Фаворитка мятежного герцога

ГЛАВА 1. Новая королева

Вслед за часами на императорской башне пушки пробили двенадцать залпов.

Ударили литавры, и зазвучала музыка — плавная и чарующая после громогласного салюта, обозначившего вступление в брак короля Кариона Генриха III, Неспокойного.

Генрих впервые демонстрировал двору свой новый венец с тремя зубьями, украшенный топазами и карбункулами — а вместе с венцом и новую свою супругу Лукрецию, герцогиню Вестфольскую. О том, что за пять лет Генрих в третий раз меняет королеву, знал любой, кто хоть раз бывал при дворе.

Монарх шествовал со своей наречённой по багряной дорожке, ведущей к трону. Молодая Лукреция в белоснежном, похожем на взбитые сливки платье, перечёркнутом на груди пурпурной лентой, чувствовала себя неуютно, несмотря на то, что всю жизнь провела среди роскоши ничуть не меньшей.

Причиной её волнения были не слишком большое количество приглашённых, и ни тяжесть торжественного наряда.

Лукрецию беспокоило излишне пристальное внимание — но не гостей, а только одной из придворных, в будуарах давно признанной членом королевской семьи, пережившей двух королев и, как искренне опасалась Лукреция, способной пережить и третью — её саму.

Её звали Анна, и, хотя титул её был скромен —лишь баронесса небольшой провинции на дальнем севере — платье её было богаче свадебного наряда самой королевы, а бриллианты глаз обжигали холодом зимнего полдня.

Анна не носила парика, демонстрируя пренебрежение к традициям в любом их проявлении, но собственные её волосы оттеняли лицо не менее эффектно, чем любой аллонж. Пурпурный бархат её кринолина смотрелся богаче королевской мантии на плечах Лукреции. Но более всего ранил молодую королеву взгляд супруга, устремлённый на молодую баронессу беззастенчиво и жадно.

Лукреция нарочно избегала смотреть в сторону Анны, не желая показывать, что понимает смысл этой молчаливой перестрелки взглядов, но, кажется, ни короля, ни баронессу не интересовало её мнение.

Уже вступая в брак с Лукрецией, Генрих знал, что Анна останется на своём месте возле престола — и тем более не изменится её место в сердце короля.

Сам этот брак был игрой, не первой попыткой показать Анне, кто правит королевством и двором. Но если Анна и поняла намёк, то не подавала вида — она стояла, прислонившись плечом к мраморной колонне, и смотрела на молодую королеву из-под приспущенных век, всей своей позой демонстрируя презрение и будто бы даже недоумение, непонимание того, как эта женщина оказалась здесь в белоснежном платье с венцом на голове.

В то время как дамы и кавалеры, желавшие показать свою преданность, несли свадебные подарки к королевскому престолу, падали на колени и целовали перстень с огромным топазом, Анна продолжала стоять, не меняя выражения лица. Она глядела на Лукрецию одновременно пристально и небрежно, словно собираясь отвернуться в любой момент.

Лукреция нервно поглядывала на короля.

Король, белея от злости, продолжал смотреть на свою фаворитку. Ежеминутно посещала его мысль о том, что манёвр в очередной раз не удался. Пока Анна стоит в другом конце зала, ничем не выдавая причастности к происходящему, ему, монарху, придётся молча сжимать подлокотник трона, терпеть напряженные взгляды малознакомой женщины, а затем делить с ней постель — пока Анна будет почивать на собственных шёлковых покрывалах, вряд ли думая о своём короле.

Генрих был уверен, что не было за последний год ночи более тяжкой и удушающей, чем эта, когда двор праздновал его очередную свадьбу. Он был уверен, что ночи более удушающей вообще не может быть — до того момента, когда под мраморные своды тронной залы вступил герцог Виктор Корнуольский.

Вопреки обыкновению на Викторе был не обычный его чёрный доспех, а белый, как платье невесты, камзол. Но хотя он отступился от своего скверного нрава, чтобы почтить королевское торжество, по насмешливому взгляду его Генрих видел, что и речи не идёт о том, чтобы Виктор был искренне рад.

По слухам, Виктор приходился Генриху младшим братом — и до тех пор, пока у короля не было детей, слухов хватало, чтобы назначить Виктора негласным наследником короля.

До сих пор все супруги короля были словно прокляты — за пятнадцать лет правления Генриха ни одна не понесла от него ребёнка. Генрих винил во всём плохое здоровье наследниц знатнейших домов Кариона, и именно поэтому на сей раз его королевой стала южанка.

Виктор, без сомнения, знал об этом мотиве супружества короля. Был ли он слишком самоуверен или попросту умело притворялся, но лицо герцога Корнуолльского не выражало и грана печали. Он держался как обычно высокомерно и даже не подумал оставить у входа шпагу — будто нарочно демонстрировал королю, на чьей стороне выступит двор в случае войны.

— Ваше величество, — Виктор остановился перед троном и поклонился — без той почтительности, какую хотел бы видеть Генрих, но и не давая повода упрекнуть себя в невежестве, — мои поздравления. Вы снова намереваетесь исполнить семейный долг? От всей души желаю вам удачи в этом деле, безусловно, непростом.

Генрих прищурился и скрипнул зубами.

— Вам следует больше думать о своей семье, герцог.

— Ваше Величество предлагает и мне жениться?

Виктор прекрасно знал, что этого Генрих не только не предложит, но и никогда не позволит.

— Я предлагаю вам позаботиться о благополучии вашей матери, прежде чем раздавать сомнительные комплименты.

— Я польщён тем, что ваше величество так беспокоится о герцогине. Уверяю вас, с её здоровьем всё прекрасно — и будет так же в ближайшие двадцать лет. Ибо стены наших фортов высоки и сложены лучшими мастерами, чего и вам, ваше величество, желаю. И своё пожелание подкрепляю делом, — Виктор снова поклонился и протянул королю свиток, который Генрих принял с такой осторожностью, словно ему предлагали погладить змею.

— Что это? — Генрих пробежался взглядом по бумаге, не слишком скрывая, что и не думает её читать.

— Это письмо об окончании строительства форта Ле-Кур на острове Душ. Того, о котором мечтал ещё ваш отец. Как и мой.

ГЛАВА 2. Сожжённое письмо

Анна сидела в парке, глядя на берег пруда, и потягивала чай из нового сервиза, привезённого накануне из далёкой восточной империи и подаренного ей королём. Подаренного, чтобы загладить вину, как понимала это Анна. Потому как монарх уезжал с новой супругой на южное побережье, чтобы в сравнительном тепле любоваться красотами природы — и размножаться. Будто бы Генрих в самом деле верил, что может обзавестись наследником.

Анна не ревновала. Ну, разве что, чуть-чуть. В отличие от монарха она не могла позволить себе ни женщин, ни мужчин — вообще ничего, что заставило бы Генриха усомниться в его исключительности. Она выучила этот урок хорошо после того, как Генрих обвинил в колдовстве несчастного цветочника, которому вздумалось подарить Анне тюльпан.

Теперь, по крайней мере, Анна точно знала, как избавиться от нежелательного человека: достаточно оказать ему совсем небольшое внимание — и тот обречён.

Анна не знала, радует ли её такая власть. Она видела, как загораются глаза короля, когда тот смотрит на неё. Генрих становился безумным, и поначалу это безумие пугало — но затем Анна привыкла, стала видеть в нём своеобразный комплимент.

Она знала простые правила, позволявшие управлять королём, и не нарушала их без надобности, потому была полностью уверена в том, что судьба её сложится просто прекрасно. До тех пор, пока во дворце не заговорили о Лукреции.

Но ни Лукреция, ни король не занимали её мысли в послеполуденный час, когда она сидела в одиночестве на берегу пруда.

Так же, как и неделю назад, Анна думала о брате короля, которого видела единственный раз в жизни, но запомнила так отчётливо, словно тот выражал ей почтение каждое утро.

Анна догадывалась, что это внезапное и бесперспективное любопытство не доведёт до добра, но была уверена, что расплачиваться придётся Виктору, а никак ни ей.

И потому, когда из тени шпалерника появилась бесформенная фигура в плаще с гербом герцогства Корнуолльского, Анна не чувствовала беспокойства — только смутное удовлетворение от того, что её мысли обретают плоть.

— Ваша милость, — появившийся юноша глубоко поклонился.

Анна внимательно рассматривала его, и не думая отвечать на приветствие.

У Мишель — а это была она — были рыжие волосы, достигавшие плеч, которые никому не позволили бы догадаться о её знатном происхождении. Как и Анна, она не носила парика, и так же, как Анна, обладала бледно-голубыми, свойственными коренным жителям Кариона глазами. Она была так же невысока ростом, но держалась гордо, и чем больше Анна находила в ней сходства с собой, тем большую неприязнь испытывала к незнакомке.

— Я не принимаю после трёх, — сказала баронесса сухо. Это было правдой. Анну часто тревожили с вопросами, которые следовало задать самому королю, но которые Генрих вряд ли стал бы выслушивать от чужих людей. Анна считала разумным уделять часть дня общению с этими людьми, не испытывавшими ни грана симпатии к ней лично, но изо всех сил старавшимися изобразить его на своих алчных лицах. И всё же после трёх она не принимала, потому как общение с несимпатичными ей людьми после обеда плохо сказывалось на её пищеварении.

— Как жаль, миледи… Мой герцог рассчитывал, что вы сделаете для него исключение.

— Герцог Корнуолльский? — Анна прищурилась. — Вот уж не думала, что у него могут быть ко мне дела. Не так давно мне показалось, что он предпочитает решать свои проблемы лично с монархом.

— Мой герцог предпочитает решать свои проблемы без участия монарха. А вот с вами он бы их с радостью обсудил.

Анна поднесла к губам чашку, с удовольствием наблюдая, как гость дёргается и с опаской поглядывает на аллею, откуда, как обе они понимали, за Анной наблюдали люди короля.

— Что же это могут быть за проблемы, ради которых ваш герцог позволил себе рискнуть своим и моим здоровьем?

Мишель рывком вытащила из-за пояса письмо в конверте, запечатанном незнакомой печатью. Рассмотрев и запомнив красовавшийся на ней знак — орла, с открытым в крике клювом — Анна сломала печать и пробежалась глазами по письму. Виктор, герцог Корнуолльский, приглашал Анну на торжество в честь окончания зимы.

Анна подняла брови и посмотрела на Мишель.

— Вы в своём уме?

— Ваши предположения оскорбительны, — Мишель, впрочем, ничуть не оскорбилась и даже усмехнулась в ответ.

— Как по вашим представлениям я отлучусь из дворца на три дня? Если ваш герцог хочет со мной поговорить, пусть соизволит явиться сам.

— Мой герцог полагает, что куда безопаснее для вас обоих встретиться в его резиденции. Уверен, вы и сами это понимаете.

Анна фыркнула.

— Вы говорите и ведёте себя так, будто это у меня есть проблемы, требующие участия в моей жизни Виктора. Но пока что всё наоборот. И если он хочет со мной увидеться, ему придётся прийти самому — и тогда, когда я буду готова его принять.

— Баронесса, вы не совсем понимаете, о ком идёт речь. Мой герцог встречается с теми, с кем пожелает, и тогда, когда пожелает он.

— Я за него рада. Пусть продолжает с ними встречаться. А мой распорядок подобных встреч не предусматривает. Шей, будь добра, убери, — кликнула она служанку, уже вставая, и миловидная девушка в зелёном платье принялась собирать посуду на большой серебряный поднос.

— Баронесса, вы ведёте себя опрометчиво, — сообщила Мишель, но Анне вдруг стало весело при виде её полного злости взгляда.

— Вы последний, кто будет оценивать моё поведение, — сообщила она и, одёрнув манжеты, двинулась в сторону дворца.

***

Прошло не более часа, как Анна пожалела о сказанном. Перед внутренним взором её снова стояло лицо Виктора — высокие бледные скулы, орлиный нос, волны чёрных волос ниспадавшие ниже плеч и глаза — такие же чёрные, как у короля, но куда более живые.

Тщетно мерила она шагами свой кабинет, понимая, что упустила возможность увидеть Виктора ещё раз. Возможность, которая, быть может, больше уже не представится.

ГЛАВА 3. Опальный герцог

Виктор покинул дворец наутро после венчания.

Шёл дождь. Туман застилал побережье, проносившееся за окном нелюбимой кареты — Виктор нечасто пользовался закрытым экипажем, предпочитая ездить верхом.

Мишель сидела на козлах вместе с кучером, и Виктор получил возможность несколько часов провести в одиночестве и размышлениях.

Мишель была права, пришло время переходить к действию, и благосклонность юной леди Бомон была кратчайшей дорогой в покои монарха.

Мишель, как и многие другие, ждала, что Виктор возьмёт Карион в свои руки и сожмёт его в железном кулаке.

Дом герцога Корнуолльского принимал всех, кого не устраивал двор. Всех отлучённых, всех, кого король намеренно или случайно оскорбил, всех, кто хотел что-то изменить в жизни Кариона.

В этом, пожалуй, и состояла одна из проблем — Виктор отлично представлял, что станет с этой разношёрстной сворой отщепенцев, каждый из которых уверен в собственной правоте не меньше Генриха, когда солнце изменит свой ход, и Виктор наденет королевский венец. Они перегрызутся — и не исключено, что заодно загрызут и его.

Виктор с детства слышал о том, что он, быть может, по крови наследник Генриха II. Ему нравились эти байки, тем более что они имели под собой некоторые основания — отец нынешнего монарха всегда оказывал особое внимание и его матери, и ему самому. Вплоть до самой смерти прежнего короля им были предоставлены лучшие апартаменты в имении короля — те, в которых теперь жила Анна Бомон.

Но старый король умер, а нынешний Генрих не меньше Виктора слышал баек о том, что у прежнего монарха есть ещё один сын. Виктор плохо знал Генриха в молодости, потому как тот редко бывал в доме отца — в отличие от него самого. Генриха обучали в университетах на материке, и стоило ему закончить одно обучение, как начиналось другое. Все, включая Виктора, отлично видели, что король попросту отсылает подальше нелюбимого старшего сына.

Зато стоило Генриху II почить, как всё перевернулось. Новый король взошел на престол, напрочь забыв об обучении и монастырях. Все, кто до сих пор радовался его отсутствию, в лучшем случае отправились в изгнание, в худшем — лишились головы.

Виктору повезло. Он был отправлен служить в приграничный гарнизон. Будто бы специально для него Генрих развязал на материке первую и единственную свою войну — войну с Ганолой, к которой королевство было не готово. Корабли горели, словно спичечные коробки. Атаковать с моря укрепления оказалось практически невозможно. И по всем правилам стратегии и тактики Виктор должен был пойти на дно тихо и бесшумно вместе с сотнями соратников, — но случилось иначе, и из двухсот судов, посланных на смерть молодым королём, «Артемида», несшая на себе гвардейский полк Виктора, оказалась едва ли не единственной, достигшей берега. Командир полка погиб ещё в море, и Виктор, взяв на себя командование, во главе двух десятков гвардейцев захватил злополучный форт, прекратив сражение. Виктор на всю жизнь запомнил его название — Форт Лувуа.

Форт был взят, битва выиграна, но проиграна война — и едва послы Ганолы прибыли в Карион, форт снова оказался сдан, а участники сражения выданы противнику как военные преступники.

И в этот раз Виктору повезло — если это можно назвать везением. Король Ганолы говорил с ним лично, но приказа казнить не отдал — напротив, он предлагал Виктору сменить сюзерена, а получив отказ, отпустил его домой.

Ещё в море Виктор с нетерпением ждал возможности посмотреть брату в глаза, но по возвращении его ожидал новый сюрприз — его отлучили от двора. Впрочем, Виктор не только сохранил титул, но и получил новое звание — капитана Морских Львов.

Виктор скрежетал зубами, но поделать ничего не мог. Впервые в жизни он увидел собственное герцогство — расположенное на самом севере Кариона. Всё здесь было пусто и заброшено, ведь мать Виктора, герцогиня Корнуолльская, не интересовалась судьбой владений, а муж её умер, когда герцогине было немногим больше двадцати.

Усадьбу, укрепления — всё пришлось отстраивать заново. Но Виктор по-прежнему мог лишь скрежетать зубами, пока однажды зимой в дом к нему не явился путник в зелёном плаще, подбитом соболем — Фергюс Йоркширский.

Фергюс стал первым из тех, кто предпочёл общество опального герцога напыщенному и бестолковому досугу при дворе короля. За ним потянулись и другие — один за другим. И Виктор не заметил, как возобновились разговоры о том, что он имеет большее право на престол, чем Генрих.

Виктор не принимал эти разговоры всерьёз. Правда, они заставили его задуматься, — отчего Генрих не казнил его в тот же год, когда надел корону? Разве заметил бы кто-то ещё одну жертву среди множества соратников умершего короля, отправившихся на тот свет? И ответ подсказала ему Мишель — совсем юная тогда ещё девушка, прибывшая в его дом вместе с Фергюсом Бри.

Мишель было тогда вряд ли больше пятнадцати, хотя настоящего её возраста Виктор никогда не знал. По рассказам Фергюса, девушка происходила из какого-то не слишком знатного рода, к тому же обедневшего по вине короля, и родители её были готовы на что угодно, лишь бы единственная дочь нашла лучшую судьбу, чем прозябание в старом отцовском доме среди овец и коров.

И хотя история Мишель не привлекала к себе внимания, сама девушка понравилась Виктору ещё до того, как стала взрослой.

Мишель росла у Виктора на глазах, и чем старше она становилась, тем больше герцогу нравилось проводить время с ней — энергичной, как мальчишка, но таившей в голубых глазах тень той же грусти, что терзала и самого Виктора.

Мишель была забыта всеми, так же, как и Виктор, была отправлена прочь из дома, где выросла. У неё не было семьи, и она никогда не говорила о родителях, что бросили её, но с годами тоска на дне глаз Мишель росла, превращаясь во что-то новое, колючее и требовательное.

И чем острее становился её взгляд, тем больше Виктор любил воспитанницу. А Мишель со временем стала ему воспитанницей, а затем могла бы стать и названной дочерью. Однако, детей — ни родных, ни приёмных, герцог Корнуолльский иметь не мог — такова была воля короля. И, посовещавшись с матерью, он решил назвать Мишель племянницей.

ГЛАВА 4. Незваный гость

— Вы так и заставите меня стоять на улице?

Анна бросила взгляд на кабинет у себя за спиной и снова посмотрела на Виктора, стоявшего под окном.

— Вам виднее. Не знаю, чего вы рассчитывали добиться своим внезапным визитом.

— По словам Мишель, вы меня пригласили. Надеюсь, вы подумали о том, что встречаться в саду небезопасно.

Анна подняла бровь.

— Об этом следовало подумать вам, раз уж вы так хотели этой встречи.

Виктор фыркнул и, сложив руки на груди, прислонился к наличнику, внимательно рассматривая стоявшую перед ним девушку. Ему удалось застать Анну врасплох, и Виктор мысленно поздравил себя с удачным началом.

Он улыбнулся — одним только краешком рта, оставляя Анне возможность гадать об истинном смысле этой улыбки.

— Что ж, я не против поговорить прямо здесь. Луна, запах ваших духов… Если бы не этот чёртов промозглый ветер, я бы сказал, что здесь вполне романтично.

Анна выглянула из окна и всмотрелась в темноту аллеи, проверяя, на месте ли соглядатаи короля.

Это движение стало её ошибкой — Виктор перехватил её одной рукой за локоть, а другой за плечо и, протащив через низкий подоконник, выудил в сад. Анна лишь приглушённо вскрикнула и тут же зажала себе рот рукой.

— Что вы делаете? — прошипела она, внезапно поняв, что оказалась не только лишена защиты стен, но и плотно прижата к телу ночного гостя. Виктор пах прелой листвой, как пахнет человек, проделавший долгий путь. А ещё дубленой кожей и оружейной смазкой. Но сквозь эти грубые запахи, присущие любому путнику, пробивался тонкий запах фиалок и диких трав.

Анна замешкалась на секунду, вдыхая эту смесь ароматов, а затем, вспомнив, где находится, дёрнулась из рук герцога и отступила на шаг назад, в тень.

— Вас могут казнить только за то, что вы сделали секунду назад.

Виктор снова скрестил руки на груди и бессовестно усмехнулся.

— Само собой. Не казнили ни за предательство, ни за преданность старому королю… но казнят за то, что я забрался ночью в спальню к юной баронессе Бомон.

— Это кабинет!

— В самом деле? — Виктор заглянул в окно, одновременно сделав полшага вперёд. — В моё время была спальня. Вы знаете, что я жил в этих комнатах?

Анна невольно наклонилась, зеркально отражая движение Виктора и пытаясь представить на месте своего дубового стола и бесконечных книжных полок спальню этого мужчины, пахнущего надвигающейся грозой — и тут же оказалась схвачена и прижата вплотную к горячему телу.

Виктор наклонил голову так, что его дыхание коснулось уха девушки.

— А знаете, Анна, — прошептал он, — это была бы неплохая смерть. По крайней мере, я знал бы, за что умираю.

— За собственную глупость? — прошипела Анна. Против воли она ощущала, как близость герцога дурманит её. Никогда ещё Анна не чувствовала ничего подобного. Руки прислуги касались её в ванной и во время одевания, руки короля — в постели. Тело отзывалось на эти прикосновения так же, как отзывалось на прикосновения её собственных рук. Но от крепкой хватки Виктора глаза заволакивал туман, и мысли путались, а отвечать связно становилось неожиданно трудно. Ей пришлось задержать дыхание, а затем сделать два глубоких вдоха, успокаивая сердцебиение. Она расслабилась, поддаваясь хватке Виктора, а когда руки герцога отпустили её плечи и скользнули по спине, оглаживая поясницу, заставила себя не обращать внимания на то, как разгорается жар внизу живота, и резко рванулась назад.

— Ваши шутки неуместны, — сказала она твёрдо, так же скрещивая руки на груди, как недавно делал это Виктор. — Я не привыкла к такому грубому обращению. И не собираюсь позволять вам подобные нарушения этикета.

— Король обращается с вами иначе?

Виктор понял свою ошибку сразу же — по злому блеску, промелькнувшему в глазах, отражающих свет луны.

— Вы не король, — отрезала Анна, не меняя позы, но всё же осторожно отступила на шаг назад.

— Я могу им стать.

Анна негромко рассмеялась.

— Да вы в самом деле решили покончить с собой, раз говорите подобное здесь, под окнами дворца.

— Ведь вы не пускаете меня внутрь. Что мне остаётся?

— Да, не пускаю. И каждое ваше слово убеждает меня в том, что не зря.

— Вам не нравятся только слова?

Виктор шагнул вперёд, а Анна осталась стоять на месте, пленённая тем самым обжигающим взглядом, о котором думала все прошедшие дни. Взгляд Виктора поймал её не хуже ловушки, не позволяя ни отвернуться, ни отступить.

— И так ли уж не нравятся?

Виктор неумолимо приближался, и Анна вдруг поняла, что заранее ощущает жар его тела. Она открыла было рот, чтобы ответить, но не успела — в тени мелькнул знакомый фиолетовый камзол, нить, связавшая их, оборвалась, и Анна резко выдохнула, отступая назад. Она чувствовала себя рыбой, выброшенной на берег — воздух был холодным, обжигал лёгкие и так не походил на тепло, исходившее от Виктора.

— Идут, — выдохнула Мишель, выныривая на свет.

— Я же говорил… — Виктор резко замолк и только метнул в сторону сообщницы многозначительный взгляд. — Что ж, как вы и хотели, — он повернулся к Анне. — Сейчас меня убьют. Вы ведь этого добивались?

Анна бросила взгляд в сторону аллеи, откуда доносились хриплые голоса гвардейцев. Прошипела себе под нос совсем не дамское ругательство и, рванув Виктора на себя, вместе с ним рухнула в дверной проём, открывшийся у неё за спиной.

— Тихо, — приказала она и, затолкав Виктора глубже в темноту потайной комнаты, сама вернулась в парк.

— Ваша милость, всё в порядке? — гвардейцы были уже совсем рядом, а Мишель снова исчезла.

— Да, — Анна окинула их высокомерным взглядом. — Я потеряла письмо. Но вас это тревожить не должно.

Гвардейцы поколебались, переглянулись, поклонились и прошли дальше.

Анна бросила взгляд на тайный ход, пытаясь понять, хочет ли она оказаться там вместе с Виктором. Позвать охрану было ещё не поздно, и она почти не сомневалась, что в случае чего поверят именно ей, но… она всё-таки хотела снова ощутить это странное чувство, от которого ныло в груди. И Анна нырнула в темноту.

ГЛАВА 5. Возвращение короля

Остаток зимы прошёл в ожидании. Король отсутствовал, и Анна оказалась предоставлена самой себе. Она поздно вставала, с лёгкой улыбкой выслушивала несколько прошений — визитёров стало меньше, многие сомневались, что Анна теперь сохранит свою власть над королём. Анна убеждала себя, что ей всё равно, но на деле гордость болезненно колола под сердцем — она чувствовала, как недолговечна её роль. И она бы пережила сам факт утраты власти, но глубоко в душе понимала, что вместе с властью утратит всё — все те подобия уважения и любви, которые получала от своих просителей.

Сама по себе Анна не была не нужна никому — она понимала это слишком хорошо, и от того испытывала своего рода болезненную привязанность к единственному человеку, который всё же ценил её, а не её статус — к королю.

Анна ненавидела короля, но было в её отношении к Генриху и нечто иное. Любовь? Анна не знала, что означает это слово.

Вопрос Виктора о любви отчасти поставил её в тупик. Она читала о любви в романах и сонетах. Несколько раз её даже признавались в любви, и она со смехом объясняла столь недальновидным, что сделает с ними король. Король служил ей в некотором роде щитом ото всех, кого она и сама не желала впускать в свою жизнь, чувствуя фальшь за красивыми словами.

Виктор не был первым, кто пытался через неё подобраться к королю, и Анна увидела истинные мотивы слов герцога почти сразу же, едва тот заглянул ей в глаза. Анна не сомневалась, что Виктором движут похоть и корысть, и, хотя герцог не обещал любви, Анна предчувствовала, что если потребуется, дело дойдёт и до этих слов.

Анна не верила словам. Беда заключалась в том, что она не могла остановиться и думала о Викторе и предстоящем визите почти без передышки. И мысли эти были лишь толикой того, что она испытала в присутствии герцога Корнуолльского.

Волнение, охватившее Анну, когда рука Виктора легла ей на спину, не поддавалось объяснению. Анна убеждала себя, что это лишь жажда тела, почти месяц лишённого ласки, но при этом понимала, что лжёт сама себе. Она не хотела ласки короля. Прикосновения этого мужчины всегда вызывали лишь отвращение, и она лишь терпела то, чего не имела возможности изменить.

Руки Виктора, касавшиеся её спины, разрушали в прах привычную картину мира, потому что их — и только их — она хотела чувствовать, причём не только телом. Она хотела снова ощутить рядом ту силу, которая заставила её на несколько секунд потерять над собой власть, разрушила хрустальные стены её брони и против воли ворвалась в её жизнь.

Спустя неделю после визита Виктора Анна с удивлением поняла, что больше не думает о сестре и не перечитывает обрывок письма, лежащий в столе. На зло себе она достала его и пыталась расшифровать всю ночь, но мысли то и дело убегали в сторону замка, где, как она убеждала себя, хранится ключ от неразгаданной тайны. На самом деле ответ её почти что не интересовал — Анна хотела увидеть Виктора снова. Она почти решилась написать герцогу и поторопить с приглашением — ведь они договорились о месте, но не о времени, но в последний момент передумала, а спустя ещё несколько дней уже с облегчением вспоминала о не свершившемся, потому что Генрих вернулся из свадебного путешествия и первым делом пригласил её к себе.

Король был зол — это Анна поняла сразу же. Леди Бомон привыкла различать мельчайшие оттенки эмоций монарха. Это нехитрое искусство всегда помогало уменьшить количество проблем.

Едва слуги, провожавшие её, вышли прочь, Анна бросилась к королю, рассчитывая этим небольшим представлением отвлечь его от мрачных мыслей.

— Ваше величество, я так ждала вашего возвращения… Я боялась, вы совсем обо мне забыли.

Анна прильнула к плечу короля, сидевшего за конторкой, и когда Генрих повернул к ней голову, на лице монарха на миг отразилось торжество.

Однако в следующую секунду оно исчезло, сменившись гневом.

— Что за письмо вы потеряли? — спросил Генрих, отстраняясь от неё.

На несколько секунд Анна растерялась, не сразу сообразив, о чём идёт речь.

— Ваше величество?

— Хватит!

Генрих окончательно отодрал её от своего плеча и, оттолкнув от себя, встал.

Генрих был выше Анны на добрую голову, массивен в плечах и широк в груди, будто и не провёл всю молодость в руках монахов, а непрестанно сражался на войне.

— Я задал тебе вопрос.

Анна по-прежнему молчала.

Генрих приблизился к ней на шаг, и Анна заподозрила, что ещё секунда — и последует удар, а объяснения будут уже бесполезны.

— Письмо, — повторила она, — я писала письмо вам, Ваше Величество, но потеряла его.

Тут Анна вспомнила, наконец, о чём идёт речь, и от осознания своей власти над ситуацией заметно повеселела.

— Вы так напугали меня, что я не сразу и поняла, о чём вы говорите. Я скучала без вас, Ваше Величество. Собиралась было написать вам. Письмо уже было готово, когда я поняла, как странно наша переписка будет выглядеть для вашей супруги. Я заколебалась, подошла к окну, чтобы вдохнуть глоток воздуха, а пока раздумывала, стоит ли отправлять вам эту бесполезную записку, подул ветер и унёс листок. Я вышла поискать его и наткнулась на охрану. Право, этот небольшой эпизод не стоит вашего внимания.

— Так где же оно теперь?

Генрих приблизился вплотную и сверлил её глазами.

— Письмо? Так ведь в том и дело, Ваше Величество, что я его так и не нашла.

— Ты лжёшь, — прорычал Генрих в самое лицо Анны.

Губы девушки надломились в усмешке.

— Желаете приказать страже обыскать сад под моими окнами? Если вы найдёте там любое другое письмо, клянусь, я сама запру себя в монастырь — или что там ещё вы уготовили мне в наказание?

— Если это правда, отчего же ты не написала новое письмо?

— От того, что я приняла этот порыв ветра за знак, что Ваше Величество не желает моих писем. Ведь сами вы ни разу не написали мне, так что я должна была думать?

— Я был с женой.

— Я знаю! — ответила Анна и вскинула голову, не обращая внимания на близость короля, и отвернулась. — А я была одна! И ждала Вас!