Галерен: мир без людей

Пролог

Компас

Летний вечер в Бремерхафене, маленьком морском городке, не спешил уступать место ночи. Солнце цеплялось за край моря, прижимаясь к горизонту, будто боялось исчезнуть, и размазывало по узким улочкам вытянутые тени домов. Воздух был тёплым, но в нём висел привкус соли и старой рыбы, словно сам город дышал морем.

На втором этаже, в комнатке под низким потолком и со скрипучим полом, сидел шестилетний Оливер. Его взгляд то и дело упирался в стол: среди пустых чашек и выцветшей скатерти лежал старый компас — стекло треснуло, ободок облупился по краям. Пальцы коснулись холодного металла. Под кожей пробежала дрожь, будто под стеклом билось крошечное сердечко. Мать всегда говорила: «Это подарок отца — обращайся бережно». Тот оставил его сыну перед тем, как ушёл в море и не вернулся. Само слово «ушёл» ещё не имело для мальчика большого смысла, но он замечал, что мама произносит его тише, чем другие в городке.

Стол был ненадежным хранителем, и единственно верным местом представлялся карман. Дождавшись, когда мать, склонившись над плитой, загремит кастрюлей, Оливер схватил компас, скользнул в коридор и бесшумно открыл входную дверь. Скрип петли потонул в звоне посуды.

Снаружи свет уже не слепил; сгущавшиеся тени поглощали очертания домов, и лишь редкие фонари отвоевывали у темноты островки пространства. Двор был пуст. Велосипеды прислонялись к стенам — один, проржавевший с проколотым колесом, ожидая своего хозяина напрасно. Оливер прошел мимо и свернул в улочку, ведущую к порту. Подошвы его ботинок скользили по влажной брусчатке, хотя дождя не было, и небо оставалось ясным.

Бремерхафен, прижатый к краю земли, стоял криво, словно изогнутый постоянным напором ветра; мутные окна и ржавые ставни смотрели на мальчика усталыми глазами. Сегодня город дышал иначе — воздух налился тяжелой, электрической влагой, предвещающей грозу.

У причала запах рыбы ударил в нос с новой силой. Дымка стелилась над водой, сгущаясь у дальнего конца заброшенного пирса. В кармане компас внезапно потяжелел. Оливер достал его: стрелка дрогнула, повинуясь невидимому притяжению, и замерла, упрямо указывая в самую гущу тумана, туда, куда его и так неудержимо влекло.

Он дошел до края пристани, сел, свесив ноги, и положил компас рядом. В темной воде колыхалось его отражение, но взгляд у него был чужой — карие глаза казались светлее, с зеленоватым отливом, лицо острее, а волосы — темнее. Он моргнул, и все встало на свои места. С презрительной усмешкой Оливер швырнул в воду камень, но гладь не дрогнула; камень не провалился, а остался лежать на поверхности, будто на твердом стекле. Отражение не исказилось и не пропало, и чем дольше он смотрел, тем сильнее ощущал, как его самого затягивает в эту неподвижную бездну.

Инстинктивно он рванулся назад, компас исчез в кармане, тело взметнулось на ноги. Сердце колотилось так, будто хотело вырваться из груди. Он зашагал прочь, стараясь идти тихо, боясь привлечь лишнее внимание, но на середине пирса все же обернулся. Все оставалось прежним, только туман стал плотнее, и в его глубине шевельнулось что-то смутное, темное, похожее то ли на рептилию, то ли на птицу. Два зеленых огонька, ясно видимых сквозь пелену, не оставляли сомнений — это не была игра света.

Взгляд едва успел оторваться, компас исчез в кармане, а тело уже взлетело на ноги. Сердце в груди чуть не вырвалось. Оливер резко направился назад, стараясь не шуметь. Будто боялся, что шум привлечет лишнее — такое не нужное сейчас — внимание. На середине пирса он остановился, оглянулся. Все было так же. Только туман над водой стал плотнее, и в его глубине шевельнулось что-то неясное, темное, похожее то ли на рептилию, то ли на птицу. Но два красных огонька, которые он ясно видел, не оставляли сомнений — это не просто ошибка зрения.

Бег вырвался сам собой. Ноги скользили по мокрым доскам, не разбирая дороги. На повороте, где пирс соединялся с пристанью, ступня поехала вбок, и все его тело с размаху глухо ударилось о деревянный настил. Ладони, сорванные в кровь, обожгло болью, а компас, выскользнув из кармана, покатился по доскам и бесшумно исчез в черной воде, словно его там и ждали.

Он вцепился дрожащими пальцами в перила, его взгляд метнулся по неподвижной глади. Ни ряби, ни звука.

— Нет… — сорвалось с губ.

Он попытался дотянуться до края, но старая доска под ним с предательским треском подломилась. Ледяная тяжесть сомкнулась вокруг тела, удар о воду вышиб воздух из легких. Холод обжег сознание, на мгновение в глазах потемнело. Что-то скользкое и сильное обвило его ногу и потащило вниз, в гудевшую темноту.

I. Оливер

I

— Оливер!

Голос рассек тьму, разрывая вязкую пелену, отделявшую сон от яви. Он открыл глаза, и мир поплыл перед ним, воздух дрожал, искажая очертания. Перед ним стояла девочка (если только это создание можно было так назвать): ее кожа отливала бледной синевой, волосы пылали неестественным красным, а глаза, черные с мутно-серым отсветом, походили на стекла, за которыми что-то шевелилось.

— Малум тебя подери! — прозвучал сбоку раздраженный голос.

Неподалеку стояла другая, столь же странная; ее серебряные волосы спадали на плечи, а голос звенел, словно металл, царапающий стекло. Лица Оливер разглядеть не мог — все было будто натянуто грязной пленкой.

Гул в ушах медленно отступал, распадаясь на отдельные звуки: лязг металла, хруст веток под тяжелыми шагами, отрывистые крики. Вспышки бирюзового света, то ли огня, то ли чего-то иного, прорезали мрак, выхватывая из темноты клочья поля, превращенного в хаотичный лабиринт. Кто-то тащил раненых, другие, сцепившись спинами, отбивались короткими клинками, третьи бежали, не разбирая пути. И лишь птицы кружили над этим молча, с равнодушным видом.

— Он не в себе! — крикнул промелькнувший в дыму седовласый парень с заостренными ушами. — Тащи его и беги!

Он ощутил чью-то горячую ладонь на своем запястье. Девочка с огненными волосами резко рванула его за собой, и они бросились бежать. Лес сомкнулся вокруг: ветви хлестали по лицу, корни цеплялись за ноги, а дождь, которого минуту назад не было, теперь струился по вискам и затекал за воротник.

— Всё будет хорошо, — выдохнула она, не оборачиваясь. — Я не дам им тебя забрать.

Они вырвались на опушку, где среди почерневших стволов стояла низкая, перекошенная хижина с провалившейся крышей; ее окна смотрели на мир, как пустые глазницы.

— Туда, — бросила она.

Внутри пахло плесенью и гнилью. Скрипучие половицы прогибались под ногами, пока они пробирались вглубь, в самый мрак.

— Ты как?

Он лишь кивнул, не в силах выдавить слово; все его тело била мелкая дрожь. Девушка приложила палец к губам, замерла на мгновение, и ее лицо постепенно побледнело.

Дверь вырвало с петель — звук ударил так, что у него зазвенело в ушах. В проёме стояли трое, неподвижные, будто тени, облепившие стены. Их глаза были черны до пустоты, и Оливеру показалось, что свет вокруг дрогнул и потускнел.

— Куда бы ты ни бросилась в своей жалкой попытке скрыться, — раздался извне холодный, ровный голос, — я всё равно найду тебя.

Из тени за спинами стражей вышел мужчина в длинном черном сюртуке, отороченном серебром. Его угольно-черные волосы были зачесаны назад с безупречной аккуратностью, а лицо, лишенное морщин и эмоций, напомнило Оливеру маску.

Незнакомка сделала шаг вперед, подставляясь между ним и Оливером, но в следующее мгновение невидимая сила отшвырнула ее в сторону. Она тяжело рухнула на пол, попыталась подняться, и из ее груди вырвался хриплый, болезненный выдох; металлический привкус тут же заполнил ей рот. С невероятным усилием, упираясь руками в скрипучие доски, она все же поднялась на ноги.

— Только тронь его, — дрожащим голосом произнесла она, — на твоей противной морде будет…

Слова застряли у нее в горле. Та же незримая сила сжала ее, как тисками, и медленно, с непререкаемой властью, подняла в воздух. Она зависла в нескольких сантиметрах от пола. Мужчина неспешной, почти ленивой походкой приблизился к ней. Его черные глаза скользнули по ее лицу, искаженному яростью и болью. Он медленно, почти с нежностью, протянул руку и коснулся броши на ее шее.

— Не трогай! — прохрипела она, пытаясь вырваться, но сила лишь сжала ее сильнее, выживая из легких воздух.

Вместо слов она плюнула ему в лицо. Слюна и кровь ударили по щеке и скатились по безупречной бледной коже. Он даже не моргнул. Лишь проследил за направлением ее отчаянного взгляда, который она бросила Оливеру, полному ужаса и беспомощности. Затем медленно повернул голову и уставился на самого мальчика.

— Любопытно, — сказал он наконец. — Вы тратите силы на борьбу, хотя итог очевиден.

Он повернулся к девушке, и добавил чуть громче, с тенью насмешки:

— Мы оба понимаем, что мне неинтересен твой питомец. Однако… я не могу простить тебе столь омерзительное, подобное дикому зверю, поведение.

Он кивнул в сторону.

— Отрубите мальчишке руку.

В тот же миг из тени выступили те трое. Их клинки, черные как сама ночь, уже были наготове.

— НЕТ!

Крик ее сорвался с губ с такой силой, что невидимая хватка, сковывавшая ее, дрогнула и ослабла. Она рухнула на пол, но мгновенно вскочила на ноги, сжимая в кулаке свою брошь. Ее глаза горели безумным огнем, смесью ярости и ужаса.

Но тени были быстрее.

Оливер не успел даже понять, что произошло. Только внезапная, разрывающая боль пронзила его, сжигая все мысли. Последнее, что он почувствовал прежде, чем погрузиться в небытие — это крик незнакомки, и ее безумный, полный отчаяния взгляд.

— Оливер…

Резкий вздох, похожий на предсмертный хрип, вырвался из его груди. Первым делом, почти не веря себе, он впился взглядом в свою правую руку, судорожно ощупывая левой предплечье, кисть, пальцы — целы, сухие и на месте, лишь мурашки бегали по коже. Слепящая боль, казавшаяся такой реальной, отступала, оставляя после себя лишь липкий, холодный пот и тремор во всем теле. Он закинул голову назад, зажмурился, а потом, медленно выдыхая, приоткрыл веки, щурясь от яростного солнца.

В ушах еще звенел отголосок крика, но теперь его окружали лишь шум волн и скрип снастей о мачты. Он лежал на боку, прижавшись щекой к влажной, шершавой доске, его пальцы впились в ладони, а все тело ныло, как после тяжкой работы.