Галинкина любовь

1

ОТ АВТОРА

Все имена, персонажи и события вымышлены, любые совпадения случайны.

Обратите внимание: в книге упоминаются небезызвестные геополитические события 2014 года. Автор ни в коем случае не ставит своей целью разжигание межнациональной вражды и топит исключительно за братство народов. Всем мира!

ЧАСТЬ 1. СКЕЛЕТЫ В ШКАФУ

Когда начнёт казаться – хуже нет,

Поверь, что есть, и это впереди.

И жизнь прерывиста, как интернет,

И чистый новый лист – поди найди.

Но ты люби. Не подними руки,

Не заслонись от ветра, – это жизнь.

Пронзает окна, стены, этажи…

...Но ты его люби. И удержи.

(Анна Долгарева aka Лемерт)

***

Александр Белецкий

– Саша, что мне теперь делать, а?! – в голосе бывшей жены явственно слышались истерические нотки. – Где её искать? Куда бежать?!

Александр опустился в кресло, мысленно отдав себе приказ успокоиться, чтобы не запаниковать вслед за ней.

– Так, во-первых – бежать никуда не надо, – сказал он решительно и одновременно умиротворяюще. Уж чем-чем, а голосом своим, как и все актёры, Белецкий умел пользоваться великолепно. Сейчас в его уверенном тоне слышалось примерно следующее: "Не боись, дурёха, я что-нибудь придумаю, всё будет хорошо!"

Анжела коротко всхлипнула напоследок и послушно затихла, приготовившись внимать экс-супругу.

– Во-вторых, давай рассуждать здраво. Ты говоришь, что мобильный она отключила... К кому она могла сорваться среди ночи без звонка? У неё есть парень?

– Нет... то есть, сейчас вроде бы нет, – поправилась Анжела. – Хотя она не очень-то откровенничает со мной в последнее время, мы с ней постоянно цапаемся. Но прошлого её мальчика, Андрюшу, я хорошо знаю, это её одноклассник. Они расстались несколько месяцев назад.

– Ты ему позвонила? – быстро спросил Белецкий.

– Позвонила, конечно... И всех её подруг на уши подняла. Пока ни у кого из них Дашка не объявлялась. Если, конечно, они её не покрывают.

– А у твоей мамы её быть не может?

– Ой, ты знаешь, я об этом не подумала, – оживилась Анжела. – Сейчас же её наберу... Саш, но мне всё-таки кажется, что она рано или поздно объявится у тебя.

– С чего ты взяла? Мы с ней редко виделись в последние месяцы. Да и вообще, Дашка не склонна делиться со мной своими личными проблемами. Вернее, она вообще ни с кем не склонна этим делиться, – невесело подытожил он. – Кто знает, о чём она действительно думает и что у неё на сердце…

– Да она же тебя боготворит! – с явными нотками ревности возразила Анжела. – "Папа такой, папа сякой, папа то, папа сё..." Иной раз уши в трубочку сворачиваются, – обиженно добавила она. – Ты для неё – непререкаемый авторитет и идеал. Так что она по-любому прибежит на меня жаловаться... если, конечно, с ней всё в порядке, – голос её дрогнул.

– Успокойся, Анжел, – подбодрил он, – не сходи с ума раньше времени. Дашка уже взрослая девица, семнадцать лет, как-никак. Думаю, попсихует чуток и включит мозги. Давай просто подождём.

– Сашка… – она замолчала на несколько секунд, борясь с подступающим к горлу и уже рвущимся наружу плачем. – Если бы ты только слышал, что она мне наговорила! И этот тон, и ненавидящие глаза... Спаси её, пожалуйста. Только ты можешь это сделать! – патетически воскликнула она. – Она же вбила себе в голову, что хочет артисткой стать... Представляешь?!

– Ну, с родителями-актёрами это, конечно, охренеть как неожиданно, – рассеянно пошутил Белецкий, однако бывшая жена не оценила юмора.

– Господи, что ты несёшь! Сам же знаешь, что это путь в никуда! Сколько актёрских факультетов в Москве? И на каждый ежегодно пытается поступить около пяти тысяч человек. Пяти тысяч!!! – повторила она внушительно. – Поступает в итоге лишь несколько десятков, а в профессии себя находят и вовсе единицы. Что ей потом – всю оставшуюся жизнь вкалывать в амплуа "овсянка, сэр"?!

Анжела знала, о чём говорит – сама была третьеразрядной актрисой одного из захудалых столичных театров. Московская публика на их спектакли почти не ходила, поэтому жила труппа в основном за счёт гастролей, разъезжая по таким глухим провинциям, от которых брезгливо, по-барски, воротили нос звёзды первого эшелона – ведь тамошние организаторы понятия не имели о том, что такое "райдер".

Гастролировали по городам и сёлам, совсем, казалось, не тронутым цивилизацией. Глядя из окна поезда или автобуса на унылый провинциальный пейзаж, как ксерокопия похожий на предыдущий, Анжела тоскливо вздыхала. Впрочем, в подобных городках труппа получала какую-никакую отдачу: неискушённые местные зрители охотно брали билеты на артистов с Москвы и не судили их строго, добросовестно хлопая, преподнося букеты недорогих цветов и даже пьяненько выкрикивая "браво".

2

Виктория Белкина

– Тось, забудь ты про этот спор... Мне теперь самому смешно вспомнить, – Никита состроил умоляющую гримасу. Вероятно, весь его донжуанский опыт свидетельствовал о том, что эта моська должна растопить даже самое каменное женское сердце.

Вика поморщилась – партнёр слегка переигрывал – и изобразила в ответ праведную ярость детдомовской девочки Тоси:

– Смешно?!

– Ну… – он замешкался. – Противно!

– Противно?..

– Ну, совестно, – Никита раздражённо махнул рукой. – Не придирайся ты к словам! Лучше испытай меня, если не веришь.

– Ты что – трактор, чтобы тебя испытывать? Никогда я тебя не прощу, спорщик ты... Бабник! – Вика торопливой скороговоркой высказывала ему в лицо свои застарелые обиды. – Ненавижу тебя, не-на-ви-жу!!!

– Так, стоп, ребята! – Михальченко резко и раздражённо хлопнул в ладоши, прерывая репетицию. – Не то, не так… – поморщился он.

Вика с Никитой быстро переглянулись, недоумевая, чего ещё хочет от них Мастер.

Вот уже несколько недель они репетировали пьесу "Девчата", написанную по одноимённой повести Бориса Бедного, а решения спектакля до сих пор не находилось. Михальченко был постоянно недоволен, хотя и сам, похоже, не знал толком, чего он ждёт от своих дипломников. Вот и сегодня – время давно перевалило за полночь, а они ещё ничего толком не сделали.

– Не надо мне показывать кино, вы не Румянцева с Рыбниковом! – злился Михальченко. – Да, они превосходные артисты, талантливые и самобытные, но, в конце концов, создайте же собственных персонажей! Не надо пользоваться чужими готовыми наработками!

– Но, Алексей Яковлевич… – нерешительно протянул Никита, ища взглядом Викиной поддержки. – Ведь люди всё равно будут спектакль с фильмом сравнивать. Аналогий по-любому не избежать.

– А ты избегай, мой друг! – Михальченко возмущённо всплеснул руками. – Неужели у тебя взгляд настолько замылился, что ничего своего придумать не можешь? Я не спорю – фильм получился отличным, добрым, всенародно любимым... Но мы сейчас свой спектакль ставим! Вы ведь читали книгу?

– Читали, – вздохнула Вика.

– И какие лично ты сделала для себя выводы из прочитанного?

– Ну... – Вика старательно задумалась. – Книга полнее раскрывает характеры персонажей.

– Так-так-так, с этого места поподробнее! Что ты можешь сказать конкретно о своей героине – о Тосе? – требовательно вопросил Михальченко.

Вика пожала плечами и принялась неуверенно перечислять:

– Тося не такая уж наивная, как может показаться поначалу, и вовсе не идеальная, у неё куча недостатков. Она беспардонная, амбициозная, с хитрецой и огромным пробелом в образовании... Как говорит про неё мама Вера: “Сейчас в тебе всё перемешано – и хорошее, и плохое. Натощак даже не разобрать, чего больше”.

– Именно так! – вполне удовлетворённый ответом, кивнул Михальченко, а затем ткнул пальцем в Лизу Старовойтову, самую красивую девушку на курсе. – А что ты мне скажешь о своей героине?

– Анфиска – не подлая и вовсе не стерва, как многие о ней думают, – бойко зачастила студентка. – Да, она красива и избалована вниманием мужчин, но и страдает от этого тоже. По идее, это очень несчастный и толком никем не понятый персонаж. Из-за ошибок прошлого ей приходится бросить любимого человека, который хочет на ней жениться.

– А что о своей героине нам поведает Варечка? – Мастер кивнул в сторону очередной юной актрисы. Та захлопала глазами, застигнутая врасплох, и нерешительно пролепетала:

– Надя, ну, она... некрасивая, неуверенная в себе…

– Совсем как ты! – тихо, но довольно ехидно вставил Никита, за что тут же получил подзатыльник от Вики.

– Можно мне сказать? – “Анфиса” подняла руку. – Мне кажется, Надя тоже не так однозначна. Она обнаруживает в себе стальной стержень, демонстрирует сильный характер... Ведь в финале она всё-таки уходит от старого и нелюбимого Ксан Ксаныча.

– Вот видите! - обводя довольным взглядом группу своих подопечных, подытожил Михальченко. – Каждый герой – это личность, индивидуальный образ, интересный и самобытный характер! Так какого же лешего вы все прицепились к киношным образам? У вас что, нет собственных эмоций и интонаций для роли?! Вы даже не пытаетесь соотнести с персонажами лично себя – тупо играете по чужим лекалам, и от этого ни герои вам ближе не стали, ни вы им.

Все понуро молчали, а Мастер, войдя во вкус, продолжал их безжалостно распекать:

– У нас с вами получается очень правильный учебный спектакль, – он выделил презрительной интонацией слово "правильный". – Всё сделано в соответствии с заветами наших великих мастеров. Вы не наигрываете, не рвёте глотку, создаёте вроде бы выпуклые образы... Но ни один из вас не выбивается из общего ансамбля. Всё в целом верно, понимаете, а жизни-то нет! Как-то без огонька.

– Ну... это же всего лишь дипломный спектакль, – робко посмел возразить кто-то из толпы.

Михальченко изменился в лице.

3

Галина Тесленко

Прослушивание в “Останкино” Галинка запомнила весьма смутно, словно это всё происходило не с ней, а с кем-то посторонним.

Ей вообще до последнего не верилось, что она наконец в Москве. Она никогда прежде не бывала в столице, несмотря на то, что с этим городом было связано множество наивных и романтических мечтаний. Сколько бессонных ночей она провела, думая о том, как однажды приедет-таки сюда!..

Однако, получив в феврале официальный конверт от главного телеканала страны с приглашением на кастинг, Галинка так растерялась, что даже забыла обрадоваться. А обрадоваться, пожалуй, стоило – её отобрали из тысяч других участников... её зовут на музыкальное шоу “Голос России”!

Вернее, начиналось всё, конечно же, не с этого.

Перед самым новым годом Галинка услышала по телевизору объявление о кастинге на новый сезон популярного вокального проекта… и зачем-то заполнила анкету на их сайте, не веря в успех ни секунды. Она с детства любила петь – особенно хорошо удавались ей украинские народные песни, которые частенько напевала мама. Но Галинка понимала, что едва ли в шоу подобного уровня берут людей с улицы, и предполагала, что там всё давно уже схвачено: попадают в проект только свои, по блату или за большие деньги. Однако, благоразумно рассудив, что ничего не потеряет, Галинка всё же отправила небольшой рассказ о себе, присовокупив лучшую фотографию и аудиофайл с любительской записью своего пения.

Получив пригласительное письмо от руководства телешоу, Галинка не сразу осмелилась поверить в то, что ей улыбнулась удача. Приехать на прослушивание нужно было уже через неделю, поэтому она спешно кинулась покупать билет. Пришлось лететь самолётом: если раньше по маршруту “Симферополь – Москва” ещё ходили поезда, то после известных событий стала возможна только сложная многоходовка со сменой автобусов и поездов, переправой на пароме в Керчи и прочими неудобствами. Говорили, что можно приобрести некий “единый билет”, но что это такое, никто из её знакомых толком не знал, а рисковать Галинка не хотела.

Мать наблюдала за её лихорадочными сборами с явным осуждением. В последний год отношения у них заметно разладились. Галинка осознавала это с горечью, потому что прежде они с мамой были лучшими подружками, самыми родными, дорогими и близкими друг другу людьми. Тётя Ксана, как к ней обращались все соседи от мала до велика, души в Галинке не чаяла, называя дочку исключительно ласкательными прозвищами: Галюсей, кицюней, донечкой и сонечком. Девочка была её отрадой, поздним и единственным ребёнком. Муж ушёл, когда малышке не было и года – вот мать и вложила всю свою нежность в обожаемую кровиночку…

Теперь же тётя Ксана держалась с дочерью холодно и отстранённо – как бы нелепо и смешно это ни звучало, они не сошлись на политической почве. Мать категорически не одобряла присоединения родного Крыма к России, дочка же вскоре получила российский паспорт. Вот так в одной семье столкнулись две крайности – люди с диаметрально противоположными взглядами.

Когда Галинка пинками и ударами кулаков уминала в разбухшую дорожную сумку свои нехитрые пожитки, безжалостно вываливающиеся наружу, мать всё же разомкнула полоску поджатых губ и сухо осведомилась:

– Коли повернешся?*

Она всегда разговаривала с дочерью по-украински, несмотря на то, что прекрасно знала русский язык. Это было принципиально. Галинка училась русскому самостоятельно – во дворе с подружками, в детском саду и в школе, слушая пластинки и бегая в кино... Они с матерью без проблем понимали друг друга, каждая разговаривала на том языке, на котором ей было комфортнее. Теперь же, на почве геополитических разногласий, рiдна мова** матери стала носить подчёркнуто демонстративный характер.

– Если не пройду кастинг, то сразу же назад, – отозвалась Галинка. – А если меня отберут для дальнейшего участия, то останусь до тех пор, пока не вылечу из проекта.

– А як же iнститут?***

– Академку возьму, – легко отмахнулась она. – Подумаешь, делов-то!

По лицу тёти Ксаны было видно, что она категорически не одобряет эту затею. Но спорить с непокорной дочерью она не собиралась, лишь снова оскорблённо поджала губы. Галинка заметила эту гримасу и украдкой вздохнула: мама, мамочка... ну почему же мы с тобой не можем понять друг друга? Зачем ссориться из-за этой дурацкой политики?

Галинка обожала мать, и ничто, даже бесконечные споры на тему “Крым ваш – Крым наш”, не могло поколебать эту любовь. Но как же обидно, как больно и тяжело теперь ей было от непонимания! Раньше тётя Ксана поддерживала её во всём безоговорочно. А теперь дочь даже не могла толком объяснить, что ей не интересна учёба в институте. Она совершила ошибку, поступив туда, и, пока не стало поздно, нужно было попробовать найти себя в чём-то ином.

Но сначала... сначала нужно было поехать в Москву. Галинка боялась признаться в этом даже самой себе, но так отчаянно жаждала этой поездки ещё и потому, что где-то там, в равнодушно-глянцевой столице, жила её первая и (чего лукавить!) единственная любовь…

***

В то далёкое лето Галинка отдыхала в Артеке: получила путёвку от администрации за своё активное участие в городской самодеятельности. Она уже тогда пела на праздничных концертах, и всем ялтинцам была знакома эта миловидная ясноглазая девчушка в венке с лентами – от горшка два вершка, но исполняющая украинские песни так чисто и трогательно, что на глаза невольно наворачивались слёзы умиления.

4

Александр Белецкий

Утром за завтраком Александр украдкой разглядывал лицо дочери, которая была полностью поглощена своим айфоном. Он пытался понять, чем Даша живёт, чем дышит, о чём мечтает. Стыдно признаться, но он и в самом деле не слишком-то хорошо знал её. Вернее – не очень понимал в последние годы. В её возрасте, помнится, он был совсем, совсем другим…

– Скажи, – начал он осторожно, – твоё желание стать актрисой действительно искреннее? Или это просто ради того, чтобы насолить матери?

– Абсолютно искренне хочу насолить матери, – кивнула Даша, не отрываясь от айфона.

Белецкий разозлился.

– Послушай, ну я ведь не шутки шучу! Речь идёт о твоём будущем. До поступления осталось три месяца, ты хоть как-то готовишься? Может быть, есть какие-то дни открытых дверей для студентов…

Даша наконец подняла взгляд на отца.

– Во ВГИКе нет и не было никакого дня открытых дверей, – отчеканила она ровным голосом. – Ещё вопросы?

– Значит, ты решила поступать именно во ВГИК... – задумчиво констатировал он. – А почему, можно спросить?

– Потому что не хочу растрачивать силы и нервы на другие театральные вузы, – Даша дёрнула плечиком и быстрым лёгким движением откинула со лба упавший локон. – Меня интересует кинематограф. Упаси боже, я не собираюсь играть в театре, как маменька.

– Почему это “упаси боже”? – он приподнял одну бровь. – Я тоже служу в театре и не вижу в игре на сцене ничего зазорного.

– Ты – это другое, – Даша махнула рукой. – Ты и так звезда. Но ведь знаменитым ты стал именно благодаря кино! Теперь зрители в ваш театр ходят только ради того, чтобы поглазеть на тебя, а вовсе не потому, что у вас там такие уж гениальные постановки.

– Спасибо, доченька! – с большим чувством произнёс Александр, делая вид, что обиделся. Она вскинула на него виноватые глаза и рассмеялась:

– Пап, ну не принимай близко к сердцу... Я и в самом деле считаю, что театр – это замшелость и скукотища. Вот в кино гораздо больше возможностей – там реальная жизнь, там движуха!

– Ну хорошо, – сдался Белецкий. – Допустим, ты планируешь поступать во ВГИК. Но ты хотя бы узнавала – может, там есть подготовительные актёрские курсы? Было бы неплохо позаниматься с тамошними педагогами. Я оплачу, сколько бы это ни стоило.

– Есть какие-то курсы профориентации, – Даша снова небрежно повела плечом. – Но я на них, кажется, уже опоздала.

– “Кажется”! – передразнил Белецкий, всерьёз расстраиваясь из-за её легкомыслия. – Ты вообще думала, как собираешься поступать абсолютно без подготовки?

– Пап, не ссы, – примирительно отозвалась Даша, и не успел он сделать ей замечание, как дочь поспешно добавила:

– Я же у тебя суперталантливая!

– И суперскромная… – буркнул он, пряча улыбку.

– Ну да, – ничуть не смущаясь, кивнула она. – Все ВГИКовские преподы моментально влюбятся в мой артистический дар и хором завопят: “К нам! К нам!!!”

– В экспрессии тебе точно не откажешь, – он усмехнулся и отхлебнул кофе. – А знаешь ли ты, дорогая, что средний конкурс в любой театральный институт – это двести человек на место?

– Знаю, знаю, – отмахнулась Даша. – Чего ты нагнетаешь? Это ведь стабильная цифра, и полвека назад было точно так же. Да что тут рассуждать! Даже в тысяча девятьсот девятнадцатом году, когда ВГИК только-только открылся, из восьмисот человек поступило всего лишь сорок.

– Скажите на милость, какие познания, – покачал головой Белецкий.

– Не смейся! Я вчера гуглила историю института. Между прочим, он стал первой в мире государственной киношколой. И предпочтение тогда отдавалось не столько таланту, сколько нужному внешнему типажу. Актёров в то время называли “кинонатурщиками”... Правда, смешно, пап?

– Обхохочешься, – вздохнул он.

Тем временем Даша деловито поднесла свой айфон к тарелке, на которой лежали румяные оладушки, политые мёдом, и сфотографировала их, а затем быстро-быстро забегала пальчиками по клавиатуре на дисплее.

– Что ты делаешь? – озадаченно спросил Белецкий.

– Да вот, запостила фоточку для своих подписчиков… – отозвалась она. – Мир должен знать, что я ем!

– Господи, и ты туда же, – он неодобрительно покачал головой. – А я-то думал, что всеобщая истерия тебя не затронула.

– Папенька, ну не все же такие отсталые, как ты, – фыркнула она. – Между прочим, с твоим звёздным статусом просто неприлично не иметь ни единого аккаунта в соцсетях!

– Ой, уволь, – он расхохотался. – Сегодня я зарегистрируюсь в инстаграме (принадлежит компании Meta, которая признана экстремистской организацией и запрещена в РФ – здесь и далее), а потом что? Придётся купить палку для селфи?

– Между прочим, – наставительно заметила дочь, – палка для селфи – гениальное изобретение. Когда делаешь обычные селфи без всяких палок, лицо получается вытянутым, все пропорции искажаются. Этакая здоровенная удлинённая рожа на всю фотку. А с палкой можно делать вполне приличные снимки – к примеру, на фоне достопримечательностей…

5

Виктория Белкина

С каждым днём с Ванечкой становилось всё интереснее: он много и забавно болтал, и Вика до слёз смеялась над его перлами. При любой возможности она старалась сама проводить время с сыном, не сваливая эти заботы на няню. Ей не скучно было ни гулять с Ванечкой, ни кормить его, ни переодевать, ни купать – потому что они всё время безостановочно разговаривали.

Вот и сейчас, пока они брели с детской площадки домой, Ваня деловито рассуждал об отличиях человека от животного:

– У лисички хвостик. У маленьких деток нет хвостика, только пампелс. Ваня уже большой, у Вани нет пампелса, только попа!

Вика важно кивала, изо всех сил стараясь не заржать:

– Ну конечно, ты у меня уже совсем-совсем большой.

Сынишка, конечно, не был ангелом во плоти – время от времени любил и похулиганить. Иногда его одолевала жажда провести какой-нибудь необычный эксперимент: к примеру, остановиться посреди улицы и резко и пронзительно завизжать без всякой видимой причины.

– Ваня, что ты делаешь?! – в ужасе спрашивала Вика, а он доходчиво объяснял ей:

– Я олу!

Впрочем, долго сердиться на него было невозможно: едва Вика принималась отчитывать сына за какой-нибудь проступок, он сразу же делал обиженные глазки, нижняя губёшка начинала трогательно дрожать, и он с укоризной произносил:

– Не надо лугаться!

Сегодня они загулялись и уже слегка опаздывали – Ване пора было обедать и укладываться на дневной сон. Сын упорно не признавался, что устал, однако, когда до их дома оставались считанные метры, остановился и захныкал, лепеча как младенец:

– Мама... на тюки... хочу на тюки…

– Ну вот, такой большой мальчик – и на ручки захотел? – улыбнулась Вика, подхватывая его.

В свои два года с хвостиком Ванечка выговаривал практически все буквы, кроме “р”, но в минуты сильной усталости или сонливости начинал смешно коверкать слова – как делал, будучи ещё совсем крошечным. “На ручки” у него превращалось в “на тюки”, “выпить молока” – в “пити каля”, “смеётся” – в “финётся”, а “Снегурочка” – в “Фигулочку”. Данила даже частенько поддразнивал его, торжественно изрекая что-то вроде:

– Пока мама финялась, Ванечка не слезал с папиных тюк!

Итак, Вика послушно взяла ребёнка на тюки и зашагала к подъезду. Голова Ванечки тяжелела и клонилась на её плечо – он засыпал буквально на ходу. Вика прибавила шагу. Если он сейчас уснёт, его сложно будет раздеть дома, не разбудив. А если разбудить – малыш ещё больше раскапризничается…

Она была уже почти у двери и одной рукой нашаривала в кармане ключ от домофона. В это время со скамейки ей навстречу поднялся какой-то рыжеволосый парень и радостно поздоровался:

– Вика, привет!

Она недовольно взглянула на чужака. Любые разговоры были сейчас не к месту и не ко времени. К тому же, его лицо ни о чём ей не говорило: Вика готова была поклясться, что видит этого рыжего первый раз в жизни.

– А разве мы знакомы? – холодно осведомилась она.

– Пока нет, но давно пора было познакомиться, – он широко улыбнулся ей в ответ.

– Послушайте, мне сейчас не до ваших дурацких загадок, – раздражённо сказала она, продолжая рыться в кармане в поисках ключей. – У меня ребёнок засыпает.

– Давай помогу донести его до квартиры! – радушно предложил рыжий. Вика опешила от такой бесцеремонности, и немедленно одним лишь взглядом облила непрошеного помощника презрением с ног до головы.

– Спасибо, обойдусь, – отозвалась она сухо, делая попытки обогнуть нахала и проникнуть в дом. Ей даже стало немного не по себе – а вдруг это какой-нибудь маньяк? Страшно с таким в подъезд заходить... Непонятно же, что у него на уме.

– Да ты не бойся, я не кусаюсь! – словно прочитав её мысли, парень продолжал излучать добродушие и приветливость.

– Мы с вами, кажется, ещё не переходили на “ты”, – пробормотала она в замешательстве, лихорадочно прикидывая, что лучше – зайти-таки внутрь подъезда или рвануть отсюда прочь, куда-нибудь поближе к людям?

– Вик, да я же твой брат! – выпалил незнакомец, искренне улыбаясь от уха до уха.

– С ума сошли? Нет у меня никакого брата, – Вика окончательно уверилась в том, что парень – либо маньяк, либо псих.

– Ну понятно, ты обо мне ничего не знаешь... мы же не общались, – покладисто подтвердил он и выкрикнул уже ей в спину:

– Я только сегодня из Самары приехал! Меня Женя зовут. Я – сын Владислава Борисова, твоего отца. Вот и получается, что ты мне – единокровная сестра, так?

Вика остановилась и медленно-медленно обернулась.

– Ну вот, дошло наконец! – обрадовался рыжий. – А я тебя уже целый час здесь жду. Слушай, ну на улице неудобно общаться. Предлагаю подняться к тебе, и я всё-всё расскажу. А ребёнка давай, мне не трудно…

В каком-то замешательстве Вика послушно позволила ему взять задремавшего Ванечку на руки, приложила ключ к домофону и открыла дверь. В голове и сердце у неё творился какой-то маловразумительный сумбур – едва ли она могла бы даже приблизительно описать словами то, о чём сейчас думает и что чувствует.

6

Галина Тесленко

Когда Галинка подрагивающими от волнения пальцами набрала заветный номер, было восемь часов утра.

Данила ответил не сразу. Затаив дыхание и зажмурившись, она считала гудки: один… два… три... четыре... После седьмого он наконец отозвался.

– Слушаю.

От звука знакомого голоса, хрипловатого спросонья, у неё привычно всполошилось сердце.

– Даня, здравствуй, – проговорила она неуверенно. – Это... это я.

– Кто “я”? – он не очень-то хорошо соображал в такую рань.

– Ну, я... Галинка, – робко ответила она, подозревая, что сейчас получит от него втык за то, что побеспокоила и разбудила.

Однако он неожиданно обрадовался.

– Вау, какие люди! Вот уж не думал, не гадал... Или что-то случилось? – обеспокоенно спросил он. – С мамой всё хорошо? Как вы там все?

– С мамой... да, всё в порядке. Дома тоже всё нормально. Дань, я сейчас не в Ялте, а в Москве, – выпалила она.

– Ого! Какими судьбами? Надолго?

– Пока не знаю... Мы могли бы встретиться? – без особой надежды робко предложила она, подозревая, что сейчас он пошлёт её куда подальше. И между прочим, будет совершенно прав, удручённо констатировала Галинка. Свалилась как снег на голову – и нагло ждёт, что занятой женатый человек, популярный артист, бросит все свои дела и помчится на встречу со своей малолетней подружкой.

– М-м-м… – он задумался. – А который час?.. Сегодня до двенадцати у меня свободное время, когда тебе удобно и где?

– Мне всё равно, – торопливо и радостно заверила она. – Я приеду, куда скажешь!

– А где ты сейчас находишься территориально?

– На Казанском вокзале.

– Да? А что ты там делаешь? – удивился он. – Я думал, ты самолётом… Из Крыма что, теперь поезда на Казанский приходят?

– Я тебе при встрече всё объясню, – уклончиво отозвалась Галинка.

– Ну хорошо. Тогда давай встретимся у главного входа в Московский универмаг. Знаешь, где это? На площади трёх вокзалов, прямо напротив Ярославского.

– Найду, Даня. Я не дурочка.

– Я знаю, – слышно было по голосу, что он улыбнулся. – Тогда до встречи, соседка!

***

Она была влюблена в него с того самого артековского лета.

Да и как можно было не влюбиться в такого парня?! Ей завидовали все лагерные подруги. Для них, малолеток, ребята из старшего отряда были совсем взрослыми и недосягаемыми – они зажимали в укромных уголках девчонок-ровесниц с уже округлившимися формами, покуривали тайком от вожатых, играли на гитаре у вечернего костра и пели песни о любви, а кое-кто договаривался с пацанами из гурзуфской шпаны, и те контрабандой проносили для них в лагерь дешёвый портвейн.

У Галинки сердце проваливалось в живот и запутывалось где-то в кишках, когда она встречалась с Данилой на залитых солнцем лагерных дорожках. Высокий, широкоплечий, с сияющей улыбкой на загорелом лице, он весело подмигивал ей и говорил какую-нибудь ерунду вроде: “Ну, как дела, соседка? Никто тебя не обижает?”, а она млела и таяла, как сливочное мороженое.

Мать была очень довольна этой дружбой. Ей нравился Данила – воспитанный, порядочный мальчик из хорошей семьи, выросший на её глазах. Поэтому она по-свойски попросила парня присматривать за её обожаемой дочкой, пока не кончится смена:

– Даня, ти доглянь за нею, будь ласка…*

– Да не вопрос, тёть Ксан! – весело пообещал тот.

Но самое-то главное счастье наступило уже после лагеря. Оставался ещё целый месяц летних каникул, и Данила всюду таскал маленькую Галинку с собой, ничуть не тяготясь её присутствием, а, напротив, находя общество своей маленькой подружки довольно приятным и интересным.

По утрам Галинка одним махом перепрыгивала через изгородь, отделяющую их сад от соседского, и будила Данилу, бросая горсть мелких камешков в его окно. Комната располагалась в мансарде под самой крышей, и спустя мгновение за стеклом показывалось его лицо. Он махал Галинке – мол, сейчас спущусь! – и буквально через считанные минуты оказывался на улице.

На пляж они приходили около семи часов утра. Это было то самое время, когда спящие на гальке местные алкаши уже начинали пробуждаться от слабо припекающего солнышка и тихо расползались восвояси. На линии горизонта между небом и морем виднелись рыбацкие лодки, а вдоль берега степенно прогуливались интеллигентные старушки в огромных и старомодных соломенных шляпках, совершая традиционный утренний променад.

Галинка с Даней с разбегу бросались в обманчиво тёплую, будто подогретую воду и устраивали дальние заплывы чуть ли не в Турцию – до тех пор, пока не синели от холода губы, а зубы не начинали выбивать барабанную дробь. Их обоих безумно манила морская даль – завораживающе-прозрачная глубина стихии…

Иногда они попадали в настоящие стаи медуз – “сопливые свадьбы”, как шутливо называл их Данила. Эти слипшиеся облака скапливались у берега и опоясывали его таким плотным кольцом, что практически невозможно было прорвать оборону без потерь и увечий.

7

ЧАСТЬ 2. КОГДА УМИРАЕТ ЛЮБОВЬ

Как сияет это солнце,

Как спокойно это море…

Улыбнись и не грусти!

В этом мире быть не может

Ни беды, ни зла, ни горя –

Боже мой, не допусти!..

С нашей верой и любовью

Перед небом и Тобою,

Ты же знаешь, мы чисты.

О, Боже мой, не допусти,

Я тебя заклинаю жизнью моей,

Дай мне надежду,

Мою печаль развей!..

(Молитва Мерседес из мюзикла “Монте-Кристо”, стихи Юлия Кима)

***

Александр Белецкий

Саркисян позвонила ему, когда он и думать забыл об их разговоре.

Вернее, Александр, конечно же, время от времени вспоминал об этом, но всё уже казалось ему абсурдом и бредом. Раз Каринэ не объявилась, когда вышли все мыслимые и немыслимые сроки – значит, нужной информации она так и не нашла. Да он и сам уже начинал подумывать, что был просто идиотом, когда, поддавшись каким-то ложным надеждам и иллюзиям, обратился к ней за помощью. Страшно подумать, чего она могла себе навоображать…

Итак, Саркисян позвонила ему почти через два месяца.

– Ну что, Саша, с тебя контрамарки, – промурлыкала она в трубку в своём фирменном стиле, и он явственно вообразил её довольную улыбку и прищуренные глаза. – Если честно, добыть нужные сведения было ой как нелегко.

– Что, всё настолько засекречено? – он нашёл в себе силы пошутить, но сердце при этом забилось так, словно он только что пробежал стометровку.

– Засекречено – не то слово! О появлении на свет наследника твоя Вика вообще не распространялась. Где рожала, когда, как – в СМИ абсолютно ничего. Ноль интервью, заметок и комментариев. Повсюду лишь скупые сведения о том, что супруги воспитывают сына Ваню. Всё! Полагаю, им есть что скрывать, м-м-м?..

– Так каким образом тебе удалось что-то выяснить? – нетерпеливо перебил её Белецкий.

– Через инстаграм Данилы, – хохотнула Каринэ. – Пришлось, конечно, схитрить немного… Он там установил настройки конфиденциальности. Я завела липовый аккаунт под чужим именем, чтобы он ничего не заподозрил, и попросилась к нему в подписчики. О семье у него почти ничего нет, всё больше о съёмках, но… отмотав ленту назад на несколько месяцев, я нашла один-единственный снимок с Ваниного дня рождения.

– И?.. – он затаил дыхание.

– Кстати, ребёнок действительно на тебя очень похож... Ему исполнилось два года шестого января. Это тебе о чём-то говорит?

– Да вроде нет, – отозвался он уклончиво, боясь вызвать дополнительные подозрения своим повышенным интересом.

– Вы когда с Белкиной расстались-то? – продолжала настойчиво допытываться Саркисян, но он не собирался так легко подставляться.

– Слушай, я же не за этим просил тебя добыть инфу. Речи о том, что Вика родила от меня, а не от мужа, даже не идёт… Тут другое. Моё личное, – уверенно соврал он. – Но всё равно спасибо тебе, Кариночка. Контрамарки будут, как я и обещал.

– Ой, что-то ты не договариваешь, – протянула она насмешливо. – Откуда вдруг такой интерес к чужому, как ты утверждаешь, сыну?

– Долго объяснять, – он уже начал раздражаться. – Поверь, милая, это не то, что ты думаешь. Поэтому надеюсь, что ты станешь держать свой ядовитый язычок за зубами.

– Как прикажете, барин, – покладисто согласилась она, умело маскируя иронию. – Ну, тогда пока. Я дам знать, когда в твой театр соберусь. Созвонимся!

Закончив разговор, Белецкий опустился на стул и принялся мысленно отсчитывать месяцы задом наперёд, начиная с января – минус девять. Сбился, психанул, открыл электронный календарик в мобильном и начал обстоятельно считать там. По всему выходило, что Вика забеременела весной, примерно в апреле.

Тогда они ещё точно были вместе. Ни с кем, кроме него, она не встречалась – не могла встречаться, он за это ручался. Александр прекрасно помнил её отношение к нему: она им жила, буквально боготворила, не могла на него надышаться и насмотреться. Выходит, Вика ушла от него, уже будучи беременной... Знала она об этом или сама была не в курсе? Его прошиб холодный пот. Чёрт, но как такое вообще возможно? Как это в принципе могло случиться?

Он страшно разволновался. Слабая, трусливая надежда на то, что Ваня – его сын, обрела вдруг реальные очертания. Конечно, нельзя было исключать вариант, что ребёнок, к примеру, просто родился раньше срока, недоношенным, и тогда Александр действительно не имеет к нему никакого отношения, но... Ему необходимо было лично встретиться с Викой, поговорить и всё выяснить. Он должен был это сделать!

8

Виктория Белкина

Утром Вика умудрилась поссориться с сыном.

Ванечка обиделся, потому что она снова собралась уезжать – а он рассчитывал на то, что мама целый день проведёт с ним вместе дома. Вика осознавала всю глубину своей вины перед малышом, но ничего не могла с этим поделать, потому что в последние пару месяцев приезжала домой только ночевать.

Уже с конца апреля их курс начал играть “Девчат” для публики – серьёзно, вполне по-взрослому. Конечно, вход был бесплатным для всех желающих, но всё-таки на спектакль приходили самые настоящие зрители, беспристрастные и объективные.

Разумеется, определённый процент мам-пап, бабушек-дедушек и друзей в зале тоже присутствовал. Однако ни для кого не было секретом, что иногда режиссёры ведущих московских театров присматривали себе в труппу свежую кровь уже во время предварительных показов, не дожидаясь диплома. Поэтому каждый из Викиных сокурсников, играя на сцене свою роль, представлял, что именно сейчас в зале сидит Тот Самый Режиссёр, и что в данный момент, быть может, решается чья-то судьба... Молодые артисты, в своих дерзких амбициозных мечтах уже сплошь заслуженные и народные, старались выложиться по полной программе.

Вика уже забыла, когда в последний раз проводила время с сыном. Им удавалось мимолётно увидеться только по утрам; когда же она возвращалась после очередного спектакля домой, Ванечка неизменно спал.

– Ну прости меня, родной, – покаянно произнесла она, усевшись перед ним на корточки. – Я и правда очень-очень занята. Потерпи ещё немножко, а?.. Вот получу диплом… даст бог, получу, – поправилась она, – и мы все вместе поедем на море к бабушке с дедушкой: ты, я и папа. Хочешь?

Ванечка же демонстративно зажмурился, заткнул уши и упёрся носом в свои коленки.

– Я тебя не вижу, не слышу и не нюхаю! – сердито заявил он.

– Значит, вот так? – Вика огорчённо покачала головой. – И нету мне прощения?

Она понимала, что сынишка немного подуется, но рано или поздно смягчится и отойдёт. Однако настроение всё равно ощутимо испортилось. “Я плохая мать?” – размышляла она с горечью и не находила ответа на этот вопрос.

– Расстроилась? – участливо спросил Данила, заметив выражение её лица. – Не бери в голову. Его ведь тоже можно понять, он ещё маленький, ему мама нужна…

– Ты так говоришь, как будто я кукушка какая-то, – раздражённо отозвалась Вика. Она торопливо переодевалась, чтобы ехать во ВГИК – спектакли спектаклями, а основные занятия никто не отменял.

– Я, между прочим, и сам страдаю от твоего постоянного отсутствия, – добавил муж. – Малыш, я не понаслышке знаю, как тебе нелегко, у меня ведь тоже когда-то был выпуск и дипломный спектакль, но… нам с Ванькой реально тебя не хватает. Мне не хватает!

– Господи, Даня, ну хоть ты-то не заставляй меня оправдываться, – устало выдохнула Вика, натягивая колготки. – Ты же знаешь, что я никак не могу повлиять на ситуацию... Или предлагаешь мне институт бросить перед самым дипломом?

– Предлагаю хотя бы изредка вспоминать, что ты моя жена, – он приблизился к ней и обхватил руками за талию. – Ещё не забыла, как мужья с жёнами занимаются любовью?

– Ну Да-ань… мне сейчас не до этого, – она с досадой высвободилась. – Я засыпаю ещё до того, как моя голова опускается на подушку – в полёте. Кака любовь? – иронично произнесла она с интонациями Надюхи из фильма “Любовь и голуби”.

– Така любовь! – отозвался он голосом разлучницы Раисы Захаровны.

– Вот и поговорили… – Вика надела блузку и торопливо пробежалась пальцами сверху вниз, застёгивая крошечные пуговки.

Данила смотрел на неё тяжёлым потемневшим взглядом.

– Вик, – сказал он, понизив голос, – честно говоря, меня уже достало кончать во сне в собственные трусы. Я уже давно не прыщавый подросток!

Вика остановилась перед дверью и обернулась.

– Послушай, я тебе торжественно обещаю... нет, даже клянусь. Как только я отстреляюсь с учёбой, мы с тобой устроим настоящий секс-марафон. Правда! Я буду делать всё, что ты захочешь – и сколько захочешь. Но пока… пока, пожалуйста, не требуй от меня невозможного.

– Ловлю на слове, – прищурился он. – Учти, я на тебе зверски отыграюсь! В конце концов, сын у нас уже есть, пора и девчонку сделать, не находишь?

Вика улыбнулась. Данила был идеальным отцом и любил Ваню, как родного. О том, что у мальчика вообще-то другой отец, помнила, похоже, только она одна. Данила души не чаял в Ванечке, а уж тот папу просто боготворил.

– Я люблю тебя, Даня, – сказала она, нежно проведя ладонью по его утренней небритой щеке. – Прости, что редко это говорю и показываю…

– Я тоже тебя люблю, малыш, – он расслабился и тепло улыбнулся ей в ответ. – Ладно, вали уже в свой институт, а то опоздаешь.

***

Едва Вика переступила порог студенческого театра, как ею овладело чувство непонятной тревоги. Она никогда особо не прислушивалась к голосу интуиции, но сейчас была практически парализована идущим из глубины подсознания отчаянным сигналом: “Внимание, опасность!”

9

Галина Тесленко

Её стали узнавать на улицах.

Это было удивительно и непривычно – поначалу Галинка терялась, думая, что её приняли за кого-то другого, разыгрывают или попросту насмехаются. Но факт оставался фактом: после первого же телеэфира “Голоса России” она перестала быть в Москве невидимкой, “лицом из толпы”.

К ней подходили целенаправленно, выражали восхищение её талантом, просили автограф и совместную фотографию. Галинка никому никогда не отказывала, но, расписываясь на клочке бумаги или позируя перед камерой, в глубине души ощущала какую-то неловкость, словно являлась самозванкой, не заслуживающей подобной славы.

Её наставником на проекте стал молодой певец Виктор Белов, которого коллеги по музыкальному цеху и подопечные из шоу называли исключительно Витей и на “ты”. Это был деликатный, интеллигентный, очень нестандартно мыслящий и талантливый человек. Впрочем, и все остальные персоны, заседающие в жюри, также были яркими личностями и незаурядными профессионалами в своей области.

Исполнительница народных песен – колоритная и румяная девушка Прасковья (что, кстати, было её настоящим именем) выступала на сцене лет с пяти. Особую слабость эта живая весёлая девица испытывала к симпатичным юношам – практически вся набранная ею команда состояла из парней; она купалась в их щедрых комплиментах и заодно присматривалась, нет ли среди подопечных подходящей кандидатуры на роль спутника жизни, поскольку была всё ещё не замужем.

Судействовал в проекте также Алексей Градов – “легенда русского рока”, как он сам без лишней скромности себя величал. Это был тучный, умный и желчный человек, в котором сочеталось, казалось бы, несочетаемое. Напыщенный и самовлюблённый, в то же время он обладал невероятным, потрясающим чутьём на таланты и умел их раскрывать. Однако уважения к себе – чуть ли не поклонения – Градов требовал безоговорочного. Каждая встречная букашка должна была немедленно упасть ниц, признавая его музыкальный и человеческий авторитет, иначе рисковала попасть в опалу.

Четвёртым наставником был певец и композитор Семён Агушин, который когда-то ввёл в отечественную эстраду моду на латиноамериканские ритмы. Тоже талантливый, интеллигентный и очень музыкальный, Семён, однако же, страдал от двух грешков: любил, что называется, поддать, а также вильнуть за каждой новой юбкой, несмотря на то, что был давно и – как сам говорил – счастливо женат. Жена его считалась популярной певицей в девяностые, однако после свадьбы Семён постепенно, шаг за шагом, стал оттирать её от музыкальной индустрии, изредка допуская на сцену лишь в дуэтах с самим собой, но ни в коем случае не сольно. Он полагал, что ей пора уже оставить все эти эстрадные замашки и всерьёз заняться домом и детьми. Жена не спешила превращаться в идеальную домохозяйку, но связи Агушина делали своё дело – у неё становилось всё меньше и меньше предложений, и редкие дуэты с собственным супругом теперь воспринимались как подарок судьбы.

На “прослушивании вслепую” Галинка решила пойти проторенной дорожкой – спеть то, к чему привыкла с детства. Она подозревала, что здорово рискует: пісня українською мовою* могла быть изначально расценена как протест, даже вызов. Однако это не было какой-то принципиальной жизненной или гражданской позицией, просто именно украинские песни Галинке больше всего удавались – она под них росла, впитывая каждой клеточкой с самого раннего младенчества. К тому же, необычность выбора композиции могла заставить судей, сидящих к ней затылком, всё-таки повернуться – хотя бы из любопытства.

На предварительном отборе в Останкино она была почти спокойна, но на самом прослушивании разволновалась практически до слёз. Голос вроде бы не дрожал и не срывался, а вот правая коленка предательски отплясывала нервную джигу, не желая спокойно стоять на месте. Галинка порадовалась про себя, что наставники не видят её волнения, хотя петь в равнодушные спины тоже было достаточно неуютно.

Первым нажал на кнопку и развернулся к ней лицом Витя Белов. Галинка испытала такое колоссальное облегчение (прямо гора с плеч рухнула!), что опять едва не разрыдалась. От признательности и отчаянной благодарности молодому певцу она была готова расцеловать его на радостях. Теперь, что бы ни случилось дальше – Галинка всё равно уже в команде, она уже попала в проект!

Следующим повернулся Алексей Градов. Галинка снова возликовала. Попасть в его команду было мечтой, неслыханной удачей, и теперь её терзали противоречивые муки выбора – к которому из двух наставников пойти?

Не успела она решить для себя этот вопрос, как к ней одновременно повернулись оба оставшихся наставника, Прасковья и Семён. Это был триумф! Безоговорочная победа!

Сдерживая рвущийся из груди дикий восторг (всё-таки песня, которую Галинка пела, была скорее печальной, чем весёлой), она завершила своё выступление – и только потом, совершенно счастливая, обессиленно рухнула на сцену прямо на колени, улыбаясь от уха до уха.

Зрители долго хлопали ей и оглушительно орали. Галинка не могла разглядеть в толпе Даниного лица, но само осознание того, что он здесь, в зале, что приехал поболеть за неё, грело душу.

– Как вас зовут? Представьтесь, пожалуйста, – попросили её, когда овации немного стихли. Галинка назвалась, от переизбытка эмоций чуть не забыв свою фамилию.

– Вы просто невероятная, какая-то... космически прекрасная! – волнуясь, выпалил Белов.

10

Александр Белецкий

Белецкий ехал на съёмки и впервые за последние несколько лет не чувствовал воодушевления от предстоящей работы.

Он как-то вдруг резко и глобально устал, а также начал быстро утомляться по мелочам. Не хотелось ничего – ни работать, ни веселиться, ни встречаться с друзьями. Ещё и сердце периодически пошаливало, и всякие тревожные думы не давали покоя…

Зато его бывшая жена Анжела на съёмочной площадке буквально расцвела. Она словно отыгрывалась за годы своей актёрской безвестности – и теперь блистала, пусть даже во второстепенной роли. Её героиня получилась объёмной, яркой, живой, сочетающей в себе как драматические, так и комические черты, и режиссёр не уставал её нахваливать. Вот уж, действительно – не было бы счастья, да несчастье помогло. Если бы актриса, изначально утверждённая на эту роль, не сломала ногу, Анжела и сейчас продолжала бы прозябать в эпизодах на театральных задворках.

Белецкий был искренне рад за неё, но сам, казалось, окончательно потерял интерес к происходящему на съёмочной площадке и волок на себе груз опостылевшей роли скорее на автопилоте. Он не играл в полную силу, а пользовался готовыми актёрскими наработками, чего вообще-то терпеть не мог и никогда прежде не допускал.

А тут ещё эта Кэролайн… Александр уже и сам ругал себя за интрижку, которую с ней затеял. Впрочем, это и интрижкой-то можно было назвать с большой натяжкой: он переспал с ней один-единственный раз. Но не стоило делать и этого…

Американка, конечно, была дамой прогрессивной и вовсе не рассчитывала на то, что после первого же секса любовник обязан жениться на ней. Но всё-таки равнодушие партнёра не на шутку её задевало. Она неоднократно намекала ему на то, что не прочь повторить, но всякий раз наталкивалась на стену холодного отчуждения и всерьёз обижалась.

– Послушай, Саша, – в отчаянии спросила она однажды, когда они остались наедине, – я тебе... не понравилась как женщина? Тебе не было со мной хорошо?

Он улыбнулся ей через силу, одними лишь губами. Когда улыбка шла не от сердца, то возле глаз у него резче проступали морщины, делая лицо усталым и печальным.

– Ну что ты, Кэрри, – мягко сказал он. – Ты замечательная. Всё было просто прекрасно, правда.

Она уязвлённо поджала губы и насупилась, как ребёнок.

– Так прекрасно, что больше и смотреть на меня не хочешь?

Он усмехнулся и прямо взглянул ей в лицо. Свежая мордашка, задорные карие глаза с длинными ресницами, шелковистые каштановые локоны, классическая белозубая “американская” улыбка… Она, несомненно, была очень хороша. Но сердце его оставалось бесстрастным. Кэролайн была чужая, рядом с ней не хотелось искать тепла.

– Скоро закончатся съёмки, и я улечу обратно в Америку, – сказала Кэролайн дрогнувшим голосом. – Моё постоянное присутствие в Москве больше не требуется.

Белецкий кивнул.

– Я ещё вернусь на озвучание, а затем на премьеру… – протянула она неуверенно. – Но, конечно, это будет уже ненадолго… тем более, в Голливуде у меня стартует новый проект. Главная роль в фантастическом триллере, а партнёром будет сам Мэтью Макконахи! – похвасталась она.

– Я очень рад за тебя, Кэрри, – отозвался он искренне, но без особого интереса.

Больше они не поднимали эту тему.

И вот сейчас, по дороге на съёмки, Белецкий думал о том, что ему опять придётся делать хорошую мину при плохой игре и старательно избегать тоскливого, как у побитой собаки, взгляда Кэролайн… От этих мыслей сделалось совсем тошно.

Подумав, он достал телефон и набрал Викин номер, словно решил окончательно добить себя правдой.

– Белка, скажи мне откровенно, – начал он без обиняков. – Я тут выяснил, что мой диагноз… ты прекрасно знаешь, какой… так вот, это – не приговор. Всё не так безнадёжно. Ответь честно, Ваня же – мой сын?

– Не понимаю, о чём ты, – отозвалась она холодно; впрочем, ему показалось, что её голос слегка дрогнул. – Ты несёшь полный бред. Отец моего ребёнка – это Данила, мой законный муж. Ты всё, абсолютно всё себе напридумывал.

В сердце кольнуло. Белецкий привычно нащупал таблетку нитроглицерина.

– Ты готова поклясться в этом?

– На Библии, Торе или Коране? А может быть, на Бхагавад-Гите? – Вика пыталась неуверенно шутить, но он не оценил юмора.

– Александр Владимирович, вы хорошо себя чувствуете? – обеспокоенно спросил водитель, поймав его взгляд в зеркале заднего вида. Белецкий махнул рукой – мол, всё нормально.

– Я тебе потом перезвоню, – через силу выговорил он в трубку. – Извини.

– Да что ещё такое?.. – начала было возмущаться Вика, но продолжения он так и не услышал, потому что отключил телефон.

***

Когда Александр добрался до съёмочного павильона, то, несмотря на неважное самочувствие, сразу же обратил внимание, как странно переглянулись при его виде гримёрши Тома и Лика.

– Доброе утро, девочки, – поздоровался он. – Можно полюбопытствовать, почему вы так на меня уставились? У меня вся спина белая или ещё какая-нибудь беда приключилась?