Феникс

Глава 1

Он сидел на гладких, ослепительно белых ступенях собственного особняка. Камень холодил ладони, но внутри жгло, будто в груди разгорался неугасимый пожар.

Вечер медленно спускался на город. Солнце тонуло за горизонтом, окрашивая небо в багровые тона, похожие на кровь и огонь. Лето уходило вместе с этим закатом. В воздухе уже чувствовалась осень: первые сухие листья срывались с деревьев и кружились у его ног, а редкие капли дождя тихо падали на мрамор, оставляя тёмные пятна на белизне ступеней.

Особняк возвышался за его спиной, сияя стеклом и мрамором, словно символ силы. Но теперь он казался пустым, холодным, как музей, где хранятся воспоминания о том, чего уже нет.

Впервые в жизни его глаза не излучали уверенности. В них поселилась растерянность, как у человека, который привык управлять всем, а теперь вдруг понял — он не властен даже над собственной судьбой. Мир больше не крутился вокруг него. Было что-то сильнее, чем деньги, влияние и привычная уверенность.

В груди зияла пустота — рвущая, безжалостная. Он думал, что она всегда будет рядом. София. Спутница, жена, тень и свет одновременно. Она всегда понимала, всегда прощала, всегда оставалась рядом — так казалось. Он привык к её молчаливой преданности, как к воздуху. Был уверен, что это навсегда.

Но теперь её не было. И это «не было» оказалось страшнее, чем потеря власти, бизнеса, влияния. Он лишился самого главного — той, кого никогда не ценил так, как следовало.

Алан — мужчина, для которого не существовало преград, — впервые столкнулся с самым опасным врагом: самим собой.

И словно в насмешку над ним, из глубины двора раздался звонок телефона. Её телефона. София оставила его в беседке, и теперь этот навязчивый звук рвал тишину, как напоминание: ее больше нет, но её присутствие всё ещё не отпускало его.

Он не знал, как жить дальше, как дышать без нее. Не знал, с чего начать. Впервые в жизни у него больше небыло планов и стратегий. Впереди только пустота. Потому что ЕЕ больше нет.

Глава 2

Глава 2

София всплывала из темноты медленно, рывками, будто кто-то нетерпеливо щёлкал выключателем. Веки были неподъёмными, тело — чужим: ни пальцем пошевельнуть, ни вдохнуть глубже. Боль была сразу везде — тупая, вязкая, расползалась по ноге и возвращалась волнами.

Первым пришёл запах. Резкий спирт, хлорка, лекарства — холодная стерильность, которая не оставляла сомнений: больница. И вслед за запахом — звуки. Мерный писк аппарата, шорох халатов, сдержанные голоса.

— Давление держится, — ровно сказал кто-то.

— Готовьте перевязку, — откликнулся другой.

София не могла пошевелиться, но сквозь этот гул ей удалось уловить дрожащий от страха голос:

— Доктор, прошу вас… сохраните ей ногу… сделайте всё, что можно… — мама.

Ответ врача был спокойным, но с оттенком усталости:

—Анна, мы делаем всё возможное. Но травма серьёзная. Риск ампутации высок. Ниже колена очень серьезные повреждения тканей и сосудов, кость раздроблена.

София внутренне сжалась от этого слова — «ампутация». В памяти всплыло сегодняшнее утро: торопливые сборы перед зеркалом, платье на выпускной, каблуки в коробке, сообщение подруге: «Я заеду в общагу — и едем». Её старая машина, которой всегда нужно «чуть-чуть под газовать». Перекрёсток. Мигание светофора. Белая вспышка фар. Визг тормозов. Удар. Тьма.

***

В коридоре, напротив палаты, сидел Алан. Чёрный джип, в который врезалась София, стоял во дворе больницы, а девушка лежала здесь, неподвижная, подключённая к аппаратам. Он вертел в руках телефон, мысленно оценивая, сколько времени уйдёт на организацию всего процесса и как это повлияет на его публичный образ. Он- молодой, успешный бизнесмен, депутат, будущий кандидат в мэры города. И хотя чужие проблемы раздражали его, репутация и имидж важны — оставаться равнодушным к своему будущему, он не мог. Он бы мог доверить весь процесс своим юристам, но имидж успешного бизнесмена, мецената и депутата требовал личного присутствия здесь и сейчас. И откуда только взялась эта девченка на своем ржавом корыте? Все сегодняшние планы коту под хвост. А как только про участников аварии разнюхают журналисты, то придется ломать комедию заботливого и участливого до самого выздоровления девушки. Но и с другой стороны, отличный пиар для него, если все правильно раскрутить..... Мысли в голове Алана сменяли одна другую, он решил для себя идти до конца, и как обычно все взять под свой контроль. «На фирме, пока дела передам Марычу, пусть немного потрудится на общее благо. А у меня новый проект, который поможет мне приблизиться еще на шаг в креслу мэра»- созрел план в голове Алана.

Врач вышел из палаты. Алан поднялся и подошёл к двери. Перед врачем уже стояла женщина — растерянная, с растрёпанными волосами, сжимая кулаки, с глазами полными тревоги. Он понял, что это мать девушки.

— Анна, у вашей дочери серьёзная травма ноги, — сказал врач. — Чтобы минимизировать последствия, нужен хороший хирург. Мы делаем все возможное, Шансы есть, но минимальные, в нашей больнице нет необходимого оборудования и врача, который бы смог провести такую операцию. Да, и врачей таких по стране всего два. Замир Алиев и Евгений Проскурин, если сможете на них выйти, то уверен, ногу удасться спасти. А мы пока со всей бюрократией будем пытаться вызвать хоть одного из них, но боюсь, что это затянется и будет уже поздно. Счет идет даже не на часы....

-Замир?- переспросил Алан у врача. Тот кивнул

Алан достал телефон и набрал номер своего друга детства, всемирно известного хирурга Замира Алиева.Совпадение или....., он не верил в совпадения

— Замир, нужна твоя помощь, — сказал он коротко и уверенно. — Девушка с серьёзной травмой. Ситуация критическая. Нужен именно ты. - И Алан в кратце описал ситуацию

— Понимаю, — ответил Замир. — Выезжаю, я за городом, с учетом пробок, буду у вас через пару часов. Дай мне лечащего врача.

- Доктор, возьмите трубку, это Замир Алиев.

Алан передал трубку врачу, а сам посмотрел на мать девушки.

Анна, чуть успокоилась, но глаза всё ещё блестели от слёз, голос дрожал:

— Спасибо вам… Я готова на всё, лишь бы спасти её ногу. Я с Вами расплачусь, сколько бы это не стоило, продам все что у нас есть.

Алан кивнул:

— Денег не нужно. - а про себя подумал, что это далеко не обеспеченная семья, если дочь передвигается на такой машине, если это еще можно назвать машиной.

Ситуация была критична, но теперь она была у него под контролем, а действия специалистов согласованы. Он был уверен в друге на 100%. Настроение начало налаживаться.

Глава 3

Глава 3

Я сидел в коридоре, глядя на глухую белую дверь операционной. Внутри шла работа, от которой зависела судьба той самой девушки, что врезалась в мой джип. Ирония? Возможно. Но сейчас это уже не имело значения. Замир приехал со своей командой, осмотрел девушку, проверил анализы и забрал ее на операцию, которая длилась уже больше четырех часов.

Анна, мать Софии, стояла неподалёку. Узкие плечи опущены, руки сжаты, глаза тревожные и уставшие. Женщина лет сорока двух, худенькая, с чёрными волосами и светлой кожей. Но лицо её посерело от переживаний, будто весь цвет жизни ушёл вместе с дочерью за ту дверь. Она застыла как изваяние, и не двигалась, кажется она даже не дышала.

Чуть позже приехали мои родители — Лаура Аслановна и Руслан Маратович. Они всегда появлялись так, словно держали под контролем любую ситуацию. Мама — ухоженная, стильная, при полном параде даже в больнице, с безупречной укладкой и косметикой. Отец — высокий, крепкий, с тяжёлым взглядом и привычкой военного оценивать людей с первой секунды. Они вылетели из Питера, как только узнали о произошедшем.Несмотря на внешнюю строгость они всегда были заботливыми родителями, мы были крепкой и дружной семьей. Все, что я знаю и умею- всему я научился у них. Родители привезли нормальный кофе и домашнюю еду — понимали, что сидеть в ожидании больше шести часов, в моральном напряжении, и переживании невыносимо, и таким образом пытались снять накопившееся у нас с Анной напряжение. До них звонили и пытались приехать друзья, сестра с мужем, но я запретил.. Но с родителями такой номер не пройдет. Я даже и представить не могу себе, что бы сделала со мной мама, если бы я хоть попытался им запретить быть рядом в такой момент.

Я познакомил их с Анной Саидовной. Мама тепло пожала руку Анне, отец кивнул коротко. Контраст между ними был разительным: моя мать, как из глянца, и Анна — простая, измотанная женщина с покрасневшими глазами.

Мы собрались идти в больничную столовую чтобы перекусить едой, которую привезли родители, Анна отказывалась, мотала головой, сжимала руки.

— Спасибо, я не хочу… — повторяла она.

Но моя мать настояла:

— Вы должны поесть. От того, что вы голодаете, вашей дочери легче не станет. Ей понадобится ваша сила, когда она выйдет из операционной. – с непоколебимым напором в голосе. И пропустила Анну вперед.

Анна неохотно взяла чашку, руки дрожали. Сделала несколько глотков кофе, откусила маленький кусочек хлеба. И я заметил, что ей стало чуть легче — хотя бы физически.

Когда родители ушли, мы остались вдвоём. Я заметил, как Анна сжалась ещё сильнее, будто с уходом чужих людей в ней снова обострился страх. И, не знаю почему, я решил заговорить.

— Расскажите мне про вашу дочь, — сказал я, стараясь, чтобы голос звучал мягче обычного.

Анна удивлённо подняла на меня глаза. В её взгляде мелькнуло что-то живое, и вдруг лицо посветлело, словно ей дали передышку.

— София… она у меня молодец. Отличница всегда была. Несколько языков знает — английский, французский, сейчас ещё немецкий подтягивает. Сегодня у неё должен был быть выпускной, — голос дрогнул, но Анна выпрямилась. — Она окончила факультет международного бизнеса и менеджмента. Всегда мечтала работать в крупной компании, добиться всего сама…

— А чем она увлекается? — спросил я.

Анна ожила ещё больше, улыбка робко коснулась её губ.

— Она любит фотографировать. Всегда с камерой или телефоном. У неё талант: такие снимки делает… иногда я сама удивляюсь, как она всё это видит.

Я слушал, но больше считал последствия. В голове уже мелькнула идея: подарить Софии хороший фотоаппарат, когда она поправится. Красивый жест. Для неё — поддержка, для прессы — правильная картинка.

Мы замолчали. В коридоре снова воцарилась тишина, нарушаемая лишь редкими шагами медсестёр. Я посмотрел на часы, операция шла уже больше 8 часов.

Наконец дверь операционной приоткрылась, и вышел Замир. Уставший, в зелёной форме, с тенью бессонницы на лице, но в глазах — удовлетворение.

— Всё прошло хорошо, — сказал он. — Операция была сложной, но мы справились.Девочка молодец, сильная, борется. Она пока без сознания, но это нормально. Впереди ещё две операции — восстановление сосудов, пересадка кожи, работа с костями. Но главное — ногу удалось сохранить.

Я заметил, как Анна закрыла глаза, едва не рухнув от облегчения, из ее глаз покатились слезы. Я лишь кивнул, фиксируя в уме каждое слово, как сухую сводку.

И всё же, внутри меня что-то дрогнуло. Возможно, от того, как её мать ожила, рассказывая про дочь. Возможно, от её облегчённого выдоха. Но я быстро загнал это чувство вглубь. Мне нельзя позволять себе лишних эмоций.

Глава 4

Мне снился сон. Я была маленькой девочкой, и папа качал меня на качелях во дворе. Его руки были крепкими и надёжными, смех звучал рядом, тёплый, родной. Я тянулась к нему, смеялась, просила качать выше, выше...

И вдруг качели исчезли. Смех оборвался. Я услышала странные звуки — резкие, пикающие. Будто кто-то рядом измерял само время. Медленно, тяжело я открыла глаза. Белый потолок. Резкий запах лекарств. Боль.

Она была в каждой клеточке моего тела, но сильнее всего — в ноге. Казалось, будто она горит изнутри. Во рту пересохло так, что язык едва двигался. Я попыталась пошевелить рукой — не получилось. Ногой — тоже. Тело словно приковано к кровати.

Я почувствовала рядом что то другое, родное. Чьё-то дыхание рядом. Тёплое, тихое. И руку мою кто-то держал. Сознание медленно прояснялось, я поняла, что рядом — мама.

— Мам... — еле слышно прошептала я.

— София, доченька! — её голос сорвался на шёпот, но в нём была такая сила любви, что я сразу поняла: всё, я жива.

Я моргнула, пытаясь сосредоточиться. Вспомнила… аварию. Джип. Удар. Тьма. Потом слова об ампутиции.

— Операция… — выдохнула я. — Как она прошла?

— Тебе очень повезло, София, — мама гладила мою руку. — Была сложная операция. Замир Алиев, один из лучших хирургов, делал её. Ты чуть не осталась без ноги. Но он спас тебя. Конечно, впереди ещё реабилитация, новые операции. Но самое главное — ты жива.

Мама говорила очень быстро, но ее слова и сам их смысл доходил до меня медленно.

Я закрыла глаза и глубоко вздохнула. Боль отозвалась в теле, но внутри появилось другое чувство. Решимость. Я выжила. Значит, надо бороться.

Бороться нам с мамой приходилось не впервые. Сначала — когда мы потеряли папу. Потом — когда нужно было платить за мою учёбу. Я работала, снимала праздики и мероприятия, делала фотосессии, мама брала по две подработки. Я хотела поступить на более дешёвое обучение, но мама настояла. Сказала, что она должна исполнить мечту папы — дать мне самое лучшее образование. Она заставляла меня ходить на курсы, учиться языкам, быть лучшей во всём. И я старалась. Чтобы не разочаровать её. Чтобы гордилась.

Папу я потеряла, когда мне было семь. Просто однажды утром он не проснулся. Врачи сказали оторвался тромб. С того дня мы с мамой уже не жили, мы выживали. Когда папа был жив- мы не нуждались ни в чем, а потом.... я видела, как мама старается положить последний кусочек мяса в мою тарелку. Я была ребенком, но после смерти папы мое детство закончилось.

Поэтому я сделаю все- чтобы мама больше не плакала потихоньку в подушку, и не считала хватит ои нам денег на хлеб и молоко до следующей зарплаты....

Если нужно бороться — я буду бороться. Сколько бы сил это ни потребовало. Через что бы мне ни пришлось пройти. Ради мамы я сделаю это.

Несколько мгновений мы молчали. Потом мама вздохнула и посмотрела на меня серьёзно.

— София… — начала она. — Ты, наверное, хочешь знать… о том человеке. О владельце машины.

Я напряглась. Сердце дернулось.

— Мам… а что с ним? Я же… я ведь врезалась в него… Он жив?

— Ой, доченька, — мама торопливо закивала. — Всё хорошо. Он… это очень хороший парень. Очень хороший молодой человек. Представь, он сказал, что не возьмёт с нас ни копейки за ремонт машины. Его зовут Алан. Он все время был здесь, сам разговаривал с полицией, даже не подпустив их ко мне. И родители у него прекрасные люди.

Я широко раскрыла глаза.

— Правда?..

— И это он вызвал Замира Алихановича Алиева, — добавила мама, — именно он настоял, чтобы тебя оперировал лучший хирург. И представь себе, он сделал это совершенно бесплатно. Я предлагала деньги, но они отказались взять хоть что-то.

Слова не укладывались в голове. Человек, которому я причинила вред, сделал для меня столько? Зачем? В жизни, нам с мамой после смерти отца не приходилось встречаться с бескорыстной человеческой добротой, мы могли рассчитывать только на себя.

В этот момент в палату тихо постучали. Дверь приоткрылась. И я увидела его.

Высокий, широкоплечий молодойчеловек вошёл внутрь, будто заполняя собой всё пространство. Чёрные волосы, густые брови, длинные ресницы. Полные губы, на которых застыла сдержанная серьёзность. Но главное — взгляд. Его тёмные глаза были сильными, цепкими, глубокими.

От него исходила мощная энергия. Аура силы и власти. Он ещё не произнёс ни слова, но уже стало ясно: это он.

Тот самый человек. От него шла аура власти и уверенности в каждом его движении.

Глава 5

После того как Замир вышел из операционной и сообщил о завершении операции, я подождал его в коридоре. Мы немного поговорили с Анной, заверив ее что все будет хорошо. Я попрощался и сказал, что заеду завтра. София совсем юная. Жаль если вдруг что то пойдет не так. Но я должен сделать так, чтоб она встала на ноги. Я заглянул на несколько секунд в палату. Оставаться дальше смысла не было: София могла отходить от наркоза ещё несколько часов. К тому же уже была глубокая ночь.

Мою машину отец успел отправить в ремонт, пока я находился в больнице, поэтому мы сели в автомобиль Замира. Он выглядел выжатым, но собранным — привычка врача держать себя в руках даже после самых тяжёлых операций. Мы молча поехали по пустым ночным улицам.

— К Марату? — спросил он. Хотя я видел, что он валится с ног от усталости.

Я кивнул. Мы оба знали, что Марат всегда рад видеть нас, даже если за окном два часа ночи.

Квартира Марата находилась в высотке в центре города. Он любил комфорт, но без лишнего пафоса: просторная гостиная с мягким светом, массивные кожаные кресла, приятное, мягкое освещение.

Мы дружили втроём давно — я, Замир и Марат, с самого детства. Разные характеры, разные пути, но нас связывало главное: амбиции, умение держать слово и привычка идти до конца. Замир — семейный человек, у него жена и двое детей. Марат, моя правая рука в бизнесе, как и я завидный холостяк.

Марат встретил нас в спортивных штанах и футболке, с усталым, но довольным видом. Еще бы сегодня он провел важные переговоры, на которые я так спешил утром, но из-за аварии не попал. И заключил очень выгодный для нас контракт.

— Ну что, живые? — ухмыльнулся он. — Про тебя уже половина города шепчется, Алан. Аварию твою обсуждают так, будто ты кого-то на месте прикопал. Версий много, онда из них даже нападение на тебя, из за твоего желания баллотироваться в мэры.

Я усмехнулся краем губ.

— Пусть обсуждают. Это даже полезно. Мне сейчас любой пиар не помешает.

Замир молча налил себе воды и рухнул в кресло. Он и без слов выглядел так, будто за последние сутки отдал все силы.

Я же сел напротив Марата, и сказал:

— Девчонка выжила. Операция прошла успешно. Замир справился. Но у меня возникла одна идея...

Марат прищурился.

— И что дальше? Это ведь не просто история про аварию, верно? Ты бы не возился с ней целый день и полночи. Здесь что то не так.

Я слегка наклонил голову.

— Конечно, нет. Девочка простая, из обычной семьи. Выпускница международного бизнеса. Умная, целеустремлённая. У неё есть будущее.

— И ты собираешься сделать из неё свой очередной проект? — хмыкнул Марат.

Я задумался, составляя в голове предварительный план действий.

— Всё зависит от того, как она поведёт себя. Но идея уже есть. Для прессы это будет красивая картинка: оплатить лечение, подарить ей фотоаппарат, поставить на ноги и так далее. Люди любят такие жесты. А красивая картинка — половина победы. Электорату нужны зрелища и эмоции.

Марат усмехнулся.

— Ты всегда был хищником. Даже там, где люди видят трагедию, ты видишь возможность.

Я пожал плечами.

— Именно поэтому я там, где я есть.

Замир, всё это время молчавший, покачал головой.

— Иногда, Алан, в жизни есть место не только расчёту. Я понял это, когда впервые держал сына на руках. Но ты другой. Ты всё время без эмоций.Так нельзя, позволь себе быть человеком, с обычными чувствами и слабостями.

Я ничего не ответил. В комнате повисла тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов и далёким шумом города за окном.

Я чувствовал, что эта история только начинается.

И как бы пафосно это ни звучало, иногда случайности становятся самой удобной основой для будущих планов.

Глава 6

Я проснулась снова. Кажется, это был уже третий день в палате. Время потеряло очертания: я то засыпала, то просыпалась, не понимая, день ли на дворе или ночь. Лишь постоянные звуки аппаратов, тихое пиканье мониторов и приглушённые шаги за дверью напоминали, что жизнь продолжается где-то рядом.

Мама всё время сидела возле меня. Всегда. Я открывала глаза — её взгляд. Я закрывала их — её тёплая ладонь на моей руке. Она не позволяла себе ни минуты отдыха, хотя я видела: её глаза покраснели, лицо осунулось, она похудела. Но стоило мне шевельнуться или издать звук, мама выпрямлялась, улыбалась — и делала вид, что всё в порядке.

Сегодня в палату зашёл доктор Замир Алиханович. Он заходил и раньше, но мое мутное сознание, не давало мне сосредоточится, я видела все как будто картинками, со стороны, большую часть времени я спала. Он осмотрел меня, проверил показатели, сделал пару записей в карте и вдруг строго посмотрел на маму:

— Анна Саидовна, вы должны отдохнуть. Немедленно. Три дня без сна и нормальной еды — вы просто рухнете. Софии нужна сильная мать, а не измотанная до предела женщина. Алан уже не раз говорил Вам, что в гостинице напротив он снял номер для Вас, идите отдохните, хоть немного поспите, я дам Вам слабое успокоительное. Сон в кресле – это не сон.

— Я в порядке, — упрямо ответила мама, сжав мою руку.

— Нет, не в порядке. — Голос Замира Алихановича не терпел возражений. — Вам нужно хотя бы пару часов сна, душ, чистая одежда. Дочь уже в сознании, я побуду рядом. Вам нельзя так себя мучить.

Я слабо сжала её пальцы.

— Мам, правда… иди. Со мной всё будет хорошо.

Она долго не решалась, но наконец поднялась, поцеловала меня в лоб и тихо сказала:

— Я скоро вернусь. Очень скоро.

Дверь за ней закрылась, врач тоже вышел и палата вдруг показалась слишком пустой. Тишина навалилась тяжёлым грузом. Я впервые осталась одна.

И только тогда позволила себе выдохнуть.

Всё это время я старалась держаться — ради мамы, ради её спокойствия. Но теперь, без её глаз, я не смогла больше притворяться. Я отвернулась к стене, чувствуя, как боль и страх поднимаются во мне лавиной. Слёзы подступали к горлу, я отчаянно пыталась их сдержать, но через несколько минут плотина прорвалась. Горячие капли потекли по щекам, дыхание стало прерывистым. Я закрыла лицо рукой, стараясь заглушить рыдания.

«А если я не смогу ходить? Если останусь инвалидом навсегда? Что тогда будет со мной? С моей жизнью? С мамой?»

Я представила, как все мои мечты рушатся: диплом, карьера, путешествия, планы. Всё обрывается, словно чья-то злая рука вычеркнула будущее.

Меня трясло от этих мыслей. Я всегда боролась — сначала, когда мы потеряли папу, потом, когда нужно было выживать и платить за моё обучение. Мы шли вперёд с мамой, вместе, шаг за шагом. Но теперь… теперь всё казалось другим. Что, если я не смогу быть для неё опорой? Что, если она снова будет работать на износ ради меня? Я не знаю сколько времени я проплакала, но кажется со слезами медленно начало отпускать напряжение, я почувствовала что засыпаю.

И в этот момент, против моей воли, в голове всплыл его образ.

Алан. Мне стало почему то еще страшнее.

Я почти почувствовала его присутствие: высокий силуэт, сильный взгляд, эта аура власти и спокойной уверенности. Всё моё нутро вздрогнуло. Он приходил каждый день, приносил еду, фрукты, беседовал с врачем и мамой. Я плохо помнила о чем они говорили, но его образ словно въелся в мою память. Что со мной? В животе словно собрался комок и поднимался к гору.

«Нет, — сказала я себе резко. — Нет! Нельзя. Не думай о нём. Он богатый, успешный, сильный. А ты… бедная студентка, теперь ещё и искалеченная. Какая между нами может быть связь?»

Я сжала зубы и попыталась вытолкнуть его лицо из своей головы. Но чем сильнее гнала, тем отчётливее он вставал перед глазами.

«Не смей, София. Не смей! Ты — урод, калека. А он — совсем другой. Его жизнь, его мир — не для тебя».

Я удивлялась сама себе, как в таком состоянии, я могу о ком то думать....

Слёзы снова обожгли глаза. Я отвернулась к подушке, уткнувшись в неё, и снова позволила себе расплакаться по-настоящему. В этот момент дверь тихо приоткрылась — и в палату вошёл Замир Алиханович. Он посмотрел на меня и нахмурился:

— Ну-ка… что это за мокрые глаза? — подошёл ближе и сел на край кровати. — Три дня, пока рядом была мама, ни одной слезинки. Такая стойкая, сильная. А теперь расплакалась?

Я не ответила, лишь уткнулась в подушку.

— Слушай меня внимательно, — сказал он мягко, но твёрдо. — Ты нужна своей матери сильной. А она нужна сильной тебе. Вы справитесь. Вместе. Но только если не сломаетесь сейчас. Поняла?

Я с усилием кивнула, хотя слёзы продолжали катиться по щекам.

Замир вздохнул, достал платок и протянул мне.

— Плачь, если надо. Это нормально. Но потом — собирайся. Бой впереди длинный.

И впервые за эти дни я почувствовала, что кто-то ещё, кроме мамы, верит в меня.

Я выжила. Значит, придётся бороться. Но внутри я знала — теперь моя борьба будет не только с болью и будущим, а еще и с самой собой.

Глава 7

Я не появлялся в больнице уже более трёх недель. Изредка переписываясь сообщениями с Софьей или Анной Саидовной, интересуясь из вежливости как идут дела. Хотя знал все до мельчайших подробностей от Замира. С момента аварии прошло больше трёх месяцев. На улице стояла невыносимая жара — лето было в самом разгаре. Всё это время я находился за границей, на совещаниях и в командировках.

Каждый день Софию и Анну навещали родители или сестра. Я же лишь периодически созванивался с ними, держал руку на пульсе событий. Мы давно перевезли Софию в клинику Замера — дорогую частную клинику, где проводили сложные хирургические и пластические операции, где она была полностью под его опекой и наблюдением. Рядом с клиникой я снял номер для Анны в гостинице. Софие провели вторую операцию. Все прошло успешно. Замир был доволен. А я был доволен вдвойне, что все идет по плану.

Анна Саидовна при каждом звонке пыталась вновь и вновь заговорить о том, что вернёт деньги и сама оплатит лечение. Особенно после того, как узнала стоимость процедур. Эта её настойчивость начинала меня раздражать. Я твёрдо сказал, что, как и обещал, полностью возьму на себя расходы за лечение и реабилитацию Софии.

Тем временем на меня давили извне. Вопросы журналистов сыпались один за другим. Кто виновник аварии? Куда она пропала? Мне пришлось дать пресс-конференцию с пояснениями, ведь Софию уже выставляли чуть ли не террористкой, въехавшей в меня на своей машине по заказу недоброжелателей. Люди ждали ответов, и вопросов становилось всё больше. На общем фоне я выглядел очень даже выигрышно, такой себе заботливый, чуткий к человеческому горю, щедрый - прям идеальный кандидат в мэры, только не хватало одного…, семейного статуса.

Избиратели больше склонны доверять семьянинам, такие вот стереотипы. И с моим этим «статусом» что-то нужно было делать. Но, из -за своей занятости, требовательности к себе и другим, у меня небыло постоянной девушки, моей семьей были родители, семья сестры и работа.

Чтобы избежать давления, я запретил журналистам и блогерам доступ к Софии. Она находилась в больнице под вымышленным именем, и только так её удавалось оградить от лишнего внимания.

С такими мыслями я подошёл к палате. Дверь была приоткрыта, остановился на секунду, чтобы не потревожить тишину, и заглянул внутрь.

София сидела у окна. На коленях лежала раскрытая книга, но она её не читала. Плечи её были опущены, взгляд устремлён куда-то вдаль. Впервые за всё время я увидел её такой: не собранной, не сдержанной, не той сильной Софией, какой она казалась при врачах или матери. И только теперь заметил — по щекам катились слёзы.

Эти слёзы стали для меня откровением. Все это время я видел, как она старалась держаться, и казаться сильной.

Она почувствовала мой взгляд и обернулась. Наши глаза встретились. София быстро провела рукой по лицу, словно пытаясь стереть следы слабости.

Я вашел в палату.

— София… что с вами? Почему вы плачете?

Она покачала головой, молча вытирая слёзы. Голос прозвучал едва слышно:

— Здравствуйте. Спасибо, что пришли. Не стоило себя утруждать. У вас ведь много работы… Вы и так тратите на меня своё время… ещё и столько… ещё и деньги. И ваши родители, уделяют мне столько времени, мне очень не ловко.

Я почувствовал, как поднимается раздражение. Эти слова о деньгах я слышал уже не раз.

— София, — я говорил твёрже, чем хотел, — я уже сказал вашей матери, теперь говорю вам. Я беру полную ответственность — и моральную, и материальную — за ваше состояние. Я буду помогать вам, пока вы полностью не встанете на ноги. Давайте на этом закроем тему.

Я заметил, что девушке стало неловко, и смягчил тон.

— Я понимаю, что вам сейчас очень трудно. Вам страшно. Но поверьте — Замир и его клиника лучшее место, где вы могли оказаться. Вас поставят на ноги. Не переживайте. И эта помощь мне далеко не в тягость.

— Спасибо… — прошептала София.

Я посмотрел на неё внимательно. В голове всплыл разговор с ее матерью: она упоминала, что София мечтала о магистратуре, но из-за финансовых трудностей отказалась от планов. В моей голове созрел новый план, и я решил не откладывать разговор.

— София, я знаю, что вы хотели продолжить обучение. Магистратуру. И скажу прямо — я позаботился об этом. Ваши документы уже поданы. Направление — международный бизнес и управление, как вы планировали.

Здесь я немного слукавил, но был уверен, что провернуть дела с ее документами и зачислением, мне не составит большого труда, максимум пару звонков нужным людям.

София резко покачала головой.

— Нет. Нет, я не могу принять это.

— Вы снова говорите о деньгах, — я наклонился чуть ближе, мой голос стал обманчиво мягче, но твёрдым в сути. — Я уже сказал: все расходы беру на себя. Это моя ответственность.

— Вы не можете покупать мои решения, и решать за меня, хотя я бесконечно Вам благодарна — в её голосе не было злости, только усталость и твёрдость.

— Я и не покупаю.Я возвращаю вам возможность, которую у вас забрала авария. Работать — пожалуйста, никто не запрещает. Но лишать себя учёбы только из-за обстоятельств — с этим я не соглашусь.

София не выдержала и перевела взгляд в сторону. На тумбочке у кровати стоял открытый ноутбук.

— Я уже нашла работу, — произнесла она тихо. — Делаю аналитические отчёты и переводы для компании. Дистанционно. Начала вчера. Мне нужно самой.

Я на секунду замолчал. Внутри смешалось уважение и удивление, не каждый мужчина в такой ситуации заставит себя собраться и идти вперед такими темпами , какими шла Софья. А о ее темпах я наслышан от Замера. Она делала тренировки упорнее всех его пациентов, искала все материалы в медицинских журналах и на сайтах о ее состоянии, искала специальные тренировки для восстановления работы мышц, соблюдала все требования мед персонала, и того же требовала от матери, хотя та и сдавала иногда позиции и бывали кратковременные срывы и депрессия.

Глава 8

Осень, Я не любил это время года, но в бизнесе в гору дела шли именно осенью. Контракты заключались, количество прибыли увеличивалось пропорционально росту клиентов. Через год начнется то, к чему я давно стремился, предвыборная гонка. Я всё чаще ловил себя на том, что думаю о Софии. Не как о женщине, а о том, какой образ она создаёт вокруг себя. Хрупкая, пострадавшая, но стойкая, готовая бороться, несмотря на боль. В её глазах была та внутренняя сила, которая нравилась людям. Я понимал: рядом с такой женщиной я будут выглядеть благороднее.

Вечером, сидя в кабинете, перебирал бумаги, но мысли снова возвращались к ней. В памяти всплывали её тихие слова: «Я уже нашла работу…» — и то, как она упрямо отказалась принять мою помощь. Это упрямство вызывало раздражение, но вместе с тем уважение. Она не выглядела жертвой, наоборот — борцом. И именно это могло сыграть мне на руку. Я навел справки, она устроилась в две компании, и работала дистанционно, очень даже успешно. Открыла в банке счет, копила деньги, чтоб рассчитаться со мной, хотя и скрывала это от меня. Наивная.

Я понимал, что срочно нужно думать о семье. Женатый политик всегда воспринимается серьёзнее. В окружении уже ходили намёки: избирателям нужен образ надёжного мужчины, а не молодого холостяка, который живёт только ради карьеры.

Мысль о Софии как о супруге назревала давно, почти с первых дней знакомства, когда она показывала стойкость характера и силу воли. Женившись на ней, я убью сразу несколько зайцев:

— покажу себя человеком чести, который не бросил девушку, пострадавшую в аварии;

— укреплю доверие общества, ведь брак будет выглядеть как благородный поступок;

— получу рядом женщину с характером, способную вызвать уважение и симпатию. И самое главное- совершенно не меркантильную, и не охотницу за богатством.

Кругом только одни жирые плюсы и выгода. Любви к ней я не чувствовал. Но любовь и не была нужна. Я уже знал о ней все, даже с кем сидела за одной партой в первом классе, мои ребята из СБ отлично постарались. В досье на Софью все было просто идеально-хорошо училась, активистка. Журналистам и конкурентам ничего порочящего ее репутацию не найти. И я решил не откладывать дело в долгий ящик.

Разговор с матерью состоялся вечером. Они с отцом до окончания предвыборной компании перебрались из Питера ко мне, по моей просьбе, мне нужно было создать видимость человечности вокруг меня, а жизнь одиноко живущего мужнины была мне не на руку. Она вошла в кабинет с чашкой чая и присела, напротив. Некоторое время молча наблюдала за мной, потом тихо сказала:

— Алан, я вижу, как ты смотришь на Софию и даже понимаю твои мысли. Она не простая девочка. В ней есть сила. Я думаю, тебе стоит задуматься. Но помни, она заслуживает быть счастливой, и если ты не сможешь ей этого дать, лучше и не начинай, не порти субьду и ей и себе. Она еще слишком молода, и влюблена в тебя, в твой образ героя- спасителя. Но я знаю тебя сын, в твоем взгляде я вижу лишь очередной холодный рассчет. Не ломай её.

Я не ответил сразу. Слова матери лишь подтвердили то, о чём я сам размышлял последние дни.

— Мам, я уже стар для романтики, не считаешь? Мне 26 лет. Но дать ей уверенность в завтрашнем дне, стабильность и крепое плечо я смогу. Не все семьи постоены на любви, как у вас с папой, думаю мне будет достаточно уважения и доверия. Я думаю женится на ней. Ты считаешь, это будет правильный шаг?

—Женитьба- более чем. Но уверен ли ты, что любовь не нужна? А как же ее чувства? Да,тебе нужны семья, статус. Людям нужен этот образ. И рядом с ней ты будешь выглядеть так, как должен. Но подумай о ней.... Я не хочу чтобы ты разбил ее сердце. Если ты не сможешь ее полюбить- лучше подыщи другую кандидатуру. Просто София достойна большего.

Я молча кивнул. Своего мнения менять я не собираюсь. София прекрасно понимает, что ближайшие полгода, пока проходит реабилитация и лечение, ей трудно будет даже передвигаться. И даже если она согласиться выйти за меня просто из благодарности за помощь, меня это никак не задевало. Мысли мамы, которые она мне не высказала, я прекрасно видел в ее взгляде. Она почему то решила, что я полюблю Софию или уже испытываю какие то чувства к ней , которые позже перерастут во что то большее, мама мечтала увидеть меня счастливым, любящим и любимым. Она знала про мое отношение к чувствам, и не понимала, почему я такой бесчувственный по отношению в людям. Знала, что я люблю только их с отцом, сестру и племянника, есть сильная привязанность к двум моим самым близким друзья, их семьям и все, больше в моем окружении совершенно никто не вызывал во мне каких либо чувств, я не любил привязываться к людям, я всегда считал и считаю, что чувства делают человека слабым. Я так и не встретил ту, на которую хотелось бы смотреть так, как отец смотрит на мать, или зять на сестру, Замир на Елену, а меньшего я не хотел, или так как они, или вообще никак. Поэтому решил для себя, жить дальше не чувствами, а рассчетом.

Через пару недель я встретился с друзьями — Маратом и Замером. Встреча прошла в спокойной обстановке, за чашкой кофе. Разговор плавно перешёл к личному.

— Слушай, Алан, — первым начал Марат, — все говорят, что ты рядом с Софьей проводишь слишком много времени. Что это значит? Неужели решил остепениться? Народ уже видит вас парой. В новостных пабликах гремят заголовки: “Самый завидный холостяк собрался связать себя узами брака”

Марат усмехнулся, добавив:

— И, честно говоря, это неплохая картинка. Ты — молодой политик, она — девушка, которая борется за жизнь и здоровье. В этом есть что-то. Электорату нравятся принцы на белых конях.

Замир, который до этого молчал, сказал серьёзно:

— Я знаю её характер. София не будет обузой. Она сможет быть рядом достойно. Ты получишь не просто «жену для галочки», а человека, который будет вызывать уважение. Девушка расцвела, улыбается, она определенно влюблена в тебя. А вот ты? В этом я совсем не уверен. Только не говори, что и это ради достижения цели. София достойна большего.

Глава 9

Иногда ночами я снова и снова возвращаюсь в тот момент, когда ОН зашёл в палату и впервые увидел мои слёзы.

До этого я умела держаться. При врачах я улыбалась, при маме — шутила, делала вид, что всё под контролем. Даже сама себе я старалась доказать, что сильная, что справлюсь. Но именно тогда, у окна, с книгой на коленях, я позволила себе быть настоящей, что бывало со мной очень редко.

Он вошёл так тихо, что я даже не сразу заметила. Но когда заметила — мне стало стыдно. Стыдно за слабость, за слёзы. А ещё больше — за то, что именно ОН увидел меня такой. И всё же… в его голосе не было ни укора, ни жалости. Только твёрдость, за которой пряталась странная забота.

Я до сих пор слышу его слова:

— Я беру ответственность. Я оплачу твою магистратуру. Дам тебе шанс, который забрала авария.

Тогда я пыталась возразить. Я не хотела быть обязанной еще больше, ведь того что он уже сделал было более чем достаточно. Я вообще не понимала, почему он и его семья возятся со мной. Я не хотела быть обузой. Я даже нашла работу, чтобы доказать: могу сама. Но он словно не слышал моих отказов. Говорил так уверенно, будто всё уже решено.

Я злилась. А потом… перестала.

Его настойчивость была раздражающей, но в ней же было что-то, чего мне так не хватало: вера в то, что у меня есть будущее и вера, что я могу рассчитывать на кого то кроме себя, и это было странно и страшно одновременно.

И с того дня что-то во мне изменилось.

Я стала ловить себя на том, что жду его шагов в коридоре. Что прислушиваюсь к каждому шороху в надежде чтобы он зашёл. Что ищу его глазами среди врачей, посетителей, на аллее среди прогуливающихся, хотя понимала: он редко бывает здесь, у него своя жизнь, свои дела, своя карьера. Вздрагивала от каждого звука телефона, звонка или сообщения, и с трепетом ждала...

Мне страшно это признавать. Но мне начинает не хватать не только его помощи… мне начинает не хватать его самого.

Я вспоминаю, как он смотрит. Этот взгляд нельзя назвать мягким. Он холодный, сосредоточенный, иногда даже колючий. Но в нём есть сила. И рядом с этой силой я перестаю чувствовать себя слабой.

И всё же…

Каждый раз, когда я ловлю себя на этих мыслях, словно ножом режет мысль: «Ты калека».

Я — сломанная. Полу-человек. Девушка, которая может быть для него лишь тенью прежней себя. Как я могу позволить себе чувствовать? Как я могу мечтать? Зачем ему такая?

Может быть, он и правда помогает мне только из чувства долга и стыда. Может ему неудобно бросить меня на полпути. А Может быть, ему удобно казаться спасителем. И всё равно — я ловлю себя на том, что мне хочется верить в другое.

Сегодня ночью я долго не спала. Думала о нём. Не о его деньгах, не о его обещаниях, а просто — о нём.

И впервые поняла: я жду встречи не потому, что нужно обсудить анализы, лечение или учёбу, рассказать о своих достижениях на работе. Я жду встречи, потому что хочу услышать его голос, увидеть улыбку, услышать похвалу от него, что его радуют мои успехи в учебе и на работе, что он рад что я уже могу шевелить пальцами ноги...

И от этого осознания стало ещё страшнее.

Дверь в палату приоткрылась, и я услышала шаги. ОН.... Сердце предательски кольнуло.

Алан вошёл, как всегда, с пакетом фруктов, с аккуратно сложенной коробкой еды. Но в этот раз в руках у него был ещё и небольшой букет белых ромашек.

— Это… тебе, — сказал он просто, будто ничего особенного.

Я опешила, не зная, куда деть взгляд.

— Цветы?.. — в моём голосе прозвучало слишком много удивления.

Он пожал плечами:

— Здесь слишком стерильно. Хоть немного живого. Если не нравятся, можно выкинуть.- сказал он будничным голосом

Я протянула руку и взяла букет, чувствуя, как горят щёки.

— Спасибо… — выдохнула я тише, чем хотела.

Он поставил пакеты на стол и посмотрел на меня. Его взгляд был всё тот же — твёрдый, собранный. Но почему-то от этих ромашек стены палаты перестали казаться такими холодными.

И в груди у меня снова разгорелся тот самый огонёк, которого я боялась больше всего.

-Пойдем, прогуляемся, последние теплые дни, скоро зима. Давай помогу пересесть на коляску.

Мне было так стыдно и недобно за мою неуклюжесть, но он кажется этого и не замечал. Хорошо еще, что утром мама помогла мне вымыть и высушить волосы, и принесла новую пижаму. Я чувствовала себя увереннее. Он помог мне пересесть в коляску, укутал ноги пледом, одел тапочки, - о боже, мои тапочки Свинка Пеппе, какой позор. Взрослая же девушка, учусь на магистратуре, корчу из себя независимость, и такие тапочки, сегодня же попрошу маму принести другие.

Мы молча вышли на улицу, и он покатил мою коляску по аллее, на которую падали последние желтые листья. Солнышко дарило последнее тепло, и даже в тишине без слов мне было с ним так хорошо, как ни с кем другим.

Алан катил меня по больничному двору. Ветер едва шевелил листву, а тёплое солнце освещало пустые скамейки вдоль аллеи, радом прогуливались больные, изредка мед персонал. С каждой минутой я всё больше ощущала странное спокойствие.

Он катил коляску медленно, будто намеренно растягивал прогулку.

— Устала? — спросил он, слегка наклонившись.

— Нет, — покачала я головой. — Здесь даже легче дышать, чем в палате.

Мы замолчали. Только скрип колёс по плитке нарушал тишину. Я украдкой взглянула на него — спокойный, собранный, будто в голове перебирает какие-то планы.

— Я сегодня заходил к проректору, — вдруг произнёс он.

— Зачем? —я насторожилась.

— Так… уточнял детали. Хочу, чтобы когда выпишешься, у тебя не было паузы, и договорился о полном дистанционном обучении. Он очень тебя хвалил.

— Алан… — я чуть отвела взгляд. — Зачем ты тратил свое время? У меня все нормально, я успеваю все совмещать, и не отстаю от программы, даже опережаю.

-Да, я знаю, он сказал. Ты большая молодец.

Глава 10

Этой ночью я снова не спала. Из головы не шел этот странный разговор с Аланом, эти ромашки, я снова и снова прокручивала события в голове и не могла найти суть. Вроде бы от него был намек на что то большее, но я уже и сама себе не верила, может быть я преувеличиваю, и это был просто разговор. Единственное, до чего я додумалась до утра, это то, что этот разговор был совершенно не похож на все наши прошлые разговоры и переписки, где все сводилось к приветствию, и обсуждению моего самочуствия и потребностей.

Через месяц меня должны были выписать, потом полгода еще массажей, упражнений и приема препаратов. Сейчас по словам Замира Алихановича, все шло просто прекрасно, как по мне , все шло очень медленно. Уже почти четыре месяца. Меня давно можно было перевести на домашнее лечение, но Алан не разрешал. Мама устроилась на работу в этой же клинике - в колл центр, конечно же по протекции Замира Алихановича, поэтому всегда была рядом. Ей нравилась работа, а я была рада за нее. Теперь нам предстояло переехать, найти квартиру, желательно на первом этаже, чтобы мне можно было без посторонней помощи передвигаться на коляске.

Телефон пикнул, сообщение. Во мне поднялась волна жара, руки предательски задрожали, пока вводила код разблокировки.

От НЕГО...

“Доброе утро! Как ты”

“Доброе утро. Спасибо. Все хорошо. Как дела у тебя?”

“Что ты больше любишь круассаны или пирожки с картошкой?”

Это точно Алан??? Я перепроверила номер, точно он. Что это с ним? Может он пишет кому то другому и случайно написал мне?

Снова писк телефона

“София? Пирожки или круассаны?”

“Пирожки” написала я и сама поняла, что глупо смотрю в экран телефона и улыбаюсь. Зачем он спросл? В моей голове снова каша. Сердце бьется так, как будто хочет выскочить из грудной клетки, ладони вспотели, ну точно подросток в пубертатном периоде. София, соберись- приказываю себе. Но сказать проще, а вот сделать…

Пришла Женечка, моя медсестра, с которой мы успели сдружиться, проверила показатели, дала таблетки, перекинулись с ней парочкой фраз, так ни о чем, и она пошла дальше, пообещав зайти после обеда обсудить новую книгу, которую мы читали. Я немного успокоилась после сообщений Алана, но в голове снова ничего не укладывалось. Теперь я ждала маму, она обычно приходила к 9:30 до обхода, пила со мной чай и шла работать дальше, а я оставалась и ждала обхода врача.

Открылась дверь, но на пороге была не мама, это был Алан. Сказать, что я была удивлена, ничего не сказать, моя челюсть, наверное, упала и лежала где-то под кроватью. В руках у него был пакет из которого шел с ума сводящий запах свежей выпечки, и стаканы с кофе.

-Доброе утро, можно? — спросил он так буднично, будто заходил сюда каждое утро последние полгода.

Я кивнула, не в силах выдавить ни слова. Алан поставил пакет на прикроватный столик, достал ещё тёплые пирожки, разложил их на тарелку, как будто находился у себя дома. Потом вынул два стакана кофе, снял крышку с одного и подул, чтобы не был обжигающим, и передал его мне. Он остудил для меня кофе??? Что вообще происходит?

— Ты сказала, что любишь пирожки с картошкой, — заметил он, словно это, само собой разумеется.

Я моргнула несколько раз, пытаясь вспомнить: я действительно это говорила? Я всего лишь написала в сообщении. Он не должен был так легко превращать случайную переписку в реальность.

— Алан… — голос мой дрогнул. — Это всё… зачем?

Он сел в кресло рядом с кроватью и, не торопясь, отломил кусочек пирожка.

— Потому что утро должно начинаться с завтрака. И потому что ты слишком худая, — спокойно сказал он, как будто обсуждал погоду.

Я чувствовала, как пылают щёки. Сердце грохотало. Казалось, что всё вокруг замерло: белые стены палаты, столик с лекарствами, даже часы на стене. Только он был живым, слишком настоящим и… пугающе близким.

— Ты ведёшь себя так, будто мы… будто это обычный завтрак, — прошептала я.

— Так и есть, — он посмотрел прямо в глаза. — Просто завтрак. Ничего необычного.

В этот момент дверь снова открылась.

— София, я принесла яблоки… — в палату вошла мама.

Она осеклась на пороге. На столике стояли пирожки, кофе, а рядом с моей кроватью, удобно устроившись, сидел Алан. Он, не смутившись ни на секунду, встал и кивнул ей:

— Доброе утро, Анна Саидовна. Хотите кофе?

Я видела, как мама растерянно переводит взгляд с меня на него.

— Спасибо, я… нет, у меня работа, я зашла проведать Софью — ответила она, всё ещё не веря в то, что видит.

Алан снова сел, словно это его место и всегда было его местом.

— Мы тут завтракаем, — пояснил он невозмутимо. — София любит с утра горячие пирожки.

Мама поставила пакет с яблоками на тумбочку и опустилась на стул у окна. Я знала: она молчит только потому что думает, что я в курсе того, что сейчас происходит. Но её глаза — внимательные, испытующие — буквально прожигали нас обоих.

Я же никак не могла понять: это действительно происходит со мной? Почему он ведёт себя так, как будто мы давно вместе, как будто всё это естественно и правильно? Он вроде бы и ответил на мои вопросы, но в то же время от самой сути вопросов ушел.

Я почти не чувствовала вкуса пирожка. Горячее тесто обжигало язык, но внутри всё дрожало от напряжения.

— Алан… — начала мама осторожно. — Я не ожидала вас здесь увидеть.

Он откинулся на спинку кресла, совершенно спокойный, словно разговаривал с давней знакомой.

— Я просто подумал, что Софие будет приятно позавтракать не одной.

Мама подняла на меня глаза. В её взгляде было всё: удивление, тревога, недоверие. Как будто она спрашивала без слов: «Что он здесь делает?»

— И правда, — выдавила я, стараясь звучать уверенно. — Мне… приятно. Но я удивлена.

Алан посмотрел на меня коротко, и я поняла — он услышал в моей интонации больше, чем я хотела показать.

Алан завел непринужденный разговор с мамой о ее работе, нравится ли ей и все в этом роде. Я же сидела молча, и не могла даже пошевельнуться, от волнения. Весь их разговор я слышала так, будто у меня в голове и ушах вата. Хотелось провалиться сквозь кровать.

Глава 11

Весь день прошёл как в тумане. Я ловила себя на том, что каждые несколько минут смотрю на дверь — вдруг он войдёт снова. И тут же одёргивала себя: «София, хватит! Это не про тебя. Он просто вежлив. Просто заботится».

Но мысли упорно возвращались к утру. К тому, как спокойно он сидел напротив, будто это не редкая прихоть, а наш обычный завтрак. Будничный. Тёплый. Такой, который в моей жизни никогда не случался.

Я вспоминала его слова: «Я хочу, чтобы ты дала себе шанс». И сердце предательски сжималось. Шанс… на что? На то, что я могу снова быть девушкой, женщиной, человеком, которого можно любить?

Я резко перевернула страницу книги, делая вид, что читаю, хотя глаза скользили по строчкам впустую. Мечтать об этом было опасно. Алан — это совсем другой мир. Его жизнь — уверенность, сила, деньги, власть. Моя жизнь… шрамы. Коляска. Боль.

«Ты же калека, Софья, — прошептал внутренний голос. — Что ты выдумываешь? Разве он может видеть в тебе женщину по-настоящему?»

Щёки загорелись от стыда, будто меня застукали за чем-то постыдным. Я сжала зубы, пытаясь прогнать наивные картинки, где он снова приходит вечером, садится рядом, и мы смеёмся, как будто всё просто.

Нет, нельзя. Надо держать дистанцию. Надо помнить, кто я. И всё же, как бы я ни уговаривала себя быть разумной, внутри билась маленькая, упрямая девичья искра — та самая, которую я похоронила полгода назад вместе со своей прежней жизнью.

И теперь она вдруг осмелилась снова зажечься.

Я закрыла глаза, откинулась на подушку и прошептала почти неслышно:

— Господи, только бы он не пришёл вечером…

И тут же поймала себя на том, что отчаянно хочу обратного.

После обхода врача, я все еще была очень взволнована. Если бы могла ходить, наверное, уже металась бы из угла в угол палаты, изменяя ее шагами. Но увы...., я лежала на больничной койке.

В дверь постучали. Сегодня кто то объявил день посещений?

Дверь открылась, и я увидела своих одногруппников, они часто навещали меня, и поднимали настроение. Так и в этот раз, они отвлекли меня от моих мыслей и метаний.

Оставшиеся до вечера часы, после ухода ребят, тянулись мучительно медленно. Казалось, каждая минута растягивается в час. Я пыталась читать, слушала музыку, даже уснула на несколько минут, но сердце всё равно считало удары ожидания.

К восьми вечера я уже сама злилась на себя. «Что ты как школьница, София? Он может и не прийти. А если придёт — что с того? Это не свидание, это не роман. Это просто визит».

Я повторяла эти слова, когда дверь мягко щёлкнула. Я даже не успела скрыть свое волнение.

— Добрый вечер, — сказал Алан, входя. В руках у него была коробка с клубникой. Он поставил её на тумбочку, словно это было само собой разумеющимся. — Как ты?

— Хорошо, — мой голос прозвучал хрипло. — Спасибо.

Он сел на тот же стул, что утром, и этот простой жест заставил меня сбиться с дыхания. Будто он закреплял невидимый ритуал — утром и вечером рядом с тобой.

Я пыталась казаться спокойной: поправляла плед, делала вид, что занята телефоном. Но внутри всё дрожало. Рациональность кричала: «Остановись! Это опасно!». Девичья душа трепетала: «Он здесь. Он выбрал быть здесь».

— Ты сегодня много читала? — спросил он, кивая на книгу в моих руках.

— Пыталась, — призналась я. — Но не очень выходит. Мысли… путаются.

— Знаю это чувство, — ответил он спокойно. — Когда в голове шум, никакая книга не спасает.

Он говорил так просто, будто делился личным. И это пугало ещё сильнее — ведь я начинала верить, что между нами действительно есть что-то. У него тоже в душе и в мыслях такая же неразбериха что и уменя? О Боже, дай мне сил понять этого мужчину и его поступки, или я так скоро сойду с ума, сумасшедшая еще и калека, вот это комбо, блин, о чем я думаю. Сосредоточься, София!

Я опустила глаза, собираясь сказать что-то отстранённое, чтобы вернуть дистанцию, но неожиданно сорвалось совсем другое:

— Алан… зачем ты приходишь?

В палате повисла тишина. Только сердце стучало в ушах, словно предупреждая: назад пути нет.

Он не ответил сразу. Просто посмотрел на меня так внимательно, будто взвешивал каждое слово.

— Потому что хочу, — сказал наконец.

Я подняла голову, растерянная.

— Что значит… хочешь?

Вот дура я, что за вопрос, он оплачивает мое лечение и нахождение в этой больнице, мамину гостиницу все это время, естественно он может делать все, что ему захочется.

Алан чуть усмехнулся уголком губ, но без насмешки:

— Всё просто, София. Я прихожу, потому что хочу быть здесь. С тобой.

Сердце подпрыгнуло, и я судорожно втянула воздух. Но он не дал мне уйти в иллюзии — тут же добавил:

— У тебя тяжёлое лечение. Тебе нужна поддержка. Твоя мама рядом, но ей тоже нужно время для себя. Замир сейчас тоже очень занят, много пациентов, жена, дети. А я могу позволить себе быть здесь.

Он говорил спокойно, без лишней эмоциональности, и именно это сводило с ума. В каждом слове было и оправдание, и намёк на что-то большее.

Я сжала руки на коленях, чтобы они не дрожали.

— Ты же понимаешь, что это… неправильно. Мы же с тобой.....- я не могла подобрать подходящие слова. – МЫ с тобой толком даже не знакомы.

Алан наклонился чуть вперёд. Его голос стал мягче:

— Иногда люди могут знать друг друга годами и так и не сказать ни слова по-настоящему. А иногда — достаточно пары встреч, чтобы понять больше, чем за всю жизнь. А я знаю о тебе даже больше, чем ты можешь себе представить. Твоя мама очень интересны рассказчик. - и он рассмеялся.

Я замерла. Какой у него смех. А слова пронзили меня, как тонкая игла. Часть меня хотела поверить в начинающуюся сказку. Другая — кричала: «Нет! Ты калека, София. Не смей мечтать».

Он словно уловил моё смятение, но не стал добивать. Просто откинулся на спинку стула и тихо сказал:

Глава 12

Утро началось как обычно: Женечка с её шутками, таблетки, процедуры,визит мамы, обход врача. Я уже успела почти успокоиться после вчерашнего вечера, убедить себя, что всё это — просто забота Алана, ничего больше. Почти.

К десяти дверь тихо открылась, и я подняла глаза. На пороге стояла Лаура Аслановна. Как всегда она выглядела великолепно. Они с Русланом Маратовичем часто навещали меня, приносили вкусную домашнюю еду и всячески поддерживали нас с мамой. Хотя могли бы вообще не заходить, их сын в аварии не виноват, еще и сам полностью содержит виновницу аварии. А они все равно приходили, их забота не была показной, они волновались за меня по настоящему, и очень любили сына. Кроме них еще часть приходила сестра Алана- Зарина, со своим супругом или сынишкой. Они все очень тепло относились к нам с мамой, и я никак не могла понять, зачем я им вообще, тратить на меня свое время.

— София, доброе утро, — мягко произнесла Лаура Аслановна.

Она принесла пакеты . Поставила их на столик и присела напротив меня, сложив руки так, будто мы собрались вести серьёзный разговор. Впервые я видела ее взволнованной или даже напряженной. Обычно она очень собрана и спокойна.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила она.

— Спасибо, хорошо, — ответила я, стараясь улыбнуться.- Как у Вас дела?

Она кивнула, но её взгляд не отпускал, будто пытался разглядеть во мне больше, чем я готова была показать. Несколько секунд молчания тянулись слишком долго.

— София, — сказала она наконец. — Я рада видеть, что у тебя появляются силы. Это важно. На щеках румянец, глаза горят....Ты будто расцвела, девочка моя. Как дела на работе и в учебе?

Я кивнула, чувствуя неловкость.

-На учебе и работе все отлично, мне нравится.

И тут она добавила:

— Алан говорил, что у тебя отличные результаты. Он… очень переживает за твоё восстановление.

Моё сердце вздрогнуло. Она произнесла это слишком спокойно, но я уловила в её тоне что-то настораживающее. Не просто дежурное «он беспокоится», а намёк. Проверка.

— Он… добрый человек, — сказала я осторожно. — Помогает мне. И я бесконечно ему благодарна.

Её губы дрогнули в почти невидимой улыбке.

— Да, именно так. Он всегда помогает тем, кто ему действительно небезразличен. Он может казаться безразличгым и отстраненным, но для тех, кто ему дорог, он сделает все.

Эти слова повисли в воздухе тяжёлым подтекстом. Я не знала, что ответить. Казалось, что этот визит — вовсе не дежурная вежливость, а что-то большее...

Она чуть склонила голову набок, рассматривая меня пристально, словно изучала не мои слова, а то, что я сама от себя прячу.

— Знаешь, София, — сказала она тихо, — мой сын не из тех, кто разбрасывается вниманием. Если он рядом, значит, это не случайность. Хотя, он и сам может этого еще не до конца понимает.

Я почувствовала, как кровь бросилась в лицо.

— Вы… преувеличиваете. Он просто заботится. С его стороны это визиты вежливости, хотя я и говорила ему, что мне неловко от того, что он тратит на меня не только свои деньги , но и время. И вы с Русланом Маратовичем, и Зарина- вы все очень добры ко мне.

Мама Алана едва заметно улыбнулась, но её глаза остались серьёзными.

— Возможно, ты так думаешь. Но я знаю своего сына. Когда он принимает решение, он идёт до конца. И это не в его характере, тратить свое время, на как ты выразилась- визиты вежловости.

Я растерянно сжала пальцы на пледе. Внутри всё перевернулось: и страх, и странное тепло, и растерянность.

Она чуть наклонилась вперёд, её голос стал мягче, почти доверительным:

— София, Просто знай: Алан не делает лишних шагов. Но помни, последнее слово за тобой.

И снова это ощущение — будто мне оставили загадку, ответ на которую я боюсь узнать. И после этих слов, она ловко перевела беседу совершенно в другое русло, что я даже этого и не заметила, вот в кого пошел Алан с таким хладнокровным умением вести диалоги, только на своих условиях.

Мы ещё немного поговорили о пустяках, о книгах, о погоде. Но каждая её фраза казалась обёрткой, скрывающей настоящий смысл. Когда она встала уходить, я осталась с ощущением, что её визит был чем-то большим, чем просто учтивость.

Дверь закрылась. Я осталась одна — и поняла, что теперь боюсь вечернего визита Алана еще больше.