ГЛАВА 1
Да, день можно превратить в ночь по одному слову – домашний компьютер-управляющий тут же изменит освещение и картинку в панорамном окне, но никто на свете ещё не придумал, как замедлить ход времени.
На электронных часах, высвечивающих рубиновыми цифрами на потолок – 11.47, а это значит, что у них есть ещё немного времени. Совсем немного, правда.
– Какая же у тебя всё-таки неудобная ванная. – Тина появилась на пороге комнаты в одном полотенце, сушила волосы бесшумным портативным феном.
Лёгкая походка, плавная покатость плеч, сияющие глаза, длинные чёрные волосы. Она была настоящая красавица. Красавица даже без привычного глазу макияжа.
– Сама знаешь, нам больше не положено. – Эд смотрел на неё, улыбаясь с тайной гордостью.
Молодая, красивая, только смотреть и любоваться. Ещё и С-модификация по генному коду. Поэтому у неё и профессия престижная, и статус социальный гораздо выше.
«Почему она встречается с тобой? Почему из множества молодых мужчин штата она встречается именно с тобой? Кто ты сам? Простой оператор компьютера-хирурга! Твоё рождение не позволит тебе подняться выше того, что ты уже имеешь в свои двадцать пять. И квартиру тебе не позволено иметь больше, и зарплата уже достигла потолка».
И всё равно почему-то эта красавица вместо того, чтобы ехать домой после бессонной ночи и тяжёлой смены, предпочитает свидание с ним.
– Какой ты серьёзный. Чему так хмуришься снова? Что такое? На работе что-то не то? – Тина тонко чувствовала его настроение, наклонилась, касаясь губ лёгким поцелуем.
– М-м... Ты сама прелесть. – Эд с улыбкой ответил на эту мимолётную ласку. Он большего хотел, привлёк девушку к себе за плечи, пытаясь удержать в руках. – Не уходи... Не надо... Всё равно рано или поздно все про нас узнают.
– И тогда тебя посадят, дурачок. – Тина легко вывернулась из его рук, придерживая полотенце на груди. – Тебя будут судить, оштрафуют, уволят из клиники – да много чего могут сделать. Да ещё... – она не договорила, отвернулась, подбирая с пола, со спинки кресла разбросанные в спешке вещи. Добавила, немного помолчав: – Вся эта горячка может пройти так же внезапно, как и началась. Сам посуди, меня через месяц направят в столицу, ты останешься здесь... Что будет тогда? Ничего!
– О, Тина... – С протяжным стоном непритворного отчаяния он снова упал головой на одеяло, продолжая лежать поперёк кровати. – Как ты можешь так спокойно говорить об этом? Тогда и я тоже буду просить о переводе... Ты же знаешь, я не смогу без тебя...
– Конечно! Конечно же, ты уже говорил не раз. Помнишь? И я помню... – Тина одёрнула строгую форменную юбку, прямую и очень узкую, глянула на любовника поверх плеча. – Ты такой забавный и такой милый... Такой естественный, вот честно. Не то, что все эти...
Он потянулся к ней для поцелуя при этих словах, рывком приподнимаясь на руках, а она...
– Мне идти пора... – говорит она и отворачивается снова. – Папа Джон в последнее время что-то подозревает. Расспрашивает, где задерживаюсь и почему...
Она провела ладонями сверху вниз по плоскому животику, бросила на Эда лукавый взгляд и отошла ещё дальше, теперь уже к зеркалу.
– Мы встретимся завтра? – Эдвард беспомощно следил глазами за её сборами. Как он не хотел отпускать её, как не хотел.
– Конечно, на пересменке! – бросила Тина с беспечной улыбкой и, прощаясь, послала ему воздушный поцелуй, упорхнула бесшумно.
Со временем они подгадали точно, в полдень в коридоре, в лифте да и на улице никого почти не встретишь. Если только пенсионера на прогулке. Все другие горожане на работе. Обед строго по часам, в 13.00.
Эдвард хотел спать, но ещё больше – есть. И принять душ нужно успеть до работы. И пока «повар» готовил поздний завтрак, включил ТV.
Новости – весь мир, префектура, родной город и его районы – пожалуйста, выбирай, что хочешь, из потока информации. Криминальные новости шли отдельной полосой, и опять в них одно и то же: на след маньяка-убийцы, терроризирующего город, не могут выйти уже второй год.
И за что полиция получает свою зарплату? Что может быть проще, поймать больного извращенца?
В 14.00 Эдвард Стентон, чистый, благоухающий, довольный жизнью, был уже на своём рабочем месте, как один из шести операторов компьютера-хирурга, отвечающих за создание программ всех проводимых на нём операций.
__________________
Сообщение об очередной жертве маньяка с жуткой кличкой «Ночной сокрушитель» поступило на пульт ближайшего полицейского участка в 13.20. Детектив Лора Клеменс и её напарник и помощник Энтони Личевски отбыли на место тут же.
И, конечно же, опоздали. Тело обнаружил совсем случайно уборщик служебных помещений, он вызвал ближайшую патрульную машину, и к приезду детективов место преступления уже успели оцепить и отгородить от любопытных глаз чёрно-оранжевой узкой лентой.
– Он отступает от своего правила, – заметил Тони, на ходу ткнув полицейскому из оцепления свой жетон. Лора только кивнула в ответ на слова напарника.
ГЛАВА 2
Шок от всего произошедшего отпустил его лишь к ночи. Очнувшись в камере предварительного заключения, сидящим на жёсткой неудобной койке, он не сразу понял, где он и как сюда попал.
Огляделся медленным и пустым взглядом по стенам, крашенным унылой блёкло-серой краской. При виде решётки, выходящей в слабоосвещённый коридор, спросил сам себя: «И что теперь? Что делать теперь?»
Увезли его, в чём был, прямо в рабочем халате, забрали из кабинета директора.
Закрыв глаза, Эдвард с усилием попытался заставить себя забыть, как вели его по коридорам клиники, как везли в общем лифте. Наручники на руках, два детектива и ещё один полицейский за спиной для сопровождения. А народ вокруг – врачи, пациенты, медсёстры, знакомые ребята-программисты – жмутся, пропуская их. Кому интересно, кто-то удивлён, и почти всем – страшно. Сути дела не знает никто, но одно присутствие полиции и наручники объясняли многое.
Это всё какая-то ошибка. Тина, живая и здоровая, уходила от него днём. Она обещала встретиться, когда будет заступать на новое дежурство. И всё с ней было хорошо. Почему же тогда сейчас его обвиняют в её смерти? Они сказали, что это он убил её!
Какая чушь? Бред какой-то! Как можно даже подумать о таком?
Да, мы встречались, и это были противозаконные отношения. Но нам было хорошо вместе, и мы всегда знали главное: у этих отношений не могло быть будущего. Несходство генотипов – это, конечно, преступление, но не настолько большое, чтоб в наручниках в участок тащить и совать за решётку.
«К тому же я принимал все меры, чтоб наша связь не привела к беременности. Я каждую неделю, как положено, сам себе делал инъекцию «Парталакса». И Тина, она тоже была осторожна».
Нет, тут точно что-то не то, какая-то случайность или ошибка. Они разберутся завтра с утра, всё объяснят и отпустят. Нашли себе преступника!
«Единственное моё преступление – отношения с девушкой с отличным генотипом. Я и в детстве-то дорогу всегда в положенном месте переходил.»
Нет. Не может быть такого, чтоб не разобрались. Это в наше-то время – и такие ошибки допускать?! Обвинять невиновного!
Пусть Дик разбирается теперь, он отличный адвокат, он быстро всё поймёт и со всем разберётся. Он знает, что нужно делать в подобных случаях. Он сумеет помочь.
Но не Дик Торренс утром навестил Эдварда, за ним сразу же после завтрака пришёл помощник детектива Тони Личевски. Забрал на допрос.
Пока шли через все коридоры мимо камер, мимо постов, пока поднимались по лестнице, полицейский ни на один вопрос не ответил, смотрел с враждебным презрением, приказал служащему из обслуги, когда уходили:
– Халат у него заберите. Пояс, туфли, галстук... Почему ничего не забрали при оформлении?
«Да не собираюсь я себя убивать! – усмехнулся Эдвард. – Вот ещё! Я разберусь тут со всеми вами для начала. Ещё и жалобу подам! Обвинения не предъявляли, адвоката нет до сих пор, и вообще... Какое-то безобразие творится!»
– В чём меня обвиняют, я могу узнать? – спросил первым, усаживаясь на жёсткую металлическую табуретку, ножками намертво привинченную к полу.
Комната для допросов всем видом своим не располагала к приятной беседе, а казалось, нет ничего скучнее и хуже той камеры, в которой пришлось провести всю прошедшую ночь.
– В убийстве, – коротко ответил Личевски, папку с делом он не выпускал из рук, прижимал локтем к боку так, будто знал все подробности и детали дела наизусть. – Вернее, в покушении на убийство. Тебе светит двойное пожизненное. Если потерпевшая Вэлли всё-таки умрёт...
– Так она живая?! Живая, да?! – Подозреваемый Стентон всем телом подался полицейскому навстречу, так обрадовался, так оживился, аж глаза засветились. – Я могу с ней встретиться? Хотя бы только увидеть... Её спасли, да? – Рассмеялся с облегчением. – Слава Богу! А то эти ваши фотографии...
– Давай-ка без болтовни, парень. И без дураков. У меня не так много времени, чтобы тебя слушать. – Неподдельная радость арестованного лишь разозлила Личевски, он еле сдержался, чтоб не треснуть кулаком по столу.
Спокойнее надо, спокойнее. Допрос ведётся по всем правилам. На них двоих сейчас из всех четырёх углов камеры направлены, фиксируется каждое слово, каждое движение. Объясняй потом, почему не сдержался. А вдруг ещё встречный иск или жалоба?
– Я не убивал её и даже не пытался, – заявил Эдвард, наивно полагая, что эти слова помогут избавить его от всех остальных вопросов. – Не было никакого покушения на убийство... по крайней мере, с моей стороны.
– Так, тихо! – Помощник детектива выставил раскрытую ладонь так высоко, что манжет рубашки задрался немного вверх, и стали видны с внутренней стороны запястья белые овальные «зёрнышки» подкожного индикатора генной модификации.
Два их всего, всего два «зерна». Значит, и у него тоже В-тип. Значит, осторожнее надо быть. Это С-тип способен легко контролировать эмоции и имеет полностью подавленную склонность к агрессии. А этот помощник детектива может и ударить в ответ на неосторожно сказанное слово, и ничего ему за это не будет – издержки модификации.
Ричард Торренс! Дикки Торренс! Просто Дик!
Эдвард рад был ему необычайно. Поднялся навстречу своему старому школьному другу. Как хорошо всё-таки, что он сумел найти время.
Они обнялись, искренне радуясь встрече друг с другом. Ещё бы! Хоть и жили в одном городе, а не виделись с прошлого года.
– Ну, как ты?
Эдвард головой покачал сокрушённо, пожаловался:
– Я ничего не понимаю! Они вяжут мне какое-то покушение на убийство... Какое убийство, к чёрту? Я в жизни никого не трогал...
– Да, а в школе ты, помнится, не зря носил кличку Дипломат, – продолжил со смехом Дик. – А всё потому, что предпочитал все ссоры улаживать миром... Рони Глебски помнишь? Он, правда, ни слова не понял из того, что ты ему тогда наболтал, но после стал звать тебя Умником...
«Дик, старина Дик, хоть он остался прежним. Он сможет помочь, он верит, он знает, что ты не при чём».
Эдвард смотрел на него с отчаянной надеждой, почти с любовью, поражался про себя его уверенности, его деловому спокойствию. Красавец в своём дорогом, из натурального волокна, костюме, в белоснежной рубашке с шёлковым, модно повязанным галстуком, он соответствовал своему имиджу, имиджу успешного мужчины и адвоката. В современном мире это иной раз так важно.
Осветлённые крупными прядями волосы, коротко состриженные над ушами и на затылке, быстрые ярко-голубые глаза, белозубая улыбка и отличный загар – всё это нравится женщинам, а среди судей и прокуроров в последние годы, как назло, всё сплошь одни женщины.
– Они у нас ещё попляшут, подожди, – говорил Дик, выкладывая на стол из дипломата какие-то бумаги. – Ордер на твой арест выписан сегодняшним числом – я видел подпись прокурора своими глазами, а привезли тебя в участок вчера, в шестом часу вечера. Они опять думают подтасовать документы... Со мной такое уже случалось, я этого не оставлю безнаказанным...
– Что там Тина? – Эдвард остановил словесный поток друга всего одним неожиданным вопросом. Тот замолк, задумался, сразу поскучнел лицом.
– Ты встречался с ней раньше?
Эдвард в ответ еле заметно кивнул, признаваясь с большой неохотой, добавил:
– Два месяца будет в первых числах... Помнишь, та корпоративная вечеринка?.. Я звонил ещё тебе на следующий день... Отмечали принятие торговой лицензии на «Витатип», новый компонент искусственной крови... Мы в первый раз тогда с ней... оказались рядом как-то... разговорились и... А потом... потом всё как-то само собой пошло... Тина горячкой это называла... говорила, само пройдёт...
Эдвард устало потёр лицо ладонями, лохматя и сгребая назад падающие на лоб волосы.
– Но ведь ты же должен был знать...
– Про наши разные генотипы? Да, знал... Мы знали... Но в тот вечер... Ты же сам знаешь, обычно я не пью... А тут эта лицензия... я в совете представителей... Неудобно было как-то оставаться в стороне... Мы оказались рядом... потом пошли провожать друг друга... а потом... потом... Короче, ты сам всё прекрасно понимаешь...
– Кто-нибудь может засвидетельствовать вашу связь? То, что вы были знакомы до момента преступления?
– Мы были очень осторожны. Сам понимаешь... Это проклятое несоответствие. Если б всё раскрылось, нас судили бы обоих... Хотя, нет, она бы пошла как жертва изнасилования... Преимущественное право женщины и всё такое... Ты из нас двоих адвокат, чего тут объяснять? Ты и сам всё лучше меня понимаешь...
Я принимал «Парталакс» каждую неделю, она не могла забеременеть от меня... Этот неплановый ребёнок, к тому же от меня, он бы всё испортил...
– Вот именно, Эдди, вот именно! – кивнул, соглашаясь, Дик. – На это они и напирают. Это отличный мотив с твоей стороны. Мотив для убийства! И он у тебя есть, очень и очень серьёзный мотив...
– Но я её не трогал! – воскликнул Эдвард, чуть не плача, в таком он был отчаянии. – Боже мой, ведь я же любил её! Любил, понимаешь!
Дик промолчал в ответ на эти слова, стоял у окна, забранного частой решёткой, так, что Эдвард мог видеть его лицо лишь в профиль. Сосредоточенно поджатые губы, затвердевший подбородок, нахмуренный взгляд. Хорошего было мало, судя по всему.
– Эмбрион был мутантом, не способным к самостоятельной жизни. Так и происходит обычно, как мне сказали, при подобной связи. По закону, зачатие такого плода – всё равно, что преднамеренное убийство. Ты должен был понимать это... всю серьёзность... все возможные последствия...
– Но Тину я не убивал! Я её не трогал! Она ушла от меня днём, в 12.00... Она и словом не обмолвилась о беременности...
– А кто подтвердит, что вы встречались до покушения? И у самого у тебя есть алиби?
– Да ничего у меня нет! Ничего! Я всё время был один... – Эдвард глаз не сводил с лица Дика, смотрел на него с надеждой. – Ты просто скажи: ты сможешь мне помочь?
– У них на тебя немного, не паникуй раньше времени, – начал успокаивать его Дик. – Эмбрион случайно уничтожили, твоё отцовство им не доказать. Лучше будет признать вину в незаконной связи, чем судиться из-за покушения на убийство. А попытка имитации – это отягчающие обстоятельства... С таким бороться бесполезно. Тут будет один приговор – «пожизненное».
ГЛАВА 3
Эдвард достаточно хорошо знал своего друга, ещё по тому, как он в комнату толкнулся, как вошёл, понял: Дик в бешенстве. Бросил свой дипломат на стол с оглушительным грохотом, крикнул:
– Я поверил тебе! Сразу же поверил... А ты? Ты... Почему ты не сказал мне всё сразу? Эта стерва... Видел бы ты её лицо, когда она совала мне под нос отчёт об экспертизе... Может быть, ты сам мне всё объяснишь? И без дураков, ради Бога!
– Тебе сказали про эти вещи... – начал Эдвард, но Дик перебил его, крикнул, сверху глядя на друга:
– ТЫ должен был мне рассказать! ТЫ!!! Я выглядел полным идиотом... И я поверил тебе... поверил, что ты не причём. А теперь... теперь мне заново придётся разрабатывать стратегию твоей защиты...
– Но это не моё... Вернее, моё... мои лыжные вещи... Но эти перчатки... И ещё эта кровь... Я и сам ничего не понимаю, Дик. Это не я! Меня подставляет кто-то, и я не знаю, кто... Я не пытался убить Тину. Зачем мне было врать тебе?
– Вот именно, зачем?! – Дик был в бешенстве, сверкал ледяными глазами. Казалось, на него глядя: ещё слово – и он бросит всё, бросит друга и уйдёт, сделает то, о чём предупреждала детектив Клеменс. – Клиент должен быть честен со своим адвокатом. С этого начинается наше сотрудничество.
– Но ведь ты же не бросишь меня? – Эдвард пытался заглянуть ему в лицо, смотрел с отчаянием, с мольбой, как на свою последнюю в жизни надежду. По существу, так оно и было.
– Почему ты такой тупой, Эд? – вопросом на вопрос ответил Дик.
Со своей С-модификацией он довольно легко и быстро победил вспышку внутренней ярости и возмущения. Смотрел сейчас на Эдварда, растерянно кусающего губы, взглядом его сверлил так, будто видел впервые в жизни.
– Ты мог хотя бы уничтожить все улики? – спросил, наконец, очень тихо.
– Ты думаешь, это – я... я пытался убить?! – Изумлению Эдварда не было предела. Он смотрел на Дика Торренса во все глаза, будто моргать разучился. – Ты мне не веришь?
– Эд, ты не первый, кого я защищаю, – со вздохом ответил Торренс. – Иной раз такое приходится выслушивать. И не поверишь, что воспитанный, сердечный с виду человек может быть способен...
– Но я не трогал Тину! Это не я! – перебил его Эдвард возмущённо. – Как ты можешь даже думать так? Мы встречались, да, но я не пытался её убить. И эти вещи... Неужели б мне не хватило ума отправить их в мусоропровод? Я и не думал... понятия не имел... – Помолчал, глядя на собственные руки, лежащие на коленях, добавил чуть слышно, но твёрдо, с упрямством: – Это не я.
Дик смотрел на него, склонив голову к правому плечу. Всегда же знал, Эдвард Стентон не способен на ложь, ещё в школе был таким. Частенько из-за этого в глупые ситуации попадал, бывал наказан взрослыми, осмеян сверстниками и всё равно так и не научился.
Но эти проклятые улики, как быть с ними?
– Что ты там говорил? Кто тебя подставляет?
Эдвард потерянно плечами пожал.
– Я думал сначала, это просто ошибка, но кто-то ведь подкинул эти вещи... Мои вещи. Кто-то взял их сначала, а потом... после всего... подбросил.
– Кто-нибудь имел доступ в твою квартиру? – К Дику снова вернулся деловой тон, цепкость восприятия и глубина мысли. – И ещё, если тебя действительно кто-то очень сильно хочет посадить, то зачем? Кому ты мог помешать? И в чём?
Эдвард снова плечами пожал, протянул:
– Не понимаю ничего. Чушь какая-то. Кому я могу быть нужен? Таких тысячи вокруг... И квартира тоже... Кроме Тины... Код сенсорного замка был кодирован лишь на её и мою руку... А больше кто? Сам дом в собственности Муниципалитета... У меня даже приходящей горничной нет. Я следил за порядком сам. Да и кому там сорить? Каждый день в больнице...
– Думай, Эдди, думай! У тебя ситуация хуже некуда. Ты тянешь на пожизненный срок, даже если девчонка твоя вдруг выздоровеет. Нам нужно предоставить какую-то иную версию, отличную от версии следствия. И эта версия должна быть очень правдоподобной, Эд, очень. Что-то другое, не имитация Сокрушителя... Только не этот вариант.
– Я не знаю. – Эдвард под настойчивым взглядом Торренса терялся всё больше и больше. – Какие тут версии могут быть?
– Думай сам. Судья Тори настроена решительно, и прокурор, эта Гретцен... Я их хорошо знаю, они тебя похоронят. Покушение на женщину, преступная связь между вами, как мотив, и ещё эта беременность... Сам понимаешь, дело получит такую огласку – не отмоешься.
– А залог? Мне сказали, ты вчера узнавал насчёт залога...Ты смог договориться?
– Судья отказала. Ты можешь быть опасен для окружающих...
– О, нет! – выдохнул в отчаянии Эдвард, откидывая назад голову и прикрывая глаза, как будто больно ему было нестерпимо где-то глубоко в сердце.
– Да, Эд. – Дик усмехнулся с горечью. – Знаешь, что она сказала? Ты – хладнокровный убийца, опасный и жестокий ублюдок. – Эдвард на него глаза перевёл, моргнул растерянно и удивлённо. – Да-да, это её слова! Привожу дословно. Только сама она ни тебе, ни, тем более, прессе так никогда не скажет. Судья должен быть беспристрастен. Но с глазу на глаз... Помяни моё слово, тебе ещё и твою В-модификацию припомнят. Способность к агрессии, к убийству себе подобного при высоком уровне интеллекта, ну и всё в том же духе. То, что ты рассчитывал свалить убийство на маньяка... Это с отягчающим, понимаешь...
_________________
– Ваш адвокат сообщил, что вы настаиваете на дознании с глубоким допросом, – заговорила первой Лора Клеменс. – Он уже, кстати, передал прошение о дознании в суд... Но не думаю, что судья Тори даст «добро» на эту процедуру.
Выглядела детектив Клеменс в это утро на все сто, казалась ещё более стройной в тёмно-синем брючном костюме. Волосы, которые она обычно укладывала на голове с помощью зажимов, теперь были распущены почти до плеч гладким каре.
– Вы сегодня отлично выглядите. – Эдвард оставил слова детектива без внимания. – Вы заменили таблетки, как я вам говорил, или дело в другом?
Она оглядела его, сидящего на табурете с наручниками за спиной, внимательным взглядом, будто подвох или скрытый смысл искала в его словах. На комплимент не обратила никакого внимания, будто и не расслышала.
– Вы думаете, ваше дело действительно стоит того, чтобы потратить на него ещё и время, и деньги? Дознание с гипнозом и «Цангипан»?
– Конечно, мисс! – Эдвард коротко хохотнул, чуть вскидывая голову. – Настоящий преступник не найден...
– Вы всё ещё продолжаете упорствовать? – Лора не дала ему договорить, перебила с удивлённой усмешкой. – Улики, мотив, результаты экспертизы – всё говорит против вас, и вы всё равно отказываетесь признать свою вину. Это наглость! Наглость...
– Нет, госпожа! Я всего лишь взываю к справедливости. Я хочу, чтоб меня услышали. Кому, как не мне, знать, что я не виновен?
– Невиновные не сидят в этой комнате в наручниках! Не угрожают агрессивным поведением окружающим! Невиновные не идут под суд!
– Вот именно! Наш суд справедлив, госпожа, и наши граждане-зрители сумеют разобраться во всех деталях этого дела. Так ведь обычно говорят? Вот я и проверю на себе, так ли это. В том, как хорошо работает наша доблестная полиция, я уже убедился...
Лора Клеменс при этом открытом оскорблении только губы поджала, повела подбородком, холодным взглядом обливая Стентона с головы до ног.
– Думаете, я такой дурак? Я не понимаю, отчего вам и вашему напарнику так сильно хочется упечь меня за решётку? Вы второй год этого Сокрушителя ловите – и что толку? Вы добились хоть чего-то? Нет! Нет и нет! Громкий процесс надо мной всем вам нужен, чтоб граждане знали, что вы на своём месте сидите не зря. Не сам Сокрушитель, так его имитатор вполне подойдёт... Конечно, я всё понимаю. Поощрение начальства, ещё одна возможность показаться в новостях... А то про вас уже как-то подзабыли. А тут...
Эдвард не договорил – узкая ладонь впечаталась ему в щеку с такой силой, что зубы лязгнули, прикусывая язык до крови.
– Я с превеликой радостью передам это дело в суд, а потом, если ты выйдешь когда-нибудь, можешь подавать хоть два прошения на дознание.
– Да-а, проще, как вижу, будет найти убийцу самому...
Эдвард, глядя на детектива Клеменс снизу, громко сглотнул несколько раз. Кровь, смешиваясь со слюной, быстро заполняла рот.
– А увидеться с Кристиной Вэлли мне хотя бы позволят?
– Нет! Это всё равно бесполезно. Девушка в коме...
– А если она...
– Нет! Так решили её родители.
– Отчим и мать, которая неделями дома не бывает? Откуда они могут знать, что будет лучше для неё? Может быть, эта встреча поможет ей прийти в себя? Такие случаи в медицинской практике...
– Нет! – Лора не дала Эдварду договорить, ещё и взмахом руки подкрепила своё заявление. – И вообще я не для того настояла на этой встрече с вами, чтоб сейчас выслушивать ваши претензии и желания. У меня всего один вопрос. Вы неплохо изучили повадки маньяка, тщательно подготовились к преступлению... Или, напротив, это был порыв... Я могу понять, в новостях и на криминальных каналах об этом много было сказано. Но откуда вы знали, что Сокрушитель убивает только беременных женщин? Эта информация строго конфиденциальна...
– Интересно, а вы сами как думаете? Вы же детектив, вам и не такие задачки должны быть под силу... Наверняка, вам хотелось бы, чтоб этот Сокрушитель был, как минимум, моим двоюродным братом. А что? Мы каждую неделю на выходные собираемся с ним обсудить подробности каждого нового убийства...
– Хватит ёрничать, Стентон!
– А вы ударьте меня ещё раз! – зло хохотнул Эдвард, выдерживая без всякого страха яростный взгляд детектива Клеменс. – К чему нам дознание? Гипноз? Спецпрепараты? Врачи? А не проще ли позвать сюда своего подручного, этого Личевски? Уверен, у него опыта побольше вашего в выколачивании признания.
– Полегче! – выдохнула сквозь зубы Лора, а потом с презрительной усмешкой добавила: – Мальчишка!
Она почти в два раза старше, эта Лора Клеменс, ей можно это пренебрежение простить, и всё равно обидно.
– Я не убивал, мисс... Вы не того спрашиваете. И с Сокрушителем лично тоже не знаком. Ловите своего маньяка сами, мне нечем вам помочь.
Лора в ответ только плечами повела. Конечно, чего другого было ждать? И от кого? От этого вот паршивца? Он ничего не знает и ничего не может. Ничего! А покушение на беременную женщину в этом случае – простое совпадение. Да, случайность – и ничего больше!
ГЛАВА 4
Август 2078 года выдался неожиданно холодным и сырым. Погоду люди так и не научились контролировать полностью. Море в заливе Ла-Пасифик и раньше-то всегда было беспокойным, а в этот день волны казались просто огромными. И ещё мешал шквальный ветер. Катер до острова добрался лишь к 16 часам.
Новоприбывший заключённый, пока провели все формальности приёмки с переодеванием и выдачей всех положенных ему личных вещей, еле-еле успел на ужин. А ужинали на Кледерсе рано, в шесть часов вечера.
Сам начальник тюремной охраны и ещё два его подчинённых лично сопровождали новичка на всём его пути от камеры до столовой.
Наверное, в любой другой ситуации Эдвард был бы рад такому почёту со стороны тюремного начальства, но он находился в таком удручённом и подавленном состоянии, что мог лишь тупо подчиняться приказам и следовать, куда укажут.
Его встретили настороженным молчанием. Весть о преступнике, посягнувшем на жизнь беременной молодой женщины, докатилась до «старожилов» тюрьмы намного раньше, чем прибыл сам виновник слухов. О нём рассказывали страшные вещи, такие жуткие подробности громкого дела убийцы-имитатора обсуждались всеми, кто имел язык и уши, и поэтому при появлении Эдварда в зале столовой все, как по команде, подняли головы от своих чашек с едой.
Выдох разочарования и даже облегчения прокатился по огромному залу. Но не все сразу же вернулись к прерванному ужину, кое-кто продолжал разглядывать новенького с недвусмысленным интересом. Ещё бы! Тюрьма Кледерс семь лет не видела свежей крови, полная изоляция от жизни извне вызывала и любопытство иного рода. Последние новости мира, техники и кино, они, казалось, оставляли отпечаток на внешнем облике нового жильца. Его модная причёска, чистота незагрубелых от физической работы рук, даже отсутствие того характерного тюремного запаха от одежды и от самого тела – это видел и чувствовал каждый.
Сам же Эдвард не заметил ничего, скользнув по серым пятнам одинаково чужих лиц равнодушным взглядом, молча принялся за еду. Он очень устал за день, прямо-таки вымотался, он готов был съесть что угодно, поэтому суп из морских водорослей и беспалых рачков показался ему вкуснее самых изысканных ресторанных блюд.
Всё это придётся потерпеть. Бог знает, ещё сколько, но не навсегда ведь. Не на всю жизнь, как объявили в приговоре. Дик поможет, он обещал помочь, значит, сделает всё, что только можно. Он не оставит своего лучшего друга в этом кошмаре. Будет ещё апелляция. Обязательно будет! Когда-то ж они там разберутся, наконец, и найдут настоящего убийцу.
Старая тюрьма Кледерс рассчитана была на триста заключённых, но лучшие её времена давно прошли. В зале просторной, скупо освещённой столовой собрались все обитатели заведения – человек тридцать-сорок, не более того.
С введением новой более совершенной модификации генов, модификации третьего поколения, подавляющей зачатки агрессии и других ярко выраженных эмоций, число тюрем в стране заметно сократилось. Потребность изолировать опасных людей от общества, наслаждающегося сытой и беспечной жизнью, постепенно сходила на нет. Убийства, грабежи и насилие стали редким явлением на улицах современных городов. Человечество наконец-то справилось с главной своей проблемой: оно перестало бояться самого себя. Конечно, эксцессы бывали, стоит того же Сокрушителя вспомнить, но это всё было скорее исключением, чем правилом.
Тюрьма Кледерс создавалась для особо опасных преступников, тех, кто застал тяжёлые времена отсутствия генного улучшения наследственного аппарата человека. Когда люди ещё не вполне осознавали, что такое вмешательство может принести не вред, а пользу, одну лишь пользу. Когда убийцей мог стать почти любой, ведь ограничивали человека лишь нормы морали и страх перед неизбежностью наказания – гнилые верёвки на запястьях всего человечества.
Тюрьма располагалась на острове в восемнадцати километрах от берега, и это исключало саму возможность побега. Поэтому сюда на полную изоляцию и тотальный контроль отправляли тех, кто осуждён был на самые большие сроки: от двадцати лет до пожизненного.
Рецидивисты, убийцы и насильники – вот, кто с этого дня стал товарищами Эдварда Стентона. Как долго ещё делить ему с ними еду и кров? Как вести себя с ними? На что рассчитывать и на чью помощь полагаться, когда за плечами лишь шесть лет Медицинской Академии и общая школа?
Эдвард о многом передумал, лёжа на своей узкой металлической койке. Он занял нижний ярус, радуясь тому, что двухместная камера досталась ему одному. Спасибо скажи, как говорится, что тюрьма почти пустая, хуже было бы, если б тут сидели друг у друга на головах.
Металлическая глухая дверь, запертая на электрозамок с двойным кодом, отгораживала от чужого опасного мира, полного этих мерзких разновозрастных рож, которые так пялились в столовой. Все сплошь какие-то уроды.
Конечно, они-то, в отличие от него, сидят здесь за дело. Наверняка, на руках у каждого убийство, а то и не одно. Бог мой, что-то ещё будет, когда останешься один на один со всеми ими. А за спиной не будет ни начальника охраны (кстати, как его там? Он же представился при знакомстве... Ах, да, капитан Артурс), ни его ребят, способных усмирить всю эту сволочь.
Глубокая ночь опустилась на заведение Кледерс. Эдвард уснул рано, быстро выспался и сейчас лежал, дремал одним глазом и неторопливо думал. Когда замок в двери его камеры отключился с тихим щелчком и на пороге появился капитан Артурс, он даже не особо удивился. Конечно, он только что подумал о нём – и вот, такое совпадение.
ГЛАВА 5
Эдвард пришёл в себя от звуков нескольких голосов. Кто-то спорил над ним вполголоса.
– …У пострадавшего переломы четырёх рёбер и ещё три трещины, разрыв селезёнки, отбиты обе почки, и вы продолжаете утверждать, что он просто ушибся? Всего лишь свалился с верхнего яруса кровати?
– Он был ночью в камере один. Что ещё могло с ним случиться? Может быть, это была попытка самоубийства? Вы же сами понимаете, при такой статье спокойной жизни у него не будет. И он, наверняка, это понимает...
Эдвард узнал голос начальника тюремной охраны, настолько хорошо представил лицо его в эту минуту, пока он говорил, и эту его особенную усмешку всего одной половиной губ, когда все остальные мускулы кажутся окаменевшими. Чёртов гад! Это же он о нём говорит сейчас. Ага, самоубийство! Как язык ещё поворачивается такое говорить?! И это после вчерашнего? После того, что он там устроил... Конечно, легко бить беззащитного.
– А камеры визуального контроля, вы их проверяли? Может, это кто-нибудь из ночной смены? – продолжал допытываться тот первый незнакомый голос. Принадлежал он одному из тех дотошных, аккуратных во всём людей, которые стремятся, во что бы то ни стало, а докопаться до сути любого дела, за какое им приходится браться.
– На ночь камеры во всех коридорах отключаются в целях экономии. Последнее распоряжение директора тюрьмы. Могу вас заверить, доктор Бушем, мои ребята не из тех, кто любит чесать кулаки обо всю эту сволочь.
И вообще, к чему все эти вопросы? Вы просто выполняйте свою работу, а мне оставьте мою.
– Конечно, господин Артурс, я вас понимаю. Но и меня можно понять. Пациент уже третий день в моей лечебнице, еле-еле спасти успели... И что я должен представить в отчёте? Переломы и ушибы...
«Третий?! Он сказал: «третий»?!» – Эдвард от изумления аж глаза открыл – и ослеп на миг от чистоты и белизны больничной палаты. Он лежал в окружении трубок капельницы и других датчиков, беспомощный, слабый, чуть живой, а виновник всего этого кошмара как ни в чём не бывало стоял в полуметре от него и нёс какую-то чушь о самоубийстве.
– Ну, вот, теперь у нас есть возможность спросить самого пострадавшего, что же всё-таки случилось. – Доктор Бушем, невысокий и уже довольно пожилой мужчина приятной наружности, заметил, что Эдвард пришёл в себя, и повернулся к нему, склонился низко, заглядывая в лицо.
Капитан Артурс тоже подался вперёд, вперился своим пронзительным взглядом Эдварду в лицо, так смотрел на него, что тот еле-еле глаза сумел отвести.
– Как вы чувствуете себя, молодой человек?
Эдвард посмотрел на доктора Бушема с непониманием, будто вопрос не сразу понял. Ответил, чуть поводя правой рукой:
– Дышать... больно... тут вот...
– Это рёбра, – успокоил его доктор. – У вас переломы и ещё ушибы по всему телу. Мы вас еле спасли... Скажите спасибо, что наше хирургическое и реанимационное отделения оборудованы всем необходимым. Вам прямо-таки повезло. Вот если бы ещё месяц назад...
Но вы не волнуйтесь, мы вас быстро на ноги поставим. Отёк с брюшины и с почек уже снят... Через три дня противовоспалительные препараты можно будет вообще отменить. Вы через две недели и не вспомните, где болело.
Доктор Бушем, всё также жизнерадостно улыбаясь, спросил вдруг без всякого перехода:
– Что с вами случилось?
Эдвард задумался, отвёл глаза, снова встречаясь ими с пронзительным взглядом начальника тюремной охраны. И ответил неожиданно даже для себя самого, продолжая глядеть капитану Артурсу в глаза:
– Упал с кровати... во сне...
Слова эти прозвучали настолько серьёзно и просто, доктор Бушем аж растерялся. Подаваясь назад, к спинке стула, снизу глянул на капитана Артурса, будто ждал, что тот одёрнет этого шутника. Но капитан только плечами пожал и ухмыльнулся с таким видом, точно сказать хотел: «Ну, я же говорил!»
– А вот это – тоже во сне? – чуть слышно спросил доктор, перекладывая поудобнее руку Эдварда, лежавшую поверх одеяла: на запястье всё ещё багровел след от наручника.
Эдвард ничего не ответил, просто глаза закрыл.
Он допустил глупость, непростительную ошибку или даже трусливую слабость. Надо было сказать всю правду сразу, чёрт с ним, с этим капитаном. А так теперь что? Ну, испугался его, ну и что? Сказал бы, будь этот доктор один. А то этот Артурс пялился своими глазищами, как безумный. Можно подумать, убил бы прямо тут, на больничной койке.
А может, ничего? Не на всю же жизнь оставаться здесь придётся. И все эти угрозы при свете дня и на людях кажутся такими несерьёзными. Что он сделает? Убьёт? Нет, побоится!
Убийство – это шум, это расследование, опять скандал во всех новостях. Здесь, в тюрьме, на это никто не решится.
А так сказал бы правду, что это сам начальник охраны, и кто бы поверил? Никто! Вот тут бы точно был скандал. Тут тебе и превышение полномочий, и самосуд, и прочие радости.
Уж лучше промолчать пока, а там скоро и Дик поможет, вытащит отсюда. Не век же тут киснуть!
Ища оправдание собственной слабости, Эдвард понемногу успокоился и уснул под действием препаратов. Он не знал ещё, что совсем скоро раскается и пожалеет о своём молчании.
ГЛАВА 6
Дик Торренс в первый раз навестил Эдварда ещё во время его пребывания в лазарете. Первым спросил, не успели они поздороваться:
– Как такое могло случиться, Эд? Мне сказали... Ты уже вторую неделю болеешь. Что-то не то, да? Проблемы с местными?
– Да нет, что ты! – Эдвард рассмеялся. Он так обрадовался приезду друга, так соскучился по знакомым и друзьям из своей старой прежней жизни, так ждал хороших новостей, поэтому не хотел говорить о себе, не хотел отвлекаться от более важной, более интересной темы для разговора. – Всё нормально! Честно, нормально...
Дик недоверчиво глаза сузил, смерил своего друга и подзащитного долгим взглядом. Профессионал своего дела, он тонко чувствовал истинный смысл сказанных слов, редко ошибался, когда ему ложь пытались выдать за правду.
– Нормально? – переспросил уже более настойчиво.
– Да! – ответил Эдвард, глядя прямо в глаза.
Оба они помолчали довольно долго. Неискренность, которую один допускал, а другой чувствовал и ничего не мог сделать, стала вдруг неодолимым препятствием.
– Эд, я – твой адвокат, я – твой друг... Мы со школы вместе. Зачем ты...
– А ты в курсе, что начальник охраны в этой тюрьме имел в своё время бурный роман с Ирмой Вэлли? – перебил Эдвард Дика неожиданным вопросом. Тот моргнул растерянно, поводя подбородком, а Эдвард продолжил: – Да, двадцать три года назад Вэлли была ещё Лерманн и была простым тюремным инспектором. А капитан Артурс – простым сержантом... Они тут неплохо куролесили, старожилы местные до сих пор вспоминают, как слюной давились...
У них, видно, и в правду большая любовь была, если эта Лерманн воспользовалась генетическим материалом своего любовника, чтоб родить себе дочку... Тина – дочка Артурса! – При этих словах Эдвард содрогнулся невольно, вспомнил ту встречу в камере среди ночи, те побои и угрозы. – Меня направили сюда специально... специально к этому Артурсу... Эта Ирма нашла способ, используя связи...
Эдвард замолчал, встретив внимательный взгляд своего адвоката, и Дик не удержался от вопроса:
– Это его рук дело? – Эдвард не ответил, только отвёл глаза и опустил голову. – И после этого ты говоришь, что всё у тебя нормально?! Какое тут?! Он сейчас будет мстить тебе, и эта его реакция вполне понятна. А если он вообще...
– Ты просто скажи, сколько мне тут ещё? – снова перебил Дика Эдвард. – Ты добился пересмотра?
– Работа с делами, направленными на пересмотр, начинается через три месяца, не раньше. Три месяца по закону после вынесения приговора. Раньше не получится, я уже у судьи лично узнавал.
Эдвард в ответ вздохнул. Не этого он ждал, отнюдь. Ещё три месяца?! Здесь – на этом Богом забытом острове, бок о бок с капитаном Артурсом?! И это после всех его угроз! Здесь, в лазарете, пока всё спокойно, но, кто знает, что будет потом, когда вернут обратно в камеру. Эти три месяца могут и годом показаться...
– И что теперь будет?
– Я, конечно, могу попробовать... добиться хотя бы того, чтоб тебя в другую тюрьму перевели. То, что здесь есть родственник потерпевшей, это явное нарушение общих правил отбывания. Если я найду доказательства этого родства, если это точно так, как ты рассказал, и она его дочь...
Но на всё это понадобится время. Неделя хотя бы... Пока мой запрос рассмотрят в Центре репродукции... Их архивы работают медленно... И катера сюда ходят всего раз в десять дней. Ради меня исключения никто не сделает.
Они снова помолчали. Эдвард уже не выглядел таким радостным, как в первую минуту встречи, Дик глядел на него сверху, стоя к окну спиной, озабоченно покусывая ноготь большого пальца.
– А Тина, как она?
– Без изменений. Я каждый день созваниваюсь с лечащим врачом...
Эдвард кивнул, помолчал, попросил неожиданно:
– Моя мать... она не должна узнать, что я здесь. Ты ни в коем случае не должен с ней связываться. Ничего ей не сообщать.
– Я не звонил, Эд. Ты же уже просил...
– Да. – Эдвард рассеянно лоб потёр. – Да, верно, просил. Только это ещё не всё. Каждый месяц я обычно перечислял ей деньги. Тысячу кредов. Десятого числа каждого месяца... Если деньги не поступят, она будет волноваться, попробует связаться... Тогда она точно всё узнает.
– Я сделаю ей перечисление, не переживай, – успокоил Дик. – На твоём счету ещё есть деньги?
– Немного. Я всего как полгода на новую квартиру перебрался. Пока обставился, сам понимаешь... И с работой, наверно, тоже теперь того... уволят.
– Уже уволили. – Дик глаза отвёл. – Твоя начальница сразу же после суда со мной связалась... Тебя уволили, вернее, отчислили из штата без выходного пособия.
Эдвард снизу смотрел на Дика, озабоченно покусывая губы. Никакая из новостей его не радовала. Скоро и возвращаться будет некуда. Что ещё успеет плохого случиться за эти три месяца? Пока думал в полной растерянности, Дик предложил сам:
– С деньгами я помогу, не переживай. Каждый месяц десятого, да? – Кивнул сам несколько раз, часто и быстро. – А самому тебе здесь понадобятся деньги?
ГЛАВА 7
В очереди за завтраком он был самым последним, сам не понял, как так вышло. Почему его успели обогнать и протиснуться к полке выдачи раньше?
Получив свой подносик с едой, повернулся лицом к залу, выискивая глазами свободное место. Он привык питаться в общественных столовых, в клинике в обеденный перерыв их собиралось раз в пять больше, поэтому, наверное, и не обратил внимания на то, как многие, слишком многие из присутствующих встретили его колебания неприкрытой враждой.
Человек по природе своей скрытен. Он и во время кормёжки предпочитает уединение. Понимая это, Эдвард не расстроился, двинулся на поиск свободного столика, благо, места в зале хватало для всех.
Народ, сидящий спинами к нему, как-то сразу затихал и поджимался, пропуская мимо, даже жевать переставали, замирая с ложками в руках.
Все сидели за столами, кто по двое, кто по трое, некоторые даже вчетвером, каждый держался своей компании, и глупо было думать, что кто-то из них обрадуется постороннему, навязывающему своё знакомство.
Узнав среди заключённых Роя Смитли, единственного, с кем он был знаком, Эдвард не удержался, тут же двинулся к нему.
Смитли занимал угловой, самый дальний столик, сидел один, но при виде Эдварда радости не выказал. Нехотя кивнул, признавая знакомство, потянул подносик со своей едой к себе поближе, уступая место.
– Привет. – Рой всё также с неохотой кивнул, не поднимая глаз от своей тарелки. Эдвард подсел к нему, понимая действия Смитли как согласие. – Как твоя рука?
– Как видишь. Кончился мой отпуск. – Смитли удручённо вздохнул, пошевелил пальцами больной руки, выглядывающими из-под замызганной повязки. – А-а, так... хожу в обед на перевязку...
– А работать как же? – Эдвард с полуулыбкой дружеского расположения смотрел на Смитли, на то, как тот без всякого аппетита копается ложкой в миске с жидкой кашей на синтетическом молоке.
– А-а... – Рой в ответ плечами передёрнул. – Меня пока на конвейер не посылают... Отдыхаю! – Хмыкнул, исподлобья глянул немного в сторону: один из надзирателей близко прошёл от их столика. Все вокруг притихли тоже, и разговоры тут же прекратились. – Полы вот вчера мыл на своём этаже, – продолжил Смитли вполголоса.
Эдвард понимающе покачал головой, улыбнулся невольно, хотел сказать: «И я тоже вчера...», но Рой не дал, спросил со смешком:
– И ты мыл тоже, да? Выступал? На кулаки нарвался?
Эдвард аж опешил. Откуда он всё это знает? Ведь не было же никого тогда, один тот охранник сволочной. А все другие с этажа на ужин к тому времени отправились. Никто не мог видеть, никто из заключённых. Если только сам надзиратель разболтал кому? Да, этот гад мог. Конечно, было, чем гордиться. Избить ни за что, это дело стоящее.
– Откуда... – выдохнул растерянно.
Смитли рассмеялся довольным смешком.
– Это тюрьма. Тут все всё друг про друга знают. Ты только подумал, а мыслишки твои уже понеслись-побежали... Да, такое дело! – Он хихикал негромко, прикрывая рот рукой, стянутой повязкой. За годы заключения Смитли научился даже смеяться вполголоса. – Тебя ещё на катере везли, а тут уже все знали, что ты за птица. Что ты девчонку эту, дочку нашего капитана...
– Я не делал этого! – почти в полный голос сказал Эдвард, распрямляя плечи. Краем глаза заметил, как сидящие за соседними столами начали оборачиваться в их сторону, и всё равно, не снижая голоса, повторил, по слогам выговаривая каждое слово: – Я-не-де-лал-э-то-го!
– Да мне всё равно, собственно! – Пожал плечами Смитли, звонко брякнув ложкой по тарелке. – Мне плевать, понятно тебе! Я не судья и не священник, чтоб тебя слушать. Но пожизненное дают не просто так... А капитан наш из тебя теперь отбивную будет делать. Ты не зря сюда попал, на этот остров... Да и статья у тебя тоже, будь здоров... сам понимать должен. Убийство беременной – это не грабёж, не нападение на копа... Тебе и наши сами, без помощи капитана, такое сделают, что уж лучше сразу в петлю.
С таким, как ты, за одним столом-то сидеть нельзя. И разговаривать тоже... А ты меня берёшь и подставляешь перед всеми. – С этими словами Смитли поднялся из-за стола, направился на выход, унося с собой почти полную тарелку с кашей.
Эдвард провожал его ошарашенным, изумлённым взглядом, когда кто-то совсем рядом сказал громко в полный голос:
– Наш Попрыгунчик устроил сцену своей новой подружке!
Все, кто слышал, заржали, а Эдвард вспыхнул от возмущения и от досады. Закрутил головой, ища того, кто сказал такое, но натыкался только на насмешливые вызывающие взгляды, переполненные презрением.
А потом все принялись вставать со своих мест, как по команде, потянулись с подносиками к столам, где пластиковая табличка оповещала всех короткой надписью: «Для грязной посуды».
Эдвард прожил в тюрьме немного, плохо знал распорядок дня, поэтому и удивился, когда по коридору прошёл охранник с зычным приказом:
– Всем собраться: прогулка!
Идти куда-то совсем не хотелось. На улице, наверняка, холодно, да и народ вокруг будет чужой и опасный. Какой смысл толкаться среди преступников? Ничего, кроме проблем и неприятностей, это не обещает.