И снова звук будильника. Да, это был он. Поднявшись с кровати, я стала спешно собираться. Пыталась делать несколько дел одновременно, но все валилось из рук. До чего же паршивое начало! Ну почему у меня всегда так? Почему все не может быть идеально?
Уже шел не первый семестр как все было не идеально. Но каждое новое начало давало мне надежду, что на этот раз все точно получится, что я не допущу ни одной ошибки. Это был последний год обучения в Городском университете. Чтобы остаться в Городе, до конца года нужно будет найти работу – Город не любит чужих.
В сентябре снова зацвели каштаны, всего-то два молодых дерева, что росли возле ЦУМа у Центральной Станции, где сходились линии метро и маршруты пригородных автобусов. В самом центре города, однако, они оставались незамеченными горожанами, которые каждое утро и вечер пересекали сквер, чтобы сделать пересадку. Мне же приходилось идти от метро до моего университета пешком.
– Хельга, что у нас сегодня первой парой? – спросил Даня, обгоняя меня на подходе к корпусу.
– Воронцов, – ответила я. Так звали Профессора. Его имя говорило больше, чем название предмета.
– Понятно, можно было и проспать, – так оно было. Профессор был единственным на факультете, кого не беспокоили прогулы его лекций.
На лекции, едва поспевая записывать, я могла уловить главную идею, но не всегда успевала за ходом мысли. «Надеюсь я разберусь с этим после», – всегда успокаивала я себя. Успокаивать – успокаивала, а разбираться – не разбиралась.
Погружаясь в такие размышления, я иногда забывала писать конспект. Мое вдохновение никак не поможет сдать экзамен, в отличие от конспекта. Профессор выделялся среди преподавателей не только равнодушием к посещаемости его занятий – он читал исключительно авторские курсы. Найти это в интернете было маловероятно. Ходили слухи что он брал темы из крайне консервативного и довольно старого учебника, и, увлеченный своими собственными открытиями, ожидал от нас хотя бы краткого изложения материала лекций на экзамене. Однако, чтобы стать человеком, достойным его внимания, нужно было показать и пояснить решение практической задачи, выданной лично Профессором. На это в нашем распоряжении был весь семестр. Именно в решении такой задачи я провалилась в прошлом году, несмотря на все усилия. Так что в глазах Профессора я ничего не стою.
На переменах коридоры были заполнены большими группами студентов, и возможно такими же большими ожиданиями от студенческой жизни, как и у меня. Впрочем, этот хаотичный гул утихнет, вдохновленные идеи будут похоронены под ворохом отчетов о лабораторных, списком скучных тематик курсовых работ и публикациями никому не нужных научных статей. Уже к середине семестра мы забываем о своих мечтах и начинаем борьбу за место в рейтинге. В декабре, в канун сессии, шумные группы больше не увидишь, они превратятся в усталые очереди студентов, застрявших в попытках закрыть долги и не вляпаться в пересдачу. Позднее, с началом сессии, когда улицы будет усыпать белыми хлопьями снега, очереди иссякнут, и студенты уже не устало, а обреченно и угрюмо будут, впопыхах, сновать по коридору – в ожидании результатов экзамена.
– Вот, она, – кивнула Рита в сторону группки студентов, стоящих у кафедры. – Говорят не прошла на факультет при поступлении, так Воронцов там скандал закатил комиссии. Ну на платное отделение ее бы по любому взяли.
Мы, студенты, никогда не отказывали себе в удовольствии обсудить преподов. Откуда бралось столько сплетен – для меня оставалось загадкой, но, на удивление, я не могу вспомнить почти ничего, что не оказалось бы потом правдой. Мы знали, что жена Профессора заурядная, уже не молодая женщина, c расплывшейся фигурой, что у него есть работа, помимо преподавания на кафедре, пятеро детей и…
– Да у него роман на работе, хорошо устроился, – когда-то вскользь бросила Рита. Тогда меня поразила эта ее догадка, но верить в подобное не хотелось. Профессора слишком часто можно было увидеть с доцентом Мельник, милейшей преподавательницей нашей кафедры, которая пользовалась всеобщей симпатией студентов и, по слухам, в одиночку воспитывала дочь. Вместе с Профессором они вели научные разработки.
– Что думаешь, похожа на него? – почти на ухо прошептала мне Рита. В этом году старшая дочь Профессора поступила на наш факультет, что вызвало массу пересудов.
С нашего расстояния это была девушка среднего роста со светлыми волосами, и мне почему-то хотелось, чтобы Принцесса оказалась красивой.
Профессор вышел из кабинета кафедры, и приобнял дочь за плечи. Пожалуй, из всех студентов нашего факультета, только ей не придётся доказывать свою значимость – Принцессе уже повезло родиться папиной дочкой. Эта девочка была ощутимо ниже, едва ли не на голову ниже Профессора, и, если схожесть в чертах лица пока оставалась для нас загадкой, то разворот плеч и еще не уверенная, но ровная осанка давали понять, что отец и дочь птицы одного пера, Воронцовы.
После четвертой пары, когда коридоры пустели и лишь немногие преподаватели оставались в стенах университета к этому часу, я постучалась и вошла на кафедру. Тревога сжимала мне горло и не давала дышать, но Рита пошла со мной, и это придавало мне смелости – Профессор был на месте:
– Петр Григорьевич, здравствуйте. Можно к вам? – я пыталась говорить достаточно громко, чтобы не выглядеть в его глазах жалкой. Профессор посмотрел на нас, застывших в дверях.
– Ну давай, – насмешливо, как мне показалось, протянул он. И сразу перешел к делу, – Что у тебя там? – только Профессор на нашем факультете обращался к студентам на «ты».
Петр Григорьевич Воронцов не планировал становиться взрослым, скучным взрослым. Он происходил из семьи, которая знала свои корни и чтила традиции. Воронцов был частью элиты, и понимал, как велика пропасть между ним и другими горожанами, и уж более тем более провинциалами, что в свою очередь лишало его возможности увидеть ту цену, которую платили семьи за свое благополучие.
Можно было бы сказать, что Воронцов-младший был избалованным, но такая черта редко встречалась в семьях с богатой родословной и строгим воспитанием. То, что семья Воронцовых пускай не всегда преумножала, но веками сохраняла свое состояние, так же, как и трепетное отношение к образованию, пожалуй, упомянуть будет не излишним, однако это было столь же естественно для Городской семьи, как и существование семьи само по себе.
Ко времени своего совершеннолетия Воронцов-младший, прожив полное возможностей, но защищенное детство, уже не боялся вызовов и потерь. С блеском сдав устный вступительный экзамен в Городской университет, он с головой погрузился в мир науки, под руководством опытных наставников. С тех пор Петр Воронцов был на службе Города.
Сдав несколько сессий экстерном, студент Воронцов поражал профессорский состав факультета своим талантом, который был ничем иным как сочетанием любознательности, хорошей памяти, базового образования, полученного в хорошей школе, и ресурсов, что давали ему не смотреть с тревогой в завтрашний день.
Природное обаяние человека, который знал законы этого мира и, c самого детства, играючи, учился их применять, делало Воронцова своим, непосредственным в любом обществе. В свои студенческие годы он не переставал удивляться миру, оставаясь искренним и открытым к новым возможностям. Воронцов был частью Города, и жил в мире приключений, которые ждали его за каждым поворотом, имея все возможности бесконечно наслаждаться свободой и независимостью, которые только можно испытать в Городе.
Наблюдая за упадком научной традиции и став свидетелем того, как дипломы Городского университета раздавались направо и налево и перестали быть символом элитарности, профессор Воронцов терял надежду выполнить свой долг перед Городом. Тот упадок, к которому всего за десяток лет пришло образование и общество, шло в разрез с законами мира, и вскоре придется пожинать последствия этих перемен.
Некогда бывший устным, вступительный экзамен в Городской университет заменили тестированием и поступление больше не требовало от абитуриентов ни способности выражать свои мысли, ни развитого мышления как такового – достаточно было зазубрить набор фактов. Имея связи на факультете, запомнить нужно было всего лишь сотню-другую ответов на вопросы экзаменационного бланка. Попадались и баловни судьбы, которые просто угадывали достаточно правильных вариантов, чтобы пройти в список поступивших. Всех же, кто не набрал даже проходной балл, готовы были принять на платное отделение.
Повседневная жизнь в Городском университете приносила профессору Воронцову разочарования. Поиск талантов стал не таким уж легким делом, как ожидал профессор Воронцов.
Город заявился прямо в университет, но не как старый друг или товарищ, с которым ваши пути разошлись, но встретившись вы бы к общему удовольствию поностальгировали о былом. Нет. Город, как уже успел убедится на собственном опыте профессор Воронцов, предпочитал компанию юных друзей, и стоило им вступить во взрослую жизнь – Город терял свой интерес.
Городу не доверяли детей. Формально, до совершеннолетия, они вольны были уехать – и стать частью другого Города. Студенты обычно желали осесть там, где учились, разбредаясь по Городам в поисках лучшей жизни.
Было подмечено, что в последние годы, именно барышни проявляли больший потенциал. Возможно, это была просто погрешность выборки факультета, где основным предметом читали математические дисциплины, а в группах парни стабильно составляли абсолютное большинство. Тенденция проявлялась уже не первый год – студентки не спешили замуж и проявляли больше прилежности в учебе. Полагается были некие факторы, что помогали им быть достаточно настойчивыми, внимательными и открытыми к нетривиальным идеям, чтобы удивить даже профессора Воронцова.
Таков был базовый критерий отбора – кандидаты должны были обладать гибким умом, живым воображением и чистотой помыслами. За четверть века профессору Воронцову удалось выделить критерии и описать процесс отбора, насколько это было возможно. Но время играло не в его пользу. Шли годы, а Город все молчал.
В тот год начало семестра выдалось удачным, посещаемость его лекций била все рекорды, студенты проявляли активность. Профессор Воронцов раздал несколько десятков заданий. Все это давало ему надежду, заряжало силами, и будто даже, окружённый молодыми и талантливыми студентами, он и сам возвращался в беззаботную юность.
Город пришел в тот же год, профессор Воронцов втайне ликовал – это событие приближало успех его многолетних поисков. Еще в бытность аспирантом, он посягнул на эту тайну, тайну существования Города, и начал ее изучать. И вот, спустя четверть века, накопив теоретическую базу и достаточно данных, он был как никогда близок.
Канун сессии разочаровал, студенты стабильно демонстрировали техничное, но однообразное и какое-то мертворожденное понимание задач, что, впрочем, шло в ногу со временем.
Две барышни, однако, продемонстрировали живой интерес и свежий взгляд, и пускай собственные мысли и рассуждения поначалу из них приходилось вытягивать. Профессор с азартом разворачивал этот эксперимент, и предвкушал получение результатов.
Казалось, Город никогда не спал, проживи любой из горожан целый год на оживленной улице, он бы это заметил. Дневная суета была шумной, расписанной по минутам, она не давала поблажек и шанса спрятаться. Город не останавливался и после полуночи, он обретал второе дыхание. Ночь создавала укромные уголки и добавляла полутона знакомым местам и улицам, тем самым меняя их до неузнаваемости, машины звучно проносились по проспекту, вольно трактуя дневные правила с молчаливого согласия редких пешеходов. Вплоть до первых касаний рассвета, когда небо начинало едва заметно розоветь, по улицам Города то и дело сновали машины и люди. Как только эти ритмы стихали, птицы начинали отпевать свою партию, звонко, и слегка расторопно, зная, что у них есть не более часа, до того, как Город вновь заполонит шум транспорта, повседневной и суетливой городской жизни.
Под пение птиц и в компании первых солнечных лучей, пробившихся между многоэтажек, заполняющих Город, я и засыпала, чтобы проснутся через пару часов по будильнику, и, пропустив завтрак, забиться в метро, добежать до университета и успеть к первой паре.
Я снова бежала по замкнутому кругу – рутина, которая затягивала меня каждый учебный год, лабиринт из которого я желала выбраться, но одного желания оказывалось мало. Я не знала, как найти выход.
После пар я переделывала всю домашку, однако постоянно откладывала задание Профессора на потом. Потом я вспоминала про уборку, а еще мне нужно было выбраться в магазин, и поесть. И так до позднего вечера. Прошлой ночью я все же взялась за проект и… ничего.
По неведомой причине лучшие идеи приходили ко мне после бессонной ночи. Я бы смогла многое изменить, если бы имела смелось их признать – и упорство, чтобы воплотить. Тем утром я поняла, как сильно я боюсь неудачи, так что лучше ничего не начинать. Я хотела все и сразу, чудом и не напрягаясь. Чтобы выполнить задание – нужно было старательно работать каждый день в течение семестра, я же хотела сделать все за ночь, и в итоге застревала в размышлениях, раз за разом представляя как я презентую итоги своей работы.
А еще страх. В этом семестре был мой последний шанс, как бы я ни старалась забыть – с января начнется сезон найма. Это был мой последний год обучения в Городском университете. Правила соблюдалось строго: чтобы остаться в Городе, до выпуска нужно будет найти работу.
Мне нравилась ночь. Ночью не нужно никуда бежать, не нужно ничего решать, нечего доказывать. Ночью ты понимаешь, что ты никому не нужен, можно снять маску, ночью можно быть собой.
Я давно полюбила ночь. Ночью тихо и спокойно, ночью можно спрятаться, можно не отвечать на сообщения и не поднимать трубку. Ночью некуда спешить – жизнь начнется только с утра, так что и все проблемы можно отложить до утра. Ночь забирала мою тревогу, и все мои дневные страхи становились по-детски смешными. Говорят, бессонница влияет на сознание так же, как алкоголь и к позднему часу ты меняешься, твои мысли проясняются. И правда, поздней ночью я чувствовала себя по-другому – почти счастливой и почти не одинокой.
А еще мне нравился Гор. С ним не нужно было ничего решать, нечего ему доказывать. С ним я могла снять маску и просто быть собой. Возможно я уже полюбила его. С ним тихо и спокойно, с ним можно спрятаться, можно отключить на пару часов телефон, не отвечать на сообщения и не поднимать трубку. Гор никуда не спешил, так что и я могла позволить себе все проблемы отложить на потом. Он укрощал мою тревогу, и все мои страхи становились глупыми и смешными. Говорят, любовь лучший наркотик, любовь меняет людей. И правда, с Гором я чувствовала себя по-другому – я была счастливой и больше не одинокой.
Кажется, это было в мае. В тот день после грозы на небе появилась двойная радуга – и я загадала желание «наконец-то влюбиться».
В этом году я вернулась в Город раньше, чем обычно, в августе, за пару недель до начала учебы, чтобы найти себе новое место. Остановилась я в общежитии, которое мне хотелось покинуть как можно быстрее.
Гора я встретила на заросшей, дальней алее университетского парка. Тогда здесь еще сладко пахло разнотравьем, и запах мысленно возвращал меня домой. Гор стал первым кто идеально вписался в образ прекрасного принца, в которого мне судьбой было предначертано влюбиться, и наше знакомство сложилось как-то само собой.
Мне снова хотелось быть красивой. Раньше, я часто представляла, как надену милое платье и туфли на каблуках и пойду на свидание. Я представляла это из года в год, покупая новые платья и туфли, и они пылились в шкафу, несовместимые с той жизнью, которой я жила вне своих фантазий.
– Спроси его прямо, только умоляю, без этих соплей. Просто спроси нравишься ты ему или нет, – мы с Ритой становились все ближе, и она уже не подбирала слова, как делала раньше, опасаясь задеть мои чувства и неосторожно разбить мои по-детски наивные заблуждения.
– Рит, а когда ты поняла, что он мне нравится? – касательно вопросов отношений, Рите я доверяла возможно больше, чем себе.
– Не знаю, наверно сразу, – пожала она плечами. – Ты часто говоришь о нем и улыбаешься так, – Рита сделала паузу и продолжила уже не задумчиво, а игриво. – По-особенному.
– Я боюсь, что это, ну ты понимаешь, не совсем взаимно… – все же едва выдавила из себя я.
– Так, погоди. – резко перебила меня она. – Парнишка тратит на тебя столько времени просто так? Нет таких глупых мужчин на свете – они всегда знают, чего хотят, – уверенно закончила Рита.