Фиктивно. Обмену и возврату не подлежу

Гав 1. Блудный отец

— Да, он прибыл и направляется к дочери. Нет, ничего не подозревает. Понял. Продолжаю наблюдение, босс.

Не сахарная.

Малой уже пятнадцать. Своего родного отца она никогда не видела и не знала. Я не считаю, что ей в этом повезло. Но…

— Ну привет, доча! — с натянутой улыбкой говорит какой-то смутно знакомый мужик.

В подъезде напротив дверей моей квартиры.

От вызова ментов его спасает плешь, хитрые глазки да всё тот же необъятный жи… шарм. О да, без ошибок — этого артиста именно я когда-то величала “папочкой”.

Хотела бы не знать его, как малая? Не знать предательства? До сих пор не найду ответ.

И сейчас этот мой типа родной нонсенс выставляет свою нижнюю короткую конечность в дверной проход, не давая мне спрятаться и закрыться.

А хочется. Серьёзно, хочется. Хотя я не из робких.

— Па-па? — Также натянуто фальшивлю я. — А какими судьбами?

Говорю так, словно он просто мимо проходил, а не ушёл “за хлебом” вместе с моей младшей сестрой-близняшкой сразу после маминой смерти много лет назад. Отец столетия, блин.

— Ну может, пустишь уже, до-о-оча? — Всё тем же пришибленным тоном говорит, звякнув чем-то в пакетах.

— Я? Тебя? Сюда?

Звук повторился, словно мы оба попали в какой-то идиотский ситком по ящику, который любила смотреть бабуля.

— Ну а кто ж еще? Ты. Меня. На родину мою. Я скучал!

“Скучал”? Зря он не закончил театральный. Такая карьера была бы… ну точно! Он вылитый Фоменко. Даже зовут также. Коля. Папа Коля.

— А бабка твоя…

— Баб Клава. — Помогаю ему вспомнить имя.

А у самой в голове крутится, вспомнит ли он… вспоминал ли… про маленький свёрток, от которого сам отказался. Себя не считаю, взрослая уже стала.

— Ну она-она, бабка-бабка. — Торопится, заглядывая за меня. — Дома?

Я пытаюсь не подавиться иронией.

— Так нет её, — дёргаю на себя дверь, но вновь не справляюсь с его лапищей.

Вру. Могла бы справиться, но разбираться с его открытым переломом мне точно не хочется.

— А... а будет когда?

Словно и не было этих лет, какая прелесть.

— Так не знаю. С того света вроде не возвращаются.

И тут он вдруг бледнеет, бросает на пол кулек, из которого тут же выкатывается портвейн. Для бабули.

Но хмыкнуть не успеваю, отец уже откатывается своей тушей к стене, хватается за лысину и начинает даже усиленно моргать, прогоняя скупые мужские слезы. Ну или их подобие.

Ибо того, кто бросил младенца и одну восьмилетнюю дочь здесь, умотав со второй восьмилеткой-близняшкой заграницу, мужчиной назвать достаточно трудно.

— А я не знал, — шмыгнув произносит он, следом взглянув в мою сторону с явным укором, — почему я-то не знал?! Как ты могла? Ты даже не сообщила! Мы же не чужие люди друг другу!

Реально?

— Так ты ж её ненавидел. Говорил, что она алкашка и тунеядка.

В чем-то, кстати, был прав, но…

Но отец отыгрывает на пять эту драму, даже совестно как-то. Было бы. И не знай я, какой он, точно бы разревелась вместе с ним.

— Ну ты хоть помянуть-то пустишь? — Произносит горестно батя, вспоминая про портвешок. — Давно она, кстати… преставилась?

— Да года три уже.

И вновь причитания и упреки. Но на этот раз он хотя бы от стены отлипает, поднимая свою котомку.

— Чо ты хочешь, бать? — Осекаю его, устав уже слушать эту прелюдию.

Понимает верно. И тут же расплывается в улыбке.

— Какая ты красивая стала! А с Викторией всё также не отличить…. ну почти… только железки твои всё портят, — ластится он, заглядывая вглубь квартиры, пока я пытаюсь не прятать интуитивно пирсинг, — уж поди замуж вышла, а, Анют?

— Да нет вроде, — очевидно теряюсь, не понимая, чего он хочет, — а давай сразу к делу, ладно? Если ты за бабкиной квартирой, пап, то на ней долги в два ляма.

— Во сколько?! — Пугается он. — Это в евро?

О Божечки, какие евро? Понимает по взгляду.

— А! В деревянных что ль? Так это… — отмахивается, — так это не страшно!

Окей, а что тогда страшно?

___

От автора: Добро пожаловать в новый небольшой роман, дорогие читатели.

Долго откладывала этот старт, но надеюсь, что история Вам приглянется, а я заодно подтяну и другие свои впроцессники. Буду благодарна за отклики и поддержку.

Гав 2. Добрый мессеетянин

— Да, они ещё в квартире, босс.

Не сахарная.

Значит, батя всё-таки за квартирой? Его дела стали так плохи? Но не успеваю надумать, он вдруг расправляет плечи, вырывает из моих рук дверь, как какой-то толковый коллектор и, оттеснив к стене, вальяжно переступает порог.

— Итак! Значит, долги? И квартирка вся тебе ушла? — С ехидной ухмылкой оборачивается, стягивая с ног лакированные туфли из какого-то изумрудного крокодила, который явно не был готов к суровой русской зиме.

Да уж, как он вообще в них шел? Даже если сразу с автовокзала ко мне.

Отец, тем не менее, до сих пор ждет ответа.

— Ну, квартира моя. Только я вступила в наследство. Но если ты хочешь обжаловать…

Фыркает.

— Да нужна мне эта халупа? Вы ремонт-то сколько не делали? Лет двести? Вон, мебель и то с советов ещё.

— А на какие, собственно, деньги, бать?

Проходит на кухню, сохраняя интригу, пока я закрываюсь на пару замков.

Иду к нему и даже теряюсь — тот по-хозяйски включил чайник и уже достал пиалу с конфетами, словно зная или помня, где в этом доме она запрятана.

Я сажусь на потертый расшатанный стул и уточняю еще раз.

— Чо ты хочешь, а?

Тот, брезгливо вытянув руку и держа в пальцах мою кружку, разворачивается от мойки. Но юлит.

— А откуда столько долгов-то?

Участлив и делает вид, что не слышал вопрос.

— Коммуналка. Бабка не платила. — Сцепляю руки под грудью.

— И пьянки? Ты, надеюсь, не усугубила ситуэйшен? Употребляешь?

Хочется огрызнуться, но смысла в этом?

Вот вывалю ему всё, все обиды свои, вдруг всплывшие, а дальше что? Вот совру ему, скажу, что бухаю, как проклятая, что сам это допустил, забрав Вику тогда и бросив меня с мелкой на душу бабульке-алкашке, а дальше что?

— Я не пью, бать. Так что завязывай и давай уже прямо. Чо хочешь? Денег нет ваще. Вот просто нет их. Я в жопе полной, понимаешь?

Прокашливается.

— Ты как была пацанкой, так и осталась… где твои манеры, Ань?

— Манеры? Ой, пардон! Кажись, ты меня с кем-то спутал. Ах да, с Викой.

Ему явно не нравится, что я огрызаюсь и язвлю. Но он почему-то это проглатывает. Из-за чего? Что ему от меня надо?

— Ну так вот, — прочищает горло папа Коля, — я тебя спасу, дочь!

Не хватает фанфаров и аплодисментов. Занавес.

— Чо?!

— Спасу тебя, говорю. Не будет у тебя долгов, в золоте будешь купаться, в шелках, в алмазах, в чем хошь, Аньк.

Чайник аж закипел, выключившись.

— Что ты несешь, бать? — Даже смешно уже.

— Не веришь, да? А зря! Отец когда тебе лгал? Врал когда-то?

Киваю, а он вновь прокашливается и шепчет что-то про более сговорчивую старуху. Жаль, что та допилась, действительно.

— Долги эти. Неужели тебе хочется все это выплачивать?

Вскидываю бровь, позволяя ему налить мне чай.

— А у меня есть выбор? — Вопрос риторический.

— Есть! — Ухватывается за него отец. — Еще как есть! Вся твоя жизнь изменится!

Не, спасибо, я в лохотрон не верю. Только лишь ради смеха спрашиваю.

— И что я должна буду сделать? На органы не смогу пойти, прости, бать. У меня бой в Москве через две недели. Мне это важнее.

— В Москве, говоришь… — почесывает затылок, — ну чо ты придумала, может, я просто… от чистого сердца… о тебе волнуясь, предлагаю вариантик. Это твой единственный шанс, кстати…

Вариантик… перестаю закатывать глаза и спрашиваю в последний раз.

— Так что ты хочешь, бать?

Он вдруг строит расстроенные глазки и убавляет тон.

— Да сущую мелочь. Просто пустяк!

— И?

— В Москву вместе поедем, а потом разочек в Мессену*.

— В Мессену? Я? Я из-за долга не выездная…

Отмахивается.

— Это решаемо! Вообще о деньгах не переживай! Хоть сегодня всё закроем!

Ничего себе размах.

— Хотя не, — стучит себя по карманам, — это надо ещё перевод получить. Сама понимаешь, не три копейки…

Он точно пудрит мне мозги.

— Давай конкретнее, а?

Я знаю, что откажу, но мне почему-то хочется его дослушать.

— Что ты от меня хочешь? — Повторяю, пока он потягивает заварившийся чаëк.

— Да там…

— Бать, слушай, — начинаю давить.

— Да всего-то…

— Блин, чо обо мне вспомнил?

Гав 3. Философ

— Веду наблюдение, босс.

Не сахарная.

— Аньчик, — отец продолжает талдычить что-то несвязное.

Всё это словно проносится мимо и слова приходится отлавливать, как взбесившихся кобыл.

— Вот что хошь проси, всё исполним.

— Ха, ты?

Батя откашливается и распечатывает конфету, выбрасывая фантик в гору уже им съеденных. А я просто сижу и смотрю, не веря. Может, я с утра на тренировке башкой треснулась? Пятнадцать лет прошло, что он припёрся?

— Ну не только я… ещё муж твой.

— Да какой ещё муж?!

— Будущий.

Шумно выдохнув, касаюсь виском стены. Не помогает.

— Погоди. То есть, ты говоришь, что я должна реально выйти замуж?

— Да-да… да!

Мотаю головой.

— Да с какого?

Он перестаёт жрать и смотрит на меня прямо, даже с небольшим укором.

— Ну тебе совсем нас не жаль? У Вики карьера! Вика не может выйти за этого… я не отдам её за какого-то…

Осекается, видимо, всё-таки вспомнив, что у “Аньчика” тоже могут быть чувства.

— Ну ты понимаешь же?

Нет.

— Вы просто распишитесь! И всё! Потом ты сразу по своим делам беги… а дальше… всё разрешится. И нас спасёшь, и в золоте купаться будешь.

Он несёт какой-то бред. И опять сводит всё к бабкам.

— Ну что тебе стоит? Просто штамп в паспорте! Потом новый закажешь, скажешь, чтоб не портили страницы. Делов-то! На месяц! У нас и дата уже выбрана. Договоренности, понимаешь, имеются…

Я вдруг начинаю смеяться. С трудом заставляю себя успокоиться. И хоть немного пробую всё это осознать.

— То есть, тебя в Мессене кто-то прижал, да?

— Ну там такая мафия… — шепчет он, — я бы знал, никогда бы не стал у них…

Странно всё это.

— И твою драгоценную Вику хотят в жёны?

Отец отводит взгляд и сразу начинает заискиваться.

— Ну почему сразу Вику? У меня же не одна дочь.

— А три, — сковыриваю свою больную рану.

— Три? — Хмурится отец, но тут же очухивается. — А. Ты про Настюху что ли?

— Её Надей назвали. Новые родители.

— Надей?

Киваю, смотря, как он совершенно спокойно отпивает чай.

— Ну так-то тоже имя хорошее. Так она же мелкая, нельзя ей замуж, сколько ей лет? Десять? Двенадцать?

— Пятнадцать.

Прочищает горло. И словно даже в думы свои окунается.

— Ну так вот, — произносит спустя пару мгновений так браво, что аж тошно, — Надька нам не помощница. А вот ты-то, Аньк, батю-то любишь, да? Ты же всегда меня любила, а, доча?

По плечам проходит озноб. Я смыкаю губы, чтобы не выругаться. Долго смотрю на него. Наконец понимает.

— Ну не хочешь, значит? Семья тебе не дорога, да?

Хмыкаю. Кто бы говорил.

— И даже вон… — шмыгает носом, а в уголках глаз опять слёзы, — Наденьку мою отдали не пойми кому… совсем не совестно тебе что ли?

Цирк великолепен.

— Бессердечная! — В сердцах бросает он, а я жмурюсь и потираю переносицу. — Бросила свою кровинушку…

— Это я-то бросила?

Отец осекается. Выпучивает глаза и дёргает кадыком.

— Ты ж большая уже. Сколько тебе лет? Как и Вике? Да?

Нелепица. Мы вообще-то в один день родились, я всего на пару минут старше. Но он об этом толком и не помнит похоже. Действительно, я ему никто. Всегда была никем. Запасной вариант для таких вот случаев, когда попа горит, а любимую доченьку слишком жалко. Да уж… даже не знаю теперь, кто из нас ничтожество.

Вся моя злость пропадает. Начинаю опять смеяться, растаптывая боль в душе, заодно слушая, как меня учат жизни.

— Совсем неблагодарная! Я тебе жизнь дал! И Настюха… то есть Надька. Она сестра тебе? Сестра! Могла бы забрать крошечку, она там с чужими точно мается, бедная! Я вам не просто так же её оставил, а вы… обе!

Экспромт заканчивается его запыхавшейся покрасневшей физиономией.

Но, сам не зная, переплетая всё на свете, он задевает меня за живое. За самое моё больнючее, кровоточащее… я вцепляюсь ладонью в столешницу и произношу тихо то, что не собиралась говорить.

— Что я получу взамен? Только штамп. И деньги. Да?

Отец не понимает резкой смены полюсов, тихонько кивая.

— Да.

— Окей. Один месяц. Меня устроит.

Куда я ввязываюсь? Дура.

Гав 4. Сказка от чудовища

— Она заметила слежку. Меняю позицию, босс.

Не сахарная.

Подхожу к окну, слушая и не слыша, как батя за столом откупоривает свой дешманский портвейн (для бабули другого было бы жалко?), мешает его с чаем и, довольно причмокнув, пробует своё пойло.

— Мдаа… ну какая ты всё-таки молодец! Ну молодец же!

Видимо, оглядывает кухню, занюхивая чем-то.

— А тут… может, продашь эту квартиру? Переберёшься в Москву хотя бы. Считай, приданным я тебя обеспечил.

Мотаю головой и сцепляю руки на плечах, отбрасывая от себя весь этот бред. Надо было ему отказать. Хотя, зная его, он не отстанет. Бабушка говорила, что он упрямый. С матерным добавлением, конечно.

Замуж… я и замуж? Даже нелепо. Но Надя как раз же в Москве. И, может быть, хоть так я чего-то добьюсь. Наконец выполню то, что сама себе в слезах обещала, когда малую от нас со старухой забирали.

Провожу пальцами по старому заледеневшему стеклу, царапаю кружочек, вглядываясь в узоры, едва ли нарисованные Дедом Морозом. Я давно перестала верить в сказки. Но… спустя столько лет, мам. Если есть шанс, я буду в него вцепляться.

Фиктивный брак. Ладно! А если правда вскроется? Это наказуемо? Или всем всё равно?

Вике вот точно… зачем её вспоминаю?

Интересно, что там за чудище, за которого та не хочет выходить. Чудовище? Всё настолько плохо? Плевать. Мне с ним не жить.

Сглотнув, чувствую что-то странное. Словно дыру во мне кто-то просверливает. Всматриваюсь в окно, но на улице пусто. Почти. Только монтажники на манипуляторе клеят на третьем этаже соседней хрущёвки какие-то рыжие теплопанели. Дорого, наверное, так утепляться. Мне бы хоть окна тут заменить, а то рухлядь уже. Сквозит от них страшно. Но не на что. Деньги не копятся, да и зарплата…

Мужиков почему-то трое. Два работает, а второй, как всегда и бывает, прохлаждается. Глядит по сторонам, облокотившись о перила люльки. Здоровый такой, загорелый… может, начальник?

— Ну чо ты молчишь, а, Аньчик?

Оглядываюсь лишь на миг, отцу достаточно, да и он уже добавляет градус в чай, продолжая что-то о своём трещать.

— В этом Задрипенске квартиры-то продаются? Или никому не нужны? Работы здесь, конечно, не было никогда… грязь кругом. Вот что я тебе скажу… вот чего! Нечего тебе, до-ча, тут делать. Не-че-го.

Отличная песня про малую Родину.

— Бать, я на работу скоро. Так что…

— О, ты работаешь? Кем? — Будто ему интересно.

— Тренером. С детьми. В кружке на Павлова. Помнишь, ты меня туда…

— С мелкими? Фу! Они же орут вечно… никогда детей не любил.

Заметно.

— Надо тебе увольняться! Чо ты тут тухнешь? Придумала себе чего-то… вот у Вики! Да! Вот у Вики потенциал! Ей балет никак нельзя бросать. А тебе… твоё, как его, кстати?

— Кикбоксинг. — Не уверена, что стоило говорить.

— Тьфу. Вот именно! Бойня. Не для девочки это. Потому из тебя пацанка и выросла. Всё из-за этого. Точно тебе говорю! Сама себя портишь!

Снова это чувство внутри. Самоунижение. Самоуничтожение. Словно магнитофон зажевал кассету родом из детства и теперь та клинит на одном и том же репите. Противно так, но выход только один похоже.

— Вали.

У него округляются глазки. Тот сразу подбирается, сглатывает.

— Чего… чего ты?

— Вали, говорю.

— Аньчик, ну я же… я…

Киваю в сторону двери, и, не дождавшись следующего выпада обвинений в никчёмности и неблагодарности, поясняю.

— Через две недели встретимся. А пока уходи, бать.

— Ну ты, конечно… — Прочищает горло, вставая. Уходит в прихожую и из неё говорит. — Но я не сержусь! Не сержусь я! Ты, главное, это… не передумай, Аньчик. До-ча, слышишь? Ты себя спасёшь. Всех спасёшь. Молодец будешь. Ты же у нас молодец, да? Я же могу на тебя надеяться?

— Ага. Иди уже, бать.

За ним захлопывается дверь. Я оседаю на подоконник, вцепляясь в его край ногтями. Деревяшка уже давно начала подгнивать, а краска шелушиться, оставляя сейчас на подушечках пальцев следы. Осадок. Ошмётки. Слишком похожие на мою душу.

А думала, что взрослая девочка. Столько говна разгребла, а тут…

Здравствуйте, папа. Видимо, я до сих пор Ваша “до-ча”, ха.

Гав 5. Б-балерина

Они прошли посадку, босс.

Не сахарная.

С восемнадцати лет накопились отпускные. И хоть мой дорогой Иваныч не хотел отпускать, сетуя на то, что сам за тренера уже еле справляется, но всё-таки дал мне этот чёртов месяц. Ещё и денег выделил за неотгуленные.

Так что, даже если батя чего-то натворит, я хотя бы первое время в столице смогу продержаться. Выплыву как-нибудь.

Но моя шутка про органы всё-таки пугающая.

Самолёт приземляется успешно. И вот отец, провозившийся со мной в зале эконома, уже обгоняет всех пассажиров, протаскивая меня за собой ко входу в таможенную зону.

Даже радует, что из вещей у нас только моя спортивная сумка, вполне сошедшая за ручную кладь.

Я была в Москве. Когда получала разряд*, даже летала на самолёте. Тогда Иваныч выбил деньги нам с ребятами на транспорт. Так что столичный аэропорт примерно знаю и уже рассчитала, как можно было бы сбежать и где скрыться от этого назойливого мужика средних лет и возможностей.

Интересно, батя женился повторно? Настрогал в Мессене маленьких Николаевичей? Хотя зачем ему? Трое девок по свету раскиданы. Детей же не любит. Но… спросить об этом?

— Аньчик, — оборачивается у зелёной зоны, — чо грустишь? Лететь не боялась? Не боялась! Хотя в этом экономе…

Будь его воля, летели бы частным самолётом. И мне не нравятся эти его замашки. Я привыкла жить в силу своих возможностей, да и тот отец, которого я помню… хоть и стремился всегда к большему, но всё же… до смерти мамы… он так изменился сейчас.

— А я знаю, что тебя порадует! Ты смотри, кто нас там встречает!

Он оборачивается и спешит к дверям. Нет, все же с Фоменко — для него слишком лестно. Денни ДеВито? Что-то есть, если у того отнять весь его шарм и обаяние. Хотя…

Я вздыхаю и прохожу за ним, пропуская вперёд догнавших меня пассажиров.

Наверное, поэтому не замечаю её сразу. Только выйдя в зону прилёта, выискивая отца взглядом, натыкаюсь на неё — мою копию. Точнее, мой оригинал.

Ну, если не приглядываться, конечно.

Я её крупнее физически, она… какая-то… слишком уж точеная, грациозная и напыщенная. Да и шубки у меня такой никогда не было. И не будет. Не мой вкус.

Хмыкнув, обхожу ограждения и подхожу к ним. Батя повис на этой тростинке, чуть в слёзы не ударившись.

— Я так скучал, красавица моя… — доносятся остатки обожания.

Вика же, явно привыкнув к подобному, перестает таращиться на свой маникюр и наконец поднимает взгляд на меня.

Не знаю, ждала ли я чего-то, понимая, что мы уже давно друг другу чужие, но… хмыкнуть и скривиться? Она попроще не может?

Я отвечаю любезностью. Б-балерина.

Надоело всё. Уже. Но Батя очухивается и тащит нас под руки двоих к выходу.

— Ах мои доченьки, мои дочки, мои кровинушки, мои лапочки, как две капельки…

На удивление, Вика хмыкает вместе со мной. Только, думаю, причины у нас разные.

Но не смотрит — вообще никуда не смотрит, продолжая идти рядом с отцом, уставившись только лишь в свой телефон.

И не споткнëтя же даже. Или батя её направляет?

Я отцепляю его правую руку от себя, поправляю на плече сумку, давая им немного пройти вперед.

Да уж… не думала, что Вика вырастет такой эпатажной. И смотрятся они вдвоём забавно. Не как отец с дочкой, а как… ладно, забили.

Мы выходим на паркинг. Батя уточняет, на чем приехала его доченька, но та не отвечает, может, даже не слышит.

Спустя миг мы сворачиваем и останавливаемся возле чёрного отполированного мерена, цену которого я даже боюсь представить. Дорого-богато, конечно.

— Это… — вырывается у меня.

Вика же опять игнорирует, садясь за руль, а вот отец оборачивается в восхищении.

— И у тебя такой будет, только помоги нам, роднулька!

— Да мне как бы не надо…

Батя вздыхает и садится на переднее пассажирское. Я сажусь позади него и тут же стараюсь не тушеваться, почувствовав, как подо мной шоркнула дорогущая кожа.

Красиво тут, лаконично, дорого. Никогда не ездила на чём-то подобном… и запах стоит… свежий, это вам не грязная электричка, конечно.

Вика сдает назад, разворачиваясь. Батя что-то опять треплет про семью и крепкие узы, а я? Включаю телефон и открываю свои соц.сети. Пишу девчонкам, что уже в Москве и вроде как раздобыла бабла на взнос за первый бой. Они уже заселились в общагу. Мне надо будет заехать к ним, как смогу.

— Зачем это тебе? — Вдруг вырывает меня девичий голос.

— Что? — Не совсем понимаю, о чём “сестра”.

Замечаю в зеркале заднего вида, как Вика кривится.

— Зачем тебе притворяться мной?!

Ей? Притворяться? Похоже, надо было узнать подробности.

— Викуся, — одергивает её отец.

— Нет, пап, подожди, — отвечает ему, выезжая на трассу, — это важно. Мы же абсолютно разные.

И тут я с ней согласна. Но вопросов меньше не стаёт.

— Ты думаешь, он глуп?! — Уточняет его красавица.

— Он не заметит! Я всё организую…

— Ха!

А я почему-то вновь молчу, понимая, что здесь мне абсолютно нечего делать. Они хотят обдурить то чудовище? Или он всё-таки всё знает? Знает, что вместо Вики буду я. А если нет?

— Он меня знает год, папа!

Та-а-ак, яснее не становится.

— Да вы за этот год виделись всего пару раз. Он тебя толком и не запомнил.

— А голос? Манера речи?! Ты слышал, как она разговаривает?! — Напирает балерина.

— Так, всё! — Вдруг взрывается возрастной пассажир. — На бланке будет Анькино имя! Анькино! Я договорился! А дальше как-нибудь выкрутимся.

— Как? Она онемеет? Как рот откроет… — Язвит змеечка в шубоньке.

— Ну пусть молчит, — парирует батя, оборачиваясь ко мне, — а, Ань, на свадьбе молчи, ладно?

Что они оба несут?

— Ну допустим, — сдаётся Вика. — А платье! Оно же под меня сшито! А эта… она огромная…

Выгибаю бровь, ожидая продолжение. Я на массе, у меня вообще-то мышцы не просто так.

Мяу

Вик.

— Ха-ха-ха, — громко, в голос смеюсь и рукой подаю знак водителю отъехать.

Кажется, это “жест”.

Тот замечает его в отражении зеркала заднего вида и молчит, трогаясь с места, как только за личным помощником закрывается дверь.

— Юри, я рад, что ты… — вспоминаю слово на этом языке, — повернёшься.

— Вернулся, босс, — поправляет тот, пристёгиваясь.

— Ужжасные склонения, глаголы, как вы их понимаете?

Вопрос не требует ответа.

Перед нами буквально сейчас выезжает машина, в которой мой будущий…

— Кто он мне?

— Вы о Николае, босс?

— Да.

— Будущий тесть.

Смакую слово, словно ребёнок. Нет, всё же язык хороший.

— Тесть.

Юра позволяет себе лишнего и произносит что-то бранное, какой-то детский стишок, от которого водитель смеётся.

— Что это значит? — Уточняю с праздным любопытством.

— Что с ним за один стол не сесть, — поясняет Юри, прокашлявшись.

— А… — улыбнувшись, сажусь удобнее, про себя думая, что своё я ещё всё равно получу.

Надолго в мысли уйти не получается. Не выходит. Юри всё-таки смешивает… вмешивается.

— Вы видели её, босс?

— Я похож на слепца?

Сам же пытаюсь вспомнить, правильно ли выразился. Слепец? Слепок? Слеп… дерьмо.

— Как она Вам, босс? — Слегка выходит за рамки.

— Мммм, — тяну и смеюсь, мотая головой, — не скажу. Не узнаешь.

Юри, знающий меня с пелёнок, явно закатывает глаза. Да, докладывать угасающему отцу о происходящем в этой стране я запретил. Строго запретил. Не уверен, что он не способен ослушаться. Но всё же. Отцу нельзя волноваться. Отец и так дал клятву, которая теперь легла на мои плечи.

Если бы не это, того… зятя… уже бы не было в живых. Красть у нашей семьи не позволено никому.

— Хотите моё честно мнение, босс?

— Отчёт о работе?

Юри кивает и думает с чего начать.

— Соседи говорили, что отца девочка не видела много лет.

— Я уже слышал это. Ты отчитывался.

— Да, но… — Юри замолкает, подбирая слово, — она ничего не знает, босс.

— Это твоё…

— Предположение?

— Да, ipotesi.

— Она кажется лучше, чем они, босс.

— Не-е-е, no, — смеюсь, — они из одной семьи, Юри, ты слишком добр.

Замолкает, хотя точно есть, что ещё сказать. Я не хочу это слышать, достаточно того, что я знаю и сейчас видел.

Она похожа на свою сестру. Немного. Но другая. Я дам себя провести. Я позволю им поверить, что я ничего не понял, хотя мы же и натолкнули этого “зятя” на эти мысли. Всего раз, один раз, а потом…

— Ха-ха-ха, — снова смеюсь, закрывая рот кулаком.

Гав 7. Склоняющееся солнце

Она вернулась в отель, босс.

Не сахарная.

— Аньчик, ну чо ты творишь?! Свадьба же завтра!

— Всё, бать! — Закрываю дверь гостиничного номера прямо перед его встревоженно раздутым носом.

Касаюсь зудящей скулы, в которую прилетел пропущенный хук справа от Асти.

Но я ж её уложила и отработала в нижнем, бой всё равно за мной. Так что эта ссадина — даже приятно.

Морщусь от боли и скидываю с ног кроссовки, следом стаскиваю с себя шмотки и ухожу в огромную красивую уборную. Залажу под контрастный душ и думаю почему-то, что никогда в жизни не оказалась бы в таком месте.

Да даже сейчас секьюрити странно на меня поглядывали, явно пытаясь сообразить, кто я такая и почему выгляжу так… не люксово. Едва ли мне бы позволили пройти, так что даже хорошо, что отец в холле меня караулил.

Не волновался, конечно. Точнее, волновался, но не обо мне, а о том, что всё сорвётся.

— Блин, да замалюют тоналкой, — огрызаюсь, намыливая одноразовую вихотку, пшикнув на ту каким-то там здешним тюбиком.

Пахнет очень вкусно.

Отель, конечно, шикарный. Огромный. И шведский стол на завтраке мне запомнился. Жаль, что сейчас я вес контролю, чтобы не вылететь из полулëгкого. А так… всё бы попробовала. И не раз.

Интересно, где живёт Вика? Со вчерашнего утра мы больше не виделись. Даже на подгон платья в свадебном салоне она не приехала. А зря, так бы посмотрела на удивленных продавщиц, пытающихся восхищаться нашими “изменениями” в размере.

Как давно они всё это спланировали? Всё забронировали, организовали? И именно сейчас решили сменить главное лицо или решили заранее, просто меня нашли в последний момент?

А если бы я отказалась? Или не могла отказаться?

Что-то здесь не чисто… надо обговорить всё ещё раз с отцом.

Толком не вытеревшись, надеваю махровый халат, прохожу мимо спальной и выхожу на закрытый панорамный балкон. Тепло тут… а ещё, кажется, это общая территория. Все выходы будто соединены.

Батя говорил, что этот семнадцатый этаж выкуплен нами. Так что посторонних здесь быть не должно. Да и до меня доносятся звуки музыки откуда-то из номера, в котором во всю отмечают девичник. Мой. Без меня. Да и что я там буду делать среди Викиных подруг? Я никого не знаю. Всё это фальшивка. Зачем они так стараются?

Но появиться надо… ради пару селфи. Только зачем они? Жениха уверить? Это же фиктивный брак… или их доброжелателям и недоброжелателям нужна вся эта фальшивка?

Башка болит думать. Плевать.

Уже надоело всё.

Завтра вытерплю день и потом сразу свалю, позабыв про этот дуэт всплывших родственников.

Ещё и пройти пришлось такое… ух. Один вчерашний шугаринг чего стоил. И шиньоны — драться с ними нервно, дёрнут ещё… оторвут. Вот будет смешно.

Мне бы отоспаться после боя, а вместо этого я подхожу к самому краю, обнимаю себя за плечи и вглядываюсь, рассматривая закат.

Темнеет рано.

И солнце на краешке небосвода сейчас, уже скоро совсем скроется.

Кажется, сегодня ещё маникюр с педикюром. Девочка должна прийти в номер. Интересно, это надолго? Никогда себе не позволяла чего-то такого… может, пока она всё это малюют, я посплю? Часок-другой.

— Кхм, — позади кто-то откашливается.

Вздрогнув, оборачиваюсь и сразу прячусь, закрывая в капюшоне лицо от мужчины, замершего в соседней от моей двери. Тут же ретируюсь, закрываясь в своём номере на защёлку. Зашториваю окна и тихо выдыхаю. Я и перепугалась? Внезапно так.

Даже за эту секунду я успела разглядеть ухмылку и прожигающий укор тёмных глаз.

Он точно опасен, что-то в его взгляде пугает. Но такой… ухоженный. Слащавый красавчик. Брюнет. Хотя фигура, отдам должное, клевая. Поджарый, высокий и слишком уж статный. Ещё и в костюме, будто только приехал с важной встречи. Деловая шишка? Кто это? Если здесь все свои… гость какой-то, наверное… со стороны жениха или нет? Может, друг сестры?

А сам “муж”? Будущий. Надеюсь, он не захочет со мной познакомиться? Ну или с “Викой” увидеться, если те ему всё-таки лгут. Он тоже сегодня где-то здесь?

Как это всё… странно. Нет, надо поговорить с отцом. Зря я всё-таки избегала подробностей.

Мяу-мяу

Вик.

Возвращаюсь в номер и опять начинаю смеяться. Не могу удержаться, она забавная! Так быстро сбежала. Спряталась.

— Босс, ну зачем Вы её… — укоризненно произносит Юри, заканчивая слушать сигнал аппаратуры.

Я попросил его всего на пару минут меня сменить, а он уже ворчит.

— Не понимаю, о чём ты! — Специально говорю на русском, садясь обратно на диван и забирая от него свои наушники.

Мне нужна практика в языке, я должен абсолютно всё понимать, чтобы… как это говорится? Разворошить тот улей? Кажется, да. То, что успел сделать этот cretino за время нахождения рядом с отцом.

— Да всё Вы понимаете, — Юри цокает и наконец отодвигает на середину кофейного столика ноутбук, — а тут всё также, босс!

— Я слышу.

На экране бегут три звуковые дорожки. Одна хоть и подключена, но заглушена, так как хозяйка соседнего номера только вернулась. А вот второй сигнал — я устал уже прослушивать её отца. Он то храпит, то тащит в номера путан, будто специально не обсуждая в номере ничего важного.

Отстраняюсь к спинке дивана и выдыхаю в ладони, продолжая слушать начало прелюдии с очередной из. Юри делает нам кофе, раз десять посмотрев на меня при этом.

Я поворачиваюсь к нему и почти успеваю произнести, но в наушниках вместо кряхтения и натянутых стонов вдруг раздаётся ругань.

“Да кто там притащился!” — произносит почти состоявшийся тесть.

Пока он доходит до двери, я открываю новую вкладку.

“Бать. я…”

Сжимаю кулак и киваю Юри подойти. Тот встаёт за моей спиной и вглядывается в картинку.

— Зачем она там?!

Помощник пожимает плечами, сам удивлён, видно.

— Ничего не знает? Веришь? — Хмыкнув, продолжаю смотреть вид сверху на девочку в какой-то бесформенной явно мужской рубашке и джинсах. Ещё руки в карманы засунула. Даже волосы не высушила. Не понимаю её.

“Ой, ты чего тут… зачем пришла?” — Удивлённо сипит мужик, выглядывая из-за двери. Тут же смотрит назад в номер и как будто теряется.

— Поговорить надо. Можно я… — кивает на дверь.

“Ааа… — его лицо ещё больше округляется, тот словно застыл. — подожди, Аньчик! Тут подожди! Я быстро!”

Закрывает перед ней дверь. Мною избранная поднимает лицо вверх и выдыхает, глядя прямо в камеру.

— Чёрт! Я подумал, что она нас видит! — Ужасается Юри, ощутив флешбек с прошлых наблюдений.

Снова включаю аудио. Жаль, что не установили видео в номере. Побрезговал.

“Собирайся и уматывай!” — кряхтит старый Казанова.

“А деньги?” — возмущается служительница любви.

“Твою мать…”

Мне смешно. Я снова громко смеюсь, отправляя помощника доделывать кофе.

“Чо она припёрлась так внезапно… дура! Сначала расквасит себе морду, а потом…”

— Юри, что значит… “расквасит морду”? — Поворачиваю голову к нему.

— Ну, — показывает на свой фэйс, — ссадина.

— А… неприятность.

У неё красивые черты лица. Я не совсем понимаю, зачем ей эти драки. Но она красавица. Даже так.

“На, вот, держи…”

“Но это не всё! Не мои проблемы, что к тебе кто-то пришёл. Мы договаривались…”

Слышу мат и шуршание купюр.

“На! Но потом придёшь отрабатывать” — сально.

“К-козёл!” — ругается prostituta, вылетая из номера.

Юри, как раз подходит к столику, ставит кофе и заглядывает в экран.

— Ух какая… — комментирует то, как путана проносится, заставив Ани-ю удивиться и отступить.

— Болезни любви будут твои, — смеясь произношу.

Юри прочищает горло и садится рядом, успокоившись. Да-да, сколько он уже в России? На своей Родине.

— Никого пока не нашёл здесь?

— Ну что вы на больную мозоль-то, — обижается амбал, широко расставляя ноги.

Причём тут утолщение на коже? Я беру сваренный кофе и вслушиваюсь в аудио.

“Да ты проходи-проходи, Аньчик!”

— А… ой… если я… не вовремя, бать, я тогда, может…

“Да нормально всё, доч-ча — прочистив горло, произносит, — что ты хотела-то, умница моя?”

— Бать, не называй меня так, а! — И отвращение даже я чувствую.

Это рождает мою улыбку. Юри рядом отпивает кофе и, как это? Суёт любопытный нос не в его дело?

— Что там?

— Шшш, — шикаю, слушая дальше.

“Ну ладно! Ты обиделась, что я сердился? Так я о тебе забочусь… ходишь не пойми куда... махаешься с кем-то! А у нас завтра важный день! Нельзя так, нельзя!”

Гав 9. Догмы разных вселенных

Не забудьте про меня, босс.

Не сахарная.

Я должна его понять? Я? Пожалеть? Серьёзно? Что он за человек такой? Тяжело ему пришлось? Будто его кто-то отправлял, заставлял бросать всё и уматывать за столько километров от нас. Бедненький, твою мать!

И это даже не ради заработков было! Он просто свалил! Не захотел разгребать с тремя детьми! Хотя бабка в первое время говорила, что отец вернётся. И вообще жалела нас с мелкой, пыталась скрыть ото всех, что произошло и почему батя не появляется.

Но потом пришла пенсия и случился запой. Это связанные навечно события.

И, видимо, кому-то из особо прозорливых соседей не понравились оры младенца и метания 8-летки. Пришла опека.

Это ему плохо было, да? Да бедненький! Разрушил мне мелкой весь этот чёртов детский мир на части, а я его ещё жалеть должна! Неблагодарная! Не такая! Никчёмная!

Злясь, случайно задеваю какую-то вазу. Я бы всё расколошматила, если честно. Грушу бы выбила сейчас. Но за керамику, блин, обидно. Та летит вниз и разлетается на десяток осколков. Один из них отлетает в ступню, оцарапав. Но оставаться здесь не хочу, не могу… просто не вынесу.

Кто он такой, а? Кто он мне, что так больно?

Ничтожество, заставляющее чувствовать себя пустым местом.

“Ты же батьку любила…”

Что от этого осталось, а? К чему привело это слепое обожание? Ни к чему! Из нас он выбрал Вику, потому что та… как там? Балеринушка. У неё талант. Унял свою совесть, бросив не всех? Ммм, молодец какой! А я — так, придаток. С малой вообще было слишком много возни, одни подгузы чего стоили, а колики, а оры по ночам? Не высыпался, бедненький?

Сама не замечаю, как долетаю до двери своего номера. Касаюсь его ручки и выдыхаю, заставляя себя успокоиться.

Всё. Хватит эмоционировать.

Взгляд скользит по полу и сам натыкается на дверь рядом. Прикусываю губу… ну не просто же так этот непонятный вышел, да? Может, мне всё-таки поговорить с этим помощником моего будущего мужа? Ну передаст тому мои слова, хуже же не будет?

Стучу три раза, так и не перестав мучить губы. К двери долго не подходят. Я уже думаю, что это идиотская идея и почти успеваю уйти, но та всё-таки раскрывается, стоит мне сделать шаг в сторону.

Распахивается широко.

Хозяин номера делает шаг к порогу, оказываясь на свету.

Выше меня на целую голову аж, плечистый… правильно я всё разглядела.

Сразу вспоминается противоположное, как отец приоткрыл дверь… я не думала, что он с кем-то там успел… но контраст просто невероятный.

— А… — сглатываю, встречаясь взглядом с этим “страшнючим”.

Не назвала бы его так. Но что-то жуткое в нём всё-таки есть. Мне не показалось. В слишком тёмных глазах, может быть? Словно он может меня по щёлчку загипнотизировать, сковать, уничтожить. Это пугает, но в купе с данными больше бесит. Сколько ему лет? Постарше меня, но ненамного. И уже затесался у такого человека? Или у них в стране больше нечем заняться? Идут служить не пойми к кому? Бедненькие, блин.

Молчание затягивается. Тот ждёт, что я что-то начну говорить, явно чувствуя своё превосходство.

И я такое ненавижу, так что ещё один пунктик к “самодовольной собачьей морде” он получает.

Ещё осматривает меня с ног до головы, медленно, явно заинтересованно, вообще не стесняясь. Зараза.

— Короче. Это недоразумение!

Прищуривается и вдруг достаёт из заднего кармана смартфон. Что-то там быстро кликает и спустя миг смотрит на меня.

“Я тебя не понимаю”, — произносит голос нейросети.

— Ну прекрасно! — Ругаюсь, но тут же прикусываю губу.

Тот хмурится и кивает на телефон. Сама делаю шаг, вставая ближе к мужчине, и разворачиваю его гаджет к себе, ненароком коснувшись пальцами его ладони. Проигнорировав метнувшиеся чувства, нажимаю на кнопку голосового набора и произношу своё, пытаясь списать всё на неловкость.

— Это недоразумение. Я хочу поговорить с твоим начальником, с Викензо. Это можно устроить? До его возвращения завтра. Пожалуйста!

Замолкаю. А тот, смотря слишком прямо на моё лицо, дожидается, когда Алиса всё произнесёт. Только после мотает головой и вдруг тянется к моей кисти, но не успевает её схватить. Время словно замирает, как перед хорошим ответным ударом, и я отпрыгиваю подальше, а сердце в груди успевает ёкнуть. Спасибо развитой реакции!

— Твою мать, ты чо тянешься-то…

А он снова не понимает! Ну за что мне, а? Что он забыл тогда в России-то, если всё с переводчиком? Приехал в турпоездку, будет Красную Площадь разглядывать?

Не дожидается взрыва, сам начиная говорить.

И это слишком неожиданно. Я вздрагиваю, услышав его сильный, явно поставленный голос. Чёрт, будто уже решила, что тот немой, а оказалось… уф, надо таких избегать.

Не понимаю ни слова, один — один. Но он надиктовывает в микрофон, едва заметно ухмыльнувшись при этом.

Только спустя секунду все его старания летят псу под хвост. Алиса перезагружается, звякнув и явно не справившись с потоком его красноречия. Вот! Даже техника не выдерживает!

Гав 10. Стулья, деньги, игры

Не забудьте, я тут с ноутом, босс.

Не сахарная.

Мне всё это просто кажется! Кажется же, да? Ну точно.

Специально демонстративно отодвигаюсь в сторону, отвожу взгляд. Этот недотурист рашен федерейшен хмыкает и отходит, снова исчезая на кухне.

А я? Чего мне тут сидеть-то? Что я вообще хотела? С начальством его поговорить? Да уж, поговорила!

Думаю встать и уйти, но мужчина возвращается. Ловит мой взгляд своей полуулыбкой и протягивает мне какую-то распечатку.

— Что это? — Беру из его рук официальную распечатку.

Садится на диван рядом, прямо туда, где только что сидела я, снова набирает что-то на телефоне, и на этот раз Алиса справляется:

“Эти бумаги — брачный договор. Ты должна его подписать. Почему ты не знаешь хотя бы итальянский?”

— А я должна его знать?!

Вспоминаю про Викочку, которая точно владеет чем угодно, лапушка такая. Ну не объяснять же сейчас всё ему?

— Ааа… блин! Вот! Вот это то, что я хотела обсудить с твоим боссом. Можно?

Он прищуривается и мотает головой, указывает взглядом на документы, как бы намекая, что сначала стулья, потом деньги. Или наоборот? Так и не разберёшь. Вздохнув, быстро просматриваю строчки.

— Да тут же всё… на этом вашем. А перевод есть?

Опять его лаконичное “Нет”.

Растягиваю губы в непонимании. Может, так поймёт? Не придётся объясняться. Но нет, он продолжает ждать ответ и даже кивает на бумаги.

— Так не пойдёт. Я не буду это подписывать. — Пытаюсь произнести твёрдо и тянусь к столику, убирая листочки туда, к горе так и не убранных медикаментов. — И вообще… такие вещи заключаются у юриста, ну… нотариуса! Понимаешь?

Логично же? Подпишу сейчас не весть что, а потом… а потом окажется, что свою жизнь им продала. Страшилка какая… кто его знает, куда я вообще ввязываюсь?

Помощник же опять что-то набирает, нахмурившись.

“Ты почему такая упёртая?” — произносит приятный женский голос.

А у меня от этой фразы внутри всё замирает. Так! Они же насильно не заставят ставить свои закорючки, да? Или могут? Как там сказал батя, мафия же?

— Я не упёртая, — произношу в его телефон, — просто это неправильно! Такие вещи надо обсуждать…

Едва дождавшись перевода, нервно одёргивает руку и тут же нажимает на запись, надиктовывая что-то чуть ли не гневно. И его голос опять завораживает. Чувствую, что ругается, а звучит всё это так… ох уж эти диалекты!

Не удержав смех, замираю. Но улыбаться перестать не получается.

“Что ты хочешь получить от семьи? Как ты смеешь претендовать на что-то? Хочешь урвать кусок…”

Он меня сейчас меркантильной назвал?

— Ну зашибись, спасибо. Быть отчитанной не пойми кем — это прямо то, о чём я мечтала! — Взрываюсь ответно, вскакивая.

“Не понимаю” — глаголит нейронка и тут же включает ответную запись.

— Да? А что так?! Как же так?! Почему ты не знаешь хотя бы русский?! — Парирую его же тупому вопросу, смотря сверху вниз.

— Ха-ха, — не дожидаясь перевода, произносит натянуто.

— Ха-ха! — Произношу дерзко.

И цепенею… его взгляд темнеет, он медленно поднимается на ноги, оказываясь со мной на расстоянии считанных сантиметров. И надо отойти бы, надо прекратить все эти тупые гляделки, но мы словно два бойца, встретившиеся на взвешивании перед боем. Оба хотим друг друга разорвать, но потом… что будет потом, а?

— Что?!

Лучше бы молчала. Его взгляд вновь опускается к губам, а я от этого задерживаю дыхание. Сердце ухает раз. Два. Три.

Отвожу взгляд, делая шаг назад, оглядываюсь и почти успеваю развернуться, но тот хватает за руку. Зараза!

Дёргает на себя, но я вырываюсь и глубоко вдыхая цежу ему отвалить.

— Ещё раз меня тронешь, — вцепляюсь ладонью в кисть, чувствуя до сих пор его пальцы.

Он хмыкает и вместо того, чтобы сдаться, тянет свою чёртову руку, касается щеки ровно в том же месте, где и раньше, и быстро проводит полосу, будто что-то размазывая.

А… да… крем. Представляю, как я смотрелась всё это время с какой-то каплей на лице. Блин, да он бесит! Ну просто бесит. От этого смягчаюсь, обхожу диван и ухожу в прихожую, только оттуда бросая этому ненормальному свой вердикт.

— Позвони боссу. Скажи, что пока он не появится, ничего не подпишу. На этом всё. А сейчас, — чувствуя его приближающиеся шаги, заставляю себя быстренько шмыгнуть в тапки и схватиться за ручку, — у меня маникюр!

Какая ж я молодец! Какая ж я молодец, что не закрылась здесь.

Вывалившись в коридор, вдыхаю полной грудью, будто впервые.

Добираюсь до своей двери и, уже открывая замок, замечаю на периферии его взгляд. Встал такой, зараза, в дверях и руки сцепил, гневается?

— Провожать не надо! — Накаляю атмосферу с улыбкой, тут же прячась за своей дверью.

Гав 11. Балконный гость

Ну почему я-то сразу, босс? Ладно, понял.

Не сахарная.

Даже от двери не успеваю отойти, раздаётся стук. Этот? Он?! Ко мне? Да что за мужчина такой, а? Но хотя бы постучал, а не вышиб ногой дверь. С таких наглых станется.

Разворачиваюсь. И зачем я тогда закрывалась?

Сдвигаю задвижку, прокручиваю замок и едва приоткрываю, высовывая нос, в точности как отец. Сравнение, конечно, мерзкое.

— Что тебе ещё?! — Выдаю грозно, но тут же ойкаю. — Ой…

Передо мной стоит невысокая брюнетка с култышкой, держащая в руках сумку-чемоданчик. И похоже, я её напугала. Голубые глаза расширились, а пухлый рот приоткрылся.

Прокашлявшись, пытаюсь ей улыбнуться.

— Простите, пожалуйста! Я думала, там… — выглядываю в сторону соседнего номера, но мужика этого невероятного, конечно же, уже нет и в помине.

Неловкость успевает доползти до апогея, но девушка вдруг улыбается в ответ и пожимает плечом.

— Здравствуйте! — Произносит мило. — Я Ан-фи-са. Ваш мастер маникюра.

— И педикюра, — тяну я, подражая её же тону.

— Ну конечно! — Приподняв свой чудо-чемоданчик, соглашается она, следом заглядывая поверх моей головы. — А мы в номере будем работать?

Намёк более, чем очевидный. Раскрываю дверь шире и пропускаю пройти.

— Простите ещё раз…

— Да что Вы, ничего страшного! Я так и поняла, что это Вы не мне!

Киваю, сцепляя руки за спиной, пока девушка стягивает полусапожки.

— Можете проходить… лучше, наверное, в зал, да? Там диван, кресло. Я если что их подвину.

— Ой, что Вы! Не переживайте! Не нервничайте. Я сама разберусь. Ничего двигать не надо!

Ну первый раз всё-таки. Но в чём-то она права, я на нервах. До сих пор.

— Тогда ладно. Пойду лицо умою, успокоюсь, — сиплю, уже скрываясь в ванной комнате и включая внутри свет.

Подхожу к зеркалу, выкручиваю холодную, набираю в ладошки, смотря, как струйки стекают по рукам прямо на этот мрамор. Чего я запсиховала-то? Наклоняюсь и успеваю лишь раз умыться, следом вздрогнув от пронзительного крика где-то в глубине номера.

В два счёта выбегаю из уборной, нахожу в зале мастера, уставившуюся в окно, в котором какой-то русый шкаф в джинсах да майке стоит и ошарашено глядит на неё в ответ. Сколько у него силовых в неделю? Банки, конечно, впечатляют. А ещё его лицо… кажется мне смутно знакомым. Или нет? Просто кажется, наверное.

— Ой, — произносим мы с мужиком одновременно.

— Я… я шторы хотела открыть! А там… вот… он! Стоит и смотрит! — Щебечет Анфиса напугано.

Да уж, заказик у неё нынче… она до конца процедуры же не поседеет, надеюсь? Сначала я ору, потом хрычи непонятные пялятся.

Мужик тем не менее сглотнул, переменился в лице, состроив виноватую круглую мордочку, и тихонько постучал, явно не слыша наш разговор.

Я с трудом заставляю себя подойти к балконной двери и выглянуть, оставляя девушку в безопасности. Выхожу на балкон, опять расслышав музыку. Где-то там в одном из номеров до сих пор мой девичник. Кажется, стало громче. Но в номерах тихо. Отличная здесь шумоизоляция.

— Добрый вечер! — Наконец произносит мужик.

Звучит вполне миролюбиво.

— Добрый, — сцепляю руки под грудью я, демонстративно приподняв подбородок.

Высокий, чёрт.

— Я… — словно заставляет себя произнести, — я не хотел пугать! Просто, — оглядывается куда-то за спину, — дверь моего номера закрылась! И не открывается…

— Да что Вы говорите… — начинаю понимать сказанное, — а! Мне, может, вызвать кого-то, да?

— Нет-нет, я уже вызвал, — указывает на телефон в руке, — сейчас всё решат. Вроде солидный отель, а замки… неисправны…

— Какой ужас, — произношу без особого энтузиазма, — ну тогда до свидания.

Успеваю развернуться к дверце.

— Подождите! — Окликнув, явно делает шаг.

Я это чувствую инстинктивно, вцепляюсь в ручку, и медленно поворачиваю голову. Вроде огромный, а движения едва уловимы.

— Да?

— Можно я…

— Что?

— Воспользуюсь Вашей уборной? А то не дотерплю…

Почти рассмеявшись, киваю.

— А кофе Вам не предложить ещё? — Вылетает само.

— Ну если Вас не затруднит, — расплывается в улыбке шкафчик, покосившись на встревоженно ожидающую меня Анфису, — я только дождусь помощи и сразу уйду. Кофе сварю сам. На троих. Хотите? В знак извинений.

И взгляд устремлён всё туда же. Я вздыхаю и сдаюсь.

— Ладно. Валяйте. Только быстро, пожалуйста. А то у нас ещё маникюр.

— Да что Вы? А какой выбрали дизайн? Говорят, нынче в моде френч…

Оглядываюсь ещё раз и смеряю его взглядом. Френч? И шкаф? Моя картина мира сейчас прилично так треснула. Хотя почему? Что за предубеждения? Мы же в столице.

Мяу

Вик.

На экране три новых окна. На одном из них видна сама Ани-я, недвижимо, а нет, неподвижно сидящая на диване.

Здесь же захватывается выход на балкон, а на другой записи, в коридоре, прекрасный обзор на вход в её номер, раз эта девушка так просто открывает двери посторонним.

Над её руками склонилась девушка, которую мне... нет, я видел еë у второй дочери моего будущего тестя. Всего раз. Удаленно. Даже можно найти ту запись со входа в дом.

Хотя я посчитал её абсолютно не значимой.

Ошибся?

Или нет?

Или их процедуры — это лишь повод, а основная цель спрятана в другом? В чём же?

И та почему-то ничего не уточняет, не удивляется. Хотя две сестры разные. И молчать она не умеет, постоянно разговаривает, даже сейчас. Почему тогда об этом нет? Она тоже посвящена в их лживые планы? Наняла её явно Виктория.

Снимаю наушники, решив смягчиться.

— Так что ты узнал, Юри? — Прерываю его тысячное извинение за то, что посмел игнорировать мои звонки.

Сколько раз я звонил ему, желая, чтобы тот наконец вернулся? Видимо, кто-то совсем забылся, разглядывая навязчивую брюнетку.

Но он молодец, своё дело сделал.

— Босс, мне всё-таки кажется, что вести съëмку в номере Вашей будущей жены — это даже для Вас слишком.

— Разве… — Цежу якобы удивлённо.

— Да. Я не понимаю, зачем Вам…

— Разве я спрашивал твоë мнение сейчас, Юри? — Заканчиваю речь, а то амбал расчувствовался.

— Никак нет, босс.

Улыбнувшись, киваю. И приходится повторить:

— Что ты узнал? Зачем ты был… сидел в еë номере полчаса? Не ради этой же, — стучу по наушникам, — Анфисы?

— Босс, я…

— На закрепление скрытых автономных камер у тебя было две минуты.

Снова говорит о прощении, но это не то, что мне нужно. Откладываю с ног ноутбук, ставлю его обратно на столик и говорю четче:

— Что ты узнал? Ты нашёл основания ей не верить? Нашел бумаги, счета, что угодно?

Мотает головой. А я совершаю тяжёлый вздох.

— Но… они говорили, что Ваша невеста после всех процедур направится на девичник.

— Девичник? — Переспрашиваю слово.

— Ну тот шум, — произносит Юри.

Ах да, слышал. Юри даже ходил проверить, доложив, что там всего двое. Создают видимость веселья. И обе наняты. Потому что подруг у второй сестры нет, не тот характер и не та профессия.

А Аньины… никто об этом из них не думал. Зря. Вторые прощания с “Девичьей” жизнью я устраивать не позволю.

— Босс, Вам звонят, — отвлекает от мыслей помощник, протягивая его телефон, на котором высвечивается “Марко”.

Отец не хочет слышать ничего о моём деле, он до сих пор верит в честность того, кого так к себе приблизил. Он словно потерял хватку, доверился постороннему, потерял нюх на такие вещи.

— Buona sera [Добрый вечер], papà.

Слушаю его молчание мгновение, а следом начинаю отчёт. Но лишь о том, как проходит подготовка к свадьбе. Хвалю невесту, стараюсь казаться счастливым, потому что выбор отца я осуждать не могу.

Но хочется сказать правду. Она ужасно невыносима. У неё такой язык. Я её не пойму. Не понимаю. Вот только мог ли знать этот варвар, что его первая дочь первым же своим взглядом заденет меня за живое?

Никому… не могу… поверить.

Гав 13. Ранний визит

Я не выспался, босс. Можно мне выходной?

Не сахарная.

Просыпаюсь резко от какого-то шороха где-то рядом. Голова просто раскалывается так сильно, словно сейчас развалится на части. В спальню уже пробрались первые лучики рассвета, от них хочется спрятаться, укутавшись в одеяле. Я делаю глубокий вдох, не понимая до конца, что вообще со мной происходит. Во сколько я заснула вчера? Что там ещё было? Маникюр, педикюр, какие-то неуместные танцы ради пары фоток в пустом номере? Бред полнейший.

Кажется, что коснулась подушки только после полуночи. А смогла заснуть и того позже. Сколько я проспала? Час? Два? Явно недостаточно, от того и это состояние.

Закрываю глаза и устраиваюсь поудобнее, подложив ладонь под голову. Но шум за спиной вдруг повторяется.

Едва слышный, едва различимый, словно кто-то захотел продавить матрас рядом.

Сердце ёкает за мгновение, за которое я успеваю соскочить и отпрыгнуть от кровати подальше.

— Твою мать! — Вылетает смесью гнева, паники и испуга, скользнувшего мурашками по коже. — Ты чо тут забыл-то, блин?!

На второй половине массивной кровати, расслабленно закинув одну ногу на белоснежную простыню, расселся этот… ну как его зовут-то… помощник.

Бесит его ухмылка. И молчание. Я уверена, что на все замки закрывалась. Как, его чёртову мать, блин?!

— Что. Ты. Тут. Забыл? — Повторяю я грозно.

Он хмыкает, поправляет ворот чёрной рубашки и, медленно скользя взглядом от моего лица ниже… и ниже, пожимает плечом.

Сглатываю, понимая, что заснула в своей самой любимой, но абсолютно потасканной спортивной футболке широченного, как моя душа, кроя. Только этот фасон и спасает.

Хочется прикрыть голые ноги, но куда тут? На пол падать? Под одеяло к нему ползти?

Прочистив горло, выдыхаю и пытаюсь казаться гордой.

— Мне охрану вызвать? Как это… — заставляю уставший мозг вспомнить хоть что-нибудь на английском. Что угодно.

Но вроде не требуется. Интурист на миг выставляет ладонь, словно разрешив мне не утруждаться, зараза, и встаёт, кивая в сторону зала. Сразу уходит, оставляя меня осознавать своё распрекрасное пробуждение.

Уняв пульс, падаю на край матраса. Зажимаю ноющие виски, чуть сгорбившись. Но адекватные мысли так и не приходят. Всё смешано со злостью и каким-то фатально тошнотворным непониманием.

Выдохнув и помотав головой, беру с прикроватной тумбочки телефон. Смотрю на “4:41” и посылаю в сторону ушедшего мысленные проклятия. Да чтоб у него… да чтоб он…

Отключаю будильники на “5:00”, подписанные самой же, как “Утренние сборы”. В полшестого должна прийти визажист. Но у меня почти час! Почти час! Был бы. Зачем и как он вообще припёрся?

Натянув джинсы, выхожу в зал, но, лишь шагнув, замираю, разглядев на диване помимо придурошного иностранца ещё кого-то. Точнее затылок какого-то лысеющего дядечки.

Мужчина не кажется пугающим, да и одет он в костюм. В руках держит чёрную папку, в которой, наверное, запрятаны какие-то документы. Оборачивается, замечая меня.

— Ой! Виктория Николаевна…

“Виктория”...

— Доброе утро! — С натянутой доброжелательностью здоровается со мной.

Да уж, доброе.

— А Вы кто? — Уточняю я осторожно, не спеша пройти к ним.

— Я Арнольд Петрович. Нотариус. Мой клиент, — косится на спокойно сидящего заразу, — вызвал меня на срочное подписание бумаг. Я помогу Вам с ними ознакомиться.

С трудом вспоминаю про договор этот… брачный. И заключать я его буду от имени Вики? Ну потрясающе, могла б догадаться!

— А я… я не могу… не могу так.

— Почему, Виктория Николаевна?

Да потому что я не Виктория Николаевна, блин!

— Если Вы переживаете, то Ваш папенька последнюю редакцию одобрил лично, — уверяет меня дядечка, слишком похожий на всех этих клерков из зарубежных фильмов.

Да-да, кажется, такой же был управляющим в банке Гринготтс в саге о Гарри Поттере. И хоть я не смотрела все части, но… те чем-то похожи!

Тот, тем не менее, слишком звонко раскрывают молнию папки и ловко достаёт оттуда листы.

— Подойдите. Вы можете лично ознакомиться и увидеть его подпись о передаче Вам имущества. Договор дарения им уже подписан.

Ч-что? Какого ещё имущества? Дарение?

— Так что всё, что от Вас требуется, Виктория Николаевна, это лишь Ваша подпись в семи местах. Не больше.

И что сейчас делать? Отца будить? Спрашивать? Почему он мне ничего не сказал? Не хотел, чтобы я знала? А что такого-то? Будто рассчитывала от него что-то получить? Да пусть хоть всё Вике отдаст, я не хочу… не хочу вникать в их семейные отношения.

Раздумывая, сцепляю руки под грудью. Прикусываю губу, думая, могут ли эти двое меня обманывать.

— Виктория Николаевна! Я должен буду провести все документы сегодня, пока Ваш брак ещё не заключен.

Да почему тогда откладывали до последнего?

Гав 14. Закорючки о главном

Зря Вы так с ней, босс.

Не сахарная.

Ещё раз пробегаю взглядом по бумагам, скольжу по листам, слабо улавливая суть написанного на русском. Про их язык даже страшно думать. Хочется верить, что там всё также.

Надув щёки и шумно выдохнув, потираю висок. Вот не этим я хотела заниматься в предсвадебное, твою мать, утро.

С горем пополам вчитавшись во все эти юридические словечки, откладываю пару листов и сдаюсь. Ничего не пойму. Уверена, что видела где-то в этой кипе солидный список имущества бати. Уверена, что видела пункт в брачном договоре, согласно которому всё это благо Вика с какого-то перепуга обязана будет передать во владение семьи. И выходит, отец на это согласен?

Может, это и было условие от того… как его? Марко? Мол, отдашь всё, что выкрал… нормально же? Логично? За сохранение жизни можно и не такое потребовать, наверное.

Снова хватаю телефон и повторяю непринятый вызов… с тем же успехом. Я не волнуюсь за него, он же не волновался о том, как я жила. Но где он, блин? Почему взвалил всё это на мои плечи?

А если Вику найти в соц.сетях? Где только? Никогда не искала её, боясь, что если хоть раз увижу красивые картинки солнечных пляжей, окончательно их двоих возненавижу. Может, и стоило. Но её профиль точно должен быть где-то. Написать ей сейчас? Нужно, наверное…

— Виктория Николаевна, если Вы отказываетесь, я вынужден буду…

Не дослушиваю, что именно будет вынужден предпринять этот клерк, переключившись на то, как прихвостень моего будущего мужа перекинул ногу на ногу.

Расселся тут так, будто эту жизнь уже полностью обуздал. А он, между прочим, простой наёмник. Ещё и лапу свою по-хозяйски кинул на спинку дивана, от чего рукав белой рубашки натянулся на очерченных мышцах, приоткрыв линию загорелой кожи прямо над пряжкой явно дорогущих часов. Вот только…

Татухи? У него? Черная толстая полоса вьётся вверх, словно обозначив начало рисунка. И я не против татуировок, у пары моих знакомых всё тело забито. Но… его… почему мне вспоминаются эти… как их? Страшные лысые мужики, у которых на спинах черти что. А! Да, якудза!

Потому что знаю, кому примерно он служит? Ну и в каком возрасте ему наказали всё это наколоть? Больно было, наверное? Интересно, а обрезание там практикуют? Ему бы точно не мешало что-то обрезать…

— Кхм…

Поднимаю голову на его голос и тут же сажусь нормально, вспомнив про дурацкие документы. Ладно-ладно, поймал.

Пялится теперь. Чувствую это.

Посмотреть нельзя было? Всё ещё улыбается, зараза. А я пылаю. И пыхчу, закрывая лицо от до сих пор разглядывающего в ответ.

Нет, ну серьёзно! Я просто посмотрела… для сводок! И фоторобота! Чтобы хоть описать его могла в полиции, если этот урод вытворит ещё что-нибудь.

Надеюсь, сам Викензо не такой? Наверное, слабохарактерный, раз позволяет своим подчинённым… заходить в номер неведомо как.

Или нет? Или это тот Викензо и приказал? Отец говорил, что он - чудовище. Мог же? Просто прекрасно! А что ещё батя говорил? Ну, кроме того, что я неудачница?

— Виктория Николаевна, — напоминает о себе старичок, — давайте уже на что-то решаться.

— Давайте… — произношу, вздыхая.

Знала бы я, что сейчас делать.

— Ладно! — Сдаюсь и тянусь за ручкой.

Надеюсь, меня не посадят за то, что расписываюсь в Викиных документах?

Ставлю простую закорючку, понадеявшись, что их устроит. Отдаю бумажки в цепкие руки дедушки рядом и, пока тот вцепляется в строки, быстро пробегаясь по мною подписанному, сажусь удобнее.

— Всё! — Произносит клерк, довольно хмыкнув и начав убирать всё обратно в папочку.

— А мне не дадите?

— Что? — Будто не понимает.

— Ну… мою версию?

— А… — и вдруг оглядывается назад, заволновавшись, — потом передам! Как всё вступит в силу! Обязательно!

Чушь какая-то, но допустим…

Да и мужичок уже встаёт, выходит из-за стола и быстро покидает номер, даже не попрощавшись. Будто и не был тут.

Я перевожу взгляд с закрывшейся двери коридора на эгоиста, до сих пор не думающего покидать мою “крепость”.

— Иди. — Киваю на дверь. — Чо ты сидишь тут?

Непонятливый выгибает бровь и садится удобнее, вдруг достав со столика пульт от телевизора.

— Так!

И под это загорается картинка огромной плазмы. Я надуваю щёки и выдыхаю, думая, почему проф.спортсменам нельзя бить людей. Что за несправедливость? А если скажу, что самооборона, что он вообще проник в мой номер и угрожал? Нет, так не пойдёт… если всплывёт, что я с разрядом, сразу посадят. Несправедливость.

Он, тем не менее, роется во вкладках, даже язык меняет, тут же набирая что-то в поиске. Видимо, включает себе фильм.

— Кажется, ты забыл, что до сих пор в моём номере, — произношу, не надеясь переключать гул от массивно взвывшей стерео-системы.

Miao-мяу!

Вик.

— Как у вас говорят? Никогда, слышишь, не лезь, куда я не прошу. — Отчитываю Юри за вновь не к месту данный совет.

Не нравится, как я с этой девушкой себя веду? Джентльмен. Обольститель. Уверен, этой Улиане тоже бы наговорил многое. Ловелас. Кстати да, об этом. Перестаю сдавливать его плечо, действительно, превращая жест в дружелюбный.

— Как мой будущий тесть?

Юри допускает вздох, словно какая-то девица. Слишком разнежился здесь. Мне это не нравится.

— Как и ночью, босс. Спит без задних лап.

Причём здесь лапы? Но ещё бы он не спал после такой дозы принятого с алкоголем снотворного. Верно, женщины, вино и табак до добра не доводят*. А зачем пить с путанами и не следить за своим стаканом? Глупо глупый глупец.

Хмыкнув, вспоминаю удовольствие, которое протекло по венам, когда увидел его обмякшее тело, погруженное в наш пикап. Оставить бы его там, вывезти далеко… но нельзя.

Жаль, что очнётся. И не вспомнит ничего, решив, что ночью успел развлечься.

О, если бы не отец… он в прошлый раз тяжело пережил мой "проступок". Надо было просто убить то ничтожество, а не загонять, играясь в детские игры.

— Босс, всё-таки Вы должны были её…

Хватает тяжелого взгляда.

Я никому ничего не должен. Кроме своей семьи, в которую не впущу того человека. Его дочь - другое дело. Она бьётся за награды, сама не понимая, что скоро станет моим трофеем. И я не дам уйти. Ха-ха. Так просто не дам.

— Опять Вы так смеётесь…

— Что?

Вот! Так лучше! Извиняется и склоняет голову.

Ухожу в ванную, снимаю наручные часы, оставляю те на раковине, расстёгиваю пуговицы одну за другой, медленно стягиваю рубашку, в которой всю ночь проработал. Кидаю её в урну для грязного белья и смотрю на себя в зеркало. Ухмылка. Улыбка. Смех.

— Ха, non c'e ' tempo. [Нет времени]. Кому нужно это соблюдение правил?

Это я ещё сдерживаюсь. Им повезло. Ей повезло.

Отвернувшись, опираюсь о графитовый край… прикусываю губу и ненадолго позволяю себе забыться, вспоминая скользнувшую внутреннюю часть бедра между полами халата, когда эта девушка переступала через меня.

Сглатываю.

А я просто хотел проконтролировать, что она не запаникует, осознав, что подписала. Натворила бы дел, сбежала бы ещё. Но нет, голова её забита другими вещами. Горделивая? Строптивая. Гордая такая? Это больше заводит. За собой бы следила. Как я за ней.

И могло быть немного стыдно, я бы даже прислушался к Юри, будь обстоятельства иными, но… в этом много приятного, оказывается. Да и верить ей нельзя. Так что цель оправдывает методы. Так здесь говорят?

Где-то под этим всем... бесформенным и огромным... у неё красивое тело. Жаль, не ходит по номеру голой. Оголённой. Досадно. Я бы на неё посмотрел... один раз, из любопытства, точно также, как она позволила себе смотреть полчаса назад.

— Босс, — моя бдящая совесть некстати стучит три раза, разбивая напрочь едва скользнувшее видение. Воображение.

— Юри! — Глубокий выдох. — Ну Porca miseria, che cazzo vuoi da me?! [Черт побери, какого хрена от меня хочешь?!]

— Легенда готова. Ваш самолёт приземляется через час, надо выезжать, если хотим успеть в аэропорт.

Выдыхаю.

— Ты абсолютно не вовремя.

— Но, босс, сами же просили напомнить.

Да, просил. Но не сейчас же.

___

* Вик вспоминает пословицу "Bacco, tobacco e Venere riducon l’uomo in cenere" [Вино, табак и женщины до добра не доведут].

Гав 16. Белая лилия

Не сахарная.

Шесть часов! Шесть! Ушло на то, что я сейчас вижу в зеркале в комнате новобрачных во дворце бракосочетаний.

И у меня поджилки трясутся. А туфли примерно такие, на каких я ходила один раз и то в выпускной, сейчас сковывают ноги так, что и шага не ступить. Икры, будто после хороший пробежки, деревянные.

— Всё хорошо! — Успокаивает заглянувшая ко мне куратор нашей свадьбы. — Не нервничайте, Анна, Вы прекрасно выглядите!

В первый миг вздрагиваю от того, что меня назвали своим именем. Во второй пытаюсь осмыслить, вспоминая что-то едва уловимое.

— Вам можно уже расписаться. — Подходит ко мне с папкой и протиягивает ручку. — Вам так идет Ваша новая фамилия, Анна!

Не-е… ну нет! Ну, пожалуйста, нет! Я вглядываюсь в последнюю актовую запись и тихо стону, прочитав своё, твою мать, имя. Вместе с пока действующими паспортными данными. Да откуда они их взяли-то?

Отныне я Корги Анна Николаевна. Карга. Псина сутулая.

Не… ну не, а можно еще отказаться?

Почему я-то?! Блин! Да почему не Вика? Ей бы пошло!

— Вы нервничаете? Это нормально! Все гости уже собираются в зале. — куратор указывает на белоснежные двери. — Хотите, я позову кого-то из близких? Вашего папу, например?

"Близких"? Не, нет у меня таких. Точно не батя.

— Он здесь? — Произношу, подняв на неё взгляд.

У него мобильный выключен, я уже решила, что тот и не явится.

— Да, конечно! Только что прибыл! Он у вас, наверное, много работает! Выглядит очень уставшим! Но ничего, сейчас свою красавицу выдаст замуж и…

Прерываю словесный вброс.

— А вот это… что? — Указываю пальцем на размашистую подпись прямо над моей строкой.

И я умею читать, да. Поэтому уточняю.

— Викензо. Мой будущий муж. Уже здесь?

Девушка начинает улыбаться.

— Ну конечно! Он такой красавец! Я Вам даже завидую!

Ей за лесть доплачивают что ли? Но ладно. Ладно, твою мать!

Раз этот даже не пришёл со мной увидеться, значит, черт с ним. Так даже лучше! Не будет лишних воспоминаний.

И чего я боялась? Расписываюсь. Дрейфить поздно.

В комнату заходят два малыша. Мальчик и девочка. Милые до безумия. Девчушка в бежевом платьице, а мальчик в костюме такой деловой-деловущий. Куратор представляет их и говорит им быть аккуратными. А те слушают и кивают, как большие. Это выглядит мило и трогательно. Жаль, что вся эта красота не всерьез.

— Ну всё! — Кажется, Николь… смотрит на время, пока я прислушиваюсь к нарастающему шуму там, куда должна буду выйти.

Видимо, с “банкетиком” батя солгал. Народу много. По крайней мере, голосов тьма. И мне пора бы уже перестать ему верить, но я не ради него здесь. И даже не ради себя. Хотя...

— Вот букет. — Буквально всовывает мне в руки каскадную цветочную композицию и вдруг переходит на "ты". — Как дойдешь до стойки, сначала сфотографируйся, а потом положи его на край столешни лицом к фотографу, будут красивые снимки. А теперь наряд… — торжественно и даже не наиграно. Видимо, любит свою работу.

Для неё это сказка? Или давно уже нет?

Девушка снимает с вешалки и помогает застегнуть на талии огромный белоснежный шлейф, расправляет его сзади, заставляя встать меня в трёх шагах от порога дверей. Передо мной встают дети. Куратор вручает им корзиночку с коробочкой и обрамляющими белыми лилиями, похожими на те, что вплетены в мой букет. Наверное, там кольца.

Всё это всерьез. Даже если фиктивно. Все это по-настоящему. Сердце бьется так часто, так странно, так страшно… а что если…

Не успев захлестнуть, сомнения рвутся натянутой стрункой, я вздрагиваю, расслышав марш Мендельсона, и окончательно теряюсь, когда передо мной раскрываются двери.

Детки проходят вперед. Девчушка раскидывает лепестки из откуда-то взявшегося кулечка, а мальчишка грациозно несет корзинку. Мне просто надо идти за ними. И всё! Ничего сложного!

— Ну пора, — шепчу, чувствуя, что настал тот самый момент.

Меня, как раз, приглашают, говоря что-то фантомно сказочное.

Делаю шаг, превозмогая себя. Второй. Третий.

Так многолюдно. Очень. И все такие нарядные. Ещё и смотрят сейчас, впиваются в меня обсуждениями и перешептываниями.

В этой толпе замечаю отца. Тот зевает и уподобляется другим, заулыбавшись так, что хочется тут же выйти.

Сглотнув, смотрю под ноги, боясь споткнуться на красной ковровой дорожке. Да и этот подолище за спиной еле тащится. И не верится, что хрупкая Вика справилась бы лучше.

Улыбнувшись, медленно заставляю себя приближаться.

До сих пор чувствуя дрожь, разрешаю себе взглянуть наконец вперед. И я боялась узнать, какой он…

Моя фантазия рисовала его то огромным, то слишком хилым. Но…

Замираю.

Цепкий взгляд обволакивает, проходится по плечам, словно взаправду.

Гав 17. Белое кружево

Не сахарная.

Я не хочу касаться этого мерзкого человека.

Мальчик заглядывает к нам, видимо, кто-то его попросил поднять и принести мой букет. Наверное, куратор, больше и некому.

Меня просто выворачивает от мысли, что мне придётся взяться под руку и изображать из себя счастливую благодарную дочь, о которой талдычит отец.

Я? Счастлива и благодарна? Да у меня душа на кусочки с детства. И почему-то выкрикнул же им он моё имя! То есть, все вообще хотя бы были в курсе, что он Вику обещал? Не меня! Или это я тут агнец, которого бросят в это кострище? Ладно, допустим, подделка документов. Может, надеялся, что тот тупица не заметит сейчас. Но что-то кажется мне, что изначально всё было не так, как я себе представила.

Требовать от него ответа? Сейчас? Когда за стенкой полный зал не пойми кого?

Хорошо, окей, без проблем.

Требовать правды от лжеца ‍— это наивно. А я и так уже попалась.

Есть одна большая нестыковка.

Мой ненаглядный, которого лучше б не видела, не рванул сюда, не требует объяснений, он поставил свою подпись в журнале, явно видя нижнюю строчку. То есть, он тоже всё знал, да? Или его переводчики ему не доложили?

— Всё, доченька моя! Такую красоту испортила, давай-ка…

Сама развязываю, отступая на шаг. Откладываю помятый шлейф, оставаясь в обтягивающем кружевном платье, корсет подчёркивает талию, обрамляет грудь, выделяет бёдра. Это непривычно, касаюсь предплечий, растираю руки. Всё нормально будет, да?

Вспоминаю Викины слова про молчание и фигуру.

А если я всё не так поняла? Если это не я играла Викину роль, а она мою? Нет, что-то не складывается… что за солянку из дочерей он сварил? Зачем так сложно?

Смешно даже.

— Ну что ты смеёшься? Истеришь снова? Сама понимаешь! Я-то чего? Ну перегнул! Я от позора нас спасаю! Ты представляешь, что будут говорить люди, когда вся эта шайка-лейка выйдет за пороги Дворца Бракосочетаний? Да ты нас опозорила, Аньчик, на всю столицу, считай! Так что давай! Последний шанс! Я там всё уладил! Тебя ждут! Надо выйти красиво!

Ну конечно…

— Ладно, — буквально цежу, заставляя себя подойти к нему.

Избегая касаться его ладони, просто беру под руку и встаю рядом. Снова вспоминается, как смотрелась с ним моя близняшка в аэропорту. Боюсь, я буду выглядеть дешевле.

Мальчишка скрывается за дверью, снова раздаются звуки марша. И опять передо мной раскрывается алтарь несостоявшейся любви. Отец мельтешит, дёргая меня шагнуть за ним.

Да, вцепился - не выпустит.

Стыдно ли мне? Даже не знаю.

Но толпа вдруг взрывается аплодисментами, кто-то даже шумно подбадривает, заставляя меня натянуто улыбнуться. Все важные мсье переглядываются со своими дамами и тоже присоединяются к задним рядам.

— Будьте счастливы! — Кричит некто, присвистнув.

— Шикарное платье! — Выкрикивает какая-то девушка с надутыми губами. Её одёргивает за локоть лысый мужик, видимо, она тут с ним. — Ну чо ты, пусь? Ну правда же! Крутое дефиле! Они так и планировали?

Батя довольно хрюкает. Он явно горд, что ведёт меня в этот день под руку. Интересно, он там не забылся? Помнит, что всё это скоро закончится?

Чертов… пёс… стоит к нам спиной, игнорируя реакцию других. Меня подводят к нему, отец встаёт туда же, где и стоял, быстро спрятавшись от того, кого явно боится.

И только тогда эта грациозная псина поворачивается ко мне.

Медленно, начиная от ног, с коленей скользит, задерживается на бёдрах, животе, груди, доходит до лица, встречая мою ухмылку. Едва заметно сглотнув, отвечает такой же.

Нам что-то говорит женщина, надо вслушаться. Кажется, спрашивает его. Ему переводит это оказавшийся рядом “для своих Юрец”. И мой ненавистный будущий муж кивает, говоря своё, видимо, выученное русское “Да”, которое тут же встречается аплодисментами.

Ведущая обращается ко мне, я специально отвожу взгляд к ней, чувствуя, что не справлюсь с его гляделками. Вслушиваюсь во что-то такое простое, лаконичное.

Согласна ли я?

— Да.

“Правом данным мне…”

Викензо вдруг тянет руку и касается подбородка, я дёргаюсь, из последних сил стараясь не вспылить сейчас.

“Объявляю вас мужем и женой”

Даю ему повернуть свою голову к нему. Обратно. Так захотел. Ну и что теперь?

Вот только он не теряется, а, будто зная, что сейчас должен сделать, тянется ко мне, склоняется, продолжая удерживать.

Я мотаю головой и отдаляюсь за это мгновение максимально.

— Даже не думай! — Шепотом.

Не поймёт же, конечно. Его взгляд снова сковывает мои губы. Хочется прекратить и зарядить ему хотя бы пощёчину.

— Il mio, amore mio.

Зачем он мяукает-то? Это звучало бы успокаивающе, как колыбельная, но момент не подходящий.

Гав 18. Серая скука

Разрешите, я скажу? Она хочет поговорить, босс.

Не сахарная.

Батя нажрался. Бедный ведущий, понимающий два языка, уже устал слушать его байки о том, как этот Герой не спал со “мной”, новорожденной, ночами, как он увёз “меня” не пойми куда, как он рад, что я его дочь. Единственная и неповторимая… я, ага.

— Е-е-единственная моя! — Запел он третий раз за вечер, слабо подражая Киркорову.

Бабка любила его слушать. Говорила, что это был любимый мамин певец, а поскольку их двоих уже давно нет, меня все это… не задевает. Словно я в танке, в броне.

Из которой не вылезти.

Это самый скучный банкет в моей жизни. Хотя я на свадьбах была всего пару раз, но уверена, что должно быть повеселее. Мне. Невесте.

Нет, конечно, треть гостей уже, как и отец, нажралась и выплясывает повсюду — в банкетном зале и даже на крытой веранде ресторана, куда я думала сбежать ещё полтора часа назад. Им весело. Но не мне.

Кажется, уже полночь. И за всё это время мой “благоверный” ни разу не встал со своего стула рядом со мной, разговаривая на своём непонятном с солидными мужиками, спешащими выстроиться в очередь ради пары слов с ним. Это, как раз, вторая треть гостей. Им продуктивно. Но не мне.

А вот оставшаяся треть — их любовницы, жёны, дочери, скучающие или хоть чуточку пытающиеся развлекаться без своих мужиков.

На их лицах жирным курсивом застыло “что я тут делаю?” вместе с окаменевшей улыбкой. На моём лице высечено это же.

Я успела уже попробовать то, что мне можно было из блюд. Успела сделать журавлика из салфеток. Да что тут? Трёх журавликов. При этом мне искренне хотелось создавать видимость счастья.

Не знаю зачем, но пришибленно улыбающаяся невеста, рьяно складывающая оригами, — это что-то новенькое.

Именно поэтому, когда от последней трети отделилась та самая девушка с губами и подошла ко мне, я ей даже обрадовалась и улыбнулась своей безумной улыбкой.

— Свадьба просто улëт, бэйб! — Произносит она с абсолютно фальшивой интонацией и зачем-то склоняется, чмокнув меня в щеку. — Я Кристи, а ты?

А, действительно, кто я?

— Аня, — произношу тихо, отворачиваясь от диктатора-оратора рядом.

— Ой, а ты, Аннет, душка! Ты на спортике, да? По тебе видно! Формы просто улёт! Мне такой никогда не стать!

Возможно, здесь я должна её переубедить или заверить, что она и так шикарно выглядит. Но я молчу. Потому Кристи берёт с нашего стола виноградинку, засовывает её в рот и произносит у моего уха.

— А вы давно с ним знакомы? — Указывает ноготочком в сторону Викензо.

— Очень!

— Вау! Правда?! А как вы познакомились?

Не успеваю придумать подробности, которые могла бы разнести по своим Кристи, чтобы девочки заняли себя хотя бы сплетнями, как рядом с моим лицом на довольно сомнительном расстоянии материализуется телефон. Его.

“Не говори с ней”, — глаголит переводчик.

“Тебя не спросила”, — отстранившись, набираю на русском ответ.

И пока Кристи заторможенно меняется в лице, испугавшись внимания в нашу сторону, пока сам жених транслэйтит ответ, пыхтя недовольством, я встаю и, игнорируя ожившего ведущего, прохожу мимо толпы преспешников, медленно направляясь к выходу на террасу.

Устала я. Скучно.

Сначала молчит весь вечер, игнорируя меня в принципе, а потом телефоны в лицо суёт? Да уж, тоже мне пусечка.

Гав 19. Прятки с невестой

Не сахарная.

На террасе спускаюсь на первый. Успеваю дойти до гардеробной, где уставшая и впавшая в сонливость сотрудница, едва завидев меня, срывается и бежит за “моим” полушубком, в котором спрятан клатч.

— Анна!

Окликает позади тот… бесшумный шкаф. Ну конечно! Я и не рассчитывала улизнуть отсюда так, без предупреждений, но всё же. Быстро он! Оперативно!

Взяв полушубок, оборачиваюсь к мужику.

— Да?

— Вы куда-то уходите? — Уточняет он участливо. Будто ему это, действительно, важно.

— А что такое? Вас начальник сильно отругает, если я сбегу?

Мужик прочищает горло и запускает пятерню в волосы, процедив осуждающе:

— Ну хоть Вы-то не пилите, пожалуйста.

— А что? Пилят? Характер у него дерьмовый? Так Вы увольтесь, Юрец. Слабо Вам? А, ой, простите, это уже дружеский совет, правда? Не стоило мне, не стоило…

Поджимает губы и тяжело вздыхает, словно я обидевшийся ребенок.

— Ну зачем Вы так… я думал, мы вчера поладили.

— Нет, Вам показалось, без шансов. Я с лжецами стараюсь дел не иметь.

Тут уже он хмыкает и скептически выгибает бровь, но тут же себя одёргивает, вставая по струнке.

— Я Вам не лгал, просто не договаривал. А вообще я не вправе говорить, что Вы сами со своим отцом…

— Вот и не говорите! — Произношу, надевая белую меховушку.

Он затыкается. Сердится, конечно, но молчит. Хорошо его выдрессировали, правильно. Или просто мужик умеет вовремя заткнуться? Полезный навык, мне бы пригодился.

— В общем. Передайте этому своему Корги, что я ухожу. Пусть он это как-нибудь переживёт, ладно?

Бросаю короткий взгляд прежде, чем развернуться.

На этом, надеюсь, всё? Нет? Успеваю на своих копытах дойти лишь до выхода. Чувствую, что амбал в два счёта материализуется возле меня и… вдруг галантно открывает дверь, пропуская выйти на мороз первой.

А я аж напридумывала себе всякое и пыталась сообразить, смогу ли вот так в этом платьишке справиться с горой мышц и тестостерона. Ну мало ли. Схватил бы и потащил обратно — у него силы хватит. Даже если я буду сопротивляться, мне хватит одного удушающего, чтобы обмякнуть.

Так что выхожу, раз дают, молча.

На шпильках. Которые тут же разъезжаются в стороны на этой чертовой не посыпанной ничем дорогущей плитке.

От падения меня спасает лапа, схватившая за локоть. И злиться хочется, но бесполезно.

— Я Вас отвезу, — произносит помощник слишком деловым тоном.

— Отвозилка не сломается? Начальник узнает, атата выпишет.

— Босс в курсе, Анна, прекратите иронизировать.

— Ну раз “босс в курсе”!

Да и вызывать такси в такой дыбак не хочется. Кто его знает, сколько оно будет ехать.

Глыба отпускает локоть и пропускает пройти вперёд, указывая сторону, в которой припаркована машина этого самого Викензо. Иду молча, пыхчу, поднимая замерзающие копыта повыше. Хорошо, что недолго.

— Всё с его разрешения делаете? — Уточняю я ядовито, встав возле задней пассажирской двери агрессивно огромного внедорожника.

Кажется, шилдик похож на вилку. Мазератти? Недурно! Боюсь, Викина бэха и рядом не встанет.

Хотя ещё б я разбиралась!

— Садитесь, — произносит Юрий, проигнорировав мои нападки.

Бесят. Оба.

Бросаю взгляд на окна нашего “банкетища”, не надеясь никого проклясть, но всё-таки замечаю знакомую фигуру, видимо, вставшую впервые за вечер со своего стула и оставившую свои важные дела-делишки.

— Зараза, — шепчу, встретившись с ним взглядом на миг.

Хочется показать средний палец, но это, наверное, как-то по-детски.

Прячусь на заднем, машина трогается, выезжая задом с парковки.

— Музыку включить? — Уточняет Юрий, глянув в зеркало заднего вида, пока я тут… осматриваюсь в этой дороговизне.

— Нет, спасибо. И без этого башка трещит.

— Сложный день? — Снова псевдо участлив.

— Да не? Что сложного-то? Просто вышла замуж за какого-то идиота, который считает, что выше других, а сам даже по-русски не понимает.

Новоявленный водила прокашливается.

— А Вы кстати не пили? А то за рулём.

— Я на работе, Анна, не волнуйтесь. Ещё босса к вам отвезу, как он дела закончит.

— В смысле “к вам”? В гостиницу же, надеюсь? В отдельный номер? Вы вообще в курсе, что он ночью сделал? Да? Тоже так вламываетесь? Или Ваш удел на балконах подсматривать?

— Я не подсматривал, — с неохотой тянет.

— Ага, просто ждали, когда Вам откроют?

— Это был приказ.

— А Вы не могли ослушаться, — подражаю его тону.

Гав 20. Конец пряткам

Ну Вы бы хоть дождались, когда проснётся, босс.

Не сахарная.

Не помню, чтобы укрывалась одеялом, но именно оно отлетает назад первым, когда я вскакиваю и с разворота опрокидываю эту “подушеньку” на спину, переводя его в патер и оказываясь на нём сверху в свою доминирующую позицию. Тут же пробиваю ему ладонью в нос, лишь в последний миг смягчая силу удара. Хрясь.

Такое может и расквасить.

Пыхчу, сдувая с лица волосы, а сердце успевает ёкнуть.

Солнце уже просыпается, озаряя первыми лучами комнату, так что теперь у меня есть официальный повод свалить — и пусть удар был не в полную силу, но этот, оправившись, шмыгает носом и выдыхает, а алая струйка крови стекает на губы.

— Твою-то ж мать! — Шиплю, ненавидя его ещё и за это — за то, что сама ударила.

Л-логика, она такая.

Мессенец запрокидывает голову, вытирая белоснежной рубашкой кровопотери. Что-то цедит на своём тихо, едва-слышно. А нечего было меня лапать… ну не лапать, обнимать.

Это ему повезло ещё, что я локтём в бровь не въехала — сейчас бы летел в неотложку с рассечением.

— Ты чо тут делаешь, а?

Он держится за переносицу, вдруг попытавшись присесть и выползти из-под меня. И фиксировать его бессмысленно, но всё же… даю ему только опереться спиной о стену, блокируя рукой и коленом натянутое на его ногах одеяло, чтобы выбраться было сложнее.

Ну мало ли. Хмурится же. Больно, наверное.

Мне пару раз так прилетало, даже сильнее. Нос потом хирурги и собирали.

Кровь снова бежит, а он жмурится и глубоко вздыхает, указывая на то, что я сотворила.

— И? Ты вообще большего заслуживаешь.

Будто понял. Выгибает бровь, тут же сморщившись и пытаясь унять боль. Сглотнув, прочищаю горло.

— А нечего было заявляться.

Мой новоявленный муж закатывает глаза к потолку, следом присев нормально и зачем-то начиная расстёгивать пуговицы рубашки. Я отползаю назад, чувствуя, как адреналин доводит до паники.

Чо делать-то теперь? Лёд ему принести? Да обойдётся. Оборачиваюсь, разглядев разрезанный узел чулка, валяющийся у раскрытых дверей. Выругиваюсь и на выдохе, как разъярённый зверёк, смотрю на него.

— Ты совсем оборзел? Тебя мама твоя мессенская не учила, что так делать, — указываю назад, — нельзя, а? Зис из бэд! Бэд! Понял, да?

Корги сжимает губы и, расправившись с рубашкой, прикладывает её к месту удара.

— Ты просто… идиот! Иди-о-то! Ясно? Я тебя предупреждала? Говорила же, не лезь ко мне! Чо ты привязался-то? Вот и получил! Выхватил… Хотя надо было… просто… отстать! Отстать, понимаешь?!

Викензо, явно слыша это всё как белый шум, касается темечком стены. Снова зажмуривается и буквально через пару секунд, посмотрев мне прямо в глаза, хмыкает, выговаривая чётко и почему-то почти по-русски:

— Это оно… как… у вас… домашнее насилие?

Я пячусь назад, начиная доосознавать. Шутник какой. Слажу с кровати и, поднимая свой порванный “узелочек”, боюсь развернуться и показаться “к лесу” задницей, продолжая шагать назад так, не разрывая зрительного, твою мать, контакта. А потому что надо было в балахон наряжаться, а не… в этом… белье нижнем… засыпать. Ещё и чулок один… на мне… до сих пор.

Только скрывшись за диваном, хватаю лежащее на полу свадебное платье и вместе с ним добегаю до туалета, заметив отодвинутый, но не поставленный обратно пуфик.

Ну ублюдок же, а? Псина тупая!

Закрываюсь на задвижку, которая, видимо, едва ли спасёт. Включаю свет и добираюсь до раковины, склоняюсь над ней и пытаюсь дышать ровнее.

Я дралась в детстве. Вообще не пай-девочка. У меня бой завтра. Я знаю, как и с какой силой надо вдарить. Но вот так…

Вцепляюсь в край раковины, понимая в моменте, что начинаю дрожать. Это он виноват! Он!

Смотрю на покрасневшую ладошку на сгибе. Замечаю каплю крови чуть выше. Сжимаю ладонь и выдыхаю три раза, зажмурившись. Всё, ти-хо.

Включаю воду и остервенело пытаюсь смыть всё с рук, чувствуя лишь одно.

Вслед за ненавистью пришла вина. Я должна была как-то словами. Наверное. Да просто надо было скрутить и связать чем-нибудь, ну?

Мне не жаль его. Нет. Это вопрос моей самодисциплины. Которая почему-то полетела в тартарары.

— Да блин…

Умываю лицо, ледяная вода не помогает. Сердце колошматит о рёбра так, что, засеки это кто, меня едва ли допустили б до ринга.

Ещё и в голову лезет эта картина… его на кровати. Он же подкаченный. Занимается точно. Почему же тогда не увернулся?

Гав 21. Смешно или уже не очень?

Ну как так-то, босс? Всё, молчу.

Не сахарная.

Успокоившись, выхожу в зал, накинув, не платье, нет, халат. Ну и чулок сняла, толку от него сейчас? Никакого.

Выбросила в урну вместе с порезанным. Жаль. Дорогие, наверное.

Этот мой новоявленный муж в зале не находится, в комнате тоже, балкон вроде закрыт, пуфик в прихожей стоит также, а вот кухня…

Успеваю дойти до неё и тут же сталкиваюсь с ним. Буквально влетаю, на что этот пёс морщится, прикладывая к носу пакет со льдом, и, отстранив меня от своей груди, застывшую, рукой, почти полностью забитой татуировками, обходит, как ни в чем не бывало.

Хоть бы накинул что-нибудь на плечи эти свои… плед, штору, полотенце?

— Эй! — Вскрикиваю я, развернувшись и уставившись на то, как этот ихтиандр падает на диван, закидывает ноги на столик и запрокидывает голову с компрессом.

В моем номере.

— Что ты здесь забыл?!

Без ответа.

— Я тебя спрашиваю!

Снова полнейший игнор.

— Ты же понимаешь по-русски. — Констатирую уже понятое.

И только на это сея породистая живность вздохнув садится нормально и смотрит на меня.

— Понимаешь же, да? — Уточняю зачем-то.

Он недовольно хмурится, но кивает.

— Ну и зачем всё это? Весело было прикидываться?

— “При… кидаться”? — Повторяет он совершенно спокойно.

А я уже готова сгореть или хотя бы вспыхнуть. Как спичка. Которую подожгли до злости.

— Врал мне зачем?!

— Я? В чём? — Уточняет Викензо.

— Дураком не прики… не гони, короче.

Видимо, глагол опять неудачный. Либо этот просто время тянет, проверяя моё терпение.

— В чём и когда я врал, Ани-я?

Вот оно. Исковерканное имя — ещё один повод… ещё одна причина… ай да бесит! Просто бесит и всё.

— Во всем, твою мать! Ты понимаешь язык. Более того, ты говоришь.

— А я давал тебе понять, что это не так? — Прищуривается. — Ты сама решила, что я не знаю.

— Ну прекрасно! И поди за прихвостня твоего я тоже тебя сама посчитала?

— За кого? Прик… прих…

— За Юрия!

Он вдруг смеется, снова прикладывая лёд.

— Я похож на Юри? Ты… как это… серьёзно?

Долбанутый! Как с таким вообще можно разговаривать?

— Ты. Должен. Был. Сказать мне. Кто ты. Сразу.

Мотает головой и даже указательным машет.

— Я ничего тебе не должен. Никому из вас не должен. А вы мне должны.

— Ха.

— Моей семье, Ани-я.

Голова сейчас лопнет просто.

— Зачем весь этот цирк? Зачем тот… как его… ну клерк этот?

— Клерк?

— С утра! Нотариус!

Смеётся, широко улыбнувшись. И в нос хочется дать ещё раз.

— Ты была смешная. Но не волнуйся, ты и сейчас смешная.

Сковываю руки под грудью и прищуриваюсь.

— Ха-ха-ха.

— Ты смешно злишься.

— Ха! Ха! Ха!

Смеясь, отводит взгляд, но возвращает его ко мне уже иным. Весь запал юмора погас, пришло что-то похожее на презрение. По крайней мере, прямо чувствую, как меня в мыслях смешали с дерьмом. Задолбал.

— В общем. Всё. Брак заключен. Дальше делай что хочешь. Только меня в покое оставь. Через месяц подам на развод, как и договаривались.

— Развод?

— Расторжение брака, — поясняю ему.

Мотает головой.

— Нет, — шепотом, — этого не произойдёт.

— В смысле?

Ухмылка.

— Ну узнаешь, — пожимает плечом.

Да что за… идиот. Просто идиот. Бесит.

— И ещё раз… если не понял. Ещё раз ко мне приблизишься, я ударом не ограничусь. Усёк?

Смотрит на меня, на лёд в руке, на меня и на лёд опять.

— Что?! — Не выдерживаю.

— Ты же хотела поговорить. На свадьбе. Сама. Я освободился. Пришёл. Ты спишь. Ты нужна была мне утром, я пришёл. Ты опять спишь. В чём проблема, Ани-я?

— То есть, вламываться в чужой номер, это “я пришёл”?

— Почему “чужой”? Я за них плачу. За все номера здесь. Хочу - зову администратора, беру ключ, захожу. Хочу - не захожу. Платила бы ты, я бы…

Кретин. Патологический.

— Что ты бы?

Смеётся.

Гав 22. Круги на воде

Не сахарная.

— Да ничего ты не понял, тупица!

Он опять морщится и приподняв бровь переспрашивает.

— Ту… пицца?

Откидывается на спинку дивана, вздыхает, хлопнув себя по коленям.

— Если ты голодна…

Видимо, пряничка этого заморского никто кроме меня не обзывал. А надо бы. Серьёзно, надо бы! Заслуживает.

— … можешь заказать себе что-то. А я ухожу.

— Стоять! — Гаркаю я, как только его задница отрывается от дивана.

Викензо, мать его, Кретинович замирает и опять обращает на меня своё внимание, выцеживая назидательно-карающим тоном.

— Советую. Громкость. Голоса. Сейчас. Уменьшить.

Это мне так сказали заткнуться? Очень “мило”.

Я закидываю ноги на диван и облокотившись о спинку, взглядом указываю сесть обратно, заставляя себя попросить:

— Пожалуйста. Сядь. Сейчас.

Срабатывает. Так и запишем — нормы приличия ему знакомы.

— Ещё раз скажешь мне так, — продолжает нравоучения, — больше со мной не заговоришь.

Ага, нежная душа иностранца просто не выдерживает резкостей, ясненько. Псевдопослушно кивнув, натягиваю примирительную улыбочку.

— По поводу твоего предложения…

— Слушаю.

— Я не понимаю твоих условий. Почему я вообще должна выбирать кого-то из вас? Поверь мне, ни ты, ни батя мне не нравитесь в примерно одинаковой степени. Я просто хочу, чтобы мне дали спокойно жить свою жизнь. И всё. Понимаешь? У меня и без вас двоих проблем хватает, я в это ввязалась не для того, чтобы ещё огребать. Ну… не для новых проблем в общем.

Он закидывает ногу на диван, проводит языком по зубам и на мгновение задумывается.

— А ради чего ты вышла за меня, Ани-я? — Кажется, только последнюю фразу и понял.

Зря старалась и разъясняла.

— “Аня”, господи, или хотя бы "Анна"! Ладно? Пожалуйста! Без этих твоих “И-йая”

Неопределенно проводит рукой со льдом, словно отмахиваясь.

— Ради чего? — Повторяет мне.

Теперь уже я тяну время, думая, что ответить. Не рассказывать же сейчас про Надю, про долги, про то, что со штампом я буду казаться перспективнее.

— Отец попросил.

— И ты побежала выходить за меня замуж? — Скептически иронизирует.

— Да. И я побежала.

— Не верю.

Вдруг встаёт и уходит на кухню. Возвращается уже без тающего пакетика. Садится обратно, поворачивается ко мне и произносит.

— Так ради чего, Ани-я?

— Ну я же попросила, блин… не надо меня так называть.

— Тему не изменяй.

И это “изменяй” звучит как мяуканье. “Меняу-мяу-мяу”. Ну как тут вообще не смеяться, слушая его такие искренние старания со мной разговаривать? Потому стараюсь не расплыться в улыбке. Глупо, конечно, но что тут сделаешь? Хотя говорит он неплохо, зараза.

— Будешь молчать? — В голосе появляются железные нотки.

— Ну а чем тебя мой ответ не устроил?

— Я похож на cretino?

Да! Но сказать такое, конечно, нельзя.

— Хороший вопрос… — смотрю на маникюр, пряча взгляд.

— Ани-я! — Требовательно и сурово.

— Вика! — Также, как он.

— “Викензо”, — поправляет меня.

— Анна, — протягиваю ладонь, здороваясь.

Он смотрит на мою руку, глубоко и тяжело вздыхая.

— Если ты не знала, то Вика — это малая форма женского имени. Виктуория. Это твоя сестра. Я же…

Демонстративно зеваю, прерывая поток красноречия.

— Да-да, можно без пояснений, пожалуйста?

Гордый. Подбородок повыше. Ноздри раздул, жуть, злой какой. Переводит взгляд на моё лицо и, закатив глаза, вздыхает.

— Ты… ненормальная, Ани-я.

— Сам такой! — Прячу руку в кармане халата.

— Бессмертная… — шепотом.

Смотрю на настенные часы, пробивающие шесть. Скольжу взглядом по залу, вспоминая, где именно оставила сумку. Можно уже уходить, надо было раньше собраться. Хоть и собирать-то особо нечего.

— В общем, я тебя очень прошу. Пожалуйста. Давай без ваших мафиозных штучек, хорошо? Я выполнила условия — вышла за тебя. Мне от тебя ничего кроме штампа не нужно. И то штамп — временно. На месяц. Не больше. Ну батя ещё долг по квартире обещал закрыть. И всё, понимаешь?

— Деньги… — натянуто смеётся, опять развалившись на своей половине дивана.

— Драсте. А ты что думал? Глаза твои красивые увидела и всё? Поплыла?

Иронию не разделяет.

— У тебя тоже… — произносит спокойно.

Гав 23. Бесполезно

Не сахарная.

Тупая идея, конечно.

— Ну или можем просто правду на правду? — Сглаживаю углы, пытаясь не подставиться, а то мало ли.

Я уверена в себе. Почти. Но всё равно, кто его знает, что он там может придумать. Скажет пойти на органы, расчленяйся потом по пакетикам.

— Нет, ты предложила первое. Я согласен.

— Ага! А если ты сейчас будешь действие выбирать, смысл тогда с тобой играть?

— Это же твоё предложение, — до сих пор улыбается.

— Но так же не честно.

— Хорошо! — Примирительно поднимает руки, вновь закинув ноги на столик. — Давай так. Мне ты задаёшь вопросы и я на них отвечаю. На все вопросы. Без действий. Согласна?

Заманчиво.

— Давай тогда и я также, да?

Мотает головой.

— Ну и почему?

— Не боишься, что спрошу что-то, на что ты не захочешь мне отвечать?

Фыркаю.

— Я больше боюсь, что ты прикажешь мне самоубиться.

Фыркает он.

— Тогда давай без причинения вреда. Согласна? — Назначает условия.

— И без всяких там…

Ухмыльнувшись, кивает.

— Ладно, — произношу тихо, обрекая себя на то, что сама же и предложила. — Только чур я начинаю!

— Начинай, — кивает недотуристо.

Профырчав и тяжело навздыхавшись, пытаюсь хоть что-нибудь сформулировать.

— Почему я подписала Викины документы?

— Потому что мне нужны были гарантии.

— Гарантии? — Уточняю.

Он мотает головой и сковывает на прессе руки. Блин, надо всё-таки что-нибудь ему притащить… оделся бы. Даже неловко. Хоть и не опускаю взгляд, но всё же…

— Это уже второй вопрос. Соблюдай правила.

— Бла-бла, — морщусь. — Ладно, давай. Твоя очередь.

Вик переводит взгляд на меня и тут же отводит его, в тысячный раз за утро хмыкнув.

— Ты винишь себя за смерть своей мамы или винишь ту рождённую девочку, Ани-я?

Отшатываюсь, уставившись на него.

— Что?

Губы пересыхают. Сглатываю.

— В смысле…

— Правда или действие. — Хмыкает он так спокойно, словно сейчас ничего особенного не произнёс. — Или закончим?

Сердце больно ударяет о рёбра, я задерживаю дыхание, считаю до трёх. Прикусываю губы, медленно выдыхая.

— Откуда ты знаешь…

— Значит, действие, да?

— Откуда ты знаешь про них, твою мать?! — Вспылив, вскакиваю.

На что он клонит голову к плечу и потирает мышцы шеи.

— Сказал же, не повышай на меня голос. Учись проигрывать.

Я жмурюсь, заставляя себя успокоиться.

— Это… — смотрю на потолок, снова считая что угодно, — это не твоё дело. Это вообще не имеет отношения к нашей ситуации. Так что… давай…

— Давай действие. Вопрос я не изменю.

Его тон меня бесит. До жути просто выводит. Можно плюнуть на всё и, наверное, даже нужно, но…

— Я никого не виню, ясно?!

Мотает головой.

— Нет, это не правда, Ани-я.

— “Аня”, блин! “Анна”, или ты тупой совсем?

Его забавляют мои вспыльчивость и нервозность.

— Говорил же, в этой игре ты не выиграешь.

Задевает, блин, за живое. На зло ему сажусь обратно. Сжимаю губы и смотрю на костяшки.

— Я… мама… — чувствую подступающий ком, — она… в общем…

Потираю лицо, чувствуя, что скоро через все мои луковые слои проберутся слёзы. А сколько я не ревела? Да уж, прекрасное начало “игры”.

— Выбирай действие, мне не так уж и нужен ответ.

— Тогда спроси что-то другое.

— Я не меняю вопросы, — повторяет, гад.

Глубоко выдохнув, сдаюсь.

— Ладно. Окей. Только давай дальше без такого, хорошо? Я не хочу… я не готова говорить с тобой… да ни с кем не готова. Так что…

На его лице лишь улыбка. Ему в общем-то всё равно.

— Выбираю твоё сраное действие, — цежу, догадавшись, что без этого мы не сдвинемся с места.

Вик хмыкает и прикусывает губу.

— Если откажешься…

— Да не откажусь я!

Смеётся, зачем-то устраиваясь удобнее.

— Хватит, блин, ёрзать.

— “Ну ок” — точно пародирует мою интонацию, замерев. — Повтори.

Прищуриваюсь, смотря, как тот указывает на свои ноги.

Гав 24. Избежать падений с кручи

Не сахарная.

Джеб — быстро и прямо. Молниеносно. В его случае - прямо бы в голову. И Иваныч не зря ставил мне скорость ещё с малых лет.

Если техника поставлена, противник удар может даже не заметить. А у меня она отработана годами, вот только… жалко мне этот нос напротив.

Достался же мне “муж”, конечно… сам себя не бережёт.

— Не отвечаешь. Действие? — С улыбкой тянет Викензо. — Снова? Не боишься, что я загадаю…

Перестав кусать губу, сдаюсь. Себе. Инстинктивно.

— А я знаю, что ты попросишь.

— Серьёзно?

— Сериоуозно! — Парирую, подавшись к нему и опуская руки вниз, немного отвожу назад, чтобы хук справа не был настолько заметен. — Хочешь, угадаю?

Его улыбка становится самодовольнее. Мы близко. Очень. Он по кошачьи прищуривается и, расслабляясь, кивает.

Мне хватает этого кивка.

Быстрый выпад, не такой незаметный. В ухо. Точнее за десять сантиметров до, чтоб испугался, но… рука сталкивает с блоком — псина рукой выставляет защиту, в следующий миг, как пушинку, скидывая меня с его ног прямо спиной на диван. А потом вдруг оказывается надо мной сам. Вот так вот просто. Пока я пытаюсь вскочить из партера, рукой упирается возле головы.

Чертовы волосы разлетелись прямо на лицо, я сдуваю пряди, уворачиваясь и не позволяя ему себя касаться, заодно и фыркнув этой грациозной скотине, решившей, что уже победил.

— Драсте! Нависать надо мной не надо, ок?

— Ты же сказала, что этого я хотел. — Тихой тягучей патокой.

Закатываю глаза, тяжело задышав. И мне не нравится этот прищур. Поза. Всё не нравится. Снова.

— Ты такая…

Предсказуемая? Я вообще сейчас стараюсь помягче. Вместо слов, обхватываю его за руку над головой, второй рукой упираюсь в грудную клетку и тазом быстро скидываю его на пол. Потому что борьба — это точно не его конёк.

Пока поворачиваюсь на бок, Вик приземляется на землю обетованную, лишь в последний момент сгруппировавшись и не треснувшись темечком. Зря. Может, поумнел бы..

Ухмыльнувшись, смотрю на его ошарашенное выражение.

— Что?

Тот садится ко мне спиной, поджимает ноги в коленях и хмыкает, проводя ладонью полосы по рядом стоящему столику. Я не боюсь его вообще. Не собираюсь прятаться или сбегать из номера, "за который он заплатил", мне просто нужно, чтоб он сдался и свалил сам. А потом я уйду. И всё.

— Я мог разбить себе голову сейчас.

— Заманчиво.

Поворачивается, выгибая бровь, чтобы я точно заметила.

— Что? — Произношу дерзко.

Вздохнув всей обреченностью бытия, отворачивается.

— Кровош-жадная?

— Ты заслуживаешь. Давно занимаешься?

Опять полуоборот… прищур. Мне просто интересно.

— Не понимаю, о чём ты.

Ну-ну, конечно. Странный он, что я такого сейчас спросила? Это же очевидно — блок он выставил ловко.

— И про русский… никому не говори, что я понимаю ваш язык.

— Пфф… какие секреты пошли…

— Это важно. Я прошу тебя.

Аж замираю. Ничего себе, псина умеет выражаться просьбами.

— Да мне… как бы… и некому…

— Отцу своему.

— Как-то всё… сложно…

Чувствую, как хмыкает, запрокидывая голову. Смотрит на потолок, вздыхая.

— Ани-я…

— Ну ты же можешь меня нормально назвать? Это же не сложно!

Видимо, мы друг друга не слышим.

— Через время. Твой отец будет тебя ненавидеть. Открыто.

— Эм… а ты можешь нормально объяснить?

— Он всё потеряет. Как и ты.

— Стоп, а я тут причём?

Мотает головой.

— Если не хочешь оказаться одна, согласись быть мне… — мгновение подбирает слово, — верной. И всё.

От неловкости начинаю смеяться. Падаю лицом на диван, закрывая голову руками. Ну что за бред вообще? Верной?! Кому? Ему? Да в смысле?

— Я ухожу. Basta. — Доносится из прихожей, а через миг хлопает дверь.

Приподнявшись, скольжу взглядом по пустому пространству. Ну прекрасно… он ещё и обиделся? Или что?

Взъерошив волосы, поджимаю ноги к животу, только после выдыхая. Как он там сказал? Одна останусь? А если я всегда одна? Что тогда?

Тоже мне, напугал.

Бесполезно ждать от него нормальных объяснений. Не тот человек, видимо.

Оплошное мяу

Вик.

Захожу в номер, дверь позади хлопает. Расстёгиваю ремень, скидываю брюки, ухожу в ванную.

Включаю контрастный душ, со всей силы вбивая руку в стену душевой. Опускаю взгляд вниз…

— Come… come mai? [Как так?]

Она же ненормальная!

— Босс, — раздаётся откуда-то из.

Перевожу взгляд на дверь, за которой точно стоит Юри. Убавляю напор воды.

— Что тебе надо?!

— Вы…

— Без твоего мнения я обойдусь, понимаешь?!

— Да, простите, босс.

Сам прекрасно вижу. Сам прекрасно вижу, знаю, понимаю, ощущаю, что возбудился. Dio, да такое только эта невинная синьорина могла не заметить!

А из-за чего? Из-за чего? Из-за кого? Из-за неё?

Как?!

Я же не из таких. Надо мной нельзя доминировать.

Это даже смешно.

А что у неё в причинах? Ну конечно, abbiamo i conti in rosso. Задолженность, деньги. Всё. Она плохой компаньон. Плохой напарник. Её такую переманить раз плюнуть. А я хочу… чтобы что?

Чтобы она не пострадала?

Всё Юри виноват. Напел мне, что эта Ани-я другая. Другая? Да! Попробуй ещё найти девицу, которая вот так опрокинет на пол!

Рубашку у неё забыл. Окровавленную.

— Юри! — Опять понижаю напор и повышаю голос, чтобы услышал.

— Да, босс, — почти сразу.

— Всё видел?

Ну конечно, видел. Но дело же не в этом.

— Что она делает?

Юри молчит, будто размышляя, можно ли мне сообщать.

— Ты опять забылся, Юри?

— Она собирала вещи, босс.

Замираю, запускаю пятерню в сырые волосы.

— В смысле?

— Ну… возможно, Ваши ответы её не устроили.

— Не показывай свой ум…

— “Не умничай”, босс.

— Да! — Выдохнув, повторяю. — Что она делает?

— Сейчас посмотрю, босс. — Голос отдаляется.

И дойти до дивана и ответить на мой вопрос— это дело десяти секунд. Но я успеваю выйти из душевой кабины, бегло вытереться и надеть боксёры.

— Что там? — Выхожу в зал, не получая ответ.

Юри стоит, загораживая собой проход в зал, слишком радушно улыбаясь сейчас.

— Что?

Обхожу его, застывшего и явственно не желающего, чтобы я что-то видел.

— Что там, Юри?

Но уже вижу сам. Пустой номер. Переключаю на камеру над её дверью. Также никого, пусто.

— Где она?

— Ушла, босс.

Отматываю буквально на минуту назад, и, действительно, замечаю эту Ани-ю, выбегающую из номера.

Быстро включаю записи с камер её отца. Не здесь, здесь не было.

— Где она, Dio?!

Юри откашливается.

— Почему ты допустил… — срываюсь, но для него это уже привычно.

Не дождавшись ответа, убегаю до комнаты. Достаю джинсы, рубашку и на ходу одеваюсь. Прежде, чем выбежать из номера, хватаю ключи от машины. На всякий случай.

Зима… зима… что за страна такая.

Хватаю курточку с крючка и хлопаю дверью.

Возможно, Юри пошёл бы за мной. Но больше кажется, что я ему надоел. Не зря вчера он после приезда от Ани-и напился и пел в караоке про одиночество.

Ему нужна разгрузка.

А мне?

Мне нужно, чтобы лифт скорее опустился на первый.

Где она сейчас?!

Как только створки открываются, пытаюсь оглядеть Холл. Но её джинсы и куртку здесь и не видно.

Ушла? Где искать такую?

Спускаюсь до паркинга, быстро нахожу мою машину и без прогрева трогаюсь с места.

Хоть жучки ей не ставь. Кстати раздается вибрация. Принимаю вызов, выводя звонок на экран торпеды.

— Что там? — Спрашиваю помощника, наконец решившего прийти в себя.

— Она вышла буквально за минуту до вас, босс. — Его голос разносится по салону. — На внешних камерах видно, что пошла куда-то на юг. А еще она рылась в телефоне, босс.

Юг, телефон, куртка. Не густо, не пусто.

— Услышал.

Сбрасываю вызов, выруливая на улицу и пролетая под только открывшимся шлагбаумом.

Юг…

Сориентировавшись, включаю поворотник и, встроившись в ряд рядом граничащей улицы, высматриваю её среди проснувшихся спешащих прохожих.

Хотя этот город никогда не спит, верно?

Гав 26. Не "понятный" барьер

Не сахарная.

Ни за что бы не села в его мразератти, если бы не паршивое чувство, что надо вот именно сейчас разобраться.

Хлопаю дверью специально, будто эта многомиллионная красота в чём-нибудь виновата.

Но псина будто и не заметил.

Сидит себе такой деловой, облокотившись о дверь, прямо весь из себя мыслитель, твою мать. Сырой. Влажный.

Волосы просто сырущие. И это ещё плюс один к желанию приби… разобраться.

Успеваю пристегнуться, в следующий миг вжимаясь в кресло, — рванул с места и тут же встроился в соседний ряд без всяких там поворотников. Ну… чувствую, водит он агрессивно.

— Ты можешь помедленнее? — Уточняю, вцепляясь в ремень безопасности.

Корги удосуживает взглядом, хмыкает и оставляет без ответа мою просьбу.

Что за му…жик такой? Ну вот как его земля носит? Он же придурошный. Заигравшийся в дорогие игрушки. Он вообще в курсе про ценность жизни там? Ну хоть немного!

“Согласись быть мне… верной” — вспоминаю его интонацию и тут же веду плечами, прогоняя мурашки.

Выдохнув и глянув в панорамный просвет мерцающего над нами серого утреннего неба, заставляю себя заговорить с ним.

— Мне на Галушкина. Там общаги есть. В навигаторе вбей, пожалуйста.

Крепче вцепляется в руль.

— Ау?

— Ничего не хочешь сказать? — Спрашивает вдруг.

Плюс сто к желанию выйти отсюда прямо на скорости…

— Кхм, ну вообще хочу, да.

Неопределенно махнув ладонью, разрешает его святейшество.

— Ты за мной следишь?

Выгибает бровь.

— Зачем? — Продолжаю я.

Играет желваками, поглядывая по зеркалам и опять опасно перестраиваясь.

— У меня где-то были… камеры? — Произношу спокойно, но с каждым новым словом под гнётом его игнора завожусь всё больше. — Или что? Или как ты узнал, что я, блин, тут? Или у меня телефон на прослушке? Чего от тебя ждать, твою мать, а?!

Молчит, а уголки губ чуточку приподняты.

— Доволен собой?

Мотает головой.

— Нет? А что так?

Хмыкает.

— Зачем ты сбежала? — Уточняет, вдруг заговорив.

— Я? Я вообще-то не сбегала. Ушла. Так что…

— Я не разрешал.

— Драсте. Мне ещё и разрешение нужно от тебя, да?

Кивок.

— Ты издеваешься сейчас?

Хмыкает.

— Ты понимаешь, что ты вот так меня ещё сильнее бесишь, а?

— И что? — Абсолютно спокойно.

Да ничего, его туристическую мать. Выдохнув, прикусываю губу, заставляя себя успокоиться. Сама могла бы догадаться, что с такими дел иметь не надо. Достаю из кармана курточки смартфон. Сжимаю его прежде, чем спросить…

— Ты… прослушиваешь?

Викензо бросает беглый взгляд на телефон в руках. Мотает головой.

— Нет? Точно нет? А то я с тобой параноить начну и в дурке окажусь, понимаешь?

— “Точно нет”. Но идея прекрасная.

Фыркаю со всей злостью.

— Только попробуй!

Опять хмыкает. А я опять заставляю себя не нервничать.

— Так… давай так… мне нужно… у меня планы… бой, понимаешь, скоро? Ты вообще знаешь обо мне что-нибудь? По-любому же знаешь, да?

Игнорирует. Пытаюсь говорить в пустоту.

— Я сейчас к девчонкам. Там вещи кину и потом на вешалку.

— ”Вешалку”?

Ура, меня всё-таки слышат. Поясняю:

— Взвешивание. Перед завтрашним выступлением. Для меня это очень важно, смекаешь?

Не смекает, ему вообще всё равно. Но куда-то мы всё-таки едем.

— И я понимаю, — произношу максимально миролюбиво, — что со вчерашнего дня связана с тобой… ну… обязательствами, но твоё “зачем ты сбежала” вообще не к месту. Ты не можешь и не сможешь меня контролировать. Не советую даже пытаться, ок?

Мотает головой. А я продолжаю вести воспитательную беседу, ну монолог, точнее.

— Вот… и… я не знаю, как ты так… меня нашёл, но больше так не делай, хорошо? Я второй раз предупреждать не буду, сразу люлей выдам, понял? Это сейчас, считай, у тебя базовый тариф, сиди со своими сырыми волосами обсыхай не тронутый, но потом… я не спущу. Ясно? Если тебе надо меня найти, если вот прямо конец света, ну прямо совсем надо, то… давай по телефону, ок?

Прищуривается, переводит взгляд с дороги на меня. Фыркает и возвращается вновь к серому полотну.

— Ну что ещё не так, а? Я пытаюсь с тобой миролюбиво, Вик, понимаешь?

Подъезжаем к большому перекрёстку, ожидание на котором гласит аж о трёх минутах. И всё, мой паровозик добросердечия доехал до конечной станции, я уже устала от него. Так что… сажусь удобнее и сцепляю руки на животе, решив, что лучше уж глядеть в окно, чем дальше с ним вот так “разговаривать”.

Гав 27. Близко не близкие

Не сахарная.

Выхожу из его машины, опять хлопая дверью и тут же ускоряясь. Но не успеваю и пяти шагов ступить, как где-то рядом раздаётся знакомое:

— Ань-ка! — На всю улицу орёт высокий девичий голос.

Вот прямо такой милашно-милашный, что аж так и не скажешь, что его обладательница — это Тая…

Тая, налетающая на меня захватом и тут же скручивающая удушающим.

— Эй-эй, полегче, — сиплю, смеясь и выгибаясь из её железной хватки.

— Ты чо, засранка, на чём это, а? — Ржёт в ответ, уворачиваясь от моих попыток подставить ей подножку.

— Зараза длинноногая. Ну всё, говорю, харош!

Тая выдыхает и отпуская отпрыгивает подальше. Я, едва отдышавшись, распрямляюсь и скольжу взглядом по так и не отъехавшей машине. Фыркнув, сдуваю растрепавшиеся волосы и отворачиваюсь от лицезрящего в противоположном направлении.

Лучше уж лицом к общагам стоять, чем к этому…

— Ну ты как, старушка? Жива?

— Да всё норм, — произношу, подскакивая к ней и уводя за шею эту почти двухметровую кобылу подальше.

К счастью, та поддаётся, заодно подхватывая мою сумку и вытаскивая из сугроба её портфель, который я даже и не заметила.

Позади с рёвом срывается с места неудовлетворенный зрелищем туристо.

— Кто это, а, Аньк?

— Да… так… просто… — пытаюсь уйти от ответа, — а ты что гуляешь вообще?

— Да я за кефиром с курицей гоняла.

— Сушишься?

— А то ж.

Понимающе киваю, радуясь, что тему моего странного приезда мы вроде бы закрыли. Но, видимо, ненадолго. Едва пройдя вахтёра, который, видимо, принял меня за свою, и свернув на лестницу, буквально влетаем в Агату, выбежавшую нас встречать.

— Это чо за тачка, а? — Кидается в объятия.

— И ты туда же? — Уворачиваюсь от обнимашек, отступая к перилам.

— Секреты-секреты, — ржёт Тая, быстро перескакивая ступеньки.

— Да не… там всё не так…

— Ухажёр твой?

Фыркаю и подавившись ржу.

— Да не дай Бог, блин.

— Ну а кто тогда?

Всё равно же не отстанут, да? Выдохнув, достаю из кармана куртки обручальное, к которому до сих пор не могу привыкнуть.

— В общем… — натягиваю кольцо на тот самый палец и, пытаясь не трусить, показываю, — муж. Типа. Ненастоящий.

Обе подруги замирают, Тая отпихивает мимо проходящего гимнаста, быстро спрыгивая на площадку между пролётами.

— Да ну на…

— Да ты гонишь, — щебечет Агата, беря в свою руку мою ладонь, — офигеть! Это как вообще? Это ты чо… да ну не…

Ну примерно такая же реакция была у меня самой.

Уходим в комнату, закрываясь. Я пытаюсь объяснить, быстро скидывая вещи на стул рядом с Агатиной кроватью, на которой сегодня буду спать, заставив девчонок потесниться.

Пока сыпятся вопросы, проверяю содержимое сумки. Перчатки, бинты, защита, топ, шорты, капа, так… крем… присыпка… да вроде всё тут.

Второй бой назначен неподалёку. И девчонки это прекрасно знают, потому и предложили потусоваться у них.

— Кстати, вам от Иваныча привет. Говорит, если надумаете возвращаться, то чтоб только целыми и не поломанными.

Девчонки переглядываются.

— Да кто ж нас поломает.

Мне бы их уверенность.

— Слушай, ну ты влипла, конечно. Ты хоть свидетельство своё с собой забрала?

— Свидетельство? — Смутно догадываюсь, о чём Тая, вновь снимаю кольцо, пряча его в карман сумки. Неудобно с ним, не привыкну.

— Ага. О заключении брака. У мяня маман их меняет как перчатки. То о расторжении, то снова с отчимом идут кольцами чокаться. Говорит, без бумажки нельзя.

— Я… в общем… — прикусываю губу, — мне не давали…

Обе округляют глаза. Ну да, тупанула. Но если бы только в этом, конечно. И пока есть немного времени, забиваюсь в угол кровати, доставая наконец свой телефон.

Боялась. Не хотела. Избегала, но похоже придётся.

Ввожу в поисковике одной известной соц.сети данные сестры. Тут же высвечивается профиль с огромным количеством фолловеров. И, выдохнув, прогнав мурашки от увиденной фотографии её счастливого личика, пытаюсь не листать её посты, а сразу открываю мессенджер.

“Привет. Надо встретиться.”

Если бы та не была в сети и не прочитала сразу, я бы, наверное, не выдержала и пары минут. Удалила бы, послав к чёрту всё это.

“Хай. А зачем?” — отвечает моя копия.

Я скребу зубами, привлекая внимание хавающих гречку девчонок.

— Ты чо там?

Мотаю головой… поджимаю ноги к себе и прикусываю губу, думая, что написать.

Гав 28. Девочка для битья

Не сахарная.

Девочку зовут, как назло, Викой. Она тоже из столицы. Даже не знаю, судьба ли это или злой рок.

Но этой кстати больше нравится, когда её величают “Победой”. “Виктори”. А я? Я Аня, просто Аня, что тут ещё скажешь?

У неё амбиции и, похоже, связи. Ещё вчера, на вешалке, меня отвёл в сторону один из организаторов и слишком очевидно намекнул, что уже сегодня, уже через десять минут, меня положат. И лучше бы лечь самой.

Подстава, конечно. Я видела её вчера… она ещё и левша. Борзая, дикая, как кошка.

Я оказалась тем самым пушечным мясом. Ещё и не выспалась, гоняя мысли ночью и не давая нормально спать девчонкам.

Подняв взгляд к обшарпанному потолку в раздевалке, которую выделили сегодня для меня, думаю, что делать, на автомате накручивая бинты сначала на левой руке, а потом и на правой. Красные. Красивые. Даже не знаю, сколько им уже лет. Обматываю каждый палец, не находя ответы на свои сомнения.

А если я её уложу? Если мне надо выиграть. Если у меня тоже амбиции? Да, нет связей, но…

Бой будет в прямом эфире. За вещание каждый платит денежку. Но и здесь, у ринга, предостаточно зрителей, которым я должна запомниться.

Либо выиграв, либо красиво упав.

Сколько они отдали за билеты?

Простонав, жмурюсь.

Надо было раньше решаться… не оттягивать, игнорируя коммерсов годами, может, обзавелась бы знакомствами тоже.

Достаю телефон, который скоро придётся выключить и прятать в сумке, надеясь, что раздевалку, пока я буду на ринге, никто не обнесёт.

Где-то за дверью уже шумит толпа. Я просто должна выйти и выложиться, всё.

Это же… просто… просто бой. Сколько у меня таких было? Ну да, там всё чинно и благородно, а тут… адреналин, мясо, паршивая организация.

Как на зло, захожу в переписку. Вика так и не ответила ничего.

Не хочется быть навязчивой, но сейчас, утопая в трясине этого состояния, я просто сдаюсь и диктую ей голосовое, напоминая о себе ещё раз. В последний раз.

“Не игнорь меня. Один раз. Давай как в детстве, а? Помнишь? Мы прятались ото всех и откровенничали. Хотя бы раз, Вик.”

Почти решаюсь выключать гаджет, но вдруг вздрагиваю, не веря в то, что сестра всё же что-то ответила. Да, новое СМС.

“Вечером. Время и место выберу, сама тебе напишу, как освобожусь. Хватит уже лезть в мою жизнь.”

Улыбнувшись, прикусываю губу. Ну хоть что-то…

— А ты как тут у нас? — Ко мне вваливается бугай, кажется, Саша - в прошлом чемпион мира по смешанным, а ныне один из организаторов.

Именно этот улыбающийся хрыч и намекнул, что лучше сегодня “красиво упасть”.

У Иваныча тоже за спиной ЧМ. У нас в городе он один такой. Легенда. Потому к нему все родители и рвутся, надеясь вырастить из своих детей кого-то толкового ну или хотя бы таких, как я, с разрядом мастера спорта.

— Решилась? Не сдрейфила? Вика у нас… — с восторгом голосит мужик, — ну сама видела. Такая одна на миллион.

Хмыкнув, киваю. И снова я - это просто замена, проходной билет для кого-то. Просто девочка для битья, которую можно слить, особо не спрашивая. И блин, как же мне это осточертело.

Такое чувство, что жизнь наворачивает круги по восьмёрке обреченной бесконечности, не собираясь давать мне хоть какие-то шансы.

— А если я её уложу сегодня? — Поднимаю взгляд к орку, слегка улыбнувшись.

Тот прищуривается. Пожимает массивным плечом.

— Ну попробуй.

Выдохнув, киваю и встаю. Застёгиваю перчатки, кусая губы до боли. В голове слишком много шума, надо быть собраннее. И такое чувство, что сегодня всё-таки не мой день.

Но всё это бред. Бред, не больше.

Я выхожу в огромный зал, услышав, как называют моё имя. Знаю, что эта Виктори уже ждёт меня за клеткой, развлекая собравшихся своим пафосом.

Не люблю я таких. Не место мне здесь. И выронить капу, пропустив от неё лихой, не хотелось бы. Но будет эпично. Так, как от меня ждут.

Ухмыльнувшись, поднимаюсь на ринг, даю себя завести.

Здороваюсь с рефери, особо не замечая, как меня разглядывают на трибунах. Здесь народу больше, чем я думала. Шумно. И душно. Вентиляция не справляется.

Встречаю взгляд девочки. Та хмыкает и, показав перчатки рефери, отходит на пару шагов.

Я делаю это же, чувствуя, как сердце в груди замирает.

Время замедляется. Раз-два-три...

Гонг.

Она начинает двигаться — я отхожу, не даю к себе подойти, ускользаю от выпадов. Все замерли, даже дядьки, подсчитывающие статы на ноутах, не отводят от нас взгляды.

И почему-то именно сейчас их интерес меня бесит. Я опять чувствую себя игрушкой, куклой, о которой так кстати сказала Корги. Ну а что такого? Я и есть та самая девочка на шарнирах, которую планируют положить.