Фрейлина. Предотвратить

Глава 1

Отчаяние! И паника. Только это и толкнуло петь – он уходил, просто уходил…

Совершенно ровный, вежливый и спокойный. Может, уже разочарованный. Вчера то ли не показал этого, то ли еще не полностью осознал услышанное. А теперь - уже?..

И не обида… да с чего? Стыд свой я помнила - не за себя, ну и что? Стыдно, значит есть чего стыдиться. Вежливая отстраненность - еще по-божески, могло быть и презрение. Время сейчас другое.

Чего-то такого я сразу и ожидала, когда рубила правду-матку. Сейчас пережить его разочарование будет труднее и намного. Но все происходит логично, а значит правильно, я и раньше общих планов не строила и переживала сейчас не за себя.

Да у меня буквально взвыло внутри - всё в топку! Такое мгновенное и отчетливое понимание - всё, чего я так старалась и смогла добиться на этот момент, обнулялось буквально на глазах. Не вышло, не получилось…

В той войне, по оценкам историков, ушло сто пятьдесят три тысячи живых душ – наших мужчин, русских. Убитых и умерших от ран пятьдесят одна тысяча, остальные скончались от болезней - как и всегда в войну, в окопах свирепствовал тиф. После окончания Наполеоновских войн Крымская стала самым кровавым военным столкновением XIX столетия.

- Таис, разрешите? - мягко разогнул мои пальцы, прикипевшие к кортику, Фредерик: - Прощайтесь, мы уходим.

Плутавшее еще где-то в строках романса сознание милостиво подарило отстраненность восприятия. Я спокойно и вежливо выслушивала похвалы. Обещала текст стихов, улыбалась, благодарила, вежливо прощалась…

По дороге к домику, слегка поддерживая меня под руку, Фредерик говорил:

- У меня есть способности к языкам. На этот момент знаю почти все основные европейские. Русский самый сложный из них, но и изучать его я начал уже, как полгода – после сговора Его высочества и Великой русской княжны. Надеюсь, что уже неплохо понимаю вашу речь, хотя изъясняюсь на ней, вероятно, ужасно забавно. Но вы же понимаете? Необходима практика.

- Вы хотите практики, разговоров на русском? – удивилась я.

- Не откажусь. Но к чему я завел этот разговор? Я услышал вас, Таис. Я вас услышал и понял. Присоединяюсь к прочим похвалам, но… - чуть замялся он, будто опасаясь ляпнуть что-то не то: - Предлагаю воспользоваться услугами учителя пения – при данном природой голосе и небольшом усилии с вашей стороны, оно может стать безупречным.

- Пожалуй… лишним не будет, но еще больше хотелось бы научиться игре на гитаре, – реально оценивала я свои способности к игре на музыкальных инструментах: - На испанской гитаре.

- Уверен – и это возможно, - поцеловав мне руку, он оставил меня у крыльца...

Ирма задула свечу, оставляя в темноте, и я шмыгнула носом, зарываясь в подушку.

Ужасно жаль было расставаться – с безупречной горничной-надзирателем и привычными стенами, даже странной этой кроватью, взобраться на которую так проблемно.

День накануне моей свадьбы оказался крайне неудачным, чтобы загадывать желания – не получилось заиметь титулованного братца, и не принял мое предложение Илья Ильич. У Петра Пантелеймоновича, по словам Ольги, на руках оказались престарелая мать и сестра на выданьи.

Об этом знала она, но почему-то не удосужилась узнать я. И в этом примере, пожалуй, видна вся разница между нами. Я привычно жила своими проблемами и интересами, она же всегда была предельно внимательна к людям и даже сейчас, в непростое для себя время, переживала о судьбе школы для девочек, которую сама основала и патронировала.

Я долго и неспокойно ворочалась - не засыпалось...

Психика, взбудораженная эмоциями, всё подбрасывала не самую последнюю их причину - в памяти всплывали отдельные отрывки романса. И строки стихотворения, выжимкой из которого он стал - написанные самой любовью.

Она бывает разной - кто не знает? Земной, простой и естественной, как дыхание. Или возвышенной, почти святой. Или несбывшейся, как у меня… или истекающей кровью, как у той же Маргариты Тучковой.

«Ах, на гравюре полустертой…»

С юности Цветаева была влюблена в портрет и образ Александра Тучкова, молодого генерал-майора, погибшего в Бородинском сражении. Пленена красотой и подвигами того, кто мог бы жить еще очень долго и ярко, но погиб так рано.

Сейчас я очень понимала ее – здесь время другое и мужчины тоже. Тоже очень разные – это понятно, но почти все будто немного из сказки: прекрасно танцующие, умеющие изъясняться грамотно и красиво, галантные, романтичные, блестящие, бесконечно элегантные в идеально подогнанной военной форме. И тонко чувствующие, что так важно и чего отчаянно не хватает в то - наше время.

Может это и не самые обязательные качества. И сути личности они не составляют – внешний блеск в основном, но именно он придает особое очарование этому времени. Как и юная Цветаева, я давно уже с головой в нем, но особенно глубоко прониклась сейчас... романтикой прямых красивых слов, бальных залов, офицерских эполет и парусов на горизонте…

Долгие годы она хранила маленький портрет Тучкова, не расставаясь с ним. А стихи были написаны позже – вдохновленные земной любовью к мужу Сергею Эфрону, белому офицеру, расстрелянному потом в тюрьме… и любовью возвышенной и идеальной – к герою и красавцу Тучкову. Такой получился… своеобразный поэтический памятник.

Уснула я под утро, стараясь не углубляться в мысли об отстраненном поведении Кости. Пускай потом, на свежую голову. Хотелось верить ему, я могла ошибаться. А лучше бы нет – только осложняю ему жизнь. И, в конце концов - он просто не мог вести себя иначе на людях! И кортик же… сжимала я под подушкой гладкую рукоять слоновой кости…

День опять намечался пасмурным, начинаясь туманом – густым, как хороший кисель. Нижнего парка, расположенного всего в нескольких метрах ниже по склону, почти совсем не было видно – только верхушки самых высоких деревьев.

Глава 2

Терпеть не могу мистику.

Полностью признаю ее существование, поэтому и не люблю. Ненавижу – будет слишком, пожалуй. Понятно, что она или будет объяснена когда-нибудь новыми направлениями физики… или является частью естественных природных процессов. Пока же для меня она существует больше "к сожалению".

Но то, что существует - так или иначе, имеет право на существование. Вот только воспринимается эта штука всегда на удивление тяжело.

Там еще… в той жизни с некоторых пор я не любила Обводный. Не ни с того, ни с сего, а заглянув в очередной раз на тот же питерский форум любителей истории. Впечатлило. Но я же дотошная, упрямая, а где-то и нудная… покопалась сама и выходило, что правда - было дело.

В 1923 году советские рабочие прокладывали теплотрассу в районе Обводного канала и наткнулись на круглое сооружение из гранитных плит. Поверхность очистили от глины и увидели загадочные символы. Сдвинуть плиты удалось с огромным трудом и под ними нашлись человеческие кости.

На место прибыл городской археолог, мельком осмотрел находку и вынес вердикт: захоронение 11-13 веков, уникально сохранившееся и представляющее ценность.

Но понятие исторической ценности в молодом Советском союзе было крайне размыто. Газеты призвали не обращать внимания на хлам прошлого, из гранитных плит напилили поребрики, а останки отправились на свалку.

И началось… в том же 23-м вблизи места находки покончили с собой 89 человек, в 33-м — 107, в 43-м — 150 человек. Получается, эпидемия суицида на Обводном случалась каждый третий год нового десятилетия. Объяснений этому не было и нет, так что ожидаемо появились легенды... Что там было на самом деле, непонятно, но вблизи Обводного и дальше случались страшные преступления. Людей охватывала неведомая ярость и на допросах у следователей они просто не могли объяснить причины своих поступков.

Меня пробрало. Чего-чего, а навоображать себе я способна и очень многое. И Обводный навсегда утратил для меня свою прелесть тем более, что как раз в последнее время трагические случаи на нем возобновились. Это пример мистики такой… скорее статистический.

Но и в таких ее проявлениях, как явление призраков в дворцовых залах и на музейной территории, сомневаться тоже не приходилось. Я верила коллегам, да и было дело, когда свидетельствовали они коллективно.

Поэтому в разного рода мистику я верила и продолжаю это делать.

И иначе, чем мистическим, такое вот совпадение считать просто не могла - романс, который душу буквально вынул… пускай переживания были не столько из-за него. И сразу же встреча с женщиной, напрямую с ним связанной?

Я растерялась и не знала, как себя вести. Петь гимны ее любви и самоотверженности… читать стихи о ее муже… сказать, что в него еще не одно столетие продолжат влюбляться женщины? Все это было бы очень от души и искренне, но… и в тот раз ей помогла выжить, опять же - только мистика, частично подготовившая психику к потерям: вещий сон, юродивый с его посохом. И в этом хоть смысл был. В нашей же с ней встрече?..

Все два дня я осторожно сторонилась ее – опасалась. Это было глупо и боялась я, конечно, не ее, а того, что вот возьмет она… и начнет вдруг пророчествовать по закону жанра. Я и оскорбляла ее такими мыслями и сразу возвышала до святости, вполне себе допуская такой вариант. Но не хотелось, почему-то очень сильно не хотелось…

И не случилось, к огромной моей радости.

Кроме насельников гостевого дома, Маргарите Михайловне было чем заняться: монастырь, церковные службы, детская школа, приют, хозяйство, дела окрестных сел – во всем она принимала участие.

Мы с Фредериком жили в разных комнатах – чистых и скромных, но эти два дня провели вместе – ему просто некуда было деться. Мы много говорили – я в основном. Более подробно рассказала о семье Тучковых, об остальных братьях, в том числе участнике восстания декабристов. Когда Николай I прибыл на открытие памятника героям Бородино и спросил о нуждах, Маргарита просила его об одном – помиловать брата, но…

- Бунты, мятежи… прощения им нет, - отрезал Фредерик.

- Николай Павлович и сам был воспитан в чрезмерной строгости, поэтому и его понимание допустимого… Со многим я не согласна, но человек он справедливый и миловал, Фредерик, миловал очень многих. Одно для него не прощаемо в принципе – посягательство на семью. А у декабристов были планы истребить ее всю – жену и детей в том числе. Исполнителей сразу уничтожить, опорочив и обвинив в убийствах и устроить власть демократическую, подобную той, что была в революционной Франции.

Подобные темы я больше не поднимала, заметив, что Фредерик мягко, но категорично уходит от разговоров о политике. Прямо меня не осаживая, но давая понять всем своим видом – это не то, что должно интересовать слабый пол. Я уступила и на разговоры о политике его больше не выводила.

Почти весь первый день мы просидели в саду… а здесь высажен был не просто сад, а роскошный кустарниковый парк с сиренями, жасминами, шиповниками - что-то еще цвело, что-то зеленело. Вишни, опять же…

Потом я почувствовала, что хочу и уже могу двигаться, и мы много гуляли, ходили.

При монастыре была баня, там я последний раз в этой дороге мылась полностью.

Мы с Дашей отстояли все службы в храме, которые застали, и я молилась о Тучкове-четвертом – шепотом, вслух, чтобы он слышал меня. Маргарита Михайловна упоминала как-то, что всегда чувствует его рядом с собой. Почему нет? Может он действительно ожидал ее здесь, а не где-нибудь… там.

Простая еда, травяные отвары со вкусом и запахом сена, прогулки и крепкий сон помогли – я готова была ехать дальше уже понимая, что жалась к Фредерику и сторонилась матушки Марии зря. Мистики не случилось, наоборот – вполне себе жизненно она отчитала меня, как старший младшего. Мягко, но отчитала.

Глава 3

В кабинет к отцу Константин вошел без стука, резко распахнув дверь.

- Теперь ты доволен?

- Нет, - поднялся тот навстречу, - я останусь доволен, если по осени ты посетишь Альтенбург.

- Я сделаю это, - чуть подумав, скрипнул зубами Константин: - Но и у меня тоже есть условия - мне нужен Севастополь.

- Севастополь?.. – кажется, сумел он удивить.

- Зачем тебе? Морской поход? – пытался понять отец, - но проливы закрыты, «Паллада» не пройдет.

- «Паллада» остается здесь.

- О чем ты тогда?

- Севастополь и контр-адмиральский чин, отец, - ровно и твердо отрезал сын, - а возможно и должность таврического губернатора потом – как договоримся в перспективе с Владимиром Ивановичем.

Николай выпрямился во весь свой двухметровый рост и медленно зашагал по кабинету. Молчал долго, потом задумчиво отметил:

- Пестель едва год, как мною назначен. Он весьма значительно показал себя в Херсоне, действительный тайный советник, генерал-лейтенант…

- А я – будущий адмирал и сын, который покорился твоей воле, - скрипнул зубами Константин, - черноморская флотилия – полностью под мою власть. Любые новшества - на мое усмотрение. Вмешательства по этому поводу нежелательны, даже со стороны Морского министерства.

- Ты слишком молод еще, чтобы не признавать Морское министерство!

- К дельным советам обещаю прислушаться.

- Ты с ума сошел, Кости! – рыкнул Николай, - ставить мне подобные условия.

- Способы достижения цели могут быть и не благородными, не так ли? Я чувствую себя запертым в клетке и только от твоего решения зависит в какую сторону я кинусь, вырвавшись из нее. Обещаю одно – не опозорить тебя в случае, если назначение будет одобрено. Сие обещаю твердо!

- Буду думать, - отвернулся отец.

Константин был почти спокоен, на удивление. Больше нервничал перед разговором, чем во время оного. Оказалось, что никакая встряска не сравнится с тем потрясением, которое он испытал, навалившись спиной на дверь и пережидая свой личный шторм. Сейчас он старался не думать о Таис - это мешало, а обдумать и сделать предстояло многое. Он просто помнил о ней.

В том, что назначение состоится, не сомневался и уснул с трудом - уже обдумывая свои будущие действия, расставляя их в уме в порядке очередности – первостатейной срочности и пока еще терпящие.

Во-первых – «Паллада». Он мысленно перебирал имена тех, кого знал и уважал настолько, чтобы с легким сердцем доверить свой корабль. Он не был первым капитаном на его борту, а «Паллада» - не первой под его командованием. Но именно здесь он позволил себе некоторые совершенствования – уже не только мечтая, но и что-то делая...

Шлюпка летела по гладкой воде Финского. Старший отдавал команды сдержанно, а не удалым голосом, как было принято – отстраненное и задумчивое лицо командира настораживало. Следовало предупредить остальных…

К тому времени, как поднялся на борт, Константин уже знал, кто станет его преемником… следовало встретиться и переговорить, в случае согласия рекомендовать. Это первое…

Сидя за письменным столом в капитанской каюте, он рисовал планы – нумеруя, списком.

Шефство над лейб-гвардии Финляндским полком... Формальное почетное звание шеф-командира предполагало, тем не менее, некоторые обязанности, являвшиеся для члена царской семьи делом пожизненным. Но сложностей здесь не предвиделось… В мирное и летнее время полк квартировался и нес службу в Красном селе. Следовало нанести визит его командиру. С Сергеем Сергеевичем Константин намеревался обговорить нужды полка и извиниться за свое отсутствие в будущем на полковых балах и торжественных мероприятиях.

Следующим пунктом шла команда… без доверенных людей в близком окружении будь ты хоть Великий князь, хоть сам Георгий Победоносец, дела не сделать. Младшее офицерство встретит новшества с одобрением – без сомнения, старший же командный состав… Здесь Константин задумался. Безусловно, возникнут сомнения, возможны возмущение, недоверие и даже саботаж. Он и сам бы усомнился на их месте. Официальное зачисление в императорскую свиту, как и адмиральское звание для него планировалось отцом только года через три-четыре и на менее ответственной должности.

Встав, Константин медленно прошелся из конца в конец каюты, неожиданно понимая, что сейчас неосознанно копирует отца. Тот всегда прохаживался в волнении или размышляя.

- Вестовой! Сообрази, братец, чайку, - попросил, чувствуя ставшее уже почти привычным за два дня мучительное стеснение в груди, а вместе с ним и жажду. Не мог заставить себя поесть все это время, только пил и пил.

- Минут, вашескобродие! – ринулся тот исполнять.

Константин прислушался к своему состоянию - собран, решителен и все-таки порядком расстроен. Внутренняя тяжесть, досада... а вот злости, на удивление, не было. И должен бы злиться на отца, но нет…

Слишком хорошо знал его и понимал тоже.

Знал, что тот не имел ни малейшего желания занимать российский престол, и когда все же пришлось, это оказалось далеко не праздничным событием. Больше того – ввиду военной смуты, разворачивающейся за стенами Зимнего, они с мамой всерьез готовились умереть и отец просил ее принять смерть достойно, а она обещала ему это.

Власть упала на плечи отца каменной глыбой, стразу же потребовав жестких и даже кровавых решений. И взяв ее, как человек военный и обязательный, он сложил на благо и алтарь Отечества все, что мог. Здоровье, время, сон и даже счастье своих детей. Он просто не представлял, что может быть как-то иначе. Что можно иначе.

Злости не было. Но и полностью покориться его воле Костя не был готов.

В словах Таис «у России никогда не было и не будет друзей, только временные союзники», если проанализировать предыдущие исторические события - был смысл. Он намеревался говорить об этом с Нессельроде, нужно было знать мнение министра и насколько оно отличается. Развить эти мысли в дальнейшие и получить мнение о возможных союзниках и врагах… Великобритании, в частности.

Глава 4

Я испытала странное чувство, когда Фредерик открыл дверку экипажа и резюмировал:

- Мы на месте, Таис. Позвольте помочь вам, - и привычно уже поставил меня на землю, аккуратно придерживая.

И я привычно доверилась мужским рукам – клюнуть землю носом или ковылять боком так, боком… как крабик, больше не хотелось. Было дело и если бы не он, то кто знает?..

Уже стоя на мощеной камнем площадке, я пережидала внутреннюю качку, а муж рассказывал:

- Лютеранскоая ветвь Гогенлоэ-Нойенштайн претерпела несколько разделов… старшая линия угасла в начале этого века, а младшая разделилась на три ветви: Гогенлоэ-Лангенбург, Гогенлоэ-Кирхберг и Гогенлоэ-Ингельфинген. Моего отца следует титуловать Светлейшим высочеством. Он глава ветви на этот момент и носит титул князя. Матери у меня нет. Остальные члены фамилии титулуются, как принцы или принцессы…

- Все это нужно было рассказать мне раньше, - заволновалась я, - что еще я должна знать?

- Это уже неважно. Я представлю вас, вы сделаете легкий книксен и скажете всего два слова – Светлейшее высочество…

- Как скажете, Фредерик, - радостно готова была я хоть и на книксен самый тяжелый.

Это приятное чувство завершенности, ощущение с трудом достигнутой цели и осознание того, что всё - добрались! Я проживала краткий миг настоящего счастья. Шла рядом с мужем, будто плыла во сне, вся в эйфории, чувствуя чуть заторможенный, сонный триумф – я сделала это! Я. Сделала!

Ночь скрывала собой подробности окрестностей и большого строения, к которому мы подходили – все-таки там был большой каменный дом, а может и замок.

Который из - я знать не могла, в Германии их масса. Но по ощущениям, слишком большим, а стало быть и известным, он не был. На фоне звездного неба за стеной из камня угадывались более темным силуэтом невысокая башня и высокая острая крыша рядом.

Фредерик несколько раз постучал в высокую арочную дверь - ворота. Для этого на ней прибита была специальная металлическая штука – кнокер или дверной молоток. Этот представлял собой настоящее произведение прикладного искусства – подвижная кисть человеческой руки, вылитая из металла и с таким же шаром в ней. Им Фредерик и лупил по металлической блямбе так, что зубы сводило.

- Кто там? – раздался грубый недовольный голос.

- Фредерик Август Гогенлоэ-Ингельфинген. Доложи немедля! – рявкнул Фредерик и, глубоко вздохнув, извинился передо мной: - Простите, Таис – ночь… какое-то время придется подождать.

- Ничего, подождем… такая красота, - смотрела я на звездное небо, задрав голову и все еще опираясь спиной о грудь мужа.

Боже, какая прелесть, какой воздух! А тишина? У них что – совсем нет собак? В России такой хай уже подняли бы! И в мое время, и в это в каждом почти дворе держат псину. И неважно - есть там чего охранять или самое ценное в нем – сама собака.

Минут через двадцать – не меньше, массивная калитка скрипнула и тяжело отошла, открываясь наружу, как и положено во всех оборонительных сооружениях.

- Прошу вас показать лицо… лица, - чуть сбившись, произнесла темная тень уже другим – сильным и молодым голосом.

И почти сразу откуда-то сбоку выплыл факел. Надо же? Настоящий смоляной факел. Его держал в левой руке мужчина в простой форме, скорее всего – одежде местной челяди. Второй – высокий мощный мужик с гладко выбритым лицом и в буклях… внимательно присмотрелся к нам и негромко отметил, будто для себя:

- Принц.

- Отец здесь? – шагнул вперед Фредерик, - впрочем, неважно – готовьте ночлег.

- Вам следует заночевать в деревне, там хороший постоялый двор. А в замок явиться уже поутру.

- Не смей указывать… - нервно начал Фредерик.

- Это пожелание Его Светлейшего сиятельства.

- Что ж… прорываться с боем мы не будем. Я согласна на постоялый двор, муж мой, - схватила я его за руку. Дернувшегося бить морды, скорее всего. Но силы неравны, а то я и сама бы… С ума сойти у них тут – держать своего ребенка за воротами? Ночью?

- Ты уверен? Это то, чего хочет отец? – мрачно уточнил у мужика Фредерик, будто и не слыша меня.

- Простите, принц… Это может быть связано с престарелой фрау Августой – она вас не вспомнит и станет нервничать. Ночью же это может вылиться вообще непонятно во что, - не сделал тот и шага в сторону. Стоял стеной в дверях, как и мужик с факелом.

- Раньше не замечала, а теперь и не вспомнит? – усмехнулся Фредерик.

- Вот же ш… странные люди! - констатировала я на русском, - просто удивительно. Не расстраивайтесь только, Фредерик, я вот спокойна. Но удивлена, признаюсь… Пойдемте тогда? Адрес постоялого двора знаете, это далеко?

- Не так, чтобы… почти рядом, - отстраненно отметил муж, - прошу вас… - увел он меня обратно по каменному мостику и подсадил в экипаж.

И блин! Лучше бы ему сесть в мою карету - я бы забила уши и мозг... да чем угодно! Так нет же... один сходит там с ума сейчас. Глупый... глупый Фредерик. Да пошли бы они все!

Лошади тронулись понурым шагом, тоже устали.

- Не пустили что ли в дом, барышня? – уточнила Дарья.

- Что-то там связано с… потерей памяти. Даша, а почему я и вдруг – барышня? Замужняя ведь дама… барыня тогда, что ли? – пыталась я отвлечься.

- Как скажете, барышня, - зевнула та.

- Ла-адно… - понимала я и сама, что на барыню не тяну.

Еще одна ночь на постоялом дворе прошла привычно. Я попросила не будить меня утром – совсем, сколько бы ни спала.

Проснулась ближе к обеду, судя по солнцу. Какое-то время и немало, заняли гигиенические процедуры. Хотелось уже полноценно вымыться, а не ограничиваться подмыванием и обтиранием. И голову пора бы привести в порядок.

Одевшись просто и скромно, спустилась в обеденный зал и нашла там мужа – видимо тоже встал поздно, но уже поел. Кормили в неметчине неплохо – просто, но сытно и порции полноценные. Я попросила овощного супа и какую-нибудь кашу с ножкой каплуна. На тарелке мужа стекал жир с заскорузлой шкурки недоеденной рульки. Но сытым он не выглядел, печальным - да.

Глава 5

Не замок – это был огромный угрюмый каменный дом, башня не имела оборонительного значения, скорее так... попытка приукрасить архитектуру.

Сразу же, без доклада меня провели в изначально торжественно обставленный, но со временем порядком захламленный лишними вещами кабинет, где ожидал высокий мужчина лет шестидесяти.

Фредерик Август взял от него только рост, ну может еще цвет глаз и волос. Его отец и не обязан был быть красивым, но… непримиримое надменное выражение мужского лица мигом опустило меня с небес на землю - он совершенно не контролировал свои эмоции, не считал нужным.

Предвкушение, злорадство, жесткость… При этом он не терял над собой контроль, в прищуренных глазах был холодный расчет - злой, непримиримый. В ядовитой усмешке ни капли вежливости – она только усугубляла, делая выражение лица даже не пренебрежительным - презрительным. Поганым для меня, короче. Хотя вряд ли все эти эмоции имели отношение ко мне. Я была просто способом, возможностью... удобно подвернулась под руку, вот и все.

И вспомнилось - не подробно, а озарением…

Два опытных специалиста – историк и психолог, вели совместный блог. Брали отдельный исторический персонаж и устраивали такое… аналитическое шоу. Историк озвучивал факты биографии, решения и поступки данного человека, второй анализировал их с точки зрения психологии. По мере надобности привлекались другие специалисты – медики, к примеру, или криминалисты… неважно.

Учитывая и их мнение тоже, психолог уточнял свои выкладки и получалось очень интересно. Тогда-то я и усомнилась в ярлыках, навешанных на Карла Нессельроде.

Так вот - главная беда Карла Васильевича была в том, что он всегдаи просто отчаянно хотел мира. Хотел, чтобы хорошо было всем.

Склонный к компромиссам и умеренности, канцлер всегда стремился к урегулированию международных проблем за столом переговоров. Считал, что вопросы европейской стабильности неразрывно связаны с национальными интересами России. Всеми силами устраивая мир в Европе, он свято верил, что от этого Россия только выиграет.

Я чувствовала себя сейчас Нессельроде, который в очередной раз взялся решать чужой конфликт, с чистой душой считая, что делает доброе дело. Канцлера за такое пинали потом все, кому не лень. Что сделают со мной, я пока не знала, но сам вид того, кто здесь князь, собственно… говорил о многом.

Не зная тонкостей и предпосылок явно непростых отношений, я тупо влезла меж двух взрослых мужиков. Чужих мне абсолютно. Которые годами как-то справлялись со своими трудностями и уж точно не ждали меня-спасительницу…

Минуты три прошло с момента, когда я брякнула молотком по воротам и момента, когда поняла, что зря… Но это были роковые минуты.

Я отчетливо понимала сейчас, что за свою порывистость и самонадеянность придется платить – чувствовала. Возможно, и правда у меня есть те самые аналитические способности, да только они запоздали… Вперед них влезло то самое чертово желание причинять добро.

- Итак?.. – поинтересовался свёкор.

Я вежливо присела и, представившись, объяснила:

- Считала своим долгом засвидетельствовать почтение, поскольку Фредерик вынужден был срочно уехать, я же выезжаю следом и уже завтрашним утром. Просто исчезнуть сочла невежливым. Благодарю вас, что приняли и разрешите откланяться.

- Зачем же так спешить, если только - завтрашним утром? – весело оскалился мужик, - присаживайтесь, я настаиваю.

Я села в указанное кресло, расправив платье и стараясь держать себя в руках. Воздействовать физически не будут, это точно. Морально разве давить. Так сама влезла – не так обидно, переживу как-нибудь.

- В тягости, значит? – усмехнулся… гер Людвиг, насколько я помнила: - И ваш ребенок, так понимаю, претендует на титул принца или принцессы Гогенлоэ-Ингельфинген?

- Этот титул его по праву, но, если вы против… его уже ждет титул князя Шонурова-Козельского, на этого ребенка претендует российский престол. Он возродит старинный княжеский род.

- Без которого российский престол, полагаю, прожить уже никак не может, - покладисто согласился князь, - но, в свою очередь, и я уже считаю, что нам без него никак нельзя. Это дитя уже принадлежит мне, как главе рода. Что скажете?

- Не совсем понимаю – к чему этот разговор и почему в таком тоне? – отлично я все понимала. А он понимал, что я понимаю. Вот такая беда.

- Вы остаетесь гостить у меня – до родов. Потом для этого ребенка мы найдем кормилицу и можете быть свободны, фрау цу Гогенлоэ-Ингельфинген, - хмыкнул он.

- С удовольствием погощу у вас – почему нет? Но ребенка намереваюсь кормить сама и свободы от себя вам не дам, даже не надейтесь, – старалась я, чтобы голос не дрожал.

- Ну-ну… неплохо держитесь.

- Почему я должна держаться плохо? Моя мать фон дер Тромменау – род постарше вашего будет. Отцовская кровь царского рода, моему ребенку императрицей твердо обещан княжеский титул…

- Но он ведь Гогенлоэ-Ингельфинген, не так ли?

- А вы хотели, чтобы – нет? Напрасно, – закусила я. Теперь или так, или никак. Иначе будет только хуже.

- Вот и замечательно! Вам покажут покои. Служанка останется с вами. Вещи привезут. Это все. Добро пожаловать домой, фрау…

- Можно просто - Таисия, Ваше Светлейшее высочество – для краткости, - пожала я плечами.

- Тогда ger Ludwig – также для краткости. Не задерживаю вас более.

- К кому мне обращаться по хозяйственным вопросам?

- К вам подойдут, - хмыкнул он.

Даша ждала меня под дверью. Остро полоснуло чувством вины – и ее втянула.

Вчерашний молодой мужик в буклях (статусность они обозначают, что ли?) молча провел меня по каменному коридору, на стенах которого кое-где были закреплены держатели для факелов. Правда, свет где-то впереди вполне давал возможность видеть куда ступаешь.

Глава 6

Пару дней я старалась не думать о муже. Не появился еще - и к лучшему, значит еще не знает, что я не сдержала обещание не лезть в его личную жизнь.

Хорошо выспавшись, способна уже была видеть окружающее в деталях. Тем более, что такую возможность мне дали – поводок оказался не слишком коротким.

Во-первых, я рассмотрела саму постройку…

Она оказалась интересным сооружением. И лет этому дому было триста-четыреста - не меньше. С правой стороны от входа, постепенно обнимая его, ров углублялся, превращаясь в неглубокий обрыв. И одной своей стороной, получается, дом нависал над долиной, будто вырастая из скалы. Здесь был пристроен небольшой балкончик, выйти на который я не рискнула – он выглядел слишком старым. И видом долины я любовалась, стоя на пороге…

С этой высоты он открывался шире. С окраины городка я не заметила небольшой ручей, отсюда он тоже угадывался только по растительности, но понятно было, куда впадает – между холмами виднелась то ли река, то ли озеро. Если река, то это могла быть Неккар, на которой стоит Штутгарт.

С третьей стороны к дому примыкал старый яблоневый сад, который когда-то был внутренним, но и сейчас еще его окружала полуразрушенная стена. Справа разросся старинный парк. Здесь стены почти совсем не стало, а через давно не чищенный ров был перекинут каменный мостик - тоже очень старый. Дальше парк переходил в лес… то есть, теоретически, наглухо заперта здесь я не была. Всегда можно уйти, вот только куда?

Внутри дом сильно напрашивался на генеральную уборку, устойчивая легенда о чистоплотности немецких хозяек в моем сознании дала трещину.

Но и это я для себя прояснила, с трудом правда – расспросив круглолицую кухарку Эльзу. Дело в том, что из женской прислуги здесь были только она да престарелая Марлен. Кухарка занималась исключительно готовкой, что и понятно – накормить следовало четырех мужчин и теперь уже пятерых женщин. А Марлен занята была престарелой фрау Августой. Для генеральной уборки раз в месяц хозяин нанимал женщин из городка. Но, судя по полоскам закаменевшей грязи у стен коридора, старались они не особенно.

Даше я запретила убираться где-либо, кроме моих комнат, хотя то самое, дурное бабское желание – только увидишь грязь, хвататься за тряпку, испытывала и сама.

Больше того – я собралась отпустить ее домой, как только появится такая возможность. В середине сентября должны были появиться в Штутгарте Карл и Ольга. С их сопровождением возвратиться на родину могла и Даша. Не знаю в чем дело… но то, что судьба человека напрямую зависит от моей воли, напрягало и очень сильно. Было некомфортно давать указания, нутро мое не признавало власти над другим человеком, и, чуть отойдя от дороги и в состоянии уже быть полностью собой, я всегда просила, если что-то нужно было – через «пожалуйста».

Ирма – другое, ее помощь и услуги я принимала, как должное. Даша же… у меня элементарно не было денег, чтобы платить ей. А иной безвозмездной пахоты на благо себя, кроме разве родственной, моя душенька не принимала.

Разговор на эту тему состоялся и кое-что прояснилось.

С маменькой у них был уговор. В подробности Дарья не вдавалась, но я так поняла – помогая мне, она выторговала преференции и немалые, для двух дочерей и сына. Это могло быть что угодно, а может и все, что угодно… за добросовестную помощь мне.

- Просто дайте мне делать, что нужно. Елазавета Якобовна по гроб жизни со мной расплатилась и никакой платы от вас, барышня, я не возьму. А не смогу уже… состарюсь – авось не бросите.

- Надеюсь, дома мы с тобой окажемся раньше, я не планирую здесь стариться. Рожу и всерьез стану думать о возвращении. Здесь похоже у меня не так, чтобы складывается, - пообещала я и успела заметить надежду, мелькнувшую в ее взгляде, выражении лица… Договор, хоть и выгодный для нее, предполагал разлуку с детьми, пускай и взрослыми – не все там было так радужно.

С гером Людвигом уехал парень с буклями – Харман. Он был камердинером, секретарем, адъютантом… короче – личным помощником хозяина.

Остальные – лысый пожилой Фалко и крепкий жилистый Эрих, давно уже являлись как бы частью домовладений. Фалко занимался садом и парком, Эрих был мужем мягкой молчаливой Эльзы и помощником в трудоемких работах.

То есть… никого лишнего и бесполезного в доме, кроме меня и фрау Августы.

Женщина вызывала любопытство, к старикам я всегда относилась с симпатией. Может просто везло, но те, которых я хорошо знала, были приятными людьми. А поскольку другой женской компании здесь не предполагалось, нужно было наладить более тесные связи.

Но что-то сразу пошло не так…

Подгадав время прогулки фрау, мы с Дашей вышли ей навстречу. У меня оставалось всего пара платьев, которые можно было надеть без корсета – совсем простое домашнее и голубое – его Даша «расставила», вшив полоски ткани под шнуровку. Теперь можно было просто фиксировать его, не затягивая на талии. Но уже пора было что-то решать с одеждой…

Решив, что голубое будет – самое то… и прикрыв голые плечи сколотой у горла шалью, я вышла знакомиться. Перед этим мы уже выходили в сад – поздно вечером, когда стемнело. Никто нас не остановил, запрета на прогулки не последовало.

В темноте хорошо видно было только дорожку, зато в чуть влажном по вечернему воздухе особенно сильно разносились запахи – здесь все остальные забивал запах яблок. Слышно было, как они падают, глухо ударяясь о землю.

Сейчас я видела, что ветки буквально трещат от крупных яблок – самый сезон, середина августа. Но никто не собирал их, под отдельными деревьями они лежали желто-красным ковром. Обидно - так и сгниют. А можно бы пастилу сделать, если с сахаром проблема. Посушить еще…

- Идут, барышня, - напомнила мне Дарья.

И правда – из-за деревьев показались две фигуры – приземистая и прямая, как столбик, затянутая в корсет.

Глава 7

- Боюсь, Марию Дмитриевну сложно удивить, Ваше высочество, - грустно констатировал обер-гофмаршал, - у Нессельроде лучшая кухня империи, даже придворные мундкохи (*повара Семьи) не сравнятся с умением кохов Марии Дмитриевны. И даже горящее мороженое у них, поговаривают, готовят особым образом – запекая меренговую корочку при помощи утюга.

- Утюга... – помолчал Константин, - Александр Аггеевич, но разве меня интересуют способы приготовления? Мне нужно приятно удивить женщину – всего лишь.

- Лучшие повара – у Нессельроде, - расстроено признал мужчина, - сложными рецептами ее не удивить. Может стоит исходить из простого? Возможно - шоколад? Его обожают все женщины.

Не только его – пронеслась в мозгу Кости мгновенная ассоциация.

- Тогда сделайте клубнику… с хвостиками и макните ее в шоколад, что ли? Куда уж проще, - предположил он осторожно.

- Куда прикажете доставить сей продукт?

- Заберу сам. К шести часам должно быть готово.

Повара постарались и, открыв за столом нарядную коробку, Мадам Нессельроде восхитилась:

- Удивительно! Замечательная идея для срочного набора – белый, молочный, темный шоколад… и он мягкий?! Здесь жирные сливки, должно быть. А клубника с листиками… это должна быть самая первая свежесть… и один размер. Но здесь есть еще что-то… и настолько мелкой фракции, что шоколад лег гладко. В чем секрет ароматных примесей, Константин Николаевич? – радовалась женщина, - я правильно определила – ваниль и перец в белом сорте? А здесь… неужели мята?

- Не имею понятия – этот десерт пробуете вы первая, он создан для вас. С вашим вкусом и полетом воображения, Мария Дмитриевна, подобрать великое множество идеальных вариантов не станет проблемой. Развлекитесь нам в удовольствие, - не так уж и льстил довольный результатом Великий князь.

Идея со съедобным подарком была не так, чтобы новой. Да и все знали, что Мария Дмитриевна старается именно для мужа. Не просто вкусная, но изысканная еда была семейным увлечением – родственник канцлера Александр Гурьев также был знаменит своей кашей и не только.

В этот раз высокого гостя угощали фирменным консоме – крепким бульоном из рябчиков с профитролями с начинкой из каштанового пюре и протертого мяса дичи. А также грибным дюкселем – мелко порубленными белыми грибами, луком и неведомыми до этого Константину травами. В императорской семье повседневная пища была вкусной, но простой, а уж на корабле… с тонким вкусом и привередливым желудком, как у канцлера, там было бы просто не выжить.

После ужина, который завершился знаменитым каштаново-сливочным «пудингом Нессельроде», запеченным в стеклянных креманках и поданым с медовыми сотами, мужчины перешли в курительную. А, скорее, переговорную – табак не употреблял ни один из них.

- Для вас, Карл Васильевич, у меня также имеется сюрприз. Велите внести, мой человек ожидает в экипаже.

Звякнул колокольчик, канцлер отдал распоряжение и вскоре Константин расстилал на столе карту Крымского полуострова с прилегающими территориями.

- И что значит сие подношение? – удивился хозяин.

- Штабная игра, не так давно получившая популярность. Вскоре о ней узнали бы и вы в том числе, пока же это занятие - прерогатива морских офицеров. Все свободное время кают-кампании отдано ей.

- Любопытно, - оживился канцлер. Офицер в прошлом, он имел представление о штабных играх.

- Подобные карты в книжных лавках Петергофа и Кронштадта все разобраны, что вынудило совершенствовать игру – ныне поверху крепят кальку и чертят уже по ней. Также придуманы наступательные фишки, а еще карточки прикупа. Вначале же использовались только листы бумаги, как при игре в буриме - участники записывают свои действия, скрывая их и загибая для этого лист. Одновременно оглашается действие на карте.

Если противник опротестует манёвр, как невозможный, открываем запись – в ней наши тузы в рукаве. Но каждое записанное действие следует грамотно обосновать, оно должно быть реально исполнимо, иначе маневр не засчитывается. Здесь у меня калька… - зашелестел небольшой рулон в руках Константина, - фишки и карточки не стал брать, мы с вами сыграем по старинке – суть не изменится. Игра называется «Защити Севастополь». Я буду агрессором, вы – защитником. Приступим?

- Ну давайте… попробуем, - усмехнулся канцлер.

- Еще одно, Карл Васильевич - заранее прошу прощения, но это будет эмоционально, потому что спуску я вам не дам. Не держите в себе… помним, что это всего лишь игра и не более того.

Через час где-то мужчины пили «холодную мяту с лимоном», успокаивая взволнованное дыхание. Воспитание и выдержка не изменили - голоса не сорвали и на личности не перешли, но понервничали оба знатно.

В это время, привлеченная громким разговором и уже ознакомившаяся с условиями игры, Мария Дмитриевна сличала записи последнего раунда. И забив, что называется, на игровой момент, сразу задала вопрос по существу:

- Насколько реальна угроза нападения такой коалицией?

- Таковое считаю принципиально невозможным, - отрезал муж.

- Обоснуйте, будьте добры, Карл Васильевич, - предложил Константин, - я уже слышал, но… для Марии Дмитриевны.

- Бритты не так глупы, - не желал канцлер углубляться в детали.

- Так они и поедут на дураках, - задумчиво произнесла дама, - и насколько реально их преимущество над нами?

- Оно существует, - вынужден был признать муж, - но я не вижу причин для такого демарша со стороны Великобритании.

Константин кивнул, соглашаясь:

- Причин… то есть, поводов пока действительно нет, но их всегда можно создать, а вот цели и интересы Великобритании давно и ясно прослеживаются. Кому это знать, как не вам. Я не стану убеждать в реальности угрозы – сам поверил в нее с огромным трудом. И это правильно, ум сопротивляется новому видению ситуации. Здесь следует даже не размышлять, а мыслить по-новому. И признаюсь вам… настоящее беспокойство во мне пробудила не сама игра – отнюдь, а вот такая… бессильная реакция на нее всех без исключения участников. Я и сейчас чувствую это - внутреннее опустошение. Уверен, что и вы тоже.

Глава 8

Который день уже, а именно – со времени отъезда Таис, Константин пребывал в странном состоянии. Не горестные страдания, слезы или желание скрыться от мира – зачатки неподобающих мужчине и офицеру слабостей он благополучно подавил в себе еще в вечер прощания.

Другое…

Внутри него будто утвердилась взведенная пружина или же отсчитывал драгоценное время особый часовой механизм. Это что-то… трудно объяснимое даже самому себе, держало в постоянном напряжении и подгоняло, требуя немедленных действий и не оставляя времени на лишние переживания.

Ощущение не было неприятным – наоборот. Оно придавало жизни особый, высокий смысл, а еще будто незримо связывало его с Таис. Он чувствовал в этом их общность, родство внутренней сути… да просто рядом с ней себя чувствовал! Так бывает, когда люди не просто делят одно на двоих чувство, но и всецело захвачены одним важным делом.

Они были едины. Пускай мысленно, на отдалении, но связь эта существовала – неразрывность ее он ощущал постоянно, даже когда не думал о Таис, когда был занят другими людьми и посторонними делами.

А поэтому… каждый день его был расписан до мелочей. Сложности, которые открывались постепенно и ранее вызвали бы ступор, теперь воспринимались, как еще одна сложная и интересная задача. Как достойное препятствие, подвигавшее узнать границы своих возможностей и сил.

Сложности с постройкой паровых кораблей, о которых обмолвился Нессельроде? По какой причине они могут случиться… только предполагая препятствия, достаточным знанием предмета Константин не располагал. Одно было понятно – если не так в деньгах сложность, значит в самом строительстве, и она не будет единственной.

Кто бы мог просветить на этот счет? – соображал он между делом… во время поездок в полк и Царское село, потом к капитану I ранга Мофетту, которому предполагал передать «Палладу» и на корабль, за который по-прежнему отвечал…

Мелькнув в мыслях, там четко обосновалась кандидатура Максимилиана Лейхтенбергского – мужа Мэри.

Кроме увлечения живописью и продвижением прогрессивных идей с помощью Академии художеств, президентом которой он являлся, Максимилиан был силен в естественных науках и увлекался гальванопластикой.

Что-то помнилось в связи с этим и его планами по открытию близ Петербурга завода, который будет производить бронзовые отливки, а со временем и паровые телеги для железной дороги. Константин помнил все это, но до этого времени не особо интересовался техникой суши, что и понятно.

Но паровые машины для будущих российских кораблей также потребуют строительство производства, а значит… кто, если не Максимилиан на этот момент владеет нужным знанием?

Костя сорвался бы к нему с самого утра, как только поймал нужную мысль, но утренние визиты считались дурным тоном. Хозяева должны иметь время привести себя в порядок после сна и приготовиться к приему визитеров. Завтрак не был приличным временем для визитов.

Кроме того, Максимилиан болел.

Совмещая с прочими обязанностями должность главноуправляющего институтом корпуса горных инженеров, в прошлом году герцог посетил уральские заводы, осмотрел их и предоставил государю отчет, в котором подробно и основательно высказал свое мнение о ведении дел на местах. Во время этой же поездки он сильно простудился и за прошедший год все еще толком не поправился. Лихорадочная грудная болезнь (*пневмония) не желала отпускать его.

Последнее время он редко выбирался из Сергеевки. Дачная усадьба Лейхтенбергов на той самой великолепной дороге из Петербурга в Петергоф, застроенной дворцами, не так давно стала для него и местом жительства, и местом работы над документами. Когда чувствовал себя чуть лучше, выбирался на мероприятия первостепенной важности, а нет… их посещала Мэри. И никогда не скучала без мужа.

Последнее время, когда Максимилиан не имел уже сил воевать с ней, Мэри стала вести себя в свете совершенно неприлично. Безо всякого стеснения и стыда флиртовала с кавалерами на приемах и балах, отпускала пошлые шуточки и даже ее манера разговора стала грубой и неподобающей. Она вела себя совершенно по-мужски, в том числе курила сигары.

Каждый раз, встречаясь с Максимилианом, Константин прилагал усилие, прогоняя неловкость и даже неоправданный стыд за поведение сестры. Хотя почему неоправданный? Вся семья наблюдала компрометирующее поведение Великой княгини, но никаких мер, чтобы привести ее к порядку не предпринималось. Николай слишком любил эту дочь – свою копию и внешне и по сильному, властному и непримиримому характеру.

И все-таки Костя старался видеться с мужем Мэри как можно чаще – тот был интересным человеком и собеседником. Неловкость быстро уходила под влиянием умной беседы, герцог был на восемь лет… а иногда казалось – на жизнь старше и их разговоры не просто развлекали молодого мужчину, но и многому учили. Они по-родственному обращались друг к другу на «ты» и использовали домашние прозвища, много шутили… раньше.

Но сейчас в его умных советах Костя нуждался, как никогда, поэтому безо всяких сомнений, выждав положенное время, собрался и выехал…

Существовала еще одна норма приличия для собирающегося в гости – не передвигаться пешком и верхом. Явиться в пыльной одежде и грязной обуви, еще и пропахнув конским потом – откровенный моветон. Константин привычно взял карету.

И игру.

Дворец в уединенном месте, окруженный огромным парком и с окнами на Финский залив, всегда нравился ему – легкий, с воздушной колоннадой, выстроенный в южном приморском стиле.

Сестра извинилась через прислугу и не вышла, Максимилиан же… гостя с удвоенной силой топила неловкость – кажется, он прибыл совсем невовремя.

То ли перед его приездом имела место семейная ссора, то ли опять ухудшилось здоровье, но хозяин выглядел погруженным в себя, в свои переживания. Однако вопреки своему состоянию и его очевидности, вежливо изображал улыбку. Не был зол или мрачен, но в глазах и всем его облике читалась устойчивая меланхолия.

Глава 9

Два дня уже шли дожди, в оконное стекло настойчиво и монотонно барабанило. Вид на долину окутала сероватая дымка, прячущая за собой все красоты пейзажа. С другой стороны дома мок сад и опавшие яблоки под деревьями. Подперев щеку, я сидела и смотрела, как шевелятся под ветром и вздрагивают под ударами капель листья.

Дожди я любила, а если еще и ливень да гром с молнией! Наблюдаешь всю эту силу и даже мощь… грея колени о батарею, в теплой квартире, попивая чай или кофе и чувствуя себя комфортно и безопасно – чудные ощущения.

Здесь было не так. В каменной постройке неведомым образом сразу же образовалась сырость. Неуютная такая, промозглая сырость. Пришлось теплее одеться и просить затопить печи – небольшие, они отапливали собой весь дом по частям. На крыше я насчитала восемь дымоходов, не считая большого кухонного.

В целях экономии затопили всего две из них – для меня и фрау Августы. Третья, кухонная, грела заодно и комнаты прислуги. В доме потеплело и стало чуть посуше, но… если до этого меня одолевала просто тоска, то на второй дождливый день она приняла зеленоватый оттенок…

- Эльза, когда следующий раз должны убирать дом? – поинтересовалась я за завтраком, слушая унылый шум дождя.

- Рано еще, - задумалась она, - дней через пять, что ли, фрау Таис.

- Хорошо… а я могу велеть мужчинам собрать яблок? Им есть чем укрыться, чтобы выйти?

- Да что же тут… выскочить всего-то…

- Нет, яблок нужно много – будем делать пастилу.

- Не ест ее никто у нас, фрау Таис, - вздохнула она.

Понятно, что мужики больше по мясу…

- Я ем – это раз, два – всё съедобное, это валюта своего рода. Всегда можно обменять на что-то еще или презентовать, как вкусный сувенир. Короче… будем делать пастилу, самую простую, без крахмала и белков.

- Я такую только и знаю, - присела женщина на стул, глядя на меня с любопытством: - Чудно вы говорите, забавно.

- Иностранка, что с меня взять? – пожала я плечами.

Безделье убивало. Я задрала бы юбку да взялась убирать, но знала, что этого не поймут, не тот случай.

А пастила продлит для меня яблочный сезон – я уже не представляла себя без яблок. Летние яблоки сладкие, так что получится она только чуть кисленькой. Можно добавить мед, но и этого не особо хотелось, не говоря уже о сахаре.

В это время сахара-песка еще не было, только кусковой. В буфете у Эльзы хранилась целая сахарная голова, завернутая в синюю вощеную бумагу. Вторая была уже надколота. Завернув в полотенце, ее били молотком, и на стол подавались кусочки, к ним полагались специальные щипцы. Чтобы получить песок, толкли кусковой сахар в ступке, а это серьезная работа.

Два дня потом, даже когда уже закончился дождь, мы сидели всем женским коллективом на сухой теплой кухне. Я с Дашей и Марлен мыли и очищали яблоки от кожицы и серединок, резали на четвертинки и укладывали на противни. Эльза готовила еду и заодно следила, чтобы они испеклись, но не подгорели. Потом печеные яблоки протирали сквозь сито и выкладывали на щедро смазанный растительным маслом противень – в доме нашлось их шесть. Всю ночь потом лакомство томилось в печи, подсыхая. На то, чтобы приготовить шесть противней пастилы, уходили сутки.

Готовка превратилась в женские посиделки, но заглядывали к нам и мужчины – муж Эльзы Эрих и лысый Фалко. В теплом углу, ровно выпрямив спину в кресле, сидела фрау Августа – в жемчугах и седом парике. Каждый день мы с ней знакомились заново, не особо заостряя на этом внимание – так ей было проще.

Оказалось, она знала множество сказок и легенд. Пока мы работали, женщина выпевала их для нас речитативом. Делала это добросовестно, как на концерте перед публикой – с выражением и нужными интонациями. В том числе поведала ту, о которой слышали все, пожалуй, хоть раз в жизни - легенду о подвиге женщин замка Вейнсберг. Оказалось, это в Вюртемберге.

Замок был осаждён римским императором Конрадом III. Он поклялся предать мечу всех мужчин и сжечь замок, но обещал сохранить жизнь женщинам, разрешив им уйти, взяв с собой только то, что смогут унести на себе.

Через пару часов через ворота крепости потянулась вереница женщин – от совсем юных девушек до почтенных дам. Шли медленно и тяжело – ценная ноша клонила к земле. Но женщины несли не драгоценности и не утварь – каждая из них тащила на спине мужчину. А что? Сами сказали - "что сможете унести".

К чести короля, он не стал препятствовать такой «эвакуации». На вопрос военачальников, нужно ли что-то предпринять, Конрад ответил: - Нет. Королевское слово даётся лишь однажды и не может быть отменено.

Не знаю, насколько это правда… но женщины здесь в основном крепкой кости, высокие и сильные на вид. Речь не об изнеженных аристократках, конечно. Может и было…

Чуть дрожащий старческий голос выводил для нас баллады и не одна была посвящена верным женщинам Вейнсберга. Запомнился один куплет – сочинитель был человек с юмором:

Где Вейнсберг, где, скажите, он?

Где этот городочек,

В котором столько верных жен

И маленьких их дочек?

Когда придет жениться блажь,

О, девы Вейсберга – я ваш!

Сказки о Снежной деве, каменных горных троллях, стеклянном человечке… Любопытным показалось то, как немцы описывают обеспеченных людей: «жили они в роскоши - вместо обуви танцевали с выдолбленными буханками хлеба на ногах». Для русского человека звучало по меньшей мере странно…

И все-таки для меня Вюртемберг оживал с этими песнями, легендами, сказками… люди, окружающие меня, незаметно и нечаянно становились ближе.

А еще я оценила местную кухню и отъедалась. Просила Эльзу готовить супы, обязательно супы: чечевичный или картофельный с сосисками, гороховый-пюре с фрикадельками, фасолево-бобовый с копченой свиной грудинкой.

Глава 10

Проходя к выходу из дома с небольшой сумой в руке, я шлепнула ее на пол рядом с Эльзой, то ли провожающей нас, то ли просто отслеживающей происходящее. Все так же робко пряча руки под передником, она жалась у выхода.

Через распахнутую настежь входную дверь уже привычно пахнуло влажной свежестью. Приближаясь издалека и все громче барабаня по листьям, нарастал шум очередного дождя.

У дома стоял экипаж с двумя свечными фонарями, установленными по обе стороны от сиденья кучера. Сам он, укрывшись накидкой с капюшоном, крепил к задку кареты и укутывал провощенной тканью небольшой сундук с моими и Дашиными вещами. В свете каретных фонарей уже видно было, как падают первые крупные капли, постепенно превращаясь в дождь.

Потерла лоб рукой… что-то я хотела, что-то крутилось… А! Вспомнила:

- Скажи… прошлый год был таким же дождливым?

- Господь наказывает нас, грешных, - тоскливо перекрестилась она на свой манер.

- И картошка сгнила. То есть – фитофтора ее побила, - пробормотала я, соображая: - А сколько стоит мера картофеля?

- Метц? Один серебряный грош, фрау Таис.

- А какой здесь средний заработок у мужчин… за день, к примеру?

- Так смотря какая работа…

- Хорошо, ладно… Даша! Ты скоро?! – позвала я.

- На фабрике в городе серебрушек десять выходит, - с сомнением вспоминала Эльза.

- Хозяин дает тебе денег на хозяйство? Прикупи круп – сколько станет. Картошка сгниет вся, полагаю. Не закупай на зиму оптом… то есть – много. А каша еда сытная. Даша?!

- Да как же не закупать? Уже на Святого Бартоломея выбирать станут, - растерялась Эльза.

- Считай - выброшенные деньги, все равно сгниет и очень быстро. Бери крупу, голод не спросит, что нравится больше. Зерно тоже, полагаю, сопреет в дожди, если не хуже - спорыньей пойдет... Мукой бы вам еще запастись, Эльза…

В довольно просторной карете молча ждал нас мрачный родственник мужа. Мы с Дашей уселись напротив, и я с благодарностью отметила, что сидим мы по ходу движения – с недавнего времени карет я откровенно побаивалась.

- Простите мой тон, ger Ludwig, - сочла необходимым извиниться, - он вызван беспокойством. Мы не выбираем – тревожиться или нет, это происходит само собой и контролю не подлежит. В какую часть тела ранен Фредерик? Как это случилось и когда, как давно?

В полумраке кареты, при свете затухающей свечи выражения лица мужчины ясно видно не было, но голос его был недовольным.

- Сабельный удар по предплечью, ничего серьезного полагаю…

- Полагаете? – удивилась я, - но точно не знаете. Когда это случилось, где он сейчас?

- В расположении полка, под присмотром врача. Вам не об этом надлежит беспокоиться.

- Полагаю, вы об аудиенции? Там ничего страшного не случится, мне зададут несколько вопросов, я отвечу на них и это все. А мы сможем проведать Фредерика, это по пути? Подумайте сами – он не явился за мной, оставил на постоялом дворе. Так ли несерьезна его рана?

Дебаты затянулись… довольно вялые. Полагаю, мужчина просто засыпал, а я не давала, продавливая свое решение.

Грубостей себе больше не позволяла, уговаривала мягко, приводила серьезные доводы, привлекая Дашу и расспрашивая ее заодно о методах лечения рубленных ран.

И только сейчас начинала понимать, что все время здесь занималась откровенной ерундой, а нужно было обставляться изо всех сил – на такой вот или подобный случай.

Сейчас у нас не было стерильного перевязочного материала, только чистая простыня, стиранная непонятно чем и как. Я больше, чем уверена была – инструменты, если они у Даши и имелись, тоже не обработаны, как положено. Мало соображая в медицине, я точно знала, что успешность лечения ран во многом зависит от стерильности перевязочного материала и инструментов.

В темноте мы ехали почти шагом. Фонари, довольно яркие - с зеркальными отражателями свечного пламени, позволяли лошадям и кучеру видеть совсем мало – только куда ступать. Постепенно дождь стихал, легкая качка убаюкивала…

Сереющий рассвет застал нас среди городских улиц, застроенных очень плотно, почти без промежутков. Меня разбудил цокот подков по мощеной булыжником мостовой.

Это и еще ширина улицы, а также парадность прилепленных друг к другу разноцветных фасадов, дала понять, что плевал свекор на мои доводы – мы в Штутгарте. Его приоритеты я то ли не понимала… то ли действительно дела у мужа были не так плохи, как я нарисовала себе с вечера. Утром все казалось не настолько страшным – отец все-таки… Вряд ли должен совсем наплевательски относиться к собственному чаду, пускай и не особо любимому.

Приводили в порядок меня в одном из домов – с апельсинового цвета стенами и темно-шоколадной раскладкой. Тесная лестница, ведущая наверх, привела нас в крохотную комнатку где-то 3х4 метра. Узкая постель в углу и столик со стулом составляли всю меблировку.

Две здоровых краснощеких девицы, оттеснив Дашу, взяли меня в оборот. Раздев, обтерли теплыми влажными полотенцами, приторно пахнущими розовым маслом. Отдушка, полагаю…

Сорочка на мне была свежей, так что заминка вышла только с корсетом – я запретила его затягивать. Растянутая шнуровка открывала нижнюю рубашку, но я взяла с собой всё, полагающееся к парадному «русскому» платью. Половину волос мне уложили короной, на нее лег кокошник, фата и нижние пряди надежно прикрывали спину.

Все это заняло от силы полчаса и, привычно уже перекинув через левую руку трен, вскоре я спустилась на первый этаж, где в узкой прихожей, сиротливо притулившись на такой же узкой лавке, дремала Даша.

Стремительно появившийся откуда-то сбоку свекор выглядел плохо. И, скорее, интуиция, наверное…

- Ему стало хуже? – ровно уточнила я. Уже понимала, что на истерические выкрики этот человек реагирует всегда одинаково – с издевкой.