“Как будто газовая плита…” – подумала я, завороженно рассматривая язычки пламени внутри вычурно украшенного уличного фонаря.
– Поберегись! – раздался зычный окрик у меня за спиной. Я быстро отскочила в сторону и оглянулась. Мимо промчалась карета без лошади. Я бы назвала эту конструкцию автомобилем, но нет. Больше всего сия машина напоминала рыбу-удильщика. Над головой водителя-извозчика болтался одинокий фонарь, светящийся таким же голубоватым светом, как и тот, который я только что разглядывала. Тело этой “рыбы” на исполинских колесах по форме напоминало луковицу. И из подсвеченных окон выглядывали разрумянившиеся лица влюбленной парочки.
“Почему я решила, что они влюбленные?” – пробормотала я про себя, провожая взглядом самоходную карету.
– Свежий номер “Губернского сплетника”! – заголосил над самым ухом пронзительный мальчишеский голос. – Скандал на промышленной выставке! Магната уличили в супружеской измене! Читайсте в “Губернском сплетнике”!
Юный продавец газет стоял на тумбе и размахивал своим товаром практически у меня над головой.
– А как связаны супружеская измена и промышленная выставка? – со смешком спросила я.
– Тебе неинтересно, не мешай! – сварливо отозвался мальчишка. И снова заголосил на всю улицу.
Я зажмурилась.
И улыбнулась.
Потом открыла глаза и посмотрела себе под ноги.
Так и есть. Брусчатка. Темно-серая с синеватым отливом. И подол длинного струящегося платья прикрывает мои ноги. И руки в длинных кружевных перчатках.
Я подхватила подол и слегка приподняла его. Показались изящные шелковые туфельки с замысловатой вышивкой и серебряными пряжками.
“Так реалистично все!” – подумала я и еще раз осмотрелась.
Я стояла на узкой улочке из домов с балкончиками и башенками. Ночное небо цвета черного бархата. Синеватое пламя газовых фонарей. Цокот копыт о брусчатку за углом. Прохожие в длинных плащах, пышных платьях, бархатных сюртуках, цилиндрах и шляпках. Снующие там и тут ребятишки-торговцы. Подсвеченная афишная тумба, обращенная ко мне ярко-красными буквами “Финальный БАЛ”.
А там впереди сияют еще более яркие огни, звучит музыка, и все прохожие как раз туда и спешат.
Кажется, я слишком долго стою. Ноги в шелковых туфельках начинают подмерзать. И мне точно пора туда!
Я подхватила подол длинного платья и влилась в людской поток, шелестящий шелками и бархатами, болтающий про свежие губернские сплетни и спешащий на бал. Как и я.
“Восхитительный сон!” – подумала я и чуть не разрыдалась от красоты вокруг. Живописная узкая улочка привела меня на просторную площадь. На одной стороне которой возвышалось невероятное какое-то строение с высоченными шпилями, устремляющимися в ночное небо. Над площадью светилось огромное множество фонарей. Как призрачных газовых, так и теплых крохотных шариков, длинными цепочками расчертившими небо. Откуда-то звучала торжественная музыка. Только я не понимала, откуда именно. Как будто она была везде…
Потом музыка смолкла, публика радостно зааплодировала, раздались громкие крики приветствия.
Я не сразу поняла, кому рукоплещут, пока не догадалась, что смотреть нужно наверх. На балконе того самого центрального здания в перекрещенных лучах нескольких прожекторов стоял элегантный мужчина в длиннополом сюртуке и высоком цилиндре. И в руках он держал красную розу невероятных каких-то размеров.
– Время открыть финальный бал “Выставки прогресса!” – чуть надтреснутым старческим голосом проговорил кто-то. Кажется, он стоял рядом с мужчиной в розой, только свет прожектора не сразу на него переместился, вот я его и не заметила. А может “принц с розой” просто привлек все мое внимание…
– Как мы знаем, заработать право первого танца на самом важном балу нашего города нелегко… – снова заговорил старик. Я мельком его разглядела, он тож был в длиннополой одежде. Длинные седые волосы зачесаны в гладкий пучок на затылке, седая бородка аккуратно подстрижена. И, кажется, его речь будет долгой. Но, к счастью, я ошиблась!
– И я рад и горд представить вам графа Дмитрия Вальтера! – объявил седой, и лучи прожекторов снова скрестились на мужчине с розой. Седой продолжал что-то говорить, но я уже не слушала. Что-то там бла-бла-бла про типографскую империю, бумажного короля и газетного магната.
“Как он собрался танцевать на балконе?” – успела подумать я, но тут от балкона с металлическим лязгом развернулись лестница до самой площади. Публика снова радостно заголосила. А мой герой с розой торжественно спустился вниз.
Вот он идет через пустую центральную часть площади.
Вот первые ряды расступаются.
Вот он протягивает мне розу и берет меня за руку.
“Удивительный сон!” – снова подумала я. И от этой мысли мне почти стало больно. Сон! Значит, он скоро закончится…
Мы вышли в центр площади. Сквозь тонкую подошву шелковых туфель я ощущала каждый камешек брусчатки. Наши пальцы сплелись вокруг цветка. Я почувствовала, как шипы кольнули меня в ладонь. Но мир вокруг был такой прекрасный, полный светящихся огней и удивительной музыки, что я не обратила внимания на подобную мелочь. Мой партнер уверенно закружил меня в незнакомом танце.
“Блин, не наступить бы ему на ногу!” – подумала я.
И немедленно наступила, конечно!
Выражение лица моего партнера не изменилось. На губах его играла все та же приветливая улыбка. Он склонился ко мне чуть ближе, почти коснувшись губами моего уха. И сквозь зубы процедил:
– Кто ты такая, черт возьми? И где Марианна?
– Кто? – тихонько переспросила я.
– Заткнись и переставляй ноги, – зло прошептал мой партнер и ослепительно улыбнулся окружающей нас толпе. Раздались громкие аплодисменты и радостные крики. И к нам начали присоединяться другие пары. Граф Дмитрий больше не говорил мне ни слова. Он продолжал танец, иногда просто поднимая меня в воздух и переставляя с места на место. Его сильные пальцы так крепко сжимали мою талию, что я чувствовала, как в ребра впиваются жесткие косточки корсета.
“Как быстро закончилась сказка…” – с горечью подумала я и сделала движение, чтобы оттолкнуть так внезапно переставшего быть сказочным принцем партнера. Но он сжал меня еще сильнее.
– Не смей меня позорить, – едва слышно прошептал он и снова поднял меня в воздух как тряпичную куклу.
Когда музыка замолчала, и вокруг снова раздались аплодисменты, я испытала облегчение. Наконец-то можно будет сбежать из центра площади и затеряться в толпе! Но не тут-то было! Граф крепко держал меня за руку. А другой махал публике.
Потом он поклонился. И ткнул меня в бок локтем. Я неловко присела в подобии реверанса.
Вдох-выдох.
Я попыталась расслабиться, но вместо этого только разозлилась.
Какого черта даже в моем сне все не может идти так, как мне хочется?!
Впрочем, ладно.
Раз уж все вот так, надо подыграть. Тупо будет начать ныть и пытаться выдернуть руку посреди радостной толпы на балу. Я гордо выпрямила спину и подстроилась под торжественный шаг графа. Который вел меня к шатру, прилепившемуся боком к ратуше. Ну или что там это было за здание с самыми высокими шпилями?
– Кто ты такая? – теперь уже в полный голос спросил граф, втолкнув меня внутрь шатра.
– Что за дурацкий вопрос? – я дернула плечом. – Я не просила меня выбирать из толпы вообще-то!
– Где Швабов? – спросил граф. И тут я поняла, что в шатре мы с ним не одни.
– Ваше сиятельство… – дрожащим голосом проговорил невысокий сутулый мужчина с такими пышными бакенбардами, что голова казалась шире плеч. – Произошло какое-то недоразумение…
Началась громкая перепалка. Граф напирал, щуплый оправдывался, а я, кажется, начала улавливать суть.
Первый танец – это очень важное событие. И репетируют его заранее. Для того, чтобы все прошло безупречно, партнершей графа должна была стать та самая Марианна. Но вместо нее в ее платье и на ее месте оказалась я. А платье было каким-то уникальным и особенным, его граф самолично заказывал…
И тут эти двое снова повернулись ко мне.
– Я ничего не знаю про вашу Марианну, – буркнула я. И подумала, что сейчас вообще-то самое время проснуться.
– Да что вы думаете, ваше сиятельство? – визгливо заголосил Швабов. – Она бандитка! Возможно, у нее есть оружие, а вы ее даже не обыскали?
– Не трогайте меня! – я дернулась, было, к выходу, но какое там! Возникшие из полумрака графские охранники схватили меня за локти. И вырвали из моих рук крохотную шелковую сумочку. Граф рванул ее так сильно, что жемчужинки, которыми она была расшита, посыпались на камни брусчатки серебристыми искорками.
– Что это? – граф сунул мне под нос механическую птичку. Эта вещь я знала. И она не имела к этому сну никакого отношения…
Меня тряхнули за плечи. Граф приблизил свое лицо к моему и повторил вопрос.
Я снова промолчала.
Нет, реально, почему я не просыпаюсь?! Меня уже и в воздух подбрасывали, и пальцы почти сломали, и ребра пересчитывали. Трясут вот, как куклу. А я…
– Это оружие? – спросил граф. Уже не у меня, а у какого-то типа, который стоял до этого момента молча.
– Это игрушка, ваше сиятельство, – низким голосом ответил он.
– То есть, у нее ничего нет, кроме игрушки? – граф насмешливо хмыкнул. – Вышвырнете ее прочь.
– Но, ваше сиятельство, а как же Марианна? – засуетился щуплый. – Вдруг эта девка – убийца…
– Я отдал приказ, – холодно проронил он. Сжал в руке механического соловья и сунул его в карман сюртука. Моего механического соловья!
– Отдай, это мое! – воскликнула я, но охранники только крепче сжали мои плечи.
А граф, надменно усмехнувшись, шагнул к выходу.
– В ее сумочке нет билета на бал, – сказал он, уже откинув входной полог. – Вы понимаете, о чем я?
“Пора уже проснуться!” – попыталась приказать я себе, когда двое охранников поволокли меня вдоль стены ратуши. Но проснуться никак не получалось!
Я пыталась сопротивляться.
Я даже один раз крикнула: “Помогите!”
Но добилась только того, что рука в кожаной перчатке, пахнущей почему-то машинным маслом, заткнула мне рот.
Меня вытолкнули за решетчатую калитку, и я кубарем покатилась по брусчатке.
– Скажи спасибо, что его сиятельство не отдал тебя жандармам, – сказал один из охранников. И оба издевательски засмеялись. Лязгнул засов.
И я осталась одна. Жутко саднила разбитая коленка. Корай корсета больно впивался в кожу. Край подола стремительно промокал, потому что толкнули меня в лужу.
Здесь было почти темно. Только один тусклый фонарь освещал улицу. Его коптящее пламя едва пробивалось через мутное стекло.
– Да почему я не просыпаюсь? – вслух спросила я. Голос мой прозвучал пугающе беспомощно.
И тут я замерла, вспомнив, что случилось вчера вечером.
Давайте получше познакомимся новым миром и героями. И посмотрим, как они выглядят. И начнем с города, где все происходит.
Я пришла домой в ужасном настроении.
И ведь не скажешь, что именно было плохо. Все были до приторности вежливыми. Инвесторы поливали меня елеем и посыпали сверху лицемерными похвалами.
А в сухом остатке что?
Правильно!
Работать ты, Сашка, будешь больше.
А зарабатывать меньше. Потому что кому вообще в наш цифровой век нужна бумажная газета?
– Денег нет, но вы держитесь! – тихо пробормотала я. А потом подумала, что можно и не стесняться, дома все равно никого нет. Макс предупредил, что вернется только в среду. С каких пор корпоративы проводят среди недели?
Хотя, пофиг. Никого нет, и прекрасно. Можно не изображать всем своим видом радость и счастье.
Я сбросила туфли и прошлепала босиком до холодильника. Достала бутылку минералки, открутила крышку и с наслаждением отпила прямо из горлышка.
– Налей в стакан, как все приличные люди, – пробормотала я, сама не зная, кого передразнивая.
Настроение отстойное. В такие минуты рядом со мной лучше вообще не находиться.
Мозгом я это понимаю, а вот эмоции в ответ на эту сентенцию вспыхивают яростью и обидой. “Ну и пошли вы на фиг все, нежные какие!” – зло подумала я и сделала еще несколько глотков минералки.
То чувство, когда конкретно ни на кого не злишься. И на всех сразу. И стоит чему-то попасться на глаза, то в голову тут же лезут мысли об этом “чем-то”. Или ком-то. Холодос этот старый. Ноуфрост, да-да, конечно! Можно было купить нормальный новый, но Макс меня убедил, что нафига деньги тратить, возьмем подержанный. А теперь этот хваленый ноуфрост приходится размораживать, как какой-нибудь “Саратов” или “Бирюсу” в дремучем детстве на даче у родителей…
Я перевела взгляд на окно. Вид меня тоже выбесил. Ненавижу спальные районы! Зачем я согласилась, что взять квартиру в человейнике – отличное решение? Теперь я привязана к этому ненавистному виду из окна…
В какой-то момент захотелось себя осадить за поток негатива.
Иногда такое даже работает – даешь себе мысленного леща, строго говоришь: “А ну-ка соберись, тряпка!”
И собираешься.
Но сегодня этот метод не сработал. Стало как будто только хуже. Черные краски сгустились еще сильнее, реальность стала совсем уж беспросветной, в глазах защипало.
А взгляд упал на стол.
Что это еще? Я без задней мысли взяла листок бумаги, развернула.
“Милая Саша… бла-бла-бла… мы постарались… не хотел уходить вот так… прости…”
Стоп, что?!
Я перечитала записку.
И даже не знаю, чего в этот момент в моей голове было больше – злости или обиды. Одна половина меня рычала: “Да и пошел ты!” А другая…
В общем, я тупо разрыдалась.
Вот как стояла, так и села на пол, всхлипывая и размазывая слезы по щекам. Открытый холодильник принялся обиженно пищать.
Вскочила, грохнула дверцей, чуть ее на оторвав. Порвала записку на мелкие клочки. Разжала пальцы, чтобы обрывки злополучного письма ссыпались на пол, как снежинки.
Глаза высохли.
В голове стало пусто и звонко.
Я вернулась в комнату и села за рабочий стол.
– Где же ты так нагрешила-то, Сашка? – философски спросила я сама себя.
Глаза уже высохли, плакать больше не хотелось. Да, собственно, ничего не хотелось. Я с самого детства грезила, что буду работать в газете. Чтобы запах типографской краски, тираж, сложенный аккуратными стопками… Летучки в редакции. Репртеры, стажеры, журналистские расследования. Первая полоса. Разворот…
Эх.
А что сейчас? Фактически, инвесторы оставили меня в газете одну. Главный редактор, штат корреспонденов, корректор и уборщица. В одном лице.
– Выбор контента полностью остается под вашей ответственностью, – зло повторила я, копируя приторный голос инвестора.
Еще и удаленка теперь. Потому что необходимость офиса сомнительна.
Да что там, необходимость всей моей бумажной газеты сомнительна! Кажется, инвестор держит меня исключительно как прикольный аксессуар. Чтобы можно было при случае козырнуть перед своими, что он еще и газету издает. И пофиг, что вся газета теперь – это просто куча сверстанных интернет-новостей.
Я осмотрела свой рабочий стол. Закрытый ноут, рамочка с фотографией… Блин! Я схватила рамочку и хотела прямо так вышвырнуть ее в окно. Но остановилась. Много чести! Рамка красивая, я самолично ее купила! Достала из-под стекла фотографию, где мы с Максом стояли обнявшись на берегу озера. Распахнула окно и бросила ее вниз. И пока смотрела, как белый прямоугольник кружится, ощутила жуткий какой-то позыв прыгнуть следом за ним.
Как будто какой-то злой шепоток над ухом начал зудить: “А что тебе терять? Ты же никому в этом мире не нужна?”
Я зло захлопнула окно, даже стекла задрожали.
– Не дождетесь, – буркнула я.
Я протянула руку и взяла со стола свой талисман. Старую механическую игрушку, заводного соловья. Когда-то это была бабушкина игрушка, он всегда стоял у нее на комоде, а я всегда хотела эту птичку заполучить. Но играть с ним мне никогда не разрешали. Бабушка давала мне его в руки, только когда читала сказку механического соловья, который мог петь только одну песню.
И когда она заболела, то как-то сказала мне, чтобы я забрала игрушку себе. А я решила, что он будет моим талисманом. Очень стильно, механический соловей, настоящая винтажная игрушка, бабуля говорила, что ей дед из Китая привез…
Я бездумно стала крутить ключик. Этот соловей уже давно ничего не пел. Слетела какая-то пружинка, а у меня все руки не доходили сносить к часовщику и починить.
Но тут, когда я отпустила ключ, он начал вращаться, клювик соловья раскрылся, полилась незнакомая механическая мелодия. А глазки-бусинки соловья засветились аметистовым светом.
Я даже испугаться не успела. Меня окутало странное оцепенение, сознание вдруг померкло, и…
И следующим кадром я уже стою на брусчатке посреди улицы, освещенной газовыми фонарями. А вокруг все спешат на бал.
– Что ты тут расселась? – прозвучал над ухом грубый мужской голос, возвращая меня из воспоминаний к реальности.
– А тебе-то что? – тоже не очень вежливо ответила я. – Захотелось посидеть, вот и сижу.
– Ох, простите, барышня, не признал сослепу… – неожиданно сдал назад невежливый по началу тип.
Глаза мои потихоньку привыкли к полумраку. Ошалелый столбняк тоже начал проходить. Нет, я все еще до конца не признала тот факт, что все происходящее – это вообще ни разу не сон. Может быть, поэтому так смело и огрызнулась. Но это, как ни странно, сработало. Здоровенный мужик в скучной серой униформе сделал шаг назад и даже вроде как поклонился. “Жандарм? – подумала я. – Хотя нет, скорее какой-нибудь дворник…”
– Барышня, вам, может, помощь нужна какая? – услужливо заворковал он. – Вам помочь подняться? До дома проводить, чтобы не обидел кто?
Сначала мне хотелось ответить грубо. Чтобы отвалил и шел своей дорогой. А барышня желает сидеть на тротуаре, и нефиг ее за это осуждать. Но я вовремя прикусила язык.
Улыбнулась вымученно. И протянула руку в кружевной перчатке. В тусклом свете одинокого фонаря заметила темные пятнышки. Кровь. В тех местах, где в ладонь впились шипы исполинской розы.
Суровый дядька в серой форме бережно взял меня за руку и помог подняться.
– Ох, барышня, платье-то в луже изгваздалось как… – начал квохтать он.
– Да и черт с ним… – пробормотала я.
– Нехорошо молодой барышне так ругаться, ай-яй! – он беззлобно погрозил пальцем. А я, наконец, смогла его хоть немного разглядеть. Он был большой и широкий, с добродушным лицом и пышными седеющими усами. Лет пятидесяти, наверное. На тускло блеснувшей бляхе – скрещенные метла и совок. Ну точно, дворник. Вряд ли у кого другого такая эмблема была бы…
– А вы мой учитель хороших манер? – довольно резко отозвалась я. Но лицо дядьки стало таким обиженным, что мне сразу стало стыдно. – Извините…
– Не задался, видать, у вас вечер, – вздохнул он. – Давайте я вас до дома провожу…
“До дома, ага, – подумала я. – Знать бы еще, где он, этот самый дом…”
– Погоди-ка… – дядька подвел меня поближе к фонарю. – Да ты никак Ильина старшая дочка! Шурка?
– Не надо меня так называть! – автоматически отозвалась я. Как же меня триггерило это имя, аж трясти начинало! Меня Шуркой называла только тетя Катя, сестра отца. Старая дева, на вид старше бабушки. Она вечно со мной сюсюкала и называла Шурочкой. И я это прямо ненавидела! Вся семья знала, что я зверею, если так меня назвать.
– Ох, простите, Александра Арсеньевна, – дядька отвесил чуть шутовской поклон, улыбаясь в усы. – Ты меня не помнишь? Я Осип. Работал в мануфактуре у твоего отца до… Ну, раньше. Когда ты еще под стол пешком бегала.
Я хотела ответить, что нет. Но вдруг в моей голове вспыхнула яркая и отчетливая картина.
Большое помещение, как будто ангар. Длинные-длинные конвейерные ленты, на которых лежат во множестве светящиеся разными цветами кристаллы. А за столами стоят молодые парни и собиают… какие-то механизмы. А я бегу, захлебываясь смехом, в кулаке зажат светящийся фиолетовый кристалл, а за мной гонится… вон он. Этот самый дядька. Только седины в усах и волосах поменьше. И форма другая. Темно-синяя с черной окантовкой.
– Конечно, помню, – кивнула я. – Вы за мной по цеху гонялись. А я убегала.
– Выросла-то как, – сентиментально вздохнул Осип. И смахнул с глаза слезинку. – Прямо, невеста! Пойдем, до дома тебя провожу…
И больше он ничего у меня не спрашивал. И смотрел теперь как будто… с жалостью что ли.
Как бы оно ни было, но я была рада, что он молчит. Потому что в голове у меня творился сущий хаос. Вместе с моими родными воспоминаниями из настоящего мира, там теперь то и дело возникали какие-то другие. С незнакомыми людьми, которых я откуда-то знаю. С незнакомыми местами. И какие-то бессистемные факты.
Например, я откуда-то знала, что город, где мы сейчас находимся, называется Серебрянск. И что здесь меня тоже зовут Александра Ильина. Только вот отца моего зовут не Сергей, как в том мире, где я была еще сегодня утром, а Арсений.
Еще в моей голове была картинка красивущего дома с двумя башенками в глубине яблоневого сада. И еще я вспомнила, как гувернантка с длинным лицом застегивает на мне длинное форменное платье. “Гимназия для девочек “Фиалковая гавань”, – вспомнила я.
Осип шел чуть впереди, а я шла следом и как будто узнавала улицы. Как будто я уже много раз по ним ходила. И взгляд то и дело выхватывал разные знакомые детали. Вот клумба в виде головы льва. Ее на аукционе купила мама моей подруги, и в детстве мы считали, что там внутри спрятан клад.
А вот заброшенный дом с колоннами. За него в суде сражаются уже тридцать лет две семьи, ни одна не хочет уступить. А девчонки в гимназии шепчутся, что там живет привидение.
Розовый сад вокруг статуи нимфы. Говорят, что ее изваяли по образу одной графини, и это был большой скандал, когда узнали, что скульптор видел ее голой…
Все это вспыхивало само по себе, я даже не пыталась что-то специально вспомнить. И когда Осип вывернул на широкую и хорошо освещенную улицу, я поняла, что знаю дорогу до дома. Теперь уже совсем недалеко – нужно перейти трамвайные рельсы, свернуть вдоль изгороди с гранитными шарами, и…
– Привет отцу передавай, – грустно сказал Осип и помахал мне рукой.
Я подошла к знакомой калитке со смесью нетерпения и тревоги. Дом был в точности тот, как из моей памяти. Ну, может, стены слегка более обшарпанные. И яблонь как будто поменьше. Но может это просто в темноте плохо видно…
– Явилась, дрянь такая? – калитка распахнулась внезапно, я от неожиданности даже отпрыгнула. – Я уж думала, что мы навсегда от тебя избавились!