Фиктивная жена на лето. Срочно!

ПРОЛОГ

Когда бабушка сказала: «Приезжай в деревню, отдохнёшь», — я почему-то не уточнила, от чего именно.

Например, от здравого смысла. От чувства самосохранения. От своего «свободного» гражданского статуса, в конце концов.

Потому что через трое суток после приезда я стояла посреди двора, в бабушкиных тапках, нервно перекручивая носовой платок по спирали. И с мужчиной, который вообще-то должен был быть просто «знакомым из детства».

Мирослав выглядел так, будто заказал в ресторане салат, а ему принесли кольцо на пожизненное. И что самое мерзкое — он улыбался. Этой своей фирменной, наглой, до боли знакомой ухмылкой.

- Расслабься, — сказал он. — Это не по-настоящему.

Словно так всё и работает. Фиктивный брак, ага. В деревне, где одна бабкафон расскажет всему миру быстрее, чем ты скажешь «невеста понарошку».

Я скривилась.

- Напомни, зачем тебе это всё?

Он пожал плечами.

- Мать достала. Свадьбу хочет. Успокоится — разбежимся к концу лета.

- Гениально, — фыркнула я. — Просто идеально. Сказать кому? В деканате?

Он ухмыльнулся. Опять. И добавил тихо:

- Зато жить будешь бесплатно. На всём тёпленьком. В доме с кондиционером. И коровой.

А у бабушки моей, значит, не корова, а фантом четырёхполий?!

- Мир… — начала я, медленно отерев вспотевшие ладошки о ткань юбки. — Мы же друг друга терпеть не могли. Я тебя с семи лет.

Он склонил голову, посмотрел на меня с неожиданной серьёзностью.

- Я тебя не терплю, Кать. Никогда не терпел. Я тебя…

И в этот момент, с характерным скрипом, открылась калитка. На пороге стоял мой бывший. С букетом полевых ромашек.

- Катя… — произнёс он. — Ты что, вышла за него?

Я забыла, как дышать. Мир только криво улыбнулся и… приобнял меня за талию.

- Да, — сказал он. — И ты вовремя. Мы как раз собирались объявить, что ждём ребёнка.

1 ГЛАВА. КАТЯ

Сказать, что моя челюсть откинулась — мало. Она шлёпнулась на сырую землю, сделала кувырок в крапиву и затаилась от стыда.

Я стояла с открытым ртом у калитки, не в силах пошевелиться.

Рядом — Мирослав. Мой… фиктивный жених, будущий муж, или уже МУЖ. Фиг разберёшь эту игру.

Твою ж дивизию… Да на кол тебя посадить мало, Мирик! Рука чешется двинуть…

А напротив — Лёшка.

Мой первый неуклюжий поцелуй со слюнями, как у верблюда. Первая влюблённость и первое разочарование в мужчине, когда тот молча свистнул. Ушёл, не обернувшись. Я убеждена пожизненно — они всегда так делают. Исчезают, как только ты начинаешь строить воздушные замки, прилепив розовые очки малярным скотчем ко лбу, чтобы, не дай боже, не спали и ты не увидела серость вокруг.

И вот он тут.

Стоит в новых лимитированных кроссовках, с букетом, и делает вид, будто не прошло целое лето молчания. Мажор, мля… местного разлива. Иди на речку русалок ловить!

- Катя?.. — Лёшка сглотнул. — Это правда?

Мирослав не моргнул. Даже бровью не повёл. Он просто приобнял меня за плечи, как будто делает это каждый день.

- Всё правда, — ответил он спокойно. — Мы с Катей… вместе. Разве не заметно?

Вместе.

Я вдохнула летний воздух, такой горячий, что казалось — плавятся кусты. А заодно и мозги у мужчин. Хотела что-то сказать, но в голове было пусто. А потом, конечно, раздался бабушкин голос:

- Мирослав! Катенька! Вы гостей встречаете, или мне чай самой всем разливать?!

Я услышала, как Мир прошептал на ухо:

- Всё под контролем, жена. Не забудь улыбнуться.

- Как шкипер?

- Пингвины у нас не водятся, но если хочешь… В честь нашей сделки подарю волнистого попугайчика. На какаду не рассчитывай.

- Слишком мелкий, чтобы хоть день в общаге продержаться. Перепёлка и то пожирнее будет.

- А ты, смотрю, — хищная особь женского пола.

Я улыбнулась, но так и не ответила. Закрыли тему, дорогой муженёк — в кавычках. Мне вдруг стало смешно — и одновременно немного приятно. Потому что этот сумасшедший театр только начинался.

А я — главная актриса. Оскар мне!

***

После обеда бабушка, как всегда, устроила маленький приём, но в её стареньком доме было столько тепла и уюта, что не замечать этого было невозможно. Она с гордостью выставила всё, что могла — от малосольных огурцов до вишнёвых пирогов с тонкой корочкой, что таяла во рту.

Варенье? О, конечно. Стеклянные банки с апельсиновым и клубничным джемом соблазнительно переливались в тусклом свете, и я, как и всегда, задумалась, сколько бабушка готовит их на зиму. Полагаю, половина деревни могла бы выжить только на её запасах.

Мирослав, конечно, по-своему пытался быть частью этой компании, но его спокойное, даже неподвижное лицо не говорило о том, что он хоть как-то наслаждается этим пиршеством. Конечно, такого, как он, не удивить вареньем и пирогами. Он взял заварник со стола и налил ещё одну чашку чая, но не спешил пить — всё было под контролем.

Я заметила, как он поймал мой взгляд — будто бы читал мысли, но вместо того чтобы что-то сказать, улыбнулся, как меланхоличный слон под палящим солнцем саванны.

Я не могла отвести глаз от его руки, которая совсем недавно протягивалась ко мне с нежным жестом, будто бы не было между нами ни раздражения, ни сомнений. Чистая любовь-морковь и бабочки в животе, которых, к слову, я не испытывала.

- Ты чего на него так зыркала? — шепнул он, подливая мне чай. — Хочешь — дам по башке веником твоему Лёхе?

- Хочу, — мрачно ответила я. — Только не ему.

- Тогда придётся мне, — театрально вздохнул он. — Жених же — напыщенный индюшара.

Я не выдержала и хихикнула. Прямо в чашку. Мирослав держался уверенно, как будто так и надо — сидеть у бабушки в саду под навесом, с моей рукой в своей, под взглядами всех собравшихся: соседей и случайных прохожих, что уже пустили слух о нашей свадьбе века. Хотя никакой свадьбы, разумеется, не было. Пока.

Я снова поймала на себе взгляд Лёшки. Он сидел так, будто кто-то вытащил у него из-под носа последнюю пироженку и громко чавкнул, надкусив сверху подсохшее безе. В глазах — растерянность, недоверие и ещё эта сдавленная ревность, которую он, видимо, считал незаметной.

Ну-ну.

- Я не понял, — начал он, — вы что, встречались?

Мирослав не дал мне и рта раскрыть. Он пожал плечами — так спокойно, будто это и правда обыденность: ну, подумаешь, женились. На днях. Между делом.

- Катя, кажется, ты забыла показать кольцо, — сказал он вслух, чуть громче, чем нужно. Чтобы услышали. Чтобы уверовали ещё сильнее.

- А у меня нет… — пробормотала я, но он уже достал его.

Простой тонкий ободок. Золотой, чуть поблескивает на свету и тухнет в тени от листьев берёзы, как всё наше притворство. Но на солнце он блестел почти искренне. Почти.

- Мир… — выдохнула я. — Ты что…

- Просто надень, — подмигнул он. — Пока.

Пока все смотрят. Пока бабушка верит. Пока никто не заподозрил.

Я послушалась. И в этот момент почувствовала, как вся деревня вздохнула. Коллективно. Вот, мол, как надо — не то что у Людки с Василием: живут десять лет, а расписываться не торопятся.

Кольцо на пальце вдруг стало тяжёлым. Как будто оно не золотое, а чугунное. Как будто оно обязывает. Как будто мы и правда…

Нет!

Я его терпеть не могу. Мирослав — ходячее раздражение в человеческой оболочке. Он вечно улыбается не вовремя. Влезает в мои мысли без спроса. И при этом — он прикрытие, не больше. Фикция. Красивая, убедительная… чертовски убедительная ложь.

А вот взгляд Лёшки — он был настоящим. В нём смешались зависть, сожаление и злость. Как будто он понял. Понял, что опоздал.

И мне вдруг это понравилось. Даже если всего на пару секунд.

***

После ужина бабушка, довольная, как кошка на солнце, отправилась убирать со стола, оставив нас вдвоём на лавочке у забора. Солнце лениво опускалось за горизонт, оставляя за собой полосы тёплого золота, и воздух обволакивал медовой тишиной. Всё вокруг замирало, будто природа сама приостановила дыхание, давая нам эту странную иллюзию покоя. Слишком уж идеально — для двух людей, скованных ложью.

2 ГЛАВА. КАТЯ

Такого напора со стороны новой фейковой родни я не ожидала. Язык у дедули без костей, а сплетни-то разлетаются — только успевай ловить. Это наверняка от Лёшика презент — тире, плевок в меня. Не могу тут находиться.

Ноги сами собой попятились назад — на узкую тропинку, ведущую к лесу. И плевать, что близится закат. Мне бы спрятаться и не казать носа, пока дедуля не уйдёт с нашего двора. Наверняка он к бабушке моей — как к новоиспечённой родне пришёл. Да и рюкзак у него не из лёгких. Я уже отсюда чую знакомый до боли кисловато-пряный запах медовухи.

Праздновать нагрянул, что ли?..

***

Убежав прочь в лес, я брела по вытоптанной тропинке, не изменяя старой привычке, зародившейся ещё в раннем детстве. Когда видеть никого не желала, а хотелось уютной тишины. Лес дарил мне эти волшебные мгновения чистой радости.

Тропа тем временем закончилась, и предстояло пробираться через малинник и травы, где раньше крапива врезалась в щиколотки, а теперь просто жгла все неприкрытые тканью места.

Хотелось вывернуть себя наружу и выбросить на обочину. Тогда, сорвавшись и не думая о последствиях своего нынешнего приключения, я шмыгнула в лес, подобно рыжуле-лисице, за которой гонятся собаки. Только лай был не снаружи, а внутри — прямо в груди, в моём сердечке.

- Катя! — донеслось позади.

Я замерла на долю секунды. Узнала голос мгновенно. Мир. Он прорывался сквозь соседние кустарники в своём «парадном костюмчике на люди». Белая рубаха в деревне надевается только на несколько знаменательных событий: первое сентября в школе, выпускной, свадьба и конечная, последняя станция жизни. Ах да, забыла. Фиктивный брак!

- Катя, подожди!

Но я не подождала, даже не остановилась. Наоборот, ускорила шаг, перепрыгивая через выступающие корешки. Послала всё — и Мира, и дедушку, и себя — к чертям на рога. Может, даже вслух.

Ноги болели, не слушались, стали запинаться. Я бежала, уже задыхаясь. Под ветками, сквозь кусты, сдирая кожу, как маску с лица. Хотелось исчезнуть, растаять, как Снежная королева из сказки Андерсена, стать никем.

Плевать. На всех. Пусть ищут. Пусть догоняют. Я больше не хочу. Зря подписалась на этот бред.

Сумерки ложились на плечи тяжёлым покрывалом. Воздух — влажный, острый, с запахом смолы и мокрой земли, — впивался в лёгкие.

Позади ещё раз:

- Катя!

Но это уже было где-то в другой жизни. Где я кого-то слушала.

Здесь же — только деревья, корни, злые кусачие муравьи, листья, липнущие к щекам.

А сердце отбивало одно:

Беги. Пока можешь. Беги, пока ты ещё — ты. Как в фильме про Лолу.

Моё секретное место — озеро — встретило меня, как старый друг, который ничего не спрашивает. Вытерпит все слёзы, гнев… выслушает молча.

Скажут: дурочка, разговаривает с водой, — у виска покрутят. И пусть. Плевать мне на них! На всех. Вода же только смотрит и «жмёт» руку — молча.

Гладь — темнеющая, почти чёрная, с тонкой полоской света по краю, будто кто-то забыл выключить фонарь за горизонтом.

Воздух — прохладный, пахнущий мокрой хвоей и вечерней тишиной.

И — я одна. Совсем.

Бегство выжгло все мысли. Осталась только усталость, пульсирующая в висках, и зуд от укусов муравьёв, которые пробежались по мне с энтузиазмом особого уровня. Я стояла у берега, тяжело дыша. А потом решила: всё. Хватит.

Быстро разделась, без лишних церемоний. Белоснежная блузка в мелкий горошек провинциалки, затем хлопковая майка — насквозь мокрая от пота, потом шорты-юбка, бельё. Не то, что носят женщины с кольцом на пальце, а то, что подростки средней школы. Слипы.

Всё сбросила, будто кожу змеи — вместе со злостью, тревогой и всем этим фальшивым спектаклем, в который сама себя позволила втянуть.

Самонадеянность — моё второе я.

Так мыслят деревенские дурочки. А кто я? Правильно, Катюша. Ку-ку, деточка! Откуда вырвалась — туда и плюхнулась. Головой в коровью лепёху.

Осторожно зашла в воду, но с каким-то странным азартом. Не увидят, не должны.

Если уж промочила лапки — грех не нырнуть с головой. Озеро сначала обожгло, потом приняло — прохлада обволокла меня, укутав в своё одеяло.

Казалось, я плавала без остановки. Не как на секции в школе — с правильными гребками, а как в детстве: хаотично, беспечно, с нырками, с брызгами, заглядываясь на небо. Блаженство. Даже засмеялась — от облегчения, наверное. Смеяться в одиночку, в голом виде, в лесу — определённо новый уровень. Наверное, это отчасти можно смело назвать свободой. Наши предки не чурались светить «красотой».

Когда усталость всё-таки настигла меня, я вернулась к берегу. Подплыла практически к кромке, ещё немного — и вот. Выйду. И вдруг… остановилась. На берегу — пусто.
Майки нет. Шорт — нет. Белья — тем более! Даже носков, мать их, тоже нет... Ни один из них не оставили, чтобы сжалиться. Ничего. Как будто меня специально подкараулили.

Я стояла по шею в воде, цепенея от подкравшегося холода. Ночь наступала на пятки вечеру, понижая температуру воздуха. Вот вам и а-ля контрастный душ. Я ещё не успела среагировать, но тело уже напряглось. Мгновенно. Как перед ударом. Попытка просканировать взглядом траву ни к чему не привела. Ближайшие кусты. Лодка, которую кто-то из местных вечно бросал у камышей. Ничего.

И всё же — не "никого". Кто-то был. Моя пятая точка аж зудела от странного предчувствия приключений на это прекраснейшее место.

Я это почувствовала всей кожей. Гусеки появились не от холода. Верх моего скромного бюста теперь был абсолютно открыт для бесплатного любования любому мужику нашей деревни. Сомнений, что это мужик, не было. Ни одна женщина не утащит ношеное женское бельё. Даже не покусится. А тут фетишистов пальцами двух рук не пересчитать. Сеновальщики!

Губы сжались в тонкую линию сами собой. Сердце в груди било дробью «на тревоге».
Чувство — будто кто-то наблюдает. Не просто увидел случайно — а ждал. Ждал, пока я разденусь, пока расслаблюсь, пока скину всё до нитки. А потом — шмыг. И исчез. Как крыса. Только с моими вещами.

3 ГЛАВА. МИР

Я стоял, облокотившись о крону вековой сосны, не в силах пошевелиться, слушая этот разговор. Катя... моя жена, даже если и фиктивная, была под угрозой прямо сейчас.

Лёшка снова проявил себя — этот мерзавец ни капли не изменится. Всегда на грани, всегда готовый продать свою душу за миг внимания. Я знал о нём многое. Все слухи, ходящие вокруг него хороводом, не были пустыми разговорами. Лёха был тем, кто разочаровывал всех, кого когда-то касался.

Все знали, что он — типичный "герой" деревенской пьянки. Говорил слишком много, обещал больше, чем мог дать девушке, но так ничего и не добился в жизни. Пока что. Ходили слухи, что когда-то он ухаживал за несколькими девушками одновременно — ещё в школе. Манипулировал их чувствами, делал это с таким цинизмом, что многие потом даже не хотели его вспоминать.

А как он строил планы на Катю — все знали. Лёха не мог смириться с тем, что она ушла из его цепких загребущих лап. Он был как шершень, не желающий отпускать жертву. Но никто не мог понять его до конца, потому что все его слова были ложью, скрывающей бессилие и страх банального одиночества. Маленький недолюбленный мальчишка.

А теперь он снова рядом с ней. Я не мог больше слушать этот бред! Он продолжал пытаться играть свою безупречную роль недоумка, но мысли-то не скроешь даже под кепкой. Лёха не переживал, даже не заботился о её чувствах. Он просто не мог отступить, не мог признать, что не имеет права удерживать Катю даже психологически, привязав к себе воспоминаниями.

Но вот что я знал точно — он был опасен. Для неё. Для её спокойствия. Для её жизни.

У меня в груди всё сжалось, когда услышал тот вопрос, который Лёша вырвал из себя буквально скрепя от нервов:

- Ты беременна?

Не было никакой злости или агрессии в его голосе — только тупое любопытство. И это раздражало до чертиков. Знал бы он, как мне хотелось врезать ему, как в старые добрые времена. Но я понимал: для него всё это — игра. А Катя — её часть. А если Лёха даже пытался тронуть её... Обсуждать такие вещи... это уже стало личным.

Беременность — это тоже фейк.

Я сам не мог поверить своим ушам, когда произнёс это. Спонтанно. В тот момент, когда пересёкся с этой нечестью из нашего захолустья. Идея о «беременности» вспыхнула внезапно. Почему нет? Вырвалась бездумно — как единственный способ отвлечь его. Сбить с толку. Ударить в лоб словцом… Это была не более чем мальчишеская месть.

Мне всегда было обидно за Катю. Она просто не понимала, с кем тогда связывала жизнь. Пусть даже школьную на тот момент. Благо, судьба сама отвадила от неё такого слизня, как он.

Но, чёрт побери, я не мог дать этому идиоту понять, что всё, что было сказано, — сплошная ложь!

Я придумал это, чтобы отчасти оправдать фиктивную свадьбу перед родственниками. Но в тот момент мне как-то стало даже неважно, кто и как воспримет мои слова, эту игру в правду и ложь. Важно было одно: Лёха должен был отступить по-хорошему, пока ещё может. И не нарываться. Должен был понять, что если он продолжит свои «шалости» — ему не поздоровится.

— В армию захотел, Лешик?..

Как только я произнёс эти слова, почувствовал, как моё тело напряглось, а голос стал холодным, как кубики льда в стакане из-под виски. Слушать его сейчас, с его тупыми вопросами, было всё равно что пытаться найти логику в чём-то бесполезном. Этот вопрос, как и все его попытки быть частью нашей «драмы жизни», были просто обёрткой от конфеты, которую забыли выбросить в мусорное ведро.

Он был, как и всегда, незрелым, не понимающим, что в такие моменты не должно быть места ни для шуток, ни для беспокойства о том, что там на самом деле. Это было неважно.

Но в этот момент я также осознал: все мои слова — это не просто кости, брошенные собакам. Это была попытка построить между нами и Лёхой хоть какую-то преграду.

А когда я увидел, как Катя сжалась от паники под водой, как плечи задрожали от холода — понял. Нет, почувствовал: не выйду сейчас — он её залапает своими грязными лапами. В её взгляде читался ужас.

- Спазм в ноге!..

Всё вмиг перестало существовать. В эти мгновения я видел лишь её. Из последних сил держащуюся.

А этот дебил застыл по пояс! Или намеренно решил не помогать в спасении своей школьной любви?!

- ПОДОНОК! — подбегая и ныряя в воду, прокричал я. Он явно услышал. Подпрыгнул в воде и полез к берегу.

Вот твоя любовь всей жизни?! Сука!

***

Я чувствовала, как вода начинает уносить меня, меня обнимали глубины. Вот-вот, ещё чуть-чуть — и воздух в моих лёгких кончится быстрее, чем тело достигнет дна водоёма. Паника захлестнула, когда я поняла, что не могу вообще пошевелить ногой. Шансов выжить — нет. Силы уходят в никуда, а грудь начало сдавливать от нехватки кислорода. Оставались мгновения до того, как я в панике начну захлёбываться водой, пытаясь вдохнуть кислород, которого и в помине нет.

В голове пульсировал лишь один вопрос: как я вообще сюда попала?

Но тут, среди глухого шума воды вокруг себя, я услышала его — уверенный, мощный звук, как если бы кто-то быстро грёб, преодолевая километры на сверхскоростях. С каждым взмахом я ощущала, как ко мне приближается мой возможный спаситель. Он почти касался меня — и вдруг сильная рука обхватила мою талию, быстро гребя обратно, на поверхность. Мне не нужно было смотреть, чтобы понять — это был он.

Мир!

Он был таким быстрым, что я едва успела осознать, как его тело подхватывает меня, прижимая к себе, как разряд тока, пробежавший по венам. Мои глаза метались, пытаясь различить его образ. В панике я прижалась к нему всем телом.

И вдруг его тёплые губы накрыли мои, заставляя меня забыть о всём. О том, что я тонула, о том, что я не могу его терпеть, не переношу прикосновений того, кого мало знаю. Только имя на слуху — и все дела. Я зажмурилась от неожиданности, будто не могла поверить в то, что происходит между нами, но понимала — не сделай Мир этого, я бы уже не дышала, а висела в его руках тряпичной куклой. В момент нашего первого поцелуя в «брачном союзе» меня надули, как гелевый шарик. Это далеко не романтично, но если бы не это…

4 ГЛАВА. КАТЯ

- Отпусти меня, Мир... — отведя взгляд в сторону, я пыталась сосредоточиться на расходящейся по воде ряби, собраться с мыслями, но не могла избавиться от чувства, что всё происходящее — дурной сон. — Не могу.

- Что?.. Ты хочешь спасения утопающей нимфы дубль два? — приподняв бровь, спросил он с ироничной усмешкой, которая, казалось, была чуждой всему происходящему, а уж тем более самому Миру с его вечно серьёзной миной на всё лицо. Но почему-то его взгляд был слишком пристальным, как будто хотел что-то спросить, сказать… но так и не решался.

Я почувствовала, как его руки, лежавшие на моей талии, приобняли меня чуть крепче, будто удерживали не только физически, но и эмоционально. Привязывали невидимую ниточку к руке. На палец он её уже прикрепил — не потеряюсь. И в этот момент я поняла, что не могу вырваться из объятий. Подсознательно НЕ ХОЧУ.

А если родня запросит?! Дедуля решит пробить по базе, спросит, в каком ЗАГСе регистрация была. Он бывший военный. И не важно — отставной или нет. Связи наверняка имеются, и не плохие, а очень даже ого-го!

- Ты что, с ума сошёл? — пробормотала я, стараясь вырваться из его захвата, но ничего не получалось. Мой голос звучал хрипло. Всё моё существо протестовало, но ощущение, что я не могу дышать без него, не давало мне покоя.

Его глаза не отрывались от моего лица, как будто пытались прочесть меня как очередной том энциклопедии, рассказать мне вслух мой психологический портрет. Я заметила, как напряжены его челюсти и как резко он выдохнул.

- Почему ты не веришь мне? — голос его был чуть тише, но напряжение ощущалось в каждом слове. Он говорил так, будто знал, что я сейчас придумаю тысячу оправданий, чтобы оправдать себя и своё тотально ничем практически необоснованное детское презрение. А чем, правда, он мне так насолил?.. Но я не могла. Я не знала, что мне делать с этим страхом, который всё сильнее заполнял меня. Рыба, открывающая и закрывающая рот, как створки окон в непогоду.

Мысли путались, как старые колтуны на тле кошки, а в груди было как-то невыносимо пусто. Не могла же я просто признать, что его присутствие рядом меня успокаивает. Что каждый взгляд, каждое прикосновение заставляют забыть, кто я и что я была до этого. И что этот договор — только игра для публики.

- Я не хочу, чтобы ты меня спасал, Мир... — произнесла я, чувствуя, как это глупо выглядит. Как будто сама хотела утопиться со страху. То, что Лешик, будь он неладен, лапанёт меня. А Мир что делает?! Ему позволительно — муж, как-никак. Фейковый, но настоящий мужчина. Похоже, к Алёшеньке это даже с натяжкой отнести нельзя. Вот куда испарилась его мокрая тушка?! Мог бы и спасти утопающую...

А возможно ли, что именно в этот момент мне хотелось большего? Но это противоречит моим чувствам к этому угрюмому парню с соседней яблоневой аллеи. Я могу скрыть эту растущую привязанность. Могу. Слишком быстро таешь, Катюша. Как все — под его взглядом. Ужас!..

Мирослав не сразу ответил. Я почувствовала его дыхание у себя на шее и поняла, что в момент молчания что-то в его взгляде изменилось. Он тоже что-то ощутил. Что-то не то — мы оба не ждали поворота на сто восемьдесят. Мир вокруг словно замер, оставив только нас двоих в этой странной и невыносимой для меня ситуации. На поверхности озера — двое: обнажённая нимфа и рыбак...

- Ты не можешь уметелить от меня, Кать, — его голос был жёстким, как никогда раньше. — Мы с тобой договорились, что каждый получит свою выгоду. Ты — отомстишь бывшему, — при этом уголки его рта дрогнули, чуть скривившись, показав мне гримасу презрения. Он настолько не переносит обалдуя Лешку, моего бывшего?.. Но прошло мгновение, и Мир вновь надел маску безразличия, которую, в отличие от Кэрри из фильма «Маска», не снимал никогда. И добавил: — Я — избавлюсь от мучений быть сосватанным своей роднёй дочери хорошей знакомой моей матери. Мама, безусловно, у меня хорошая. Но вот её подруги, а уж тем более дочери — мрак несусветный. Сама понимаешь — деревня одна. Да и соседние — не ах какая прелесть, — прозвучало как факт.

Я снова отвела взгляд — от жара, будто от его слов, которые резанули мне слух. Слыхала я и даже видела этих дочерей. Весь посёлок из молодых женских особей на него свои слюни пускает. А я сейчас, между прочим, в его руках. Без всего: без защитной одежды, без страховки, без возможности спрятаться за шуткой или язвительным комментарием.

И тут мне вспомнился момент — яркий, будто вспышка фотоаппарата в темноте.

Я нервно сглотнула, ощущая, как в горле застрял комок, и тут же отвела взгляд в сторону, посмотрев на своё отражение. Испуганная девчонка... Если бы на мне хоть что-то было, я бы комкала край футболки до побелевших костяшек, чтобы хоть как-то занять руки. Но сейчас всё, что я могла — это вцепиться в его плечи, как будто держалась за остатки здравого смысла. И всё равно дрожала от нашей с ним близости.

Я впервые увидела его, когда мне было лет семь. Лето, жара, детская площадка между домами. Я сидела на качелях, болтала ногами в воздухе. А он стоял чуть поодаль, в тени деревьев, с каким-то равнодушным лицом и в футболке с Томом и Джерри. Не по возрасту.

Мир был старше. Серьёзный, холодный и, как тогда казалось, — заносчивый. Он ни с кем не играл. Просто стоял. Так было каждый день. В любую погоду. Он или читал книгу, или, что хуже всего, смотрел, как мы носимся по песочнице, как будто мы были пингвинами из зоопарка, а он — скучающим экскурсоводом.

Я тогда подумала: «Вот уж кто вырастет — будет занудой».

И ведь вырос. В полный комплект: и с занудством, и с мрачным взглядом, и с этой своей способностью раздражать одним только присутствием. Сейчас ему двадцать три, и он — аспирант. А я — девятнадцатилетняя девушка, которую вдруг беспокоит такая мелочь, как прикосновение его рук.

А теперь Мир держит меня за талию, как будто действительно боится отпустить. И от этого ещё страшнее. Потому что я не уверена, что хочу, чтобы он отпускал. А хочу, чтобы прижал к себе ещё и ещё крепче. Склеиться с ним моментом — и не разлипаться.

5 ГЛАВА. МИР

Озеро, которое на первый взгляд казалось спокойным, теперь выглядело как чёрное зеркало, ловящее оранжевые всполохи огня. Ветер, который только недавно едва колыхал листья, усилился, поднимая вой, сквозь который из леса, с самых высоких стволов деревьев, слышался жутковатый ответ ночного жителя.

- У-хух! — Сова, по всей видимости, тоже предпочитала одиночество ночи и была не очень довольна непрошеными гостями.

Сидя на корточках, я ощущал царапающий стопы холод шершавого, как пемза, камня. Впечатление, что он стремился проникнуть глубже самого эпителия — в мясо, так сказать. Мои руки были скрещены на груди, но в голове был полный хаос. Просто цунами. Взгляд направлен на языки огня, что слепили глаза, а бурые пятна плыли перед взором, даря некоторую долю удовольствия. Как в детстве, когда ты ребёнком изучаешь всё вокруг — и себя в том числе. Но мысли подводили, вели меня не в ту сторону, я не мог избавиться от этого навязчивого ощущения. Как будто к затылку приставили не указательный палец, а дуло пистолета, готовясь спустить курок.

Дед сразу выдал: без жены домой не возвращайся, обалдуй! А кто виноват-то, а, дед?!

Я прыгнул в воду, спасая её. Не думая ни о чём, не оценивая риска даже для себя. Плавал только в школьном бассейне! Полез в ледяную воду, когда Катя начала тонуть. И теперь я сижу здесь, почти в тени огня, в полном одиночестве. А Катя усиленно делает вид, что не замечает моего существования. Я — пустое место?! Она не заметила ни моих мокрых штанов, ни тяжёлой одежды, ни этой неприятной сырости, которая тянула меня вниз даже тогда, когда я держался на поверхности. Почему я это сделал? Почему я не смог остановиться, даже если осознавал, что могу погибнуть сам?..

Для меня Катя — не последний человек в этом мире, хоть она того и не знает. Это было больше — жест доброй воли или синдром спасителя юных дев. О, если бы она всё знала, то не согласилась бы играть мою жену. А я? Я должен держать лицо перед нашей с ней роднёй хотя бы этим летом. Пока длится этот фарс. Дед бы укатил осенью в часть — и снова его не видно, а мы в город. Оттуда бы написали: мол, не сошлись характерами. Разводимся. А ребёнок?..

Ребёнок — ложная беременность. Что тест, что гинеколог. Людям тоже свойственно... ОШИБАТЬСЯ. Но… не хочу даже думать о том, чтобы отпустить.

- О чём я думаю?.. — тихо, чтобы Катя не слышала, стуча зубами, произнёс я. Зуб на зуб не попадал.

А вот теперь, на берегу озера, я думал, что мне нужно просто пережить момент, который, в принципе, кроме мокрой одежды, планы нам мало изменил. Костёр был моим единственным союзником. Я почувствовал, как его тепло отдаётся по телу лёгким приятным покалыванием, но оно не могло смягчить всю ту боль, которую я ощущал внутри. Я не знал, что делать с этим раздражением, которое всё крепло в груди, обвивая сердце новой корневой системой из терновника.

А ещё больше меня взбесил тот факт, что я видел, как Лёха прятал её одежду.
Чёрт, я не хотел, чтобы это затмило все мои мысли, но в тот момент я не мог думать о другом. Этот «ловелас» говорил с Катей, как будто всё про неё знает, даже лучше, чем она сама. Взял чужую одежду, спрятал её под камень. Гений! Чего добился — на том и прокатился… Он не имел права вообще к ней подходить.

Никто не узнает, что для меня значит тот факт, что я её спас. Не только от утопления по нелепости. От него. Знал, что каждое лето этот ублюдок будет приезжать в отчий дом, пытаясь ухватить, как он как-то выразился, парируя перед своей сворой словами: "курицу за неощипанный хвост". Так он отозвался о Кате.

Вот тогда я точно решил, кто станет фейковой женой для меня. Я почувствовал, как злость растаяла в груди, но изо всех сил, что имел, старался подавить её.

Не мог позволить себе быть слабым. Не в этом моменте. Знал: если начну показывать свои чувства Кате — она начнёт сомневаться в «игре».

Но разве я не имею права злиться?!

В итоге я всё-таки выдержал. Моё молчание и так слишком затянулось. Повернувшись к ней, я сказал, сдерживая гнев:

- Лёша вмешивается, куда не просят. Ты привыкла многое позволять мужчинам, раз уж этот хмырь себя так с тобой ведёт, не правда ли, Катя?

Я заметил, как сидевшая напротив фигурка юной девушки дрогнула, а затем Катя вытянулась по стойке «смирно». Аки оловянный солдатик из «Щелкунчика».

- Прятать твои вещи — это его личный фетиш? Тебе лучше знать. Конечно. Это не я с ним общался, что мне о вас знать… Нечего. Впрочем. Было весьма любопытно смотреть, как Алексей два слова связать не в силах. Даже не попытался тебя спасти — убежал трусливой хряком.

Мой голос звучал тише, чем мне хотелось, но я не мог позволить себе кричать на неё. Не в моих правилах. Это не её вина.

- Выговорился? — негромко поинтересовалась она.

- Да. Сойдёт и так.

- Ты в своём репертуаре, Мир…

Катя смотрела на меня. Её глаза были полны той мягкости, которая всегда заставляла меня терять уверенность в себе. Она могла бы добавить что-то ещё, съязвить, как обычно. Но Катя просто отвернулась, смотря на чёрную гладь. И её железобетонное спокойствие бесило. Очень. Она даже ни на секунду не может себе представить, как её молчание влияет на меня. И эта полуулыбка вдаль…

Почему она просто не может сразу считывать людей, а только потом, когда наступит на грабли и чуть не убьётся? Почему её внимание всегда было направлено не на нормальных парней, а на ублюдков?!

Смотрела бы она такими влюблёнными глазами в мою сторону. Эх… Неужели я настолько ей противен?

Почему всё внутри ещё выворачивается, если она цела? Жива. Вроде как в порядке. Я спас её — разве не в этом был смысл?

Но всё равно внутри не отпускало чувство, будто меня… оставили на обочине зимой. В мороз тридцать первого декабря.

Наблюдая за ней у костра, я чуть повернулся в сторону огня. Согреваясь. Чтобы окончательно не сморщиться от холода. Катя всё так же старалась не подавать признаков страха перед сидящим рядом с ней взрослым мужчиной. Как дитя малое, ей-богу...