Фаворитка

Глава 1.

От автора:

- ВСЕ события в романе вымышлены и совпадения случайны, так как необходимо приблизить к эпохе.

«О, женщины, вам имя вероломство!»

В. Шекспир

п р о л о г

14 декабря 1825 года. Санкт-Петербург

В этот день декабристы вывели гвардейские части из казарм на Сенатскую площадь. Те отказывались присягать Николаю, объявившему себя императором после отказа на престолонаследие брата Константина, которому, после смерти Александра Первого должен быть принадлежать престол. Многие уже присягнули тому и теперь должны были переприсягать новому императору. Такого в истории еще не было. С точки зрения не только дворян, но и самих гвардейцев, это было совершенно непонятно: как сказал один гвардейский солдат, « что господа офицеры могут и принять присягу, если у них есть две чести, а у многих нас есть только одна и ей они верны до самой смерти. Раз присягнув, второй раз присягать не собираюсь». Назревал мятеж в защиту прав Константина. Николаю же вменяли отнятие трона. Сам Константин в это время находился в Варшаве в качестве главнокомандующего польской армией и наместником в царстве польском, и он боялся, как принять престол, так и отказаться от него. Переговоры шли уже несколько недель, и наступило междуцарствие, которое могло ввергнуть Россию в хаос. И тогда Николай объявил себя императором и собирался провести 14 декабря переприсягу. Этим и воспользовались заговорщики, призвав отказаться и остаться верным присяге Константину.

Полки стояли вокруг Зимнего дворца на площади уже несколько часов. Была пурга, метель. Но ни холод, ни поземка не заставляла расходиться. Прибывший любопытствующий народ уже к вечеру покинул место упрямо стоящих воинов. Во дворце решали эту проблему. Было много споров и разногласий. В конце концов, Николай направил парламентеров с попыткой уговорить восставших разойтись по казармам, обещая сделать вид, что ничего не было, но они не расходились.

Дело шло к вечеру. В темноте ситуация могла развиться непредсказуемо и это выступление необходимо было прекратить.

- Что предпринять? – обратился Николай к своим сторонникам, стоявшим в царском кабинете с окнами на дворцовую площадь, где замерли солдаты Московского лейб-гвардии полка, Гренадерского, матросы Гвардейского морского экипажа.

- Думаю, ваше величество, - начал свою мысль генерал-губернатор Санкт-Петербурга Михаил Милорадович, - мне надо выйти перед войсками и просить разойтись по казармам.

- Это опасно, Михаил Андреевич, - повернулся к нему Николай.

- Я считаю, что мои заслуги помнят в полках и мне поверят и поймут, мой император, - поклонился генерал.

Николай молчал. Прищурив глаза и сдвинув брови, он взвешивал слова губернатора.

- Кто, как не ему доверяют солдаты и офицеры мятежники. - думал он, глядя на выправку пожилого генерала. - Не ему ли поверят они, участнику и герою 12 года.

- Хорошо, - сказал он через паузу. - Действуйте.

Милорадович поклонился, повернулся и под взглядами собравшихся вышел из кабинета.

- Это единственный мирный выход, господа, - вздохнул Николай. - Очень надеюсь на это.

Через час ему доложили, что генерал был смертельно ранен одним из мятежных офицеров и Николай отдал приказ своим артиллеристам расстрелять из пушек каре полков, стоящих вокруг Зимнего дворца. Он не хотел крови, он боялся, он не знал, как на это отреагируют не только воины его армии, но и в Европе. Но смерть Милорадовича перевернула его мировоззрение. Он был шокирован и обозлен. Он понимал, что этим приказом может оттолкнуть многих, но и оставить без ответа смерть генерала не мог.

- Расстреливать без помилований! - приказал он сквозь зубы. - Всех, кто останется стоять на месте арестовывать. Уходящих и убегающих не трогать.

- Лед на Неве еще слишком тонок, мой император, а там тоже стоят полки, - возразил кто-то из свиты, - и могут быть самые неожиданные последствия.

- Тонущим помогать, раненых вывозить в лазареты, - приказал сухо Николай. - Мне докладывать каждые полчаса. Свободны.

Свита генералов вышла из кабинета. Николай остался один. Он подошел к окну и выглянул. По Дворцовой площади метались люди. Даже сюда, в комнаты Зимнего, доносилась канонада пушек преданных ему артиллерийских полков.

- Они начали первыми! - сжимал он кулаки и бил ими по рамам окна. - Они вынудили меня! - твердил он сквозь зубы.

Его мелко трясло. Повернувшись к столу в углу кабинета, он налил дрожащей рукой в стакан вина и выпил залпом. Утерся рукавом и закрыл глаза.

- Неужели с этого мне придется начать свое правление? – думал он, и зубы его стучали о край стакана.

Выпрямившись, он с силой швырнул его в стену. Послышался звон разбитого стекла, и осколки брызнули во все стороны. Ворвался испуганный адъютант.

- Карету мне! - еле вымолвил бледный Николай.

* * *

14 декабря 1825 года. Оренбург.

Во дворце генерал-губернатора Петра Кирилловича Эссена проходили именины его дочери Александры.

Кареты уже не подкатывали к центральному входу, а выстроились вдоль всего дворцового здания перед спуском к реке Урал. Площадь была освещена факелами и фонарями самих экипажей.

Мело. Погода не баловала, но в зале второго этажа с большими окнами, гремел оркестр, и было светло и жарко. Тысячи свечей освещали несколько сотен гостей, среди которых мелькали военные мундиры, фраки и женские наряды, по последней французской моде с оголенными плечами и высокими прическами. Драгоценности не уступали огню свечей и переливались радужными искрами на шеях молодых и пожилых дам, желающих показать всем свои богатства и значимость рода. В центре зала кружились пары в новомодном танце Европы – вальсе. По сторонам стояли и сидели важные сановники и военные со своими женами и детьми. Шли оживленные разговоры о столичных неурядицах во власти, местные сплетни, легкий треп о погоде, скором Рождестве и будущих балах.

Сегодня же бал был не только для именинницы, но и для тех, кого впервые представляли свету – молодых людей состоятельных семей. И среди них была дочь майора от инфантерии Романовского Дмитрия Алексеевича - Дарья Дмитриевна, девица шестнадцати лет, впервые попавшая на губернаторский бал и впервые вышедшая в свет. Эта зеленоглазая шатенка, выше среднего роста, с осанкой королевы, прищурившись, осматривала ближайшее окружение. Держа под руку отца, она ловила на себе взгляды не только молодых людей, но и пожилых мужчин и ей это нравилось. Несмотря на свои столь юные годы, она осознавала не только свою красоту, но и свою незавидную долю бесприданницы. Ее отец, инженер артиллерист был из обедневшего дворянского рода, а мать свою она не знала вовсе. Та умерла родами, производя ее на свет. Отец долго горевал, но так и не женился повторно, посвятив дочери свою жизнь. Он в ней души не чаял, приглашал самых лучших учителей и нянек, одевал по последней моде и учил всем премудростям жизни. Красотой и статью Дарья пошла в мать, умом в отца. Это страшное сочетание в женском образе должно было сразить не одно мужское сердце, и битва за оренбургскую красавицу началась 14 декабря в зале дворца губернатора Эссена.

Глава 2.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

- Это очень большая разница в возрасте, мой друг! - взволновано отвечал Романовский в ответ на предложение полковника фон Оттовича о женитьбе на его дочери. - При том Даша еще так молода. Ей всего шестнадцать.

- Я буду ждать ее два года, Дмитрий Алексеевич! - с отчаянием повысил голос полковник. - Я готов ее ждать. Только при условии, что вы согласны на наш брак. Я все сделаю для Дарьи Дмитриевны. Я богат, скоро заканчивается моя ссылка и я готов увезти ее в Петербург. Там у меня дом, с выездом. Она будет представлена при дворе. Что она видит здесь, в этом захолустье? Ее молодость и красота достойны большего. Если не захочет в столицу, то под Петербургом у меня имение, и она сможет там жить.

- Я должен посоветоваться с дочерью, - качал головой отец, - без ее согласия не могу. Уж вы простите. Она у меня одна и я желаю ей счастья.

- Я тоже, мой друг, - схватил его за руки и пожал их. - Я честен с вами.

- Верю, - вздыхал майор, - и все же…

- Прошу не отказывать мне в возможности ухаживать за Дарьей Дмитриевной. Я хочу посещать ваш дом уже в другом качестве, не как ваш друг и соратник, а как будущий муж вашей дочери.

Дмитрий Алексеевич смотрел на подтянутого красавца полковника и не мог успокоиться. Он понимал, что тот выбрал его девочку не случайно, слухи о ее матери уже вышли из стен дома.

Мария Сергеевна Голицына была младшей дочерью князя и самой ветреной из женщин этого рода, как говорили в салонах столицы того времени. Ее бурная жизнь со скандалами и дуэлями очередных поклонников, пересказывалась и была у всех на устах. Неоднократно Павел Первый пенял князю на выходки его дочери и советовал выдать поскорее ту замуж. Но она уходила от пожеланий отца и доказывала тому, что все вокруг не достойны ни их имени, ни состояния. Красивая, умная, тонко чувствующая грань дозволенного, она, тем не менее, оставляла за собой шлейф вымысла и громких скандалов. А после очередной ее связи с красавцем князем Орловым, она покинула свет и спряталась в имении на три года. Вскоре вышла замуж за молодого капитана от инфантерии Романовского и уехала с ним в Оренбург. Там родила дочь и скончалась родами. Ее брак не одобрили в семье Голицына и не приняли участие в молодой семье Романовского. И хотя тот не был богат, но имел дворянское звание и небольшое поместье Поршнево во Владимирской губернии. Тем и кормились, кроме скромного жалования по службе.

Прошло много лет, и много утекло воды, а до сих пор Голицыны так и не признали уже внучку от этого брака. И вот теперь эта бережно хранимая тайна вышла наружу и стала притчей во языцех в свете. Кроме того, что самый перспективный жених ускользал из рук местных барышень, так еще и майорская дочь оказалась из семьи одних из самых богатых и состоятельных родов государства. Правда, ее не признавали, но дело времени. Как только полковник вывезет свою жену в столицу, то обязательно покажет ее родным и те вынуждены будут признать свою родственницу. То есть высший свет столицы обязательно примет ее – богатство фон Оттовичей плюс имя жены откроют им все двери и даже ворота Зимнего дворца.

У Дарьи никогда не было подруг, с которыми она могла бы посоветоваться по-девичьи, открыться сердцем и поведать на ушко свои мысли, у нее был только друг детства, Николай, Николушка, как звала его она и их кормилица, его мать. Оставшись с младенцем на руках, Авдотья Никитовна взяла на себя не только кормление ее, и своего сына, но их воспитание.

Выросшая в семье Дмитрия Алексеевича, крепостная Авдотья не испытывала гнета рабского труда. Горничная хозяйки, покойной матери Дмитрия, она родила от любимого ею парня, такого же холопа и вышла за него замуж по приказу хозяина. Но тот погиб во цвете лет, замерз пьяным зимой. Она осталась одна и ее забрал к себе кормилицей Дмитрий Алексеевич, дав ей вольную. Взяв в свои руки все хозяйство по дому, она крепкой рукой управлялась с немногочисленной дворней и съемным домом купца Завального, что сдавал его в аренду. И вот уже тот дом был выкуплен и стал своей собственностью. После смерти родителей были выписаны некоторые крепостные из поместья, где всеми делами ведал управляющий и слал молодому хозяину уже приличные деньги. Доход семьи майора повысился и так он смог осуществить свою мечту – дать дочери достойное образование. Он давно подметил в ней живой ум, неожиданные для девочки способности к инженерии. Она часто расспрашивала его о планах, что видела на картах, просила научить играть в шахматы и быстро считала в уме. Кроме клавесина, шитья и манер, она научилась скакать верхом, сидя в седле по-мужски, стрелять из пистолета и кидать ножи. Этим премудростям учил Николая ее отец, а тот передавал тайно эти знания своей любимой сестренке. Она схватывала все на лету и уже к двенадцати годам опережала по всем позициям своего названного брата. Николай в ней души не чаял, уже в свои шестнадцать влюбился в четырнадцатилетнюю хозяйскую дочку. Она впервые поцеловалась с ним. Их юношеская любовь была замечена отцом Дарьи, и тот быстро определил Николая своим ординарцем с постоянным проживанием в казармах артиллерийского полка. Там он отвык от своего любовного угара, но остался верен своей сестре. Посещая мать в нечастые свои выходные, он обязательно встречался с Дарьей и, взахлеб, рассказывал той о своих друзьях, службе, командирах и, конечно, о своем кумире, полковнике фон Оттовиче. Дарье было жаль, что так быстро закончились ее любовные увлечения, о которых мечтает каждая юная особа, и ей вовсе не интересен был его полковник.

- Он же совсем старик, - кривила она губы, когда тот шепотом рассказывал о нем и его скандалах в свете. - Как ты можешь восхищаться им. Фи!

Ей никто не нравился, пока. Она ждала своего выхода, первого бала-показа. И он состоялся. Она готовилась к нему, перечитала много французских куртуазных книг, просмотрела последние веяния моды, замучила свою модистку и горничную, готовясь к этому вечеру. Она хотела блистать, она хотела поклонения, и она его получила. Бал показал ей, что она может производить впечатления своим видом, а потом и умом. Сразу несколько кавалеров начали претендовать на ее руку и сердце. В дом повадились ходить некоторые молодые офицеры и даже один граф из окружения губернатора. Дом превратился в место встреч некоторых барышень с их маменьками и образовался небольшой салон, где она играла на клавесине, пела романсы и танцевали, когда за инструмент садился Николай. Вскоре его начал посещать и барон фон Оттович. С его появлением заметно расширился круг знакомых Романовских. Их вечера по четвергам превратились в постоянные и значимые. Туда хотели попасть уже более знатные люди.

Глава 3.

Два года промелькнули быстро. За это время полковник несколько раз побывал в столице, улаживая свои дела. Он хотел ввести Дарью не только хозяйкой в свой дом, но и в свет Петербурга. А для этого необходимо было прощупать состояние общества особенно после восстания и репрессий вплоть до высших чинов армии и госучереждений. Многие знаменитые фамилии были замешаны в заговоре, и в столице возникла сумятица: никто не мог быть уверен, что за арестом одного из членов семьи не последует ссылка или тюрьма другого. Салоны опустели, приглашения были единичными и только для самых близких и проверенных, так как многие опасались еще и провокаций и доносительства. Разговоры велись исключительно на отвлеченные темы. О внешней политике и тем более внутренней не затрагивали ни в одной из бесед, даже тет-а-тет.

Полковник понял это и воспользовался ситуацией. К опальным военным царствования Александра, Николай относился благожелательно, разрешая некоторым вернуться из ссылки, если те не были сосланы по политическим мотивам. Так, при помощи своих друзей и родных получил и свое прощение полковник фон Оттович. Ему разрешили не только вернуться в столицу, но и предложили возглавить полк артиллеристов под Гатчиной, на что тот с удовольствием согласился. Николай был доволен – он получил еще одного преданного офицера, к тому же героя 12 года и одного из знатных фамилий Петербурга.

Обласканный государем, фон Оттович вернулся в Оренбург с намерением скоро жениться и покинуть навсегда степную столицу Зауралья.

- Я рад за вас, полковник, что так скоро получили вы высочайшее прощение и даже милость императора, - пожимал ему руку губернатор, когда тот вручил тому послание Николая о переводе. - И еще поговаривают о вашем изменении в семейном положении. Так ли это?

- Так точно, ваше превосходительство, - вытянулся полковник. - Я намерен жениться.

- И будущая мадам фон Оттович…

- Дарья Дмитриевна Романовская, ваше превосходительство, - продолжил полковник.

- Рад за вас и вашу невесту, Виктор Иванович, - протянул ему руку губернатор. - Поздравляю.

- Спасибо, - щелкнул каблуками и кивнул головой полковник.

Через неделю состоялось венчание в Николаевском храме четы фон Оттовичей. Было много гостей в зале специально снятом в Гостином дворе. Приглашен весь местный свет с губернатором и его семейством. Весть о том, что полковник был принят самим императором, разнеслась со скоростью ветра, и всем хотелось приблизиться к счастливчику, послушать последние новости и даже сплетни, что были гораздо более интересными, нежели истинное положение в столице. Они ахали и охали, слушая рассказы самого полковника и его адъютанта о положении дел в Петербурге. До сих пор шли аресты и допросы заговорщиков, и по всей империи прокатилась волна страха от нововведенной Николаем Третьего отделения тайной канцелярии.

- Говорят такие ужасы про ту канцелярию, мой друг, - хваталась за рукав полковника одна из метресс оренбургского света. - Неужели это правда о пытках и даже дыбе бедных заговорщиков?

- Что вы, мадам, - высвобождал свой локоть из цепких рук женщины фон Оттович, - это все слухи. Нет никаких пыток. Эта канцелярия не возникла на пустом месте, ее еще создал Павел Первый, а его сын император Николай Первый только восстановил утраченное. Нужно отметать зерна от плевел, мадам, - закончил полковник, - И разрешите все же мне поискать свою жену.

Он нырнул в толпу приглашенных, чтобы вновь быть остановленным уже другими любопытствующими.

- Так не может больше продолжаться, - ругался он сквозь зубы. - Немедленно к Дарье и вон отсюда.

Свою жену он нашел в окружении молодых офицеров своего полка. В белоснежном подвенечном платье, что он привез из самого дорогого модного салона столицы, она была чудо, как хороша. Ее глаза сверкали от внимания, щечки розовели, улыбка открывала белоснежные зубки. Весь ее облик говорил о желании нравиться, и она получала это. В сердце старого повесы закрадывалась ревность, смешанная с отчаянием. Все же он понимал, что огромная разница в возрасте еще не раз будет ему доставлять неприятности, а возможно и беды. Но он бросился в свою любовь, как в омут.

- Будь, что будет, но пока она моя и я счастлив,

С такими мыслями он подошел к своей избраннице и предложил ей свой локоть.

- Мы благодарим всех присутствующих, которые поздравили нас с таким событием в нашей жизни, - начал полковник свою отходную речь. - И сейчас разрешите нам удалиться, чтобы мы могли отдохнуть. Вам же советую продолжить веселье.

Взяв Дарью за руку, он вышел из здания и посадил в карету, с намерением везти свою молодую жену в отдельно снятый дом для совместного временного проживания. Их медовый месяц с согласия самой Дарьи Дмитриевны, решено было провести в Оренбурге, рядом с отцом.

Горничная, назначенная полковником прислуживать своей жене, помогла раздеться Дарье и приготовиться к первой брачной ночи. Ей уже рассказали о действиях мужа и советовали слушаться его во всем.

- Он не обидит тебя, душенька, - говорила сквозь слезы Авдотья. - Не бойся. Виктор Иванович любовник опытный, он будет ласков и внимателен к тебе.

Слушая эти слова и наблюдая за грустью кормилицы, Дарья не понимала ее слез и еще больше замыкалась в своей тревоге. Она не любила полковника, не испытывала к нему ничего, кроме благодарности и некоторой симпатии. И поэтому постель казалась ей чем-то вроде плахи, где будет покончено с ее юностью и наступит время семейных обязательств. А ей так хотелось страсти, такой, как пишут во французских романах: поцелуев, объятий, признаний на коленях под горящим взором таких же юных глаз. Но она получает старого мужчину, испытавшего многое, а не пылкого возлюбленного. Она проплакала всю ночь перед венчанием и встала с опухшими глазами. Авдотья только всплеснула руками, когда увидела ее утром.

- Матушка, да где это видано, чтобы с таким лицом и под венец? - суетилась она, прикладывая к отекшим глазам Дарьи ромашковый настой, - Что подумает батюшка, увидев тебя такой? Он и так весь извелся, отдавая за полковника. Всё его сомнения. А ты еще и заставляешь всех сокрушаться. Неправильно это. Раз дала слово, то выполни. Бог не простит непослушания. Или не хочешь замуж?

Глава 4.

Утром она проснулась одна, мужа не было. Села на кровати и тяжело вздохнула. Ей было неловко и даже стыдно. Оглянувшись на постель, она откинула одеяло и увидела кровавые потеки на простыне.

- Ну, вот и моя расплата за это замужество. Пусть увидят и расскажут всем, - хмыкнула она и нахмурилась, вспоминая прошедшую ночь.

Сжала себя и почувствовала небольшое жжение и легкую боль внутри. Покачала головой и вновь вздохнула.

- И теперь так будет каждую ночь? Господи, за что, почему так-то? Неужели и все только лгут о якобы желанных ночах? А может быть это только у меня?

С таким вопросом она и обратилась к своей Авдотье, когда приехала к той с мужем.

За завтраком он пытался ее развеселить, а она только односложно отвечала на его вопросы и не поднимала глаз, уткнувшись в свою тарелку. Пунцевели щеки, когда он спрашивал ее о здоровье, о состоянии после брачной ночи. Его слова доставляли ей неудобство, и она чуть ли не плакала от сознания своей неопытности и его откровенности. Поняв ее, полковник перестал задавать вопросы, и замолчал. Так же молча он проводил ее, подсадив в карету. На лице мужа, Дарья отметила отстраненность и холодность всю дорогу пока они ехали.

На улице было светло и по-летнему душно. Пыль, всегдашняя спутница Оренбурга, клубилась под ногами лошади и частично попадала в открытые окна. Дарья комкала в руках платок и иногда взглядывала на каменное лицо мужа. Всю дорогу до своего дома, она сомневалась в правильности своей поездки, но обязана была задать вопросы своей няньке, женщине с опытом, при том той, которая ее любит и не обманет. И она задала. Авдотья, была откровенна по своему, по-простому.

- Душенька моя, - обняла она ту за плечи и поцеловала в висок. - Как я тебе и говорила, нужно было слушаться мужа. Неужели он не объяснил тебе, что так бывает только в первый раз, а потом все будет хорошо?

- Да, сказал, но только потом, когда мне было очень больно, нянюшка. Теперь я его боюсь и не хочу больше этого, - она всхлипнула и прижалась к мягкому плечу женщины.

- Как же так-то! - отодвинула ее Авдотья и взглянула с укором. - Он же теперь твой муж, и ты должна ему повиноваться. А в постели еще будет тебе приятно. Со временем. Он мужчина опытный и поможет преодолеть все твои страхи и нежелания. Еще сама будешь хотеть этого.

Дарья слушала ее и все равно не могла согласиться. Она понимала, что женщина желала ей счастья, но от этой первой ночи у нее остались только боль и стыд, будто она отдалась не своему мужу, а кому-то чужому и по принуждению. Замкнувшись, она встала и, поблагодарив няньку, спустилась вниз к мужчинам, сидевшим в гостиной. Муж и отец о чем-то беседовали за рюмкой вина. Они встали, как только Дарья вошла в комнату. Присев на диванчик около окна, она с тоской посмотрела в чисто вымытые стекла. Там бушевал май.

- Вот и мне маяться, - думала она, останавливая свой взгляд на качающиеся ветки распустившейся черемухи.

Запах ее проникал в открытые окна, и ветерок слегка теребил легкие шторы. Разговоры за ее спиной возобновились, но она не прислушивалась. Ей было все равно о чем те говорили, она вспоминала прошедшую свадьбу и грустно улыбалась. Вскоре с ней простился муж, сославшись на необходимость дел с переводом, и она осталась с отцом.

- Ну и что ты такая странная? – опустился он к ней на диван. - Что-то не так, душенька моя, - обнял ее за плечи. - Ты какая-то грустная или мне кажется?

- Нет-нет, папенька, - прижалась к нему Дарья, - у меня все хорошо.

- Надеюсь, что тебя муж не обидел? – строго спросил он, отстраняя ее.

- Нет, что ты, не обидел, - покраснела она и опустила глаза.

- А о чем же ты шепталась с Авдотьей? Неужто нельзя и мне поведать?

- Это по-женски, папенька, - вновь смутилась девушка.

- Ааа…- протянул, улыбнувшись, отец. - Тогда можно. Ты счастлива?

- Да, конечно, очень.

- Что-то мне не нравится твое лицо, девочка моя, - откинулся мужчина и строго взглянул в лицо дочери. - Так что же случилось? Или он обидел тебя?

- Нет-нет, - встревожилась Дарья. - Просто мне грустно оттого, что вскоре покину отчий дом и тебя.

- Ну, так это удел всех родителей, когда дети вырастают и вылетают из гнезда, как подросшие птицы. Не жалей меня. Я прожил свою жизнь, любил, вырастил дочь, выдал замуж. Теперь у меня одно – дождаться внуков. Надеюсь, что не придется долго ждать. Так? – склонился он к лицу дочери.

- Я думаю, не придется, - покраснела девушка, и слезы выступили на глазах.

- Ну-ну, - похлопал он по руке. - Прости, что смутил тебя. Еще не скоро сбудется сие мое желание. Тебе еще предстоит много дел и здесь и в столице. Надо освоиться в доме, показаться в свете. Я надеюсь на твой ум и сдержанность. Будь всегда осторожна и внимательна. Столичные кумушки не прощают промахов. Легко потерять честь – потом трудно ее восстановить. Да к тому же твой муж не должен ее отстаивать на дуэлях. Ты поняла меня?

- Да, папенька, - выпрямилась девушка, и тот час пропали слезы. - Как вы могли подумать такое!

- Ну, вот и высохли слезинки, - засмеялся отец, вглядываясь в возмущенное лицо дочери, - Я тебя спровоцировал, немного встряхнул. Хватит об этом. Я верю, что ты не опозоришь род Романовских.

- Можете не сомневаться, отец, - тряхнула она кудрями и вытерла глаза тыльной стороной ладони.

- Будешь собираться, скажи Авдотье что возьмешь. Она поможет.

- А как же вы останетесь без меня, батюшка, - приникла к нему Дарья, охватив за шею.

- Ничего, милая, я потерплю, лишь бы ты была счастлива, - тоскливо произнес он и поцеловал в лоб и щеки.

К вечеру чета Оттовичей была приглашена в дом к губернатору. Там они вновь получили поздравления уже в узком кругу местного общества и были разделены по гендерному признаку: девушки окружили Дарью с расспросами о дальнейших действиях и задавали даже щекотливые о замужестве, а мужчины интересовались подробностями политической жизни столицы. Дарья, как могла, отвечала на любопытство девиц, а полковник скупо рассказывал о состоянии дел и слухов Петербурга. Потом был ужин и танцы. Дарью приглашали галантные кавалеры, и муж внимательно следил за повадками своей молодой жены. Судя по его удовлетворенному лицу, ему нравилось ее поведение, и он не обременял ее своими нравоучениями. Она была мила, весела и то же время не давала повода усомниться в ней.

Глава 5.

Дорога была ужасной. Жара и пыль сопровождавшие их, вымотали окончательно. Останавливались в ямах, меняли лошадей и уже не могли дождаться окончания поездки. Ночевки в ямщицких становищах, еда в местных трактирах и постоялых дворах, сказывалась на желудках, и частенько Дарью мутило от нехватки воды, не только для мытья, но и питьевой. Виктор Иванович как мог, развлекал жену на протяжении всего утомительного пути рассказами о своем военном походе в Париж, о битвах, а также знакомил с будущим светом малого окружения в Петербурге, в которое им предстояло влиться. Добравшись до Волги, они целый день переправлялись на пароме через широкую пойму реки. Дарья здесь впервые увидела знаменитые Самарские луку и Жигули, плесы русской водной кормилицы. Природа и чистый воздух доставляли девушке необыкновенное удовлетворение после пыльных оренбургских степей. И хотя за Волгой тоже были степи, но они перемешивались с лесами с их прохладами. Не доезжая старой столицы, они свернули на север во Владимирскую губернию, дабы посетить имение в Поршневе, где еще никогда не была будущая ее владелица.

К барскому зданию подъехали к вечеру, когда уже заходило солнце. Поля и перелески, окружавшие дорогу в имение, закончились как-то сразу, уткнувшись в крепкие ворота и зеленую изгородь из плотно засаженных кустов жасмина, черемухи и сирени. Встречали хозяев чинно и благопристойно управляющие и челядь, выстроившимися перед входом в приземистое одноэтажное здание из камня, беленое, с черепичной крышей и большими окнами, в которых отражался свет уходящего светила. Дарье некогда было рассматривать отцовское приданое основательно. Это она оставила на следующий день. Да и вообще-то они хотели здесь остановиться и задержаться на несколько дней, на столько, на сколько позволят обстоятельства.

Управляющий Иван Семенович Тарабулин, встретил их ласково и тут же приказал слугам позаботиться о хозяевах, приготовив все для отдыха. К ужину обещался кое-что им рассказать, а основное отложили на завтра.

Дарья и Виктор прошли за слугами в барские апартаменты, где когда-то размещались все предыдущие хозяева. Это были хорошо обставленные небольшая гостиная и спальня с уборной. Горничная уже распорядилась занести вещи. Две девушки с баронским денщиком разбирали принесенное, в то же время, помогая переодеться и самим хозяевам. Приведя себя в порядок, Дарья осталась отдыхать в спальне, а полковник вышел в главную гостиную, где его ждал управляющий. Обговорив неотложные дела и распорядившись по вкусам, Иван Семенович отправился на кухню, а барон вернулся в спальню. Он тоже хотел передохнуть перед ужином и принять водные процедуры.

Дарья уже было закрыла глаза, когда муж вошел в комнату. Халат, надетый на мокрое мужское тело, был распахнут, и она видела, как возбужден ее муж, но тут же их закрыла. Сегодня она была не готова разделить его желание. Дальняя дорога и неудобства пути, не вызывали в ней страсти, но только усталость и лень.

- Тебе дурно, душенька? – привалился он к ее боку, заглядывая в глаза.

- Ах, оставь меня, Виктор Иванович, - вздохнула Дарья, отодвинувшись от жаркого тела мужа, - я все еще в дороге, еще не приду в себя. Когда же, Бог мой, мы, наконец, прибудем, когда уже кончатся наши мучения.

- Все когда-то кончается, душа моя, - погладил тот жену по плечику, - И это вскоре закончится. А сейчас отдыхай.

Поцеловав руку, он встал и вышел в другую комнату.

- Никита, - услышала Дарья голос барона, - одеваться.

Под негромкое бормотанье и шелест одежды, она задремала. Проснулась как-то сразу, будто от толчка. Огляделась и вспомнила, что находится в своем поместье. Потянувшись, поняла, что хорошо отдохнула. Взявшись за колокольчик, встряхнула и тут же появилась горничная.

- Чего изволите, барыня?

- Одеваться, милая. И где Виктор Иванович? – зевнула она, прикрыв ладонью рот.

- Так с управляющим в кабинете, барыня, чегой-то обсуждать изволят.

Дарья кивнула и с ее помощью надела, наконец, домашнее платье, приготовленное заранее. Так надоели одежды путешествующих, с их плотностью и цветом, уже хотелось легкости и бОльшей цветовой гаммы. Причесавшись, оглядела в зеркало и осталась довольна. Уже не было следов усталости на лице, а было любопытство ко всему, что ее окружало. Состояние новоявленной помещицы было странным и будоражило кровь. Она читала и слышала рассказы о поместьях и их хозяевах и сейчас она начинала понимать, как приятно осознавать, что все это принадлежит тебе и повинуется твоим желаниям. Хмыкнув, девушка оправила платье.

- Показывай дорогу, - властно кивнула она холопке.

Та поклонилась и открыла двери. Дарья шла по коридору, освещенному канделябрами, и рассматривала картины, украшавшие стены. Все вокруг: и обои и золоченые тяжелые рамы, толстые восковые свечи и паркетные полы, добавляли ей уверенности, что в будущем она будет обеспечена и у нее есть место, где можно будет укрыться от житейских бурь.

- Прав и отец и барон, когда уверяли меня принять наследство, - улыбалась Дарья, - все-таки мне еще не хватает опыта.

- Жизнь штука сложная, - вспоминала она слова Авдотьи, когда в последний раз, припав к плечу, жаловалась на скорое расставание, - и все может перевернуться в один присест. Так что приглядывайся, прислушивайся и мотай на ус, дитя.

Ее слова уже начали воплощаться и Дарья готовая все принимать, вошла в гостиную. Это была довольно большая комната с двумя окнами, диванами и кушетками, креслами и столиками. По стенам также висели картины, но тут уже были представлены и портреты. Она прошла по кругу, рассматривая своих предков с отцовской стороны, и осталась довольна. На нее смотрели лица мужчин и женщин в старинных костюмах и так похожих на отца.

- Ах, батюшка, - вздыхала она, вглядываясь в развешенные портреты, - вот и я приобщилась к нашей семье. Теперь бы еще бы и о матушкиной узнать. И узнаю, - заключила свои мысли.

- А вот и мы, душа моя, - услышала за спиной голос мужа и обернулась.

Глава 6.

Дни пролетали за днями, и Дарья познавала все премудрости правления под бдительным оком барона и управляющего. Они объездили почти все земли, просмотрели все отчетные книги, перезнакомились с поставщиками и перекупщиками уезда. Кроме того, что Дарья обошла свой дом, она еще обошла и своих приписанных к поместью крепостных. Посмотрела на их работу, осмотрела жилье, дала необходимые замечания управляющему по содержанию своих людей. Отметила его хорошую работу и определила тому дальнейшую деятельность и свое к нему расположение и доверие. В конце их появления объявила прием для всех окружных помещиков и богатых купцов уезда.

Разослав приглашения, она принялась за оформление и подготовку своего первого раута в жизни. Барон увидел в новом свете свою юную жену и не переставал удивляться. Ее подвижный и цепкий взгляд, острый ум, быстрая реакция и аналитические выводы, поражали даже его, привыкшего рассуждать, что женщина способна на многое, но такого он даже не встречал. За несколько дней баронесса побывала во всех местах, где необходим хозяйский взгляд, посмотрела все, что касается ее нового приобретения и по-хозяйски распорядилась даже там, на что он мало обращал внимания, как-то на людей и их быт, их здоровье и работу. Объявила, что укорачивает до четырех дней в неделю барщину и сняла оброк с семей, потерявших кормильца, обязавши свыше платить тем, кто имел больше земли в аренду, и мог помогать бедным.

- Смотри, Иван Семенович, - постоянно твердила она в разговорах с управляющим, - чтоб люди были здоровы и сыты. В этом мое богатство, ибо без них не будет работы, а без работ и прибыли.

Тот только кивал и суетился возле девушки, преданно заглядывая в глаза. Он уже был покорен и согласен служить не на жизнь, а на смерть.

- В этом и есть вся юная баронесса, - думал полковник, наблюдая за действиями своей жены, - И это только начало, - вздыхал он.

Наблюдая за ней, он вначале давал советы, поправлял и пытался даже направлять, но потом оставил свои попытки, так как понял, что она, схватывая на лету, уже имела свои измышления и советы его принимала нехотя. Барон вначале улыбался, а потом уже начал серьезно приглядываться к ее приказам и наставлениям.

- Если и дальше так пойдет, - хмыкал он, - то у меня будет самая жесткая и самая умная жена. Думаю, что и в свете ее примут такой же. И я не завидую тому, кто встанет у нее на пути.

А эти мысли пришли к нему, когда он увидел ее прием. Это убедило его еще раз, что выбор супруги им сделан был правильно. Именно сейчас, он понял, как будут поставлен его дом и те необходимые приемы уже в самом Петербурге. Сейчас и здесь ему показана генеральная репетиция, и он принял у своей жены этот экзамен на зрелость.

Дом был выскоблен и вымыт, паркет натерт до зеркального блеска, свечи заменены и канделябры зачищены, рамы и сами картины, засаженные мухами, отмыты и даже как-то засияли новыми красками, шторы заменены, очищены банкетки и диваны, приготовлены ломбреные столы и приглашены музыканты. Столовая сияла чистотой и крахмальными скатертями, были вытащены фамильное серебро и хрусталь, запахи кухни будоражили желания и возбуждали аппетит. Кругом вазоны с цветами, и легкие закуски с напитками на просторной веранде в сад, где и должны приглашенные насладиться аперитивом, новомодным в этом году действием перед кушаньем, и подышать свежим воздухом, напоенным запахами яблонь и жасмина.

И вот все гости собрались, представились и огляделись.

- Ах, душенька, Дарья Дмитриевна, как у вас все замечательно, несмотря на почти запущенность поместья. Я восторгаюсь вами. Помню вашего папеньку. Довольно странно распорядилась с ним жизнь. Судьба, она такая жестокая, - цеплялась за локоть соседка по землям помещица Сибирцева, которая прибыла со своими двумя переростками дочерью двадцати пяти лет и двадцатичетырехлетним сыном, который, со слащавой улыбкой, не отрывал глаз от хозяйки.

Он почти раздевал ее, на что уже обратил внимание и муж. Барон тщательно отслеживал поведение некоторых молодых людей и тут же пресекал поползновения непристойного содержания.

- Что вы, Мария Егоровна, - сухо отвечала Дарья, пытаясь вывернуться из ее рук, - Мне не на что жаловаться. Мой отец дал мне все, и я была им обласкана всегда. А что до его личной жизни, то не я ему судья. Он счастлив со мной, а я с ним. Вот и имение получила в наследство. И все он.

- Да-да, - притворно вздыхала, прицепившаяся к ней мадам, - А ваша маменька уж так жалела, так жалела, что пришлось покинуть свет, и уехать в Тьмутаракань.

- А что до маменьки, не могу сказать, так как она умерла, подарив мне жизнь, и я всегда буду помнить ее и почитать.

- Кончено-конечно, Царствие ей Небесное, - бормотала она, все еще следуя за Дарьей.

Но тут ее отвлекла собственная дочурка, и Дарья поспешила к другим гостям.

Столовая была оценена сразу всеми и по убранству и по изумительным запахам. Здесь уж Дарья постаралась и угощала даже необычными блюдами оренбургской кухни, как-то мантами по-татарски и пловами по-узбекски. А еще был подан охлажденный кумыс, который, по рассказам уже самого полковника, ставил в разы быстрее на ноги и болящих и раненых. Целебные свойства кобыльего молока оценили даже те, кто и не знал и не пробовал такого ни разу. Кроме того, Дарья приготовила небольшие подарки всем присутствующим в виде расписных казахских пиал, из которых те смаковали необычный напиток, кто с интересом, а кто и с возможной необходимостью, после повествований барона о его целебности.

- Я хотел бы основать там конеферму, - говорил любопытствующим полковник, - и думаю, что мои планы будут исполнены. А с этим и кумыс, как лечебное питье, предложу даже царскому двору.

Местные помещики смотрели на него и недоумевали, как военный человек, прослуживший в инженерных войсках, мог рассуждать о делах, да еще с купеческим размахом. Они просто не знали характер барона, его цепкий ум и аналитический дар. Эта мечта давно зрела у него, и он намеривался ее исполнить.

Глава 7

Четыре дня пути и они въехали в столицу.

Петербург встретил их пылью и жарой. Камень стен зданий и мостовых отдавал тепло, напитавшись за день. Было душно. И только ветер, дувший с Финского залива, временами разгонял духоту, давая роздых усталым путешественникам.

Фон Оттовичи прибыли в свой дом на улице С. и въехали в открытые ворота. Их ждали. Посланный вперед вестовой полковника, предупредил о скором приезде барина с супругой, и дом был подготовлен к приему. Набранная еще ранее челядь, встречала на пороге по английскому образцу, выстроившись на высоком крыльце. Двухэтажный особняк барона, сложенный из камня, вывезенного из Карельского края, был в желто-белом цвете. Крыша выделялась коричневым покрытием, да черненные печные трубы по ее ряду. Портик над высоким крыльцом поддерживался четырьмя колоннами в стиле ампир и по краям ступеней стояли в прыжке каменные львы, с раззявленными пастями, придерживая передней лапой по шару.

Дарья с интересом оглядывалась вокруг. Тут она заметила высокие кованые ворота, с фамильным гербом Оттовичей, аккуратные присыпанные желтым песком дорожки, огражденные белым камнем, подстриженные в том же английском стиле кусты и лужайки.

- А я ведь еще так мало знаю своего мужа, его пристрастия и вкусы, - удивлялась Дарья, посматривая на спокойное лицо Виктора.

Пока ей все было впервые и все понравилось, особенно вытянувшиеся и с поклонами слуги, чисто одетые в одинаковые ливреи мужчины и в платья с белыми фартуками и чепчиками на головах женщин. Распахнув тяжелые входные двери, лакей поклонился.

- Рады приветствовать вас, хозяева, - проговорил тот, улыбаясь, - милости просим в свой дом.

Кивнув, барон подхватил под локоть свою ошарашенную жену, двинулся вовнутрь, раздавая по ходу приказания прислуге, тут же стремительно исчезавшей.

- Как ты их вышколили, - улыбалась Дарья, развязывая шляпку и оглядываясь вокруг.

- Разве это плохо, мой друг? – усмехнулся барон.

- Конечно хорошо, и я с тобой согласна. Ты должен все мне показать и рассказать.

- После отдыха я представлю тебя хозяйкой перед всеми слугами, и тебе всё будет подчиняться в этом доме, всё, вплоть до найма новых слуг или необходимость выписать кого-то из твоего имения или нашего, что под Петербургом. Кстати, мы должны будем и его посетить, дорогая, так что на этом поездка не окончена. Ведь мне вскоре необходимо показаться и на службе, а то наверно забыли мои артиллеристы своего командира, - усмехнулся барон.

Они прошли на второй этаж, и муж показал жене ее апартаменты. Это была женская половина с будуаром, спальней и умывальной. Гардеробы для мужской и женской одежды, канапе с креслами и столиком, письменная стойка между двух окон. Стены, отделанные светлым штофом, были новыми и слегка поблескивали золотистыми искрами в лучах заходящего солнца, что светило прямо в боковое узкое окно. Ваза с цветами, стоявшая у туалетного столика, притягивала взгляд. Расписанная в китайском стиле, она казалась хрупкой и нежной. Цветы же, белые лилии, были свежи и пахли сладостью. Тонкие шторы, подвязанные атласными лентами, слегка вздувались и колыхались от воздуха, вливавшегося в открытые створки окон, а темные тяжелые отороченные золотистыми кистями, придерживали их. Высокая кровать на двухступенчатом пьедестале, поражала простором и количеством разновеликих подушек, которые также были разбросаны по креслам и на подоконнике.

- Там я буду читать иногда, - усмехнулась Дарья, высмотрев для себя укромный уголок.

- Тебе нравится, дорогая, - обнял полковник жену, забирая у той шляпку и кидая ее в кресло.

- Да, очень, - прижалась к груди девушка, положив голову ему на плечо, - Ты поразил меня своим вкусом, который свойственен и мне. Цветовая гамма, и весь антураж взволновал и потом успокоил. Я дома.

- Я рад, - прикоснулся он губами к ее виску, - очень хотел угодить.

- Тебе это удалось, Виктор Иванович, - прошептала она и потянулась к его губам.

Они долго и со вкусом целовались.

- Переодевайся, дорогая, сейчас придет твоя горничная и поможет. Если понравится, можешь оставить. Она же проведет тебя в столовую. А я покину на время. Надо распорядиться и сообщить в полк о приезде. Уже завтра мне необходимо показаться там.

- А это надолго? – встревожилась Дарья.

- На пару дней, - ответил муж.

- А как же я? – вцепилась она в его рукав.

- А ты будешь знакомиться домом и хозяйством, - усмехнулся он, глядя в ее испуганные глаза, - У тебя будет много дел и моя отлучка пройдет незаметно.

После плотного ужина, сидя в саду за белым ажурным столиком в таких же креслах, они пили чай с вареньем и сухим французским печеньем.

Легкое муслиновое платье, отороченное зеленой атласной лентой и домашняя прическа с буклями на висках, делали Дарью такой нежной и ранимой, что буря желаний вспыхивали в душе у полковника. Он и жалел ее и желал. Особенно теперь, здесь, в своем родовом гнезде, где еще не бывало ни одной из его любовниц. Дом был предназначен для семьи: женЫ и детей. Так учил его отец, а того дед, и прапрадед, выписанный еще императором Петром Первым из Голландии. Он был инженером по артиллерии, что и продолжали все его внуки и правнуки. Вот и Виктор Иванович чтил профессию своего рода по мужской линии, хотя русской крови было уже более, нежели голландской. От прадеда осталась фамилия и титул, дарованный царем Петром за вклад в оружейную обеспеченность русской армии. Богатство же досталось от женитьбы на русских боярышнях с их приличным состоянием. Кроме того, фон Оттовичи были всегда приближены ко двору, как при Петре, так и при его приемниках. Вооружение и инженерия всегда необходима любой армии, а уже русской и подавно. На флоте и в пехоте были нужны пушки и фузеи, особенно после войны с Бонапартом, где показали себя с наилучшей стороны. И барон был участником этих сражений, награжден, как многие другие. Сам Александр вручал ему во дворце орден Святого Георгия второй степени за заслуги перед Отечеством.

Глава 8.

Два дня пролетели в хлопотах и Дарья основательно устала. Гостиная, столовая, гостевые комнаты, зала приема, а также спальня и будуар, все это требовало внимания и некоторой замены, всего чуть-чуть, оставляя в основе своей то же положение, как и при прежних владельцах. Когда полковник прибыл, то был поражен вкусу и вниманию к родовому гнезду его новой хозяйки.

- Я рад, что не ошибся, предоставляя тебе полную свободу, душа моя. - Поцеловал он руку жены.

Дарья закраснелась от поощрения и признания ее заслуг и, прильнув к телу своего любовника, мурлыкнула:

- А я тебя ждала.

- Очень? – Взял ее за щеки барон, заглянув в зеленые колдовские глаза.

- Очень. - Подтвердила она и потянулась к его губам.

Ночь была страстной. Проснулись поздно. Дарья встала чуть раньше, для хозяйствования. Завтракали в спальне. Показав на большую пачку конвертов, она спросила:

- Что ты думаешь обо всем этом? Кого посетим первыми?

Она отводила глаза, она боялась, что муж скажет о Голицыных, но он, улыбнувшись, успокоил ее.

- Думаю, что первыми посетим тех, кто первыми и вернется в город, любовь моя. Сезон начнется с первыми заморозками, то есть на Николая, вот тогда и будем думать. Но скорее всего, это будут именины царя и первый выезд в Зимний, как и всегда. Мы приглашены, об этом загодя известил меня адъютант императора, когда я получал документы перед поездкой в полк. Так что, у тебя есть в запасе два месяца на наряд к этой дате. Все для такого случая тебе покажет горничная, она в курсе. Остальное на твой вкус, а он у тебя отменный, судя по тому, что ты успела за те два дня моего отсутствия. Я поражен. Я удивлен. Я восхищен. Что ты еще хочешь услышать от меня, дорогая? – склонился он над рукой, целуя пальчики.

- Твоей похвалы достаточно, мон ами. - Усмехнулась Дарья, целуя того в голову. - Вот видишь, я уже начала выражаться по-французски, как того и требуется в свете.

- Ах, оставь эти императифс, мадам, - хмыкнул он, поднимая голову, - если бы ты слышала, как некоторые дамы высшего света ругаются как конюхи, если обозлены. По-русски, но с французским прононсом. Так что можно говорить и так и этак, главное не переборщить и чаще молчать, нежели говорить. А ты способная, моя душенька. Я видел, как ты можешь слушать, и это многое значит, но твой талант в том, что ты, слушая, не слышишь. Это может пригодиться в петербургском свете, этой клоаке подхалимства и злословия. Еще не раз будешь горевать и даже плакать, пока не обрастешь броней, и не проявится ярче твой дар. Тогда, ты сможешь блистать и в этом я уверен. Поэтому будем все делать постепенно, начиная от бОльшого к мАлому. Сначала в скопище придворных, где можно затеряться, а уж потом выйдем и на те, которые будут нам выгодны. Иначе никак, - предварил он своим объятием вопрошающие телодвижения своей жены.

Дарья затихла, как и всегда принимая его руки и растворяясь в нем без остатка. Она понимала, что лучшего советчика и друга она не приобретет, особенно сейчас, когда ей предстоит встреча с самым строгим, даже самым ужасным обществом Петербурга – его высшим светом. И как она себя покажет сразу, так и будут о ней думать.

- Хорошо, что есть еще два месяца. - Пришептывала она, роясь в библиотеке Оттовичей, разыскивая следы рукописей и генеалогических древ тех родов, которые были ей интересны.

Залежи, нет, горы бумаг, карт и записей оказались под ее рукой. Она уже месяц изучала всех нужных семей вплоть до пятого колена. Особенно Голицыных. Там она и нашла младшую ветвь, от которой шла ее мать и которую теперь продолжила она. Теперь была во всеоружии, была подготовлена, многое знала, и многое хотела узнать.

- Ну, это не сразу. - Приговаривала она, перелистывая желтые страницы. - Будет время и будет пища.

Кроме того она знакомилась и с модой столицы. Французские веяния пробавлялись английским стилем. Так, длина платья достигала щиколоток, нежели закрывала носки туфель и в этом была свобода дамского туалета, кроме обнаженных плечей и украшений на прическу из естественных волос, без подкладок и шиньонов. Каштановая копна Дарьи как никогда подходила к этому веянью, и она радовалась, как ребенок, рассматривая последние журналы, что показывала ей и предлагала модистка, приглашенная для создания платья для первого выхода в столице, тем более на именины императора. Она хотела быть уверенной не только в своих познаниях света, но и в своем наряде.

- По одежке встречают. - Повторяла она, поворачиваясь под руками швей. Долговременные примерки не раздражали ее, ей нравилось смотреть, как рождается ее фантазия и как смотрится она сама. Новое платье должно стать тем самым взрывом, который откроет глаза и уши всех, кого она хотела удивить. А пока готовилась, прилежно выполняя все советы своих помощников.

* * *

И вот пришло время. С самого утра, дом гудел от сборов и приготовлений на николаевский бал. Суматоха настраивала на предвкушение чего-то фантастически неизвестного и приятного. Дарья была уверена, что именно сегодня, она получит то, о чем мечтала: внимания самого первого мужчины империи – царя. И пусть это было смешным и милым мечтанием: принца на белом коне, который все еще присутствовал в сознании юной девы. Она хотела блистать и собиралась добиться этого. Как и тогда, при первом своем появлении на балу в Оренбурге, была подготовлена и внешне и внутренне. Как натянутая струна, стояла она перед выходом на смотрины мужа. Только в его взгляде, на его лице она сможет прочитать свой сегодняшний приговор. И не только потому, что ценила его вкус, или знала, что «во всех ты, душенька, нарядах хороша», но ей нужно было увидеть первое впечатление искушенного мужчины. И она не прогадала. То, как открылся рот и увеличились глаза, она поняла, что была права, когда уходила от ответов на вопросы о наряде.

Платье, из легкого шелка бирюзового цвета, собранного в мелкую густую складку, на плотной основе того цвета, без задних подушек и каркасов, опоясанное плотной лентой чуть темнее основного. Спуск мысом ниже талии, подчеркивал ее тонкость и, в то же время, округлость бедер, а высокие пышные рукава, в таком же стиле, показывали длинную шейку и покатые плечи. Под грудью, и вдоль по бедру, шло украшение из бутонов бело-розовых бархатных роз, руки затянуты в белые шелковые длинные перчатки. На голове уложены кверху волосы, с длинными локонами вдоль спины и цветным страусовым пером, кокетливо свисающим на одну сторону, добавляли наряду воздушность и праздничность. На открытой груди и шее нет никаких украшений. Алебастровая кожа и покатые плечи манили свежестью и чистотой. В зеленых глазах девушки, отражались золотистые искры огней, и создавался образ водяной нимфы, готовой втянуть в свои волны любого, на нее смотрящего. Сказать, что барон был поражен, ничего не сказать. Он был ошарашен и на некоторое время лишился дара речи.

Глава 9

Утром следующего дня их завалили приглашениями. Виктор, рассматривая их за завтракам смеялся, отбрасывая в сторону.

- Вот уже, сколько желающих приобщиться к новой пассии его величества.

- Что ты говоришь, Виктор Иванович, - тушевалась Дарья, фыркала и мотала головой, - при чем тут пассия. И танцевала только один раз. Подумаешь. Некоторых он приглашал и по два.

- Так ты следила за ним, душа моя? – Ахал муж.

- Не сказать, что следила, но видела и оценивала увиденное. А еще поняла, что государю я понравилась… как женщина.

- Немудрено, - смеялся барон, - мне же понравилась. Почему и ему не оценить тебя. Помнишь, я говорил тебе, что ты всегда будешь нравиться мужчинам. А он настоящий мужик, хоть и царской породы. Кстати говорят, что у него много любовниц. Ты хочешь быть одной из них?

- Нет, конечно, - улыбалась та таинственно, - мне тебя достаточно. Да и кто может сравниться с тобой? Ты первый и последний мой муж.

- Но не любовник. - Усмехался горестно он про себя. - Такова участь всех мужей хорошеньких женщин.

И он качал головой, вспоминая себя в этой роли, когда смеялся над неудачливыми мужьями.

- Теперь и мне придется узнать их чувства. - Хмыкал он, глядя на раскрасневшуюся мордашку своей женушки. - Недаром говорится, что женщине для счастья нужно всего лишь одного несчастного влюбленного. Хотя пока мне это не грозит.

Сегодня откликнулись на приглашение к Белосельским. Сама княгиня прислала личное приглашение на вечер в кругу семьи, как было написано на плотной бумаге с фамильным гербом. Семья, по утверждению геральдики, насчитывала несколько поколений военных и госчиновников. В эти годы они были в фаворе императора и гордились этим. После посещения их Оттовичи могли рассчитывать уже на благосклонность одного из ведущих семейств Петербурга. Дарья и там привлекала внимание не только своим внешними данными, но и разговорами по проблемным делам света и столицы: кто кого продвигает и почему, кого надо привечать и кому отказывать, что в последнее время было в моде в литературе и другом искусстве. И во всех этих разговорах Дарья имела свое суждение. Это привлекало внимание к ее уму и разносторонним знаниям. Кроме того, она читала все газеты, которые приходили на адрес барона. Тот всегда советовал, что ей почитать и в чем-то они могли даже поспорить.

А через месяц, перед самым Рождеством были получены извещения от Голицыных. Они приглашали на семейные рождественские торжества. Дарья держала письмо, и руки ее подрагивали. Она краснела и бледнела от возбуждения и трепета. Барон приобнял ее.

- Сколько можно бояться, милая. Теперь необходимо решиться и сделать шаг. Они прислали весть о примирении, а ты можешь либо отказать, либо принять. Все в твоих руках. Если, конечно, сочтешь нужным.

- Я хочу этого. - Вымолвила она с мучительной улыбкой. - Моя мать с небес взирает на меня с требованием восстановления чести отвергнутой и непонятой. И мой отец. Они достойны этого.

Барон прижимал к себе стройное тело молодой женщины, и жалость заполняла его от вида ее женской слабости и гордости. Хотелось, и утешить ее и защитить от всех бед мира. Он понимал, что восстановив родственные связи, она приобретает имя семьи и уже, в любом случае, не останется одна, чтобы ни случилось. А случиться может всякое. Уже поговаривают в военных кругах о возможной войне с турками. Еще не оправились от персов, как назревал конфликт с другим врагом, притом пребывающим в постоянной вражде к России. Конечно, султана подталкивали к этому и Англия и даже едва восстановившаяся от Бонапарта Франция, но и сам Махмуд Второй затаил зло за последние свои поражения на Балканах. Там до сих пор шли бои местного значения с переменным успехом. Пока они не превращались в войну между государствами и не требовали много живой силы и оружия, но все к этому шло. Нужны были всем проливы Босфора и Дарданелл, как Западу так и Востоку, и здесь расходятся любые договоренности, когда дело касается экономики и торговли. Прибыль и обогащение решаются на полях сражений, а еще власть, власть над миром. Соблазниться такому могут любые государства, тем более что противники ослаблены и победа видится очевидной.

Николай Первый не мог оставить славян без поддержки из-за прежних общих договоренностей, и русские дипломаты едва сдерживали турецкий натиск на международной арене. Ему надо было закончить войну с Персией и закрепиться с этим фронтом. Воевать на два не могло быть и речи. Поэтому дан был приказ по Балканам не провоцировать Порту и в то же время не отдавать занятые позиции. Трудно приходилось русским войскам на этом рубеже, много погибло народа и еще больше мирного населения. Пользуясь осторожностью русских, турки грабили прибрежные города и поселки, угоняли в рабство, насаждали свою веру. Николай все оттягивал и медлил. Россия была не готова к полномасштабной войне, но все же настроения в войсках были боевые и слухи о скором выступлении уже очевидны.

Таким образом, и в полку полковника Оттовича готовились к выступлению. Проводились маневры и переоснащение, пополнялись арсеналы и продовольственные закупки.

Дарья, зная от мужа о возможной войне, тревожилась и боялась.

- Может ли такое случиться? – Часто задумывалась она и сама себе отвечала, что все может быть.

Уж ее муж ни за что не отступится, будет «впереди на лихом коне». А что она будет делать без него, в неведении и страхе, даже не представляла. Барон, как мог, успокаивал ее.

- Душенька! - Целовал ту в минуты отдыха от любовных утех. - Разве Бог позволит нас разлучить, ежели, соединил? Нет, конечно. И тебе не о чем беспокоиться. Тревожная обстановка постоянно вокруг государства, многим не дают покоя наши победы и наши богатства. Так что, не обращай внимания. А ежели, будешь волноваться, то запрещу читать прессу, особенно западную. Мало ли что пишут. На то они и писаки, чтобы писать. А ты волнуешься зря. Успокойся и живи. И у меня есть самое большое дело – мы еще не родили наследника.

Глава 10.

Погода под праздники подвела, и состояние петербуржцев было такое же слякотное, как и хмарь за окнами. Неожиданное потепление превратило улицы и площади столицы в мокрое жижево, в котором вязли колеса и ноги, как животных, так и людей. Дул пронзительный ветер, выхолаживающий до нутра, и лили теплые дожди. Нулевая температура не способствовала праздничному настроению, но народ сопротивлялся и настраивался на Рождество. А перед самым праздником ударил мороз. Все застыло и замерзло. Такой внезапный переход доставил еще больше хлопот, как хозяевам, так и слугам. Все больше заполнялись больницы с ушибами и сломанными конечностями, все больше ломались кареты, и скользили неуправляемые санки, сбивая и калеча прохожих. И все-таки это не могло испортить предстоящих новогодних хлопот и ожидания праздника. Народ веселился и сновал по магазинам и рынкам в поиске новых товаров и подарков для себя и своих родных. Елками пахло даже на улицах. Из постоянно хлопающих дверей кондитерских тянуло выпечкой и молотым кофе. Все это создавало веселое праздничное настроение и таинственное ожидание новогоднего чуда.

В семье Оттовичей также готовились к Рождеству: привезли из имения высокую ель и поставили в зале, где весь день, под руководством Дарьи ее наряжали. Она суетилась и смеялась, отдавая приказания слугам и те в свою очередь веселились, глядя на свою юную хозяйку. Из кухни тянулись запахи выпечки и ароматы ванили, закупались свежие овощи и фрукты, а также конфеты и печатные пряники, так назывались фабричные иностранные печенья, обычно французского, а теперь и английского производства. Вводилась мода на такое лакомство и его стали часто подавать на чаепитиях при дневных приемах в домах и салонах, вместе с выпечкой собственной кухни.

В доме у Оттовичей подавали в первый раз их приема. Дамы столицы были удивлены и осторожны, пробуя такие гастрономические изыски.

- Не бойтесь, кушайте, - улыбалась хозяйка, подвигая вазочки с разноцветными и разной формами печеньями, - вам понравится. Тем более что вся Европа уже переходит на такую кондитерку. Теперь модна не домашняя выпечка, а покупная, и их уже начинают делать и у нас в городе.

Дамы изумлялись вкусу и уже претворяли эту моду и у себя.

- Что ни говори, - вздыхала Мария Алексеевна, вдова генерала Головина, пробуя маленькое печенья, прихватывая губами крошки, - а Европа все же остается законодательницей не только платья, но и едой. Даже такой. Хотя куда им до моей кухарки Аксиньи. Вот кто печет, так печет. Тает во рту, а не крошится, как этот.

Она стряхивала пальцы и утирала их платочком. С ней соглашались лишь пожилые матроны, а вот молодые похахатывали и брались за следующую восхитительную кондитерскую мелочь, пахнувшую гвоздикой и медом, усыпанную орехами и шоколадом. Так и вводилось в моду столицы угощение ароматными покупными печеньями

Новогодние хлопоты по дому, не отвлекали и в приготовлении к Рождественскому балу в Зимнем дворце. Шился наряд, и готовились бальные туфли к нему и не одни. Всегда дамы везли с собой и запасные, дабы не опозориться, когда могут слететь или не дай Бог, стоптаться задники туфель. Танцевать необходимо, если у тебя заполнена книжка, и отказаться, в связи со стоптанной или потерянной в толпе обувью, было моветон. Служка дожидался с запасом необходимых пар у дамских комнат, и иногда даже засыпал на кушетках в огороженных местах, для такого случая.

Все в доме Оттовичей делалось с внимательного позволения Дарьи Дмитриевны. Она успевала кругом: на кухне, в примерках, в поездках по магазинам. Барон часто сетовал, что не может сопровождать ее в этом мероприятии и безумно боялся перемен в погоде, но барыня лишь отмахивалась и смеялась на его переживания.

- Я всегда осторожна, мон ами. - Целовала она, мужа. - И не хмурь брови. Я рассержусь. Ты мне не доверяешь.

- Как же, не доверяешь! - Спорил с ней полковник. - Не тебе, а санкам или карете, которая будет тебя возить.

И приставлял к ней двух крепких слуг, с наказом следить за передвижением хозяйки и отвечать будут, если что, строго и серьезно. Те и так, влюбленные в красивую и доброжелательную баронессу всегда следили и помогали ей и даже без принуждений.

Так в хлопотах и подошел день икс – бал во дворце. После обеда и отдыха засуетилась прислуга, наряжая свою хозяйку на праздник. Приглашенные куферы и модисты превращали Дарью в ослепительный образ юной богини, с помощью платья, зеленого с золотом, открытого и пышного, высокой прически с фероньеркой из небольшой жемчужины, и завитыми локонами, спадающими на спину. В этот раз ей вменялось надеть фамильные драгоценности, и она с удовольствием застегнула на шее и в уши крупные изумруды в золотой оправе с алмазными соединениями. Длинные белые перчатки и веер-опахало из белых страусиных перьев дополняли наряд. А вот танцевальной книжки у нее уже не было. Только супруг, мог разрешить своей жене танцевать с тем или иным соискателем, в его ведении находилась рука жены и только он мог отказать или согласиться с приглашающим.

Чета Оттовичей входила в огромный зал под их оглашение и тут же встроилась в тысячную толпу. Гул голосов стоял над всеми и делился на отдельные звуки смеха, разговоров и восклицаний. Сверкание драгоценностей и орденов, все оттенки цветов нарядов дам и кавалеров, мелькание слуг и распорядителей, все сливалось в одно большое скопище тел, запахов, звуков. Найти кого-то было делом немыслимым, поэтому зал предварительно был разбит на сектора, и каждый приглашенный знал свое место или ему показывали на него специальные слуги, которые вели гостей.

У Оттовичей также было свое, и они направились было туда, но у входа перехвачены адъютантом царя и препровождены в ближний царский круг. Здесь находились семьи приближенных и сюда же подведены были и Оттовичи. Дамы удивлялись, мужчины слегка кивали. И только супруга Бенкендорфа, Елизавета Андреевна протянула руку полковнику.

- Рада видеть вас, барон! - Проговорила она, улыбнувшись смущенной Дарье. - Давненько не встречались. А это ваша супруга?

Глава 11.

- Я ревную тебя, - шептал барон, прижимая расслабленное, после любовных утех, тело жены, - и это очень больно!

- Ты меня ревнуешь? – Прошептала она устало. - И к кому же?

- К кому? И ты еще спрашиваешь? – Возмутился он.

- Эй-эй! – Уперлась кулачками девушка ему грудь. - Что ты себе напридумывал? Я все же мать твоего ребенка. Как ты можешь?

- Мне ужасно больно и стыдно! - Откинулся на спину полковник. - Но я же видел, как он на тебя смотрел, а потом даже посмел прижать к себе и коснуться щеки!

- Так это же было в танце. - Нависла над ним Дарья и начала целовать его в шею, грудь, живот и ниже.

Барон стонал от ее ласк и придерживал голову, направляя на нужные точки страсти. Скоро не стерпев, перевернулся, судорожно выцеловывая гибкое тело и, подмяв под себя, соединился с ним. Их единение было бурным и быстрым.

- Не смей меня ревновать! - Проговорила она ему в губы, когда тот склонился над ней в благодарном поцелуе.

А в это время Николай тоже имел любовную игру с одной из фрейлин императрицы. Он обнимал молодую женщину, а видел зеленые глаза другой. Получив свою потребность, выпроводил ее из спальни и, накинув на плечи халат, плеснул в стакан английского бренди. С некоторых пор он полюбил этот напиток. Он добавлял ему в кровь огня, его терпкость давала ощущение свежести, а это всегда кружило голову, и его расслабляло.

Вот уже более десяти лет он был женат, родились дети, и теперь, в связи с "болезнями" супруги, позволял себе легкие, ни к чему не обязывающие отношения с другими женщинами. В связи со своим властолюбивым и скрытным характером самодержца, он не терпел отказа от своих подданных ни мужчин, ни женщин, хотя понимал, что все должно быть в пределах разумного. И все же не выносил вольнодумства и разнузданности, но не мог отказаться от волокиты за хорошенькими женщинами. Его либидо было мощным и требовало удовлетворения, а если кто-то и отказывал ему в его притязаниях, то гневался и злился. Он не мирился с неудачами ни в войне, ни в любви. И там и там только победы. Глядя же на юную жену полковника, он надеялся на легкую интрижку, но наткнулся на броню. Ее-то он сразу почувствовал, лишь только приблизил к себе. Взгляд, рука, тело – все сказало ему – НЕ твоя.

- Это мы еще посмотрим! - Ухмыльнулся мужчина и плеснул в стакан тяжелую жидкость.

* * *

Борьбу за юную баронессу он начал на другой день прямо после завтрака. Вызвав в кабинет сестру, ту, из-за которой и был сослан полковник в Оренбург, он поинтересовался ее настроением, преподнес подарок, паюру с сапфирам, и спросил, так, между прочим.

- У маман все заполнено в свите фрейлин?

- А кого надо пристроить? – Усмехнулась она, понимая, что его приглашение не зря.

- Жену твоего знакомого фон Оттовича. - И взглянул пристально ей в лицо.

От неожиданности, она побелела и качнулась. Потом взяла себя в руки.

- Могу. Найдем. - После паузы произнесла хрипло.

- Вот и замечательно! - Подошел к ней Николай и поцеловал в висок. - Пошли им приглашение на свой вечер. Кстати, когда ты его планируешь?

- Через три дня, в пятницу, ваше величество. - Присела женщина.

- Ну, к чему такие реверансы, просто брат. - Взял ее за руку и поцеловал холодные пальцы. - Думаю, что и тебе будет интересно видеть своего прежнего визави. Я ясно выражаюсь?

Она кивнула и вновь присела.

-Можешь идти. - Выпустил ее руку и проследил за чуть дерганой походкой двоюродной сестры.

О ее связи с молодым Оттовичем говорил весь Петербург. Молодой повеса, чуть старше своей пассии, вскружил ей голову. Она даже была готова выйти замуж за него, да Александр быстро пресек сей адюльтер и их связь прервалась. Вскоре ту выдали замуж, и она замкнулась в своем горе. Семьи не получилось, детей не было. Муж погиб в персиянской компании, а ее вновь приняла вдовствующая мать Николая императрица Мария Федоровна. Так та и осталась фрейлиной при дворе. Вот уже восемь лет она вздыхала по своему герою. Сначала были письма, а потом и их прекратили. Она следила за скудными вестями о своем любовнике, но по извещению, что тот женился, оставила все попытки вернуть утраченное, особенно после того, как увидела юную красавицу. И вот сейчас в ее сердце поселилась надежда. Сам император ее дал, польстившись на молодую особу.

- Что-то будет? - Упала она на кровать, закрыв лицо ладонями.

Потом резко подскочила и ринулась к зеркалу, внимательно вглядевшись в свое лицо.

- Те же глаза, что так любил он, те же губы, что страстно целовал, но уже слегка увядшая кожа и морщинки. - Хмыкала она, разглаживая их пальцами. - Всё же не девятнадцать, как той, а на целых двадцать лет старше. Это кое-что значит.

Но ее взгляд тут же сосредоточился на мысли, что не все потеряно.

- Не замуж, так хоть в постель! - Хмыкнула она и потянулась. - Еще помню его руки и губы. Все может повториться, если постараюсь.

Вскоре на адрес четы Оттовичей пришло письмо с приглашением от старой знакомой. Прочитав его, барон все понял и скривился.

- Не мытьем, так катаньем, ваше величество? Посмотрим.

- Что там? – Выглянула из-за его плеча улыбающаяся девушка.

- Приглашение на литературный вечер, мон ами, к сестре императора.

- Надо же, как замечательно! - Вскрикнула она, выхватывая из рук мужа бумагу с гербом Романовых. - Там самый лучший салон во всем Петербурге и туда практически не попасть. А тут такое! – И она закружилась по комнате.

- Чему так радуешься, душа моя? - Он грустно посмотрел на танцующую супругу.

- Так там собираются самые известные литераторы столицы, да будет тебе известно. - Продолжала она кружиться и напевать что-то.

Он не мог огорчать отказом, как бы ему не хотелось, своей любимой женщине, притом беременной, но был неприятно взволнован, и тем, что это его прежняя визави и тем, что здесь чувствовалась рука императора. А это был ход конем.

- Что же, ваше величество, - сквозь зубы прошептал он, сощурившись, - теперь мой ход.

Глава 12.

Полковник Оттович был в полку, когда пришло уведомление о его командировке на Урал к Демидову. Он должен проинспектировать поставку пушек, что отливались по госзаказу. На это должно уйти месяц.

- Дорогая, - целовал он мокрые щеки встревоженной жены, - дни пролетят быстро, ты и не заметишь. Я не могу отказаться - приказ императора, к тому же я военный и приказы обязан выполнять. А ты жди меня. Обещаю, что не задержусь и буду вовремя, может даже с опережением, как пойдут дела. И привезу тебе подарки.

- Ты мой единственный подарок, - всхлипывала Дарья, цепляясь за теплый плащ мужа, - очень буду скучать.

- Я тоже, - шептал он и вытирал слезы тыльной стороной ладони, - Береги себя и нашего ребенка.

Она кивала и плакала. Он уезжал с тяжелым сердцем, будто чувствовал что-то нехорошее. Сел в санки и накрывшись пологом крикнул:

- Трогай!

Ворота закрылись, и Дарья осталась у окна, утирая слезы. Она не знала, что ей делать, как-то все здесь было связано с ним, с его запахом, с его вещами. Она бродила по дому и повторяла, что нельзя так горевать, чай, не на войну, всего месяц. Он пролетит незаметно, и муж вернется и все будет, как и прежде, везде его улыбка, чуть хрипловатый смех, чарующая голос. И еще его объятия, мягкие губы и сильное тело. Дарья всхлипнула, качнула головой и передернула плечами. Вытерла слезы и направилась в кабинет, чтобы разобрать письма и отписаться от приглашений в связи с командировкой мужа. Оставила только несколько: от Галициных, от Бенкендорф и … от Осипович Елизаветы Кирилловны. Она посетит их одна на дневном рауте. Голицыных, так как обещалась в прошлый их визит на святках, Бенкендорф, так как притулилась к этой милой женщине и полюбила ее с первого раза, а к бывшей любовнице мужа … потому что хотела убедиться, что Виктор ей не врал и она действительно тогда прощалась с ним. Не надо было бы терзать себя, но какая-то сила гнала ее туда, где она получила укол ревности, до сего момента не испытанного ею.

У родни было все по-прежнему: холодноватый прием, несколько отчужденный, не родной. Чай со сплетнями и слухами о предстоящей войне. После этого она пила лавровишневые капли и плакала, пока не уснула.

У Бенкендорфов смеялась и рассказывала, как показывала своим знакомым дамам кондитерские новинки и как те удивлялись и боялись их пробовать. Сейчас же мода на печенье пошла гулять по домам и даже вышла за пределы столицы.

- Что и требовалось доказать, - подытожила Дарья, откликаясь на улыбки присутствующих здесь дам.

А вот в дом к бывшей, как называла ее девушка, ехала с оглядкой и осторожностью. Она не знала, что ее ждет и как будет с ней общаться. Но любопытство ее вторая натура и она решительно вошла в открытую дверь. Сняв шубку и капор, прошла за слугой в малую гостиную, и присела на диванчик, ожидая хозяйку. Ее бил озноб и холодели пальцы.

- Зачем я здесь? – уже теснились вопросы в голове, и хотелось… бежать.

Она порывалась вставать и потом вновь садилась. И так несколько раз. Потом прошла к окну. Придерживая тонкую штору, выглянула и тут же услышала за спиной дыхание. Резко обернулась и уткнулась в грудь мужчине. Подняла глаза и обомлела – перед ней стоял император! В партикулярном платье, который туго обрисовывал его фигуру, с еле видимой улыбкой на лице. Глаза внимательно вглядывались в лицо девушки.

- Я вас напугал, простите Дарья Дмитриевна, - чуть отступил он и протянул руку, - прошу вас, садитесь.

Он посадил растерянную Дарью на диван и сел рядом.

- Хотите чаю? – склонился он к ее лицу.

- Нет…да…нет…не знаю, - пролепетала она, испуганно глядя на царя.

Она все еще не пришла в себя, потому что эта встреча была громом среди ясного неба, фантастическим стечением обстоятельств.

- Тогда я распоряжусь, - и хлопнул в ладоши.

Влетел с поклоном слуга.

- Чаю нам, - бросил он небрежно и повернулся к Дарье.

- Я понимаю ваш вопрос и понимаю ваше положение, но наше свидание тайное и никто об этом не узнает. Верите мне, Дарья Дмитриевна?

Она кивнула.

- А у нас свидание? – еле разлепила она губы.

- Самое настоящее, - улыбнулся он, взял ее за руку и поцеловал сначала один палец, затем второй.

Руку она резко выдернула, чем удивила Николая, но он тут же сменил выражение на лице, и легкая ирония сквозила в его глазах.

- Вы меня, почему-то, боитесь?

- Нет, ваше величество, - наконец к ней вернулся дар речи, - просто я еще ни разу не была на свидании с таким высоким мужчиной.

И ту же сбилась и покраснела.

- В смысле с царем, а не по росту, - и тут вновь спуталась и слезы показались в глазах.

- Ах, как вы чисты и наивны, Дарья Дмитриевна, и ваши глаза от влаги стали еще зеленее, похожи на озера, глубокие и таинственные.

Он вновь взял ее за руку, и она уже не отнимала ее. Она слушала. Еще никто не говорил так с ней, даже ее муж, который был для нее верхом ума и такта.

- Ваши пальцы, тонки и кожа шелковиста, ваши локоны тяжелы и ласкают руки, ваши губы притягивают и заставляют задыхаться от желания их целовать.

Он наклонялся все ниже и ниже, говоря хриплым шепотом, полным еле сдерживаемой страсти. Просунув руку за голову, рывком притянул к себе и впился в чуть приоткрытый рот Дарьи. Она даже не поняла, как это случилось, только почувствовала, что она в объятиях и тут же чужие губы накрыли свои. Жесткие, суховатые, властные. Язык раздвинул их и проник в рот, лизнув зубы, и сделал движение вперед-назад, как при слиянии тел. Она опешила и застыла в удивлении новых ощущений. Они были странными, полными азарта, будто мужчина получил, наконец, свой приз и теперь смаковал победу. Выдержав его эмоцию, она отстранилась и всмотрелась в лицо императора.

- Что это было, ваше величество? Я не поняла. Что этим вы хотели сказать?

- Скажу, что я покорен тобой, ты моя повелительница, ты моя фея. Будь моей фавориткой, и ты познаешь всю царскую милость. Я осыплю тебя драгоценностями и мехами, ты будешь сиять на всех балах и на всех приемах. О тебе заговорит Европа. Тебе будут завидовать все женщины во всех странах мира. Рядом со мной тебе покорятся народы, преклонят колени и падут ниц. По одному твоему слову я развяжу войну и кину к твоим ногам побежденного врага. Будь моей и ты узнаешь, как может быть счастлива женщина. Перед тобой откроются все дома и дворцы, ты сама выберешь, где будешь жить, с кем водиться, а кого карать. Ты, согласна?