Есть такая работа - учить самолёты летать

Часть 1

 – Полста первый, полста первый! Доложите обстановку.       

 – Вышка, я полста первый. Задание выполнил, иду на посадку.     

 – Вас понял, посадку разрешаю.      

 Седой высокий мужчина откинулся на спинку кресла и прищурившись внимательно всматривался в далёкий горизонт, где постепенно маленькая движущаяся точка превращалась в прекрасный серебристый истребитель. Самолёт плавно коснулся взлётной полосы, шасси зашипели, сзади появился тормозной парашют, самолёт легко прокатился по бетону и остановился. Затем медленно развернулся и как бы нехотя покатился в сторону огромных ангаров.      

 – Егорыч, встречай свою «девочку»! Молоток Грачёв, как бережно с машиной обращается, как с бабой, ей-богу!      

 Гул работающих двигателей перекрыл мужской хохот, и перед огромной машиной появился молодой человек в наушниках и тёплой меховой лётной куртке, что плавно водил перед собой сигнальными регулирующими жезлами. Самолёт качнулся и остановился, двигатели взревели и наступила тишина. Послышалось лёгкое шипение, фонарь кабины медленно поднялся вверх. Механик Егор Горский, придерживая лесенку, легко поднялся к лётчику и что-то тихо проговорил, перегнувшись через металлический бортик. Затем из кабины вылез пилот в антиперегрузочном костюме и медленно спустился на землю.     

 – Андрей Сергеевич, ты чего?      

 – Да что-то тяжело дался этот полёт, Егор, – ответил лётчик, поднимая тёмные очки и стягивая с головы шлем. – Капризная твоя «девочка», Егорыч.      

 – Так ты быстро рапорт на стол, пусть наши кэбэшники ещё раз расчёты проверят. Жалко машину, Андрей Сергеевич, такая красавица.      

 – Да, конечно, сейчас переоденусь и пойду в КБ. Да и Алёнку заберу.      

 Он уверенно вышел из ангара и направился к лётному домику.       

 – Странные они оба, – раздался тихий голос. – А Грачёва я ваще понять не могу. Да если бы у меня такая женщина была, как его Алёна, да я бы с неё глаз бы не спускал, не говоря уже о том, чтобы налево бегать. А она-то? Ведь всё знает и ни разу ни слова! Вот это я понимаю, не то что моя. Чуть что, сразу в крик – где был, с кем гулял, что пил! Тьфу, – в сердцах мужчина сплюнул и быстро пошёл к соседнему ангару.      

 Вскоре поле опустело и только Егор осматривал гордую машину, ласково проводя широкой ладонью по серебристому металлу.

***      

 – Товарищ полковник, майор Орлов. Представляюсь по случаю назначения в ваше распоряжение для дальнейшего прохождения службы.      

 – Товарищ полковник, майор Воронов. Представляюсь по случаю назначения в ваше распоряжение для дальнейшего прохождения службы.      

 – Товарищ полковник, майор Соколов. Представляюсь по случаю назначения в ваше распоряжение для дальнейшего прохождения службы.      

 Полковник Захаров, седовласый высокий мужчина, устало кивнул и махнул рукой, приглашая вновь прибывших офицеров сесть. Затем ещё раз осмотрел их и тихо представился:      

 – Полковник Захаров. Павел Константинович. – Затем умолк, уткнувшись лицом в скрещенные руки. – Не обращайте внимания, устал. Ни черта не успеваю! Так, ладно!      

 Он резко встал, жестом останавливая подчинённых, отпил глоток крепкого чая из стакана в бронзовом подстаканнике.      

 – Сегодня обустраиваетесь. Комнаты уже должны быть готовы. По всем бытовым вопросам обращаться к коменданту. Завтра познакомлю вас с офицерами. Хотя чё вас знакомить-то? Насколько я помню, Ястребов и Грачёв из вашей «благородной стаи»?      

 Орлов поднял бровь, Воронов усмехнулся, а Соколов отвернулся к окну, сдерживая широкую улыбку.

 – Наслышан, наслышан. Орлов, ваше ранение никак не отразится на выполнении задач?      

 – Никак нет, врачебно-лётную комиссию прошёл, годен.      

 – Понятно. Жить-то у отца будешь или как? – вдруг мягко спросил Захаров.      

 – Пока не знаю, Павел Константинович. Как пойдёт.      

 – Ну да, ну да, только ты не забывай о своих, а то вон моя Алёнка ещё замуж не выскочила, а уже дорогу в отчий дом почти забыла.      

 В этот момент в дверь кто-то постучал и раздался тихий девичий голосок:     

 – Па-а-ап, можно к тебе? – и в кабинет вошла темноволосая молодая женщина, которая резко остановилась, прижимая к себе какие-то бумаги, а затем прошептала: – Димка, ты? Живой!      

 Она рывком протянула бумаги куда-то в сторону, нимало не заботясь, что с ними будет, а сама подбежала к поднявшемуся офицеру и прижалась лицом к его груди, крепко ухватившись за мужские плечи.      

 – Алёнка, ну ты и рёва! – хохотнул Орлов, кружа подругу детства.      

 Захаров удовлетворённо крякнул и громко проговорил:      

 – Ну ладно, всё! Встретились, хулиганьё! Одна надежда, что ты, Алёнка, больше не будешь прыгать с этим обормотом с ангара.      

 Воронов и Соколов с интересом разглядывали улыбающуюся красавицу.      

 – А я замуж выхожу, за Андрюшу. Он теперь здесь летает. И Саша с Ниной тоже здесь. А ты как? Как Катя?      

 Орлов кашлянул, его друзья вдруг разом заинтересованно начали оглядывать кабинет командира, Алёна нахмурилась и вопросительно заглянула Дмитрию в глаза.      

 – Я один приехал, Алён. Катя… она… не приедет.      

 – Прости, – выдохнула женщина. – Пап, я там… ой, а где бумаги-то мои? Спасибо, – она улыбнулась темноволосому мужчине с серыми глазами, что молча протянул ей стопку документов. – Что-то не нравятся мне последние расчёты. Перегрузки растут, а приборы плохо фиксируют изменения. Надо переустанавливать. Через два дня «первый» уходит на дополнительную полосу, на сверхзвук.

 Захаров кивнул и быстро набрал номер в мобильном:     

 – Сергей Леонидович, вы «первого» успеете за два дня посмотреть? Прекрасно! Тогда завтра только «групповуха»*… я тебе за «первого» свою «радикулитку»** подарю! … Не, забить полёты*** не получится, у меня новый состав… Принято.      

Часть 2

 Орлов с силой потянул крепкую верёвку, и на него хлынул холодный водопад.      

 – Ух, хорошо! – с удовольствием протянул он и обернулся к сидящим за столом мужчинам: – Помнишь, Мишка, как мы баню обустраивали на базе? Всё хорошо, только…      

 – Ага, – со смехом продолжил Воронов, – только там в пустыне ни дров, ни воды в достатке, а так ничего!      

 – А как же вы там? – с удивлением спросил Ястребов.      

 – Не боись, Саня, всё было нормально. Только жарко. Мы когда домой вернулись, мёрзли как щенята. Это сейчас, через два года морозы легче переносятся.      

 Мужчины замолчали на минуту, думая каждый о своём, а потом Ястребов внимательно осмотрел всех и тихо спросил:      

 – Тяжело было?      

 – Летать нет, а вот хоронить своих – да, – за всех ответил Соколов. – Когда Димку сбили, я со злости…

 – Сокол, твою мать, не начинай, а то сейчас получишь то, чего не дождался! – прикрикнул Орлов. –   Представляете, я ему «уходи к нашим», а он намордник* сдёрнул и орёт мне в ухо «я им щаз мордалы начищу» и давай своей «расчёской»** порядки наводить!      

 – Слышь, Орёл, я как увидел, что твоя «сушка»*** носом клюнула, а потом крылья в разные стороны откинула, всплакнуть успел, пока твой мат по рации не услыхал! А потом парашют увидел, как по нему эти суки стрелять начали, и такая злость меня взяла! Я им Пашку Коршуна никогда не прощу! А тут ты ещё! Ну и…      

 – И как? – с усмешкой спросил Андрей Грачёв.      

 – Нормально! Одна атака и от командира таких пи… Ругался он, короче!      

 Орлов хмыкнул и с издёвкой добавил:      

 – И не только. Чего это ты награду свою замалчиваешь?      

 – Да ладно, – протянул Соколов, – подумаешь, фонарь мне поставил, нос-то не сломал! Это потом, когда «лягушатники» отзвонились, он руку мне пожал, а поначалу злой ходил!      

 – Ты чё, Орёл, у пиндосов раны зализывал?      

 – Не совсем, недалеко госпиталь французский стоял, меня там одна девочка вела. Она по-русски как мы с вами говорила, мать у неё не то русская, не то француженка, но из русских, что ли. Она подробностей не рассказывала, только улыбалась на мои вопросы. Вот она в том госпитале и работала. Я же почти сутки по пустыне полз, они меня у какого-то кишлака подхватили. А через две недели наши меня забрали. Помню потом буря жуткая была, а после эти смертники в наступление пошли. Местные их зажали, а наши с неба отутюжили по полной программе.      

 – Но госпиталь тот разбомбили, – задумчиво проговорил Соколов. Воронов вздохнул и отвернулся от стола. – Не простили они цивильным, что русского лётчика спасли. Правда, говорили, что там к тому времени уже вроде как никого не осталось, эвакуировать их успели. А что правда, что нет – хрен его знает.      

 В этот момент где-то зазвонил телефон, Грачёв вскочил и быстро вышел из комнаты, где друзья отдыхали после бани.      

 – Опять, – недовольно пробурчал Ястребов.      

 – Это чё, Алёна его пасёт? Не рано ли? Не жена ведь, невеста пока, – Соколов как-то грустно усмехнулся и покачал головой.      

 – Если бы! – Александр сжал кулаки и тихо выругался. – Наш Андруша ещё зазнобу себе завёл! Марина. Воспитателем в детсаду работает.      

 Соколов поднял брови и понизил голос до шёпота:      

 – Ну если тебе об этом известно, то Алёна тоже в курсе?      

 – Да, все в курсе, – нехотя подтвердил Ястребов. – Но самое главное, мужики, эта ж его дама сердца себя так нагло ведёт! Ничего в голову не берёт! Она однажды даже на КПП припёрлась! Ей, видите ли, Андрюшеньку срочно надо было. И этот лопух тоже! Нет чтобы решить что-то, бегает туда-сюда, как тот осёл между двумя стогами.      

 Грачёв вдруг повысил голос и мужчины услыхали несколько слов: «Не надо, я сам, не звони мне больше!»      

 – Ты-то, Орлов, чего молчишь? Вы с детства рядом, скажи ты этому доморощенному Казанове, чтобы мозг включил.      

 – А я какое право имею на это, Сань? Мы же с Катей разошлись тоже потому, что я сам налево сходил! Правда, не один я. Но если честно… ни о чём не жалею. Я теперь знаю, как можно… жить. И пусть такого уже не будет, но я хотя бы… любил. Ладно, закрыли тему! Они взрослые люди, разберутся. Или разбегутся.

***      

 Дмитрий резко сел, тяжело дыша, чувствуя как пересохло в горле, будто опять песок и мелкая пыль заполнили рот и лёгкие, не позволяя глубоко и свободно вдохнуть.      

 Этот сон не снился ему уже давно, больше года. Что произошло сегодня, что его опять накрыло то воспоминание? Орлов медленно лёг, неприятно ощутив кожей мокрую подушку. Встал, подошёл к окну, аккуратно ступая голыми ногами по холодному полу. Он знал, почему ему опять приснился этот сон, но гнал от себя эту мысль. Потому что следом приходила боль, адская, не поддающаяся никакому лечению. Боль от невосполнимой утраты. Элен… Леночка…      

 …Он понял, что что-то произошло с плечом, когда при падении на землю в рану попал песок. Он с трудом скосил глаза и увидел разодранный рукав куртки и кровь. Будто наяву снова медленно под ним уходил в сторону обрез фонаря кабины при катапультировании, он парил в небе после рывка расправленного парашюта, видел Серёгин самолёт, что разворачивался для атаки, и кричал «уходи, Сокол, уходи к нашим». Это потом он понял, что родился в рубашке. Если бы тот кусок обшивки развороченного самолёта прошёл чуть выше, то разрезал бы шею, как горячий нож. Ну хоть в этом повезло. Дмитрий видел, как Соколов развернулся и несколькими точными ударами разнёс ближайшие холмы, затем плавно качнул крыльями и ушёл на базу.      

 Он пополз к солнцу, помня, что там видел какие-то строения. Вскоре зрение пришло в норму и он встал. Кругом расстилалась пустыня. «Дорогая Катерина Матвеевна… красноармеец Сухов… стреляли…» Обрывки фраз из любимого фильма «Белое солнце пустыни» крутились в его голове, как заезженная пластинка, заставляя идти, ползти вперёд, подальше от места боя. Он отдыхал между барханами за хлипкими сухими кустами, затем вставал и шёл дальше. И молил Бога, чтобы на него не объявили охоту. А утром Дмитрий наткнулся на разрушенный городок. Его нашли мальчишки, будто слепленные из одного куска коричневого пластилина, грязные, загорелые, шумные. А потом он увидел её, Элен Виардо. И пропал.      

Часть 3

 Руководитель полётов полковник Захаров прислушивался к разговору за своей спиной. Зимняя рыбалка, что так привлекала фанатов этого вида отдыха, откладывалась из-за сильных морозов. Как и любимая некоторыми охота. Только и оставалось, что вспоминать и хвастать своими прежними достижениями. В динамиках послышался шум работающих двигателей и голос Грачёва.    

 – Вышка, я полста первый. Задание выполнил, все системы работают в штатном режиме.      

 – Полста первый, вас понял. Андрей, как машина?      

 – Нормально, командир. Сегодня как никогда, будто послушная женщина.      

 – Хм, – Павел Констатнтинович мотнул головой, радуясь хорошему настроению и удачному полёту. – Давай домой, ждём на второй полосе.      

 – Есть, командир.      

 За его спиной кто-то тихо рассказывал, как прошло открытие охотничьего сезона, а Захаров думал о дочери и её будущем. В маленьком городке не скроешь ни свои поступки, ни свои симпатии. Правда, говорят, что Андрей уже не встречается с той другой, Мариной, кажется. Во всяком случае вместе их не видели уже давно, но где гарантии, что и дальше он не будет изменять Алёнке? Эх, дети, дети! Ну ладно, на сегодня закончили, минут через двадцать Андрей будет дома.     

 – Вышка, я полста первый, – голос из динамика прозвучал приглушённо и медленно, будто с ними разговаривал не совсем трезвый человек. – Отказ выпускного клапана, произошла разгерметизация кабины.      

 Захаров резко развернулся в кресле и нажал кнопку тревоги. Офицеры, находящиеся в помещении руководителя полётов, быстро набирали телефоны аварийных служб, медчасти и госпиталя в Двуреченске.     

 – Полста первый, доложите обстановку.      

 – Выш…ка, я полста первый. Высота семь, давление пятьсот семьдесят, температура минус… двадцать. Голова болит, плохо вижу.      

 – Андрей, уходи вниз, слышишь! Уходи на три километра. Кислород!      

 – Командир, при резком снижении он может потерять сознание, – сказал кто-то из офицеров.      

 – Он и так его потеряет, у него в запасе минут пятнадцать на такой высоте.      

 Боковым зрением он увидел машину «Скорой помощи», что вывернула из-за дальних ангаров. Господи, доча, Алёнка! Лишь бы ей никто не сообщил, это будет для неё ударом. Лучше потом, когда всё будет ясно.      

 – Вышка, снижаюсь, давление повышается. Система не запускается*. Холодно. Очень холодно.      

 – Слышу тебя, говори, Андрей, только говори.      

 – Вижу полосу, сажусь.      

 Все молча уставились на полосу, на которую под каким-то странным углом, будто его сносило ветром, садился самолёт. К нему мчались пожарные машины, за ними тревожно ревела «скорая».      

 – В госпиталь сообщили?      

 – Так точно, дежурный реаниматолог звонок принял.      

 – Фамилия?      

 – Грачёва, командир.      

 – Кто-о-о? – Захаров замер, оторвав взгляд от взлётной полосы.      

 – Да, Грачёва Лидия Сергеевна. Командир, сегодня сестра Андрея дежурный врач.      

 – Ладно, потом разберёмся.      

 В это время Егор вытащил тело лётчика и аккуратно передал его стоящим внизу техникам, через несколько минут машина «скорой» скрылась с глаз.      

 – Дежурный офицер, доложить о неисправности.      

 – Есть, товарищ полковник.      

 – В КБ не звонить, я сам. Лишь бы выжил…

***      

 Миша Воронов нервно шагал по широкому вестибюлю двуреченского госпиталя. Андрей уже больше трёх часов находился в реанимации, куда никого не пускали, а на все вопросы звучал только один ответ – «состояние крайне тяжёлое, идут реанимационные мероприятия». Когда в очередной раз открылись двери, Воронов сквозь тёмное тонированное стекло увидел, как в длинный коридор со множеством дверей вышла невысокая девушка и тяжело села прямо на мраморный пол, согнув колени и спрятав лицо в ладонях, опираясь спиной на стену. Затем она сорвала с головы голубую прозрачную шапочку, освобождая пышные белокурые волосы, и с силой схватилась пальцами за светлые пряди. Миша смотрел на эту девушку, понимая, что произошло что-то непоправимое. В этот момент в коридор вышла высокая стройная женщина и села рядом с девушкой, что-то тихо говоря ей на ухо. Девушка кивала и отрешённо смотрела на свои пальцы, нервно теребящие медицинскую шапочку. Потом они обе встали и ушли куда-то вглубь отделения.      

 – Миш, ну что? – голос Орлова вернул Воронова в настоящее.      

 – Не знаю, Дим. Молчат, на все вопросы есть один ответ – «состояние тяжёлое». А что и как, толком никому неизвестно.      

 – Ладно, сейчас попробую маме Даше дозвониться.      

 Он вытащил телефон и набрал номер. Слушая длинные гудки, Дмитрий всматривался в блестящие от яркого света стекла дверей и пытался разглядеть знакомый силуэт.      

 – Да, – раздалось в трубке, и Дмитрий вдруг всё понял. Он поднял голову и молча посмотрел на Воронова.      

 – Мам, что?      

 – Всё, Димочка, мы не смогли. Слишком быстро всё, такую декомпрессию мы лечить не умеем, сынок. Вы езжайте домой…      

 – А ты? – перебил он Дарью Николаевну.      

 – Я останусь, со своими девчонками побуду. Они сегодня сами не свои, а ещё Лида тут. Ну ты понимаешь… всё-таки родная душа… Ты езжай, Дима, я сама. Папе позвони, он спрашивал о тебе. Ну всё, до встречи.      

 – Что там, Димыч? – Миша с тревогой посмотрел на умолкнувшего друга.      

 – Ничего. Надо Алёне это как-то сказать. А как? Ещё и родители его Сергей Леонидович и Тамара Ивановна. Как Лида перенесла всё это?     

 – Постой, ты… Что с Андреем?      

 – Андрея нет, Миш. А самое страшное, что его сестра там… с ним. Представляешь каково это – не суметь спасти своего брата?      

 – Да, – Воронов опять всмотрелся в стёкла дверей. – Я видел её, кажется. Она плакала. Что делать будем?      

Часть 4

 Сергей Соколов остановился перед дверью, потоптался и поднял руку к звонку. Но потом сжал пальцы в кулак и прислонился лбом к прохладному дереву. Что он ей скажет? Зачем пришёл? Посочувствовать, утешить, выразить соболезнование? Нет, чёрт возьми, он пришёл к ней потому, что влюбился с первого взгляда ещё тогда, в кабинете её отца, когда она молча протянула ему пачку каких-то бумаг и бросилась к Орлову. Именно тогда он почувствовал первый укол непонятной ему ревности, хотя понимал и знал, что Димка ей никто, просто друг детства.      

 А потом он услышал о будущем замужестве и увидел её счастливые глаза. И пропал. Сергей старался не показываться в КБ, передавал рапорта и уходил. Слова Сашки Ястребова об измене Андрея своей даже пока не жене воспринял как личную обиду. Ну как? Как можно оставить такую девушку и искать чего-то на стороне? Как можно отказаться от неё? Красивая, умная, нежная, глаза эти огромные зелёные, как у кошечки. Ладошки маленькие, пальцы тонкие. И эта её привычка поправлять волосы, заправляя локон за ушко с блестящей жемчужиной.      

 Сергей повернулся к двери спиной и съехал вниз, положив локти на согнутые колени. А если ей сейчас плохо? А вдруг плачет? Он передёрнул плечами, вспомнив обвинения Тамары Ивановны. Хотя её тоже понять можно, наверное. Она мать. Соколов забросил голову назад и уставился пустым взглядом в белый потолок. Мать. Он никогда не видел своих родителей. Вся его жизнь – это детдом и общага. И небо.      

 Он впервые близко увидел этих металлических птиц, когда ему исполнилось пятнадцать. И твёрдо решил, что он тоже будет летать. С того дня все силы он бросил на достижение своей цели. Учёба и только учёба, отказ от курения, занятия парашютным спортом – и вот он уже курсант лётного училища. Димку Орлова он заметил сразу. Тот был так же высок, как и Сергей, но в отличие от замкнутого детдомовского мальчишки уверен в себе, спокоен и невозмутим. В их дружной компании, прозванной начальником училища генералом Канкриным «благородной стаей», он один был, как это принято было говорить, из «простых». Отец Димы Орлова был известным авиаконструктором, так же как и отец Андрея Грачёва, родители Миши Воронова служили в дипломатической миссии в Италии, Саня Ястребов был из генеральской семьи, отец его служил в Москве, а предки Паши Коршуна были офицерами со времен первой мировой. Но несмотря на различие в социальном положении Сергей не ощущал со стороны своих друзей ни давления, ни высокомерия. Он каждый год ездил в гости к кому-то из друзей, они вместе отдыхали на турбазах, катались зимой на горных лыжах, а летом ездили рыбачить на дачу к Ястребовым. И за всё время учёбы в училище, не считая дня принятия Присяги и выпуска, ни один из отцов не появился на пороге училища, кнуты и пряники они получали одинаково. И только одно различие было между ними – Сергей не мог запросто общаться с девушками. Он с улыбкой наблюдал за влюблённостями своих друзей, усмехался и молчал при разговорах о женском поле, гулял на свадьбах Орлова и Ястребова, летал, спасал друзей, получал награды и выговоры, но найти женщину, которую бы полюбил, так и не смог. И только сейчас, когда скоро он встретит свое тридцатилетие, он понял, что такая женщина появилась в его жизни. Алёна. Зеленоглазая красавица Алёна Павловна Захарова.      

 Сергей поднялся, сжал ладонью дверную ручку, и вдруг дверь поддалась, беззвучно открываясь, будто приглашая его войти. В прихожей было темно, где-то мерцал неверный свет, слышался тихий смех, разговоры и музыка. Ничего не понимающий мужчина медленно прошёл вглубь квартиры и увидел сидящую на диване девушку, закутавшуюся с головой в плед, бессмысленно смотрящую в большой монитор компьютера, где мелькали кадры из снятого когда-то домашнего видео. Он остановился и уставился на экран, где у костра сидели люди, а погибший Грачёв пел песню под гитару. «Милая моя, солнышко лесное, где, в каких краях встретишься со мною». Андрей улыбался в камеру, покачивая головой в такт песни, люди вокруг подпевали ему, трещали дрова в огне. А Алёна молча сидела на диване и смотрела на поющего погибшего жениха.      

 Сергей шагнул вперёд и резко выключил запись.      

 – Зачем ты это сделал?      

 – Алён, прости, но так ты не вернёшь его…      

 – Его никак не вернёшь, майор. И в его смерти отчасти виновата и я.      

 Соколов присел на корточки перед девушкой и тихо сказал:      

 – Алёнушка, ты ни в чем не виновата. Он, как и мы, сам выбрал свою профессию. Наша профессия – ходить по самому краю жизни и смерти. Наш закон – не переступать этот край. Но если придётся, то шагнуть и спасти остальных. Недаром все наши инструкции написаны кровью. И ты не должна винить себя! Прости, но это должно было случиться. Если бы не он, то кто-то другой.      

 – И ты?      

 – И я, – твёрдо ответил Сергей. – Алёна, это моя профессия. Моя жизнь. И парней наших, и твоего отца. Ну что ты?      

 Он встал на колени и крепко прижал рыдающую девушку к себе. Он молчал и терпеливо ждал, когда закончатся слёзы, прервутся рыдания. Но Алёна скоро обмякла, уткнувшись лбом в его плечо, и Сергей с удивлением увидел, что она уснула. Он медленно поднялся, сел рядом, прижал спящую девушку к себе и откинулся на спинку дивана.      

 В эту минуту в коридоре зажёгся свет и в комнату тихо вошёл командир, отец Алёны полковник Захаров. Он внимательно посмотрел на спящую девушку, перевёл взгляд на молчащего мужчину, обнимавшего его дочь, и кивнул.      

 – Я там, Сергей, продукты принёс. Чай там, сладости. Ты попробуй накормить её, а то одни глаза остались. – Полковник вышел из комнаты и тихо произнёс перед тем как уйти: - Береги её, Серёж, ей сейчас кроме тебя и не поможет никто, она никого не слушает. А тебе как-то удалось… Спасибо… сынок.      

 На следующий день Алёна Павловна Захарова вышла на работу. А через неделю Сергей Соколов улетел в длительную командировку, тестировать новые системы для дозаправки в воздухе.