Это по любви

Глава 1

— Слушай, Ника, ты не поверишь, на той неделе я делала макияж Алене Камойловой, — Катя сияет от удовольствия, рассказывая очередную историю из своей жизни, пока такси мягко скользит по вечернему городу.

Я косо смотрю на неё, искренне радуюсь за подругу и, одновременно, ловлю укол зависти — Катя всегда знала, чего хотела, и умела добиваться своего. Пока я разрываюсь между двумя работами, мечтая хотя бы один день прожить без тревоги о долгах, подруга строит блог, работает визажистом, постоянно вертится в свете, и становится всё ярче, всё увереннее — не хуже, чем те звёзды, которым она красит ресницы.

— Да, я помню, — рассеянно киваю, вытягивая улыбку. — Ты уже рассказывала, как она тебе комплимент сделала и даже отметила в сторис.

Катя фыркает и закатывает глаза — не могу понять, смеётся она или немного обижается.

— Ты совсем меня не слушаешь, — говорит она, но уголки губ всё равно подрагивают от сдержанной радости. — Вот увидишь, скоро я буду делать макияж на обложки, о которых всегда мечтала, а ты...

— Да, а я останусь кассиршей, — заканчиваю за неё, пытаясь придать голосу ироничную лёгкость, но почему-то получаю только тоскливую усмешку.

— Нет, глупая. Для этого мы и едем на это мероприятие. Сегодня твой шанс вырваться из этой рутины, — Катя смотрит на меня пристально, в её взгляде читается уверенность и упрямая вера в мой «счастливый случай». Иногда мне кажется, что я для неё не просто подруга, а типа личного проекта с неограниченным потенциалом успеха.

— Я вообще зря согласилась… Честно, Катюш… — уже в сотый раз за вечер начинаю я, надеясь, что она услышит мою тревогу, но Катя, по привычке, перебивает, не слушая:

— Не чуди. Всё прекрасно. У меня есть два приглашения на вечеринку журнала, ты выглядишь просто шикарно, сама посмотри на себя! — Катя на миг задерживает на мне взгляд, будто оценивает итог своей работы. — Не хватало только, чтобы ты всю дорогу ныла. Держи осанку!

Я ловлю своё отражение в затемнённом окне такси. Платье, причёска, макияж — всё будто не моё, чужое. Сердце едва заметно колотится в груди, руки чуть дрожат. Мне до боли хочется оказаться где-нибудь под одеялом с ноутбуком и кружкой чая — подальше от роскоши и «перспектив».

— И всё же... — я качаю головой. — Я не для этого создана. Ну, ты посмотри на меня! Кто меня вообще туда пустит?

— Глупости, — отсекает Катя. — Тебе просто нужно улыбнуться и держаться уверенно. Там будут мужчины, которые ищут девочек, — она говорит это с такой лёгкостью, будто речь о собеседовании на подработку в пятерочку. — Просто выбери по глазам — и всё.

— Ну правда… — начинаю было оправдываться снова, но Катя не даёт мне погрязнуть в своих сомнениях, аккуратно берёт меня за руку, словно возвращая к жизни.

— Ник, всё не так плохо, как тебе кажется. — Её голос неожиданно становится мягче, даже заботливее. — В конце концов, если бы не я, ты бы сейчас снова редактировала прайс на ванильный латте у себя в кофейне, а я клеила бы стразы какой-нибудь капризной клиентке. А тут — перспектива! — Катя улыбается своей дерзкой, чуть куражной улыбкой, в которой столько оптимизма, что поневоле хочется в него поверить. — Сегодня на вечеринке будут очень перспективные мужчины. Для кого-то из них ты можешь стать настоящим спасением.

— Или головной болью… — бормочу в ответ себе под нос, смотрю сквозь собственные мысли куда-то в светящийся поток города за окном. Но Катя либо не слышит, либо просто игнорирует мои слова.

Такси останавливается. Мы выходим у входа популярного ресторана, который сегодня сияет особенно — всё вокруг залито мягким золотым светом фонарей, а вдоль широких ступеней пестреют россыпи воздушных шаров. Въедливые ноты парфюма уже веют из приоткрытых дверей, как обещание другой жизни.

Ковровая дорожка буквально усыпана тонкими каблуками, изящно подпрыгивающими по шагу, сверкает россыпью пайеток и страз, а на руках у проходящих девушек — кольца и браслеты, по стоимости превышающие мой студенческий долг раз в двадцать. Одежда гостей будто бы стекает с обложек, причёски — работу топовых мастеров, и я в этом великолепии ощущаю себя неуверенно, как будто случайно оказалась в декорациях чужого праздника.

У меня внутри – тягучий тревожный холодок. Сердце колотится чуть чаще обычного, пальцы невольно сжимаются на ремешке клатча. Катя, напротив, расцветает — её глаза блестят, осанка становится королевской. Она взмахивает сумочкой и своими белокурыми локонами, кивая мне, и уверенным шагом первой заходит внутрь, словно у себя дома.

Я задерживаюсь на секунду, делаю глубокий вдох и перехожу порог. Внутри ресторан выглядит ни чуть не менее ослепительно: повсюду крутятся нарядные пары, кто-то смеётся над бокалами, огромное зеркало отражает разом десятки чужих жизней. Под потолком сверкают огромные хрустальные люстры, между гостями — изящно расставлены вазы с живыми цветами. Воздух наполнен клубами дорогих духов и ароматом лакомств со стола, уставленного миниатюрными закусками.

Всё кажется лёгким, роскошным и абсурдно недосягаемым. Я невольно ловлю себя на мысли, что снаружи шумит моя обычная, тёмная реальность — кредиты, работа, вечный недосып, — а тут, внутри, люди живут так, словно у них никогда не кончаются деньги и счастье.

— Смотри не зевай, — быстро шепчет Катя, ловя меня взглядом. — Там, у бара, стоит Миша — модельер, холостяк, предпочитает умных студенток. А видишь того блондина у колонны? У него два агентства недвижимости, свободен и, вроде, любит девушек попроще. Запоминай не декор, а мужчин. Нам сегодня это нужнее!

Я киваю, пытаясь хотя бы сделать вид, что могу неожиданно стать одной из них — девушек, у которых впереди только легкость, приключения и шанс на новую жизнь.

На самом же деле внутри всё сжимается: я морщусь, чувствуя себя дешевым товаром на витрине, выставленным на всеобщее обозрение. Ощущение отчуждения усиливается с каждым шагом, словно я надела чужое платье и чужую улыбку. Силюсь сделать глубокий вдох, стараясь хотя бы внешне сохранять спокойствие, и сосредоточиться на гуле голосов, который плавится в одном общем потоке — смех, щёлканье бокалов, короткие фразы о чем-то далёком от моей реальности.

Глава 2

Я хочу уйти. Эта мысль крутится в моей голове на репите, забивая все остальные звуки. Но неожиданно за моей спиной раздаётся чей-то ровный голос с едва заметной ноткой притязательности, от чего я вздрагиваю:

— Не видел тебя здесь раньше. Ты новенькая?

Я оборачиваюсь и сталкиваюсь взглядом с темноволосым, невысоким мужчиной, чуть за тридцать. Он ухожен, выглядит уверенно и расслабленно, как человек, который привык к подобным вечеринкам и женскому вниманию. На его запястье сверкают часы, стоимость которых без труда сравняется с моим годовым доходом, а тонкий браслет из белого золота бросается в глаза даже при приглушённом свете зала.

Чувствую, как во мне всё сжимается, но пытаюсь сохранить спокойствие:

— Наверное, потому что я тут гость, — отвечаю тихо, надеясь, что он услышит мой неуверенный тон и не станет развивать знакомство. Разговоры с незнакомцами всегда заставляют меня нервничать, а уж на таких вечеринках — тем более.

Он улыбается чуть шире, взгляд становится цепким:

— Хочешь пройтись? Или найдём местечко потише?

В его голосе столько намека, что мне хочется сделать шаг назад и раствориться в толпе. Я нервно улыбаюсь, отступаю ровно на шаг.

— Спасибо, мне здесь хорошо…

Я делаю глоток шампанского, не почувствовав вкуса — внутри только напряжение. Оглядываюсь в поисках Кати, но её, как назло, нигде нет. Мужчина всё ещё стоит рядом, не сводя с меня внимательного взгляда, будто что-то приценивается. Даже от одного его присутствия щеки начинают гореть.

— Если передумаешь — найди меня, — бросает он напоследок, явно привыкший к тому, что к нему подходят сами. Он неспешно уходит, оставляя за собой ощущение липкой неловкости.

Я выдыхаю и стараюсь собраться, чувствуя себя ещё более неуместной среди этой ослепительной роскоши, чем минуту назад.

Быстро ухожу к закусочному столу, будто надеюсь найти в миниатюрных канапе и прозрачных бокалах хоть каплю нормальности. Зачем я вообще здесь? Кому я нужна в этом медовом улье из стекла и фарфора, где девушки играют ролями, а мужчины будто выбирают товар за витриной?

В толпе мелькает Катя, подзывает меня взглядом, полным недовольства и лёгкого разочарования. Я чувствую себя пойманной на месте преступления.

— Почему ты так мало с ними поговорила? — Катя смотрит на меня так, будто я сбежала с главного экзамена в своей жизни. — Ника, ну господи, разве я тебе не говорила? Это не экзамен! Просто общайся, флиртуй и улыбайся!

Я сжимаю бокал, чтобы не затряслись руки, и шепчу чуть дрожащим голосом:

— Я не умею так…

К горлу подступают слёзы. Хоть бы не разреветься при всех, хоть бы не сдаться здесь, посреди чужого праздника.

— Уметь или не уметь — вообще неважно. — Катя понижает голос, становясь совсем серьёзной, чтобы наши слова никто не услышал. — Важно, чтобы было что есть, где жить и чем платить по счетам. Ты сама говорила, что уже не вытягиваешь даже коммуналку.

Я отвожу взгляд, с трудом удерживая слёзы. Она права, вся правда сразу наваливается тяжестью. Но переступить через себя… не могу, хоть убей.

Ну какая из меня, чёрт возьми, эскортница?!

— Давай попробуем кого-то попроще, — Катя будто видит сквозь мои мысли и сразу берёт себя в руки, пытаясь приободрить меня, хотя я слышу в её голосе нотки раздражения, — Вот тот парень у бара, кажется, не из самых сливок, зато вроде приятный...

— Спасибо, не надо, — резко перебиваю её, не дав дочитать весь список претендентов. — Мне правда нужно хоть немного времени. Я не могу вот так, без подготовки, без… — Я замолкаю, теряя слова, и Катя тяжело вздыхает, будто смиряется с тем, что со мной всегда что-то не так.

— Ладно, я помогу, — говорит она, и прежде чем я успеваю сообразить, берёт меня под локоть и уверенно ведёт сквозь толпу к двум мужчинам среднего возраста. Внутри всё переворачивается. Я чувствую себя неловко, но сопротивляться не решаюсь.

— Привет! — с лёгкой улыбкой Катя берёт инициативу в свои руки. — Я и моя подруга не прочь познакомиться с новыми людьми. А вы как?

Вот так просто? Она говорит такие слова, будто мы на обычной дружеской вечеринке, а не в аквариуме среди акул. Мне хочется провалиться сквозь пол, исчезнуть или хотя бы стать невидимкой.

Мужчины легко идут на контакт, бросают друг другу снисходительные взгляды, лениво осматривают наши лица и фигуры, будто выбирают товар на вечер, а не людей для знакомства. Они называют свои имена — но я даже не пытаюсь их запомнить. Мне хочется, чтобы земля разверзлась под ногами и просто поглотила меня.

Катя, будто не замечает моего смущения, а может, просто игнорирует его, продолжает бодро и уверенно:

— Моя подруга, кстати, учится на юрфаке, сама за себя платит, работает на двух работах!

Она выстреливает моими достижениями, как из пушки, выставляя их на витрину, хотя каждый из них для меня — больше усталость и страх, чем гордость. Я краснею, ловлю на себе оценивающий взгляд седовласого мужчины — он скользит по мне, задерживается на вырезе платья чуть дольше, чем хотелось бы.

— Какая целеустремлённая, — медленно улыбается он, разглядывая меня не без удовольствия. — И как же зовут вашу прелестную подругу?

Я сглатываю неловко, задыхаюсь от избытка внимания и быстро отвечаю:

— Ника.

Шампанское внезапно кажется приторно-кислым, и даже пузырьки на языке только усиливают внутреннее напряжение.

— Приятно познакомиться, Ника, — мужчина протягивает руку вежливо, но в его интонации скользит интонация усталого пресыщения. — Вас угостить коктейлем? Я знаю, что может вам понравиться.

Катя незаметно подталкивает меня вперёд локтем, подбадривая и подгоняя. Я замираю, едва не роняя клатч, а потом, отчаянно мечтая сбежать, быстро придумываю повод:

— Если честно, мне бы сперва в дамскую комнату, — спешу уклониться, вырываясь на свободу из его взгляда и внимания.

Катя закатывает глаза, а Олег, чуть потеряв интерес, всё-таки кивает:

Глава 3.1

Сердце стучит где-то в горле, щеки горят от унижения и злости. Я петляю по залу, старательно делая вид, что любуюсь инсталляциями из живых цветов — огромные букеты, воздушные конструкции, переливы света на лепестках. Но на самом деле мне хочется превратиться в ту самую шаровую молнию и исчезнуть отсюда навсегда.

Катя тут же настигает меня. Её лицо тревожно-рассерженное, а голос звучит прямо у уха, чуть громче свиста бокалов:

— Ник, ну ты чего опять? — раздражение проскакивает сквозь заботу. — Это был твой шанс завести нужное знакомство! Ты забыла, ради чего мы сюда пришли?

Я сжимаю плечи, чувствую себя виноватой и усталой до дрожи.

— Я понимаю. Но, Катя… ну не могу я так, — шепчу, едва сдерживая слёзы. — Ну вот как — взять и сразу лечь под чужого мужика? Это же... неправильно.

— Не обязательно сразу спать с кем-то, иногда это просто приятное общение, флирт, знакомства, — Катя пытается убедить меня, но даже в её голосе сквозит неуверенность.

— Ты сама-то в это веришь, Кать? — я смотрю на неё с надеждой, будто сейчас услышу разрешение сбежать.

Катя тяжело вздыхает, качает головой:

— Потребности у мужиков разные бывают. И вообще, тебе просто иногда надо быть гибче. Вспомни свой долг. Или как твой бывший на Бали, пока ты гнёшь спину в кофейне и магазине в ночную смену? Ты же хотела вырваться отсюда, Ника!

Я отвожу взгляд, и на мгновение меня накрывает тошнотворная волна злости и обиды — на себя, на Глеба, на этот странный, чужой мир роскоши и сделок. Катя права: я действительно тону, и никакого света в конце тоннеля давно не видно.

— Пойду домой, Катюш, — выдыхаю я наконец, будто уступая собственной усталости. — Не могу, не моё всё это.

— Да как хочешь, — в голосе Кати звенит разочарование, она резко машет рукой. — Просто потом не ной, что денег взять неоткуда. Здесь любой может закрыть твои потребности, если ты сама того захочешь!

Я собираюсь ответить, хоть что-то возразить, но не успеваю — рядом возникает ещё одна тень, и новый голос резко разрезает наш диалог, словно нож по стеклу:

— Не ожидал встретить тебя здесь, Ника. Ещё и на охоте.

Я вздрагиваю, мне нужно пару секунд, чтобы узнать, кому принадлежит этот бархатистый, слегка насмешливый голос. И только потом доходит — это Никита.

Ник Янковский.

Друг моего бывшего парня. Тот, кого я когда-то, с удивительной легкостью для себя, отвергла, решив выбрать "кофе с молоком" вместо крепкого черного.

— Никита... — я моргаю, ловлю его взгляд.

Он действительно изменился — стал ещё красивее и взрослее. Широкие плечи, уверенная осанка, движения размеренные, наполненные внутренней силой. Его тело стало сильнее, крупнее, мужские черты лица — резче. Ухоженная щетина, прическа. Но взгляд… Взгляд остался прежним: чуть высокомерный, цепкий, холодный и при этом до дрожи изучающий, словно он без слов читает меня насквозь.

Я едва удерживаюсь на месте, чтобы не съёжиться от стыда и злости. Всё прошлое, всё унижение и боль вдруг поднимаются со дна, где я так старательно их прятала.

— Мы просто пришли потусоваться, — выдавливаю я, чувствуя, как голос слегка дрожит.

— Ну я так и понял, — ухмыляется Никита чуть в сторону, — Похоже, правильная девочка Ника больше не хочет трахаться бесплатно.

_____________

Дорогие читатели, приветствую вас в моей новинке.

Новая история, новые герои. Надеюсь, вам будет с ними интересно, так же как и мне)

Поддержите новинку лайком, комментарием и не забываем добавлять книгу в свою библиотеку.

Первую неделю выкладка ежедневная.

Глава 3.2

Мне хочется ударить его или хотя бы окатить бокалом шампанского — снять это напряжение, злость и стыд хоть такой детской, театральной выходкой. Гнев клубится где-то внутри, скребёт по рёбрам, но я почему-то остаюсь на месте, вцепившись пальцами в бокал так, что боясь, могу раздавить его в руке.

Я хочу что-то сказать, но язык словно прилип к нёбу. Грудь сжимает, дыхание становится тяжёлым и неглубоким. Шум за спиной растворяется — остаются только его голос, пристальный взгляд и наши несовместимые воспоминания, словно паутина, где я вновь застряла.

Я, наконец, поднимаю голову, заставляю себя выпрямиться. В какой-то секундной отчаянной смелости выкидываю всё лишнее из мыслей и отрезаю жёстко — слова звучат неожиданно резко даже для меня:

— Это не твоё дело, Никита.

Он хмыкает, чуть наклоняет голову, смотрит на меня сбоку — взгляд внимательный, пронзительный, будто изучает меня до самых костей, анализирует, сколько во мне ещё осталось прежних мечтаний и принципов, и почему я всё ещё не сломалась.

— Разве? Ты же сама сюда пришла, — его голос странно мягок и одновременно холоден.

— Не ради этого, — бросаю зло, чувствуя, как пульс бешено стучит в висках. — Можешь не думать, что все девушки на подобных вечеринках одинаковые.

— Это тебе так удобнее думать, Ника? — в его голосе едва ощутимая усмешка, будто он получает настоящее удовольствие, наблюдая за моей борьбой с самой собой.

Меня бесит, что он прав — бесит то, как легко он разгадывает мою неуверенность, ловит самые слабые места, будто я для него открытая книга. На душе становится одновременно мерзко и обидно, а внутри медленно, но уверенно закипает раздражение — на него, на себя, на весь этот чужой, глянцевый, фальшивый мир, в который меня словно кто-то втолкнул без всякого спроса.

Я стою на месте, словно вросла в мраморный пол, и на миг перестаю слышать всё вокруг: музыку, смех, шелест дорогих платьев и даже возмущённое фырканье Кати, которую, к слову, именно в этот момент кто-то окликает по имени. Она привычно кивает в ответ и стремительно растворяется в толпе, оставляя меня наедине с Янковским и собственными мыслями.

В ушах всё затихает, а перед глазами вдруг проступает прошлое — поначалу яркое, обнадёживающее, наполненное смехом и иллюзиями, а потом… растерзанное чужой ложью и моей собственной наивностью. Чуть стоит моргнуть — и образы прошлого накрывают с головой, волной невидимой боли и разочарований.

У меня никогда не было богатых родителей, запасного плана, "волшебного чемоданчика", в который можно было бы спрятаться в трудную минуту, пересидеть бурю, переждать шторм. Всё, что у меня было, я делила с мамой — и с Катей, своей соседкой по студенческой общаге, девушкой-хамелеоном, способной своим словом оживить любую, даже самую мёртвую атмосферу.

И всё же только однажды я действительно поверила, что могу быть счастливой. Тогда на моём горизонте появился он.

Глеб.

С Глебом Макаровым мы познакомились на посвящении в студенты. Я тогда только поступила, была ещё совсем зелёной первокурсницей, а он уже считался "старичком" — третьекурсником, который точно знает, как всё устроено и где искать настоящую студенческую жизнь. Первые полгода мы просто дружили: общие пары, кофе в столовой после лекций, редкие встречи в компании общих знакомых и глупые шутки в переписке.

Глеб выделялся среди парней нашего универа: весёлый, обаятельный, в чём-то даже простоватый, зато умеющий обволакивать заботой. Он всегда носил потрёпанные кеды, смеялся открыто и заразительно, с горящимися глазами рассказывал о стартапе, который «точно когда-нибудь выстрелит». Он умел быть рядом — не лезть с советами, а просто молча поддерживать, создавать вокруг нас уют, почти домашнюю атмосферу, где всё казалось простым и безопасным.

Общение стало ближе и теплее постепенно — мы оба невольно тянулись друг к другу, и однажды этот переход стал почти незаметным, естественным. В то время мне казалось, что между нами никогда не случится ничего плохого.

У Глеба была большая компания друзей, среди которых особняком держался "золотой мальчик" — Ник Янковский. Я всегда его сторонилась: почти не общалась, хотя и чувствовала — я ему нравлюсь. Как-то раз он даже сказал это прямо, но для меня он всегда был тем самым мажором, которому всё достаётся слишком легко. Высокомерный, красивый, внутри будто слегка холодный и отстранённый, он казался мне слишком сложным и даже опасным. Я искренне считала, что мы с ним слишком разные — я ему, просто напросто, не пара.

К тому же, в его интересе ко мне всегда ощущалась тень соперничества с Глебом, а не что-то настоящее, искреннее. Их негласное соревнование витало в воздухе, но я не хотела становиться чьим-то трофеем, кем-то, за кого борются не ради самой меня, а ради победы.

С Глебом было проще. Мне не приходилось притворяться, бороться за внимание или бояться показаться глупой. Он будто всегда знал, как сделать так, чтобы мне хотелось жить. За Никитой, возможно, было бы захватывающе, головокружительно, страшно — но с Глебом я чувствовала себя в безопасности. Он казался надёжнее, спокойнее и добрее.

Я выбрала Глеба.

Как же я ошиблась.

Листаем дальше(там визуализация)⋙

Визуализация 1

Это лишь авторская интерпретация, вы можете представлять героев иначе.

Итак, это Вероника (Ника) Покровская, 22 года

Визуализация 2

Никита (Ник) Янковский, 26 лет

Ну как вам?

Глава 4

Наша студенческая идиллия с Макаровым продлилась чуть больше двух лет. Глеб таскал меня за руку на выставки, вечеринки, смело знакомил со всеми, кого знал. Мы вместе сбегали с пар на кофе и болтали о будущем, сидя на холодных ступенях общежития. Он обещал, что когда его бизнес взлетит, мы уедем в путешествие, купим квартиру, заведём кошку и больше никогда не будем бояться раннего утра и новых вызовов.

Он умел убеждать — заразительно, страстно, легко. Сначала попросил взять первый кредит на свой новый проект — “всего на чуть-чуть, совсем скоро закроем, у меня уже договорённость с инвестором”. Потом прибавился ещё один. Всё казалось обоснованным, необходимым, временным. На фоне Глеба даже Катя с её авантюрами и “бартерами” казалась взрослой и прагматичной — её рекламные акции были просто игрой по сравнению с моими “долями в стартапе”.

Я верила. Я не видела того, что видели другие: как Глеб толкал меня на дополнительную работу, как мои деньги утекают не на мечту, а на бесконечные “инвесторские ужины”, дизайнерский “мерч” или просто покрывают его расходы на жизнь “на широкую ногу”. Всё оправдывалось будущими успехами.

А потом, одним днем, Глеб просто уехал на Бали.

“Дорогая, мне нужен отдых, я перегорел, выдохся, ты же меня понимаешь…” — он исчез сначала из моего дома, а потом и из жизни. Не вернул ни себя, ни деньги, ни даже старую сим-карту, хотя поначалу я ещё продолжала тупо на неё звонить.

И вот остался только долг — полмиллиона рублей, который прицепился ко мне якорем и не собирался отпускать. Позже выяснилось, что я была вовсе не “ключом к счастью”. Были и другие — Настя с нашего потока, вайнерша Соня, девочка из спортзала. Каждой он рассказывал свои сказки о стартапах, временных трудностях и светлом будущем.

А Никита… Никита исчез из моего поля зрения почти сразу после выпуска. Я не слышала о нём ничего и была уверена — у него всё сложилось, у таких по-другому просто не бывает.

— Думай, что хочешь, Ник, — выдавливаю я наконец, чувствуя, что голос срывается, — у меня нет ни времени, ни сил спорить с тобой здесь и сейчас.

Я резко разворачиваюсь, почти бегу сквозь гудящую толпу к выходу. Блёстки фонарей в глазах, музыка, смех, Катя где-то в стороне смеётся с новым знакомым — всё это пролетает мимо, будто в затянутой плёнке. Я уже представляю, как выбегаю наружу, вдыхаю ночной воздух глубоко-глубоко, и мне хоть на мгновение становится легче.

Но не тут-то было.

Резкое, но мягкое прикосновение — рука Никиты останавливает меня у самого выхода. В его взгляде прячется сдержанная сила. Ник не давит, не захватывает, но становится рядом — как та тень, из которой не выбраться, даже если очень захочешь. Всё остальное исчезает: я, он — и только дрожащий свет на стеклянной двери.

— На что ты готова ради денег, Ника? — Ник смотрит мне прямо в душу, и его холодный, почти стеклянный взгляд невозможно выдержать.

Я чувствую, как плечи рефлекторно вжимаются, хочется стать маленькой, незаметной, чтобы он перестал видеть меня насквозь.

Собирав волю в кулак, напрягаю каждый нерв, чтобы выглядеть уверенно, хотя сердце гремит в ушах. Моя рука стискивает ремешок клатча так сильно, что пальцы ноют.

— Ты что-то конкретное предлагаешь? — выдавливаю наконец, стараясь не отвести взгляда, не выдать слабость.

Он медлит, чуть улыбается уголком губ — эта полуулыбка только сильнее раздражает и будто подчеркивает неравенство наших позиций.

— Всё просто, Ника. Ты наконец-то становишься моей девочкой, а я решаю твои проблемы.

Я вздрагиваю, будто от пощёчины. Всё внутри обрывается, замолкает. На какое-то мгновение даже мысли замирают, уступая место тяжёлой пустоте — одновременно униженной и даже странно вызванной любопытством.

— Хочешь купить меня… — горько усмехаюсь, глядя куда-то в пол.

— А не за этим ты разве сюда пришла? — в его голосе скользит сарказм.

Я делаю шаг к двери, пытаясь вырваться, но он не отступает. Его взгляд — цепкий, пронзающий, он выше меня почти на голову, и мне приходится задрать подбородок, чтобы выдержать его прищуренный, внимательный взгляд.

— Я сюда пришла, чтобы перестать бояться, — вдруг слышу собственный голос и сама удивляюсь его искренности.

Слова слабы, подрагивают, но дальше отступать некуда.

Ник продолжает смотреть на меня внимательно, даже с каким-то сочувствием, будто видит во мне то, что мне самой страшно признать. В этот момент мне кажется, что он единственный способен различить во мне и боль, и упрямство, и усталую надежду.

Но этого не может быть! Я тут же стараюсь отогнать эти мысли — это всего лишь мои тайные желания, чтобы хоть кто-то понял меня, увидел настоящую, слабую, растерянную. На самом деле никто не способен так просто проникнуть за мой фасад, даже Никита. Всё это лишь отражение моей устАлости и беззащитности — мне просто хочется поверить, что кто-то способен принять меня целиком, со всеми страхами, ошибками и тихой жаждой быть не одинокой.

— Страхом свои проблемы не решишь, — его голос становится удивительно мягким и почти ласковым, и от этого хочется разозлиться ещё сильнее, потому что такое обращение только добавляет смятения.

— А сексом решу? Или если просто стану "девочкой" для богатого мальчика из хорошей семьи? — в голосе столько боли и иронии, что трудно понять, что я чувствую больше — ненависть или отчаянную жалость к себе.

— Я не обещаю сказки, — отвечает Никита, едва заметно меняя интонацию. Его голос становится тише, почти доверительный, и это лишь ещё больше выбивает меня из равновесия. — Но обещаю, что твоя жизнь изменится.

В этом полутоне звучит нечто такое, что путает и пугает сильнее прежнего — будто он действительно готов изменить мою жизнь, но за эту перемену придётся расплачиваться собой.

Между нами разгорается молчаливая борьба взглядами — каждое движение ресниц, каждый вдох наполнены напряжением. Никто не собирается сдаваться, никто не уступает. Он по-прежнему ждет моего решения, а я, путаясь в эмоциях, хочу просто взять и послать его к чёрту, избавиться от этого давления.

Глава 5

Утро наступает слишком быстро, будто ночью время пролистали вперёд одним движением. Веки слипаются и отказываются открываться, я наощупь гашу будильник, который сверлит голову еле слышным писком. В голове — вязкая, мутная пелена, как будто мысли застряли в густом мармеладе после бессонной ночи. Я ворочаюсь, утыкаясь лицом в подушку, и тщетно пытаюсь вытолкнуть из себя это тягучее послевкусие вчерашнего вечера.

Всё переплелось в какой-то ядовитый коктейль: чужой смех, звон бокалов с шампанским, липкие, циничные мужские взгляды и Ник с его холодной невозмутимостью, и мои попытки отвечать хоть как-то осознанно. Ощущение, будто всю ночь я так и не спала по-настоящему — лишь продиралась по кругу собственных мыслей, вяло переворачиваясь с боку на бок и снова и снова возвращаясь к одному и тому же тупику: как, чёрт возьми, выбраться из той ямы, куда я медленно и беспомощно продолжаю проваливаться?

Ответа, к сожалению, я так и не нашла. Всё опять смешалось — страх, гнев, чувство унижения и обида на себя. В какой-то момент показалось, что слёзы всё-таки подступят, но даже этого не случилось — только сухая усталость и тяжесть во всём теле.

Вчера я так ничего и не ответила Нику. По счастливому совпадению — или, может быть, просто по стечению обстоятельств — к нему подошёл какой-то знакомый, и, пока они перекидывались фразами, я просто воспользовалась моментом и сбежала. Уже на улице наспех написала Кате, что ушла. Катька, между прочим, не стала оставаться там одна — через пять минут мы уже вместе ехали на такси домой.

Когда мы наконец добрались до квартиры, я пересказала ей наш с Янковским диалог. Катя только хмыкнула, пожала плечами и сказала, что парень, похоже, решил устроить «второй заход». С её стороны это прозвучало почти весело, но мне было не до смеха. Возможно, если бы Никита действительно попытался за мной по-человечески ухаживать — пригласил просто на банальное свидание, сводил в кино или на ужин, — я бы, может, даже согласилась. Но он решил по-другому.

Сделал мне, по сути, совсем иное предложение.

Секс за деньги.

Прямо, без намёков.

Слишком резко, слишком цинично…

— Я слышала твой будильник, хватит валяться, — в комнату заглядывает Катька с кружкой кофе.

Я принимаю сидячее положение и протягиваю к ней руку, немым жестом прося кофе. Катя, добрая душа, без лишних слов передаёт мне кружку, и я делаю большой глоток. Горечь обжигает язык, но этот привычный вкус хоть немного возвращает меня к жизни.

— Спасибо, — бормочу.

Катя садится на край моей кровати, подогнув под себя одну ногу. Она уже при параде: волосы стянуты в высокий хвост, дневной макияж безупречен, летнее чёрно-белое платье подчёркивает её точёную фигуру. У Кати внешность настоящей глянцевой модели — её без раздумий можно было бы поставить на обложку журнала. Только вот она сама предпочитает оставаться по другую сторону глянца, быть автором красоты, а не её лицом.

— Ты что-то надумала? — её голос спокойный, но интерес ощущается слишком явно. — Планируешь соглашаться на предложение Янковского?

Я медленно встаю с постели, подхожу к окну и делаю вид, что оцениваю погоду, будто этот унылый серый двор может подсказать мне ответ. На самом деле, мне просто не хочется встречаться с ней взглядом, чтобы не выдать всей своей растерянности.

— Я не знаю… — выдыхаю наконец, и голос выходит почти сдавленным. — Честно, Кать, у меня в голове сейчас полный бардак.

Катя наклоняет голову на бок, поджимает губы и пристально смотрит на меня — будто примеряет на вкус следующий вариант развития событий.

— Ага, — говорит она, — вот только вспомни, как это бывает обычно. Если тебе что-то или кто-то мгновенно не нравится, ты это моментально отсекаешь. Даже не хочешь обсуждать. А если ты сейчас сомневаешься… значит, внутри уже больше “да”, чем “нет”.

Я застываю, ошарашенная её наблюдательностью, сжимая в ладонях нагретую кружку. В словах Кати действительно есть логика — страшно признать, насколько хорошо она умеет меня видеть насквозь. Действительно — если меня что-то или кто-то отталкивает, я не раздумываю ни минуты, не возвращаюсь мыслями, не мучаюсь сомнениями сутками. А сейчас… меня затягивает этот круг: снова и снова мысленно возвращаюсь к словам Никиты, его взгляду, тому холодку в животе, который ощущается как ожидание перед прыжком с каната — впереди обрыв и сильный встречный ветер.

— Может быть, — киваю я, чуть тише обычного. — Просто… я не до конца понимаю, что значит продаться.

Катя смотрит на меня почти по-матерински, хоть разница у нас и всего два года:

— Ник не самый ужасный человек. Да, предложение грязноватое, особенно учитывая, что мы его знаем давно. Но, будь с собой честна: если бы он тебя действительно отталкивал, ты бы уже давно выкинула эту ситуацию из головы.

Я молчу, а в голове вновь и вновь проигрываю свои «можно — нельзя», внутренние установки и привычные запреты. Наверное, Катя действительно права — что-то во мне не даёт просто так поставить точку, выбросить из памяти вчерашнюю встречу и наш с Никитой разговор. Без конца пересчитываю в уме оставшиеся копейки, волей-неволей думаю о тратах и снова возвращаюсь мыслями к его голосу, к той ледяной, непроницаемой уверенности, с которой он сказал: «Ты наконец-то становишься моей девочкой, а я решаю твои проблемы».

А бывает ли так, что, уступив телом, можно сохранить душу нетронутой?

Глава 6

С утра отправляюсь в деканат — мне нужно поймать своего куратора по дипломной работе. Государственные экзамены уже позади, впереди только защита диплома. Ещё немного — и я наконец-то получу свою красную корочку о высшем образовании, которую, скорее всего, сразу же отправлю маме в Смоленск. Она будет гордиться, а я… я почти не сомневаюсь, что сама с этим дипломом делать ничего не буду: юриспруденция совершенно точно не моё.

Когда поступала, казалось, что будет интересно и престижно, что за красивой фразой "Я — юрист" скрывается что-то особенное. На деле же всё оказалось иначе: бесконечные бессмысленные лекции, зубрёжка кодексов и откровенно скучные учебники. Я до сих пор не понимаю, для кого все эти высшие материи — точно не для меня.

По дороге до деканата в голове роятся мысли: а что дальше? Вот получу диплом, поставлю галочку, порадую маму — и что потом? В груди смешиваются страх перед неизвестностью, лёгкое разочарование и постоянная усталость. Всё это сплетается в привычный ком, с которым я живу уже не первый месяц. Но я упрямо шагаю дальше, надеясь, что когда-нибудь хоть маленькая часть меня сможет найти свой путь.

Мне всего двадцать два, и я совершенно не знаю, кем стану, когда вырасту. Катя советует проходить курсы — что-нибудь новое, что мне точно что-нибудь понравится, но на учебу нужны деньги, а все мои небольшие доходы тут же улетают на платежи по кредитам и обычные, самые простые траты.

Поэтому я хватаюсь за любую работу, которая подвернётся. Бариста в кофе на вынос, сборщик заказов в продуктовом магазине, модель для карточек в шоуруме — понемногу всего, чтобы хоть как-то свести концы с концами. Но денег всё равно катастрофически не хватает: едва хватает на еду, проезд и коммуналку.

Перед сном обязательно проверю все сайты с вакансиями — вдруг всплывёт хоть что-то стоящее. Пора привыкнуть быть взрослой и самостоятельной, даже если внутри это всё ещё пугает.

Войдя в здание университета, сразу натыкаюсь на толпу абитуриентов возле доски объявлений. Будущие студенты с интересом разглядывают списки и что-то оживлённо обсуждают — я осторожно обхожу их и направляюсь к лестнице на второй этаж.

Дёргаю дверь приёмной Петра Станиславовича, своего куратора. Внутри никого: секретаря нет на месте, а дверь в кабинет куратора закрыта. Спросить, когда вернётся профессор, попросту не у кого.

Блин, придётся прийти завтра.

До смены в кафетерии ещё полтора часа, поэтому решаюсь пройтись несколько кварталов пешком. Погода радует солнцем, тёплый ветер треплет подол сарафана при каждом моём шаге. Я никуда не спешу, позволяю себе немного расслабиться — включаю музыку в телефоне и вставляю наушники в уши. С первыми аккордами настроение, будто по щелчку, становится чуть легче и светлей.

Когда захожу в кафешку, в нос ударяет густой запах свежемолотого кофе и тёплой выпечки. Это уютное пространство, наполненное привычным гулом разговоров, успокаивает меня на несколько мгновений, и я будто растворяюсь в рабочей суете. Очень быстро рутина затягивает: заказы, улыбки, порция двойного эспрессо, булочки к завтраку для постоянных гостей.

Во время короткого перерыва вытираю руки полотенцем и заглядываю в телефон — приходит смс от банка: “Зачисление зарплаты»”. Сердце на секунду сжимается, я смотрю на сумму, которая в этом месяце меньше и ее мне не хватает даже на полный платеж по кредиту, но я все равно перехожу в онлайн-банк, и перекидываю все деньги на счет по списанию. Баланс мгновенно обнуляется, загорается тревожный красный ноль. Завтра надо внести еще пять тысяч, которых у меня просо напросто нет.

В груди неприятно сжимается: на проезд и продукты тоже нет. Значит, надо искать ещё одну смену на вечер. Обычно меня спасает вторая работа — сборщиком заказов в продуктовом магазине. Работа тяжёлая и нудная: перемещаешь коробки, ищешь нужные позиции по закоулкам склада, к концу смены ноют и пальцы, и спина, и даже мозги. Но есть и плюс: деньги переводят на карту сразу после закрытия смены. Этого хватает, чтобы протянуть пару‑тройку дней и не оказаться в полном тупике. Но даже если я возьму сегодня смену, мне все равно не хватит денег для полного закрытия платежа. Я в полной заднице!

После закрытия магазина выхожу в холодный зал, по дороге на ходу открываю приложение, но меня ждет разочарование, так как вакансий нет. Ни одной смены. Прикусываю нижнюю губу чуть ли не до крови от огорчения и бессильной обиды. Сегодня денег уже не заработать. На проезд не осталось ни копейки, а просить у Кати не хочется — она и так большую часть зарплаты тратит на продукты и коммуналку.

Внутри всё гудит от усталости, тело словно налито свинцом, а ноги болят так, что мечтаю только о том, чтобы снять кеды и раскинуться на кровати. Я медленно иду домой пешком, считаю шаги — словно от этого дорога до квартиры станет короче, словно упорство поможет дойти быстрее.

Погода будто отражает мое настроение — начинает моросить дождь. Сперва мелькает надежда, что пронесёт, но через пять минут я становлюсь насквозь мокрой: вода льётся с крыш, зонта нет, сарафан противно липнет к телу. По коже разливается неприятная дрожь, а внутри всё сильнее подступает отчаяние — голод, холод, бессилие и злость на себя.

Кажется, ещё немного, и я разрыдаюсь прямо посреди вечерней улицы, и никто даже не заметит. Москва — циничный город, здесь каждый выживает по-своему. Для прохожих ты просто невидимка, растворяющаяся в потоках дождя и света фонарей. Все вечно куда-то спешат, не замечая вокруг никого и ничего.

Но возвращаться в Смоленск я не хочу. Даже несмотря на все трудности — там за мной только прошлое, воспоминания и чувство поражения. Вот здесь, в мокром, шумном городе, у меня всё ещё есть шанс. Или, по крайней мере, иллюзия этого шанса.

Когда прихожу домой, Кати ещё нет. И, честно говоря, это даже к лучшему — мне нужно немного прийти в себя и успокоиться. Долго стою под душем, разматываю мокрые волосы, слушаю равномерный шум воды — будто пытаюсь смыть не только уличную грязь, но и злость, эту липкую усталость и чувство бессилия перед собственной жизнью. Хочется вымыть изнутри отчаяние и разочарование, но получается только смыть усталость с кожи.

Глава 7

Я не ожидала, что Никита ответит так быстро. Просто была не готова — думала, придётся часами терзаться в тишине, судорожно вылавливать невидимые уведомления и снова и снова ловить себя на мысли, что всё это была ошибка. Но его сообщение появляется почти мгновенно — не прошло и пяти минут, как будто он действительно ждал именно моего вопроса.

"Напиши свой номер телефона."

Коротко. Сдержанно. Ни единой эмоции между строк.

Я автоматически набираю цифры и отправляю. Ни секунды колебаний, даже не позволяю себе задуматься, как сильно сейчас дрожат пальцы.

Внутри всё сжимается — сердце бешено колотится, как будто я только что перешагнула запретную черту, и обратного пути уже нет. Я знаю, что теоретически могу ещё всё отменить, изменить, притвориться, будто ничего не было. Но в этот момент уже чувствую: решение принято.

Пускай это тоже не лучший выбор. Но Ник сейчас кажется мне единственным спасательным билетом из той ямы, где я застряла — хоть билет и без гарантий, без права возврата, без обещания счастья. В груди попеременно пульсируют страх, предвкушение и стыд.

Спустя четверть часа приходит сообщение уже в мессенджере:

"Через час будь готова. За тобой заедет машина. BMW, чёрная, номер 101. Не опаздывай."

Всё написано сухо, без эмоций или суеты, как будто речь идёт о какой-то деловой встрече, ничего личного. Я сажусь на край кровати, уставившись в одну точку, позволяя тишине рассеяться по комнате. В голове невыносимо звенит то самое ощущение, когда жизнь не спеша, но неотвратимо делится на «до» и «после».

Я понятия не имею, чего мне ждать. Изнутри — ни страха, ни надежд; только странная, жгучая сосредоточенность и отчаянная попытка убедить себя, что всё под контролем. Я механически перебираю мысли: я не рабыня, я не жертва — это мой выбор.

Наверное.

Поднимаюсь и иду к шкафу. Хорошо, что душ я уже приняла: хотя бы эта часть подготовки спасает от суеты и нервных движений, не предаёт мою встревоженность. Я долго рассматриваю своё отражение, прежде чем решаюсь выбрать самое простое, но эффектное: чёрное платье-комбинацию — гладкий шёлк скользит по голому телу, тонкие бретели, ни лифчика, ни лишних деталей, только бесшовные стринги. Минимум защиты, максимум ощущений.

Волосы собираю в тугой низкий хвост, движение успокаивает. Лицо оставляю почти без макияжа, только свои любимые тёмные стрелки — чтобы голубые глаза казались ещё ярче, опаснее, — и насыщенная красная помада. Это мой последний барьер — броня и вызов одновременно.

На ноги — открытые босоножки на тонких ремешках. Даже если на улице сыро и холодно, мне не придётся идти пешком. Я уверенно выбираю маленькую чёрную сумочку — сжимая её, становится чуть легче.

Спустя час выхожу из подъезда, очень стараясь держать спину ровно, чтобы хоть как-то скрыть своё волнение. За порогом уже ждёт машина: BMW стоит под фонарём — чёрная, как в сообщении. Я не успеваю даже подойти, как водительская дверь открывается, и из машины выходит мужчина лет тридцати пяти, в строгом тёмном костюме, сдержанный, без единой лишней детали.

— Вероника Покровская? — уточняет он спокойно, цепко глядя мне в лицо.

— Да, — мой голос чуть срывается, выдавая напряжение, но по его лицу невозможно понять, заметил ли он это.

— Меня зовут Алексей. Никита Александрович уже ожидает вас, — сообщает он, и по-деловому открывает заднюю пассажирскую дверь.

Я сажусь на мягкое сиденье сзади, невольно плотно прижимая к себе сумочку, стараюсь уловить запах свежей кожи в салоне, — но внутри только дрожь и ожидание. Почему-то я была почти уверена, что Никита встретит меня сам, и на секунду растерянно оглядываю салон, но в машине никого, кроме водителя.

Алексей возвращается за руль и плавно трогается. Я не спрашиваю, куда мы едем или что меня ждёт. Всё равно скоро узнаю — нет смысла расспрашивать того, кто просто выполняет поручение.

Едем мягко и уверенно, город мелькает за стеклом урывками, в бликах фонарей. Я постоянно сжимаю ремешок сумочки, стараюсь не глядеть на телефон, чтобы не выдать тряску в пальцах. Каждая минута разгоняет мысли ещё пуще: лихорадочно перебираю возможные варианты развития событий, представляю худшее, строю защитные планы — а потом вдруг разрешаю себе подумать, что будет, если всё окажется не так уж плохо.

Машина плавно притормаживает у входа гостиницы. Это дорогой отель — его фасад утопает в мягком свете фонарей, а из огромных окон на первом этаже виден роскошный ресторан с белоснежными скатертями и высокими бокалами.

Алексей открывает дверь, помогает мне выйти — осторожно, будто я хрупкая, стеклянная кукла, которую нельзя уронить.

Он молча протягивает магнитный ключ-карту и произносит:

— Номер 707-й. Вам туда.

Я киваю, стараюсь не смотреть по сторонам и не встречаться глазами ни с кем из персонала. Двигаюсь вперёд на чуть подкашивающихся ногах, напряжение внутри уходит в дрожь, ближе к животу. Всё тело собранное, сжато в тугой узел.

Прохожу через лобби, улавливаю, что администратор даже не удивлён новым гостем — здесь привыкли к таким встречам, здесь не задают лишних вопросов, а случайный взгляд скорее скользнёт мимо, чем задержится.

В лифте смотрю на отражение — при ярком свете я сама себе кажусь чужой, лицо напряжённое, губы чуть приоткрыты. По позвоночнику растекается ледяной ком, и с каждым этажом он становится только тяжелее и холоднее.

По пустому коридору я иду, словно на казнь. Воздух здесь тяжелый, чужой, а шаги звучат особенно громко, будто их слышит весь этаж. Где-то около минуты просто стою напротив двери с табличкой «707», не решаясь поднести ключ к считывателю.

Но отступать уже глупо.

Дверь номера открывается с тихим, будто нарочито вежливым щелчком. Внутри полумрак и приглушённый мягкий свет, от которого кажется, что все углы поплыли, а воздух сгустился. Я замираю в прихожей, вынуждая себя сделать глубокий вдох, чтобы хоть как-то унять дрожь. В секунду всё, что было до этого, становится чем-то далеким, нереальным. Теперь есть только настоящий момент и этот роскошный, чужой номер.

Глава 8

Встречаемся глазами.

У меня во рту пересыхает. Сдвинуться при всём желании не могу.

— Ещё ближе, — тихо произносит он.

И все-таки подчиняюсь, делаю ещё шаг, и тогда он обхватывает свободной рукой мои бёдра, притягивает к себе так, что я оказываюсь прямо между его разведённых в стороны ног. Дыхание сбивается, внутри всё сжимается в тугой ком.

Никита опускает ладонь на мою лодыжку, его пальцы медленно скользят вверх по коже, задирая подол платья.

Я сглатываю, пытаясь справиться с волной волнения и предвкушения, разрывающей меня изнутри.

Пальцы Никиты скользят всё выше, оставляя после себя полосы жара на коже. Я замираю, не решаясь ни дышать, ни пошевелиться — единственное, что сейчас кажется мне настоящим, это его ладонь и тонкий шёлк, который вздрагивает при каждом невесомом движении.

Он фиксирует меня, не давая ни отступить, ни сбежать взглядом. Я слышу его дыхание — оно глубокое и чуть замедленное, как будто он смакует каждый момент нашей тишины.

— Красивая, — хрипловато говорит он, взгляд становится ещё темнее, словно штормовое море.

Я нервно облизываю губы. Меня бросает из жара в холод: страх, предвкушение, новый страх, и снова утопающая в сладкой слабости волна.

Он проводит рукой по внутренней стороне моего бедра, чуть сжимает его, не сводя с меня тяжелого, требовательного взгляда. Сердце бешено колотится, горячая волна накатывает в висках, дыхание становится коротким и прерывистым.

Я пытаюсь что-то сказать, но могу лишь выдохнуть, слова застревают где-то в горле.

— Ты готова на всё? — его голос становится глубже, почти шёпотом.

Я киваю, несмотря на внутреннюю дрожь. На самом деле я не понимаю, на что именно готова — но уже не могу остановиться.

— Вслух скажи, Ника.

— Да… — выдыхая, подтверждаю, почти не узнавая свой голос.

— Разденься, — произносит он хрипло, отпуская меня и откидываясь обратно на спинку кресла.

Замираю, мешкаю на секунду-другую — мозг лихорадочно вычерчивает образы, стыд борется с желанием, предчувствие сдается напору действия. Я знала, эта встреча не про воспоминания и не про пустые разговоры, но не думала, что всё начнётся так прямо, без лишних слов.

Никита вскидывает бровь, его взгляд напоминает мне — я только что сама вызвалась быть готовой на всё. Сейчас отступать глупо, унизительно и... уже невозможно.

Я стою перед ним, чувствуя, как жар стыда перемешивается с дрожью предвкушения. На секунду хочется спрятаться, натянуть на себя этот тонкий шелк посильнее — и одновременно снять его, шагнуть в неизвестность, где нет ничего, кроме его взгляда и моих быстрых, рваных вдохов.

Тяжело дыша, я цепляюсь пальцами за тонкие бретели платья. На секунду встречаюсь с его глазами, ищу там одобрение, поддержку, будто это что-то большее, чем просто приказ. Но в его взгляде ничего лишнего, только ожидание и уверенность, что я сделаю этот шаг.

И я делаю.

Я медленно стягиваю бретели с плеч, сперва одну, затем второю, и они скользят по коже до локтей. Ткань легко соскальзывает с тела, оставляя меня почти обнажённой — только в тонких стрингах и босоножках. Ощущаю, как на коже проступает рябь холода, а на щеках — румянец волнения.

Никита не двигается, просто смотрит, будто смакуя каждую секунду моего смятения и смелости. В комнате становится неестественно тихо — слышно только моё неглубокое дыхание, учащённое сердцебиение и какое-то гулкое внутреннее эхо, отдающееся до кончиков пальцев на ногах.

— Охуенная девочка, — наконец произносит он, голос становится чуть мягче, теплее, с оттенком одобрения, от которого по спине пробегает дрожь.

Янковский смотрит на меня долгим, внимательным, прожигающим взглядом. Я чувствую себя одновременно уязвимой и желанной, как будто на грани между смущением и внутренней готовностью наконец сдаться этим ощущениям.

В его глазах нет ни тени сомнения, только уверенность, будто он действительно видит меня насквозь, знает все мои стыдливые мечты и самые запретные желания лучше, чем я сама. В этот момент мне кажется, что я лишена любого привычного щита, и это пугает меня до дрожжи.

Он медленно расстёгивает оставшиеся пуговицы на рубашке, не сводя с меня взгляда, достаёт её из-под ремня. Затем бряцает пряжкой, всё такой же спокойный, серьёзный — без единой улыбки на лице. Аккуратно расстёгивает пуговицу на брюках, вжикает молнией. И, слегка приподняв бёдра, стягивает вниз брюки сразу вместе с чёрными боксерами.

Я настолько шокирована, что приоткрываю рот, не в силах ни пошевелиться, ни отвести взгляд. Никита лениво проводит кулаком вверх-вниз по своему уже наполовину вставшему длинному члену — и всё это время не отрывается от моего взгляда, настойчиво, почти вызывающе смотрит мне прямо в глаза.

Жар волной накрывает меня с головы до ног, дыхание сбивается, внутри разгорается странное, нестерпимое волнение. А Никита остаётся непроницаемым — на его лице не отражается ни тени смущения, ни намёка на нервозность, только холодная уверенность, которой хочется подчиниться не меньше, чем отвернуться.

— Хочу, чтобы ты мне отсосала, Ника, — с лёгкой хрипотцой произносит Ник. И это единственное, что выдаёт его внутреннее напряжение — всё остальное в нём по-прежнему остаётся сдержанным, уверенным, почти безэмоциональным.

Я моргаю в замешательстве, сглатываю, и, словно переступая через внутренний запрет, осторожно опускаюсь на колени между его ног. Сердце стучит громко, в животе — зыбкая дрожь. Никита одной рукой продолжает поглаживать свой член, другую опускает на мою грудь, совершенно уверенно и властно, будто оценивает, как она ложится в его ладонь.

Его пальцы чуть сжимают, затем начинают медленно играть с соском, мягко перекатывая его между пальцами. Я чувствую, как мурашки бегут по коже. Судя по лёгкой ухмылке и внимательному взгляду, он вполне доволен — и этим жестом, и моей реакцией.

Мои руки сами собой упираются в его бёдра, ища хоть какую-то опору. Нос щекочет резкий, мускусный запах мужчины и его возбуждения, перемешанный с тонким ароматом чистого белья. Я продолжаю смотреть в глаза Ника, цепляюсь за них, как за последний якорь — но всё равно периферийное зрение невольно фиксирует его твёрдый член, который теперь находится прямо напротив моего лица. От осознания этого факта по телу пробегает горячая волна, а внутри всё становится зыбким и слабым, я словно на грани обморока.

Глава 9

Прошло два дня, а я до сих пор вспоминаю в мельчайших деталях тот вечер с Ником. Как я сидела между его ног, ощущая странную смесь уязвимости и власти, будто всё происходящее стоило ровно столько, сколько он был готов за это заплатить. Перевод в сто тысяч рублей после той ночи стал молчаливым подтверждением. Это действительно имело цену.

Я мысленно считаю: ещё четыре таких вечера — и кредит будет закрыт. Интересная арифметика, одновременно пугающая и удивительно простая. Обменивать себя на свободу — порциями, по частям, по чьей-то цене.

Иногда мне хочется смеяться и плакать одновременно. Всё происходящее со мной кажется сюрреалистичным: неужели любой долг теперь можно измерить в минутах секса? Неужели моё спасение умещается в несколько встреч и переведённых сумм?

Я думала, что буду чувствовать стыд или отвращение. Но оказалось — внутри слишком много усталости, чтобы ещё и ругать себя. Два дня я прокручивала детали в голове: его взгляд, прикосновения, уверенные ладони, голос, прошлое смятение и внутренний азарт. Странная смесь эмоций — от смущения до возбуждения, где-то на грани между страхом и новым опытом.

Странно, но вместо униженности появилось тревожное ощущение власти и контроля. Я будто впервые получила в руки простой механизм: захотела — получила деньги, захотела — на какое-то мгновение вернула себе силы, уверенность и иллюзию свободы. Теперь каждое движение, каждый поступок казались пронизаны отчётливой логикой: моё тело — это не про унижение, а всего лишь инструмент для решения проблем.

Почти всю сумму я тут же перевела на счет банка, с облегчением глядя, как уменьшается кредитная нагрузка. Это удовольствие — впервые за долгие месяцы. Я не вздыхала так свободно, наверное, с тех пор, как за меня проблемы решала мама. А теперь я взрослая и решаю их по‑своему. Пускай таким нетривиальным и спорным способом.

Я не первая и не последняя. Таких историй намного больше, чем принято говорить вслух. У каждого есть своя арифметика выживания — у кого-то она просто честнее перед самим собой.

И всё же… Я застряла в каком-то неопределённом состоянии. Тогда, в тот вечер, нас прервали, когда всё только начиналось. Ему позвонили, он резко собрался, стал каким-то сухим и деловым, попросил меня быстро одеться. Всё время, пока вёл меня к машине, был полностью поглощён своим разговором, словно забыл о моём существовании. Уже в автомобиле бросил коротко: «Я свяжусь с тобой». А через час на мою карту пришли деньги.

За эти два дня, кроме частично закрытого долга, в моей жизни ничего не изменилось. Вчера я была в университете, общалась с куратором по диплому. Защита через две недели — нужно немного подправить текст и морально подготовиться. Я готовилась не один месяц, поэтому мне уже хочется просто поставить точку и получить свой диплом.

Сегодня я отработала первую смену в кафе — всё как всегда: заказы, привычные лица, запах кофе и выпечки. Кажется, ничего особенного не происходит. Всё идёт по кругу. И только я сама внутри — будто уже другая.

Одна встреча, один вечер — и я изменилась. Катя ничего не спрашивает, хотя за завтраком ловлю её внимательный взгляд. Она, возможно, всё понимает, но не лезет с вопросами, и за это я ей благодарна. Мне пока и рассказывать нечего — вдруг Янковский просто передумал? Заплатил — и забыл.

Но всё меняется, когда я сижу за ноутбуком, пытаясь сосредоточиться на тексте диплома. Слова вовсе не складываются: мысли далеки от темы “Ответственность за коррупционные преступления”. Вдруг приходит сообщение от Ника:

“Можешь сейчас говорить?”

Я нервно прикусываю губу, быстро отвечаю:

“Могу”.

Отодвигаю ноутбук, взгляд прикован к экрану телефона. Как только напротив моего ответа появляются галочки прочтения, телефон звонит. Я отвечаю на втором гудке.

— Привет.

— Привет.

— Чем занимаешься? Как прошли эти два дня?

Наш разговор складывается удивительно легко. Мы говорим спокойно, почти по‑дружески, без лишней напряжённости: как будто всё, что было до этого, вдруг отступило на второй план. Я ловлю себя на том, как легко рассказываю ему про свой диплом, как улыбаюсь, вспоминая нелепый спор со своим куратором, Петром Станиславовичем, которого Ник, конечно же, помнит ещё со времён университета. В телефоне его смех звучит неожиданно мягко, искренне, в голосе проскальзывает особая тёплая нотка. Мне вдруг приятно и странно волнующе оттого, что он слушает меня так внимательно — будто это действительно важно.

Приходит пауза, она кажется чуть дольше обычной. За ней следует совсем другой вопрос — острый, будто скользящий по коже:

— А как ты смотришь на то, чтобы сегодня вместе поужинать? Просто поговорить.

Я замираю, ощущая внутри неуверенный, но волнующий трепет. По спине прокатывается горячая волна: мне непривычно, что он говорит это так спокойно, без напора и подтекста — просто голос, просто приглашение.

— Я согласна, — отвечаю слишком быстро и сама улыбаюсь в трубку.

— Только не наряжайся, — предупреждает он, — это обычный паб, никакого официоза.

— Договорились.

Через час я стою на пороге паба. На мне простые синие джинсы, белый топик, а сверху — оверсайзная рубашка-марлевка. Мне кажется, я выгляжу просто и естественно, без лишней вычурности или попытки произвести впечатление. Главное — мне самой в этом образе по-настоящему удобно и спокойно, словно я наконец позволяю себе быть такой, какая есть.

Оглядываюсь и вижу Ника за столиком у окна. Сегодня он тоже в простом стиле кэжуал: джинсы, белая футболка без принтов. Его волосы лежат чуть небрежно, словно он только что вышел из душа и просто встряхнул их рукой — так и высохли, легли как придётся. Почему-то возникает желание пригладить их пальцами, просто коснуться.

Он выглядит расслабленным и удивительно простым. На миг мне даже кажется, будто мы снова студенты, случайно встретились после пар, чтобы просто поболтать о жизни. Как только наши взгляды пересекаются, уголок его губ приподнимается. Это привет?

Глава 10

Слова, произнесённые Ником так буднично, обжигают сильнее любого алкоголя. Они разливаются по венам острым, неудержимым жаром, заставляя напрячься каждую мышцу в теле — слишком остро, слишком реально.

Наконец, не выдерживаю его взгляда и делаю большой глоток ледяного пива, жадно ухватившись за вкус солода, будто надеюсь спрятаться за этим простым жестом хотя бы на секунду.

— Слишком откровенно? — голос Ника слегка насмешлив, в нём проскальзывает едва заметное удовлетворение своим эффектом. Уголки губ приподнимаются чуть выше, и я чувствую, что он нарочно выводит меня из равновесия, наслаждается этой тонкой игрой напряжения между нами.

Пожимаю плечами, делая вид, что мне всё равно, хотя внутри всё дрожит от напряжения. Когда-то я бы легко отшутилась или свела такой выпад от Глеба к безобидному флирту, превратив всё в игру. Но из уст Янковского эта фраза звучит совсем иначе — слишком вызывающе, слишком опасно, словно прямой вызов.

Мне становится не по себе. Есть в его словах нечто такое, что будто бы даёт ему власть. Кажется, если бы Ник сейчас захотел, он мог бы без особых усилий поставить меня на колени прямо здесь, среди этого многолюдного паба, под взглядами посторонних, превратив обычное место в наше личное пространство игры, страсти, подчинения. И эта мысль одновременно пугает и… неожиданно возбуждает.

— Ника, если ты будешь моей, придётся привыкнуть к моей прямолинейности.

— А я буду? — спрашиваю, стараясь скрыть дрожь в голосе.

— Давай к делу, — вдруг говорит он твёрдо, и в его взгляде появляется деловая уверенность. — Нам стоит обсудить условия, пока мы оба трезвые.

Мой пульс сбивается, внутри всё сжимается. Я пытаюсь усмехнуться, чтобы хоть немного разрядить атмосферу:

— Ты прям как в переговорах.

Но голос всё равно срывается. Я ощущаю, что любое лишнее движение или неверный ответ могут изменить сейчас очень многое.

Он смотрит на меня пристально и спокойно, прижимая бокал к губам, его глаза не отпускают меня ни на секунду. Я едва дышу, напряжение будто тянет позвоночник струной.

— Хорошо, давай обсудим, — наконец выдыхаю уже более спокойно, собирая остатки решимости.

— Давай обойдёмся без недомолвок, — хрипло начинает Никита. — Никаких игр для публики. Всё просто: ты — моя девочка.

Я напрягаюсь, замираю, даже мысленно не решаюсь с ним шутить. От его слов и взгляда по спине пробегает холодная дрожь — он слишком серьёзен, слишком уверен в каждом своём звуке, будто всё уже решено за нас обоих.

И это его собственническое “моя девочка”...

Ник не отводя взгляда, продолжает медленно и чётко:

— Ты всегда свободна для меня. Когда мне нужно сопровождение — ты рядом. Когда захочу секса — ты мне отдаёшься. Без головной боли, без выноса мозга. Я хочу искренности и тишины, без сцен и истерик. Мне плевать, чем ты занималась раньше, и с кем спала. Но больше никаких других мужчин, никакого флирта, переписок, даже намёка. Я не ревную, просто не вижу смысла делить то, что считаю своим.

В его голосе только железная уверенность и простая, пугающая честность. В этот момент я понимаю, что правила заданы — и принимать или бежать могу только я сама.

— Можешь увольняться из кафе, — спокойно продолжает Никита. — Мне не важно, сколько ты зарабатываешь. Я буду переводить тебе деньги на все твои желания и потребности — ты не будешь ни в чём нуждаться. Забудь о выживании, о продуктах, о копейках на проезд. Если ты принадлежишь мне, у тебя больше не будет проблем. А если и появятся, я их решу.

Я делаю глоток пива, пряча за этим коротким движением растерянность и желание усмехнуться. Кидаю почти с вызовом:

— То есть, по сути, ты предлагаешь стать твоей содержанкой?

Никита просто смотрит на меня, слегка приподнимая уголки губ — не то ухмылка, не то одобрение, не то немая насмешка над ярлыками. От этого взгляда становится жарко, даже дыхание перехватывает.

— Мне всё равно, как это называется и какие ярлыки тебе захочется на себя навесить. Хочешь — называй себя содержанкой, любовницей, девочкой, хоть принцессой. Для меня ты моя девочка. Моя Ника. Та, что в любой момент будет готова прийти ко мне — хоть в ресторан на ужин, хоть в постель, когда я захочу. Как видишь, всё просто.

— А как же чувства? — тихо спрашиваю я, не скрывая сомнения и растерянности.

Янковский поджимает губы, на мгновение его лицо становится закрытым, будто он и сам не верит в возможность быть с кем-то по любви.

— Чувства? — он повторяет, и в его голосе мелькает лёгкая насмешка, но куда больше усталости и честности. — Мы оба взрослые люди, Ника. Помнишь треугольник потребностей Маслоу? Сначала закрываются вопросы выживания, долги, бытовые мелочи. А настоящие чувства… — он делает паузу, смотрит на меня пристально, чуть грустно. — Их никто не может гарантировать. Может, появятся потом. Может, нет. Жизнь не про сказки.

Я молчу, в голове долго прокручиваю его слова. Всё звучит правильно и даже слишком просто, но почему-то от этого становится не легче, а только тревожнее и немного больно — будто внутри что-то протестует против такой честности.

— Я не требую, чтобы ты меня любила, — продолжает он уже тише, почти мягко, явно считывая с моего лица мои мысли и эмоции. — Просто хочу, чтобы ты была честна с собой и со мной. Всё, что будет между нами, должно строиться без иллюзий и ложных обещаний.

С этими словами он смотрит прямо мне в глаза, задерживает взгляд чуть дольше обычного, а затем берёт свой телефон и, не глядя больше на меня, быстро что-то набирает на экране. Затем ему кто-то звонит и Янковский отвечает коротким:

— Подтверждаю, — а после уже мне. — Проверь баланс.

Он откладывает сотовый на край стола как раз в тот момент, когда официант приносит наш заказ.

Но я даже не посмотрела на свой салат. Всё моё внимание захвачено входящим сообщением от банка, которое мигает на экране телефона. Я смотрю на цифры — они будто режут по глазам.

Глава 11

Я встаю из-за стола под слегка удивлённым взглядом Янковского. Его глаза прищурены, бровь чуть вздёрнута — будто он не до конца понимает, к чему всё ведёт, но пристально ловит каждое моё движение.

Я нервно и зачем-то быстро провожу языком по пересохшим губам и выдавливаю из себя:

— Я… в уборную.

Ник кивает, взгляд становится внимательнее, будто считывает меня на каком-то интуитивном уровне.

— Сразу за барной стойкой направо.

— Спасибо, — выдыхаю и, развернувшись на пятках, иду к туалету, ощущая, как его взгляд буквально прожигает мне спину. Каждый мой шаг кажется слишком громким в чужом, наполненном голосами пабе. Ладони влажные, в груди какая-то тяжёлая пустота, смешанная с легким предвкушением и отчаянной робостью.

Я знаю, что если бы хотела уйти, то могла бы просто направиться к выходу. Но мой случайный маршрут к дамской комнате, а не к двери — слишком очевидная реакция для Никиты, чтобы он не понял: своим выбором я уже многое сказала, пусть пока и без слов.

Янковский ведь далеко не дурак: он всё понимает без слов. Потому согласиться вслух на его условия, смотреть ему в глаза и произнести это — наверное, самое трудное, что мне только предстоит сделать.

Но стоит мне вернуться за столик, как вижу, что Никита уже откинулся на спинку стула, скрестил пальцы на животе и изучающе смотрит на меня с лёгким прищуром. Его взгляд чуть прищурен, выражение лица спокойное, но в нём читается ожидание и даже лёгкая нетерпеливость, как будто он устал терять время и хочет узнать, стоит ли оно того.

— Правильно ли я понимаю, что моё предложение принято? — спрашивает он прямо, не делая вид, будто хочет услышать другой ответ.

Я не позволяю себе ни секунды сомнений и просто отвечаю:

— Да.

В его глазах мелькает довольство. Всё происходит быстро, будто по какому-то внутреннему сценарию, который он давно написал.

— Отлично. Завтра я покажу тебе квартиру, в которой ты будешь жить, — сухо констатирует Ник, будто речь идёт о простой деловой сделке.

— А ты? — не могу удержаться, чтобы не уточнить.

— Я буду жить у себя. Я ценю своё личное пространство, — спокойно отвечает он и едва заметно улыбается уголками губ. — Но не переживай, я буду частым гостем у тебя. Скучать не придётся.

В голове тут же начинают всплывать картины — для каких целей он будет появляться в моём доме. Чувствую, как внутри всё сжимается в тугой узел. Я ещё не понимаю, во что это всё выльется.

— Не думай, что я буду врываться к тебе по ночам без приглашения, — вдруг добавляет он, возможно, заметив моё напряжение. — Я не люблю хаоса ни в чём. Если захочу увидеться — я заранее предупрежу. А ты просто будь к этому готова. Лучше, конечно, чтобы ты уволилась из кафе.

— Никакой личной жизни? — уточняю, не то из упрямства, не то чтобы поставить точку. — Я про… друзей, встречи, университет?

— Я не ревную к подругам, — холодно кивает он. — Гуляй, отдыхай, занимайся чем хочешь. Только предупреждай, если я должен о чём‑то знать в деталях. Строго, но честно.

В этом есть что-то странно привлекающее: всё чётко, без тумана из фраз и намёков.

— А тебе нравится командовать? — вдруг спрашиваю, непроизвольно поднимая взгляд и встречаясь с его глазами.

— Мне нравится, когда человек знает, чего хочет. А я честно хочу быть для тебя кем-то, кому доверяют. И чтобы был отклик. Договорились?

Медленно киваю, не в силах сказать больше. Внутри всё по-прежнему колотится. Я пытаюсь осознать эти новые правила, прокручивая в голове детали, когда он вдруг меняет тему:

— Ещё, Ника, у тебя есть загранпаспорт? — продолжает он, спокойно, словно речь идёт о какой-то мелочи.

— Нет, — качаю головой.

— Надо будет оформить в ближайшее время, пригодится.

— Что ещё? — не удерживаюсь, голос звучит чуть резче, чем хотелось бы. Эта формальность в его голосе будто обрывает мою иллюзию романтики, возвращая в деловую сделку.

Янковский будто не замечает моей колкости и продолжает так же ровно:

— Сходить в медицинский центр, сдать анализы и подобрать средства контрацепции.

— Презервативы уже не в почёте? — уже с явным вызовом и иронией спрашиваю, впервые не скрывая раздражения.

Он вскидывает бровь — удивлён и даже немного забавлен:

— А ты у нас, колючка, оказывается, Ника?

Я молчу, чуть раздражённо скрещиваю руки на груди, потому что еще чуть-чуть и я могу ляпнуть явно лишнее, а он спокойно продолжает:

— Я не против резинок, правда. Но бывают разные случаи и обстоятельства. Поэтому просто прими тот факт, что вероятность незащищённого секса возможна. А я, скажу честно, пока не хочу детей… и, думаю, ты тоже.

— Я тебя услышала, — выдыхаю, стараясь спрятать укол обиды и аккуратно прячу острый тон.

Впервые за весь ужин вдруг чувствую острый, почти звериный голод. Беру вилку, нанизываю на неё листья салата, и только сейчас отдаю себе отчёт, что внутри, кроме напряжения и волнения, появился ещё и неожиданный аппетит…

— Хорошая девочка, — бросает Янковский, а в голосе звучит всё — контроль, одобрение и… что за ним всегда остается последнее слово.

Я жую листья салата, словно никогда не пробовала ничего вкуснее, хотя на самом деле толком не ощущаю вкус. Просто сам факт того, что я что-то делаю руками, помогает мне немного прийти в себя: как будто занять рот и пальцы — лучший способ спрятаться за этим простым, знакомым ритуалом. Всё вокруг слегка плывёт, реальность становится зыбкой, но жевать и глотать — проще всего.

Ник больше не смотрит на меня изучающе. Он ест молча, степенно, запивая стейк пивом, будто пару минут назад не изменил все правила моей жизни. Его спокойствие кажется почти издевательским — или пугающим своей уверенностью, что я уже сделала выбор.

Краем глаза я всё-таки отмечаю, что он по-прежнему держит ситуацию под контролем. Легко, почти неуловимым движением, подзывает официанта.

— Ты что-то ещё хочешь? — спрашивает Ник коротко.

Глава 12

Он не отвечает, только смотрит на меня спокойно и внимательно, будто проверяет, сдашься ли ты или попытаешься сбежать в последний момент. А потом молча встает из-за столика и протягивает мне руку — просто, уверенно. Я не могу проигнорировать этот немой жест-приглашение и вкладываю в его ладонь свою, она у него прохладная и крепкая.

Янковский сжимает мою ладонь и уверенно ведёт к выходу. На пути нас догоняет наш официант, протягивает Никите бумажный пакет с логотипом заведения.

На улице стоит удивительно теплый, густой летний вечер. Оранжевое зарево медленно стекает по стеклянным башням и крышам города. Напротив входа нас уже ждет знакомый чёрный автомобиль. Как только мы приближаемся, водитель — тот же самый, что подвозил меня в отель к Янковскому, кажется Алексей, выходит из машины и открывает для нас заднюю пассажирскую дверь.

Ник садится со мной рядом на заднем сидении, и он тут же берёт мою руку в свою, переплетая наши пальцы и мягко, почти невесомо, начинает поглаживать мою ладонь большим пальцем. Это движение — ничего не требующее, не торопящее, — почему‑то действует успокаивающе: чувствую, как напряжение медленно уходит, пока я прожигаю взглядом дыру в подголовнике водительского кресла, стараясь не думать о том, что будет дальше.

Интересно, куда едем: снова в гостиницу или к нему домой? Но через несколько минут понимаю — всё намного проще: автомобиль едет по моей улице, и буквально через сто метров мой дом. Сердце будто спотыкается. Я не сразу понимаю, радуюсь ли этому или немного разочарована. С одной стороны, хотелось бы оттянуть момент настоящей близости, пусть даже ещё на одну ночь, но с другой, чем скорее это случится, тем быстрее я, возможно, перестану бояться неизбежного.

Машина плавно останавливается прямо напротив моего подъезда. Никита выходит первым, открывает дверь и протягивает мне руку, помогая выбраться на вечернюю улицу. Как только я становлюсь рядом с ним, он передает мне тот самый бумажный пакет с десертами.

— Это тебе. С Катей поедите, — говорит он, и в голосе звучит та самая спокойная забота, к которой я только учусь привыкать. — Обмоете мне косточки.

Я качаю головой, улыбаясь сквозь усталость:

— Я не собиралась…

Но Ник обрывает меня на полуслове:

— И правильно, — мягко, но достаточно твёрдо кивает, смотря немного снизу вверх, приподняв бровь. — Потому что всё, что касается нас, Ника, должно оставаться только между нами. Какими бы ни были наши отношения, знать об этом должны только мы с тобой. Согласна, моя девочка?

— Согласна, — отвечаю чуть тише, чем хотелось бы, и чувствую, как что-то внутри сжимается от этого слова, становясь неожиданно важным.

Я понимаю, это наше личное.

Он поднимает мою ладонь, наклоняется и нежно касается губами моего запястья. Ощущаю его тёплое дыхание и лёгкий поцелуй — слишком интимно, чтобы это был просто жест прощания. По коже — рябь мурашек, и почему-то хочется задержать его рядом чуть дольше.

Когда он наконец отпускает мою руку и отступает, я мысленно сдерживаю себя, чтобы не сделать шаг за ним.

Кажется, я серьезно влипла.

— Завтра в десять за тобой заедет Алексей, будь готова.

Он задерживает на мне взгляд, будто хочет сказать что-то ещё, даже чуть приоткрывает губы… но в итоге просто кивает, разворачивается и садится обратно в машину.

Я провожаю взглядом машину, ощущая на запястье фантомное клеймо, которое только что оставил мне Ник. И что-то мне подсказывает, что в скором времени на моей коже не останется ни одного не заклейменного участка кожи.

Едва прикрыв входную дверь, слышу негромкую музыку, доносящуюся с кухни, и запах только что заваренного чая. Катя сидит за столом, уткнувшись в телефон, но как только я появляюсь в дверном проёме, тут же поднимает голову и бросает короткое, немного усталое:

— Привет, как вечер?

— Привет, хорошо. Вот к чаю, — отвечаю я, ставя на стол пакет с пирожными, стараясь придать голосу бодрости, но чувствую, что голос дрожит.

— Где была?

— Гуляла… — говорю, сразу попадая под её внимательный, изучающий взгляд.

— С кем?

Я не отвечаю сразу, ком в горле становится почти физическим. Вдруг остро понимаю, что не знаю, хочу ли делиться с Катей ни о том, с кем была, ни уж тем более — на что согласилась. Что у меня на карте появился миллион и что я согласилась на денежные отношения.

Катя хмыкает, медленно поднимается, без слов наполняет две кружки чаем и ставит одну передо мной. Садится напротив, опирается локтями на стол, взгляд не осуждающий, но и не дающий шанса отвертеться.

— Я думала, что у нас нет секретов друг от друга, — тихо произносит она, в словах то ли укор, то ли тоска.

— Катя, я просто… Я не знаю, как… — выдыхаю, чувствуя, что любые слова сейчас кажутся беспомощными и ненужными. Все мысли путаются, а фразы застревают где-то в горле и не хотят вырываться наружу.

— Скажи как есть, и всё, — не отпускает она. — Я видела, с кем ты приехала. Ты согласилась встречаться с Янковским?

Я не сразу отвечаю. Смотрю куда‑то в чашку, будто ищу хоть какую‑то опору.

— Да, Кать… И чувствую себя теперь… паршиво, продажной, — выдыхаю, едва слышно, буквально оседая на табуретку.

Чувствую, как слёзы подступают к глазам, и пытаюсь их сдержать, но выходит плохо: одна, и другая, скатываются по щекам, покалывая кожу ледяными дорожками.

В этот момент меня полностью накрывает — впервые осознаю всю глубину того решения, на которое только что пошла. Всё, что казалось игрой, теперь вдруг оказалось пугающей, неожиданно реальностью.

Катя обходит стол и мягко обнимает меня, укладывая мою голову себе на грудь, ласково поглаживает по волосам, будто старается унять мою накатывающуюся истерику.

— Ника, ты не продажная, ты просто запуталась, — тихо говорит она, её голос спокойный, глубокий, успокаивающий. — Но скоро всё распутается. Вот увидишь.

— Он хочет спать со мной и содержать. Никакой, блин, романтики! — сквозь всхлип выдавливаю я, чувствуя, как дрожь и обида вновь подступают к горлу.

Глава 13

Сегодня мы встретились с Янковским меня прямо в холле высотки — у стеклянных стен, где ослепительно отражается солнце и мерцает бешеный поток города.

Он кажется совершенно спокойным и собранным, и его сдержанная уверенность сбивает меня с толку. Я непроизвольно выпрямляюсь, пытаюсь выглядеть увереннее, хотя внутри всё равно слегка дрожит — от волнения до кончиков пальцев.

— Привет, — произносит он коротко.

Я же ловлю себя на мысли, что не знаю, как правильно его встретить здесь — обнять, поцеловать в щёку или просто кивнуть.

— Привет, — выдыхаю почти шёпотом, чувствуя, как у меня от волнения бешено стучит сердце.

Ник внимательно оглядывает меня с ног до головы.

Сегодня на мне чёрная майка на тонких бретельках и длинная джинсовая юбка с разрезом до середины бедра. Я вижу, как его взгляд на секунду задерживается на моих ногах, и пока он разглядывает меня, я невольно осматриваю его в ответ. На нем белая рубашка, чёрные брюки, на правой руке дорогие часы, а на левой — кожаные плетёные браслеты. Эти браслеты странно контрастируют с его сдержанной, почти деловой внешностью, и я удивляюсь этой детали.

Но Ник, не давая мне слишком надолго задуматься о нём, уже поворачивается к лифту:

— Пойдём. Покажу тебе квартиру.

Лифт медленно ползёт вверх, и с каждым этажом моя неуверенность только нарастает.

Тишина между нами становится почти ощутимой. Мне хочется заговорить первой, но все слова словно застревают в горле, и я не решаюсь их произнести. Краем глаза ловлю прямой профиль Янковского: выразительные скулы, чёткая линия кадыка, сдержанные губы.

Интересно, они мягкие при поцелуе?

Эта мысль вспыхивает так внезапно, что я сама себя пугаюсь — и, кажется, щёки начинают заметно гореть.

— Долго выбирал? — спрашиваю наконец, чтобы хоть как-то заполнить пространство и не думать о чертовых поцелуях.

Ник пожимает плечами:

— Не особо. Я точно знал, что мне нужно светлое пространство и высокий этаж. Всё остальное — детали. Если тебе не зайдёт — подберём что-то другое…

Лифт дёргается на восемнадцатом этаже, двери плавно раскрываются.

Никита пропускает меня вперёд, и когда я делаю шаг, его ладонь вдруг ложится мне на поясницу — неожиданно мягко и уверенно. От этого прикосновения меня словно на мгновение парализует: всё внутри вздрагивает, сердце начинает стучать так громко, что кажется, этот ритм вот-вот станет слышен снаружи, отдаваясь звонкой вибрацией в ушах.

— Ника, расслабься, — усмехается он, но без издёвки. Ему просто очевидна моя скованность. — Обещаю, ничего непредсказуемого не произойдет. По крайней мере, в ближайшие полчаса.

Я чуть смеюсь, но внутри всё равно поднимается волна смущения.

Между нами будто висит плотное, ощутимое напряжение: слишком много воздуха заряжено молчанием, слишком много нервных ощущений.

Я снова ловлю себя на том, что постоянно смотрю под ноги, избегая встречаться с ним взглядом.

На этаже всего четыре квартиры. Янковский открывает дверь в ту, что напротив лифта. Замок срабатывает с глухим щелчком — и мы входим в просторный холл.

— Смотри, — предлагает Ник, пропуская меня вперёд, не мешая пройти, — хочешь сразу на кухню или сначала в спальню?

Я улавливаю в этом вопросе поддразнивание, но тоже чувствую запоздалую теплоту:

— Лучше сначала просто осмотрюсь, ладно? У меня слегка кружится голова от высоты.

Он кивает.

Я обхожу квартиру неспешным шагом, осматривая светлую кухню с гостиной, где солнце льётся потоками через панорамные окна, замечаю уютный балкон с парой стульев и подушками, ловлю отблеск города в стенах гостиной.

Я изо всех сил стараюсь не показать, как сильно меня поражает роскошь и масштаб перемен, но внутри всё равно растёт тревожное волнение — неужели я теперь действительно здесь буду жить?

В спальне взгляд застревает на широкой кровати с мягким высоким изголовьем и идеально выглаженным бельём. Сердце с силой бьётся, пока я представляю, как именно эти стены будут хранить не просто мой сон, а сцены близости — всё то, что между мной и Ником останется за этими дверями.

Появляется напряжённая, почти электрическая пауза.

— Здесь… красиво, — наконец выдавливаю я сжатым голосом, чтобы заполнить эту молчаливую паузу.

— Главное, чтобы тебе было в ней удобно, — спокойно отвечает Ник. — Вся остальная мебель, техника, даже цвет стен — всё это можно поменять. Если хочешь.

Я ощущаю его неподвижное присутствие за спиной. Всё тело откликается на его близость — улавливает его запах, тепло, какую‑то особую мужскую энергию, от которой мурашки бегут по коже.

— А если бы я сказала, что мне не нравится? Ты бы действительно снимал другую?

— Конечно, — отвечает он без тени сомнения. — Я хочу, чтобы ты чувствовала себя здесь как дома. И если это не тот дом — дальше ищем твой вариант. Для меня это не вопрос принципа или упрямства.

Я ещё раз прохожу по квартире. Рассматриваю плитку в ванной, белый гарнитур на кухне, уютный диван в гостиной, шикарную кровать в спальне. Но больше всего меня завораживают окна — огромные, открывающие такой вид, что кажется, будто вся Москва лежит у моих ног. Это настоящее волшебство, от которого захватывает дух.

— Мне нравится эта квартира, — наконец произношу свое окончательное решение. — Я могу представить себя здесь.

— Отлично, — кивает Ник с лёгкой, настоящей улыбкой. — Тогда всё решено.

Ник смотрит на часы.

— Нам нужно выезжать, — говорит он буднично. — Запись в клинику через полчаса.

Я быстро оглядываюсь по сторонам в последний раз и неожиданно для себя улыбаюсь. Кажется я все-таки попала в сказку.

Глава 14

В клинику мы едем на чёрном внедорожнике Никиты.

Без водителя.

Сегодня Янковский сам за рулём, внимательно следит за дорогой и молчит.

Я тоже не спешу нарушить тишину.

Смотрю в окно, ощущая, будто проваливаюсь в воспоминания — будто вдруг времени становится чуть больше.

Это случилось в конце марта, уже почти на грани межсезонья. Тогда я почему-то решила пойти в универ без шапки: утро казалось тёплым, но днём налетел резкий холодный ветер со снегом. Перчатки я забыла в другой куртке, поэтому, когда стояла на автобусной остановке в одном демисезонном пальто — без шапки, шарфа и перчаток — мне нестерпимо хотелось поскорее попасть в общежитие.

До общаги было всего две остановки, и обычно, если было теплее и снег не валил хлопьями, я шла пешком. Но в тот день зябко ежилась на пронизывающем ветру, надеясь, что автобус вот-вот подойдёт. И тут к остановке медленно подъехала машина — тёмно-синяя Subaru, которую я уже раньше видела на парковке у универа. За рулём был Никита Янковский.

Он опустил стекло и, даже не выходя из салона, спокойно позвал меня по имени. Я помню тот короткий взгляд, в нём не было ни вызова, ни особой приветливости — только уверенность, слегка усталая, чуть ироничная. Он открыл для меня дверь. Абсолютно просто, без лишних слов.

Я не стала ломаться, потому что замёрзла так, что пальцы не гнулись. В тот момент моё желание согреться пересилило любые сомнения — и в подсознании осталась лёгкая благодарность, чуть неловкая и потому очень настоящая.

Я знала Ника по общей компании. Он был хорошим знакомым Глеба, а Макаров уже тогда начал за мной ухаживать. Несколько раз приглашал погулять после пар, ходили вместе в кафе, и на Восьмое марта он подарил мне букет тюльпанов. С ним мне было легко — совсем не то, что с его молчаливым другом Янковским, который менял девчонок быстрее, чем я успевала запомнить их имена, и всегда держался особняком, как будто никто из нас ему был неинтересен по-настоящему.

— В общагу? — спросил Ник, и в этот момент в его голосе почти не было слышно эмоций.

— Да, — кивнула я, чувствуя, как в машине становилось чуть теплее, но внутри всё равно осталась настороженность.

Дорога до общежития заняла не больше пяти минут. Ник припарковался чуть дальше крыльца, но замки на дверях так и не щёлкнули. Я повернулась к нему всем корпусом и вопросительно приподняла бровь — почему не отпускает?

— Спасибо, что довёз меня, — наконец решилась поблагодарить, не зная, что ещё сказать.

— Ника, что у вас с Макаровым? — прямо спросил он, неожиданно пронзая меня взглядом.

Я растерянно заморгала — такого вопроса совсем не ожидала.

Честно говоря, я и представить не могла, что когда-нибудь останусь наедине с Никитой Янковским.

— А что? — уклонилась от прямого ответа, будто проверяя границу дозволенного.

— Он тебе не пара, — спокойно, даже немного жёстко поджав губы, произнес Никита.

Его голубые глаза смотрели в меня пристально, как будто пытались разглядеть что-то под самой кожей.

— А кто мне пара, ты что ли? — вдруг вырвалось у меня, почти непроизвольно.

И тут же стало не по себе, потому что он прищурил глаза, а кадык нервно дёрнулся на его шее.

Атмосфера в салоне стала плотнее, чем воздух на улице перед метелью.

— А если и так, Ника, — произнёс он медленно, не отводя взгляда.

— Открой двери, Никита, — попросила я так же тихо, не отводя взгляда, будто между нами договор, смысл которого я ещё и сама себе не могла объяснить. — Пожалуйста.

Ник нажал кнопку разблокировки дверей, и только я услышала привычный щелчок, сразу дёрнула за ручку и, не оглядываясь и не прощаясь, выскочила из машины. Мне хотелось как можно быстрее уйти — прочь от странной плотности его взгляда.

Я не успела пройти и двух шагов, когда позади хлопнула дверца машины. Через секунду крепкая мужская рука неожиданно вцепилась мне в плечо, развернула, и я тут же уткнулась в твёрдую грудь Ника. На нём был только тонкий чёрный пуловер, и я, словно загипнотизированная, смотрела на то, как он тяжело дышит — выдохи становились белым паром в морозном воздухе.

— Отпусти, — наконец выдавила, но он только сильнее прижал меня к себе, не позволяя шагнуть назад.

— Не хочу отпускать. Хочу, чтобы ты была моей, — его голос прозвучал глухо, почти хрипло. — Подарю, что закончишь, а не каких-то жалких пять тюльпанов.

В этот момент меня внутри будто переклинило.

Он, правда думал, что я такая, как остальные девчонки? Что ради нового айфона или пары дорогих кроссовок буду вещаться на него и висеть на его шее при всех в коридорах универа?

— Я не продаюсь, Янковский, — ответила сперва тихо, отводя взгляд, затем сделала глубокий вдох и сказала уже твёрже: — К тому же, я встречаюсь с Глебом. И если ты ему друг, не должен больше так смотреть на меня.

Никита несколько секунд моргал, словно осмысливая сказанное, а потом вдруг резко наклонился и поцеловал меня — сбивчиво, выдыхая мне в губы, чувствуя, как я старалась уйти от этого поцелуя. Когда он попытался углубить поцелуй, я резко отстранилась и демонстративно вытерла губы тыльной стороной ладони.

— С ума сошёл, Янковский! — резко бросила. — Я же сказала, у меня есть другой.

В его глазах вспыхнула злость, и он резко отпустил меня, что я отшатнулась. Сделал несколько ещё пару шагов назад и криво усмехнулся:

— Я понял, Ника. С милым и рай в шалаше, — произнес с холодной усмешкой, а потом развернулся ко мне спиной и ушёл к своей машине.

Я смотрела ему вслед несколько секунд, не зная, что чувствовать.

На следующий день я сама позвонила Глебу по телефону и позвала в кафе, а ещё через день мы стали официально парой. После этого Никита больше не смотрел в мою сторону, будто ничего никогда и не было между нами.

Глава 15

Клиника частная — светлая, современная, без привычной больничной суеты. Мои данные оформляют всего за пару минут, так что времени осмотреться или действительно понервничать у меня даже не остаётся. Всё происходит так быстро и чётко, что меня почти сразу провожают к двери смотрового кабинета.

Никита остаётся ждать меня в коридоре — устроился в мягком кресле, уткнувшись в телефон. Его внешнее спокойствие почему-то немного передаётся и мне.

Врач — женщина лет сорока, у неё спокойный, чёткий голос и внимательные глаза. За считанные минуты она располагает меня к себе настолько, что я перестаю стесняться и спокойно соглашаюсь на предложенный вариант — гормональные инъекции. Рационально, удобно, только один укол раз в два месяца, и ничего больше не нужно держать в голове.

Я ощущаю двойственное чувство: одновременно облегчение и лёгкую растерянность от того, как спокойно и даже буднично решаются вопросы, бывшие ещё недавно чем-то очень личным и щекотливым.

Дальше — привычная медицинская рутина: кровь, мазки, заполнение форм и стандартные вопросы. Всё неожиданно спокойно, строго по «взрослому» сценарию.

Доктор терпеливо объясняет дальнейший порядок, выписывает мне рецепт. Я киваю — и она, встретившись со мной взглядом, улыбается с профессиональной теплой заботой, просит расслабиться, а сама тем временем тут же ставит мне первый укол.

Когда выхожу в коридор, Никита уже поднимается мне навстречу, убирает телефон в карман и смотрит чуть вопросительно:

— Всё хорошо?

Я киваю, чувствуя внутри легкую усталость и чуть сбившееся дыхание.

— Результаты анализов будут завтра, пришлют на электронную почту. Мне поставили гормональный укол — на восемь недель, — произношу, стараясь говорить ровно и спокойно.

— Понятно, — коротко отвечает Никита. — Свои анализы я тоже тебе отправлю на почту.

Я согласно киваю. В этот момент впервые по-настоящему чувствую, что нас тут двое и всё происходит по правилам, которые по-настоящему касаются обоих.

Но вместе с этим внутри возникает лёгкое, неприятное, зудящее любопытство: всегда ли у него всё так выверено и чётко с девушками?

Анализы, контрацепция, эта деловая собранность — или такой сценарий специально для меня?

И сколько вообще у него было таких, как я?..

— Поехали, — обрывает мои мысли Янковский, и его спокойный голос возвращает меня к реальности.

В машине, когда мы отъезжаем от клиники, Ник бросает на меня быстрый взгляд и произносит:

— Я уже подал заявление на твой загранпаспорт. Всё оформлено, тебе останется просто забрать, когда будет готово. Не хочу, чтобы у тебя внезапно всплыли бумажные хлопоты — пусть всё будет максимально просто и удобно.

— Спасибо, — выдыхаю я с лёгкой улыбкой, удивляясь самой себе, как много для меня сейчас значат его такие конкретные действия.

Раньше такие поступки показались бы странными и, может, даже излишними, а теперь даются с удивительным ощущением опоры.

— Сейчас отвезу тебя домой, — продолжает он, взгляд и тон всё такой же спокойный, но уже чуть мягче. — Соберёшь всё самое необходимое на пару дней, что тебе понадобится в новой квартире. Потом мне нужно будет ненадолго уехать по делам, но вечером я вернусь. Хочу провести эту ночь вместе, если ты не против.

Какой же всё-таки он жук.

Если я не против…

А если против, то не приедет?

Выбор без выбора.

Поэтому я отвечаю просто:

— Хорошо.

Дома всё кажется каким-то уменьшившимся, тусклым и неожиданно громким — будто стены сжались, а предметы стали чужими. Катя сидит на кухне, но не с чаем и книгой, как обычно, а снимает бьюти-видео: перед ней аккуратно разложены кисти, она сосредоточенно объясняет в камеру технику растушёвки теней, время от времени набирая цвет и проводя пушистой кистью по тыльной стороне ладони. Свет кольцевой лампы делает её лицо чётким, чуть строгим, будто не осталось ничего от обычной домашней Кати.

Я стараюсь пройти коридор максимально бесшумно, стараясь быть гостьей в собственной квартире, — не хочу мешать, не хочу чужих расспросов. Но Катя всё равно замечает меня боковым зрением — глазами она всё видит, даже если делает вид, что очень увлечена работой.

В своей комнате я начинаю собирать сумку: косметику, зарядку, паспорт, пару любимых футболок, джинсы, нижнее бельё. Всё привычное вдруг кажется ненужным и даже немного лишним, как будто я не просто уезжаю к Никите, а окончательно прощаюсь с прежней жизнью.

Когда Катя заканчивает запись, выкладывает кисти в банку, она появляется в дверях и пару секунд просто молчит, внимательно на меня смотрит. В её взгляде — сдержанное удивление, тревога и что-то очень доброе, родное.

— Ты куда собралась? — спрашивает она наконец.

— Никита для меня квартиру снял, — отвечаю почти шёпотом, чувствуя, как голос предательски дрожит. На языке становится сухо.

— Оу... — только и может выдохнуть Катя, долгим взглядом словно читая меня насквозь.

— Я буду платить свою часть за квартиру и дальше, — спешу добавить, пытаясь сгладить неловкость. — Но если решишь искать кого-то на подселение, я не обижусь.

Катя лишь отмахивается, подходит и садится рядом, её взгляд становится неожиданно тёплым и серьёзным.

— Да брось эти подселения… Только не теряйся, ладно? Помни, я всегда на связи. И вообще, после твоей защиты у нас столик забронирован — так что даже не думай пропасть, иначе найду и вытащу за уши.

У меня на лице появляется улыбка. Я обнимаю Катю крепко:

— Ты тоже не исчезай, ладно?

— Не дождёшься, — отстраняется и подмигивает она своей привычной дерзостью, и мне действительно становится чуть легче.

В этот момент я понимаю, что, несмотря на перемены, кое-что в моей жизни останется неизменным. Н

Позже, когда всё уже почти уложено и готово, а на часах показывает шесть вечера, приходит сообщение от Янковского:

"Буду у тебя в течение часа"

Я быстро набираю в ответ:

Глава 16

По дороге к квартире Янковский неожиданно заезжает в супермаркет, и мы, словно настоящая семейная пара, катим по залу большую тележку.

Всё это кажется мне почти карикатурным — мы ведь не пара, и вся эта сценка будто из какой-то дешёвой постановки.

Мне даже неловко от своей роли, от этого притворства, и я ловлю себя на том, что периодически поглядываю на него, чтобы убедиться, не замечает ли он моей скованности.

Но он словно этого не замечает — или, может быть, просто делает вид.

Впрочем, кажется, что Янковский и правда получает удовольствие от самого процесса. Он так спокойно и увлечённо разбирается с корзиной, словно ему доставляет радость сам поход за продуктами. Продуктовый шопоголик. Кто бы мог подумать...

Ник берёт всё подряд: фрукты, овощи, свежий багет, пасту, сыр, мороженое, тёмный шоколад, несколько видов пива — и ни разу даже не смотрит на ценники. Он просто без раздумий берёт то, что нравится, кладёт в корзину уверенной, быстрой рукой.

Его движения точные, хозяйские, и в этом спокойствии есть что-то притягательное.

Я же автоматически проверяю каждую его покупку: переворачиваю упаковки, ищу дату изготовления и срок годности. Это старая привычка, и замечаю, как Ник подмечает это, мельком смотрит на меня и чуть улыбается уголками губ — без насмешки, скорее с какой-то тихой, взрослой терпимостью.

К тому моменту, как мы наконец расплачиваемся, я понимаю: еды тут хватит как минимум на неделю, если не больше. Багажник машины плотно забит пакетами, а мой небольшой чемодан как-то сиротливо разместился сбоку.

Когда собираемся заносить все в квартиру, мне кажется, что у нас банально не хватит рук.

Ник без суеты берёт два самых тяжёлых пакета и даже не позволяет мне подумать о помощи.

— Остальное принесу за второй заход, — коротко бросает он, как будто спрашивать не надо — всё уже решено.

Войдя в квартиру, я на мгновение замираю на пороге: солнечные лучи через огромные панорамные окна раскатываются по полу, закат окрашивает стены и мебель в нежные розово-оранжевые оттенки. Красота окружающего почти сбивает с ног, и я на секунду забываю обо всём, просто вдыхаю это новое пространство, где ещё нет ничего привычного.

— Очень красиво, — вырывается у меня чуть тише, чем обычно.

Я не уверена, услышал ли Никита мой восторг, или это осталось разговором с самой собой.

— Да, — спокойно, но с короткой улыбкой отвечает Ник. В этот момент в его взгляде мелькает одобрение, но он тут же возвращается к привычной деловитости: — Ладно, я спущусь за остальными. А ты пока переодевайся, размещайся.

Я киваю, удерживая чемодан, и быстро разуваюсь.

Янковский уходит, оставляя меня одну.

В квартире становится особенно тихо — такой тишины даже немного страшно.

Я стою у двери, около минуты просто смотрю, как на Москву медленно опускается оранжевый закат; город растворяется в золотистом дыму, и кажется, дышит вместе со мной. Пока я ещё не чувствую себя здесь хозяйкой — скорее, странной гостьей внутри чужого красивого мира. Но это не мешает мне, чуть поколебавшись, стянуть сандалии и босиком пройти по прохладному полу в спальню, катя за собой чемодан.

Стараюсь не отрицать происходящее, принимаю новую реальность так, как она есть.

Я переодеваюсь в лёгкое, но довольно простое платье нежно-розового цвета на тонких бретелях, которое достигает лишь середины бедра. Волосы собираю в высокий хвост, с оставленными прядями возле лица. Не знаю почему, но я не хочу строить из себя ту, кем не являюсь. Да у меня нет даже кружевного белья! Лишь удобное бесшовное или простое хлопковое.

В просторной гардеробной мои вещи занимают от силы одну пятую часть — мне вдруг становится даже немного неловко. Но лишь немного.

Когда выхожу из гардеробной, понимаю, что Ник уже вернулся, и уже во всю хлопает кухонными шкафами, что-то ставит на стол, шумит под струёй воды — всё в этот момент кажется таким домашним и нереальным. Вдруг начинает играть музыка — умная колонка наполняет квартиру спокойной, лёгкой мелодией. Не хватает только свечей для полного антуража, усмехаюсь про себя, словно хочу разрядить собственное волнение этой ироничной мыслью.

Потому что романтика и Янковский никак не стыкуются в моей голове — слишком не про него все эти штампы, свечи и ужины при луне.

Но вот он Ник, с закатанными до локтя рукавами рубашки, ловко нарезает помидоры на разделочной доске. У него длинные сильные пальцы, кожа с бронзовым загаром и выделяющиеся вены — красивые, уверенные руки. Он двигается легко и уверенно, и что самое интересное, гармонично.

Это завораживает.

Поэтому я просто останавливаюсь на месте, чтобы несколько секунд просто полюбоваться этим моментом.

Но долго оставаться незамеченной мне не удаётся — Янковский, словно почувствовав моё присутствие, поднимает голову и ловит мой взгляд.

Между нами на секунду повисает плотная, электрическая пауза.

Его глаза скользят сначала по моему лицу, а потом быстро, ни капли не стесняясь, отмечают длину платья, линии тела, то, как ткань мягко ложится на бёдра.

Мне становится жарко, щёки мгновенно заливаются румянцем, грудь предательски реагирует на его взгляд — я ощущаю, соски становятся чувствительнее, и понимаю: дело совсем не в кондиционере.

Я ловлю себя на странном, почти смущающем желании нравиться ему именно такой, здесь и сейчас. Для чего это мне, я пока не понимаю, но внутри всё начинает тихо стремиться к этой точке невидимого притяжения между нами.

Глава 17

— Помочь? — неуверенно предлагаю, делая шаг ближе и уводя руки за спину, чтобы спрятать дрожь в пальцах.

— Только если ты умеешь делать салат, — отвечает Ник с лёгкой усмешкой, и его взгляд скользит по моим босым ступням, задерживаясь чуть дольше, чем нужно.

От этого по телу пробегает теплая волна, но вместе с ней — лёгкое раздражение: неужели он считает меня настолько беспомощной, что я и с салатом не справлюсь?

— Вообще-то, я умею готовить, — огрызаюсь чуть острее, чем хотела бы, почти с вызовом. Ответом на это получаю неожиданную, очень тёплую и открытую улыбку.

Она у него, правда, редкая — сразу настоящая, искренняя, будто на секунду опускает все барьеры. Ловлю себя на мысли, что вообще не помню, чтобы он так улыбался, не говоря уже о том, чтобы смеялся всерьёз. Почему-то, вдруг очень хочется увидеть эту сторону его натуры. Интересно, какой у него смех — низкий, заразительный или тихий? Возможно, когда-нибудь я и услышу его смех…

Пока эти мысли крутятся у меня в голове, я беру помытые овощи, пару веточек свежей петрушки и начинаю неспешно нарезать. Делаю это аккуратно, возможно, медленнее чем обычно, словно растягиваю это простое удовольствие — и очень остро ощущаю, как Ник периодически смотрит на меня, а внутри всё отзывается лёгкой, приятной неловкостью.

— У тебя есть любимое блюдо? — вдруг спрашивает он всё с той же тёплой улыбкой.

— Лучше спроси, что я не люблю, — сразу отвечаю я, улыбаясь краем губ.

— Ну и что же? — Ник заинтересованно смотрит, чуть наклонившись ко мне.

— Терпеть не могу тушёную капусту, кильку в томатном соусе и… варёный лук, — перечисляю с театральной гримасой, чтобы разрядить разговор.

— Интересный набор, — смеётся он негромко.

Он смеётся! Вот это да… Я впервые слышу этот звук — спокойный, настоящий, чуть глубокий. На лице появляется ответная улыбка.

— А у тебя? — бросаю в ответ, видя как из его голоса исчезла прежняя формальность.

— Если вкусно приготовлено — могу съесть что угодно. Но больше всего люблю пасту.

— Макароны, значит, — дразню я, прищурив глаза.

— Пасту, — настаивает он с улыбкой в голосе.

— Ну, ладно-ладно, но для меня это всё равно макароны, — не сдаюсь, и он хмыкает, чуть мотнув головой.

Такое ощущение, что этим коротким блиц-опросом мы сбрасываем часть напряжения — в комнате становится легче дышать.

Но при этом я всё ещё остро ощущаю на себе его взгляд, как будто каждая открытая часть моей кожи — плечи, бёдра, даже мочки ушей — становятся чувствительнее.

Я поднимаю глаза и смотрю на то, как он двигает нож — уверенно и точно, словно это его привычное дело.

— Ты, смотрю, неплохо справляешься с ножом, — замечаю с интересом, и на секунду снова задерживаю взгляд на его сильных руках.

— Моя мама построила свой ресторанный бизнес с нуля. Начинала поваром в обычной школьной столовой, — отвечает спокойно, не отрываясь от разделки. — Я всё время был где-то рядом, так что с голоду не умру точно.

— А твой отец? — спрашиваю, добавляя нарезанные овощи в большую миску.

— Нефтяник, — коротко говорит Ник, и с сосредоточенным видом бросает в кипящую воду спагетти.

Я улыбаюсь, чуть приподнимая бровь:

— А ты кто тогда? — почти поддразниваю.

— Я подмастерье, — отвечает он с полуулыбкой, чуть иронично, даже подмигивает, и впервые за весь вечер между нами пробегает настоящая лёгкая волна.

— У мамы или у папы? — не могу не пошутить, и в этот момент напряжение, кажется, рассеивается окончательно.

— У всех понемногу, — усмехается он.

Улыбаюсь в ответ. Я ведь точно помню, что он учился на горно-нефтяном, и выбор, скорее всего, был определён заранее.

— А чем занимаются твои родители? — вдруг интересуется Ник, склонив голову, внимательно наблюдая за мной.

— Мама учитель истории и обществознания, — с лёгкой улыбкой отвечаю я, чувствуя какую-то тихую гордость.

— Поэтому юридический, — делает он точное заключение.

— В яблочко. Вот получу диплом — и отправлю ей на стену почёта, — говорю я, и в голосе звучит немного усталой иронии.

— Я так понимаю, что юристом ты не хочешь быть? — смотрит с лёгкой усмешкой.

— Не хочу, — честно признаю.

— А кем хочешь?

— Ещё не решила.

Ник коротко хмыкает, но не комментирует, будто понимает — есть вопросы, которые не требуют обсуждения. Он поворачивается ко мне спиной, помешивает пасту в кастрюле, а я почему-то ловлю себя на том, что просто любуюсь его уверенными, спокойными движениями.

Мой взгляд скользит чуть ниже — на его фигуру: подтянутое тело, классические брюки подчёркивают спортивные бедра, упругие ягодицы. У него тот самый перевёрнутый треугольник, на который нельзя не обратить внимания. Ник довольно высокий — не меньше метра девяноста, и даже мне со своими приличными метр семьдесят пять кажусь себе маленькой. Без каблуков — так точно.

Я никогда особо не думала, что меня будут привлекать мужчины в костюмах. Но, видимо, с возрастом вкусы меняются — или дело в конкретном человеке.

Ловлю себя на мысли, что смотрю на Ника уже чуть иначе. Это не влюблённость, но что-то близкое к симпатии явно зарождается внутри. От этого на душе становится неожиданно тепло — и чуть неловко одновременно.

Трясу головой, пытаясь отогнать лишние мысли, и занимаюсь делом. Аккуратно беру салфетки, расставляю столовые приборы, накрываю на стол.

Когда пытаюсь пройти мимо Никиты, чтобы взять миску с салатом, он неожиданно перехватывает меня за талию. Его рука крепко и уверенно ложится на мою талию, я мгновенно замираю в полуповороте. В этот момент время будто сжимается в одну точку, воздух становится тяжёлым и прозрачно-тёплым, и за секунду до того, как его губы накрывают мои.

Кажется, время и правда останавливается.

Я просто замираю.

Где-то в глубине души я всегда знала, что этот момент рано или поздно наступит, но, когда он действительно случается, я оказываюсь к нему совершенно не готова. Всё внутри сжимается от внезапного ступора. Я не отвечаю на его поцелуй — стою, не двигаюсь, не отталкиваю и не прижимаю его к себе. Кажется, мои руки бессильно висят вдоль тела, и я как будто теряюсь в собственных ощущениях. Их слишком много.

Глава 18

Всё, что случилось минуту назад, до сих пор гудит в ушах. Щёки горят, сердце не может взять свой привычный ритм, а в груди какое-то противное, тянущее чувство — смесь злости, растерянности и желания, о котором не хочется думать.

Я пытаюсь отвлечься: беру со стола салфетки, машинально поправляю вилки, делаю глубокий вдох, стараясь собраться и не выдать всего, что внутри разрывается на части. Но чувствую на себе взгляд Ника. Он спокойно накладывает салат по тарелкам, но на губах у него играет едва заметная, почти насмешливая полуулыбка.

Похоже, он отлично считывает моё внутреннее смятение, и это его не то чтобы смущает — скорее, даже забавляет. Я отворачиваюсь к мойке, чтобы налить воды, и изо всех сил делаю вид, что всё по-старому, ничего особенного не произошло. Но тишина между нами становится практически осязаемой, нависает и тянет, а мысли, казалось бы уже приглушённые, только пуще сбиваются друг на друга.

— Прости, — вдруг тихо бросает Ник, сливая воду из кастрюли с пастой. Голос спокойный, даже чуть мягкий. — Если переборщил… Ты ведь могла оттолкнуть.

— Я… просто не ожидала, — признаюсь, не глядя на него и аккуратно ставлю стакан на стол. — Всё слишком быстро.

Он некоторое время молчит. На кухне слышно только звук воды, когда он наливает себе ещё стакан. Я начинаю натирать сыр, ловя себя на том, что вся напряжённость выходит через эти движения — и всё равно слушаю: не скажет ли он что-то ещё, не попробует ли подойти ближе. Но Ник не лезет, только изредка бросает в мою сторону короткие взгляды, словно даёт мне пространство выдохнуть и прийти в себя.

— Больше не буду тебя так удивлять. По крайней мере — не сейчас, — спокойно говорит он и присаживается за стол напротив.

Я киваю, и внутри становится немного легче: его ровный тон возвращает ощущение привычной стабильности, делает всё менее болезненно острым.

Он раскладывает пасту по тарелкам, а я посыпаю сверху натёртым сыром, украшаю половинками помидоров черри и листьями базилика — получается красиво и даже празднично. На секунду между нами возникает ощущение настоящей слаженности, как будто мы давно уже делали это вместе.

В воздухе всё ещё витает нечто не до конца решённое, но напряжение стало мягче, уступило место тихому ожиданию и доверию. Я больше не уверена, чего именно теперь боюсь: поцелуя — или того, что он не захочет повторить попытку.

— Очень вкусно, — нарушаю я затянувшуюся тишину, и этот обычный комплимент почему-то звучит особенно искренне.

— Спасибо. Но я же не один готовил, — легко отвечает Ник и впервые за вечер вдруг смотрит прямо, открыто, почти тепло.

— Значит, мы молодцы, — пожимаю плечами и улыбаюсь ему в ответ, и впервые за этот вечер искренне ощущаю этот тёплый новый мир для двоих.

Следующие несколько минут мы молча ужинаем, каждый сосредоточен на себе и на еде. Стоит только звякнуть вилкой о край тарелки, как совсем не хочется нарушать это хрупкое спокойствие — но Ник вдруг спрашивает:

— Ника, можно личный вопрос?

Я смотрю на него пристально и киваю:

— Задавай, — стараюсь прозвучать беспечно, хотя внутри всё сжимается от ожидания.

— Ты после Макарова с кем-то встречалась?

От его прямоты немного перехватывает дыхание, но я стараюсь отыграть как можно проще:

— Нет ничего серьёзного, — отвечаю честно. — Так, пару раз сходила на свидания.

— Почему не сложилось?

Я пожимаю плечами, чуть отведя взгляд:

— Потому что прошлые отношения сильно подорвали моё доверие к противоположному полу.

Янковский кивает, как будто такой ответ его вполне устраивает, а может, он просто бережёт мои границы.

— А почему у тебя нет отношений? — вдруг спрашиваю я, смотря ему в глаза.

— Аналогично, — отвечает он ещё короче.

Молчу, ловя на себе странное ощущение недосказанности:

— А можно чуть подробнее?

— Не сегодня, — тихо произносит Ник, и в его голосе чувствуется внутренняя защита, которую не пробить случайным вопросом.

Я опускаю глаза — почему-то его сухой ответ неожиданно больно режет, оставляя после себя не столько пустоту, сколько неприятное жжение внутри.

Он поднимается первым, и я встаю следом. Мы вместе убираем со стола — действуем слаженно, почти без слов, как будто давно привыкли к совместной жизни. Ник неторопливо показывает мне, как пользоваться посудомойкой: где что включать, как правильно расставлять тарелки.

— Вот, ничего сложного, — спокойно объясняет он, бросая мимолётный взгляд через плечо.

— Разберусь, — улыбаюсь я, чувствуя себя в этот момент частью чего-то общего, пусть даже простого.

Закончив с кухней, он говорит:

— Пойду ополоснусь, — говорит он.

Я киваю, машинально поправляю на плечах платье и, когда за ним закрывается дверь в ванную, опускаюсь на край кровати. Не знаю, чем себя занять, поэтому просто сижу и, затаив дыхание, прислушиваюсь к звуку льющейся воды. В голове вдруг всплывает образ: обнажённый Ник в душе, влажные пряди волос прилипают к лбу, капли воды стекают по смуглой коже, а на груди и животе тёмная дорожка. Он кажется абсолютно реальным — и в то же время недоступным, запретным.

Я вздрагиваю, когда дверь ванной резко открывается и появляется Ник — с мокрыми волосами, обёрнутый в белое полотенце, уверенный и немного расслабленный. Его присутствие будто наполняет всю комнату, и я невольно отвожу взгляд.

— Я тоже в душ, — быстро произношу, поднимаясь с кровати, почти убегая от его взгляда в прохладное облако пара.

Ник отходит в сторону, пропуская меня мимо. Я быстро собираю волосы в небрежный пучок, чтобы не намочить их, и встаю под тёплые струи воды. Кажется, я стою под душем целую вечность — моющееся тело отвлекает от мыслей, но вместе с водой никак не смывается напряжение. Мне даже не хочется выходить, ведь за пределами ванной снова пульсирующая реальность.

Наконец осознаю, что прятаться дольше бессмысленно. Выключаю воду, распускаю волосы, прохожусь по ним несколько раз расческой, и некоторое время просто стою, прижимая ладони к лицу, чтобы чуть унять дрожь. Затем, не торопясь, заворачиваюсь в большое полотенце, так и не надевая бельё, понимая, что оно сегодня всё равно будет снято.

Глава 19

Мне снится что-то очень приятное — невесомое, легкое, будто я проваливаюсь в мягкое облако. По телу бегут мурашки от удовольствия, и всё кажется нереальным. Но в какой-то момент ощущение меняется: где-то внизу живота начинает закручиваться новая волна, более глубокая, более мощная, полный вихрь ощущения, который поднимается всё выше.

Я резко распахиваю глаза. Несколько секунд тупо моргаю, пытаясь понять, где я и что вообще происходит, и вдруг ощущаю, как напряжение проносится сквозь всё тело — к мозгу наконец доходит, с кем я делю эту постель и чьи руки в этот самый момент ласково поглаживают мою обнаженную грудь, а потом ускользают всё ниже к животу.

Всё становится слишком явным, настоящим. Ощущаю тепло его ладони, уверенные, но немного ленивые движения по моей коже. Сердце бешено колотится в груди, дыхание становится неровным, запирается где-то между горлом и животом. Я стараюсь лежать совершенно неподвижно, боясь даже шелохнуться, потому что не до конца понимаю, чего же от него хочу — чтобы он убрал руку или, наоборот, чтобы опустил её ещё ниже…

Внутри нарастает странное напряжение.

Ник вдруг негромко шепчет мне на ухо:

— Проснулась, девочка? Не бойся. Я просто тебя немного поласкаю.

Я пытаюсь расслабиться, честно стараюсь отпустить скованность, но тело всё равно сжимается — то ли от смущения, то ли от волнения, то ли от этого остро-будничного мужского спокойствия. Ник прижимается ко мне плотнее, и я вдруг ощущаю у себя на ягодицах его твёрдый член. От этого электрического прикосновения по телу прокатывается целая стая мурашек, будто каждая клетка кожи откликается на него.

Его рука ускользает вниз, уверенно, но нежно раздвигает мои бедра. Ещё секунда — и пальцы касаются моего лобка, медленно и осторожно скользят ниже, находят клитор, начинают мягко и нежно гладить. Я не могу сдержать тихий выдох удовольствия. Всё внутри тянется к его руке, а мысли путаются и медленно тонут в ощущениях — стыд, смущение, и и неожиданное желание.

Но может быть это всё-таки сон? Потому что кажется каким-то сладким наваждением, не происходящим на самом деле.

Моё тело становится невероятно чувствительным и податливым — сейчас оно легко откликается на всё, что делает Ник, готово к любым его движениям.

Я раздвигаю ноги чуть шире, впуская его и позволяя его пальцу скользнуть внутрь. Он входит в меня медленно, проверяя, насколько сильно я его хочу, и от этого чувства возбуждение только нарастает, почти захлёстывает.

— Пиздец, мокренькая, — выдыхает он, будто больше себе, чем мне, и этот короткий откровенный комментарий только ещё сильнее зажигает во мне желание.

И вдруг мне становится совершенно всё равно, что думает об этом Янковский. Я просто хочу, чтобы он продолжал, чтобы тело наконец получило желаемое. Я так давно не испытывала настоящей близости — не одиночного успокоения из-под одеяла, после которого внутри становилось только горше и пустее, а такого, когда чувствуешь себя живой, горячей и нужной.

Я поворачиваю голову, ловлю его пристальный взгляд, в котором сплетается и желание, и одобрение, и чёртово удовольствие. Он проникает в меня ещё одним пальцем, движения становятся резче, сильнее, от этого каждый нерв внутри стонет, а комната наполняется влажными, пошлыми звуками.

Я обхватываю его за плечи, наконец ощущая под пальцами его мягкую, чуть влажную кожу. Сжимаю его крепко, жадно, будто боюсь отпустить, и машинально закидываю ногу поверх его бедра, ближе притягивая к себе, желая быть ближе.

Мы смотрим друг другу в глаза — между нами сейчас не просто похоть, а что-то куда более сложное: смесь страсти, желания и чего-то опасно настоящего, от чего внутри всё сжимается и разгорается одновременно.

С каждым движением становится всё жарче, по коже выступает испарина, дыхание тяжелеет. В какой-то момент Янковский скидывает с нас одеяло, позволяя прохладному воздуху коснуться разгорячённой кожи, от этого я чуть вздрагиваю и даже начинаю дрожать.

Его взгляд теперь прикован туда, где его пальцы двигаются во мне, и я слышу собственные всхлипы, прикусываю нижнюю губу, стараясь сдержать громкий стон — черт возьми, мне с ним по-настоящему хорошо и дико.

Он будто на интуитивном уровне подчиняет моё тело себе, чувствует каждую реакцию, каждое желание. Я жажду большего, всем существом хочу его глубже, ближе, сильнее.

В уголках глаз неожиданно проступает влага — то ли от внутреннего напряжения, то ли от того, что я впервые за долгое время позволяю себе быть настолько открытой, уязвимой.

Я вдруг понимаю абсолютно ясно: я проиграла. Хотела сделать всё без чувств, пыталась быть холодной и отстранённой, контролировать это, оставить всё легкой игрой. Честно хотела не включать сердце. Но, похоже, мне это просто не под силу.

Ник резко, но уверенно переворачивает меня на спину, раздвигая мои бёдра коленом. Я чувствую, что он смотрит внимательно, прожигает взглядом — сначала на грудь, потом на живот, и ниже — туда, где его пальцы продолжают беспорядочно двигаться, вызывая во мне новые волны возбуждения.

— С ума сойти… — выдыхает он, и в голосе явственно слышно восхищение.

Я вижу по его расширенным зрачкам, тяжёлому прерывистому дыханию — ему всё нравится: моё тело, мой запах, мои реакции, все эти звуки. Я бы соврала, если бы сказала, что не чувствую того же самого. Мне тоже всё в нём нравится — его близость, сила, уверенность и жадное желание, с которым он смотрит на меня.

В следующее мгновение он накрывает губами мой сосок, медленно втягивает его в себя, и от этого я резко выгибаюсь дугой, зарываюсь пальцами в его густые, тёплые, чуть влажные волосы и не сдерживаю громкий, требовательный стон. Мои губы уже искусаны до боли, внизу живота жарко и мокро — самый настоящий потоп, который ему явно доставляет удовольствие.

Пальцы Ника скользят во мне, утопая в моей влаге, погружаются легко и ритмично. Он мягко давит на клитор, ведёт по нему кругами — всё нежно, выдержанно, словно специально растягивая это на грани безумия. Затем неожиданно резко входит в меня двумя пальцами сразу и ускоряет темп. И мне хочется узнать, каково это, когда внутри вместо пальцев окажется его член, большой, горячий, твёрдый, с выпуклыми венами и блестящей головкой от возбуждения.

Глава 20

Я иду в душ сразу после Ника. Долго стою под горячими струями, будто надеюсь смыть с себя всё, что накопилось за ночь. Но ни вода, ни попытки прокручивать план на день не позволяют избавиться от ощущений — всё тело до сих пор помнит, как мы оба кончили от прикосновений друг к другу, и память о его руках не отпускает, напротив, будто впиталась в кожу.

Механически намыливаю плечи, смотрю, как капли скатываются по телу, стараясь не думать о деталях, но воспоминания всё равно прорываются. В груди перекатывается странная смесь стыда, восторга и шаткого доверия.

Когда, наконец, выхожу из душа, меня встречает аромат свежего кофе и тостов с кухни. Воздух в квартире стал гуще, будто наполнился событиями прошедшей ночи. Надеваю халат, вытираю волосы полотенцем — кончики мокрых прядей чуть липнут к шее, всё во мне разом становится каким-то обнажённым и никуда не спрятать смущение.

Услышав мои шаги, Никита спокойно зовёт:

— Завтракать идём, пока горячее.

Вхожу на кухню, расслабленная и растерянная одновременно. Ник уже сидит за столом, абсолютно собранный, на лице его нет ни тени тех эмоций, что несколько часов назад были между нами. Я ловлю себя на том, что разглядываю его — и взгляд тут же предаёт меня: щеки тут же заливает смущающий жар, сердце бешено колотится.

Он словно считывает моё состояние и не даёт мне застрять в мыслях. Кивает на кофейник:

— Кофе с молоком или покрепче?

— Сегодня покрепче, — отвечаю чуть тише, чем хотела бы. Мне кажется, он видит каждую мою неловкость.

Он ловко наливает горячий кофе в мою кружку, двигается быстро, по‑домашнему спокойно. Всё бы вернулось в обычный ритм, если бы не этот едва заметный ток между нами.

Беру тост, чувствую хрустящую корочку, тепло и запах масла — такие простые вещи, а переживаются почти как сенсация. Во рту будто сухо от возбуждения и стеснения одновременно.

— Какие у тебя планы на сегодня? — не даёт паузе затянуться Никита, принимается за свой завтрак.

— Нужно поехать в универ, подписать у научного, — отвечаю, стараясь держать голос ровным, хотя внутри ещё дрожит тонкая нить неловкости. — А потом заскочу в шоурум — помогу девочкам с примерками, может, что-то для себя присмотрю. Ну, а вечером…

В этот момент замираю, слова будто повисают между нами. Он смотрит на меня ещё внимательнее; в уголках рта лёгкая улыбка, но взгляд становится мягче, теплее, чем обычно:

— Вечером приготовься быть моей спутницей. — Он кладёт на стол передо мной пластиковую банковскую карту. — Это тебе, пользуйся и не думай о лимите.

Я сглатываю, невольно прикасаюсь к карточке кончиками пальцев — ощущение сюрреальное, одновременно приятно и непривычно. Внутри всё сжимается — от благодарности, смятения и ещё какой-то самой настоящей взрослой ответственности.

— Спасибо, — выдыхаю тихо, и в этот момент впервые с утра чувствую — между нами не только телесная близость, но и что-то большее, растущее на доверии.

После завтрака Ник уезжает по своим делам, а мой день сразу разделяется на новые, ещё непривычные ритуалы. В универе — никакой нервотрёпки: короткий разговор с научным, он даже не смотрит прямо, а мельком через очки, кивает с усталой улыбкой:

— Правки не нужны, только готовься к защите.

Это вроде бы должно радовать, но по-настоящему я успеваю выдохнуть только, когда оказываюсь на улице. Солнышко припекает, город кажется чуть менее враждебным.

Следующий пункт — шоурум. Здесь всё привычно, несмотря на то.что сегодня я применяю образы не съёмок, для личного пользования. Улыбаюсь себе в зеркале, меня очередное платье. Но в итоге останавливаю свой выбор на чёрном корсете с ремешками и юбкой-миди с разрезом по бедру, и новыми босоножками. И за все это получаю очень приятную скидку. Довольная с выбором, возвращаюсь домой и, едва открыв дверь, замечаю сообщение от Никиты:

“Через час заедет водитель.”

И уже почти не нервничаю. Осталась только хорошо знакомая дрожь в животе.

Собираюсь быстро. Делаю макияж чуть смелее, чем обычно, подбираю аксессуары — из тех, что в жизни бы не решилась надеть просто так. Примеряю собранный наряд и в какой-то момент ловлю в зеркале свой взгляд: уверенная, собранная — впервые за долгое время я смотрю на себя и понимаю, что сегодня действительно знаю, чего хочу. И это ощущение невероятно бодрит.

Поездка до места встречи проходит спокойно, почти без мыслей, но с азартным предвкушением.

У входа в ресторан меня встречает Ник. На нём строгий тёмный костюм и белая рубашка. Выглядит Янковский потрясающе. В его глазах проблёскивает ироничный, немного лукавый огонёк. Он делает шаг ко мне — и его рука мягко, но уверенно ложится мне на талию, притягивает чуть ближе.

— Ты сегодня невероятна, — его голос звучит как утверждение, а не любезность, мне приятен его комплимент, который, и вправду, звучит искренне, без намёка на пафос.

Прежде чем я успеваю смутиться, он быстро целует меня в щёку. Это неожиданно тепло, по‑домашнему, и в то же время очень интимно — как будто между нами уже сложился свой маленький ритуал, к которому я ещё только учусь привыкать.

Я беру его под руку, на секунду позволяю себе прижаться ближе и чувствую, как становится спокойнее — теперь я не просто сопровождаю его, я часть происходящего.

Мы вместе заходим внутрь. Ресторан потрясающий: смесь утончённого восточного стиля, высокий потолок, тяжёлые шёлковые занавеси, мягкое золотое освещение, мебель из красного дерева, инкрустации на стенах, полумрак и зеркала, в которых отражаются свет от ламп и золотистые огни. Атмосфера нового заведения мне определенно нравится.

И мне интересно, почему мы здесь, поэтому спрашиваю у Янковского:

— Это ресторан твоей мамы?

— Нет, — отвечает Ник с лёгкой усмешкой, скользя взглядом по залу, переполненному гостями. — Но ты знаешь консультанта, который его запускал.

Я удивлённо приподнимаю брови, и открываю рот, чтобы переспросить, кого он имеет в виду, но в этот момент он крепче сжимает мою талию, не давая мне углубляться в подробности. Этот жест мне кажется собственническим, демонстративным. Я еще не решила, он для меня или скорее для окружающих. Словно Ник хочет показать всем, что я теперь его.

Визуализация 3

Глеб Макаров, 25 лет