Форма защиты

1

«Адвокат Радулов Николай Александрович».

Так было написано на золотой табличке, которую снимали с двери кабинета.

У него осталось меньше четырёх часов, чтобы освободить это рабочее место. И покинуть здание в историческом центре Москвы навсегда. Он уволен. Точнее, не так – он уничтожен. В этом городе ему не место. Тесть сказал, чтобы в Питер тоже не совался. Именно этот человек выбил предупреждение – меру дисциплинарной ответственности. Естественно через комиссию адвокатской палаты.

Не очень повезло с родственниками, хотя в самом начале своей блистательный адвокатской карьеры, он считал, что такой тесть – это просто подарок судьбы. Он даже жениться не хотел вначале, пока не познакомился с родителями девушки. А старый адвокат, чьё имя на слуху, конечно, ухватился за такую возможность – обеспечить дочери безбедное будущее. Радулов подавал невероятные надежды, и он их оправдывал до какого-то момента. Пока не пришло осознание того, что семьи у него в принципе нет.

Он работал. Очень много. Долго, часто, беспробудно, с остервенелым удовольствием. Втягиваясь в новые дела, пропадая на работе с утра до ночи. А иногда даже ночью, не возвращаясь домой. Он не видел, как его дочь сделала первые шаги. Она долго не называла его папой. А Виолетта? Молодая энергичная женщина осталась одна. Хотя…

Возможно, она не была одна очень давно. Николай не знал этого и не хотел этого знать. Все в целом можно было выяснить где, когда с кем жена ему изменяла. Но после громкого и жёсткого бракоразводного процесса, Радулов понял, что многие вещи уже не важны.

Не дотянулась семья тестя до его счетов. И в целом квартиру в центре Москвы он бы тоже мог оттяпать. Но, в какой-то момент остановился.

Вообще в жизни очень важно вовремя остановиться. И он сумел это сделать. Насколько это поздно было?

Поздно. Жена за границей, дочь не разговаривала с ним. Родных не осталось, он совершенно один с грузом тяжёлых дел за спиной.

Он не собрался судиться с тестем бесконечно, хотя тот впрягся по-серьёзному. Николай Александрович понял, что это уже война, но в любом случае – лучше плохой мир. Договорился о мировой. Свою часть квартиры он оставил дочери, а его оставили в покое, пригрозив… Да, пригрозив, что работы не будет.

Уже создали ему такую славу, что даже смени он фамилию, клиенты вряд ли к нему потекут. Если только те, которые уже давным-давно обращались к нему и знали его хватку. Его уровень адаптации в современном законодательстве. Он как рыба в воде на судебных разбирательствах. Он знал, где и как, он это чувствовал. Вытягивал совершенно безнадёжных. Даже там, где просто не давали вытягивать. Допустим, в террористических делах. Да, это обвинение достаточно серьёзное. Если кто-то, где-то засветился, вытащить такого человека крайне сложно. Но он постарался однажды. И это сейчас выливалось во что-то нечто новое, обещающее ему какие-то невиданные перспективы и изменения в жизни, её поворот на сто восемьдесят градусов, к чему-то забытому – человеческому.

А человеческого в Радулове осталось крайне мало. Он был хищником беспощадным, ловцом беспринципным, жёстким, безжалостным.

Человек-крепость, построенная на руинах разбитых надежд и личных катастроф. Его высокомерие, злость, властность – это броня, защищающая глубоко несчастного, уставшего и бесконечно одинокого человека.

За глаза его прозвали Адвокатом дьявола. Небезосновательно. Хотя он смеялся над этим.

Ему было весело когда-то…

Сейчас нет.

Дочь не писала, не отвечала на звонки, не хотела его знать. Совсем. Она и по-русски то не разговаривала. Это самая глубокая, самая незаживающая рана. Ребёнок – живое напоминание о самом большом провале, о его неспособности быть отцом, о его ненужности самому дорогому человеку. Это не просто отсутствие общения – это активное отторжение, которое жгло изнутри.

На столе в кабинете стояла старая, пылящаяся рамка с фотографией пятилетней малышки – единственное свидетельство былой связи, которое он не решался убрать, но и смотреть на которое без боли не мог.

Жена уже давно ему не была женой. Мама умерла – даже не заметил. Очнулся, а уже пять лет прошло с её похорон.

У Радулова было две любовницы, обе отвернулись от него. Первая не захотела лжесвидетельствовать на суде, назвала его тварью и распрощалась. А вторая прожжённая, узнав, что у него проблемы, и квартира в центре Москвы помахала ей рукой, просто сама ушла. Это все, чего он был достоин в свои сорок лет.

Усталость не просто физическая (хотя и ее хватало). Это экзистенциальная усталость. Усталость от людей, от обязательств, от самой жизни. Она висела на нем, как тяжелый плащ. Движения замедленные, голос сейчас был глухой, как будто раздражение и уныние годами разъедали его изнутри.

Абсолютная пустота – желание нажраться. А может, даже взять какую-нибудь забористую дурь и нахрен в мир иной, как уходят артисты. А он и был самый настоящий артист. Выступал на театральных подмостках больших судов.

Николай надевал маски – льстил, врал. Уговаривал, соблазнял, угрожал. Но живой человек так долго не может… Если тесть узнает, что он был у психиатра, то его лишат всего, даже водительских прав. Последнее вообще жестоко. И прекращение статуса адвоката за недееспособностью.

Он пока не определился: был ли смысл жить дальше, или надо уходить красиво.

И он уже был от своей кончины в четырёх часах.

Да, именно через четыре часа он должен покинуть этот кабинет. И уже доминировала мысль – забуриться в какую-нибудь дыру. Узнал, где есть отличные места для невозвращенцев. И, может быть, хотелось попробовать чего-то новенького, что однозначно заведёт его в тупик и на тот свет. Хотя казалось бы, куда ещё круче.

И вдруг!

Вдруг два гостя. И Николай Александрович передумал погибать.

Вообще вся их троица: адвокат и двое его гостей, смотрелись как единый ансамбль, прямо семья. Кареглазые, черноволосые, смуглые. У самого Николая Александровича кого только не было в родне. Внешностью он обладал очаровательной, и к какой-либо национальности отнести его было нельзя. Карие глаза, аккуратная чёрная бородка. Строгий прямой профиль. Но волосы не в смоль, как у его собеседников.

2

Радулов ехал по трассе почти до самого мегаполиса. Ночь выдалась тяжёлой с ветром и затяжным дождём, сквозь который фары улавливали лишь отблески луж да блики от дорожных знаков. На подъезде к городу трасса расширялась, и справа показался заездной карман, такие устраивают для остановки транспорта или временной стоянки.

В этом переулке, освещённом всполохами фар редких машин, стоял одинокий человек, закутанный в тёмный плащ. Он явно голосовал, подняв руку, его силуэт дрожал от ветра и сырости. Из-за дождя и темноты лица было не разглядеть, но движением, позой и отчётливым жестом он давал понять: ему нужна помощь, хотя бы пара километров до города.

Радулов машинально сбросил скорость и приблизился к обочине, слушая, как ливень бьёт по стеклу. Сердце сжалось от напряжения, ночь скрывала слишком многое, и любой случайный попутчик мог оказаться кем угодно.

Но он остановился.

Когда фигура приблизилась, Радулов разглядел в свете фар, что это была женщина. На ней был длинный тёмный плащ, капюшон закрывал лицо, из-под него выбивались мокрые пряди. Женщина быстро села в машину и плотно захлопнула дверь. Сразу запахло сырой осенью, опавшей листвой и тонкими духами с горчинкой. Незнакомый запах, но почему-то родной и тревожный.

— Спасибо, — сказала она с лёгкой хрипотцой, как будто простудилась или устала, но её голос был удивительно тёплым и живым.

У Радулова по спине и рукам пробежала дрожь то ли от неожиданности, то ли от этого голоса, который вдруг показался ему блаженно приятным.

До этого момента ему не хотелось случайных встреч, судьба всё время уводила его в одиночество, а теперь вдруг кто-то вошёл в его пространство и принёс туда жизнь, осенний запах, немного тайны.

Всё неслучайно. Судьба ведёт свои законы.

Он запомнил эти слова.

Улыбнувшись, Радулов кивнул, пытаясь скрыть волнение, и снова тронул машину с места, рассекая дождь светом фар. Тишина в салоне была немного напряженной от недосказанности и странного счастья, которое вдруг пробивалось даже сквозь самую долгую и тяжёлую ночь.

У него в машине женщина!

И-и-и?

Это почему-то так приятно на душе, и на сердце радость. Что не один, хотя бы до города.

Женщина сняла мокрый плащ и аккуратно разложила его на коленях, чтобы вода не капала на сиденье. В тусклом свете салона Радулов увидел, что она одета во всё чёрное: простое платье, плотная кофта, на запястье тонкий браслет, в тёмные блестящие волосы вплетена узкая чёрная лента. Лента в косе! Не видел такого с младших классов школы.

Лицо спокойное, ясное, почти классически красивое, с едва заметными азиатскими чертами – высокими скулами, глубоким разрезом глаз, чуть изогнутыми бровями. На ней не было ни капли косметики, только естественная бледность и едва уловимый внутренний свет.

Впервые за долгое время Радулов почувствовал, как внутри него зарождается странное волнение, тихий интерес, который нельзя объяснить логикой или привычкой. Его взгляд задержался на её утончённой, сдержанно-простой, с изящной шеей, тихой, неброской женственности. Худощава излишне.

Он и сам не понял, почему она сразу ему понравилась. Может быть, дело было в её молчаливой уверенности, мягкости движений, ясном взгляде, который не скрывал печали, но и не искал жалости. Может быть, в этом и был ответ: она казалась ему по-настоящему живой, такой, каким он сам давно не был.

Они ехали молча, лишь шорох дождя, работающие дворники и отблески встречных машин. Дул кондиционер. Женщина смотрела в боковое окно, и Радулов вдруг поймал себя на мысли, что хочет ещё раз услышать её голос, узнать её историю, продлить этот миг.

Ничего не объяснялось, но ему и не нужно было искать причины: присутствие этой незнакомки вызывало неожиданное лёгкое чувство счастья, тихое, смущающее волнение, будто всё, что раньше казалось невозможным, вдруг снова могло случиться.

И он забывал дышать от этого навалившегося чувства.

— В город? — спросил Радулов, бросив короткий взгляд на попутчицу.

— Да, — просто ответила она, и её голос прозвучал спокойно, чуть устало, но с какой-то внутренней благодарностью.

Машина скользила по мокрому асфальту, и между ними неожиданно возникла непринуждённость, как будто они давно знакомы и могут спокойно разговаривать обо всём на свете. Это выразилось в том, что он смог откинуться на спинку, а женщина перестала смотреть в окно и вроде тайно, украдкой изучала его, что Николаю Александровичу вдруг понравилось.

— Странная ночь, — задумчиво сказала женщина, глядя на отблески фар на стекле. — Осенью всё становится острее. Каждый путь – это наполовину случайность.

— Для меня эта дорога вообще новая, — признался Радулов, вдруг почувствовав, что хочет поговорить. — Впервые за много лет я еду туда, где меня никто не ждёт, кроме работодателя.

Женщина улыбнулась и внимательно посмотрела на него с лёгкой грустью:

— Иногда именно так и начинаются настоящие перемены. Когда тебя вроде бы никто не ждёт и ничто не держит, можно позволить себе быть другим.

— Знаете, — он слегка улыбнулся, — я давно не встречал таких... осенних попутчиков.

Она тихо рассмеялась, и в этом смехе прозвучала хрипотца, не похожая ни на что из того, что он слышал раньше.

— А я всегда мечтала сесть ночью в машину к незнакомцу, чтобы ничего не было известно заранее и можно было говорить всерьёз. Или молчать по-настоящему.

Они замолчали, но пауза была мягкой, спокойной и скорее объединяла, чем разъединяла их. Дорога впереди уже не казалась такой одинокой, и пока за стеклом шумел дождь, Радулов неожиданно понял: иногда случайная встреча и короткий разговор могут изменить всё так же сильно, как годы привычной, предсказуемой жизни.

Дорогие читатели! Не забудьте поставить автору звёздочку!

— Николай Александрович, — после недолгого молчания решил представиться он.

— Майя Семёновна, — незнакомка протянула Радулову руку.