Галактику музыка двигает

Глава I. Часть Первая. Подготовка

Дорогой читатель, здесь ты найдешь продолжение приключений героев из книги «Находка в другой стороне галактики, или Помнить свое же начало».

Посвящается тем же и Музыке.

Часть Первая. Подготовка

Я в этот мир пришел, чтоб видеть Солнце

И синий кругозор.

Я в этот мир пришел, чтоб видеть Солнце

И выси гор.

Я в этот мир пришел, чтоб видеть море

И пышный цвет долин.

Я заключил миры в едином взоре.

Я властелин.

К.Д. Бальмонт, «Я в этот мир пришел»

Глава I

О, чего только мы не увидели на пути к Фаварису. Видели мы, видали такое, что очень нужно в сказке сказать, но придется пока только пером описывать. А если что, Вы перескажете. Так вот. Ну, перво-наперво мы увидели все же Пласкетту. Потому что вот опять — приняли решение посреди ночи: «картины Гати посмотрим, романтика» (почувствуйте, как я передразниваю собственный полуночный романтизм). А между тем — план есть план. Сказано — сначала к двойной звезде, потом — хоть куда. Ну, в общем, с утра, когда проснулись, уже давно двигались маршрутом к Лебедю (по-дилетантски), но пришлось баламутить компьютер, выслушивать его подначки (такой он тоже, типа искусственный интеллект, но на самом деле живой[1], ощущение при общении с ним — что он слушается, но и свою голову на плечах имеет), перекраивать маршрут с заворотом к Единорогу. «Ходим тут, как по зоопарку» — подумал я. С ворчанием, но придумал красивую петлю компьютер. Полетели, куда следует.

Жизнь, в общем, двигала нас, а мы — нашу повозку. Путь не очень-то близкий. Однако было весело. После посещения вотчины галактического бога Санта мы были все с очень вдохновительным настроем. Со мной, честно говоря, вот прям такого творческого напора, идущей изнутри силы и охватывающего желания творить и не случалось еще никогда. Это нельзя было не связать с нашим визитом в гости к высшему существу. Хотя, с другой стороны, больше живешь — все четче понимаешь, что Бог — он и правда в тебе. Ты сам становишься самому же себе, своим помыслам, своей душе и своему духу трамплином, с которого сам же взлетаешь ввысь, цепляешься за край чудо-острова будущих своих свершений, вскарабкиваешься на него и двигаешься дальше, покачивая ошеломленно головой и во всю ширь ошалело улыбаясь. Мысли такие в моей голове находились, а тем временем дежурную, а иногда и внеплановую, работу я выполнял четко. Особенно радовало, что и моя команда все лучше понимала друг друга и мои посылы. Естественно, творческий настрой я задействовал для работы, создав для Севербалиданды при помощи одного огромного стихотворения белым стихом один новый вид деревьев (говорил же я, что стихи мои обладают подобной силой), а для Земли тем же стихом — новый вид злаков (хотя до этого я творил только внепланетные чудеса при помощи стихов). Тот же творческий накал применяли мы с супругой и в еще одном естественном направлении. В нашем таком необыкновенном послесвадебном путешествии по-другому и быть не могло (ну и это, по сути, оказался еще один подарок нашего знакомого Санта). Да, как все же хорошо, что мы смогли перед великолепием Фавариса и волшебства картин Гати оказаться впервые в своей истории у двойной звезды, поглядеть на нее, облететь кругом, полюбоваться этим чудом природы, которое, пожалуй, точнехонько передает настоящий союз двух любящих душ, скрепленных единым духом. Два огромных, ярких, пышущих жаром шара, освещающих мир вокруг на много-много миллионов верст, не просто дающих жизнь, а буквально создающих эту жизнь своим теплом и светом. Две цельные и завершенные в своей гармонии, звенящие посреди небывало огромного зала мелодии, составляющие при этом один мотив на бархате космоса, кружащиеся друг вокруг друга и помнящие о том, что цель этого кружения — быть все ближе и ближе друг к другу и, все ускоряя движение, постепенно сливаться в один единый плотный божественный огненный ком. Два сгустка высшего пламени, таких мощных, таких прекрасных и сильных, а при этом состоящих по преимуществу из газа, из чего-то по своей природе летучего. Да, Боги говорят явлениями.

Тем временем даже при движении вокруг роскоши двойной звезды (круг почета в честь этой красоты) нам приходилось периодически ужинать, а иногда и завтракать, и даже обедать, и почему-то так вышло, что в те дни мы дружно перепробовали все возможные блюда (включая смузи и уху) из чемго[2] — недавно опять вошла в моду эта полутвердая ягода. Говорят, мол, можно одной только ей питаться и организм будет насыщен, в общем-то, всем необходимым. Ну, вот мы и проверили слухи. А то у нас с собой благодаря заботливости и увлеченности новыми веяниями Сэнни (напомню, студентка-дочь Ульти) было 2 больших мешка этой сверх-еды, и, если бы мы не вспомнили сейчас, все бы попортилось, а путь еще неблизкий, запасы лучше было использовать. Скажу, что после впечатлений от Пласкетты в сочетании с чемго-диетой мы откровенно излучали силу, как будто силовое поле у каждого появилось, чуть ли не предметы на расстоянии могли двигать (ну, я лично мог, подходил к дивану в кают-компании сбоку, к примеру, ближе 5 шагов и тот начинал скрежетать по полу к дальней стене). В общем, несмотря на кое-какое однообразие пищи и замкнутое пространство, в эти недели было очень даже весело всем (хотя и хотелось все ж услышать голос или мысли Молодого). Про посох я пока не вспоминал. Но думы, кто ж такой или чем так интересен этот раганский писатель Карринду или какие далекие планы простроил на нас то ли Самбур, то ли сам Сант (дух захватывает, что на тебя конкретно есть планы у бога-создателя[3] галактики), иногда навещали.

Глава II. Часть Первая. Подготовка

Наконец через долгий месяц (и то спасибо большое волшебному компьютеру нашего корабля) прибыли мы на планету ВантРи-Ла, совершенную родину величайшего художника современности — Винвинтоана Гати.

Вообще это дивное дело — путешествие. Тысячи раз описано, миллионы раз рассказано, и не счесть, сколько миллиардов раз прожито существами живыми, разумными, как сильно путешествие того или иного рода может преобразить живую душу, преобразовать дух, ввести свежего воздуха в мерное существование. Как там древний Юнг сообщал? «Чтобы случилось путешествие внутреннее, нужно, чтобы сначала случилось путешествие внешнее». Задумаешься — а почему ж так. Ведь действительно прав был великий исследователь. Смена видов для глаза, смена упругости почвы под постоянно шагающим путешественником, особое состояние ума при движении, развевающиеся волосы на огромной скорости, как символ поднятого флага и такого деятельного, ведущего ветра странствий — все это впитывает разум, душа утоляет жажду чувств, дух радостен благодаря преодолению всяческих препятствий, которые всегда есть в любом путешествии (каким бы технологичным или быстрым, или даже, страшно сказать, комфортным оно бы ни было). Даже если это путешествие от дома до лицея в маленьком, с мягкими сиденьями, разрисованном яркими сценками[1] местном деревенском автобусе (предназначенном для детей из лицея), чтобы прогуляться по лицейскому парку (в Новой Зеландии, где я жил, в моей деревне у меня деревенский лицейский парк был любимым местом прогулок). Даже в таком мини-путешествии ты выходишь из автобуса уже немного улучшенным, немного обновившимся в сравнении с тем тобой, который сел в автобус в начале пути. То ли мысли успокаиваются и все раскладывается по полкам, то ли движение само по себе — это то, что дает жизнь (а ведь так и говорят: «движение — жизнь»). А может, это тайна самого понятия «расстояние». Есть же тайны у понятия «время». Расстояние — ничем не хуже по глубине замысла.

Но среди многообразия видов путешествий — полет на метле или дельтаплане, плавание на космическом лайнере или на самодельном плоту, поездка на том же автобусе или на велосипеде, ходьба пешком или тот сумасшедший, все еще продолжающийся непрерывный кругосветный забег кенийки Макены Кайемби[2] — нет телепортации, естественно. Телепорт — это не путешествие, это перемещение. Когда я на кухне взял кружку и переставил ее со столешницы у стены на круглый стол в центре, я не назову это путешествием кружки (хотя вот она сама — могла бы). Ладно, давайте так — когда я (или ты) взял иголку, вдел в нее нитку, узелком перевязал и сделал первый шов, соединив две части прорвавшегося рукава футболки — вот как хотите, но не я (или ты), ни сама иголка (и даже нитка) не назовем это действие путешествием иголки. Вот так и телепорт — две части пространства на мгновение соединились и ты вышел в другой части, а они потом, эти две части, также разошлись мгновенно (как будто иголку вынули, не пройдя всей длиной иголки через сотворенную дырку).

Так это я к чему? Телепорт — не путешествие. А путь через огромные пространства в космосе при помощи изнанки этого самого обычного пространства — это штука удобная, времени очень много экономит. Но это тоже — не путешествие. Это — крайне, в триллионы (ну или больше) раз замедленный телепорт. Это ход через черновик Всевышнего. Там нет ничего. Там нет расстояний, времени, видов для глаз, почвы для ног, пищи для разума — ну ничего нет. Варишься в котле своего «Я», но, в отличие от нормального путешествия, не вывариваешься во что-то обновленное. То есть каким был до начала входа в изнанку, таким и вылетишь из нее, даже если внутренние часы корабля насчитали десятилетия пути. Ничего там интересного нет.

Возвращаясь к роли личности, на самом деле, родился Гати, как нам на экскурсии в голографическом музее на Земле объясняли еще в школе (да-да, ему уже было за семьдесят, когда мне было пятнадцать), а во время путешествия по ВантРи-Ла и еще раз напомнили (и только тут я вспомнил, что еще в школе слышал это), вообще не здесь, вообще не в Млечном пути, и вообще с фактом этим в связи он местами ведет себя ну типа как кот (в той части галактики, где располагается Фаварис, достаточно активно последние лет триста развиваются отношения с соседской спиралью, с планетой Тавердилад, название столицы планеты на местном языке звучит, по смешному совпадению, примерно как «Котяной»). Кот — это я уж совсем по-простому, но правда, те разумные соседи похожи сильно на больших котов с мягкой, но не слишком густой (судя по виду), песчаного цвета шерстью, вертикальными зрачками, стоячими ушами и острыми зубами (хотя и без огромных львиных клыков). Вроде как его дед — один из первых вантрийцев-дипломатов, кто заключал соглашения и налаживал первые контакты с соседями — долго и безвылазно согласно уговору двух сторон жил среди тех котов, ну, естественно, с женой. Причем с ними больше никого и не было, это вроде как такая проверка была (от котов такая же дипломатическая пара жила на ВантРи-Ла лет двадцать). После длительного «карантина», вне родной культуры, уже пошли более тесные контакты, больше людей стало к котам приезжать, больше котов — к людям. Но договоренность была в том, что изначальная пара продолжает жить только на планете будущих друзей и также безвылазно. В общем, у деда родился сын, он возмужал и, когда приехали новые представители родной планеты, сын познакомился с одной молодой дерзкой дипломаткой. У них тоже родился сын, назвали его Винвинтоан (на планете котов в это время шло долгое празднество весеннего равноденствия, которое длится десять суток — до и десять — после самого равноденствия, а кульминация этого праздника, само равноденствие, так и называется — Винвинтоан). Учитывая, что оба родителя младого Винвинтоана — дипломаты, носились они постоянно туда-сюда по галактике. Мальчик, а потом и юноша, очень часто гостил у дедушки (которому согласно все тому же уговору надлежало жить у котов, если взять в общем, не менее пятидесяти оборотов их планеты вокруг их же солнца). Ну и понахватался котовых всяких особенностей, природной грации, где-то хитрости, где-то взглянуть между мирами, где-то высокомерия, а где-то и откровенных для человека странностей вроде обмахивания себя хвостом при нервном состоянии (ну совсем странно, да, когда человек вдруг начинает обмахиваться хвостом, которого у него нет). Ну, все равно, известность В. Гати получил на ВантРи-Ла.

Глава III. Часть Первая. Подготовка

Возвышенные от новости, мы дозавтракали и отправились в путь в музей на встречу с Гати. Я захватил с собой посох (еще с корабля взял и его, и на всякий уж случай в рюкзак засунул молоток, который так и не пригодился). Пошли пешком той же дорогой, что и соседи в день нашего заезда. Хозяйка объяснила, что до музея нужно прошкандыбать до центра городка, ну и телепортом местного значения уже в город, где музей расположен.

Когда мы выметнулись из телепорта (дело привычное, спокойное, сам-то телепорт, но хочется иногда, аж пятки нагреваются, поглядеть на чудеса человеческого гения), перед нами открылась опушка шириной ну где-то как ствол Сале[1]. Телепорт расположился входом к парку, в разные стороны от телепортационной арки лучами расходились штук пять широких троп, а с другой стороны арки через дорогу стояли аккуратные, внушительные и солидно выглядящие дома (чем-то похожие на земные или севербалидандские, но неуловимо на первый взгляд все же отличающиеся, как будто какой-то изюминки все ж моему земному глазу не хватало). Мы прошли по указателям (ну не, поплутали, конечно же, парк уж очень симпатичный был, а время раннее) и через три четверти часа набрели на пологий и несколько песчаный (в сандалях, в шортах и легких цветных рубашках нам было удобно) берег чисто земного на вид, нормального и уютного, озера (берег другой был крут и густолесист, хотя и по-милому пушист). Дошли по брегу до входа в музей. Вход был обозначен символическими, по грудь, воротами из ажурно изрезанных досок. Забора никакого вокруг, понятно, не было: ни слева — до озера, ни справа — там рос вразвалку лохматый, с подлеском и густыми кронами больших деревьев, довольный то ли лес, то ли парк. Нас никто не встречал, но народ уже гулял по территории, покрытой газоном (который не приминался вообще, хотя и был естественным), возле озера и между круглыми корпусами (которые своим мягко-белым цветом ощутимо, как печати, выдавались среди земли, травы, воды и деревьев). Нам улыбался кто-то, мы улыбались в ответ, были существа иных рас, но не в большом объеме, и держались они не как туристы, а собранно, и даже будто бы в официальных костюмах (хотя кто ж разберет, это у глассерианина настроение ровное и он поэтому черно-белый или это специальный подавитель эмоций у него работает, как у дипломатического работника[2]). Мы тоже немного походили по территории, огляделись, посмотрели стенд по центру площади с объяснениями, где и что, и зашли в главный корпус.

Я же говорил, да, что доступ к картинам самого Гати был возможен только для лиц совершеннолетних (если это существа с других планет, то совершеннолетие рассматривается с учетом особенностей родной планеты, но нужно представить исчерпывающие доказательства смотрителю). Для землян совершеннолетие наступает в двадцать пять, на Севербалиданде — в двадцать четыре. То есть мы с Ульти проходили спокойно и доказательства у нас были. Но в круглом холле с купольным потолком, под аккомпанемент небольшого эха, навевающего настрой торжественности и высоты (столь подходящий для верного восприятия расширяющих действительность картин), невысокая, с задранным вверх подбородком, средних лет дама-смотритель минут пятнадцать не могла поверить, что моей супруге больше двадцать четырех. Ей пришлось смириться все ж с печатью пресветлого севербалидандского правителя на прямоугольном куске твердого материала с мелкими бороздками, в ладонь размером (универсальный документ севербалидандца), но она призналась уже после трехкратной проверки, что больше девятнадцати и сейчас не может дать моей жене. А я сначала немного удивился этой сцене, а потом сразу вспомнил, что и я иногда замечаю, как вдруг в моменты чистой радости лицо супруги, и так светящееся, становится совсем юным и стираются, как не было, все треволнения лет, сложности любой жизни и только радостное доверие дышит теплом.

В общем, пропустили нас (на мой посох вообще внимания не обратили). Мы прошли в одну из дверей, которые были по кругу холла со всех сторон. Я рассчитывал увидеть обычный зал художественной галереи, картины по стенам, посетителей, которые, созерцая и напитываясь, плавно и тихо переходят от одного произведения к другому. Но нет. В зале (тоже круглом) никого не было. По центру расположилась огромная (три на три метра) картина с изображением горы, покрытой сине-зеленым травяным ковром, с двумя пиками. Вверху было небо. Не просто было, а три четверти картины заняло небо, ясное, но с обилием облаков. Картина снизу начиналась как бы почти от самого верха горы, между двумя пиками была тропинка. Писано было так, что почему-то совершенно ясно становилось, что это высоченная горища и ты чуть ли не сам на нее взошел вот по этой тропинке. Если обернешься, то ее и увидишь, а еще — далеко-далеко вниз уходящее пространство и еле видное там начало горы. Картина ничем ограждена не была. Мы долго разглядывали ее, как завороженные. Наконец в какой-то миг я все же обернулся. И да, действительно, увидел за спиной не закругляющуюся стену зала, а опять же — в основном небо-небо-небо. Ошалел, конечно же. Глянул вниз — ну да, вон она, тропка и там, где-то глубоко-глубоко, горизонтальную землю. Картину мы рассматривали, взявшись за руки, поэтому, быть может, Ульти оказалась здесь, со мной:

- Это интересно — говорю.

- Это как вообще? — удивляется супруга.

- Величие искусства воочию — отвечаю с каким-то чувством, будто что-то кому-то только что доказал и выиграл какой-то важный для себя спор. И пошел вверх. Ульти двинулась за мной, тропинка была на полтора корпуса шириной. Прошли чуть дальше, повернули с ходом тропы направо. Сразу за поворотом справа мы прижимались к стене одного из пиков, а слева был обрыв. Но вот дальше, если пройти это узкое место, находилось обширное плато с лесочком (края видно не было, только по бокам).