Фиктивный развод. Острая месть

Глава 1

— Ты же знаешь, Марин, я всегда на твоей стороне, — завела странный разговор Света, моя старшая сестра, когда я заехала к ней в цветочный салон.

По её просьбе.

Обычно Света не очень любила, когда я мешаю ей работать. Салон был маленьким, но уютным, повсюду стоял удушающий запах лилий, смешанный с цветочным ароматом гербер. Даже в горле першило.

Сейчас посетителей не было, хотя был разгар рабочего дня.

— Ты прости, но я не могла не пригласить тебя. Сама поймёшь.

Она говорила слишком быстро, поправляя идеальные цветочные букеты, будто хотела чем-то занять руки.

Я нахмурилась, но спросить не успела.

Света глубоко вздохнула, отступила в сторону.

— У тебя же есть время? — заискивающе спросила она, смотря побитой собакой.

Время? У меня его было в избытке — Максим снова задержится на «срочном совещании», оставив меня одну дома с бутылкой вина и старыми фотоальбомами.

Из двери подсобки на свет выступил незнакомец — высокий, под метр девяносто, в чёрном кожаном пальто, с каплями дождя на плечах.

Пришёл сразу перед моим приходом?

Мне показалось, что свет сразу померк. Лампочки под потолком замигали, как в дурацких, дешёвых нуар-детективах.

Его лицо — грубоватое, с резкими скулами и едва заметным шрамом над бровью — не выражало ни эмоций, ни извинений за своё внезапное появление. Высеченное из гранита — говорят про таких.

Он медлил. Не из смущения за своё вторжение. Понимал — спешить некуда. Добыча не убежит.

Он был тигром, медленно выступающим из тьмы. Всё внутри меня сжалось, заснувшие давно инстинкты кричали: «Беги, дура! Пока ты ему ещё не так нужна».

Но не могла сдвинуться с места. Он пригвоздил меня взглядом, перед которым захотелось покориться. Чтобы всё закончилось как можно скорее.

Чтобы вены на руках перестали натягиваться канатами. Чтобы пальцы не сжимались в кулаки.

Смешно. Что я. Кто я перед этим хищником?!

— Марина Борисова Воронова? — Голос низкий, с хрипотцой, будто от многолетнего курения. Командный.

И тон был холодным, как у человека, привыкшего повелевать. Как у того, перед которым трепетали особы покруче, чем я.

Он шёл ко мне так, будто мы с ним назначили здесь встречу. Будто у меня не был дел важнее, чем то, что он нашёл меня.

— Да... — Я машинально потянулась к телефону — вдруг это какой-то маньяк. Что заставило Свету заманить меня сюда?

Я перевела взгляд на раскрасневшееся лицо сестры.

— Я оставлю вас, мой кабинет в вашем распоряжении.

Незнакомец кивнул, едва удостоив её ответом. Он смотрел на меня, как будто я была птичкой, попавшей в его сети.

И он теперь решал, буду ли я петь в неволе. Или окажусь бесполезной глупой пичугой, которую не жалко скормить ястребу.

Он достал удостоверение. ФСБ. Алексей Владимирович Ковалёв. Тридцать шесть лет.

— Я не займу у вас больше пяти минут, — произнёс он, первым проходя по коридору в кабинет Светы.

В его голосе не было злости. Лишь осознание силы, превосходства власти. Желания поиграть, прежде чем ударить мощной лапой.

Прекратить мои мучения.

Не для него, для нас, потому что я кожей чувствовала: мы в связке, в договоре, всё только начинается.

Толкнул дверь, пропустив меня внутрь. Сердце колотилось как бешеное, я продолжала сжимать телефон в руках, раздумывая, дадут ли мне позвонить мужу. Во что я могла влипнуть? Я даже не работаю!

— Присаживайтесь, — говорил так, будто это был его кабинет. Сам опустился в кресло за столом сестры. Нагло, без спроса.

Его серые глаза, холодные и оценивающие, уже изучали интерьер за моей спиной, будто составляли опись.

А потом взгляд вернулся ко мне: холодный, оценивающий, тёмный. Взгляд прожигал, царапал, сдирал кожу, обнажая все мои страхи.

Он специально медлил. Тигр в обличье человека. Одиночка, точно знающий, как ведут себя сбившиеся в стайку олени. И как хрупка их иллюзия защищённости.

Он выбрал меня. Для чего?

Я не хотела знать. Сказать бы: «Я не та, кто вам нужен», но мы оба знали: именно та.

— Ваш муж — не просто успешный бизнесмен, — Алексей достал сигарету, но не закурил, лишь крутил её между пальцами. А потом сломал и выбросил в корзину для мусора.

Точным броском. Ленивым движением с осознанием своей безупречности.

Демонстрация возможностей? За кого он меня принимает? Я не девочка-подросток, которую можно впечатлить подобными жестами!

— Он отмывает деньги через офшоры. Мы подозреваем, что часть из них идёт на финансирование террористической организации. «Чёрные лебеди», слыхали?

Вот, значит, за кого. За жену террориста.

Я помотала головой. Всё это из какого-то сериала с канала НТВ. Дешёвого прогорклого, как третьесортный виски,

— Тем лучше, — удовлетворённо хмыкнул он.

Я хотела что-то возразить, но не смогла выдавить ни слова. Это какая-то ошибка!

— Максим не мог… Он честный человек. Мы уже женаты…

— … шесть лет, Марина Александровна. Мы знаем, — кивнул он. — Как и то, что скоро он собирается вывести крупную сумму из бизнеса. И действует не один. Но поймать его за руку будет непросто. Вернее, тех, кто за ним стоит, с кем он сотрудничает. Нам нужна ваша помощь.

Я сжала руки в кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони. Мир сузился до точки.

До ржавого гвоздя, которым заколачивали крышку моего семейного счастья!

— Зачем вы мне это говорите? Я не предам мужа. Это ошибка, вы сами увидите, — лепетала я.

Нет. Всё ложь! Не покажу слабости, не дам себя одурачить глупыми россказнями!

Не на ту напали!

— Потому что он скоро кинет и вас. Предложит фиктивный развод, оставив вас без гроша.

Алексей наклонился вперёд, и в свете лампы я разглядела в его взгляде что-то... почти человеческое. Не жалость, но глухое сочувствие.

Алексей разглядывал меня, как бы прикидывая, почему Максим продержался со мной шесть лет.

— Через три дня он попросит развода. Фиктивного. Чтобы вывести последние активы. И у него новая пассия, Марина Александровна. Так что не думайте, что он о вас позаботится.

Глава 2

Три дня спустя.

Я стояла у панорамного окна, за которым медленно гасли огни вечерней Москвы.

В руках — любимая фарфоровая чашка с потрескавшейся позолотой, подарок свекрови на нашу свадьбу. Чай внутри уже остыл, оставив на поверхности маслянистую плёнку. Я машинально провела пальцем по краю, ощущая шероховатость мелкой трещины — ровно такой же, какая появилась в нашем браке.

Когда-то по вечерам в пятницу вечером мы с Максом пили шампанское.

Не каждую пятницу, но раз в месяц точно.

Как в первую брачную ночь, когда всё было впереди. Когда мы мечтали о будущем и занимались любовью так, будто завтра вовсе не настанет.

Тогда Максим, смеясь, разлил шампанское, и золотая капля навсегда осталась на моём подвенечном платье.

— Теперь оно действительно цвета брызг шампанского, — смеялся Макс, и я улыбалась ему в ответ, думая, как же мне повезло с ним.

За моей спиной мерно, с каменной регулярностью, стучала клавиатура.

Максим дописывал очередной отчёт.

И не подозревал о ФСБ, которое начало за ним охоту.

Я много раз за эти несколько дней порывалась ему рассказать, но потом вспоминала лицо Алексея и его тяжёлый взгляд: «Помните, Марина Александровна, тот, кто помогает преступнику — соучастник. Если ваш муж успеет вывести все деньги за границу, то сядете вы».

Я скользнула взглядом по его профилю — тому самому, от которого у меня когда-то перехватывало дыхание.

Он сидел за свои чернённым дубовым столом, могучее тело мужа слегка ссутулилось за ноутбуком.

Даже в таком положении его широкие плечи, затянутые в дорогую рубашку с расстёгнутым воротником, выглядели внушительно.

На смуглой шее поблёскивала цепочка — подарок от меня на третью годовщину свадьбы, когда он ещё носил подаренные мной вещи.

Его длинные пальцы выстукивали цифры с холодной точностью автомата. Шесть лет назад эти же руки дрожали, когда он надевал мне обручальное кольцо. Теперь они не дрожали никогда.

Шесть лет назад в этой комнате звучал совсем другой звук — смех.

Максим, тогда ещё без галстука, с растрёпанными от моих пальцев волосами, кружил меня в танце под джазовую мелодию, хотя музыка играла только в наших головах.

Мы были счастливы. Точно были!

— Макс...

Надо рассказать.

«— А что, если он невиновен?

— Тогда мы ограничимся проверкой. И вы оба будете жить долго и счастливо».

Я повернулась, намеренно сделав шаг поскрипывающей половице — раньше муж всегда замечал такие мелочи.

Был чутким по отношению ко мне. Звериным чутьём угадывал, когда я подкрадывалась, чтобы закрыть ему глаза ладонями.

Вот и сейчас он поднял голову, и я, как всегда, отметила про себя взгляд этих хищных серо-зелёных глаз. Его глаза были глазами охотника, который когда-то смотрел на меня с обожанием, который когда-то присвоил меня себе, а теперь — теперь он глядел так, будто оценивал очередной актив.

Его волевое лицо с резко очерченной линией челюсти было слегка тронуто усталостью — едва заметные морщинки у глаз, которые раньше появлялись только тогда, когда он смеялся.

В последнее время они стали постоянными. И не разглаживались, когда он смотрел на меня.

— Мы же хотели сегодня в кино сходить?

Голос мой звучал неестественно высоко, как у девочки-подростка. Я тут же сжала губы — ненавидела эту слабость в себе. Ненавидела себя за то, что стою с замирающим сердцем и боюсь отказа.

Он провёл крупной ладонью по жёсткой щетине — сегодня он явно не успел побриться.

Этот небрежный образ делал его ещё более брутальным.

Я вспомнила, как в первые годы брака специально просила его не бриться пару дней — мне нравилось, как щетина колется о мою кожу, когда он целует мою шею...

Тогда он принадлежал мне, я это чувствовала. Как видела ясно сейчас, насколько всё изменилось.

На экране его ноутбука отражались зелёные графики. Он щёлкнул мышкой, даже не оторвав взгляда от свежих квартальных отчётов.

— Не сейчас.

Два слова. Ни интонации, ни даже намёка на вину.

Его низкий, хрипловатый прозвучал, как приговор.

Я стиснула чашку так, что пальцы побелели. В голове всплыло воспоминание: год назад, в этом же кабинете, он, смеясь, обнимал меня за талию и шептал, что срочный контракт подождёт, ведь премьера «Того самого фильма» бывает только раз.

Теперь чашка была тёплой. Его рука на моей талии, когда он обнимал меня, пока ещё обнимал, — холодной.

Я заметила, как напряглись его бицепсы под тонкой тканью рубашки, когда он потянулся за документами. Те самые руки, которые когда-то носили меня на руках в спальню, теперь лишь механически перебирали бумаги.

— Дела горят,— добавил он механически, будто зачитывал пункт из корпоративного устава.

Я медленно поставила чашку на подоконник. На позолоте остался отпечаток моего пальца.

Раньше он хотя бы притворялся, что сожалеет. Говорил «Конечно, солнце» или «Прости, сегодня никак».

Иногда даже целовал в висок, и этого хватало, чтобы я снова верила в нашу сказку.

Теперь даже притворяться перестал.

А что, если эти дела — те самые, о которых говорил Алексей?

За окном погас последний огонёк в соседнем небоскрёбе. Я вдруг осознала, что стою в темноте — Максим не включил свет, когда зашёл с работы. Как будто даже не заметил, что я здесь.

В горле встал ком. Я сглотнула его вместе с остывшим чаем.

Он встал, и его высокая — под метр девяносто — фигура на мгновение заслонила свет от лампы. Тень легла на меня, как предвестник чего-то неотвратимого.

Я машинально провела языком по пересохшим губам, вспоминая, как эти же губы когда-то шептали мне на ухо нежности, а теперь лишь отдавали сухие деловые указания.

Внезапно он повернулся, и солнечный луч поймал серебряную прядь у его виска — новую, которой не было ещё полгода назад. Моё сердце ёкнуло: когда он успел поседеть? Или я просто перестала замечать такие мелочи?

Глава 3

Я проснулась от резкого запаха кофе, доносящегося с кухни.

Взглянула на часы — почти восемь. Макс в это время обычно в офисе.

И что-то ещё было не так. Я поняла: кофе. Это не наша с ним «арабика», элитный сорт, какое-то дешёвое, растворимое.

С каких это пор муж перешёл на «это»?

Едва успела накинуть халат, как вошёл Макс с двумя чашками в руках — его «примирительный» жест, который он использовал после редких ссор. Но вчера мы не ссорились.

В душе всколыхнулась надежда — конечно. Он понял, что обидел меня своим невниманием! Сейчас скажет, что всё хорошо, заработался. Устал.

И я пойму. Я забуду. Я расскажу!

А потом мой взгляд упал на чашки в его руках.

Это была не наша пара «его-её», а два случайных стакана.

Значит, что-то пошло не так.

— Проснулась, солнце? Я опаздываю, но не хотел будить. Нам нужно обсудить важное.

Его голос звучал мягко, ровно, но пальцы нервно постукивали по фарфору.

Он поставил чашки на поднос.

Я заметила, что муж уже одет в тот синий костюм, который обычно надевал на важные переговоры. И — странная деталь — пахнул не своим обычным одеколоном, а каким-то новым, с горьковатыми нотами.

Макс достал папку с документами. Он никогда не утруждал меня «этими скучными бумагами». А сейчас достал и замер.

Боялся сделать неверный шаг? Сказать неверное слово, и рыбка сорвётся с крючка?

Он ещё ничего не сделал, а внутри меня зажёгся жёлтый огонёк. Предупреждение.

Тишина стала вязкой, будто мне смолой залили уши.

И от этого горького чувства, что вот сейчас мои иллюзии окончательно рассыпятся в маслянистый пепел, оставляющий на кончиках пальцев только ощущение липкой гадости, было тошно.

Физически.

Когда Макс накрыл мои пальцы своей ладонью, я взаправду почувствовала что-то липкое на его запястье — след от наклейки с ценой. Новый костюм. Куплен вчера. Для чего?

И воротник рубашки был слегка перетянут — будто Макс торопился, застёгивая его.

А потом он заговорил.

Без агрессии, но в ледяной уверенности, что скоро получит своё. Никак иначе.

— Налоговая завела дело.

Говорил слишком гладко, будто зачитывал заученный текст. И смотрел поверх моей головы.

Скудные слова, видимо, Макс решил со мной долго не возиться. Всё равно проглочу всё, что он мне подаст на серебряном подносе. С ядом вместо приправы.

— Если мы срочно не разведёмся, они арестуют все счета. Включая твои.

Вероятно, я должна была испугаться и начать лепетать, раскрыв глаза.

Я потянулась к кофе, чтобы скрыть дрожь в руках.

Его слова ранили, но не смыслом. Сутью.

Кошмар становился реальностью? Я вспомнила взгляд Алексея, когда он говорил мне о моём разводе с Максом. Предрекал его.

— Это всего лишь фикция, солнце, — проговорил муж, и его телефон завибрировал.

Макс взглянул на экран и сбросил звонок.

— Это на год, максимум два, — он провёл рукой по подбородку, и я увидела царапину на его запястье — тонкую, свежую. Как от длинного ногтя.

Была она вчера-позавчера? Я не могла сказать. Мы не занимались любовью уже дней пять.

Муж говорил, что приболел. Неважно себя чувствует.

Устал. Дела. Нервы.

— Подпиши здесь, — он протянул документы, и я заметила, что его ногти идеально подпилены. Максим никогда ранее не делал маникюр.

Но никогда ранее его дела не шли так плохо. По крайней мере, мне он о том не говорил.

— А если я откажусь? — спросила я, наблюдая, как его зрачки сузились.

— Тогда мы потеряем всё, — он сделал ударение на последнем слове, и вдруг его взгляд скользнул по мне с холодной оценкой — так смотрят на устаревший актив.

Я машинально потрогала свои волосы — давно не делала мелирование. Я не была растрёпанным пугалом, но всё же подрастеряла былой лоск. За домашними хлопотами.

В зеркале напротив поймала наше отражение: его — подтянутый, в новом костюме, с дорогой часами на запястье; меня — в халате, с кругами под глазами.

Последние полгода я спала плохо. В своей новой спальне, в своей одинокой кровати.

— Квартиру, дачу, машины. Даже счёт на твоё имя тоже заблокируют, — продолжил увещевать муж, рисуя картины нашего банкротства.

Я закрыла глаза. В голове пронеслось: «А что насчёт нас? Нас они тоже заблокируют?» Но я не сказала этого вслух.

— Как долго? – прошептала я вместо этого.

— Год. Максимум – два. – Он снова приблизился, и его тёплые ладони обхватили мои плечи. – Я же не оставлю тебя, глупышка. Это просто бумажка. Она ничего не будет значить.

— Тогда всё останется мне?

Я соображала неплохо. Если Макс не хочет быть оболваненным, должен переписать имущество на меня. Я стану свободной богатой женщиной.

Никакого риска!

— Нет, глупышка, — в его голосе проскользнуло напряжение. — Эта схема уже не сработает. Я перепишу всё наше на подставное лицо. Оно с нами даже не связано.

«Оно? Или она?» — промелькнула противная мыслишка, и мне стало гадко.

Почему я его подозреваю? За шесть лет он не дал мне повода усомниться в себе.

Я подняла глаза.

Его лицо было так близко – все те же губы, что когда-то шептали мне слова любви на берегу океана. Всё тот же шрам над бровью, оставшийся после его глупой попытки научиться сёрфингу, чтобы удивить меня...

— Я... – голос мой дрогнул.

— Шшш, – он прижал мой лоб к своей груди. Я услышала стук его сердца – ровный, спокойный. – Ты же мне веришь?

Я кивнула, уткнувшись лицом в его рубашку.

— У меня, кроме тебя, никого нет.

Я вспомнила, как свекровь отнеслась к нашему браку. Сдержанно поздравила, но в целом не лезла в отношения. Отца у Макса давно не было.

А его и моя матери занимались своими жизнями, за что я им обеим тоже была благодарна.

— Подпиши, Марин, — он протянул ручку Montblanc, но держал её необычно — как будто боялся испачкать пальцы.

Перо скользнуло по бумаге, оставляя чёрный след. Как трещину.

Глава 4

За окном и в душе было пасмурно и холодно. Наступил ноябрь.

Я переехала в свою добрачную двушку в Бутово, в которую не приезжала последние три года, пока сдавала её в аренду.

Теперь здесь пахло сыростью, одиночеством и неприкаянностью.

Чтобы занять себя, я взялась разбирать коробки с вещами из кладовки и наткнулась на свадебное фото.

Мы с Максимом смеёмся, его сильные руки обнимают меня так крепко, будто он никогда не отпустит. Теперь эти же руки подписывали документы о нашем «временном» разводе, даже не дрогнув.

«Это всего лишь формальность, Марин. Для налоговой», — его голос звучал в голове, пока я вытирала пыль с рамки.

Мой телефон завибрировал — сообщение от Максима:

«Не могу перевести полную сумму в этом месяце. Проблемы с аудитом. Потерпи».

Так продолжалось уже второй месяц. Конечно, до пустого холодильника я не дожила, как и до потрескавшегося лака на ногтях, Макс переводил кое-какие деньги, но это была в лучшем случае половина моего обычного содержания.

Мои личные сбережения изрядно похудели. Они таяли, как вера в обещания Максима.

Я обновила резюме, но что я могла предложить. Диплом шестилетней давности без достаточного опыта работы?

Алексею я перезвонила через пару дней после того, как узнала о разводе от Макса.

Трубка хмыкнула и сухо поблагодарила.

На этом было всё.

Какое-то время я считала себя предательницей.

— Даже если твой муж не преступник, он всё равно мудак, — поддерживала меня Света.

Родителям мы ничего не говорили. Только одно — решили пожить раздельно.

Мама заохала, отец качал головой, а потом утешал нас обеих, говоря, что иногда это даже правильно. Мудро. Главное — ни слова о разводе.

Я понимала страхи родителей — они боялись, что останутся без денежного довольствия.

К счастью, я убедила Макса переводить им деньги, как обычно.

Родители не жаловались, значит, эту часть договора Макс не нарушил.

А в остальном?

— «Лебедина гавань» — квартира оформлена на фирму. Это Витька там шалит втихаря от жены. Дурак! Семья — главное.

И Макс посмотрел на меня так, будто хотел добавить: «Ты — главное».

И на душе потеплело. Ненадолго.

Но не в моём кошельке.

Впрочем, я вздыхала и мирилась. Я вышла замуж за Макса не ради денег. И не хотела выглядеть меркантильной в его глазах.

Мужчины часто обвиняют женщин в том, что им нужны только деньги. Мне было важно, чтобы Макс так не думал.

Чтобы он понял: я главное для него, а он — для меня. И у нас будут дети. Просто это какая-то затянувшаяся серая полоса.

***

Я не планировала ехать в центр. Но подруга настойчиво звала в новый ресторан у Патриков: «Тебе нужно развеяться!»

И вот я стояла под моросящим дождём, глядя сквозь витражное стекло на столик у окна.

На моего мужа.

В том самом новом костюме, который он якобы купил для переговоров с налоговой. Его мощная рука обнимала хрупкую блондинку в обтягивающем розовом платье — секретаршу его зама Катю. На вид ей было не больше двадцати двух.

Я замерла, отступив в тень.

Они меня не видели. Они выглядели парой. Влюблёнными.

Макс кормил её с вилки, она смеялась и послушно разевала ротик. Муж ненавидел, когда я пыталась так делать — кормить его.

«Это не по-взрослому. За кого ты меня принимаешь?! За сыночка?! Лучше роди мне сына».

Этой фразы хватило один раз, чтобы раз и навсегда отрезать у меня желание дурачиться.

Я не могла. Не получалось.

Тем временем с каким-то мазохистским любопытством я следила за ними из своего укрытия.

Макс поцеловал её запястье. Он любил так делать. Говорил, что это его слабое место.

Катя вскрикнула и фальшиво засмеялась. На пальце её сверкнуло кольцо с бриллиантами.

Так вот куда он потратил наши деньги. Мне вспомнился чек из «Tiffany», выпавший у него из кармана. Когда мы ещё были женаты.

Он подарил ей кольцо. Пока ещё не обручальное, но по их довольным лицам, может, они уже всё порешали. Вычеркнули, выкинули меня из жизни.

Мой телефон дрожал в руке, когда я набирала ему сообщение.

«Как ты? Когда увидимся? Я соскучилась».

Почувствует или нет, что я рядом? Буквально в трёх-пяти шагах.

Мне казалось, у нас с Максом связь. Оказалось — разбитый брак.

Он быстро набрал ответ:

«Не звони и не пиши пару недель. Ещё идёт проверка. Я плотно на крючке».

И поставил телефон на бесшумный.

Вернулся к целованию её хищных наманикюренных пальчиков.

Я поднимаю воротник пальто. На улице чертовски холодно. Ледяной ветер задувал за шиворот.

Осталось последнее — набила сообщение подруге, что передумала. Разболелась голова. Я, мол, чувствую себя старой развалиной.

И это тоже было правдой. Жестокой правдой.

Она придавливала меня как плита, я уже даже не чувствовала ни рук, ни ног. Только разбитое сердце.

В последний момент он поднял глаза, и наши взгляды встретились.

И в его не было ни тени вины. Или шока. Будто он предполагал, что когда-то я всё увижу сама.

В его лице — мгновенная оценка серьёзности угрозы, как в те времена, когда он «договаривался» с конкурентами.

Он медленно поднёс палец к губам, призывая меня молчать. Терпеть или исчезнуть. Наш старый знак «тише». Верь мне.

Только теперь это не игра, а приказ.

Я развернулась и побрела вверх по улице. Мимо блестящих витрин, отбрасывающих фальшивый свет на булыжную мостовую.

Холодный ветер бил мне в лицо, но я почти не чувствовала холода. Ничего не чувствовала.

Превратилась в манекен, с которого содрали одежду. Продали, и вот теперь я просто безликая кукла на шарнирах. И ноги сами несли меня прочь от этого ресторана, от этого праздничного света. От них.

В ушах гудело, будто я провалилась под лёд.

— Марина Александровна.

Голос прозвучал над моим ухом. Я вздрогнула, хотела обернуться, но стальные руки легли на мои плечи. И голос — низкий, твёрдый, знакомый.

Глава 5

Когда я садилась в машину, Алексей галантно открыл передо мной дверь, я вдруг заколебалась.

Что я делаю? Вдруг больше меня никто не увидит?

Его рука легла поверх моей, вцепившейся к дверцу.

И я поняла: пока я в игре.

Никому не интересно моё исчезновение.

Или он хочет, чтобы я так думала.

И никто меня уже не отпустит.

Плевать! Надо рискнуть!

С противной мыслью, засевшей в мозгу, вдруг осознала: Алексей — та соломинка, за которую хватается утопающий.

У меня больше не осталось моральных причин, чтобы продолжать жить, как раньше, а новых я себе ещё не придумала. Может, он, это странный мужчина, от которого веяло не только властью, не одной лишь опасностью, но и открытой дверью, приглашением к новому акту моей несчастливой пьесы, даст мне надежду.

Крупицу. Глоток. Зёрнышко, из которого я взращу сад.

— Куда вы меня везёте? — спросила я у сидящего рядом Алексея.

Машина плавно тронулась.

Путь отступления отрезан.

Водительская зона была отделена непроницаемым стеклом, но в боковое окно я видела, что мы свернули на Садовое.

— Туда, где ваш бывший муж вас не найдёт. Вам надо дать против него показания.

— О чём? Я простая домохозяйка.

«Зачем меня отдалять от Макса? Чтобы не запудрил мозги? Или чтобы сломать волю к сопротивлению?»

— Расскажите, как было. Как он предложил вам развод. Фиктивный. Как облапошил с имуществом, вы же не станете этого отрицать?

Хлёстко. Мы сидели почти рядом, но были бесконечно далеки, как две планеты, орбиты которых не пересекаются.

Я всё ещё дрожала, хотя внутри салона было тепло. Не от холода.

От сеанса обнажения. Вот Алексей говорит со мной, а, кажется, будто сдирает кожу. И не даёт передышки, будто когда я задохнусь в этой боли, перестану сомневаться. И сопротивляться.

Ему нравится, что я не покорилась. Я чувствую, нравится.

И тем больше мне хочется приводить контраргументы, чтобы стереть это чувство превосходства в его глазах. Повороте головы. Движении плеча.

От Алексея веяло той силой, что способна отдавать немые приказы.

Сиди и не дёргайся.

Я услышала это не ушами, но телом.

И не захотелось проверять, что будет, если ослушаюсь.

— Это не тянет на преступление. Я сама всё подписала. Сделаете из меня соучастницу?

Вжала голову в плечи, приготовилась к удару. Не физическому, но от его ожидания заломило в висках и затылке.

— Напротив, Марина Александровна.

— Зовите меня Мариной. Когда вы произносите моё отчество, я чувствую себя бесконечно старой.

Я повернула голову и улыбнулась ему. Не ради флирта, а чтобы не заплакать перед влиятельным незнакомцем. Перед винтиком государственной машины, для которого моя трагедия — просто бытовой эпизод. Неинтересная подробность.

Ещё одна одураченная жена, защищающая мужа, которому до неё больше нет дела.

Какое-то время мы просто всматривались друг в друга, а потом он произнёс:

— А вы меня — Алексеем.

Он сказал это так просто, будто предложил вызвать такси. Или спрашивал, где именно меня высадить.

В голосе Алексея слышалась всё та же хрипотца, что и тогда, в цветочной лавке Светы. Но теперь она казалась тёплой. Почти домашней. Почти человеческой.

Но я не обманывалась.

Наверное, их учат в конторе, как вызвать доверие у свидетеля. Как убедить его сотрудничать, и всё это просто манипуляция, но я поддалась на неё. С радостью мотылька, влекомого светом настольной лампы.

Наверное, просто истосковалась по теплу. Даже такому. Суррогатному, механическому.

Способному опалить последние крылья несчастного мотылька.

И никто не выдаст ему новых.

Мотыльков много.

Их жизнь быстротечна, и это правильно. Естественный ход вещей.

Даже стрекозами рождаются не все. Не говоря уже о птицах.

Какое-то время мы ехали молча.

Я украдкой наблюдала за ним. В свете фонарей его профиль выглядел грубовато-красивым: сильная линия подбородка, тень от длинных ресниц, шрам на правом виске, еле заметный, но теперь знакомый.

У Макса тоже был шрам. Я любила его гладить указательным пальчиком, целовать.

Невольно сравнивала Алексея и Максима. В первого нельзя влюбиться с первого взгляда, но было в нём что-то основательное. На века.

Как у скалы, противостоящей бурям и ветрам.

— Полагаю, вы думаете, что я хочу вас использовать, а потом оставить одну наедине с проблемами?

Неожиданный вопрос. В конторе учат и мысли читать, или так думают все в моём отчаянном положении? Потому что была в этих словах горькая правда.

Я вздрогнула и поправила край пальто, открывшего колени.

— А разве нет?

Машина свернула в переулок и затормозила. Двигатель замолк, но водитель не спешил выходить. Оставалось надеяться, что он не слышит нашего разговора. Я не хотела бы говорить при всех. Напоказ.

— Посмотрите на меня, Марина.

Его голос прозвучал властно. Такому тону подчиняются безоговорочно.

Я повернула голову, стараясь, чтобы слёзы остались вовне. Невыплаканными.

Я оставлю эту часть боли только для себя.

В темноте его глаза казались почти чёрными. Дьявольскими угольками. Я всё ещё дрожала, потому что не могла согреться.

— Я мог бы заставить вас сотрудничать. Шантажом. Угрозами.

Я вспомнила нашу первую встречу. Было, чего уж там. Грозился проблемами для бизнеса Светы.

Он наклонился ко мне, и я почувствовала запах дорогой туалетной воды с нотками кожи и кофе.

— Я предлагаю вам выбор. Потому что…

Его пальцы неожиданно коснулись моей руки. Накрыли мою ладонь так, что я бы не смогла вырваться при всём желании.

Алексей просто показывал, что он главный. Что я больше не принадлежу Максу, потому что они оба так решили.

Он. Алексей, тоже решил. Моё мнение и слёзы никого не волновали.

Я должна сыграть свою роль. Точка.

— … мне жаль вас. Скажем так.

Глава 6

У моего бывшего мужа — звериное чутьё.

Вот и сейчас он почувствовал угрозу. Пока ещё неясную, но уже способную пошатнуть его идеально выверенные планы. Когда он начал готовить предательство?

Это сейчас было почти всё, что занимало мои мысли.

Когда решил, что меня можно безболезненно выкинуть из своего плана на жизнь?

Стереть ластиком.

Удалить из семейного чата.

— Не берите трубку, просто сбросьте, — в голосе Алексея появилась сталь, и я застыла с телефоном в руке. Потом нажала кнопку «отбой». — Дайте его сюда. Не бойтесь так, верну скоро.

Не подчиниться — немыслимо.

И снова наши пальцы соприкоснулись. Я почувствовала слабый разряд тока между нами.

Статическое электричество, пробежавшее вверх по моей руке, оно впилось в мою кожу, в мои нервы.

Наложило печать на губы, и я молчала, когда машина снова поехала в сумрак столичных улиц.

Ни о чём не спрашивала.

Не хотела знать ответы на вопросы.

Кроме одного.

— Куда вы меня везёте?

— Домой вы пока не вернётесь, но я найду вам лучшее место, чем та дыра, в которую вас выбросил муж.

Слова резанули по ушам, по горлу, и я почувствовала привкус собственной крови.

Прикусила нижнюю губу.

Алексей заметил и это.

Удивительно, как мужчина может замечать такие мелочи, если даже не влюблён в женщину. Сидящую рядом. На расстоянии полусогнутой руки.

На расстоянии глубокого вдоха.

Он протянул бумажный платок.

— Он выводит деньги на счёт в Цюрихе. Вы не знали?

Вот теперь всё началось по-настоящему. Допрос

А я уже вообразила себе невесть что: напряжение между нами, где мало места сочувствию, но много — борьбе. На одной стороне.

А мы оказались на разных.

Мы всегда будем на разных сторонах.

В разных лодках.

И хорошо, если моя не потонет. Если Алексей не потопит.

— Он не собирался возвращаться ко мне, — медленно произнесла я, вслушиваясь в собственный голос.

В правду, в глубину омута, в которой до того боялась заглядывать.

Самое сложное — потерять лицо перед другими.

Перед этим незнакомым сотрудником органов, который видел такие драмы каждый день.

И уже утратил способность сочувствовать.

Разве можно сопереживать дуре, верившей, что муж оформляет с ней развод из-за проверки?! И что не звонит ей долго, а когда она его набирает, слышит отговорки. Бывший муж не даёт денег бывшей жене. Так ведь и не должен!

— Что вы хотите от меня? Какие показания?

— Правдивые, Марина. Которые помогут вывести вашего мужа на чистую воду. Расскажите, как он предлагал вам развод. И по какой причине.

— Разве этого будет достаточно?

Алексей взглянул на меня с уважением. Не как на размазню и клушу, которую обманул благоверный.

Как на человека, который не выплакал пока все мозги.

И мог рассуждать здраво.

И как на ещё одну пешку в своей игре.

— Вы можете быть полезной. Не надо себя недооценивать.

Я замолчала.

Каждому хочется думать, что он рождён не просто так, но с миссией, со светлой душой.

Для меня важно было быть полезной. Для своей семьи. Быть верной и любящей семьёй. И я была. Вот только семьи больше нет.

Потому что я не смогла родить? Или потому что Макс не захотел ребёнка, когда уже могла?

Позже. Ещё не время. Надо пожить для себя.

И я соглашалась.

Моя преданность и верность оказались устаревшими, рутинными, привязчивыми.

От них отмахнулись, как от постаревшей на службе собаки.

Я чувствовала, не могла не чувствовать, как в нашей квартире поселяется холод. Как он проникает в меня, врастает в позвоночник, вливается вместе с кровью в сердце.

И несмотря ни на что, я могу быть полезной.

Могу.

Не Максу. Не Алексею.

Себе.

Вопрос теперь в другом: как извлечь из всего этого выгоду? Пусть и в виде морального удовлетворения.

Месть — это низко. Гадко.

Это не имеет ничего общего с той целью, какой я жила.

Я вспомнила Макса и Катю за стеклом ресторана. Как он целовал её запястье, как смотрел на неё, будто хотел проглотить целиком.

Когда-то он так смотрел на меня.

Говорил о любви.

Всё это ложь. И я верила в неё годами.

Ложилась спать и надеялась, что завтра Макс изменится. Вернётся ко мне тем, кого я знала, и начнётся прежняя, первая наша с ним жизнь.

Сколько времени он меня обманывал?

Знал, что всё кончено, и тратил наше время.

Моё время.

Резал меня по кусочкам своей вечной занятостью, заставлял искать причину в себе.

Не говорил, что я просто устарелая версия жены.

Клочок бумаги из порванного письма.

Залежалый товар, который хотят сбыть с рук по бросовой цене.

Нет, Макс не продал меня. Он обобрал меня до нитки.

Выкинул голой на мороз.

В ноябрьское хмурое утро.

В серый мир, куда никогда не заглядывает солнце, потому что солнце не для таких, как я.

Не для брошенных.

И я позволила ему это.

Но больше — нет.

Пусть говорят что хотят, я не прощу.

Я сейчас как треснувшее зеркало — не способна отражать ничего, кроме искажённого лица.

И стану лживой сукой, лишь бы отомстить!

Чтобы он тоже почувствовал хоть десятую часть моей боли.

Почувствовал и содрогнулся. А я верну ему свою боль десятикратно.

— Я готова. Говорите, что мне надо делать.

Произнесла механически. Как робот.

Раз Макс считал, что мои чувства не имеют значения, я спрячу их. Откажусь.

От него.

От нашего совместного прошлого.

— Скажу. Скоро узнаете.

В словах Алексея я услышала, что он мной доволен.

И ещё — в его тоне промелькнуло что-то собственническое. Хищное.

Я вдруг поняла, что от мелкого хищника пришла в логово крупного.

Буду укрощать.

Чтобы выжить.

Глава 7

Квартира, куда привёз меня Алексей, оказалась в новом доме.

Стерильно-чистой, необжитой.

— Здесь как в операционной, — сказала я в первый момент, как увидела её.

Поёжилась.

Похоже не на квартиру, а на комфортную клетку.

— Мы здесь просто переночуем.

Он подошёл сзади, и я снова почувствовала его парфюм.

Nasomatto Black Afgano.

Я узнала его.

Табачно-дымный, тёмный. С коноплёй, кофе и кедром.

Мужу такой не понравился, я предлагала купить.

Хотя мы оба любили кофе.

Кофе.

Я так хотела кофе, но просить об этом не стала.

— Мы?

— Конечно. Вы думали, я оставлю вас, а вы вернётесь к нему? Предупредить?

И снова металл в голосе.

Обвинение, как удар по щеке наотмашь.

Я вся сжалась: кто помешает им свернуть мне шею, а потом выставить так, что это Макс сделал? Глупости, конечно, но опять-таки, каковы ставки в этой игре?

Что для такой игры одна никчёмная жизнь никчёмной домохозяйки!

— Я не стану его прощать.

Отошла к окну.

Двадцать третий этаж.

Люди как муравьи.

И для него, для Алексея, молча прошедшего на кухню ставить чайник, я тоже муравей.

Винтик в его стройной системе.

— Все так говорят. Женщины импульсивны, думают не головой, а сердцем.

Тон, не терпящий возражения.

Он хотел сказать, как любил повторять Макс, «тем, что между ног».

Будто мужики думают только головой! Как же!

Конечно, Алексей считает, что я всего лишь дура, готовая закрыть глаза на авантюру мужа, лишь бы он взял меня с собой в криминальное далёко.

Я обернулась, встретившись с ним глазами.

Он стоял рядом.

Слишком близко, но не обойти и не отодвинуться.

Скала на пути маленькой лодочки, которую бросает по волнам в житейской буре.

Не лодочки, я была разбитой посудиной.

Годящейся только на то, чтобы выдрать из неё доску и доплыть с её помощью до берега.

— Здесь безопасно.

— А вы? С вами мне безопасно? Или назавтра я просто исчезну?

Никаких личных вещей в комнате. Только стандартная новая мебель и ноутбук на стеклянном столе. Много здесь было таких, как я?

В руке сжала сумочку так, что пальцы заныли.

— Здесь безопасно для вас. Я же сказал, — он отошёл и бросил ключи на тумбу. — Ванная справа, спальня в конце коридора.

— А где будете спать вы?

Он усмехнулся, брови поползли вверх.

Будто хотел сказать: «Ты думаешь, ты интересуешь меня как женщина? Нет, ты кусок мяса. Его надо использовать, пока не протух Окончательно».

Я лишь отражение его силы. Его власти над такими, как мой Макс.

Иголка, способная уколоть.

Или войти под кожу, чтобы испытуемый признался.

— На диване в кухне. Если волнуетесь — дверь в спальню закрывается на ключ.

Он повернулся, чтобы уйти на ту самую кухню, где только что отключился чайник, но я одним движением вцепилась в его рукав.

И пожалела.

Алексей резко развернулся и толкнул меня на диван.

Мягко, наверное, но я больно ударилась лодыжкой о ножку.

Не показала виду.

— Не смейте так делать! Не заставайте меня врасплох, пожалеете!

Вот и всё. Сказал, скользнул взглядом и снова продолжил путь.

Не подал руки. Не извинился.

— Обещайте, что завтра я вернусь домой! — вырвалось у меня отчаянным криком.

Алексей снова медленно обернулся. Его глаза скользнули по моему лицу, остановившись на губах.

— Ненавижу, когда сильные бьют слабых. Ты ещё пригодишься, Марина. Поможешь нам — я тебе. Но соблюдай правила. Не старайся меня переиграть. И не дави на жалость.

Я сжалась. Как от плети.

Лодыжка всё ещё ныла, но острота боли стихала.

Я продолжала сидеть, как манекен. Лишь старалась держать спину прямо, сжимать в руках тонкий ремешок сумочки.

Наконец, он пошёл на меня. Молча. Не спеша, ничего не говоря.

И я не знала, что хуже — его внимание или полный игнор моих вопросов.

Подошёл, какое-то время смотрел на меня и подал руку. Так же молча.

И я сразу вложила в неё свою, потому что такой человек дважды не предлагает.

Потому что я не хотела исчезнуть в этом городе, сгинуть в клетке. Я хотела на волю.

Я хотела отомстить.

Стереть с лица мужа довольную улыбку. Увидеть, как меркнет свет торжества в его глазах. Как он замечает разочарование во взгляде этой почти незнакомой мне, но такой заносчивой Кати.

Она возомнила, что может прийти и занять моё место рядом с Максом.

Жить в новой квартире, которую для неё купит Макс. Своровавший мои деньги.

И для торжества над предателем мне нужно заключить сделку с Дьяволом. Я подала руку — сделка совершена.

— Я не слабая, — прошептала я, понимая, что всё ещё держусь за его руку, как за спасательный круг.

И он это видит и позволяет мне. Подсмеивается.

— Знаю, — он ухмыльнулся. — Поэтому и привёз сюда.

Мы как-то незаметно перешли на «ты». Кажется, он был этому рад, так проще. Привычнее.

И я была рада.

Если Алексей будет видеть во мне человека, а не персону, то не смахнёт со стола. Как крошку. Как смахнул Макс.

Ночью я лежала в чужой кровати, прислушиваясь к каждому шороху за дверью. Алексей не подходил.

А если бы подошёл?

Что бы я сделала?

Кричать бесполезно.

Глупо.

Он может слегка придушить меня, а потом заставить сделать всё, что захочет.

Я представила, как дверь бесшумно открывается. Его силуэт в проёме. Шаги, намеренно громкие, чтобы я проснулась. Или, наоборот — тихие, крадущиеся.

«Испугалась бы? Замёрзла бы от страха или загорелась?»

Пальцы вцепились в простыню.

«А если бы он сел на край кровати? Провёл рукой по моей шее, будто проверяя — дрожу я или нет? Если бы наклонился и прошептал: 'Ты же сама этого хочешь?»

Блин, что за мысли?! Я покраснела и, натянув покрывало, отвернулась к стене.

Дверь так и не открылась.

Глава 8

Мне снился сон.

Белый зал. Высокие окна, залитые солнцем. Я стояла в центре в платье, которое когда-то примеряла в бутике, но так и не купила — воздушное, с кружевами на плечах.

И я точно знала: сегодня день моей свадьбы. Как шесть лет назад. Под аркой из розовых цветов.

Макс стоял рядом, держал мою руку. Его пальцы всё ещё были тёплыми, знакомыми.

— Клянётесь ли вы… — голос батюшки звучал как сквозь воду.

Я кивнула, но во рту пересохло.

Я помнила этот день. Выездную церемонию. Сначала нас зарегистрировала работница ЗАГСа, потом мы повенчались в этой церкви.

— Да.

Макс улыбался мне. Только мне. Такая знакомая улыбка — чуть кривая, с хитринкой.

Я всегда чувствовала себя за Максом, как за каменной стеной. С ним у меня был дом. Настоящая крепость, в которой мы прятались от житейских бурь, прижимаясь друг к другу.

Любили друг друга так, будто каждый раз первый. Или последний.

— Ты моя, — шептал он.

И вдруг — холодное лезвие страха под рёбрами.

Что-то было не так.

Я попыталась отвести взгляд, но не смогла. Его глаза — они вдруг из знакомых, серо-зелёных сделались чёрными. Совсем. Без белков. Как у акулы.

— Макс?..

Он наклоняется ближе, и внутри меня всё сжимается от ощущения собственной беспомощности.

— Ты думала, я не знаю, что ты предала меня? Думала, тебе это сойдёт с рук? Я твой муж. Ты моя собственность.

За спиной — гул. Я обернулась.

Гости.

Десятки лиц. Все в чёрном. Все молчали и укоризненно качали головами.

И среди них вдруг выступил он. В тёмно-синем костюме с белой розой в петлице.

Алексей.

Стоял у последнего ряда, скрестив руки. Взгляд как удар.

— Марин.

Он протянул руку.

— Пойдём. Тебе надо дать показания. И прекратить весь этот дешёвый фарс. Ты никогда не была за ним замужем. По-настоящему.

Его голос резал тишину как нож.

Гости расступились.

— Вы оба виновны. Но ты можешь оправдаться, — продолжал Алексей, схватив меня за руку и потянув к себе. — Я дам тебе такой шанс.

Макс резко разжал мою руку.

— Ну и катись! Бесплодная сука!

— Когда ты успела найти себе хахаля?

Голос мужа сделался чужим. Злым.

Я отступила, сжалась под его взглядом, упёрлась спиной в грудь Алексея, который ухватил меня руками в объятия и прошептал на ухо:

— Ты правильно выбрала. Я тебя защищу. Не сомневайся. Но если вернёшься к нему — пеняй на себя!

Макс подбежал и схватил меня за руку:

— Ты ещё жена мне. Я не отказывался. Подумаешь, левак! Только брак крепче будет. Моя ты, Маринка! Глупая, доверчивая. Моя.

Я попыталась вырвать руку и не смогла.

Мне было больно.

Не в руке, в груди, словно Макс держал моё сердце и медленно сжимал его. Пока не остановится. Не истечёт кровью.

— Отпусти её, — голос Алексея был подобен грому.

Макс засмеялся.

— Или что?

В следующее мгновение Алексей отпустил меня, встал между мной и мужем, ударил того в челюсть.

Громко.

Хруст.

Макс упал, промычав проклятия.

Я закричала. Не от страха. От ужаса. От того, что теперь уже ничего не исправишь. Никогда.

Не исправишь, потому что нечего исправлять.

Но звуков вокруг не было.

Только тишина.

И Алексей, который повернулся ко мне, тронул за плечо.

— Проснись!

***

Я дёрнулась, ударившись лбом о стену.

Сердце колотилось так, будто пыталось вырваться из груди, поломав рёбра. Оставить меня пустой. Настоящей деревянной и сломанной игрушкой.

Устарелой версии Марины, которая шесть лет назад вышла замуж.

Теперь каждое пробуждение ещё долго будет отдавать болью. Пахнуть смертью. Не физической, не окончательной.

Я чувствовала себя гусеницей, которую переехала машина, оставив на асфальте наполовину живой. Мерзко! А жить хочется!

А любить хочется! Но не предателя.

Поэтому я не должна думать о своих ощущениях, тонуть в собственном несчастье и ненужности.

Сосредоточусь на том, что происходит вовне.

Комната. Чужая.

Темно.

За дверью — шаги. Мужские, тяжёлые. Медленные.

Будто Алексей хотел дать мне время осознать: я всегда слышу.

— Марина? — голос Алексея окончательно вырвал меня из дрёмы.

Гладкий, как лезвие. Спокойный.

Я замерла. Затаилась, как заяц, который уже знает, что волк его обнаружил, но ещё надеется: обойдётся. Беда откатится, как всегда, было.

До.

Но уже не до. Однажды наступает после. Тяжёлое, как похмелье.

— Ты кричала.

Не вопрос. Констатация.

В его тоне — ни капли беспокойства, лишь бесстрастность наблюдателя.

Мне вдруг сделалось стыдно и холодно, словно меня выставили голой на мороз, а он стоял и смотрел на меня, не предлагая помощи.

Смотрел, сколько я выдержу. Когда сломаюсь, ведь такие, как я всегда ломаются.

— Всё в порядке, — прошептала я. Чужим голосом. Чужая ложь.

Удобная. Теперь можно отвернуться с чистым сердцем и сделать вид, что ты предлагал помощь. Её не взяли. Их право.

И уйти. Не оглядываясь.

Я всегда ненавидела ложь, а теперь Макс замарал меня ей. Втоптал в грязь и обмотал, всё ещё перемазанную, с ног до головы своей паутиной.

Пауза за дверью затягивалась.

Она была дышащей, живой. Умеющей ждать, чтобы в нужный момент выйти из тьмы на свет. Явить себя миру во всей беспощадности своего внутреннего зла.

Которое больше не зло. Зло — вокруг меня.

Я жила с ним, ела с ним, пила кофе из «влюблённых» чашечек. И закрывала дверь, когда оно уходило.

Не хотела знать, куда.

Алексей не уходил.

Он выжидал.

Я чувствовала его дыхание сквозь дерево. Чувствовала, как его пальцы скользят по косяку, будто он уже держал меня за горло.

— Дверь не заперта.

Алексей это знал не хуже меня.

Знал всё...

Я вжалась в подушку, но даже это движение казалось преступным — услышит. Обвинит, что хотела что-то утаить.

Глава 9

Я проснулась поздно утром от запаха кофе.

Утром, предвещавшим день, полный боли.

Свежей раны, посыпанной растолчёнными в порошок кофейными зёрнами.

На кухне Алексей, уже бодрый и выбритый, разливал по чашкам ароматный напиток.

Я сразу угадала хороший сорт арабики.

Хотела бы спросить, откуда он здесь, в этой необжитой квартире, но постеснялась.

После вчерашней ночи, когда я кричала во сне, мне было стыдно вдвойне. В воздухе висело напряжение, будто дым от сигарет.

Мне снова захотелось курить, хотя я бросила вредную привычку шесть лет назад.

Когда вышла за Макса замуж.

Хотела быть для него идеальной.

А ещё не смела поднять на Алексея глаза — чувствовала на коже его взгляд. Внимательный, изучающий. Цепкий.

Будто нахожусь под дулом пистолета.

Под прицелом.

— Твой муж звонил три раза, — протянул мой телефон Алексей.

Он выглядел почти человеком без своего строгого костюма.

Но я кожей, интуицией и всем своим женским чутьём ощущала исходящую от него власть, которая даёт ему право убить меня немедленно.

Не физически, но раздавить под тяжестью обвинения. Или сделать жертвой, чтобы после во всём обвинить мужа.

Или что-то ещё, что совсем не взялась в его синими джинсами свободного кроя и небесного цвета рубашкой навыпуск. Сейчас он был почти человеком.

В распахнутом чёрном пальто, которое было как приглашение — видишь, ты можешь мне доверять. Я открыл карты.

Но я ему не верила. Как и он не верил мне.

— Я не отвечал, но и не сбрасывал. Скажешь, что просто поставила телефон на бесшумный режим.

— Он спросит, где я была.

— Скажешь: отрывалась с подругой.

Тут он пристально посмотрел на меня, долгим, изучающим взглядом, и я почувствовала, что краснею. Как какая-то девчонка.

— Лучше так: была у подруги. Плакалась ей в жилетку. Будь тихой, на все упрёки отвечай, что ты не ожидала увидеть мужа с другой.

Не ожидала — мягко сказано. Я была растоптана этим зрелищем чужого счастья. Влюблённости, явно дошедшей до постели.

— Говори, что не веришь ему. Ну, всё, что обычно говорят в таких случаях. Женщины горазды притворяться.

Алексей поморщился, тьма заполнила его глаза, и мне захотелось спросить, был ли он в такой ситуации. Изменяли ли ему за его спиной.

Когда это случилось, и что стало с теми, кто так с ним поступил.

Я не верила, что они вышли сухими из воды. Не верила, что ещё живут и дышат. Планируют покупки к празднику, отпуск летом.

Он упоминал о разводе. О предательстве.

Или это просто ещё один манёвр для «вызывания доверия у подопечного»?

— Что мне надо делать дальше?

— Заставь его показать тебе бумаги на имущество. Скажи, что хочешь убедиться: он тебе не врёт. Основная цель — убедиться, что он переписал на Катерину Солнцеву имущество с целью ухода от налогов. Пусть скажет, мы записываем.

— Это же для суда не будет иметь значения.

Я соображала, за что зацепиться. Ну покажет мне муж бумаги, узнаю ключ от сейфа — никто не помешает ему сменить пароль.

— Не твоя забота, как я использую запись! — тихо произнёс он, и у меня мурашки побежали по телу. — Мне нужно знать, где он прячет бумаги на конспиративную квартиру, купленную на подставных лиц.

— ЖК «Лебединая гавань»

Вспомнила я буклет, что нашла.

— И бумаги, доказывающие, что он переводит деньги за границу через подставных лиц. Если в электронном виде, вероятно так, то пароль и адрес.

Я кивнула, замечая, как его взгляд скользит по моим босым ногам. И ощутила себя так, будто должна пройти по битому стеклу.

Что Алексей готовит для меня такую участь. Смогу — он посмотрит, что сможет для меня сделать.

А пока я могу лежать, уткнувшись лицом в кухонный кафель, и собирать себя по кускам.

Алексей не желал спрашивать: «Как ты сможешь нам помочь? Как сможешь прожить с разодранной в клочья душой?»

Но смотрел так, будто ему важно, чтобы смогла. Исключительно для дела.

— Отвези меня домой.

Лифт плавно опускался, но у меня кружилась голова, будто я падала в пропасть.

Он стоял так близко, что я чувствовала тепло его тела.

Но не то тепло, к которому тенет прижаться, с которым можно отогреться. Напротив, это было тепло ядерной бомбы, часового механизма, разогретого предвкушением большого «бабах».

Тепло, способное разметать окружающих на молекулы. Тепло, несущее уничтожение.

И сейчас меня это не пугало.

Напротив, вызывало какое-то радостное упоение собственной уязвимостью. Пусть мне будет больнее, но и мужу тоже. Бывшему мужу, который ещё не знает, что он бывший для меня.

— Если он придёт... Я должна буду делать вид, что верю ему, так?

Меня передёрнуло. Что может быть мерзопакостнее, чем играть роль любящей женщины, чтобы вонзить нож в спину?!

Что может быть отвратительнее, чем изображать любовь и заботу, которую не чувствуешь? Когда сердце разрывается от желания высказать всё изменнику в лицо!

Я бы так и сделала. В других обстоятельствах. Но Максим был не просто изменником, он был предателем. Кроме того что преступником.

Он предал меня. Методично, с расчётливой жестокостью.

Сколько раз он ложился в мою постель и думал, что скоро оставит меня на бобах?! Да ещё с властями на хвосте!

— Звони, как справишься. — Алексей сунул мне второй телефон. — Всегда на связи.

Наши руки соприкоснулись. Его ладонь была тёплой, мягкой.

— Времени мало. День или два, Марина.

Снова кивнула.

Он заметил мой взгляд.

— Если не смогу…

— Тогда ты тоже сядешь. Или пойдёшь одна за его преступления.

Он произнёс это так буднично, словно мы обсуждали список покупок, что у меня зашлось сердце. Остановилось, пошло с перебоями.

Я смотрела на него. Ослышалась?

— Дело будет закрыто. Если хочешь быть жертвой дальше, запретить не могу.

Как он смеет обращаться со мной, как с преступницей!

Глава 10

— На тебе будет наушник, — продолжил Алексей, заправляя прядь светлых волос мне за ухо. — Я буду слышать каждый твой разговор с ним. Каждое его слово. Каждый твой вздох.

Его рука задержалась на моей шее, скользнула вниз по плечу. Остановилась на запястье, огладив его с внутренней стороны.

Но это не было лаской. Проверкой, как будут смотреться браслеты на моих тонких запястьях?

Я представила и непроизвольно вздрогнула.

На лице Алексей не появилось улыбки, но в глазах промелькнуло что-то такое. Будто он доволен произведённым эффектом.

Но не желает большего.

Он медленно достал из кармана бархатную коробочку.

В такую кладут кольцо. Подарок.

Внутри — чёрный пластик. На подушечке.

Маленькая точка, похожая на мушку.

Метка. Знак. Последний росчерк пера в невидимом договоре.

И мир Максима рухнет, как рухнул мой. Зачем мне его жалеть?

И всё же в душе осталась для него последняя капля — что он станет говорить, когда мы встретимся? Как оправдываться?

Почувствует ли мою боль? Потому что колебаний для него не осталось.

Я не наивная дурочка, которая считает, что мужчина может измениться. Изменить — да, но поменяться кардинально?

Нет.

Он давно задумал это. Вынашивал, как женщина носит драгоценный плод. Думал, как лучше сделать так, чтобы оставить меня круго́м виновной и нищей!

С Катей ли или без неё, но виноват Максим. Мой бывший муж.

Я держала в руках наушник, а потом одним движением, будто пловец, бросающийся в ледяную воду, вставила в ухо. Алексей поправил мои волосы так, чтобы со стороны было незаметно.

— Он почти неощутим, когда он будет касаться тебя.

Последние слова произнёс так, будто я была не агнцем на заклание, не приманкой, но ценным призом.

Будто хотел сказать: «Как я сейчас касаюсь тебя. Как буду касаться».

Моё тело отреагировало странной волной.

Будто инстинкты, древние, скрытые под пылью условностей и моральных принципов, захотели проверить, каково это — принадлежать мужчине, который не задумываясь отправляет тебя в пасть волку.

Алексей смотрел на меня, но стоило поднять голову, как он отвёл глаза.

И всё же женским чутьём я угадала — это игра в равнодушие, а не оно само.

В равнодушии-то я уж разбиралась, во всех его семи или пятнадцати оттенках!

В том самом, когда ты ловишь взгляд, когда тебе его швыряют, как подачку, чтобы не вызывать подозрения, но за ним чувствуется, выглядывает, смотрит на тебя лишь пустота.

Лифт остановился, Алексей мягко, приобняв за талию, подтолкнул вперёд, его пальцы задержались на моём поясе, и мы вышли в подъезд, а потом и на улицу. Сегодня было почти тихо, безветренно.

Бессмысленно тепло для ноября.

Мы остановились возле серого внедорожника. Обычного, какие водят обычные люди, не преследующие чужих бывших мужей. И их обманутых жён.

— Садись спереди, подвезу до метро.

Я бы хотела отказаться, но знала — не позволит. Я теперь должна делать то, что скажет Алексей.

Просто делать и не задавать вопросов. Но я так не могла, я ещё не была винтиком в его чертеже.

Не признала себя таковым.

— Позвонишь мужу, когда выйдешь на своей станции. Не раньше.

— А дальше? Если я как-то себя выдам? Запнусь? Муж может мне не поверить.

Он не ответил.

Посмотрел с интересом, как бы спрашивая: «Ты точно хочешь знать?» Не забыла ли я ещё его фразу: «Проблемы надо устранять. Так или иначе».

Я сжала сумочку и посмотрела через лобовое на дорогу.

Это была не игра на дожатие подозреваемой. Не ловушка. Мне просто предстояло пройти путь до конца.

И найти выход.

Перед тем как мне молча выскользнуть из машины, Алексей схватил меня за руку.

Без предупреждения. Резко, одним движением парализовав возможное сопротивление.

Без права на подготовку с моей стороны.

Я вздрогнула.

— После разговора с мужем, возвращайся в свою квартиру. Я буду ждать тебя там. Получишь дальнейшие инструкции.

— А если он не захочет показать мне бумаги? Я не смогу узнать информацию о его паролях за одну встречу!

— Значит, постарайся. Или понадобится две встречи. Но не больше трёх, Марина.

Он посмотрел так, будто хотел добавить что-то ещё.

Не угрозу.

Какую-то информацию для размышления.

Я чувствовала холод в его взгляде, но это была не пустота. А какая-то тёмная завеса, два колыхаемая от неощутимого ветерка. Живая.

Алексей поднял руку и коснулся моей щеки, поправил прядь волос с той стороны, где был наушник.

— Не вздумай меня обмануть.

Его пальцы оставляли горячий след на коже.

Я приоткрыла рот, но он не дал мне сказать. Провёл пальцем по моим губам.

— Не оправдывайся. Никогда.

Кивнула и испытала облегчение, когда внедорожник плавно отъехал и слился с потоком машин.

Будто, наконец, получила свободу. Вышла из тюрьмы.

Чудом выбралась из клетки.

Я стояла на людном проспекте и думала, что я хочу сделать в первую очередь.

Выпить кофе в кофейне, подумать или просто сесть на лавочку на остановке и смотреть перед собой, никого не замечая.

Через несколько минут мне показалось, что всё случившееся — дурной сон.

Какое-то дурацкое ток-шоу, в котором полощут грязное бельё идеальной семейной пары. Он мудак, а она — дурочка.

Не по возрасту, это простительно. По жизни.

Лохушка.

Не успела я улыбнуться собственным мыслям, как зазвонил телефон.

Максим.