтобы не выдать координаты их любовного гнездышка.
— Схренали? — насупился Вова и темные глаза недобро сверкнули. — Ксения, это правда? Ты с ним?! — еще бы ногой топнул для убедительности.
— Самарин, да кто ты такой, чтобы спрашивать у меня отчета? Все, звоню охране. Пусть они разбираются с наглыми паразитами, — молодая врач вынула из кармана телефон и стала листать журнал звонков.
— Да я его сейчас… — сжав кулаки, Бобров двинулся в сторону товарища с самыми серьезными намерениями.
— Стоять! Сохраним баланс на планете. Навозные жуки тоже нужны для экосистемы, — подняв руку, притормозила защитника девушка.
Брюнет покраснел, скрипнув от злости зубами. Ксения имела право его полоскать на все лады… Но при этом Самарина страшно бесило, что именно его правильный бывший друг и член команды претендует на внимание Ксюши. Владимир проигрывает рядом с ним по многим статьям. Бобров разборчив в отношениях и слишком щепетилен. Ветреные фанатки и телезвезды его не интересуют. Если Бобров выбрал кого-то, то только для серьезных отношений. Правильный мальчик из правильной семьи — ровня Красновой… не то, что он — бывший оборванец, выгрызающий себе место под солнцем зубами.
Сейчас между ними пропасть не потому, что он убогий или бедный… Нет. Самарин — выгодная партия для девушек… Красивый, успешный, востребованный футболист. Он бы объяснил бывшей, что к этому стремился, чтобы не чувствовать себя униженным. Так какого черта Ксю его с навозным жуком сравнила?
Меряя людей по себе, Владимир не понимал, что у Ксении были иные стандарты «хорошего» мужчины. Мужчина — не тот, что бреется, носит дорогие часы и водит майбах. Для нее это, в первую очередь, человек слова, дела и чести… Всех трех составляющих нет у Самарина и, к сожалению, не было никогда.
База отдыха в подмосковном сосновом бору была великолепна. Любое развлечение на самый привередливый вкус. Ксения если чувствовала себя первое время скованной, то общительный балагур дал понять, что на близости не настаивает. Николай готов ждать сколько нужно… Просто быть рядом и смотреть на ее сияющие глаза и слышать смех, когда она пытается в тире попасть в поросенка, ворча:
— Свинья специально отошла! Нет, ты видел? Они двигаются. Это чистой воды надувательство, — всадив всю обойму, Ксеня так и не попала ни в одну поросячью фигурку.
— Дай, я попробую, — мужчина мягко вытянул ружье из цепких ручек и отстрелялся, поразив все мишени.
Смотритель аттракциона вручил большую плюшевую панду и Ксения, довольная «добычей», позволила себя увести в кофейню.
— Давно так не отдыхала, — жмурилась на солнышке, обхватив чашку руками. Золотая осень и на улице еще тепло. Кое-где хвойные деревья прорежены желтыми кленами. На лужайку, перед открытой террасой кофейни, высыпали дрозды, скача и свистя друг на друга.
Ник смотрел на нее и тоже радовался. С Ксенией было легко и уютно. Даже в простых джинсах и вязаном джемпере она была прекрасна.
— Если не спрошу, меня порвет. Ксюш, можешь не отвечать ревнивому балбесу… Но, что у тебя было с Самариным? Мне башку ему свернуть? Только скажи… — блондин нервно пригладил волосы. Сцепив руки в замок, «обняв» между ними чашку кофе, играя скулами, выдавал свое волнение, но отступать не хотел.
— Что было, то прошло, Коль. Встречались мы молодыми и глупыми, еще когда в школе учились. А потом Вова ушел к другой, сказав, что я ему как сестра или друг… — Краснова опустила момент, что подняла бывшего на ноги, пожертвовав отношениями с родителями. А бабушка… Бабы Маши больше нет, три года назад схоронила. Ксения частично во всем винила себя. Ведь никто ее не заставлял, это она тянула на себе любимого инвалида… Став потом ненужной в его новом и светлом будущем.
С тех пор девушка радовалась спокойной жизни. Пусть рутина… Работа и еще раз работа. Ведь однообразие — это отсутствие беды. Мужчины были, целых двое потом. Выдержать, что для женщины ты лишь только приложение, не первое, и даже не второе в списке дел, сможет не каждый. Они уходили тихо, не бросая громких слов и не хлопая дверьми. Последний сожитель так вовсе оставил записку:
«Ксюша, тебя нет третьи сутки, я устал быть один, даже когда ты рядом. Цветы полил. Извини, если обидел».
Обидеть Краснову сложно, она сама кого хочешь обидит. Ушел мужик — тоже хорошо, не будет свои вещи раскидывать где попало… Цветы же полил — считай долг закрыт обоюдный. Когда Самарин жил в их с баб Машей квартире, то все герани сдохли. Может, от токсичности человека или потому, что выливал настойку ромашки в землю, которую она оставляла с утра, умчавшись в институт.
Бобров хмуро выслушал короткий пересказ. Пригнувшись, почесал левую светлую бровь большим пальцем. Хлебнул остатки остывшего кофе.
— Ну и хер с ним! Надеюсь, ты больше не поведешься на Вовкины обещания. Пойдем лучше в баню с травами, погреемся, я тебе спинку помассажирую? — голубые глаза зашторила поволока желания, которую Ник пытался скрыть, но не такой уж он хороший актер.
Была баня. Массаж, когда Бобров приучал ее к своим рукам. Разнеженное женское тело плавилось от ласки и тихого шепота поклонника, восхищающегося изгибами совершенного тела. Ксения сама потянулась поцеловать. Льнула, пробовала на вкус соленую вспотевшую кожу, трогала накачанный пресс, запускала руки в светлые волосы. Простынка, накинутая сверху «для приличия», полетела в сторону и отмокала на полу. Туда же скинуты трусы возбужденного мужчины. Он брал ее жадно, разложив на полке. Ладони просунул под ягодицы и сжал, чтобы красавица не скользила. Ксеня, выгнув спину дугой, стонала во весь голос от удовольствия, граничащего с экстазом. Все острые ощущения скатились в междуножье. Первый оргазм бил с такой силой, будто они на оголенных проводах елозили. В голове помутилось от вспышек наслаждения. Николай, упав на нее сверху, мычал, что чуть не умер… Ксеня прижимала голову любовника к себе и довольной кошкой улыбалась, позволяя хрипеть в ее грудь пошлости.
Продолжили в душе, потом в джакузи своего номера на двоих. Красновой все понравилось в спа-процедурах. Им хорошо сейчас и нужно наслаждаться тем, что имеешь.
Нежась в ароматной пене ванны-джакузи, Ксения через приоткрытую дверь слышала голос диктора. Ник смотрел по телевизору футбол, активно выкрикивая про косоногих в своей команде и «куда смотрит тренер?».
«Двадцать третья минута второго тайма. Пас принимает Самарин. Выходит один на один к воротам соперника. Вратарь выходит из ворот, сокращая угол обстрела… Неожиданно слева налетает полузащитник… Бьет по мячу, но попадает… Самарин падает, держась за колено. Друзья, похоже у нас серьезная травма ноги. Нападающий не может встать… Его уносят на носилках…».
Девушка застыла, чувствуя, что градус воды вокруг нее заметно падает и ее начинает бить озноб.
— Ксень? — в дверях появляется ее любовник, с которым она провела без малого два дня. Два! — уже рекорд для бессердечной стервы.
— Я все слышала, — синева в глазах способна заморозить кого угодно, но, похоже, у Боброва выработался иммунитет.