Ева

Глава 1

Мне снились рыцари любви,
Их боль, их бледность, вопль и хрип:
La belle dame sans merci
Ты видел, ты погиб!

— Джон Китс «La Belle Dame sans Merci»

(Перевод Вильгельма Левина)

Однажды маленькую Еву на уроке спросили, кем бы она хотела стать, когда вырастет. В тот момент она что-то с увлечением рисовала на клочке бумаги. Девочка оторвалась от своего занятия, толком не зная, что ответить на этот вопрос. Поэтому, поразмыслив немного, она подняла голову и тихонько ответила, что хочет быть красивой, а потом нерешительно покосилась на безымянный палец молодой учительницы, остановившейся рядом. В этот момент луч утреннего солнца, заливавшего своим ярким и чистым светом весь класс, упал на помолвочное кольцо с бриллиантом на тонком пальце мисс Маккензи. Драгоценный камень тут же вспыхнул и заискрился всеми цветами радуги. Словно яркая звёздочка. Увидев это, девочка с восхищением выдохнула:

— И блестящее кольцо!

В ответ на это мисс лишь мягко улыбнулась и обратилась к другому ребёнку, сидевшему рядом с Евой:

— Ну а ты, Джеффри? Кем бы ты хотел стать?

— Строителем, как папа, — тут же ответил мальчик.

— А я хочу стать поваром… — А я, я макияж и ногти делать! — Блогером быть, как мама! — в разнобой тут же зазвучали звонкие детские голоса.

Еве не очень нравилось ходить в школу. Там нужно было сидеть часами за столом, внимательно слушать объяснения учительницы, смотреть обучающие слайды на белой, во всю стену цифровой доске, а потом что-то записывать в тетрадь. Если с математикой девочка ещё кое-как справлялась — в цифрах была последовательность и закономерность, — то с уроками грамматики приходилось совсем туго. Буквы хаотично плясали перед глазами и не желали складываться даже в самые простые слова. В такие моменты Ева переставала писать и начинала рисовать у себя в тетради. Под её рукой вместо предложений на разлинованных бледно-синих линиях вдруг появлялись картинки. Лошади, коты, осьминоги. Иногда — чудовища с большими зубами. Картинки были намного понятнее. Ими, а не словами, было гораздо удобнее описывать происходящее. Рожицы-смайлики, которые она иногда тоже рисовала в своих тетрадях, — грустные и веселые. Пиктограммы, так кажется, они назывались. Ева узнала об этом сама, правда, уже не помнила откуда. Учиться было сложно.

Но больше всего её раздражали противные мальчишки, которые постоянно донимали своими глупыми шалостями и обидными комментариями.

— Смотрите! — смеясь, тыкали они в неё пальцами, поймав её в этот раз у лестничного пролёта, ведущего в школьную столовую. — Она и разговаривать-то не умеет! Совсем глупая! Бестолочь!

— Тупица! Ха-ха! — не унимался толстощёкий пацан, один из обидчиков. И состроил глупую рожу.

Услышав эти несправедливые слова, девочка глубоко возмутилась в душе: она умела разговаривать, но не очень любила этого делать, предпочитая отмалчиваться, хотя и прекрасно понимала, о чём её спрашивают. Именно поэтому её долго считали немой. Но однажды она поразила даже саму мисс Маккензи. На уроке читали историю о маленьком бездомном мальчике — дикаре. Ева внимательно слушала, хотя сама книга ей не нравилась. После занятий она подошла к учительнице и серьёзно сказала, глядя в её проницательные карие глаза:

— Мисс, я считаю, что эта книжка для детей просто неприемлема! Она слишком злая и грустная! — продолжила она, четко выговаривая каждое слово, а когда красноречие иссякло, вышла, высоко подняв голову, из пустого класса.

От удивления учительница не нашлась, что ответить, и только потрясённо смотрела вслед девочке.

— Не-при-ем-ли-мо! Представляете, так и сказала! — делилась она позже своим открытием в учительской. — Ребёнок, оказывается, может не только связно выражать свои мысли, но и ещё владеет неплохим вокабуляром для своих лет!

— Тупица! — отозвалось в голове у Евы. И глупый, словно плевки, гогот веселящейся компании — гы-гы!

Терпеть подобное больше не было сил. Чаша терпения переполнилась. Ева сжала губы и подошла к задире, а затем, выставив обе руки вперёд, одним резким толчком в грудь спустила его вниз по лестнице. От неожиданности тот оступился и, пролетев несколько ступеней, судорожно вцепился в перила.

— Дура! Я всё учительнице расскажу! — заорал он, поднимаясь на ноги и пятясь задом вниз по ступеням, словно рак. Преследователь тут же превратился в жертву.

Ева с победным видом огляделась по сторонам, желая поквитаться и с другими, но желающих продолжать конфликт не нашлось — опешившие от непредвиденного отпора, все разбежались в стороны…

***

— Ну скажи мне, пожалуйста, зачем ты столкнула того мальчика с лестницы? — мисс Маккензи уже который раз тщетно задавала один и тот же вопрос Еве, которую из-за жалобы срочно вызвали на разговор. — Он же мог серьезно пострадать! О чём ты только думала?

Девочка упрямо отмалчивалась, низко опустив голову и мрачно что-то чиркала карандашом на клочке бумаги, который оставил на столе один из учеников.

— Может, они тебя обижают, ммм? — учительница склонила голову набок, внимательно разглядывая худенькую, понурую фигурку, сгорбившуюся за столом.

Карандаш в руках Евы на минуту замер. Девочке очень нравилась мисс, а те мальчишки — наоборот, но ответа всё же не последовало. Она упрямо молчала. Карандаш снова начал чертить на гладкой поверхности, теперь уже не резкие, а более плавные линии. И через несколько мгновений из-под его острия появилась рыба-удильщик. Про них Ева недавно смотрела документальный фильм: жуткие, словно нежити из страшных сказок, они обитали в глубинах океана и заманивали наивных рыбешек на свои светящиеся удочки.

Посмотрев на рисунок, учительница вздохнула: откровенной беседы сегодня, видимо, не получится, а с родителями придется разговаривать в любом случае.