Флэшбэк

Пролог

Каждая жизнь – это временной отрезок с раскиданными по нему точками-событиями. Между некоторыми из них, связанными общим повествованием, стоят десятки лет. В девять научился кататься на велосипеде, а в девятнадцать оказался сбит пьяным автомобилистом, вильнувшим на край проезжей части. Твое время в этом мире закончилось, сделанного вспять не обратить.
Иногда события связаны совсем незаметно. Не сделал что-то во время, а потом, как в домино, каждый случай задевает последующий, давая направление для падения, и вот линия ведется в другую сторону - из-за одной глупой ошибки пострадал близкий человек. Это событие связано с тобой, даже не смотря на то, что произошло в чужой временной шкале.
Случается такое, что жизни двух людей невольно связываются из-за принятого ими решения. Переплетаются, перекликаются, даже спустя те же десятки лет. Для времени нет понятия времени, как глупо.
Десять лет.
Двери больницы распахнулись. Спокойное помещение наполнилось кучей скомканных голосов, скрипящих шагов и грохотом носилок скорой помощи. Несколько медработников везли тело, окутанное проводами, шлангами и трубками. Они что-то кричали стоящим на пути людям, а те прижимались к светлым стенам, провожая взглядами всю процессию. Понимали, что еще одному человеку не повезло.
За носилками и командой врачей бежал… адевушка. Совсем молодая, даже юная, лет шестнадцати. Темные спутанные волосы развивались от быстрых шагов, в огромных голубых глазах стояли слезы. Капля за каплей они стекали вниз, смывая засохший на нем слой грязи. Все ее платье, до этого светло-зеленое, было покрыто пятнами. Руки содраны в кровь, одна сторона лица чуть опухла. Девушка бездумно спешила вслед уезжающим носилкам, волоча трясущиеся ноги. Она ведь сделала все, что могла. Все, что… мог. Он сделал все, что было в его силах.
Врачи скрылись за очередными дверьми. Одна из медсестер остановила парня, встав между ним и операционной.
- Туда нельзя! Молодой человек, ждите здесь!
Он метался из стороны в сторону, точно зверь в клетке, и отчаянно пытался заглянуть в приоткрытые створки.
Женщина исчезла в той же комнате, плотно ее заперев. Ему оставалось только сесть и терпеть.
Вина может душить. В прямом смысле. Чьи-то невидимые руки обхватывают твою шею и сжимают ее, мучают, заставляя сожалеть. Через тонкую кожу проникают внутрь, давят сердце. Кровь бежит по венам быстрее, потакая его предсмертной агонии. Дышать невозможно. Это чувство знакомо многим, как и тому, кто ждал исхода идущей битвы за жизнь - в физическом смысле на его коже все еще багровели следы человеческих пальцев, а теперь такие же следы появились глубже, под оболочкой из плоти.
Он сел на соседний от двери стул и сложил руки на лице, пытаясь прикрыть его, отгородить себя от произошедшего. В это не верилось. Серебряное кольцо, надетое на средний палец, жгло скулу мертвым холодом. Молодой человек снова сделал вдох и выдох, пытаясь привести себя в чувство, но покалывание в груди все равно заставляло раз за разом прокручивать одно и то же. Одинаковые кадры. Разъедающее сожаление. Столько слов, которые он хотел бы сказать ей.
Он скажет. Обязательно скажет.
В коридоре было устрашающе тихо…
Устрашающе громко. Девушка сидела на одном из стульев, подпирающих стену в ряд. Вокруг бегали толпы чьих-то сочувствующих родственников и медработников, шурша документами, а за стеной пытались привести в чувство единственного, кто волновал ее. Рядом, так же переживая, ждали его родители: плачущая мать прятала лицо на груди отца. Пара нарочно не замечала ее, отвернулась в противоположную сторону. Хорошо знающие друг друга люди сидели в нескольких сантиметрах, словно незнакомцы.
Девушка посмотрела на них с нескрываемым, искренним сожалением. Она уже перестала плакать, только через силу пыталась сглотнуть колючий комок, вставший поперек горла. Ее мучили усталость и физическая, настоящая боль, перед глазами стояли ужасающие кадры. Мысли были не здесь, не в стерильных стенах больницы, а в месте, которое не так уж далеко отсюда. Мокрое и грязное. Полное отчаянных криков. Все, что продолжало держать их в настоящем – он.
Она ненавидела его. И в то же время любила.
Он ненавидел ее. И в то же время любил.
Свадьба через пару месяцев, они бы со всем справились. Ей просто нужно было выжить.
Ему просто нужно было выжить.
Двери бесшумно приоткрылись. Одна из белых фигур покинула операционную, стягивая медицинскую маску с лица в нарочито замедленном жесте. Окровавленные перчатки заставили парня совершенно неосознанно поежиться. Поднявшись, он почувствовал, как мышцы на лице сводит от ужасного предчувствия – врач был расстроен.
- Мы… Не смогли. Нам очень жаль, она…
- Он жив.
Мать вновь громко зарыдала, падая от переизбытка эмоций в руках мужа. Тот насильно зажмурился, пытаясь не потерять контроль над собой, и усваивал почему-то не успокаивающую мысль – он жив. Девушка, стоящая в стороне, зажала рот ладонью, но сквозь пальцы все равно предательски пробивался израненный голосок. Она подняла глаза к потолку и оперлась о стену, не в силах держаться ровно.
Слишком больно. Как же больно.
- «Помогите мне».
- Можете зайти…
- …попрощаться.
Парень через силу кивнул. Получилось резко и прерывисто, будто шея была слишком напряжена. Металлическая пружина, а не мышцы и кости.
Врач ушел, за ним скрылась команда, оперирующая умершую. Секунды тумана до момента, когда коридор остался чист. Он схватился за ручку двери и вошел в комнату, хмурясь странным словам. Делал то, что просили, хотя совсем не понимал реальность произошедшего. Что сказал врач? Что она мертва?
Не может быть.
Ему послышалось.
Правда одна, но специально медленно входя в операционную, он отчаянно надеялся, что все домино снова встанут на ребра и развернутся иначе, упадут в другую сторону, изменят конец этой истории. Она ведь сейчас смотрит, улыбаясь. Ждет, когда гость поднимет глаза, чтобы подозвать его к себе и обнять, забыв прошлые обиды. Как всегда. Как раньше. Они простят друг друга и уедут домой вместе, чтобы там получить свои заслуженные часы тепла.
Тишина и приглушенный свет. Дверь захлопнулась, оставив малочисленный шум жизни позади. Он стоял, вслушиваясь в звуки, которых не было.
Ничего.
Нижняя губа предательски задрожала, изображение поплыло не известно, от чего. Сколько смелости и самообладания в простом движении – всего-то поднять голову, но как же сложно.
Она прошла вслед за его родителями, словно тень, будто ее и не было здесь. Они радовались, припали к постели сына, хоть и знали, что тот не мог их увидеть или услышать. О плачевом состоянии говорили видимые признаки: множественные трубки, катетеры в венах, кислородная маска на лице. На нем не было живого места, голова покрыта бинтом, но рядом, укрепляя надежды на хороший исход, прерывисто пищал аппарат. Девушка встала поодаль, смотря на паренька с замиранием сердца. Опасаясь, что он может в любой момент очнуться, стала наспех смахивать слезы, растирая ими грязь по щекам. Трясущимися ладонями пригладила спутанные волосы, часто дышала и вытягивала непослушные уголки губ, пытаясь сделать вид, что все хорошо.
Он был важнее.
Важнее боли и желания убить себя.
- Мой мальчик, - мать ласково перебрала темную прядь, торчащую из-под белых полос, повторяя одни и те же привычные обращения.- Мой ангел. Мое солнце.
Отец стоял рядом, глядя на сына с высоты своего недрогнувшего тела. Серьезное лицо не выражало и капли всех переживаний, возложенная ответственность заставляла быть сильным и держаться ради жены. Лишь влажные линии от уголков глаз до крыльев носа поблескивали в мутном свете ламп.
В палату вошел врач.
- Вы родители? Состояние парня стабильное, - мужчина говорил спокойно и ровно, но что-то в его голосе заставило всех троих обернуться, сосредотачивая на нем внимание. В густом воздухе, пахнущем кровью и лекарствами, почувствовалась тревога. – Но есть кое-что, о чем вам необходимо знать…
Под единственным источником света лежало женское тело, накрытое белой простыней под самый лоб, с бледной кожей и длинными темно-русыми волосами. Сверкающими и прямыми. Глаза закрыты. Недвижима, словно восковая фигура.
Молодой человек насильно сжал челюсти и задержал дыхание, чтобы оставить в себе рвущийся наружу крик. Слезы жгли глаза, застилая обзор, и он резко надавил на веки двумя пальцами, чтобы освободить их. Наконец, громко выдохнул через рот.
Ему очень хотелось заставить себя поверить, что она просто спит, но кровавые разводы на простыни говорили об обратном. Отбросить ткань не хватило смелости, вместо этого он едва ли не крадучись подошел к ней вплотную. Смотрел, не в силах моргнуть, непривычно большими глазами. Впился взглядом, желая уловить дыхание - то, как поднимается грудная клетка, опровергая ошибку врачей.
Стоящий рядом аппарат был выключен.
Все вокруг больше напоминало картину - застывшее во времени и пустое. Ни запахов, ни звуков, даже температура была обычной - никакой.
Мужская рука потянулась к другой, виднеющейся под краем простыни. Серебряное кольцо на тонком среднем пальце сливалось с посеревшей кожей. Не правильно. Не ее кожа. Где светлый оливковый оттенок? Загар, который она любила? Почему же она такая бледная?
Он осторожно взял затвердевшую ладонь и окончательно поверил в происходящее.
Холодная.
Ресницы дрогнули. Веки, вдруг потяжелевшие, опустились. Каменные черты исказились от слез, которые теперь прорвались одним потоком.
Не может быть.
Не может быть.

Глава 1. Руслан

- Смотри, это наше фото. Выпускной твоего двоюродного брата. Помнишь? – Кристина держала перед моим лицом мобильный с фотографией плохого качества. Она и двое незнакомцев. Один похож на меня, но так странно видеть себя и не помнить момент, когда делал то, что делал. Словно твоя точная копия, прожившая свою жизнь и умершая в тот день, когда ты вдруг родился.
Я вздохнул, глядя на второго парнишку. Вот его точно не знаю, даже близко. Но лицо Кристины, с такой искренней надеждой смотрящее на меня, не оставило выбора.
- Да… - протянул я неуверенно. – Что-то припоминаю…
Рука, сжимающая телефон, упала на больничную койку рядом со мной.
- Соколов, - девушка закатила глаза, недовольная такой неприкрытой ложью. – Я тебя знаю, как облупленного. Ничего ты не вспомнил. Давай еще. Вот, смотри, это я тебе на прошлый день Святого Валентина дарила. Открытка. Сама делала.
Она вложила в мою ладонь красный кусок картона, обклеенный бумажными цветочками и усыпанный блестками. Я с интересом принялся осматривать его.
- «Моей второй половинке, любимому и самому прекрасному Русику. Надеюсь, когда-то ты перестанешь постоянно пропадать на поле и вспомнишь, что я тебя тоже жду. Спасибо за твои умопомрачительные шутки и заботу. Надеюсь, в будущем ты будешь шутить меньше».
Прочитав, я не сдержал смеха. Кристина сидела рядом, наблюдая за мной с робкой радостью.
- Значит, футбол?
- Ага. Ты с парнями из нашей школы играешь, - она помрачнела, спустив улыбку. Прекрасную, самую красивую улыбку на свете. – Играл. Теперь, наверное, не сможешь. Врач сказал, в любой спорт дорога закрыта.
- Ну и ладно, - я пожал плечами, убирая открытку на прикроватную тумбу, и потянулся вперед с намерением коснуться знакомого тела. Мне всегда хотелось ее касаться. Это был чем-то волшебным, исцеляющим. Все мои воспоминания из прошлой жизни были малочисленными, но каждое отсылало к ней. Кристина была единственным, что осталось во мне.
Наши руки так и не коснулись друг друга.
Она поднялась со стула и судорожно бросила все мелочи, которые принесла, в небольшую коробочку. Я так и остался с протянутой ладонью, следя за ее нервными действиями. Все так резко сменилось – Кристина уже не улыбалась и избегала смотреть в мою сторону, пока я сам отчаянно искал ее взгляда. В такие моменты неизбежно накрывала паника. Она убегала каждый раз, когда я пытался разрушить этот почти осязаемый барьер.
- Мне пора… К экзаменам надо готовиться, курсы через час.
- Час? До школы идти двадцать минут, ты же сама говорила…
- Да, - девушка вмешалась в мою реплику резко и, поняв, как это прозвучало, замялась. – Да. Я знаю, но мне еще кое-куда надо зайти… В общем, я пойду. Пока.
- Пока, - только и успел сказать я, когда она выскочила из палаты.
Бросила. Оставила наедине с незнакомцем. Его призрак преследует меня до сих пор. Прошло столько лет, из семнадцатилетнего подростка я перерос в двадцативосьмилетнего мужчину. Больница осталась тревожным опытом, но тот, прошлый Руслан просыпается со мной каждый день, напоминает о себе, пытается достучаться обрывками старых воспоминаний. Почему-то никто не хочет помочь мне разобраться с этим, даже та, кто знала его лучше любого другого человека.
Мы всегда стоим друг против друга. Чувство такое, будто он в разы сильнее. Знает что-то, чего не знаю я, и не спешит делиться, только мучает, подкидывая какие-то смутные образы. Его стараниями мне приходится вечно ощущать, как загадочное слово вертится на кончике языка. Иногда кажется, что это не слово, а целая поэма. Нечто большое. Оно совсем рядом, недоступное мне.
Не подходящая тема для размышлений после сна.
Очередная утренняя сигарета. Солнце вынырнуло из-за горизонта на половину, освещая мое помятое лицо ярко-желтым. В целом, так проходило каждое начало дня: балкон, солнце, сигарета и сопение Рокки у ног. Он, в отличие от меня, просыпаться рано никогда не любил, но упорно следовал по пятам, будто боялся, что странный хозяин в один момент сотворит какую-то глупость. Встать в такую рань у него ведь хватило мозгов.
- Схожу в душ, а потом пойдем гулять, - я потушил окурок о грязную пепельницу и потянулся свободной рукой к большой пушистой голове пса. – Гу-лять. Гулять, да?
Услышав заветное слово, он взбодрился. Поднялся на четыре лапы, завилял хвостом и даже покрутился на месте, обозначая, что к этому готов всегда. Я посмеялся такой бурной реакции и впустил друга внутрь.
- Жди. Рокки, я сказал жди. Десять минут, парень. Не больше, клянусь.
Как и обещал, через десять минут нацепил на влажное тело спортивный костюм, наспех прошелся по волосам полотенцем и прицепил к кожаному ошейнику поводок. Можно было подумать, что я собрался на пробежку, приняв перед этим душ, как идиот, но нет. Все это – ради экономии времени и удобства.
На улице я огляделся и, убедившись, что в такую рань никого у дома больше нет, спустил Рокки с поводка. Тот понесся по двору, наворачивая круги у качелей и песочниц. Мне оставалось только сесть на лавку у подъезда и наблюдать за безудержным весельем чада – уж очень он радовался первым минутам свободы после пробуждения. Это были единственные мгновения спокойствия за день, потом следовала монотонная работа до самого вечера. Прямо как хомячок в колесе.
Рокки убежал за дом, чтобы незаметно сделать все свои дела. Когда вернулся, я зацепил его карабином и отвел в квартиру. Прежде, чем вновь спуститься к подъезду наполнил миску до отказа.
Дресс-кода у меня на работе нет, потому я даже не переоделся – так и сел в автомобиль. Глядя на меня, можно уверенно сказать: типичный таксист. Все стереотипные признаки были на месте: нос с горбинкой, темные волосы, густая щетина и спортивный костюм. Долгое время подумывал над тем, чтобы застелить все сидения в машине тигровыми тканями для колорита. Может, это и лишнее, но шальная мысль все-таки проскакивает. Нужно же как-то поднимать себе настроение, ведь рутина водителя такси немногим отличается от любой другой. Единственное – переменчивый пейзаж за окном первое время не дает заскучать. Потом все уголки города становятся тобой изучены, и получать удовольствие от вождения уже не выходит, спасает только музыка. Но не радио, там крутят одно и то же.
Миновали несколько заказов. От адреса к адресу.
Я остановился у новостройки из серо-синих панелей, когда телефон требовательно зазвонил. Надпись на экране давала понять, что варианта «не отвечать» не существует, потому палец метнулся к зеленому значку.
- Матушка, здравствуй.
Динамики шуршали на громкой связи, сопровождая женский голос. Я прямо видел, как она хмурилась, держа плечом новый смартфон. Почему-то технологии давались ей слишком тяжело, не смотря на довольно молодой возраст.
- Здравствуй, здравствуй, Русланчик, солнце мое. Ты на работе?
- Да, жду пассажира.
- Ну, я тогда быстро, - проговорила участливо, перед очередной перебивкой из шороха. – Дяде с папой надо помочь сегодня. Так, по мелочи, ничего серьезного.
- Хорошо, понял. Когда приехать?
- Часам к семи… - речь прервалась, на фоне громко и задорно заговорил упомянутый родственник.
- Как сможешь, Русланчик, как сможешь, дорогой!
- К семи, - недовольно повторила мама, вложив в голос ощутимый нажим. Явно наседала на дядю, чтобы тот отошел. – Потом домой приедете, я вас накормлю хоть.
- О-о-о-о, мама, с этого надо было начинать, - я обмяк, припомнив вкус домашней стряпни. По ощущениям сто лет ничего такого не ел, а семье об этом говорить опасно – не те люди, буду кормить, пока не взмолишься о пощаде.
- Вот-вот, - я услышал улыбку даже через искажающие помехи. – Неделю уже не заезжал. Где видано такое? Только едой тебя и остается заманивать.
- Простите, мама. Обещаю, буду приезжать чаще. Неделя тяжелая выдалась.
- Да уж знаю, что у тебя там за неделя была, - пробурчала она, явно на что-то намекая. Естественно, я не стал ничего отрицать, ведь с порога понял, что в этой фразе нет шутки. Как скрытая ото всех информация попала к родителям – хороший вопрос, ответ на который лучше выудить у них самих непосредственно.
- Давайте при встрече уже поболтаем? Тут пассажир…
- Да иди, иди, не юли. А то как уж на сковородке, завертелся сразу, закрутился. Посмотрите на него, поймали.
- Ма-а-ама, - протянул я ласково, замечая, как в мою сторону действительно направляется какой-то мужчина. – До свидания.
- До свидания, солнце мое.
Отключился аккурат в момент, когда он сел рядом. Последовали привычные трудовые часы.
В работе, где взаимодействие с людьми неминуемо, нельзя быть злым или угрюмым. От тебя многое зависит. Ты – часть чьего-то дня, пункт последней мысли, передышки и взвешивания всех «за» и «против». Кто-то посреди поездки в аэропорт запросто и передумать может - нередко вез по обратному адресу с грудой вещей. Часто люди за секунду меняются в лице и выходят у ближайшей парковки, а потом растворяются в толпе. На пути к чему-то важному нужно иметь безопасный уголок. И таким уголком зачастую являюсь я.
В поездке я стараюсь изучить человека, но не наседать. Они бывают веселыми, злыми, грустными, предвкушающими, взволнованными. Печатают что-то в телефоне с улыбками на лицах или смотрят в окно, погруженные в свои мысли. Останавливаясь у нужного пункта на карте, я жду. Они выходят. Их встречают, либо нет. Когда большие компании, когда один человек. Грустные люди направляются к своим половинкам, а веселые спешат на поезд с чемоданом. Или наоборот. Всегда было интересно узнать, как их жизни изменило мое появление. Пришел и ушел, на моем месте мог быть другой, но попался я. Это ведь что-то значит? Мы не просто так встретились. Иногда кажется, что я, возможно, должен был спросить у каждого из них, куда они спешат, помочь, посоветовать. Нужно ли?
Так интересно узнать, о чем они думают и куда едут. Разные люди и разные судьбы.
После шести я выполнил последний заказ и направился к дому матери. Мастерская дяди находилась буквально в нескольких дворах. Он часто болтался у них, потому я никогда не удивлялся, застав его на диване в гостиной или за столом, пьющим чай. Тем более, своей семьи у взрослого родственника не было, и хорошо проводить время ему удавалось только в обществе старшей сестры и ее мужа.
Оставив машину под окнами, я удостоверился у отца, что никаких изменений в планах не произошло, затем направился по заученной дорожке к автосервису. Войдя внутрь, сразу же почуял знакомый запах бензина и ядовитого дымка. Из дальнего зала донеслась пара мужских голосов, буднично обсуждающих какие-то свои дела. Куртку оставил тут же на вешалке, вытер подошву кроссовок о постеленную старенькую тряпку, и вошел в зал. От ямы, над которой стояла припаркованная черная иномарка, тянуло холодом. Оттуда же доносилась очередная реплика отца.
- Тофик, ты бы взялся за голову уже.
Я принялся оглядываться в поиске дяди – тот затерялся среди металлических полок, деталей и инструментов.
- Да думаю, Игнатик, думаю. Как-то не хочется, я же еще молодой, - весело ответил он, как по заказу вынырнув из-за заднего колеса. Заметив меня, замахал ладонью, приветствуя.
- Здрасте, дядь Тауфик.
- О, Руслан, подай-ка мне ключ на двенадцать. Он в салоне, на переднем сидении, - попросил отец, вместо того, чтобы сказать «Здравствуй, сынок». Оставалось плечами пожать по дороге к автомобилю. Нужный инструмент быстро нашелся в салоне и еще быстрее оказался в руке, призывно торчащей из ямы. – Привет.
- Здравствуй, пап.
- Как день?
- Хорошо. Твой?
- Тоже. Наш дорогой и шибко умный дядя не спешит сам тут порядки налаживать, видишь?
Дядя Тофик незаметно подкрался ко мне и оперся об открытую дверь, глядя с озорной улыбкой. Золотой клык заманчиво блестел, демонстрируя весьма бурное прошлое. Мы обменялись красноречивыми взглядами.
- «Так куда мне, я ж еще молодой», - повторил сорокалетний мужчина.
- «Все верно, дядя, все верно», - подтвердил я, потакая его маленькому заблуждению.
- «Еще и папа твой всегда на подхвате».
- «И не поспоришь».
- Тофик, ты ему там глазки не строй, иди остальные крылья проверяй.
Я сдержано засмеялся, когда второй хозяин сервиса принялся выполнять данное ему поручение. О том, как неохотно он направился на то место, откуда только пришел, и говорить нечего. Едва макушка с редкими волосами скрылась, я сел на корточки, пытаясь оказаться в зоне видимости отца.
- Пап, так с чем помочь-то?
- Вон там Тойка стоит, красная. Дальше по залу, видишь?
Оперся о руку, выглядывая из-за автомобиля. Показался строй мордочек других клиентов, красная среди них была только одна.
- Ага, вижу.
- Вот иди туда, открывай капот и смотри. Ключи рядом на столе. Пригнали пару часов назад, но руки до нее не доходят. Завтра утром уже заберут. Тофика отправлять – только дополнительную работу создавать.
Картинно недовольное лицо показалось над крышей иномарки, покрытой серой посыпью.
- Обижаешь, Игнатик. Я же хорошо с автомобилями общаюсь.
- Временами, - согласился папа отстраненно. Было понятно, что он мало сосредоточен на разговоре из-за работы. – Руслан. Понял, что делать?
- Да, да, понял, - на самом деле, я каждый раз удивлялся, когда родитель доверял мне какую-то сложную работу. В нашей семье это вынужденная редкость.
- Понял – приступил.
Я послушно добрался до красного автомобиля, взял ключи и принялся возиться с его новенькими внутренностями. Во время подобной работы беспокойства как-то забывались. С механизмами все просто – там проблема заключается лишь в видимых дефектах, обнаружить которые совсем не сложно, если внимательно смотреть. А я всегда был внимателен и, наверное, даже дотошен в таких делах. Идеально работающие машины доставляли мне удовольствие.
У этой звук был не очень. Пару раз нажав на газ я удостоверился, что работа предстоит интересная. Еще один важный момент – такая деятельность стимулирует мозг. Все взаимосвязано, и изучая, как работает тот или иной металлический организм, ты узнаешь все больше и все быстрее решаешь поставленные задачи.
Пока два других работника, переговариваясь, разбирались со своим клиентом, я работал со своим. Закончили мы примерно в одно время, они обогнали меня всего на несколько минут.
Папа подошел, вытирая руки от мазуты. Он, как и я, любил работать без перчаток. На уставшем лице застыл вопрос. Только отцы могут так смотреть, одновременно и требовательно, и с готовностью помочь.
- Ну что?
- Справился.
Когда рядом появился дядя, я мельком подумал, что, возможно, на моего отца больше похож он, если выбирать из двух.
Дядя Тауфик имел такой же нос, такую же широкую улыбку и такие же темные волосы. Сбитый, низкого роста, с озорными карими глазами. Если верить его очень ярким рассказам, то именно он дал мне первую сигарету, впервые налил пиво и поначалу забирал с тусовок, чтобы родители не узнали. Наверное, если бы память в момент меня не подвела, я любил бы его еще больше.
Отец выглядел абсолютно иначе, больше напоминал светловолосого викинга. Как Тор из известной киновселенной: высокий, широкоплечий, с длинными волосами, собранными в хвост и золотистой щетиной. Не удивительно, что гены маминой линии оказались сильнее. Хотя, сказать честно, иногда я об этом даже жалею.
- Ну раз все, то давайте домой. Там Римма уже заждалась, наверное, - скомандовал папа, оставляя пятнистое полотенце на краю стола. – Тофик, ключи где?
- Здесь, - мужчина похлопал по нагрудному карману рабочего комбинезона.
Родитель взмахнул рукой, показывая, что пропускает меня вперед. Я захлопнул капот и поплелся к комнате, в которой оставил куртку. Вскоре мы вышли, наблюдая, как погасает свет в окнах, и как дядя выскакивает из темного помещения, умело покручивая связку на указательном пальце. Под недовольным взглядом отца он запер дверь и проверил, чтобы все точно было закрыто. Втроем мы направились домой через дворы. Редкие фонари освещали путь – на нашу маленькую часть Земли опустилась ночь.
Смех гуляющих подростков вскоре сменила тишина подъезда, а ее - шум родительской квартиры. Едва мы прошли в дверь, мама выглянула из кухни. Ее появление обозначил звон сверкающих «шорок», представляющих собой несколько крепких нитей с разноцветными камушками. Разуваться в таком маленьком коридорчике было проблематично, потому мы толкались в полутьме, словно слепые котята.
- Матушка, здравствуй, - поздоровался я, пока она тянулась к папе с намерением чмокнуть его в щеку. Дядя Тауфик подставил свою, намекая, чтобы сестра уделит внимание и ему.
- Здравствуй, солнышко мое, здравствуй. Проходи скорее, дай я тебя обниму.
Я дождался, пока дядя получит свою долю любви и освободит проход. Ушлый мужичок живо разулся и скрылся на кухне на носочках, точно жулик.
- Тофик, руки помой и не смей шурудить по столу, - с улыбкой прикрикнула мама, протягивая ко мне ладони. Весь шум на кухне тут же затих, а через несколько секунд в раковину полилась вода.
Уверенные женские руки заключили меня в объятия. Знакомые тяжелые духи, пропитавшие ее волосы и одежду, пробуждали противоречивые эмоции. Сколько бы я не старался, этот запах жженого сахара, приторный до горечи, ассоциировался с болезнью и больничной палатой. Я любил маму, здесь нет никаких сомнений, но к своему стыду, иногда я ощущал то же, что в первый раз, когда встретил ее - сомнения. Она такая… чужая.
Пришлось подавить пугающие мысли и изрядно согнуть спину, чтобы поприветствовать ее объятиями в ответ.
- Мой ты хороший. Сыночек, как же я соскучилась, - протянула она, а потом отпрянула и шутливо шлепнула по мне полотенцем, до этого лежащим на ее плече. – Совсем забыл про мать.
- Нет, мамуль, что ты. Просто обстоятельства так сложились. Больше не повторится, честное слово.
Я посмотрел со всей возможной искренностью. Она долго щурилась, оглядывая меня. Аккуратно подведенные карие глаза казались вытянутыми из-за стрелки, родинка над губой переместилась в сторону.
- Я уже говорил, что ты у меня самая красивая?
Мама закатила глаза и снова ударила меня полотенцем. Я хохотнул, предпринимая вялые попытки прикрыться.
- Льстец. Иди за стол.
- Ты правда у меня самая прекрасная…
- Я знаю, солнышко мое.
Мы смеялись, занимая свои места. Мама неторопливо выставляла оставшиеся блюда, пока мужская половина выдавала ей события прошедшего дня. Затем мы плотно поужинали. Все это время родственники внимательно следили за тем, чтобы моя тарелка не пустовала. Больше всех в этом плане отличилась, конечно же, единственная дама – она даже не спрашивала, просто постоянно подкладывала еду. Папа и дядя поочередно советовали то одно, то другое, а отказать я не имел права, потому подъедал всего понемногу, пока в какой-то момент не почувствовал, что физически не могу вместить в свой желудок ни кусочком больше.
- Можно я уже не буду голодным? – вопрос, заданный на выдохе, выдал всю тяжесть.
- Можно, - благосклонно кивнула мама, поднимаясь из-за стола. – Еще чай сейчас попьем.
- О, не-е-е-ет. Ну, мам.
- Чаще приезжать будешь. Мое дело – следить, чтобы ты сыт был, пока под другое крылышко тебя не передам.
- Кстати, Русланчик, что там? Когда свадьба? – поинтересовался дядя. Изящная женская рука нырнула между нами, забирая грязные тарелки. И не скажешь, что это – руки домохозяйки. С новым маникюром, все в золоте, ухоженные и нежные.
- Да не предвидится пока, дядь Тауфик, - неуверенно протянул я, почему-то схватив мочку уха. Глянул на отца. Тот откинулся на спинку стула, смотря в ответ и, кажется, ничего особенного не ждал. В прямом взгляде ощущалась поддержка.
- Рано ему еще, - среагировал он и кивнул жене, когда та забирала грязную посуду. В привычном, почти будничном жесте погладил ее по костяшкам пальцев, взглянув необычайно ласково, на что получил искреннюю улыбку. – Не дорос до семейной жизни, пусть гуляет.
- Какой рано, Игнатик? – округлил глаза дядя. – Двадцать восемь годков уже. Когда вам столько было, ему десять стукнуло.
- Времена другие. Сейчас молодежь не стремится скорее семью заводить. Вот пусть он лучше осознанно к этому придет, чем быстрее-быстрее, потому что так кому-то там надо. Кому надо, тот пусть и женится, да, Тофик?
- Римма, ну ты хоть ему скажи, - мужчина взволнованно обернулся, выискивая поддержку сестры. Та поставила на стол чайные чашки и вытерла руки о цветастый фартук.
- Я согласна с мужем, дорогой. Пусть погуляет еще. Но не долго, - наказ был направлен уже мне. Говорящий взгляд в упор и поднятые густые брови говорили, что мне действительно стоило бы задуматься.
- Понял, - я кивнул, подкрепляя свой ответ для большей убедительности.
- Главное, - начал дядя, подняв указательный палец вверх. – Чтобы у нее кровь горячая была. Вот твой папа. Думаешь, наши родственники его просто приняли? Пф, - зрачки описали круг. – Риммочка его когда привела, мы думали, у дома крыша подлетит. А он выдержал вон. А все почему? Потому что кровь у него – наша.
Папа слушал речь родственника без излишней ностальгии, будто тот припоминал что-то мало приятное. Я ему усмехнулся. Горячая кровь, да уж. У моего папы кровь, скорее, ледяная, если судить по его поведению и внешнему виду. Тем не менее, он добрейшей души человек, очень чуткий и жалостливый.
- Не неси чушь, - возмутилась мама, заливая кипятком сушеные травы в заварнике. – Пусть выбирает, к кому сердце лежит. Мы любую примем, солнышко, не слушай его.
Если бы.
- Дело ведь не в крови, а в отношении. Вот если она относится к тебе хорошо – твоя. Если ты чувствуешь, что любит, - пояснил папа, наблюдая за мной с неразборчивым намеком во взгляде.
- Так и я о том же, - снова вмешался дядя. – Горячая кровь, она же своего найдет. Будете душа в душу жить.
Через пару часов Рокки встретил меня у порога, прыгая и сдавленно гавкая - знал, что ему нельзя шуметь, когда темнеет. Я включил свет и запер дверь изнутри. По привычке кинул ключи на комод, разулся, на ходу поглаживая настырное собачье тело, которое так и норовило залезть мне в лицо.
- Рокки, парень, спокойнее… Эй!
В нетерпении он прикусил меня за нос, маскируя этот жест непрерывным вылизыванием, едва я наклонился, чтобы ровно поставить кроссовки.
- Нельзя! – шикнул, пригрозив большому мальчику пальцем. Внимания этот жест не удостоился, пес продолжил топтаться на месте, выжидая огромную порцию не уделенного внимания, скопившегося за часы моего отсутствия.
Первым делом я вдоволь нагладил его, затем наполнил миску и, взяв сигареты, направился на балкон. Пробыл там один не долго – Рокки, как и всегда, последовал за мной, занимая свое любимое место на небольшой старой софе. Улегся, наблюдая за тем, как я усаживаюсь на коврик у перегородки.
Резкий дым вился по воздуху вверх, как причудливая, едва заметная лоза.
- «Если ты чувствуешь, что она тебя любит», - вспомнились слова папы.
Любит ли? Очень вряд ли.
Интересно, откуда мама узнала, что прошлая неделя была такой напряженной из-за Кристины?
Думая об этом, я полез в карман штанов и достал оттуда мобильный. Зажав фильтр меж губ, нашел ее номер и позвонил.
- «Бурундук», - мигнули белые буквы, заставив меня печально усмехнуться. Одно из немногих воспоминаний, сохранившихся после травмы. Кристина-бурундук. Так давно это было, прямо в прошлой жизни.
Вызов шел. Трубку она не брала.
Закончилась третья сигарета, телефон без конца тянул один и тот же звук, не давая надежд на разговор. На самом деле, это не было удивительным, Кристина часто пропадала. Если бы она ответила, я бы поверил в существование Всевышнего, но, увы.
Бурундук. Сейчас, глядя на нее, и не поверишь, что лет до четырнадцати она походила на щекастого большеглазого зверька. Маленькая, скромная и пугливая. Долго мне потом за эту кличку извиняться пришлось, если ей верить.
Спать совсем не хотелось.
Я подумал: «Может, она ответит позже?».

Глава 2. Егор

Очередной глоток воды оставил во рту неприятное кислое послевкусие. Такое же неприятное, как и эти картины.
Я не первую минуту всматривался в оплот фантазии человеческой мысли и… К слову, современной мысли. На холсте передо мной – красный овал и синий треугольник, повернутый двумя гранями вверх. Все перечеркнуто хаотичными черными линиями. Что я должен здесь разобрать?
Копаться в корнях этого творения не было ни малейшего желания, но некоторые мысли просились сами собой. Начнем с того, что ни о каком модернизме, заявленном в приглашении, речи не шло. На холстах красовался однотипный абстракционизм… Он, конечно, к модернизму относится, но стоило бы объяснить, что кроме разноцветных геометрических фигур и клякс с полосками вы, дорогие посетители, ничего не увидите.
Снова вода. Мерзкая, с этой кислотой. Хотелось пить еще больше, чтобы ее смыть, но выходило только копить. Ясно, на что рассчитывают ответственные за данное мероприятие: уборная явно платная. Вот вам и выставка современного искусства. Какие картины - такая организация.
Еще и голова ноет. Надо завязывать с вином.
Оглядевшись, я заметил всех присутствующих. Снова. Ненавижу людей. Разбились на группки и щебечут о том, насколько же гениально это белое пятно с желтым кругом внутри: то ли небо в туманный день, то ли поджаренное яйцо. Тошно слушать. Потягивают эту прозрачную дрянь, будто все в порядке. У меня одного не атрофировались вкусовые рецепторы?
Пробежавшись глазами по залу, я сощурился от боли. Все белое, кругом окна, свет слепит, отражаясь от стен и пола. Разгар дня, нормальные люди в это время живут свою жизнь, а не смотрят на это… Боже.
Вернув взгляд к картине, я протяжно вздохнул и скривился, умоляя пожилого господина, сидящего на облаке, убить меня на месте. Это выглядит, как плевок в лицо не только всем художникам мира, но и простым зрителям. Вот это «модернизм». Дикое упрощение. Скоро превратимся в собак, оставляющих дерьмо на снегу.
Климт вертится в гробу со своими «Поцелуем» и «Данаей». Куда уж.
- Извините… - услышав чей-то голос подозрительно близко, я тут же обернулся чем, видимо, напугал подошедшего молодого человека.
- Да?
- Вы ведь Егор Вязов? Могу я.. Взять автограф?
От сердца отлегло, но ненадолго. У парня явно проблемы, раз его предпочтения в живописи имели настолько огромный разброс. От этого псевдомодернизма до моего традиционного – целая пропасть.
- Да, конечно, - я воспользовался моментом, чтобы отставить ненавистный стакан и взять в руки протянутый черный маркер. Незнакомец оттянул край своей футболки, дав мне целый чистый лист для подписи. Я не очень-то удивился, но ради приличия усмехнулся и оставил размашистую подпись. – Оригинально.
- Я слежу за вами в *********. Очень нравится ваш стиль, я сам в художке учусь…
Остальная информация прошла мимо меня. Кивнул, стараясь держать участливый вид. Парень явно думал, что я как-то отреагирую на его «оригинальную» историю, но таких на дню раз по десять приходилось выслушивать, так что мозг автоматически отключался, когда кто-то заводил разговор о своих мнимых достижениях или, что еще хуже, перспективах.
- …надеюсь, получится.
- Да, верю, что у вас все будет так, как вы хотите, - стараясь произвести благоприятное впечатление, я улыбнулся. Наверное, улыбка вышла кривой, потому что незнакомец несколько раз понимающе кивнул, попрощался и ушел, оставив меня наедине с убожеством, висящим на стене. Пойти смотреть остальное не появилось и мысли – у этой картины хотя бы не было толпы. Видимо, своим содержанием она отпугивала не только меня.
В который раз придирчиво прошелся по ней взглядом, а потом отвел его на первый этаж – там тоже не наблюдалось столов с алкоголем. Это что, шутка?
Голова вот-вот лопнет.
- Егор? – снова голос. На это раз женский, очень взрослый, но старческой дрожи не слышалось. Тянул лет на сорок пять. - Меня зовут Маргарита, я одна из организаторов этой выставки. Решила узнать, как вам.
Женщина протянула ладонь с вялой морщинистой кожей и безвкусным маникюром. Пожал, даже не задумавшись о формальностях и говорящем положении - тыльной стороной наверх. Я что, поцеловать ее должен был? Судя по надменному лицу, на котором красные губы занимали половину всего пространства, именно об этом Маргарита и думала.
- Оригинально, - снова повторил я, отпуская руку.
Ужасная вода, отвратительная.
- Рады, что вам понравилось, - ответила она с пошатнувшейся уверенностью.
Я такого не говорил, но желания спорить не было, как и ресурсов, чтобы объяснять престарелой жене какого-то миллионера, что ее тяга к современному искусству – это не больше, чем желание показаться молодой и интересной. Как жаль, что это так не работает. Подтяжка и то оказала бы больше эффекта.
Маргарита отпускать меня не планировала.
- Не против пройтись вместе? Вы, кажется, в той стороне еще не были?
- «Да я нигде не был, они все одинаковые. Смысл двигаться, если это результата не даст», - но вместо своих мыслей выдал короткое. – Да, конечно.
И вот мы, синхронизируя шаг, пошли в длинный белый коридор с пятнами-рисунками. Желтый, красный и синий – это все, на что способен автор всех тридцати шедевров.
- Мне кажется, модернизм – это глоток свежего воздуха для современной живописи, - чопорно проговорила женщина, не утаивая неподдельного наслаждения во взгляде. Я еле слышно вздохнул. Модернизм – да, возможно. Но это… Она вообще в курсе, что модернизм – это не новое направление? Ему уже лет сто двадцать. Стоило бы рассказать про Малевича и его «Черный квадрат», а потом ошарашить, что он пишет без малого такие же вещи, как и ее подпольный горе-художник, из-под кисти которого вышли эти шедевры. На Малевича клюнуло бы куда больше.
- Вы правы, - я снова скромно улыбнулся и отвернулся, расслабив лицо.
Ну где же чертовы фужеры с шампанским? Они должны быть здесь. Эти люди не могут всерьез интересоваться таким убожеством.
- Смотрите. Мне кажется, это похоже на какое-то животное. Не то собака, не то кошка. Что скажете?
Я даже не стал смотреть. В моменте нужно концентрироваться на делах поважнее, чем выискивание в нелепых пятнах какой-то смысл. Лучше тогда пойти на дорогу, лечь и облака поразглядывать, может, улыбнется удача и меня, наконец, переедет автобус.
- Не знаю. Не люблю животных.
Как на заказ, в голове зазвучала очень старая реплика.
- «Ева, это глупая трата времени. Я ненавижу животных. Шерсть, вонь. Ты еще и кота хочешь. Он мебель будет драть, надо убирать за ним. Кто этим займется? Ты все время на работе. Мне предлагаешь? Ну, нет, никаких котов в моей квартире».
- Понимаю. Им нужно много внимания, а людям искусства, таким как мы, явно не до этого.
Я не собирался отвечать на этот выпад. Мы. Дамочка явно высокого мнения о своей значимости. Оставлять ее совсем без внимания было нельзя, потому из моего рта вырвалось что-то похожее на «Угу», обозначающее подобие согласия. Пусть интерпретирует это, как хочет.
- А вы не думали перейти на электронное изображение? – не сдавалась Маргарита. Создавалось впечатление, что мои ответы ей вовсе не интересны, хватало того, что я хожу тут рядом с увлеченным лицом (Шампанское, мне нужно шампанское!) и слушаю ее глупые изречения. - Мне кажется, это имеет больше спроса.
- Нет, не думал, - проскрипел я.
- Предпочитаете классику? В таком возрасте вам стоит идти в ногу со временем, можете поверить моему опыту. Все-таки, будущее за электроникой. Мы с командой подумываем организовать подобную выставку…
Да что б тебя.
- Будущее за молодыми, - я повернулся к Маргарите, снова растягивая губы в улыбке. В этот раз она вышла более непринужденной, но от того и более ядовитой. – Мне еще нет тридцати, и я прекрасно чувствую себя, работая с холстом. Сам достиг относительной известности, зарабатываю хорошие деньги. Не надо искать обеспеченную особь, которая меня прокормит. А теперь извините, я пойду выпью, чтобы вынести еще полчаса на вашей выставке, ведь все уже оплачено. Не подскажете, кстати, в какой стороне алкоголь?
Женщина указала в один из коридоров, глядя на меня ошарашенно. Замешательство прошло не скоро, потому огромные губы не успели изогнуться в отвращении к моей персоне в ту же секунду. Это произошло, едва я сделал шаг назад.
Пусть только попробует забрать деньги, я напишу ее мужу и скажу, что его престарелая ценительница модернизма явно проводит время где-то в другом месте, а не на занятиях по искусствоведению.
О, наконец-то!
У одной из стен растянулся длинный стол с бурлящим градусным напитком - гарантия, что у меня получится пережить этот день.
Заприметив то, что давно искал, я прибавил шаг, взял флюте, и вскоре сел на жесткий светлый пуф под очередной отвратительной картиной. Снова какая-то абстракция. Как жаль, что теперь все эти кошмарные произведения подпольного искусства меня вовсе не интересовали.
Я припал к стеклу, чувствуя, как приятная горечь спускается по горлу. Еще немного, и станет лучше.
Спустя примерно сорок минут, когда время выставки перевалило за середину, по договору мне можно было ее покинуть. К вызванному такси шагал, печатая хвалебный отзыв о мероприятии под постом. Сделал классическое постановочное фото – я в костюме, с фужером, перед одной из… фу, тех самых картин, смотря на нее взглядом ценителя. Таким меня считают. Достаточно прочитать базовую литературу, чтобы настолько же разбираться в живописи, но все думают, раз я художник – все нужные знания автоматически вшиты в мой мозг.
Дорога до дома была недолгой. Я смотрел в окно и старался сосредоточиться на приятном покалывании в пальцах - алкоголь начал действовать. Нужно было отвлечься на что-то, чтобы не потянуться рукой в сторону, по привычке.
Я никого там не найду. Уже давно не нахожу.
Ладонь произвольно сжалась в кулак на бедре, сминая тонкую ткань брюк. Взгляд зацепился за какое-то здание, тянущее свои бетонные этажи к небу. Там окна, балконы, бежевые панели прерываются серыми и на углах уходят в несколько округлых отверстий с перилами.
Я просто хотел отвести ладонь, чтобы сменить положение. Я не искал ее. Ее нет.
Пальцы побрели по кожаной поверхности сидения все дальше и дальше, пока не коснулись другой двери. Оборачиваться не было смысла, и все, что оставалось – дальше смотреть в окно, прижимая челюсти друг к другу. А чего я ожидал? Она уже год мертва, какие глупости.
Нужно говорить это почаще, чтобы, наконец, свыкнуться.
Таксист высадил меня у огороженного двора. Я приложил ключ к маленькому экрану у ворот и прошел, минуя пост охраны. Затем, через единственный подъезд высотки поднялся на нужный этаж, где отпер свою дверь. В квартире было как всегда прохладно и свежо. Если говорить в общем, то она мало чем отличалась от той выставки, на которой мне пришлось находиться целых три часа. С ума сойти. Отличие оказалось значительно-незначительным: никакого модернизма на картинах, здесь висят только мои, которые она просила оставить.
Снова думать обо всем этом уже не было сил. Привычное ощущение застоя насело на плечи. Возвращаясь в место, где мы проводили очень много времени, я сразу вспоминал о ней и обо всем, что между нами происходило. Избавиться от этого не помогло ничего.
Кроме алкоголя.
Я сразу проложил курс на кухню. Там достал бутылку из мини-бара и наполнил фужер до краев, совсем не по правилам. Вылил в себя все без остатка за один присест, наполнил снова и, взяв горлышко одной рукой, а второй крепко обхватив тонкую ножку, направился в мастерскую, на ходу скидывая туфли. Идиотский этикет, правила приличия и чертовы модники, которые придумали, что мне нужно носить костюмы. Ненавижу эту жизнь.
Когда становилось совсем невмоготу, спасало только одно место – мастерская. Комната, которая отличалась по стилю от остального пространства. Здесь больше теплого дерева, окна выходят на солнечную сторону, из-за чего почти всегда воздух наполнен светом. Здесь чувствуется жизнь, в отличие от холодных и полупустых помещений за стеной.
Вино приземлилось на большой, грубо сколоченный стол. На мольберте стояла незаконченная работа, но я убрал ее на пол, чтобы прицепить новый холст. У меня еще куча заказов, и некоторые из них нужно отправить уже завтра. Там нет ничего сложного, такие вещи я создаю лишь ради денег. Может, если бы пил меньше, хватало бы времени и на что-то более сложное. Задача пока невыполнимая.
Сделав очередной глоток красно-черной жидкости, я скинул пиджак на пыльное кресло и закатал рукава свободной рубашки. Она сидела на мне, словно мешок, если бы мешки шили из шелка. Современная мода иногда убивает, но, должен признать, может сотворить чудо.
Итак. Неспроста я вспоминал о господине с фамилией Климт. Придется сотворить кое-что, похожее на его работы, только более простое и второсортное, скрывать не стану. Возможно, это ставит меня на одну полку с теми рабами Маргариты, создающими штампованные абстракции, но я за свои получаю куда больше, и выглядят они куда лучше. Полка одна, но я занимаю место в самом начале.
Настырное старое воспоминание все же пробилось сквозь пелену напускных мыслей.
- Ты слишком жесток к себе, - Ева положила подбородок на мое плечо, высматривая нечто в контурах на белой поверхности. Я же в это время угрюмо пялился туда же, изливаясь ядом из-за того, что мне приходится копировать чей-то труд. Мои картины покупали за большие деньги, но редко, что приносило известность, а вот состояние заработать таким способом сложно.
- Не жесток, я реалист. Кто заметит меня за этим тупым переносом? Как станок, вожу кистью в одном и том же направлении, это раздражает.
Ева засмеялась и легла на то же место щекой. Пряди ее волос, выбившиеся из высокой прически, щекотали открытые участки тела, от чего я нахмурился и поежился.
- Ты просто вечно недоволен. Брюзжишь и брюзжишь. Относись к этому проще, все ведь с чего-то начинают.
- Я не хочу начинать с этого.
- Ты уже начал.
Услышав недовольный вздох, Ева оставила звонкий поцелуй на моей шее. Оттолкнувшись, стала говорить куда увереннее и веселее.
- Не нужно себя корить, отпусти ситуацию. Не до конца, конечно, но подумай об этом, как о тест-драйве. Клиенты увидят, что ты умеешь работать с красками и кисточкой, потом до них дойдет, что так не только копировать можно, но и свое создавать. Для начала просто покажи, что ты хоть на что-то способен. Я в тебя верю. Хочешь кофе? Купила твой любимый.
- Да, да, - задумчиво согласился я, взглянув на начатую работу другими глазами. – Спасибо.
- Не за что. Ты у меня потрясающий, все получится.
Она вышла, а я усмехнулся и замешал песочный цвет, чтобы покрыть им большую часть холста.
Сейчас он тоже нужен мне. Ненавистный, отвратительный оттенок, от которого уже блевать тянет. Она сказала бы, что я просто должен залить его в какую-нибудь банку и потом не глядя доставать, когда понадобится. И была бы права. От этой мысли по лицу растеклась легкая улыбка. Даже с Того света Ева могла меня подбодрить.
Занесенная кисть дрогнула, когда я сглотнул. В горле щипало.
Нужно выпить еще вина. Как можно больше, чтобы заглушить эти бесконечные флэшбэки и вернуться в настоящее. Это не сложно.
Я схватился за бутылку, позабыв, что рядом стоит на половину опустошенный фужер. Почему-то именно после этого действия внимание переключилось на неприметный шкаф с парой дверок. За одной из них лежал сверток из белой ткани, а в нем – кое-что очень важное, о чем я думаю каждое гребаное утро.

Глава 3. Руслан

Бывают дни, когда появляется настроение работать на износ. Тогда я приезжаю домой только ради Рокки, чтобы выгулять его и накормить, в остальном провожу сутки за рулем. Обычно не получается выдержать больше двух, и потом усталость все же берет свое. В этот раз, видимо, из-за сбивчивых мыслей, все растянулось. Заканчивался третий день, разные тонизирующие напитки перестали действовать, я уже не мог сохранять стабильное внимание. Пришла пора заканчивать.
Очередной пассажир вышел. Вычурный отель освещался сотнями маленьких ламп, превращая глубокую ночь в день. Дотягивалось это сверкающее безобразие до самой парковки, поэтому мне даже пришлось опустить козырек, чтобы не ослепнуть.
Отметка в приложении, обычные манипуляции, чтобы завершить рабочую смену. Глаза слипались, очень хотелось оказаться дома, на кровати. Рокки наверняка уже заждался моего возвращения, он никогда не любил быть один.
Прости, приятель, я постараюсь так больше не делать.
Я почти коснулся нужной кнопки, когда сигнал о новом заказе появился на карте. Адрес совсем рядом, двух минутах от этого отеля. За ночь оттуда не впервые вызывали машину, странно, что никто не взялся. Во мне взыграл интерес – окно свернулось, демонстрируя детали загадочного заказа. Обычная цена, ехать недалеко, заезд-выезд, все обозначено, никаких сложностей. В чем же тогда дело?
- «Почему бы не помочь человеку?» – подумал я, заводя мотор. Принял пассажира и вывернул руль, чтобы уехать подальше от позолоченного здания. Тот, кто придумал такую отделку, явно не очень хорошо относился к постояльцам.
По пустым дорогам добраться до нужного двора не составило труда. Там я сразу же заметил девушку, стоящую у одного из домов. Выглядела она не примечательно: высокая, светловолосая, куталась в тонкое черное пальто и дрожала, будто на улице была глубокая зима. Едва я притормозил, заняла сидение за пассажирским.
- Здравствуйте, - поздоровался громче нужного, пытаясь звучать более бодро и доброжелательно. Клиентка скрестила руки на груди, по-видимому, пытаясь сохранить тепло.
- Здравствуйте.
- Температуру повыше поставить? – я снова пару раз ткнул в экран, оставляя пометку, что пассажир сел.
- Нет, не нужно, спасибо.
- Скажите, если передумаете.
В зеркале заднего вида я заметил, как девушка мягко улыбнулась. Явно через силу, но стараясь ответить добром. Короткие пряди выскользнули из-за ушей, но она парой легких движений снова уложила их на место. Пальто расслабилось, открывая шею и поблескивающий на ней кулон. Разглядывать его я не хотел, да и незнакомка возможности не оставила – снова запахнула верхнюю одежду.
Мы направились ко второму пункту поездки. Дорога прошла в полном молчании, никто из нас не торопился начинать бессмысленный на первый взгляд разговор. Не знаю, что творилось в ее голове, но я отсчитывал метры до цели, раздумывая над тем, чтобы взять выходной на следующий день и провести его с Рокки. Стоило бы загладить вину перед своим четвероногим другом – три дня в одиночестве ему явно на пользу не пошли. Появилась мысль свозить малыша к родителям, в их дворе собачников побольше, да и они сами долго его не видели. Удачная идея.
Свет от фонарей проникал в салон автомобиля. Пробегал по мне, по сидениям и по девушке, следящей за мелькающими фасадами с серьезной задумчивостью. Иногда я поглядывал на нее, как и на многих других людей. Странная привычка, но почему-то так было спокойнее. Может, рефлекс из старой жизни, а, может, последствия травмы головы: ударили сзади, так что мозг вполне мог поставить зарубок о таких непредвиденных неприятностях. Многие говорили, что у меня появились странные привычки. Кристина постоянно это отмечала: то деньги я в наличке не храню, как раньше, то сплю всегда в позе эмбриона, то говорю слишком спокойно и слишком вежливо, то людей сторонюсь, то просыпаюсь каждые три часа и ее это раздражает. Никогда не видел смысла спорить по этому поводу или обижаться, ведь, самом деле, многое просто необратимо. Может, с чем-то справился бы хороший психолог, но мне не кажется, что жаловаться вовсе нет причин. Главное – жив остался.
Клиентка прислонилась затылком к спинке сидения, расслабилась. Под желто-оранжевые световые пятна попадало ровное лицо со следами усталости. Такой же, как на моем. Она явно давно не отдыхала, была бледной и… эмоционально тяжелой? Странно… Смотря на нее, мне становилось не по себе. Очень ясный, но загруженный взгляд, слабое тело, тянущееся к земле. И это черное пальто, будто надетое прямо поверх голой кожи.
Радио тянуло очередную песню. Лиричная композиция, исполненная тихими мужскими голосами, еле уходила от динамиков. Разобрать слова можно было с трудом, но атмосфера создавалась почему-то приятная. Эти огни, пустая ночная дорога и неразговорчивая попутчица, которая, не смотря на неоднозначное впечатление, не вызывала негативных чувств. Детали, что я заметил, создавали загадочный образ.
Возможно, стоит в этот раз задать тот самый вопрос? Просто сказать: «А можно узнать, куда вы едете?». Нет, это странно, она испугается. Тогда, может: «Могу я спросить кое о чем?», и если ответ окажется положительным, продолжить: «Не поймите неправильно, просто интересно, а куда вы едете?». Она не выглядит как человек, который ответит грубостью на подобный интерес. Да, наверное, это подходящий момент.
Я набрал в грудь воздуха, но вдруг проскользнувшая мысль заставила замереть за долю секунды до первого звука. Это понятно и логично, но мы ведь не знаем друг друга. Если все пойдет не так, как задумалось? Ехать еще пятнадцать минут в компании человека, который, возможно, облает тебя с головы до ног, и чувствовать себя ужасно? Наверное, лучше не стоит. К тому же, сил нет. В другой раз.
Девушка тоже молчала. Она ни разу за поездку не отвернулась от окна.
Мы остановились у неприметного бизнес-центра. Пришлось высадить ее немного поодаль, ввиду отсутствия заезда прямо к нему.
Незнакомка дождалась, пока автомобиль полностью затормозит, и щелкнула что-то в своем смартфоне.
- Пришли?
Об успехе операции нас оповестил звоночек, раздавшийся в ту же секунду - прилетели деньги за оказанную услугу.
- Да.
- Спасибо. Всего доброго.
- И вам.
Она осторожно прикрыла дверь и поднялась по каменным ступеням, держа телефон в вытянутой вдоль фигуры руке. Я почему-то продолжил наблюдать за ней, пока мог. Пустота вокруг: деловой центр, рабочие здания, ни одного жилого в зоне видимости, ночь.
Только когда потемневший силуэт скрылся из виду, я смог уехать. Сил оставалось все меньше.
Дома быстро уснул, уделив внимание Рокки. В полудреме чувствовал, как жесткая собачья шерсть щекочет голую спину – он лег совсем рядом. Снилось что-то странное. Размытые человеческие силуэты на белом фоне, нависшие надо мной. Огромные круглые лампы за ними слепили, а ощущение паники придавило к столу. В виски словно ввинчивали огромные шурупы, хотелось кричать, но тело не слушалось. Веки дрожали, голова разрывалась от мечущихся мыслей. Казалось, это обрывки памяти отчаянно искали место, чтобы спрятаться и остаться со мной. Чушь, да. Подобного не могло произойти физически, ведь амнезия не похожа на медленное стирание памяти. Находясь на операционном столе, я уже был пуст. Но все же, иногда создавалось впечатление, что некоторые из отрезков моей прошлой жизни действительно смогли найти тайники, а я должен освободить их.
Силуэты двигались. То исчезали из поля зрения, то вновь появлялись. Сон длился недолго – появился протяжный звон, затягивающий в себя, словно в черную дыру, скудное изображение и смесь странных ощущений.
Я проснулся, держась за голову. Все вокруг плыло, уши заложило, но сквозь пробку пробивался тот самый звон – кто-то стоял за дверью и отчаянно желал попасть в гости.
Взяв себя в руки, я поднялся с постели. Стоило немалых усилий вернуть власть над конечностями, но в итоге у входа оказаться получилось. Чувствовал себя не очень, явно требовалась пара таблеток от головы, чтобы окончательно прийти в порядок.
- «Кто там, интересно?» - этот вопрос и ситуация, в которой времени думать не было, заставили меня сразу же открыть дверь, хотя для начала следовало бы посмотреть в глазок. Однозначно. Один рывок ручки на себя, и вот на моем пороге сотрудники полиции. Два удостоверения мелькнули перед лицом. Разглядеть их не вышло – зрение еще не восстановилось, буквы плыли, не смотря на старательно сощуренные веки.
- Руслан Игнатьевич Соколов? – спросил один из мужчин, оглядев меня с неприятным вниманием. Не похож я на Соколова, все верно, но на этот случай всегда есть документы.
- Да.
- Следователь Морозов, - он указал на напарника, - и следователь Глушко. У нас есть к вам пара вопросов, можете уделить время?
Корочка легла в карман отработанным жестом, для этого полицейскому даже не требовалось отрывать от меня чрезмерно прилипчивого взгляда.
- Да, - я повторил, обратив внимание на свою руку, намертво прижатую к затылку. – Что случилось?
Только договорив, понял, что незваных гостей нужно впустить. Отошел в сторону, оглядывая коридор – Рокки недовольно выл где-то в комнате.
- Овчарка? – поинтересовался второй мужчина, скидывая обувь. Он уже высмотрел моего домашнего охранника дальше по пути. – Тоже из наших что ли?
- Нет, - я натянуто улыбнулся, качая головой. Когда полицейские отошли, смог запереть. – Вырос на «Мухтаре», так что…
- Мечта детская? – он прошелся по коридору, попутно заглядывая в комнаты, словно что-то искал. Действовал непринужденно, можно было подумать, что из личного интереса. Все бы ничего, но удостоверение и угрюмый коллега, идущий следом, заметно портили атмосферу.
- Что-то, вроде того.
- Понимаю. Куда пройти можно?
- Да вон туда, на кухню, - я указал на одну из открытых дверей. Мужчины направились вперед таким же строем, минуя гостиную, в которой и сидел Рокки. Внезапные посетители его не обрадовали.
- Ну чего ты? – добродушный полицейский Морозов сел на корточки, разглядывая пса. – Не надо ругаться, мы ненадолго. Хозяина твоего не обидим. Выходи, поздороваемся. Я тебя поглажу.
- Пошли уже, - второй следователь скрылся на кухне. – Сколько уже просил на работе сосредотачиваться? Не у себя дома.
- Да ничего, он только рад вниманию, - я вошел следом, держа курс к угловому подвесному шкафчику. Там одиноко стояла домашняя аптечка, в которой мне предстояло найти нужное лекарство.
- А с виду и не скажешь.
- Дайте ему пару минут, потом отбивать своего коллегу будете.
- Это еще кого от кого.
Мужчина сдержано засмеялся, а я поддержал веселье, вытаскивая на свет прозрачный пластиковый контейнер с таблетками. Взгляд, направленный в спину, чувствовался отчетливо. Следователь Глушко, в отличие от своего более легкого на подъем напарника, приехал по делу, и интересовало его только это.
- Чай? – я, наконец, нашел обезболивающее. Проглатывая, обернулся. Второй следователь зашел как раз в этот момент. – Или кофе?
- Чай, - кивнул он. – Спасибо. А как собачку зовут?
Ушастый дружок, трусцой вбежавший следом, сел у моих ног.
- Рокки.
- Дитя девяностых, - порадовался Морозов. – Почему не Мухтар?
- Так у всех Мухтары, не интересно уже, - пока одни следователь продолжал болтать с животным, я обратился ко второму. – А вам что?
- То же.
- Хорошо. Так в чем дело?
Пока я набирал воду в чайник, Глушко объяснил:
- Сегодня, в три – три тридцать утра вы подвозили девушку. Спустя час с небольшим ее тело выловили из ****, спрыгнула с моста. Выясняем обстоятельства происшествия.
Я замер, глядя, как прозрачная жидкость приближается к краю. Поднимается все выше, минует допустимый уровень.
Девушка? Та самая?
Спрыгнула? Сама, значит.
- «Никто не хотел ее везти, а я повез. Она была такой расстроенной» – и еще куча других мыслей появились, едва удалось воспроизвести образ светловолосой незнакомки в пальто.
Вода намочила руку. Я забегал глазами, перекрывая кран, и, избавив чайник от излишков, поставил на место. Кнопка щелкнула, загорелась, обязывая меня повернуться лицом к мужчинам. Те уже ждали ответа.
Пришлось кивнуть.
- Да. Да, я довозил.
- Мы знаем, что довозили. Служба такси, в которой вы работаете, уже предоставила все данные. Мы хотим задать пару вопросов, чтобы восстановить некоторые пробелы.
- Конечно. Расскажу, что могу.
- Так… - Глушко достал телефон и принялся копаться в приложениях. С техникой обращался неумело, что напомнило мне о матери. На вид ему примерно столько же лет. Сухой, очень коротко стриженный, среднего роста. Обычный мужчина, ничего примечательного, и все же, нечто скрытое от глаз заставляло рефлекторно держать на нем внимание. Пожалуй, можно сравнить с ощущением, когда ты сталкиваешься один на один с большим уличным псом, от которого не знаешь, чего ждать.
Пусть пес болен, менее опасным это его не делает.
- Вот тут, - Морозов ткнул пальцем на одну из папок, коротко осмотрев дисплей. Его внимание снова вернулось к Рокки, хоть и не было таким пристальным. Едва разговор коснулся дела, молодой человек стал серьезнее.
Глушко пробурчал слова благодарности и открыл заметки.
- Так. Давайте по порядку пойдем. Судя по предоставленным записям, всю ночь вы работали. И еще пару суток до этого. Все верно?
- Да.
- Диана, погибшая девушка, была вашим последним клиентом за ту смену, правильно?
- Правильно.
Когда я впервые услышал ее имя, между нами будто появилась какая-то нить. Теперь я знал о ней больше, она не была просто одной из толпы, клиентом. Стала реальным человеком, и от того сердце приобрело новый груз.
Судя по звукам, чайник должен был вот-вот вскипеть. Предвидев это, я полез на верхнюю полку, осторожно спуская чашки, чайные пакетики и сахар.
- Куда вы направились потом?
- Домой. Мне нужно было покормить Рокки, да и три дня толком не спать, сами понимаете, довольно тяжело.
- Дома вы что делали?
- Покормил собаку и лег спать, - повторил я. Честно говоря, в этот момент не совсем было понятно, кто из нас выглядел глупее. – Проснулся от звонка в дверь, когда вы приехали.
- Так… Хорошо, - следователь пытался оставлять пометки быстрее, но буквы находились не охотно. Я ждал, переглядываясь с неунывающим Морозовым. Он пересел на другой стул, занимая более удобную позицию, и подмигнул Рокки. Пес склонил голову, изучая настырного гостя. К моему удивлению, в этот раз контакт с окружением у моего общительного животного как-то не налаживался.
- Расскажите о поездке, - более молодой полицейский перенял инициативу. Глушко посмотрел на него недовольно – в руках того смартфона не было, как и любого другого средства для сохранения информации. – Вы приняли заказ, поехали забрать Диану. Она была одна?
- Да, стояла у подъезда. Я вообще никого там больше не видел.
- А выглядела как?
Я задумался, вспоминая детали ее внешнего вида, который теперь казался слишком подозрительным. Все те моменты, подмеченные ранее, вызывали не самое приятное чувство.
- Волосы распущены, черное пальто. Обувь какая-то темная, я не запомнил.
- Ручная кладь?
- Нет, ничего такого. Телефон только был.
Мужчины переглянулись.
- Телефон? Какой? Может, марку разглядели?
- Нет, я не обратил внимания. Толком не смотрел, просто какой-то мобильный. Тоже темный, кажется. Может, чехол, - я пожал плечами и снова повернулся к столешнице кухонной зоны. Разлил кипяток по чашкам, пока следователи обсуждали что-то свое. Собственные рассуждения заглушали их голоса: как это могло произойти? Может, если бы осмелился спросить, она осталась бы в живых?
Ладони почему-то вспотели.
- Диана оплатила поездку через мобильный банк?
- Да, я поэтому телефон и заметил.
- Спасибо, - кивнул Глушко, когда чашки оказались на столах. – А как она себя вела?
Сам встал на прежнее место, потрепав Рокки по голове. Он лизнул мою ладонь, отвечая на ласку, и улегся вдоль деревянных тумб.
Нагретая керамика обжигала пальцы. Сжимать кружку было неприятно, но это чувство отрезвляло – я никак не мог окончательно проснуться, либо же рассеянность была вызвана внезапной новостью. Я видел ее несколько часов назад, а теперь она мертва.
- Ничего странного, - в моей голове раз за разом прокручивался один и тот же отрезок. Девушка, пока еще живая и безымянная, сидит на заднем сидении моей машины и смотрит в окно. По бледному лицу проносится свет. Я сглотнул, пытаясь вернуть себя в настоящее. – Просто сидела. Мы и не говорили почти, пристально смотреть на нее тоже причин не было. Она только в пальто куталась, мерзла как будто.
- Она все время была застегнута?
- Да. Один раз только наверху ворот распахнулся… Я тогда подумал, что она не одета.
Мужчины снова переглянулись. Старший следователь отложил телефон.
- А говорите, что не смотрели.
Говорящие взгляды правоохранителей заставили меня перевести глаза к окну. Одна ладонь легла на край столешницы, пока вторая продолжала сжимать кружку. Как-то не хорошо это все. Они что, подозревают меня?
- То есть, под пальто вы ничего не увидели? – Морозов заговорил, пытаясь звучать более беззаботно. – Ничего такого, просто нам нужно знать, какая одежда на ней была. Ее нашли обнаженной, так что…
Я нахмурился, ощутив, как поднимается отторжение. Это все не правильно. Спрашивать, действительно ли она умерла сама, не хватило смелости. Те, кто накладывают на себя руки, обычно не раздеваются догола, по крайней мере, раньше ничего подобного мне не встречалось.
- Не знаю. Не видел, было ли на ней что-то еще.
Сказать наверняка в таких случаях всегда сложно. Я не соврал – не видел одежду, но… Что же это? Снова крутится на кончике языка, оставляя только след. Что же я тогда видел?
- Когда ворот приоткрылся, - свободная рука коснулась горла, поддерживая мои попытки описать неизвестную вещь. Пальцы до боли сжали кожу. – У нее тут висело что-то. То ли кулон, то ли, может, это деталь одежды. Темно было.
- Украшение, - протянул Глушко, записывая очередную строчку в заметках.
- Еще, может, есть какие-то моменты? – Морозов потянулся за конфетой, лежащей в вазочке. Он, наконец, вспомнил, что рядом стоит чай.
В этот раз вопрос меня озадачил. Я снова углубился в скудные воспоминания о той поездке, пытаясь выцепить из них еще хотя бы одну важную деталь. Ничего не лезло в голову.
- Вы довезли ее по адресу ******** **, - утвердительно проговорил Морозов, но вот выражение его глаз оборачивало это предложение в пелену вопроса. Он будто подталкивал меня в нужную сторону.
- Высадил рядом, у центрального входа, где лестница.
- Больше там никого не было?
- Нет, вообще никого. Я осмотрелся, прежде чем уехать. Ни одного человека не увидел.
- Осмотрелись? Зачем? – Глушко опустил брови, смотря на меня с неприкрытым подозрением.
- Я стоял какое-то время, решил немного в себя прийти, спать очень хотелось. Потом уехал. Да и странно, девушка ночью приехала в общественное место, которое закрыто, еще и одна.
- Странно, - задумчиво подтвердил мужчина, возвращаясь к экрану смартфона. – Куда она пошла, вы видели?
- Прямо, вроде. Не знаю.
- Поняли. На этом закончим тогда? – утвердительный кивок старшего напарника дал зеленый свет - Морозов одним махом влил в себя остатки напитка, и, хлопнув по коленкам, поднялся. – Давайте я номер оставлю, а вы мне свой напишите. Будут вопросы у нас, или вы что-то, может, вспомните – сможем связаться.
После обмена номерами следователи поблагодарили меня за гостеприимство и ушли. Мы с Рокки снова остались вдвоем, так что теперь некому было отвлекать меня от обдумывания произошедшего.
Едва я отвернулся от двери, в нее снова позвонили.
- Забыл совсем, - Морозов протянул мне обрывок тетрадного листа. – Это номер отца погибшей, он просил передать. Хочет связаться с вами, у него тоже есть вопросы какие-то. Только не говорите никому, что это я вас свел, а то по шапке получу.
- Ну чего ты там? – спросил второй следователь.
- Иду. Все, до свидания.
- До свидания.
Я встал спиной к проходу, изучая протянутую бумажку. Не отрывая от нее взгляда, добрел до кухни и приземлился на один из стульев. И что с ней делать? Звонить? Почему я чувствую себя таким виноватым? На мне нет ответственности за жизнь других людей, они сами выбирают, как поступать. Может, мне и удалось бы изменить что-то, заговори я с ней, но я ведь не знал. Никто не знал. Так же могли вмешаться и соседи, и ее друзья, родственники. Отец, номер которого я держал в руках. Почему же тогда кажется, будто на мне вся ответственность?
Я ведь был последним, кто ее видел. Этого вполне достаточно.
Шутка или нет, но, возможно, устань я больше, не прими заказ, она осталась бы в том дворе до утра, а потом вернулась домой.
Ладонь сама собой несколько раз прошлась по колючим волосам. От любых действий становится легче, это помогает не забивать голову. Потому я частенько отжимаюсь, навожу чистоту дома или выхожу покурить на балкон, когда не хочу загонять себя в очередной угол. В этот раз бездумно упираться в пол не хотелось, нужно было подумать, ситуация ведь не простая.
Рокки вилял у ног, пытаясь привлечь внимание, а затем закинул передние лапы мне на бедро и в наглую вылизал половину лица, не дождавшись отдачи.
- Эй, парень, не надо так делать, - я попытался отодвинуться, но массивное собачье тело подалось следом, не прекращая того же занятия. – Рокки. Рокки, остановись ты.
Результата мои уговоры не дали, да и силы у четвероногого друга оказалось едва ли не столько же в этом положении, потому я засмеялся и обнял его, зарываясь в шерсть. Пахло домом, теплом и собачьим кормом.
- Пора бы тебя искупать, - буркнул я, после чего звонко чмокнул мокрый нос. – Хочешь гулять?
Пес тут же спустился на пол, затем гавкнул, резво направляясь к выходу. При этом не забывал следить, чтобы хозяин тоже двигался в нужную сторону.
На улице было людно. На площадке бегали дети, лавки занимали мамочки, папы, бабушки и дедушки, наслаждаясь благоприятной погодой. Отпускать чрезмерно активную овчарку в такой обстановке – явно не самое хорошее решение, потому мы отправились на прогулку, соединенные поводком. Рокки такое не нравилось, но он являлся животным чрезвычайно умным, потому возмущаться не планировал: лучше свежий воздух на поводке, чем душная квартира в полной свободе.
Пока пес удовлетворял свои потребности, попутно выискивая на горизонте соседских собак, я достал из кармана клетчатый листок. Подумав, набрал номер и нажал на кнопку вызова.
Это малое, что можно сделать в моем случае, чтобы поддержать безутешного родителя.

Глава 4. Егор

- Не хочу, у меня и так много работы. Тем более, два дня. Сам подумай, в лепешку расшибиться что ли? – я выводил волнообразную линию посреди холста, деля его на две части. Трубка, зажатая меж ухом и плечом, снова взмолилась:
- Понимаю, что два дня для портрета – слишком мало, но ты ведь можешь постараться.
- Слушай, чего ты так зацепился? – кисть приземлилась в маленькую стеклянную банку, такие я частенько использовал вместо подставок. Телефон перекочевал в ладонь, измазанную засохшей красной краской. – Просто очередная работа, которая мне ничего не даст. Заплатят не больше, чем обычно, висеть картина будет, как я понял, в доме какого-то средненького семейства. И? В чем смысл?
- Ну, ты хотя бы создашь что-то свое…
- Это такая же перерисовка, только не с другой картины, а с фото. Еще аргументы?
- Там история очень сложная…
Я едва ли не засмеялся от его наивности и собственного возмущения.
- Ради всего Святого, Ген, серьезно? Решил меня жалостью пронять? Я благотворительностью не занимаюсь.
- Портрет отец умершей девушки заказал, - продолжил менеджер, не обращая внимания на мои высокомерные речи. – Она с моста спрыгнула. Скоро похороны, хотят на поминках поставить картину. Ну, и на память, конечно.
Удержаться, чтобы не закатить глаза, не получилось. Стоять надоело, потому я разместился на кресле. Под моим весом мягкое сидение вытолкнуло в воздух плотные клубы пыли, пришлось долго чихать и махать рукой перед лицом, чтобы избавиться от зуда в носу. Надо бы вызвать клининг… Нет, здесь лучше убраться самому.
- И что? Надо теперь бросать все остальное? Сам ведь говорил, что мне следует больше работать.
- Говорил. Но это хорошее дело. Займись ради разнообразия.
Я театрально засмеялся, нарочито медленно выталкивая из себя звуки.
- Неужели, кто-то рассказал тебе, что такое «сарказм»? Удивительно.
- Серьезно, Егор. Возьмись, может, на душе легче станет.
Опять. На этом последние крупицы хорошего настроения ушли, оставив за собой типичное для меня состояние дисфории. В такие моменты хочется закричать кого-то до смерти или разорвать голыми руками. Почему все считают, что должны лезть в мою жизнь? Я кого-то просил? Или, может, справляюсь недостаточно хорошо для человека, который потерял очень важную часть своей жизни? Не думаю. Я держусь и еще фору дам всем этим сопливым нытикам, воющим из-за своих жен, умерших от рака. Я никому не жаловался. Никому. Никого не просил проявлять свое сочувствие или давать советы. Надо уже начинать рубить длинные носы, слишком уж много их обладатели на себя берут.
И ставить Еву в один ряд с самоубийцей… Как только язык повернулся.
- Нет, - рявкнул я и сбросил звонок.
Все, что я прошу – чтобы меня оставили в покое. Это так сложно? Неужели нельзя просто заткнуться?
Никогда не выходило спокойно договариваться с людьми. Ева пыталась научить, но по итогу просто сдалась.
- Ты не можешь послать человека на три буквы, если он тебя достает, - она округлила глаза, глядя на меня через зеркало. Наблюдать, за ней, собирающейся на работу, было моим любимым делом. В то утро моя девушка уже занялась йогой, сходила в душ, высушила волосы, и после всего этого стояла перед трельяжем в одном белье.
- Почему? – весело спросил я, пожимая плечами. – По-моему, это отличный вариант.
- Сказать моему начальнику, что ему пора копить на пересадку волос, тоже казалось тебе отличным вариантом.
Я громко, заливисто засмеялся, хлопнув в ладоши. Ева пыталась держать серьезное лицо, но все равно улыбнулась. Это каждый раз воспринималось, как маленькая победа, ведь она не могла долго злиться на меня по таким мелочам, не смотря на свою педантичность.
- Это было гениально. В следующий раз он пятьсот раз подумает, прежде чем попытаться приударить за тобой или другой особью женского пола, младше него больше, чем на двадцать лет.
Ева обернулась, глядя на меня ошарашенно. Каре-зеленые радужки, оттененные косметикой, казались еще красивее. Я засмотрелся на них, не обращая внимания, что в целом вид моей второй половины перетек в возмущенный.
- Особью женского пола? Ты сейчас серьезно?
- Что не так? По-моему, все ок'ей. От «особи мужского пола» ты бы не удивилась, - я поднялся с постели, медленно подходя к ней со спины. Достигнув цели, оперся одной рукой о стол и принялся нагло разглядывать отражение, собирающее волосы в высокий хвост.
- Ты какой-то циничный. Надо повысить твой уровень сострадания и толерантности. В питомник сводить.
- Лучше в приют, - я обнял ее за талию одной рукой, а второй перекинул хвост на другую сторону, обнажая шею и ухо. Продолжил уже шепотом. - Дети не настолько надоедливые.
Ева обернулась, шлепнув меня ладонью по голому плечу.
- Ты ужасен.
- Видимо, не так уж и ужасен, раз ты все еще здесь, - ее слегка растерянный вид заставил меня вновь засмеяться.
- Я еще над этим подумаю.
- Тик-так, время уже вышло. Думать надо был раньше, теперь ты от меня уже никуда не денешься.
Я все сильнее прижимал ее к себе, пока не услышал короткий писк. Объятия быстро перестали быть хоть каплю эротичными, мы сплели тела просто, чтобы получить друг от друга немного любви и при этом не пораниться в очередной раз.
Не знаю, сколько сидел вот так, глядя в пустоту и прокручивая мобильный в руке, но через какое-то время он завибрировал, оповещая о новом сообщении. Догадаться о том, кто его прислал, труда не составляло. Весточка пришла от Гены.
Я, будучи заведомо недовольным, открыл его, желая записать парню пару ласковых, но наткнулся на присланное изображение. Молодая девушка лет двадцати, худая, с крашеными платиновыми волосами по ключицы. Узкий нос, узкие губы и вытянутые серые глаза. На фото она выглядела очень счастливой.
- Что же ты с моста кинулась, идиотка? – вздохнул я, уложив голову на левую руку. Указательный и средний - на висок, большой - под подбородок. Делаю так часто, сам не помню, почему начал.
Покойная смотрела в ответ, издеваясь. Не понимала, что уже не жива.
Телефон лег экраном на мою грудь, пока я бродил взглядом по студии, раздумывая. Оно мне нужно? Работа и так есть. Художников по городу – завались, замучаешься выбирать. И цена разная, и стили, многим вообще все равно, чем заниматься, главное, чтоб отметку потом под постом оставили. Как я, например, да. Но в этом и суть – тут даже отметки не будет. На кой черт мне тогда сдалось это все? Вот зачем она это сделала?
Я снова поднял фото к лицу. Из-за чего можно вот так поступить с собой и своей семьей? Пока ты жив – все реально. Соберись и исправь. Родные точно помогли бы. Раз портрет твой заказывают, значит, любят, о чем еще переживать? Может, если бы у меня никого не было, тоже бы давно в окно вышел. Иногда хочется, чтобы все по щелчку закончилось, но так не бывает. Пойдешь на такой шаг - будешь умирать мучительной смертью, потом тебя найдут в луже мочи и фекалий. Мучительных способов из общей суммы почти сто процентов, даже отсечение головы не дает мгновенного забвения. Это так, если что.
Незнакомка продолжала смеяться.
- Какие у тебя могут быть проблемы? Ты ведь красивая. На вид не глупая, хотя, кто знает.
Родители наверняка запасной вариант не искали. В теории, если постараться, можно и за два дня успеть. Уж не знаю, насколько качественно выйдет, но о качестве ведь и речи не было? Два дня дали – вот и получайте результат за это время.
Проклиная себя, негодуя и вспоминая все матерные слова, которые знал, я ответил Гене согласием, затем удалился на кухню, чтобы взять очередную бутылку вина. Под эту работу нужно пить постоянно.
Ненавижу рисовать мертвых.
Возможно, это было моей главной ошибкой. Или главным правильным решением, смотря, как расценивать итог.
Два дня прошли как в тумане. Вечером отец покойной должен был приехать за портретом, но так как я находился в алкогольной коме и не отвечал менеджеру - адрес он ему не прислал. Я, наверное, слишком беспокоился о своей личной жизни, но без моего согласия Гена не имел права разглашать место моего проживания, это прописано в договоре. Потому, проснувшись ранним утром и увидев кучу пропущенных от него, я был готов убиться о стену.
- Алло, Ген? – позвонил уже по пути в ванную, стягивая одежду на ходу.
- Ты где пропадал? Я тебе телефон со вчера обрываю!
- Знаю, знаю, прости. Скинь адрес заказчика, я сам ему портрет отвезу. Время же есть еще?
- Есть, вроде как. Но там похороны, помнишь об этом вообще? Тебя не ждут.
- Я не собираюсь в гости напрашиваться, просто работу оставлю и свалю. Будто мне самому хочется опять в это влезать. Кидай адрес, через двадцать минут выйду.
Приняв душ, я достал единственный черный костюм, который был готов к носке. Для чьих-то похорон довольно дорого, но выбирать не приходилось. Вышла задержка в десять минут: семь на подсушку волос, три на упаковку картины.
Гена скинул мне номер заказчика, потому, оказавшись у двери, я позвонил. Следом набрал номер квартиры в домофон, меня впустили. На нужный этаж поднимался в состоянии нахлынувшего похмелья, ведь в суматохе совсем этого не почувствовал. Успел трижды сказать, что ненавижу себя. Первый - за то, что согласился на эту авантюру, второй - за треклятый алкоголизм, третий - за неорганизованность и биологическую не совершенность. Я знаю, что алкоголь – это яд, но можно ведь как-то менее тошнотворно на него реагировать?
Створки лифта открылись напротив нужной двери. Я нажал на звонок и, пока открывали, успел привести себя во внешний порядок.
Внутрь меня впустил полнотелый взрослый мужчина. Помятый и грустный, выглядел так, будто был наркоманом в глубокой завязке: бледный, с огромными синяками под глазами и воспаленными венами. Что странно, при этом он старался улыбаться. Увидев его напряженные губы, растянутые к ушам, мне стало не по себе.
- Здравствуйте, - прошел в квартиру, вытягивая шею, чтобы разглядеть еще хоть кого-то. Делал это незаметно, сохраняя интеллигентный вид. – Извините за задержку, слишком много работы, я совсем потерял счет времени.
Отец покойной, не составило труда узнать его по голосу, отрицательно качнул головой. Мое опоздание явно беспокоило любого из присутствующих родственников в последнюю очередь.
- Не переживайте. Спасибо вам, что привезли ее.
- Не стоит.
- Проходите в гостиную, там есть место на тумбе.
- Нет, не… - едва я начал отмахиваться, что получилось жалко и неуверенно, хозяин квартиры напряженными руками подтолкнул меня вперед.
- Проходите, пожалуйста.
- Но…
- Проходите, проходите.
Он скрылся на кухне. Уходя, я слышал, как мужчина болезненно выдыхал, стараясь подавить слезы. Какое-то время у меня не было сил пойти дальше, ведь отголоски ненавистных эмоций забились где-то на подкорке. До этого все казалось другим, чужим. Незнакомая семья, умершая девушка, горюющие люди и обычный дом. Она здесь жила, росла, а я просто пришел нажиться на сентиментальности ее родителей. Мне этот печальный факт боли не приносил, потому я смотрел на происходящее, как на плохую постановку, не испытывал жалости к ним, только к себе. Такая обстановка ковыряла раны, пробуждала то, что мне не хотелось вспоминать или озвучивать. Даже думать об этом не хотелось, но я все равно думал, потому что не мог ничего поделать со своей внутренней слабостью.
Все похороны одинаковые. Я обещал себе, что никогда больше не попаду на такие мероприятия, не пойду, даже если умрет кто-то близкий, но все равно оказался здесь. Избегал, а по итогу сам же пришел. Словно на секунду вернулся в прошлое.
Целый год прошел с того момента, как ты ушла.
До сих пор помню день похорон.
Твоя мама рыдала на моем плече, моя – стояла поодаль, безутешная. Смотрела на фото с черной лентой на уголке, без конца поправляла букет твоих любимых цветов, который сама же и принесла, пока он не превратился в увядший веник. Я не подходил. На то было много причин, но главная, и, честно говоря, самая позорная: страх разреветься на глазах у всех, ведь тогда последний праздник в твою честь обернулся бы полной катастрофой. Многие держались лишь потому, что я молчал. Успокаивал всех, бегал, помогая с организацией, раздавал платочки скорбящим пожилым родственницам, причитающим, что ты была слишком красива, умна и молода, чтобы умирать.
Некоторые смотрели на меня с пренебрежением и ненавистью. Знали, что я наделал. Может, так только казалось. В тот день многое шло наперекосяк, а отвечать за подобные дни будет только сумасшедший.
Раньше я смеялся над теми, кто был готов лечь в гроб рядом с любимыми, а в тот день сам хотел поступить так же. Отвратительное чувство. Понимаешь, что не хочешь умирать, но и жить так тоже не получится. Сил не хватит. Потому и пил – счет времени теряется, жизнь становится туннелем, по которому ты летишь, прерываясь на короткие периоды похмелья и зарабатывания денег. Иногда память вообще отключается. Хотел бы я все забыть, отрезать от себя прошлую жизнь, чтобы всего этого не знать.
В гостиную вошел медленно, не спеша, чтобы не напороться на лишних людей. Не хватало только завести беседы с кем-нибудь из убитого горем семейства. Кто знает, сколько их тут на самом деле? Может, у погибшей куча старших сестер, а они любят в моменты слабости и эмоциональных потрясений вешаться на мало знакомого мужика, чтобы рассказать ему о наболевшем. Я на разговоры не был настроен, так что решил высмотреть этот стол, на который надо поставить портрет, оставить его и потихоньку уйти, а оставшуюся сумму за услугу вытрясти через Гену.
Должен отметить, квартира у пострадавшей семьи не самая маленькая из тех, что мне приходилось видеть. Хороший ремонт, погодите…
Одну из стен гостиной занимали дипломы в рамках, куча разных наград, фотографий с какими-то людьми и, кажется, снимки из путешествий. По неизвестной причине меня потянуло к этой стене, а отказывать себе в таких маленьких радостях я не привык. Пусть секундой ранее мне хотелось остаться незамеченным, эта секунда прошла, и теперь хочется посмотреть, что же там такое.
Как ненормальный, я поплелся с картиной, укутанной в белую ткань, через довольно большую комнату, чтобы замереть у стены, увешанной маленькими «окошками». На них был изображен отец погибшей девушки в разные периоды своей жизни. Кажется, он археолог или историк, по содержанию наград сложно точно определить, но в любом случае, человек довольно успешный.
- «Николай Степанович Хромов», - подсказывали таблички. Интересно.
Видимо, мое появление спровоцировало новую волну разговоров, потому что в следующую же минуту, одна из женщин отделилась от сидящих на диване и подошла. Она часто поглядывала на картину, что помогло определить ее статус на этом мероприятии.
- Здравствуйте. Вы Егор? – робко поинтересовалась хозяйка дома, сложив редкие светлые брови домиком.
- Здравствуйте. А вы?...
- Ольга. Я – мама Дианочки. Пойдемте, покажу, куда поставить.
- Конечно.
Мы отошли к дальней стене, где находилась пустая тумба с кучей свечей, несколькими живыми букетами и венком. Портрет мы поставили, аккуратно подправив все, что стояло вокруг.
- Вы очень талантливы. Спасибо за работу. Мы переживали, что поздно спохватились.
- Я признателен за похвалу. И не думайте об этом, все в порядке, вам ведь было не до таких мелочей, понимаю.
Женщина ласково поправила лепесток лилии, загнувшийся о раму.
- Вы правы. Очень тяжело… Хоронить детей.
Воспоминая родителей Евы, я понимал, что мне нужно держаться ради своих. Странно это все. В какой-то момент я стал так поглощен своими переживаниями, что забыл о семье. Мама, папа, младший братишка – все померкли.
Что ответить на ее слова?
Этого не потребовалось, ведь вскоре пришел Хромов старший.
- Прекрасная работа, - кивнул он, все так же натянуто улыбаясь. Жена повторила его жест, и когда они посмотрели на меня, выражая благодарность, я покрылся мурашками – жуткие, неживые губы, похожие на резиновые маски. Глаза красные, сверкающие. Казалось, еще чуть-чуть, и эти улыбки превратятся с болевые оскалы.
- Благодарю, - я все же нашел в себе смелости ответить. Неужели, мое лицо тоже так когда-то выглядело?
- По поводу оплаты, - заговорила женщина. Муж заботливо перехватил слово.
- У нас сейчас небольшие проблемы с финансами, вы сможете немного подождать? Буквально час, нам привезут нужную сумму.
Я невольно отвернулся, пробегая глазами по доступному пространству квартиры. Похоронить человека в наше время далеко не самое дешевое занятие, удивительно, что они хотя бы задаток внесли. Стоило ожидать.
- Да, конечно.
Спрашивать о переводе на карту и мыслей не было. Раз привезут, то, значит, наличные, а закидывать разбитых родителей своими капризами – это уже свинство. Я, может, и редкое дерьмо, но не свинья.
- Спасибо огромное, вы такой хороший человек, - говоря это, женщина не выдержала и сошла на плач. Супруг приобнял ее за плечи, пытаясь успокоить.
Отвечать меня никто не просил, потому я промолчал, стараясь сохранять невозмутимое лицо. Только кивнул, обозначая, что услышал. Она плакала точно не из-за того, что я настолько хороший, потому и ставить на этом акцент – глупо.
- Вы знаете, у нас тут есть еще один гость, который появился спонтанно, - мужчина прислонил ладонь к моему плечу, чтобы мягко развернуть. Оставалось поддался, всматриваясь в толпу. – Думаю, вам будет интересно познакомиться. Он вон там.
Проследив за направлением руки, я заметил парня, стоящего в углу. Одинокий, неловкий и явно чувствующий себя не в своей тарелке. Почти такой же, как и я, только более жалкий. В целом, на вид приметный: высокий, спортивный. Кавказец? Слишком уж колоритно выглядит. Прямые темные волосы, на вид жесткие и колючие, коротко подстрижены. Брови широкие, густые. Длинные ресницы, даже отсюда вижу. Да, определенно, национальность читается: темные глаза, широкий нос, напоминающий так называемый «римский профиль», показывали ее лучше прочего. В интернете таких парней навалом. Его бы к нормальному барберу отвести, гардероб сменить. Могу поспорить, любимый вид одежды у будущего знакомого – спортивный костюм. Такие перспективы упускаешь, парень. Даже шрам, рассекающий губу, тебя не портит, а это большая удача. Что ж, интересно, как ты сюда попал.
Хромов обсудил что-то с женой, все еще держа руку на моем предплечье, а потом повел вперед, всерьез намереваясь познакомить со странным гостем. Я надеялся только на одно - что тот хотя бы не станет заваливать меня вопросами, и мы просто дружно помолчим, стараясь пережить этот час.
Незнакомец повернулся в нашу сторону и первым, конечно, заметил своего друга-историка, а потом уже перевел взгляд на меня. Так и захотелось сказать: «Боже, ты же как открытая книга, научись держать себя в руках – твои эмоции на лице отпечатываются!». Он выглядел очень удивленным и смотрел на меня так, будто к нему, маленькому мальчику, ведут какого-то чужого взрослого дядю с неизвестной целью. На вид мы ровесники, почему он такой? Надеюсь, у него все нормально с умственным развитием. Имею ввиду, надеюсь, он не тупица. Опять же, по лицу определить просто, но верить в такой вывод не хочется.
Ненавижу себя в четвертый раз – уже за то, что просто сюда приехал.

Глава 5. Руслан

Очень неловко.
Я стоял где-то в углу комнаты, рассматривая фотографии на стенах. Их было много, но в зазорах между рамами виднелись дырочки от гвоздей, что говорило о других, которые почему-то сняли. Видимо, смотреть на дочь оказалось слишком тяжело. Думая об этом, я неизменно проникался сочувствием к Николаю Степановичу и Ольге Юрьевне. Бедные родители.
Когда мы связались по телефону, чтобы поговорить о произошедшем, чувства были странными. Стыд и вина играли сильнее всех, потому что я неизменно думал о тех возможностях, которые упустил из-за усталости и страха оказаться в неловком положении.
Не смотря на это, в целом разговор оказался приятным.
- Слушаю, - тяжелое дыхание на другой стороне выдало состояние мужчины, поднявшего трубку, с головой. На мгновение я даже растерялся, не зная, как начать разговор.
- Здравствуйте. Я Руслан. Таксист.
Этого оказалось достаточно, чтобы он понял.
- Здравствуйте. Здравствуйте, молодой человек. Спасибо вам, что все-таки позвонили.
- Нет, не надо, что вы, - Рокки дернул поводок и мы направились за дом. Точнее, он меня потащил, потому что думать в двух плоскостях в этот раз было слишком сложно. – Ничего такого я не сделал, как можно было не позвонить. Следователь сказал, что у вас есть ко мне вопросы.
- Да, всего несколько, это не долго. Скажите, пожалуйста, как она себя вела? Может, поделилась с вами чем-то? – в неровном голосе слышалась надежда. Я не смог ответить сразу, не решался уничтожить этот проблеск.
- Нет… Простите, она ничего не говорила. Была немного грустной, но в целом – спокойной. Извините, не могу здесь ничего вам подсказать. Мне правда очень жаль.
- О чем это я, - казалось, мужчина пытался притвориться, что находится в хорошем расположении духа, но эта попытка показала его еще более раненым. – Диана никогда никому не жаловалась. – Он всхлипнул. Столько бессилия было в этом коротком предложении, столько раскаяния. Я свел брови и поднял глаза к небу - сложно находится в стабильном состоянии, когда рядом кто-то плачет. Как поддерживать человека, который потерял ребенка? – Она была очень сильной девочкой. Как же мы не заметили… Скажите, не было ли чего-то странного?
- Странного? О чем вы?
- Может, ей кто-то звонил, писал или она сама делала нечто, неподходящее ситуации?
- Да нет, - я пожал плечами. В голову ничего не пришло ни сразу, ни после намеренного прокручивания кадров. В который раз. – Ничего такого, извините.
- Что ж. Спасибо и на этом.
- Мне очень жаль, - слова вырвались сами собой. Когда он замолчал и не повесил трубку, показалось, что ему нужно услышать это, а мне нужно это сказать. – Простите.
- За что вы извиняетесь, молодой человек? – голос горюющего отца смягчился. – В этом нет вашей вины, вы выполняли свою работу.
- Знаю, но я мог вмешаться. Если бы был более внимательным и сочувствующим, то… - продолжить не хватило сил. Да и как выразить все эти эмоции, если сам до конца их не понимаешь.
- Руслан, я сам во многом себя виню. Сказать честно, и вас винил, когда узнал, но это всего лишь эмоции. Моя дочь… Она имела на это свои причины, о которых никто уже не узнает, и нам остается только принять это. Диана была умной и смелой, все держала в себе. Мы с женой перебрали много вариантов, почему это произошло, но сказать наверняка не можем. Знаем мы только одно – она была взрослым человеком, способным за себя ответить. Раз уж все так закончилось, другого выхода она не видела. Не нам решать, стоило ли оно того. И не мы несем за это ответственность. Спасибо вам, что так переживаете, но мне, как и ей, я уверен, хотелось бы, чтобы вы больше беспокоились о себе.
- Вы правы, - мне не хватило смелости сказать безутешному родителю, что я все равно не могу унять чувство вины. Он явно ощущает его куда ярче, но старается приободрить незнакомца.
- Рад, что вы меня услышали. Удачи, Руслан. Спасибо еще раз за разговор.
- Вам спасибо, - я собрался вешать трубку, когда вдруг спохватился. – Извините, может, это не уместно, но вам наверняка тяжело самим заниматься похоронами. Могу я как-то помочь?
- Вы действительно хотите? – мы оба были не уверены, что это хорошая идея. Тем не менее, мужчина дождался моего подтверждения и продолжил. - Знаете, помощь действительно была бы кстати. Сможете приехать завтра по ****** **? Примерно к трем.
- Конечно.
- Спасибо вам, Руслан. До встречи.
- До свидания.
И вот я здесь. Два дня помощи Хромовым дали проход на похороны Дианы, хотя изначально такого не планировалось. Я просто не смог отказать им.
С самого утра единственное мое занятие – стоять. Ехать на кладбище, слава Богу, никто не попросил, потому я дежурил дома, дожидаясь, пока семейство вернется.
На похоронах молодой девушки сплошь старики и взрослые люди за сорок, какая злая ирония. Странно, что нет никого моего возраста или около того.
Все были настолько увлечены своим горем, что не заметили чужака, следящего за всеми из края комнаты. Оно и не удивительно. Единственное… Кажется, я видел кого-то более молодого несколько минут назад .Из-за своей рассеянности не успел разглядеть – он пронесся, держа в руках что-то большое и белое. Волосы седые, но сам слишком уж активный, явно не пожилой. Довольно быстро я оставил его, заглядевшись на одну из фотографий – там были запечатлены Николай Степанович, Ольга Юрьевна, Диана и еще какая-то девушка. На вид подросток лет пятнадцати, похожа на родителей, но ее среди гостей тоже не было. Может, решили в очередной раз не травмировать. Дальше, сколько бы не старался, увидеть ее на других снимках не смог. Осматривал остальные стены, выискивая нужное лицо и, переходя взглядом, наткнулся на Хромова старшего, идущего в мою сторону. А рядом с ним тот самый человек, пробегающий мимо какое-то время назад. Действительно молодой. Под его взглядом я непроизвольно зарделся – ледяной, равнодушный и высокомерный. Такие редко встречаются в повседневной жизни, скорее, на обложках журналов, в фильмах или более высоких кругах. Костюм стоит примерно как вся эта комната, если опираться на вид: шелковый ворот, плотная ткань. Я в этом разбираюсь, мама когда-то держала свое ателье. Да и без этого он создавал определенное впечатление, словно зашел в эту квартиру по ошибке. Светлая кожа, пепельно-серые волосы, тонкие черты лица. Лощеный. Такие нравятся противоположному полу. Да и своему, наверное. Не могу сказать. Он показывает, что знает себе цену и вполне может позволить себе твою, ну, имею ввиду, если ты заинтересован. Странные мысли.
Незнакомец смотрел слишком пристально. Я что, успел ему задолжать? Недоброжелательно. Может, оказался тут не по своей воле, что меня бы не удивило. Резкие прямые брови держали четкое положение, как и остальные части лица. Точно! Он не недоброжелателен, парню просто не повезло родиться с недовольной физиономией.
Когда они подошли, оказалось, что незнакомец немного выше меня, а мой рост составляет примерно метр восемьдесят пять. Из-за костюма определить мышечную массу тяжело, но судя по лицу и открытым частям тела, силы в нем немного. Да и зачем она ему?
- Руслан, я решил тебя кое с кем познакомить, - Николай Степанович встал в стороне от нас. Я мельком глянул на блондина, остановившегося в шаге, прямо напротив. Он пялился даже не стесняясь. Уверенности ему не занимать. – Это Егор. Художник. Написал портрет нашей Дианочки, вон там, посмотри.
Обратить внимание на нечто отстраненное точно было хорошим вариантом. Я наклонился, вглядываясь в полотно на тумбе. Лицо самой собой сложилось в гримасу удивления, парень явно талантлив.
- Это потрясающе, - теперь смотреть на Егора было куда проще. Услышав похвалу, он чуть поднял уголок губ и кивнул.
- Благодарю. Руслан, верно?
Интересный голос. Не хриплый, не низкий и не высокий. Уверенные интонации, умеренная громкость без перепадов и неровностей. Назвав мое имя, он протянул ладонь.
- Да, верно, - я протянул свою. Мы поприветствовали друг друга. Его рука, вопреки моим ожиданиям, была обычной температуры: Снежный король по факту оказался просто человеком. Это было еще одной ступенью к тому, чтобы я расслабился в его присутствии, со знакомствами всегда были кое-какие проблемы. Стоило бы развить навык общения, а то в последнее время людей появляется все больше. В такси поток, конечно, нескончаемый, но пообщаться получается редко, да и какова вероятность, что позже вы еще где-то встретитесь?
- Хорошо сложилось, что вы оба тут появились - можете пообщаться. Я пойду, - перед уходом, отец Дианы коснулся моего плеча, в очередной раз благодаря за помощь. Плюсом намекнул, что нужно занять художника беседой, и удалился к дивану, где сидела Ольга Юрьевна к компании других родственников.
Мы остались вдвоем. Егора, однако, это не слишком беспокоило. Он проверил пуговицы манжет, отвернувшись, будто меня здесь не существовало, и засмотрелся на фотографии. Удивительно, но неизвестную девочку внимательный художник заприметил почти сразу. Направился к снимку, остановился вплотную, разглядывая его.
- Кто это? – спросил, чуть повернув голову в мою сторону.
Я издал вопрошающий звук, словно не расслышал, но сам сделал шаг к нему, готовый ответить.
- Вот это, - парень постучал ухоженным ногтем по стеклу. Его пальцы были чрезмерно длинными, это я заметил еще при рукопожатии. – Не видел ее здесь.
- Ее тут и нет, - я встал рядом, скрестив руки на груди. Егор сощурился, переводя темно-зеленые глаза с Дианы на подростка.
- Так ты знаешь ее?
- Нет. Я тут вообще никого не знаю, кроме хозяев.
Художник, наконец, посмотрел на меня. Оценивающе, с подозрением.
- А как ты тут оказался? Парень? – предполагая, он указал головой в сторону фото.
- Я? Нет, нет, я просто таксист. Помог с организацией.
Мой ответ вызвал у нового знакомого усмешку.
- С каких это пор таксисты похороны организуют? Это у вас дополнительные услуги такие?
- Нет, - я сглотнул, пытаясь вернуть голосу обычное звучание. Давно так не переживал, общаясь с кем-то, да и тема была не самой приятной. – Я Диану к тому мосту привез.
Глаза, на мгновение вернувшиеся к рамкам, снова прыгнули на мое лицо. Так уж складывалось, что аура от этого парня исходила не самая приятная, потому и резко проснувшийся в такой ситуации интерес заставлял пожалеть о сказанном.
- Чувство вины не мучает? – полюбопытствовал он.
- Нет, я понимаю, что такое случается.
Снова усмешка, но уже более снисходительная.
- Да ладно? Поэтому с похоронами возишься? Себя хотя бы не обманывай.
- Это просто вежливость и желание оказать поддержку. Люди потеряли дочь, боюсь даже представить, какие муки они испытывают. А в такой ситуации думать о том, как ее похоронить – такое себе удовольствие.
- Не они первые, - проговорил Егор, поворачиваясь к гостиной в поиске чего-то. – Все переживают и как-то планируют, но ты молодец. Всегда такой добрый?
То, как равнодушно человек искусства высказался о такой эмоциональной теме, заставило меня усомниться, что он вообще может заниматься подобной отраслью. Сухарь, не иначе. Не подумаешь, что ему вообще нужен был правдивый ответ.
- То есть?
- Ну, не каждый осмелится влезть в решение заварушки, будучи причастным к ее возникновению. Хоть и косвенно, давай признаем. Кстати, не знаешь, здесь выпивка где-то есть?
Я смотрел на него, не чувствуя себя. Только когда Егор изменил выражение лица, задавая тем самым повторный вопрос, собственные нервные окончания вновь стали чувствительными. Брови оказались на середине лба, глаза раскрылись. Он что, серьезно сказал это?
Так просто? Обвинил меня и даже мышцей не повел?
- Погоди, - я нахмурился, опустив взгляд. – Ты сказал, что я виноват в ее смерти?
- Нет, я сказал, что ты – косвенный участник. Остальное ты додумал сам. И еще говоришь, что не чувствуешь вины. Знаешь, Руслан, в первую очередь нужно быть честным с самим собой, а там и другим врать научишься. В обратном порядке это не работает, - монотонно вещал Егор, беззлобно и открыто глядя на меня. Затем, вздохнув, повторил. - Так есть здесь алкоголь или нет?
- Нет, скоро всех за стол должны посадить, там будет, - угрюмо ответил я, признавая свою ошибку. Его слова были грубыми, но честными. Возможно, стоило бы высказаться более деликатно, только вот кому эта деликатность здесь поможет? Хоть у кого-то хватило смелости сказать такую правду мне лично.
Странно, но стало легче.
- Ты серьезно? – парень недовольно скривился. – За стол? И что они там разливать будут? Водку?
- Есть вино.
- Аллилуйя. Ты пьешь?
- Нет, я… Мне нельзя.
- Почему? Неужели, вам в такси выходные не дают?
- Это из-за травмы. Голова, - я махнул расслабленной рукой в сторону виска. Егор снова проявил любопытство:
- Что случилось? Клиент буйный попался?
Ясно. Любит пошутить. За основу решил взять род моей деятельности. Кажется, его вообще ничего не останавливает.
- Парни какие-то избили. Больше десяти лет уже прошло.
Егор подавил смешок, но его губы все равно предательски изогнулись. Кажется, подоспела новая шутка. Почему-то такая наглость меня не отталкивала. Точнее, немного. Он слишком открыто ее проявлял, потому создавалось впечатление, что это естественное поведение, не подкрепленное желанием обидеть.
В ответ на сдавленный короткий смех, я вопросительно изогнул бровь.
- Скины? – спросил художник.
Еще одна тема для шуток – национальность. Давненько я такого не слышал. Мы что, в школе? Легко быть расистом, когда ты белый, как снег.
- Нет, так что тебя это тоже может коснуться.
Мой ответ, похожий на завуалированную угрозу, рассмешил Егора. Его плечи задергались, пока он смотрел куда-то вперед, поджав губы. Старался вести себя тише, как культурно. Хотя бы какие-то детали в воспитании не упустили – знает, что в обществе, тем более, на похоронах, нужно быть скромнее.
- Хороший ответ. Принимается.
- Руслан, пойдем, поможешь, - скомандовал Николай Степанович, появившийся около нас будто из-под земли. Я кивнул. Хотел, было, спросить, не хочет ли Егор тоже поучаствовать, но тот сразу же отвернулся и побрел в сторону окна. Не удивительно.
Пока мы выносили столы и выставляли на них блюда, художник не отрывался от созерцания погоды и соседних многоэтажек. Его лицо снова вытянулось, приняло то же равнодушно-недовольное выражение. Высокомерие чистой воды.
Когда все дела были сделаны, я подошел к нему, чтобы позвать.
- Идем.
Он дернулся, оборачиваясь. Казалось, вырвался из глубоких раздумий, ожидая увидеть кого-то другого. Растерянность продержалась всего пару секунд, затем исчезла.
- Вино точно есть?
- Есть.
Мы заняли соседние места в самом конце стола. Обоим не хотелось лезть в середину, да и права для этого не было. Егор ничего не ел, но для приличия положил что-то в тарелку. Сразу я не заметил, но вид у парня был весьма говорящий. Говорящий, что ему с алкоголем пора завязывать, иначе скоро худое лицо превратится в раздутый шар.
Я сам тоже мало ел. В основном, чтобы не обижать хозяев дома. Хромовы – хорошие люди, не стоило создавать им лишних поводов для переживаний.
Когда все расселись, комната осталась почти пустой, потому портрет Дианы был виден отчетливо. Девушка смотрела на всех нас, радуясь. Думая так, есть вариант успокоить себя, якобы, теперь она в лучшем мире и то, что тревожило ее здесь, здесь и осталось. С нами.
Так как я не пью, мой стакан наполнялся вишневым компотом, а вот товарищ, сидящий по правую руку, только и успевал опустошать стопку вместе с другими гостями. На столе стояли только они, потому и вино наливали маленькими порциями. Могу поспорить, Егора это нервировало, потому что вел он себя максимально раздражительно.
В очередной раз, махом влив в себя напиток, он пробурчал сквозь зубы:
- Да вы, мать вашу, издеваетесь.
Я знал, где хранится остальной алкоголь, но ему говорить, конечно же, не торопился. Художник решил разрулить ситуацию сам: проверил время на телефоне и поднялся, стукнув меня по плечу.
- Вставай, я выйду.
- Куда?
- Домой. Час прошел, заберу деньги и свалю. Ты бы тоже собирался, не стоит злоупотреблять гостеприимством. Уж без тебя как-то дальше справятся.
Я рассудил, что, возможно, он и прав. Стоит оставить родственников одних.
Мы поднялись и подошли к Николаю Степановичу. Тот закивал, выводя нас из комнаты.
- Егор, про ваши деньги я помню. Руслан, пойдем с нами, пожалуйста. Хочу кое-что отдать.
Егор посмотрел на меня вопросительно, следуя за мужчиной в одну из дальних комнат. Я показал ему, что сам понятия не имею, в чем дело. Его такой ответ не обрадовал. Ясно, человек не любит сюрпризов.
Внутри стало понятно, кому спальня принадлежала. Об этом говорила куча снимков, сделанных на полароид, они висели лентой над кроватью, торчали из-за зеркала, лежали на подоконнике, рядом с альбомом. Комнату прибрали, это было заметно, но фото почему-то не тронули.
Егор стоял в стороне, осматриваясь с тревожным, рассеянным вниманием.
Николай Степанович подошел к кровати и взял с подушки два кулона.
- Вот, возьмите. Выберите, кому какой больше нравится.
- Что это? – художник не растерялся, принялся изучать их довольно отстраненно.
Украшения представляли собой два камня на цепочках. Один – мутный сине-зеленый, а второй – почти прозрачный малахит. Огранка странная, похожая на трапецию. У соединения с цепью камушки окутаны металлическими витиеватыми деталями. На вид оба украшения одинаковые, за исключением цвета.
Я на автомате взял тот, что был ближе – сине-зеленый. Егор брать подвеску не торопился.
- Это украшения Дианочки. Я ей их из экспедиции привез месяца три назад, она с ними не расставалась почти, постоянно с собой носила. Хотел с ней похоронить, а потом подумал, что лучше оставить. Чтоб не пылились, решил в чьи-то руки передать, она бы хотела. Старикам такое, сами понимаете, ни к чему, а молодых родственников у нас нет.
Егор неуверенно потянулся к камню. Взял его, покрутил. Цепь лязгнула о его кольцо, надетое на средний палец, чем привлекла внимание.
- Спасибо, - сказали мы в один голос и машинально стрельнули зрачками друг на друга.
- Не за что, рад, что взяли. Так память о Дианочке сохраните.
- А… Где экспедиция была? Вы археолог, я так понимаю? Видел награды в гостиной, - Егор сунул подарок в карман брюк, а я не мог оторвать взгляда от своего. Что-то в нем было такое… Притягивающее.
- Да. Экспедиция была на Западе России, там, на границе с Казахстаном деревушка есть, названия не вспомню, если нужно, смогу потом сообщить. И ходила там история, что неподалеку стояла изба какого-то шамана. Говорили, что шаман, но если вдаваться в детали, то шаманом он быть не мог. Изба, деревня, сами понимаете. Мой друг, тоже археолог, большой любитель мистических историй, и мы решили проверить. Исследовали, нашли много интересных вещей. Местные туда не ходили, боялись. И одной из находок был сундучок с этими камнями.
- Интересно. Больше вы ничего про них не узнавали? – я тоже подключился к обсуждению, привязывая цепочку к шлевке брюк за неимением карманов.
- Да нет. А зачем? И так видно, что толку от них немного.
Молчание грозило затянуться, но блондин поставил точку первым.
- Ладно, мы тогда пойдем, - вздохнул он. – Примите мои соболезнования еще раз.
Я протянул руки Николаю Степановичу, пожал обеими его дрожащую ладонь.
- Звоните, если вдруг что-то понадобится.
- Конечно, Руслан. Спасибо за помощь.
Следом с ним попрощался и Егор.
- Погодите, ваши деньги за портрет, - спохватился мужчина. Хотел вырвать руку, но художник сжал ее крепче, останавливая.
- Не стоит. Вы мне уже заплатили. Будем считать - кулон покрыл долг, хорошая вещица.
- Но как же, - не понял Николай Степанович, глядя на него совсем растерянными глазами.
- Все в порядке, не волнуйтесь. Оставьте деньги себе, вам они нужнее.
Я смотрел на высокомерного художника по-новому. Оказывается, он все-таки может совершать добрые поступки.
Хромов тоже так подумал – обнял парня, благодаря. Это длилось дольше нужного, и все это время Егор стоял смирно, не смея оттолкнуть его. Кто знает, может, я ошибся, первое впечатление бывает обманчиво.
Вскоре мы вышли из квартиры.

Глава 6. Егор

Я оказался на улице, уже вызвав такси. Новый знакомый, громко топоча, вышел следом. С таким мясом на костях тяжело ходить тихо, понимаю. Приложение показало, что скоро машина будет на месте, потому я встал у проезжей части, с наслаждением вдыхая осеннюю свежесть – народ в закрытой квартире истратил весь кислород.
Руслан направился в другую сторону. Остановился у автомобиля неподалеку и уже взялся за ручку, когда обернулся.
- Егор?
- Да?
- Может, тебя подвезти?
Я оглядел его машину, заведомо зная, что откажусь. Сощурился, выпятил губы. Седан среднего класса, ничего особенного.
- Нет, пожалуй.
Руслан отреагировал на мой выпад пассивно-агрессивно: промолчал, но взгляд у него при этом превратился в укоризненный. Веселый парень.
- Расслабься, я просто уже такси вызвал. Через минуту будет.
- Ладно. Пока.
- Ага, давай.
Руслан хотел сказать еще что-то, но сошел на тяжелый выдох и сел в автомобиль. Вскоре скрылся из двора, а следом за ним заехал мой вызванный «бизнес».
Дома я разулся и на автомате сунул руку в карман, выискивая мобильный. Поначалу не понял, на что наткнулся – это подвеска кольнула пальцы. Вытащил ее на свет, потянув за цепочку. Прозрачное стекло очень красивого цвета, искусная подделка. И что с ним делать? Я же не косплеер, чтобы такие штуки на себя вешать. Надо будет хоть Пашке отвезти, в его играх явно кто-то с таким ходит.
Подаренная вещь быстро оказалась в пустом ящике ближайшего комода. Шаманы. Как же. Цыганка какая-то обронила, не больше.
Первым делом я направился в душ, собирая разбросанные утром вещи. Так торопился, что даже не подумал о беспорядке. Не сказать, что обычно меня это слишком беспокоило, вся ответственность за чистоту жилища лежит на тех, кто этим зарабатывает.
Мягкие струи воды помогли притупить недавние эмоции, проявившиеся так неожиданно. Первая годовщина со смерти Евы была в прошлом месяце. Иногда я не мог определиться со своим пониманием времени: то кажется, что прошло уже куда больше, и это помогло забыть, каково ощущать чье-то отсутствие, то кажется, что этого вообще не случилось. Скоро она вернется, войдет в эту дверь, будто все у нас хорошо. Потому так спокойно временами.
Наверное, я просто начинаю ее отпускать, не знаю. То слишком больно, то не больно совсем. То я готов убить любого, кто плохо говорит о ней, то сам вспоминаю плохое. Надеюсь, скоро это пройдет.
После душа пришло время заправить себя до нужного уровня. Новая бутылка вина, мягкий диван и вид из большого окна на живые высотки. Тело, окутанное пушистым халатом, быстро расслабилось. Тянуло в сон, как после длинного рабочего дня на ногах. Знаю, о чем говорю, не всегда была возможность зарабатывать живописью.
После похорон Евы я спал больше суток. Ничего не снилось, просто темнота. Проснулся разбитым, напился и снова уснул, желая оказаться в этой темноте еще хотя бы ненадолго. В этот раз все ощущалось похоже. Флэшбэки с похорон убивали меня на протяжении часов, что пришлось провести под крышей Хромовых, и если бы не этот пришибленный Руслан, было бы еще тяжелее. Пришибленный в прямом смысле, судя по его короткому объяснению, касаемо выпивки. Интересный кадр, но туговат.
На самом деле, было приятно поговорить с тем, кто понятия не имеет о моих проблемах. Да и простота нового знакомого однозначно подкупала, у него будто вообще нет способностей к лжи.
Ева бы оценила.
Как же жаль, что все так случилось с той девчонкой. Не могу даже представить, как отреагировал бы, будь на месте родителей. Каким образом догадаться, что было в голове твоего ребенка, когда он прыгал с моста? Тут пытаешься понять, о чем думал человек, перед тем, как его снесло фурой, и натыкаешься только на сплошной негатив. Зная, с чего это началось, иначе думать не выходит. Вряд ли, уезжая, она думала о том, как хорошо будет вернуться в дом того, кто ее морально растоптал.
Телефон, лежащий на кофейном столике справа от моих ног, засветился, оповещая о новом сообщении. Я увидел, от кого оно, даже издалека. Испустив звук пренебрежения перевернул его экраном вниз и наполнил фужер до середины. Потом расслабился на диване, проваливаясь в него, как в воду. Сообщения продолжали приходить, нервируя. Этот звон был единственным во всей квартире, потому слышался слишком четко. Резал уши. Пришлось выключить звук.
Но даже так не помогло. Экран потухал и загорался, освещая пространство вокруг себя через стеклянную столешницу. Я долго терпел, глядя на пол, пока в какой-то момент не подскочил с дивана, все еще держа фужер в руке, и не скрылся в другой комнате. Можно было остаться, швырнув мобильный в стену, но он мне еще нужен.
Номер сменить что ли, чтобы перестала писать?
Надо было сделать это раньше. Намного раньше, Егор.
Мысли об этом неизбежно возвращали меня к Еве. В такие моменты просыпалось дикое желание поговорить с ней. Пройтись по квартире, подмечая детали, показывающие, что она все еще здесь. Чтобы ее туфли, как всегда, стояли у порога, а не в гардеробе, а тонкий шарф висел на спинке барного стула. Она повязывала его на сумку, с которой выходила из дома, потому, возвращаясь, оставляла по пути для удобства и на следующий день повязывала на другую. Чтобы на кухне стояла ее любимая чайная чашка, зажатая между микроволновкой и кофеваркой. Чтобы столик был забит журналами. Она любила читать статьи «конкурентов» и выделять интересные мысли черным маркером. Иногда громко смеялась, передразнивая кого-то из них из-за глупых идей. Я не всегда это понимал, но всегда поддерживал, расспрашивал, давая выговорится. Это было самым приятным, когда она с горящими глазами рассказывала о новых интервью или темах для статей. С ней ушел весь уют. Даже смысла возвращаться домой не осталось, кроме как в очередной раз нажраться или написать очередную копию.
Еще, при Еве дверь в нашу спальню никогда не закрывалась. Странно было вспоминать, что, вообще-то, эта комната существует. Я туда год не заходил и, наверное, столько же не зашел бы. Спал на диване в гостиной. Даже если срочно нужна была какая-то вещь, я ее покупал, потому что взять ее из нашего общего любимого места казалось слишком сложным. Точнее, я просто понимал, что не смогу зайти и выйти, останусь там на долгое время и пойму, что теперь в этой комнате, где она проводила так много времени, ее больше нет.
Ноги сами принесли меня к нужной двери.
Может, пора уже открыть? Она ведь не вернется, как бы я не хотел.
Чтобы решиться на такое, нужны долгие минуты или часы подготовки, плотного обдумывания и настраивания себя. Казалось бы, чего уж проще, взять и открыть дверь, которая даже не заперта, просто прикрыта. Но ладонь все равно замерла у ручки, подрагивая. Я смотрел на нее, как на сложную задачку по физике: как открыть, чтобы не размозжить себе сердце? Чтобы остаться в том же пограничном состоянии, питая глупые надежды и ожидая, пока что-то произойдет, когда выпадет шанс встретить ее снова.
Неисправимый романтик, либо же упрямый тупица. Так или иначе, я обхватил пальцами металл, надавил и толкнул, но замер на пороге, наблюдая, как луч белого света проникает внутрь. Из-за плотных синих штор там висела почти полная темнота. Кругом пыль. Даже недолгое движение подняло ее в воздух – шлейф потянулся за дверью.
Заправленная постель попалась на глаза первой. Затем – аккуратно составленная косметика на трельяже. Все покрыто толстым серым слоем, каждая крышечка и баночка. Там же, рядом, квадратная шкатулка с украшениями. Двери шкафа плотно закрыты, скрывая от меня ее одежду. Я помнил много нарядов, но лучше прочих – кожаный плащ, который Ева обожала.
На прикроватной тумбе лежала замшевая коробочка с обручальными кольцами. Помолвочное осталось на ней, как и парное серебряное, которое я подарил на нашу первую годовщину. Та еще история.
Все убрано, потому что мы уехали в загородный дом, чтобы провести ее отпуск на природе. Эльвира Степановна отдала нам ключи, мы сели в одну машину и направились туда всего на неделю. Именно эту неделю она не пережила.
Не желая больше ворошить тот момент, я резко наклонился, хватая ручку, и захлопнул дверь с такой силой, что едва штукатурка с потолка не посыпалась.
Нет, нет, нет. Слишком сложно.
Сердце билось о ребра практически буквально, по ощущениям. Мозг лично принял решение показать мне обрывки того вечера. Как бы я не старался закинуть их подальше, перебить чем-то другим, они все-таки взяли верх.
Сходя с места, я прислонился лбом к стене и закрыл глаза. Одни части диалога звучали наперебой, намеренно пряча за собой другие.
- Как ты мог?! – кричала Ева. Она не плакала раньше, такой я ее знал – сильной. Только вот с каждым месяцем обратные черты становились главенствующими. – Тебе мало того, что обычно происходит?
- А что обычно происходит? – я пожал плечами, разведя руки в стороны. Раздражение росло с каждым словом, как и желание разнести весь лесной домик на щепки. – «…».
- «…» Мне надоело слушать одно и то же!
- Никакого проклятья нет, ты просто привыкла быть идеальной! Вылечи свой идиотский синдром отличницы, Ева!
Никакого проклятья нет.
Голоса стихали в голове, рассыпаясь эхом. Собственный звучал неоправданно зло, хотелось зажать рот, чтобы это прекратилось.
Звон ключей. Гроза за окном. Она выбежала на улицу и села в машину. Уехала.
Я не погнался за ней, не остановил. Давился своей гордыней, глядя, как автомобиль выруливает по лесной грязи и скрывается за деревьями. Думал, что утром она позвонит. Может, ночью. Будет извиняться. Я извинюсь тоже, и жизнь наладится.
Но позвонили только полицейские.
Пытаясь избавиться от навязчивых воспоминаний, я оторвал голову от стены и снова прислонился, приложив силу. Затем еще раз, и еще, все сильнее, пока не почувствовал сильную боль. Горизонт завертелся, будто я стоял посреди парусника. Будто я сам им был. Кренился, маневрируя между редкой мебелью, пока не упал на диван. Фужер, все это время неизменно зажатый окаменевшими пальцами, упал на белый ковер. Красное пятно разлилось по нему. Вино или кровь? Мне не хватило сил, чтобы проверить.
- Что ты делаешь?
- Это Мона Лиза.
- Да, я… Я вижу. Только… - Ева скрестила руки на груди, неодобрительно глядя на мольберт. – Почему у нее мое лицо?
Это не могло не вызвать прилив смеха. Конечно, картина должна была стать подарком на День Рождения, но я придумаю что-то другое, получше, чтобы ее порадовать. Создавать подобный сюрреализм было плохой идеей, тем не менее, стоит признать, техника и подбор оттенков явно удались.
- По-моему, вышло очень хорошо. Ты прекрасно получилась.
- Да я и не спорю, - она дернула плечами, укутанными в простую коричневую футболку с длинным рукавом. Никакого восторга на любимом лице заметить не удалось – девушка точно была удивлена не в самом хорошем смысле. – Что ты будешь делать с этим?
- Не знаю. Продам кому-нибудь. Твоему начальнику, например, - я отложил кисть и увлеченно принялся осматривать Мона Еву со всех углов.
- Ты же не серьезно? – настоящая Ева в этот момент стояла позади, выныривая с противоположной стороны, чтобы удостовериться в моей нечестности.
- Серьезно, - я утвердительно кивнул, будучи довольный завершенным шедевром. – Он будет рад.
- Нет, Егор. И не надо так шутить.
- Я и не шучу. Но есть запасной вариант.
- Какой?
- Оставим ее дома. Ты же согласна?
Моя девушка явно знала меня слишком хорошо, потому выставила защиту.
- Хорошо, если ты разрешишь выложить ее и отметить тебя. Пусть все знают, что ты - несерьезный художник. Художник от слова «худо».
- Пожалуйста, - я отошел от холста, давая ей прекрасную возможность сделать кадр.
Ева округлила глаза, вытягивая руку с телефоном. Решила воспользоваться данной возможностью сполна.
- Ничего себе. Ради того я разрешу ее даже на самом видном месте повесить.
Я приоткрыл один глаз, направив его в сторону имитации камина. Над ним и занимал стену пресловутый шедевр, повернутый внутренностями холста к моему лицу. Рядом, на полу, стояли две коробки с вещами, которые уже давно стоило отвезти Эльвире Степановне. Матери от них явно будет больше пользы.
Со временем Ева полюбила эту картину и постоянно всем показывала. Глупо, очень глупо и неправильно было вешать ее вот так, наоборот. Нужно разобраться со всем этим, но не сегодня. Когда-нибудь я смогу. Мне нужно немного времени, и все наладится. Найду выход.