Фудблогер и обжора

Пролог

Во сне я легко могу съесть целый торт. А наяву считаю калории в огуречном салате, четыре раза в неделю хожу на ненавистный фитнес и с ужасом вспоминаю, как весила когда-то больше центнера. А он готовит магре дё канар и ричарелли ди Сиена, выкладывая этот порнофуд в инстаграм. И что, спрашивается, у нас с ним может получиться?..

О чем думает женщина, проснувшись утром в чужой постели?

Возможно, кто-то – о том, как это ее угораздило. Я, вот прямо сейчас, – о том, куда делся мужчина, с которым провела сумасшедшую ночь. Попутно, эдакими завитушками, прилепились еще две мысли. На каком отрезке между прихожей и спальней потерялось нижнее белье, и не превратил ли меня в панду несмытый на ночь макияж.

Телефон остался в сумке, но, судя по утреннему свету из-за штор, солнце вскарабкалось еще не слишком высоко. Суббота – можно было бы и продолжить, особо не торопясь. Куда его подорвало? Те, кому утром на работу, обычно не идут накануне вечером в ночной клуб.

Навострив уши, я уловила шум воды за стеной. Видимо, пропавший мужчина отправился в душ, что не могло не радовать. Природа наградила меня повышенной чувствительностью к запахам. Поэтому и сама я принадлежала к породе уток, и чистюли в моем личном рейтинге имели неоспоримое преимущество перед грязнулями. Аутентичный запах мужчины – это прекрасно, но только свежий, а не прогорклый.

Потянувшись по-кошачьи, я перекатилась на его половину кровати и уткнулась носом в подушку. Да, от этого запаха реально вышибало предохранители. Я поняла еще вчера, когда мы с ним танцевали. Первые две встречи подбили меня чисто визуально, хотя и заставили выйти на охоту. Вчерашняя – тут уже был full contact, ударивший по всем органам чувств сразу. Не только внешность, но и голос, запах, прикосновения. И – контрольным выстрелом – вкус поцелуев на веранде клуба. Видимо, это полностью выключило мой здравый смысл, иначе вряд ли поехала бы домой к парню, о котором не знала ничего, кроме имени и адреса инстаграма. Куда, кстати, даже не заглянула.

«Ух ты, смотри какой!» - толкнула меня в бок Снежка, когда мы сидели в «Ящике» два с половиной месяца назад.

Я обернулась и поняла, что лечу в пропасть. Может, объективно и ничего особенного, но было в нем что-то такое... От чего голова говорила «ах!», а в животе включалась сигнальная лампочка. Некая особая мужская харизма, которую сложно вербализовать. Только почувствовать.

Он прошел к выходу, мазнув по нам взглядом. Не совсем равнодушным, но и не заинтересованным.

«Что это было?» - спросила я, очумело глядя ему вслед.

«Зачетный крендель, - хмыкнула Снежка. – Но… не про нашу честь».

Через две недели я увидела его там снова. Пятничный вечер в «Ящике» - это было моим ритуалом вот уже года три. Не каждую неделю, конечно, но часто. С кавалером, если таковой имелся, с подругами или в режиме поиска. Когда на часок, когда и до закрытия. В тот раз Сова и Снежка не смогли или не захотели, и я отправилась в гордом одиночестве. Болтала у стойки с барменом Лешей, когда почувствовала чей-то пристальный взгляд.

Он сидел за столиком в компании нескольких парней и девушек и смотрел на меня в упор. Глаза отвел не сразу, и потом мы еще не единожды сталкивались взглядом, каждый раз зависая на линии огня.

«Леш, знаешь его?» – спросила я, когда компания, уходя, пробиралась мимо бара.

«Нет, - ответил он. – Но видел раньше. Бывает время от времени».

Два месяца я упорно караулила этого типа. Восемь пятниц с двумя пропущенными из-за командировок. На девятую сдалась. Он мог заходить в другие дни. Или вообще больше не заходить. В конце концов, что он мне – парень, о котором знаю только одно: либидо делает на него стойку, как пойнтер?

В этот раз мы пришли вдвоем с вырвавшейся из-под домашнего гнета Совой и отжигали на танцполе, когда объект охоты вдруг оказался буквально в одном шаге от меня. От неожиданности я споткнулась и… уцепилась за него.

«Осторожнее!» - улыбнулся он, придержав за талию.

Сова подмигнула и испарилась. Мы сидели и разговаривали. Обо всем – и ни о чем. Потому что в конце вечера я знала о нем не больше, чем в начале. И сама о себе практически ничего не сказала. Но разве важна биография, когда на первый план выходит язык тела? Под его взглядами и от малейшего прикосновения я плавилась, таяла, как сосулька на солнце. Мы танцевали. И целовались на веранде. И в такси. И в прихожей его квартиры.

Все получилось великолепно. С самого начала и до самого конца. Такого чумового секса в моей жизни еще не было. Даже когда была влюблена по уши. Хотя тогда, разумеется, никто не убедил бы, что может быть лучше.

«Какая ты красивая, Марина!»

Это звучало… правдой. И я готова была поверить, что он действительно видит меня такой – не замечая белых змеек на бедрах, далеких от изящества щиколоток и того, что груди не помешала бы коррекция.

Может, прокрасться к нему и составить компанию? Душ вдвоем – хоть и банально, но здорово.

Посмотрев по сторонам, я обнаружила на стуле свое платье, аккуратно повешенное на спинку. И трусы с лифчиком там же. Явно не моя работа. Накинуть на себя было нечего. Даже обязательный атрибут всех дамских романов – мужскую рубашку. Впрочем, стесняться после всего, что творилось ночью? Смешно!

1

Полгода спустя

- С наступающим, Светуль! Всего тебе самого-самого. Любви, здоровья и вообще всего. А Снежка где?

Сова пристроила подарочный пакет на свободный стул и с унылым видом подставила щеку для поцелуя.

- Спасиб, дорогая. Позвонила, что задерживается. Едет откуда-то из загорода, - и добавила, вернувшись к своему пирожному: - Вот как хочешь, Марин, не нравится мне здесь. И по месту, и вообще.

Я сделала вид, что не услышала. Молча сняла пальто, пристроила на вешалку, села напротив и для вида открыла меню. Зная, что все равно обойдусь одним кофе. Что я еще могла заказать в кондитерской? Пирожное? Последнее съела шесть с лишним лет назад. В кафе рядом с клиникой для страдающих нарушениями пищевого поведения. Разумеется, с одного-единственного я не растолстела бы мгновенно на двадцать кило. Но все как раз и начинается с одного. Проверено. Наркоманы в ремиссии стараются избегать соблазнов. И драгдилеров, кстати, тоже. Особенно в таком хреновом настроении, когда с любой мелочи можно сорваться в вираж. ЗОЖ как пожизненный приговор, ничего не поделаешь.

После позорного панического бегства из квартиры Ярослава я поставила на «Ящике» крест. Не хватало только столкнуться там с ним нос к носу. Подруженции мои хоть и были недовольны тем, что сдернула их с насиженного места, все же пошли навстречу. Деликатная Снежка на эту тему помалкивала, но Сова каждый раз намекала, что они принесли себя в жертву моей блажи. Вот и сейчас, когда договорились встретиться в псевдовенской кофейне на Невском, чтобы отметить ее день рождения, не могла не побурчать.

Мы дружили втроем с первого класса. Светка вот уже семь лет была не Савельевой, а Бортниковой, но мы все равно звали ее Совой. Снежана Ильина терпеть не могла свое имя и всегда представлялась Жанной, оставаясь, тем не менее, для нас Снежкой. Только для нас.

Сова выскочила замуж на пятом курсе университета, устроилась на работу в школу и через несколько месяцев сбежала в декрет, где и пребывала до сих пор – плавно переходя из одного в другой. У ее мужа было два брата и две сестры, но Сова твердо решила остановиться на троих детях. Хотя зарабатывал Алексей очень даже пристойно, она давала по скайпу частные уроки английского и французского. Как говорила, «себе на булавки». И с удовольствием эти деньги тратила, благо муж понимал: домохозяйку иногда надо выпускать развеяться, чтобы не закисла. Одну или с подругами.

Снежка, хрупкая голубоглазая блондинка, была не от мира сего. Во всем. Кстати, имя шло ей идеально. Вырастили ее бабушка с дедушкой: отца не было, а мать ускакала куда-то устраивать свою жизнь. Дедушка-инженер привил страстную любовь к технике, в первую очередь к электричеству. Еще в школе она вечно мастерила что-то светящееся или звучащее. Окончила ЛЭТИ с красным дипломом, открыла свою маленькую фирмочку, которая занималась праздничным световым оформлением. Мягкая и застенчивая, красивая, по-детски трогательная – кто бы мог поверить, что этой Снегурочке катастрофически не везет в личной жизни.

По правде, я чувствовала себя немного виноватой, потому что сама познакомила ее с причиной этого невезения. Точнее, они познакомились у меня дома. Наши с Ильей родители дружили семьями, ну и мы заодно, хотя он был на два года старше. Романтических отношений у нас не сложилось, а приятельские поддерживали. На мое восемнадцатилетие Илья пришел с другом, намереваясь нас свести. Из этого ничего не вышло, искры не пробежало, а вот у них со Снежкой завязался бурный роман, продолжавшийся года полтора. Мы еще посмеивались над совпадением его имени и ее фамилии – вот уж точно, Снежана Ильина.

Потом он встретил другую девушку. Для Снежки это стало таким ударом, что она, как я подозревала, не оправилась до сих пор, хотя прошло уже почти девять лет. С кем-то знакомилась, встречалась, а на самом деле зарылась в сугроб и сидела там, притаившись. Боялась снова влюбиться по-настоящему.

Ну а я… в общем, я тоже была одна. И сильно подозревала, что так лучше, причем для всех. И для меня, и для тех, кто рискнет подобраться слишком близко. Моя последняя попытка, точка на которой была поставлена два дня назад, это замечательно подтвердила.

- Привет, красотули!

Как будто хрустальный колокольчик прозвенел. Я бы ни за что не призналась, но все же Снежку любила больше ядовитой, ворчливой Совы. Равно как и в том, что без ее колкостей и вечного бурчания с одной Снежей показалось бы пресновато. Не потому, что та была скучной или слишком правильной, нет. Просто я нуждалась в обеих – вот тогда воцарялась гармония.

Со Снежкой мы встречались последний раз в середине декабря, и за это время с ней определенно что-то произошло. Как будто светилась изнутри. Такой ее я не видела… ну да, со времен Ильи. Мы с Совой многозначительно переглянулись.

Вручив виновнице торжества гиацинт в горшке – Светка терпеть не могла срезанные цветы – и красиво упакованную коробочку, Снежка сняла куртку и села за стол. Подтащила к себе меню и поинтересовалась, словно между прочим:

- Ну, как Новый год встретили?

Ответить мы не успели. Она посмотрела куда-то за мою спину, глаза округлились, рот испуганно приоткрылся.

- Мариш… ты только резко не оборачивайся. А лучше вообще не оборачивайся. Там сидит этот твой… блогер. С девушкой.

Скажи, пожалуйста, Дорогое Мироздание, неужели в огромном Питере так мало ресторанов и кафе, что фудпорнер Слава приперся именно в то, где мы с девами решили приятно провести рождественский сочельник, отметив сразу два наступающих праздника? Да-да, я знаю, это риторический вопрос. И что мне теперь делать?

2

Девчонки застыли на пороге. Я медленно обернулась – не сомневаясь, кого увижу. И не ошиблась.

Ярослав сидел за маленьким столиком в углу. Один, с чашкой кофе. Черное пальто расстегнуто, серый шарф размотан. Видимо, проводил свою даму и вернулся. Караулил меня? Очень даже вероятно: сел так, чтобы точно не пропустить.

Я не знала, что делать. Молча развернуться и сбежать? Снова? Но это было бы совсем уж тупо. В конце концов он не сделал мне ничего плохого, наоборот. Это я повела себя как клиническая идиотка.

- Простите, кажется, Марина не расположена с вами разговаривать, - поспешила на выручку Сова.

- Спасибо, девушка, но мы как-нибудь сами разберемся, - срезал ее Ярослав. И посмотрел на меня. – Не хочешь присесть?

Я не хотела. Вообще не хотела с ним разговаривать. И видеть. Никогда. Но почему-то подошла и села. Точнее, неуклюже плюхнулась на стул. Сова пожала плечами и поднесла к уху мизинец и большой палец левой руки: позвони. Дверь за ними  закрылась, чтобы тут же открыться снова и пропустить кого-то с улицы.

Под его пристальным взглядом я чувствовала себя прогульщицей в кабинете директора. Нервный озноб становился все сильнее. Еще не хватало, чтобы он заметил, как меня колотит.

- Тебе взять что-нибудь? Кофе?

Какой там кофе! Я только головой покачала.

Давай уже, скажи, что я стерва, и разойдемся. Не надо выяснять, что и почему, пожалуйста. Полгода прошло. Ничего, собственно, и не было. Сова права, переспали один раз, это абсолютно ничего не значит. У тебя девушка, у меня… уже никого, но это неважно, мне и не надо.

И тут же, против воли, короткими, но яркими вспышками…

Его рука на моей талии и глаза – близко-близко. То, как он целовал меня в прихожей, прижав к входной двери. Легкие, острые, словно булавочный укол, прикосновения губ и языка, сбегающие от шеи к груди и животу. Взгляд снизу вверх – дразнящий, распаляющий…

И запах – чертова химия! Свежий, прохладный, как лес после дождя. Хвоя, мята, что-то еще – бергамот? Он чувствовался даже сейчас, на расстоянии, и я радовалась, что сквозь него не пробивается, не долетает до меня другой – кожи, волос, пота. То, что так же индивидуально, как папиллярные линии. Вот это мне всегда казалось магией. Вдохнешь чей-то – и лучше вообще не дышать, чтобы ненароком не поймать снова. А от другого темнеет в глазах, хочется купаться в нем, растворяться…

Нет-нет-нет, лучше не об этом. Фотки в его инстаграме. Еда во всех видах и ракурсах. Рестораны. Пошаговые мастер-классы. Порнофуд. Фудпорно. И другая картинка – Марина верхом на льве. Центнер с лишним сказочной красоты. Беспощадное чудовище на дне воронки и обнимашки с унитазом.

- Прости, что тогда так вышло…

Я еще в тот вечер заметила: его глаза могут менять цвет. От прозрачно-голубого до пасмурно-серого. И сейчас они были как раз такими – словно осеннее питерское небо.

- Мне просто интересно, Марина, в чем я накосячил. Когда чего-то не понимаешь, трудно перешагнуть и забыть. Мне почему-то казалось, что все было хорошо. Более чем хорошо. Но ты ушла, не сказав ни слова.

- Дело не в тебе, - пробормотала я, разглядывая свои колени. – Во мне.

Это прозвучало так банально и фальшиво, что свело зубы. Как будто завязла в зеленом яблоке.

- Ну да, конечно, - усмехнулся Ярослав. – Вспомнила вдруг, что порядочные девушки не трахаются с первым встречным. Или что у тебя есть парень. А может, ты вообще замужем?

Надо было сказать, что да, замужем. Встать и уйти. Но язык не повернулся.

- Какая разница? У тебя… тоже девушка.

- На тот момент у меня никакой девушки не было. Я что, должен был после твоего бегства принять целибат? Послушай, Марин… - он коснулся моих пальцев, самых кончиков, и я вздрогнула, как от удара тока. – Я не собираюсь тебя преследовать или что-то в этом роде. Объясни, в чем дело, и распрощаемся. Можешь считать меня занудой, но я хочу знать.

Что я могла ему сказать? Что он готовит, причем, судя по инсте, явно профессионально, а еда для меня наркотик? Что я наркоман в завязке, который держится от поваров и ресторанов на стратегическом расстоянии? Для любого нормального человека это прозвучит как бред сивой кобылы. Поймет только тот, кто знает, что такое булимия и анорексия. Хотя бы в первом приближении.

- Слав, извини, но я не могу объяснить. Поверь на слово, все действительно было хорошо. Как ты сказал, более чем хорошо. Тебе не в чем себя упрекнуть. Это правда. И мне очень стыдно, что ушла вот так. Но у меня была причина. Серьезная причина, - помедлив, я добавила: - Мы с подругами даже в «Ящик» с тех пор ни разу больше не приходили. Не хотела на тебя наткнуться. Неловко было. Кто ж знал, что здесь столкнемся.

- Вот как… - сказал он, глядя куда-то мимо меня. – Неловко… А я туда как раз целый месяц ходил. Как на работу. Барменов спрашивал о тебе. Сказали, что раньше ты там часто бывала, а потом пропала. В директ писал.

- В инсте? Я...

- Да-да, закинула меня в черный список. Ладно, Марин, - Ярослав встал, застегивая пальто. – Постараюсь поверить, что причина была серьезная и я тебя ничем не обидел. Счастливо.

Он ушел, а я осталась сидеть, тупо таращась на дверь. Как будто ждала, что вернется.

3

- И что ты обо всем этом думаешь? – спросила Снежка, в двадцатый раз перелистывая меню.

Она позвонила и сказала, что внезапно свободна. Сова не смогла выбраться, и мы вдвоем пересеклись в «Евразии» на Энгельса – еще одном из наших насиженных мест.

- Снеж, закажи уже что-нибудь, - шелест ламинированных страниц начал раздражать. – Не смотри на меня. Шесть лет каждый раз одно и то же. Я переживу, даже если при мне слопают целый торт. Сейчас все не настолько плохо, чтобы это меня непоправимо травмировало. Виражей уже больше года не было. Срывает обычно внутреннее, а не внешнее.

- Тогда почему?.. – она запнулась, не зная, как лучше сформулировать, но я поняла.

- Если ты про Ярослава, то это совсем другое. У меня достаточно силы воли, чтобы не реагировать, когда кто-то рядом ест что-то вкусное, что под запретом. Ну да, мне тоже хочется, иногда даже очень, но это такой кратковременный соблазн, и бороться с ним не так уж и трудно. Я привыкла. Можно сказать, выработала иммунитет. Но отношения с человеком, который постоянно и профессионально готовит и выкладывает фотки в сеть, - это для меня слишком. Как подвиг, растянутый в бесконечность.

- Все равно не понимаю.

Махнув официанту, Снежка заказала удон с креветками и сет роллов – после моего клятвенного обещания съесть хотя бы пару. Я, подумав, выбрала куриный том ям. Дождавшись, когда официант отойдет, она продолжила:

- Почему нельзя все объяснить? Попросить не готовить для тебя, не ходить с ним в рестораны, не смотреть, что он там постит в инстаграм? Не обязательно же вываливать все неаппетитные подробности. Можно просто сказать, что ты на строгой диете.

- Снеж, это невозможно объяснить тому, кто не столкнулся сам. Даже вы с Совой пытаетесь понять, но до конца не можете. А для него еда не просто работа, а часть жизни. Как от этого дистанцируешься?

- А если б это был военный? Никто бы от тебя не ждал, что ты будешь вместе с ним ходить в наряды и обсуждать убойную силу пулемета.

- Нет, Снеж, ты неправа. С военным жить – это как раз такой же рутинный ежедневный подвиг, далеко не каждая на это способна. Я – вряд ли. Это ведь не только переезды, глухие углы и безденежье. У них особый менталитет, к которому сложно приспособиться. Я знаю девочку из семьи кадровых военных, и муж у нее офицер, она мне много чего порассказывала. И вообще, если живешь с человеком, невозможно отгородиться от его работы или увлечения. Только принять – даже если не можешь разделить. А с едой все намного сложнее. Да что толку это обсуждать. Все, проехали. Ничего не получилось – и слава богу. Мы вообще про Сову говорили.

- Ну а что про Сову? – Снежка пожала плечами. – Сова наконец показала зубы и очень сильно осложнила себе жизнь. Даже не знаю, радоваться за нее или огорчаться. Но она при любом раскладе выплывет, это же Сова. Я про вирусняк этот новый. Стремно как-то. Сначала показалось, что новая серия Эболы, заброс всемирной фармы, но, кажется, все серьезнее.

С рождественского сочельника прошел месяц. Потрясения более-менее улеглись, жизнь вернулась в накатанную колею. Как обычно. Перед Новым годом, кажется, что вот-вот все волшебно изменится, но уже через несколько январских дней понимаешь: если изменения и есть, то чисто внешние.

В моем случае это вылилось в то, что я не стала продлевать абонемент в своем фитнес-клубе, взяла в другой. Подальше от дома и дороже, но зато не надо было сталкиваться четыре раза в неделю с Мишкой, который в поте лица трудился там инструктором.

Роман у нас завязался прямо в зале и развивался бурно, подогреваемый спортивными эндорфинами. За три месяца проскочил без остановки все промежуточные стадии и так же резко закончился. Новогоднюю поездку в Мюнхен и Прагу мы начали парой, а возвращались уже с поставленной точкой. Вот уж воистину: хочешь узнать человека – поезжай с ним в отпуск. За неделю мы оба поняли, что это совсем не то, чего ожидали. К счастью, обошлось без драм. Гораздо больше расцарапала приключившаяся после этого новая встреча с Ярославом, но и это я пережила.

А вот новости насчет свеженького вируса действительно настораживали. Сначала казалось, что это очередные алармистские страшилки на тему «мы все умрем», не первый раз за последние годы. Но, похоже, все становилось серьезно, по-взрослому. Особенно тревожило потому, что работа моя была тесно связана с командировками за границу.

- Не знаю, Снеж, - я подцепила с принесенного официантом блюда «калифорнию». – Действительно попугивает. Особенно с учетом того, что мне скоро в Милан лететь на неделю моды. И потом рабочих поездок полно по осенним коллекциям. Если уж началось, одним Китаем не обойдется. Ты же знаешь, их туристы вездесущие, по всему миру катаются.

- Вот и мой Димка так говорит. У него родители как раз в Италии, в Неаполе живут. Он вчера к ним полетел. Навестить. Сказал, мало ли границы закроют, если все так будет продолжаться. Там уже есть несколько случаев, как раз туристы китайские и завезли.

- Слушай, - усмехнулась я, - у тебя так это очаровательно прозвучало: «мой Димка». Как будто ты… не знаю, стесняешься?

- Нет, - Снежка улыбнулась, чуть порозовев. – Скорее, еще только привыкаю. Но если честно, до сих пор ни о ком не думала «мой». Даже об Илье. Поэтому как-то странно.

- А этот – твой? Точно?

- Надеюсь, - Снежка уронила кусочек ролла с палочек на стол и принялась собирать рис салфеткой. – Хотя… не все просто, конечно.

4

- Слушай, ну я не знаю, - Сова закашлялась в трубку. – Я бы на твоем месте не рисковала. Новости каждый день такие паскудные. Хоть телевизор не включай. В Италии твоей уже куча народу заболела. Охота тебе лезть на рожон? Ведь это ж, вроде, не по работе, а просто потусоваться?

- И по работе тоже, - буркнула я. И так не по себе, а тут еще советчики со всех сторон. – Не гони волну, Свет. Во-первых, никакая не куча, всего десяток. Во-вторых, у нас тоже несколько китайцев заболело. И что, теперь из дома не выходить?

Внутренний голос намекнул, что этот десяток – как раз в Ломбардии, куда я отправляюсь. И что где сегодня десяток, через пару дней запросто будет сотня. Или больше. Но я отмахнулась. Паникеров – к стенке!

- Кто знает, - вздохнула она. – Может, и придется. Не выходить. Свекровь у меня врач как-никак. Говорит, это первая предупредительная мера, если что. Карантин по домам. Я вот не знаю, у меня простуда какая-то странная. Может, в Париже эту заразу подцепила. Там тоже китайцев полно.

- Ну хватит сочинять! Ты в Париже месяц назад была, а простуда только сейчас вылезла. Мне другое интереснее. Как тебя не линчевали после той поездки.

- Ну… - Сова хрипло рассмеялась. – Теперь я в семье паршивая овца. Представь, ужас какой – забила на коллективный праздник, уехала в свой день рождения одна за границу. А вдруг не одна? Бедный Бортников, меж двух огней оказался. Но, как говорят, ночная кукушка дневную завсегда перекукует, а ему, по ходу, надоело передергивать.

К счастью, Сова не стала вдаваться в подробности своей интимной жизни, а продиктовала список всяких штук, которых хотела бы из Милана. За этим она и звонила, а вовсе не для того, чтобы попытаться отговорить от поездки. Но как же не позанудничать?

Закончив разговор, я бродила по квартире, не зная, чем заняться. Чемодан собран, такси на четыре утра заказано: единственный прямой рейс отправлялся в семь часов. Перед вылетом мне всегда было как-то нервно. Словно уже на пороге. Хваталась за одно, за другое и ни на чем не могла сосредоточиться. Но сейчас беспокойство подступило намного крепче. И вдруг…

Это всегда наваливалось внезапно. Тревога переходила в сосущую тоску, закручивалась воронкой, затягивала в себя. А там, на дне водоворота, сидело чудовище, урчащее вкрадчиво, но настойчиво, так, что невозможно сопротивляться.

Открой холодильник! Съешь все, что там лежит. Заполни ноющую пустоту в желудке. А потом бегом в магазин. Купи сладкого, жирного, мягкого – такого вкусного. Много всего! И ешь, ешь, ешь! Вдыхай запах еды – так, чтобы текли слюнки. Обволакивай рот вкусом – чтобы каждый рецептор на языке умирал от блаженства. Откусывать, жевать, глотать – вот самое большое наслаждение в жизни. Секс? Ерунда, разве может секс сравниться с едой? С ней вообще ничто не может сравниться! Есть, чтобы жить? Глупости! Жить, чтобы есть, и только так!

Завизжала истошно розовая свинья Пигги, посаженная в холодильник для охраны от несанкционированных набегов. Я давно перестала обращать на нее внимания, но не убирала: пусть себе верещит. Одна из первых заповедей жруна: не держать в холодильнике ничего готового к немедленному употреблению, кроме сырых овощей и фруктов. Никогда не готовить про запас, только на один раз. А сейчас там не было вообще ничего, три яйца и пара пакетов заморозки: перед поездками избавлялась от залежей начисто.

Закрыв дверцу, я приняла волшебную таблетку - мягкий антидепрессант, который обычно используют при панических атаках и тревожных состояниях. В моем случае тоже помогало, если удавалось захватить жор на подступах. Хотя и не сразу. Дожидаясь, пока зайдет, залила кипятком из термопота столовую ложку овсяных хлопьев – в жиденькую несоленую кашу, почти суп. Смаковала по кофейной ложечке, медленно-медленно, дожидаясь, пока лекарство не загонит чудовище в спячку. Приправляя мантрой аутотренинга: я спокойна, я совершенно спокойна…

Все, отпустило. Спи, моя радость, усни, в доме погасли огни…

Сделав несколько глубоких вдохов под открытой форточкой, тщательно вымыла чашку, поставила в сушилку. Сердце еще колотилось об ребра, но уже потихоньку успокаивалось. В ушах звенело, пальцы мелко подрагивали.

Когда это случилось впервые после клиники, где-то месяцев через восемь, удержаться не смогла. Смела все, что было, и остановилась, обнаружив себя на сайте доставки пиццы, где заказала три самые большие. Отменила заказ, когда оставалось только оплатить. Отловила себя на полпути к унитазу. И разрыдалась до истерики. Хотя при выписке предупреждали: так будет. Рано или поздно, но обязательно будет. Булимия неизлечима, как и любая другая наркомания. Можно только продлевать ремиссию правильным образом жизни и купировать приступы.

Тогда я уже вернулась в Питер и жила одна. На следующий день вплотную занялась поиском «дежурного» психотерапевта-коуча. И нашла – сурового кавказского мужчину по имени Автандил, крутейшего специалиста по таким случаям. И страшно дорогого. Тогда он замечательно вправил мне мозги, вывел из штопора и обрисовал перспективы.

«Мари, люди попадают в катастрофы, теряют руки, ноги, зрение, слух, возможность передвигаться. Ты попала в катастрофу. Прими это и научись с этим жить. Никто не виноват. Это произошло. Это болезнь, и она будет с тобой до конца дней. Но в наших силах держать ее в узде».

Тогда он вытащил меня, и мы договорились, что буду обращаться к нему, когда ситуация станет выходить из-под контроля. Когда пойму, что сама не справляюсь. Как к крайнему средству. За без малого шесть лет я приходила к нему еще дважды. И вот сейчас, похоже, снова пришло время. Вернусь и обязательно позвоню. Потому что такой приступ – первый звоночек. Пока я справилась, но обольщаться не стоило.

5

На выходе получилась заминка. У трапа стояли двое мужчин в масках и каждому измеряли температуру бесконтактным термометром. Двоих, видимо, с повышенной, отвели в сторону.

- На расстрел, - шепнул мне на ухо Ярослав, стоя на ступеньку ниже.

- Не смешно! – буркнула я. Эта сцена очень живо напомнила о том, о чем совсем не хотелось думать.

- Ладно, - он пожал плечами. – Тебе куда ехать?

- В Навильи. Меня встретят.

Тут подошла наша очередь, и мы последними попали в автобус. Уже в терминале, перед залом выдачи багажа, куда мне было не нужно, Ярослав остановился, и я испугалась, что сейчас скажет что-нибудь вроде «буду ждать звонка». Но он лишь молча поцеловал меня в щеку и направился к карусели.

Проанализировать коктейль эмоций я не успела: вышла в зал прибытия и тут же попала в объятия Фабиано – рыжего, огромного, косматого, похожего на помесь медведя и льва. Он расцеловал меня так, словно не видел лет десять. Отпустил, схватил чемодан и затрещал с такой скоростью, что пришлось просить сквозь смех:

- Пожалуйста, помедленнее.

«Lentamente, per favore», - эту фразу изучающие итальянский язык запоминают одной из первых. Я хоть и училась в англоязычной группе, но разговорную речь освоила быстро, тем более почти все мои друзья были итальянцами. Болтали они со скоростью пулемета, поэтому постоянно приходилось осаживать. Даже когда сама уже говорила свободно.

Фабиано был не просто одним из них – самым близким. Возможно, потому, что предпочитал мужчин и отношения наши были именно дружбой, а не чем-то романтическим. Никто иной как Фабиано когда-то убедил меня обратиться в клинику профессора Понтедро и одолжил денег на оплату лечения. Еще во время учебы ему прочили большое будущее, и сейчас он стремительно набирал популярность как модельер с прицелом на молодых и активных. Район Навильи – миланская Венеция – находился от Quadrilatero della moda* далековато, но я обычно бронировала гостиницу именно там, поближе к дому Фабиано.

- Как Пьетро? – дипломатично спросила я, когда мы отъехали от стоянки аэропорта.

- Спасибо, хорошо, - так же дипломатично ответил он. – Передает тебе привет.

Мы оба прекрасно понимали, что нисколько друг друга не обманули. Пьетро, с которым Фабиано жил вместе уже три года, терпеть меня не мог, а мне было абсолютно все равно, как тот поживает. Я не представляла никакой угрозы для красавчика-манекенщика, ревнивого и капризного, как барышня, однако отнимала у него внимание Фабиано. Пусть даже всего на неделю.

Обычно я прилетала в Милан за день до начала модной тусовки, чтобы отдохнуть, отоспаться и встретиться с друзьями в спокойной обстановке. Следующим утром начинался сумасшедший дом – яркий и веселый, как венецианский карнавал.

- В семь, как обычно, - напомнил Фабиано, остановившись у гостиницы «Минерва». – Жаль, Люси в этот раз не приедет. И Риккардо сегодня не сможет, завтра увидитесь. До вечера, Мари!

Мой номер оказался не готов, хотя я и запросила ранний чекин. Присев в ожидании на диванчик в холле, достала телефон и задумалась.

Удалить или нет?

Когда Ярослав в самолете предложил попробовать еще раз, я застыла, хлопая глазами и не зная, что ответить. Потому что одновременно хотелось сказать и да, и нет.

- Я… не знаю, - голос предательски дрогнул.

- Что мешает? У тебя кто-то есть?

- Нет, но… у тебя есть, - я ухватилась за это, как за спасательный круг, потому что понимала: тону.

- Если ты про ту девушку, с которой я был в «Кофешопе», это ничего не значит.

- А она знает? Что ничего не значит?

- Марин, не уходи в сторону. Ты тогда сказала, что дело не во мне, а в тебе.

- С тех пор ничего не изменилось.

Помолчав немного, он взял у меня телефон и забил в контакты свой номер. Так же, как в июле инстаграм.

- Хорошо, что сейчас нет связи, - телефон перекочевал обратно ко мне в руку. – Так у меня не высветится твой. Надумаешь – позвони. Второй шанс – и тот редко дается. А уж третий и подавно.

Я могла набрать его номер сейчас, в гостинице. Договориться о встрече. Здесь или потом, в Питере. Могла удалить. Он прав, четвертого шанса точно не будет. Даже третий – из области фантастики. Или… могла оставить. Ничего не решать сейчас. Отложить на потом.

- Ваш номер готов, синьора, - девушка-администратор положила на стойку карточку-ключ.

Ну… значит, так тому и быть. Возможно, позже решение придет само.

Спать хотелось страшно. Даже в душ не пошла, быстро разделась и юркнула под одеяло. Разница во времени подарила два лишних часа, сейчас в Италии было хоть и не раннее, но все же утро. Глаза закрылись сами, и тут же отнесло на грань сна и яви, где я и застряла.

«А что, если нам попробовать еще раз?..»

За три с половиной часа полета меня выкрутило, как белье в центрифуге. Сидеть вот так, бок о бок, то и дело касаясь друг друга – случайно или нет? Замирать на пересечении взглядов. Окунаться в этот запах хвои и мяты, запах тела – вспоминая, как вдыхала его с обнаженной кожи.

6

В самолете я рассеянно листала красочные буклеты, прихваченные на показах. Удивлялась авторской фантазии, прикидывала, что из прет-а-порте пойдет хорошо, а что подвиснет. Разумеется, по работе меня больше интересовала обувь, но как раз итальянскую я закупала меньше других, хотя сама предпочитала именно ее. Модели не на массовую российскую ногу: размеры заточены не только на длину стопы, но и на полноту, поэтому часто не совпадают, требуют тщательной примерки. Ну и цены на настоящее «made in Italy», в отличие от склепанного по лицензии «designed in Italy», очень кусачие, в том числе из-за дорогой растаможки.

Глядя на моделек с ручками и ножками не толще спичек, я усмехнулась: милочки, проф Понтедро ждет вас с распростертыми объятиями. Толстух в его клинике как раз было немного – моя булимия, выросшая из компульсивного обжорства, отличалась нетипичным течением.

Я в модели изначально не годилась ни ростом, ни габаритами, но что, интересно, могло вылупиться в такой семье как моя? Только существо, болезненно озабоченное собственной внешностью. Бабушка – профессиональная манекенщица, проработавшая в знаменитом Ленинградском доме моделей на Невском до самого его закрытия в девяносто четвертом. Мать в конце восьмидесятых принимала участие в нескольких конкурсах красоты, занимая призовые места. Там-то ее и приметил отец – довольно важный чиновник из ведомства внешней торговли, впоследствии ушедший в бизнес. Разница в возрасте у них была почти двадцать лет.

Она не работала ни дня, маниакально занимаясь собою. Косметологи, парикмахеры, массажисты, аэробика. Одежду ей шили на заказ, обувь и косметику привозили из-за границы. И меня-то рожать не хотела, поскольку это могло испортить фигуру, но отец настоял. Читать я училась не по букварю, а по журналам мод, которых дома было неимоверное количество. Пугающие своей худосочностью модели еще больше укрепляли уверенность в том, что я – толстая, некрасивая и всю жизнь буду где-то на вторых ролях. В лучшем случае на вторых.

В школу меня отдали пусть и не самую элитную, но вполне престижную, языковую гимназию. Одежками там мерились с первого класса, фигурами – с пятого или с шестого, как только начали появляться бледные намеки на эти самые фигуры. Все, кроме отдельных пофигисток, вроде Совы и Снежки.

С одеждой у меня благодаря отцу все обстояло прекрасно, а вот фигурой похвастаться я не могла. Конечно, в классе хватало девчонок пообъемнее, я-то – если объективно – была вполне нормальной. Но сравнивала себя не с ними, а с тонкими-звонкими, за которыми бегали мальчишки. За мной тоже бегали. Правда, все не те. Те – нет. Почему? Потому что толстая, ясное дело.

Наверно, другая на моем месте заросла бы комплексами еще в подростковом возрасте. Обычно уверенные в своей непривлекательности девчонки сторонятся сверстников. Но, как ни странно, выручали коммуникабельность и доброжелательность. Рот до ушей, как у Буратино. Меня даже не дразнили никогда: неинтересно – смеялась первая. В приятельских отношениях была со всеми. И на дни рождения приглашали всегда, что в школьные годы говорит о многом. Это как-то компенсировало огорчения по поводу не самой изящной талии.

Страдания первой любви в школе обошли меня стороной. Нет, мне нравились мальчишки, но даже то, что они не обращали внимания, расстраивало не слишком сильно. Как только первичная эйфория влюбленности проходила, я выбирала другой объект. Ни одна из моих школьных «любовей» не продлилась дольше пары месяцев.

Первый мужчина приключился уже в институте. Не по любви, а по симпатии и любопытству. И в этом мне тоже повезло: Юра, аспирант с кафедры коммерческого права, оказался внимательным и осторожным. Сразу неземного восторга не получилось, но я потихоньку входила во вкус. И даже немного поплакала, когда уезжала в Милан. Хотя забыла там о нем очень быстро. С глаз долой – из сердца вон, тут это сработало на сто процентов.

Я отучилась в Питере один год, но в Италии все пришлось начинать сначала. Компания подобралась шумная, веселая и не слишком состоятельная. Обучение в институте стоило дорого, кто-то получил грант, кто-то взял кредит. Мне, Фабиано и Люси учебу оплачивали родители, но квартиры все снимали по двое или трое, только я жила одна. Дорогие клубы и рестораны нам были не по карману, поэтому ограничивались местами, доступными для небогатых студентов.

Отношения заводила с лету – яркие и легкие, но поверхностные, больше замешанные на сексе, чем на чувствах. Пожалуй, они напоминали курортные романы: концентрированные и короткие. Снять сливки, не задумываясь о перспективах. Когда все заканчивалось, никто не оставался в обиде. Встречались и по итальянским обычаям обнимались-целовались.

Да, это были два самых счастливых и беззаботных года в моей жизни – два первых курса бакалавриата. Учеба по интересной специальности, друзья, тусовки, поездки по обожаемой Италии. И, конечно, еда – вкуснейшая! Никто не следил, сколько кусков пиццы я слопала и не поправилась ли – о ужас! – на целых полкило.

А я и правда поправилась. За два года почти на десять килограммов. Шестьдесят восемь при росте сто семьдесят. И что? Подумаешь! Тем более у меня был Фабиано, который за один вечер мог скроить и сшить юбку или брюки, прячущие все изъяны и подчеркивающие достоинства. Положа руку на сердце, потом я уже никогда не носила такой удобной и идеально сидящей одежды. Даже самой-самой брендовой и дорогой.

Любая светлая полоса в жизни рано или поздно заканчивается. На третьем курсе почти одновременно произошли два события, коренным образом изменившие мою жизнь. Сначала я встретила Паоло, а через два месяца умер отец.

7

Первые три дня я добросовестно выполняла рекомендации, озвученные в самолете. В офис не поехала, продукты заказала через доставку. И дорогущую неопреновую маску. Черную. Страшную, зато многоразовую.

- Ты совсем спятила, Марин? – скривившись, поинтересовалась Сова, когда, нацепив этот ужас, я открыла им со Снежкой дверь.

- Добросовестно выполняю требования Роспотребнадзора – или как там его? По-хорошему, мне вообще надо бы запереться на две недели.

- Сумасшедший дом, - проворчала она, поправляя перед зеркалом коротко подстриженные темные волосы.

- А не ты ли мне говорила по телефону, что не стоит рисковать? – огрызнулась я. Маска раздражала, потому что в ней было трудно дышать.

- Ну да, вот такая я, вся противоречивая, - согласилась Сова и отправилась на кухню.

- Оно и видно, - хмыкнула Снежка. – Подстриглась-то зачем? Такие волосы были роскошные. Продолжаешь домашний бунт?

- Захотела и подстриглась, - Сова села за стол, наблюдая, как я достаю чашки и заправляю капсулы в кофеварку. – Не знаю, девки, как-то мне тоскливо в последнее время. Ощущение, что дошла в жизни до края. Что больше ничего эпохального уже не будет.

- В двадцать девять-то лет? – я поставила перед ними чашки, налила себе, села за стол. – Даже не кризис среднего возраста. Рановато.

- Скорее, кризис седьмого года семейной жизни. Выплывает Бортников утрецом на кухню в трусах, смотрю я на него и думаю: а ведь это все, товарищи. Любоваться мне на эту картину по гроб жизни.

- Подожди, а у нас что, разводы с первого января запретили? – Снежка фыркнула в чашку.

- Да ни фига ты не понимаешь, Снеж, - разозлилась Сова. – Сразу видно, не замужем. Не собираюсь я разводиться. И Бортников меня вполне устраивает, даже в семейниках с гномиками. Люблю я его, паразита. Хотя иногда бесит так, что хочется сковородой приласкать. Но… как бы вам объяснить? Вот я окончила институт, вышла замуж, родила аж целых троих детей. И это все. Остальное с этим не сравнится. Разведусь и выйду замуж – это уже не в первый раз. Еще ребенка рожу вдруг – тоже. Работа? Не придумали для меня такой работы, чтобы я по ней с пятницы до понедельника скучала. Хобби? Не, тоже не катит. Это Маришка у нас может либо с фанатизмом, либо никак, а у меня сплошная флегма. Внуки – если будут, конечно, - это не совсем мое событие, только рядышком постоять. Вот так и выходит, что все самое яркое в моей жизни уже произошло.

- Черт, ну я не знаю, Свет, - пожала плечами Снежка. – Я тоже пару месяцев назад думала, что ничего хорошего в моей жизни больше не будет.

- Ой, ну ты жопу с пальцем-то на путай! У тебя, считай, еще ничего и не было. К тому же ты сейчас в эйфории. Меня знаете, что больше всего угрызает? Мариш, нет какой алкоголины в кофе капнуть?

Я молча достала гостевой «Айриш Крим». Сама такое не пила. Снежка тоже отказалась – за рулем. К Димке своему насовсем она пока не перебралась, проводила у него выходные, а на неделе – когда как. Судя по нашему последнему телефонному разговору, притирка у них шла непросто.

Сова щедро плеснула себе в чашку, отпила, и подперла щеку ладонью, пригорюнившись.

- Даже не знаю, как сказать. Работа, дети – это все ладно. А вот страсти-мордасти с сексом… Нет, все нормально у нас с этим. Экстаз, оргазм и все дела. Но нет-нет да и промелькнет: ничего другого в моей жизни уже не будет. Вот и выходит, что одна моя половина хочет прожить с любимым мужчиной до конца дней, а другая вздыхает, что он так навсегда и останется единственным.

- Нет, Свет, вот как хочешь, я этого не понимаю. Когда кого-то любишь, зачем тебе кто-то другой?

- А ты трахалась с кем-нибудь восемь лет подряд, почти каждый божий день с небольшими перерывами на роды? – сощурилась Сова. – Нет? Тогда лучше молчи. На самом деле это грустный момент, бабы, когда страсть уходит. Оставляет вместо себя такую повседневную привычную хотелку. Нет, бывают вспышки, но чаще такое… в штатном режиме. Перепихнулись и уснули. Я его знаю до последней впадинки-трещинки, оха-вздоха. Все, что он в постели может сказать и сделать. Хоть какие придумывай ролевые игры с игрушками и эротишным бельишком. Хоть на уши встань или на люстре повисни. Все равно это уже вариации хорошо знакомого.

- Знаешь, Света, что я тебе скажу? – дышать под маской стало совсем невмоготу, и я высунула из-под нее нос. – Только не обижайся, ладно? Ты замуж вышла за первого же, кто тебя трахнул. С одной стороны, это, может, и хорошо. А с другой, не было возможности понять, что хрен на хрен менять – только время терять. Разумеется, если чувств нет. Поверь, я знаю. У меня мужиков было больше, чем пальцев, - уточнять, каких именно пальцев, только на руках или на ногах тоже, я не стала. – Трещинки-впадинки у всех разные, охи-вздохи тоже, а суть одна: сунул – вынул. Бывает хорошо, даже очень. Но недолго. Потому что этого мало. Без чувств, повторюсь. У тебя сейчас такое, как будто пришла в экзотический ресторан, где меню на сорока страницах, и заказала тазик салата. А к концу ужина сообразила, что объелась, но ничего толком и не попробовала.

- Кто о чем, а Сибирцева о жратве!

- А вот это уже некрасиво, - спокойно заметила Снежка.

- Извини, Марин, - Сова покраснела. – Что-то сорвало меня сегодня.

- Да ладно, - я пожала плечами.

8

Во сне я ела торт. Столовой ложкой. Здоровенный шоколадный торт со взбитыми сливками. Настоящий итальянский Капрезе с хрустящей корочкой и влажной сердцевиной. С привкусом горького миндаля, пахнущий ликером Амаретто. Причем знала, что безнаказанно могу слопать его одна, целиком. И ничего не будет. Ни в каком смысле. Не осядет на бедрах, не потянет на очередной вираж компульсивного обжорства. Просто получу массу удовольствия – и никакого чувства вины.

Кто-то видит сны, похожие на перепутанные черно-белые картинки. Я – не просто цветные и сюжетные, но еще и затрагивающие все прочее: осязание, обоняние, вкус. Особенность кинестетиков. Иногда здорово, иногда… не очень.

За окном было темно, часы показывали восемь. Вечер? Или уже утро?

Все так же болели горло и голова, нос плотно заложило, а перед глазами, как одно изображение поверх другого, стоял проклятый торт. На голубом блюде с цветами. А на языке все еще держался привкус шоколада, миндаля и ликера. Желудок сжало предупредительным спазмом.

Пингвиньим шагом я добралась до кухни, поздоровалась с Пигги и вытащила из холодильника стаканчик мягкого творога. По вкусу напоминающего зубную пасту. На вид – тоже. В самый раз, чтобы сбить приступ на подлете. Взяла кофейную ложку, самую маленькую, для эспрессо. Выяснила, что все-таки вечер, а не утро, вернулась в постель и медленно-медленно, по ложечке, считая на каждую до тридцати…

Растягивать надолго невкусную еду я научилась. Со вкусной получалось плохо. Только при условии, что ее очень мало. Целый торт столовой ложкой? В реальности, скорее всего, я ела бы его руками. Отламывая здоровенными ломтями. Глотая, почти не разжевав. Разумеется, если бы рядом никого не было. Но даже на людях стандартный стограммовый кусочек, десертной ложечкой или вилочкой, умяла бы за минуту, не успев почувствовать вкуса. Именно поэтому при ком-то старалась не есть ничего приятного. Только нелюбимое. Любимое – исключительно одна. Микроскопическими порциями.

Поставив на тумбочку пустой стаканчик, я покосилась на телефон. Сомнений, откуда взялся этот сон, не было. Словно в ответ на мои мысли раздался звонок.

Может, лучше сделать вид, что не услышала? То, что я ему написала, определенно, было ошибкой. Еще не поздно ее исправить. Черный список – навсегда. И больше никаких шансов.

- Да?

- Привет. Как ты?

- Пока еще жива.

Прозвучало не очень любезно, и Ярослав это заметил:

- Не разбудил?

- Разбудил, - уцепилась я за его слова.

- Извини.

- Ничего. Все равно надо… - я запнулась, не зная, что придумать. – Лекарства принимать.

Если днем я разговаривала с ним и улыбалась, то сейчас била мелкая дрожь – то ли от напряжения, то ли от температуры. Но он втянул меня в легкий разговор об Италии и неделе моды, и постепенно озноб ушел.

- Извини, Мариш, тут кое-что сделать надо, - спохватился он где-то через полчаса. – Позвоню завтра. Спокойной ночи. Поправляйся, - и добавил после секундной паузы: - Целую.

Кажется, температура мгновенно скакнула за сорок.

Держалась она дня три, выше тридцати восьми, и кашель никак не проходил. Я маниакально читала интернет и старательно прислушивалась к себе, выискивая ковидные симптомы. Несколько раз обнаруживала одышку и впадала в панику, но каждый раз оказывалось, что ошиблась. Позвонили из поликлиники, поинтересовались, как дела, обрадовали, что тест еще не готов.

Девчонки писали в вотсап, Ярослав звонил два раза в день, утром и вечером, и мы подолгу разговаривали. Не о чем-то архиважном, скорее, наоборот. Я удивлялась, потому что не слишком любила болтать по телефону, но с ним было удивительно легко. Как в самый первый вечер и как в самолете – не приходилось искать темы для разговора, они находились сами. Это напоминало вязание: петля за петлю – и получается узор.

Он расспрашивал, как я себя чувствую, задавал кучу вопросов, и было ясно, что это не вежливость ради поддержания беседы. Что его действительно это волнует. А еще я ловила себя на том, что с каждым днем все больше жду его звонков. Просыпаюсь и смотрю на часы. И вечером тоже поглядываю нетерпеливо.

Однако при этом от мысли, что будет дальше, каждый раз бросало в дрожь. Написав ему, я дала понять, что согласна сделать еще одну попытку. И да, я хотела этого. Но все же не была до конца уверена, что поступаю правильно. Имело смысл поговорить по скайпу с Автандилом, однако что-то подсказывало: решение я должна принять сама. И только потом уже работать с психологом – независимо от того, каким оно будет, это решение.

С каждым днем вырисовывалось все яснее: как только я поправлюсь, мы с Ярославом встретимся. И мне придется ему обо всем рассказать. Причем сразу. Сделать это потом будет намного труднее. Но вот как – я не представляла. Равно как и его возможную реакцию. Я бы на его месте… нет, вообразить себя на его месте у меня тоже не получалось.

На четвертый день температура упала, кашель пригас. На пятый я встала, оделась, сложила диван и села за работу, перспектива которой все более размывалась. Весенние коллекции уже пошли в продажу, большую часть летних я закупила, а вот с осенью все пока было неясно. Я разговаривала с владельцами и управляющими, списывалась и созванивалась с поставщиками, на всем лежал терпкий привкус неопределенности.