Я хочу забыть. Не всё. Не всех. Но многое. Я хочу забыть, как спорил до хрипоты с женой, доказывая свою правоту. Как мы оба были неправы и оба были слепы. Я хочу забыт, как держал руку дочери в последний раз – и не знал, что это в последний. Как потом искал её во снах, в тенях, в чужих лицах. Я хочу забыть страх. Тот липкий, бессмысленный страх, который держит меня в клетке, когда нужно просто принять. Я хочу забыть, как я молчал, когда нужно было говорить. И когда говорил, когда нужно было молчать. Я хочу забыть, как смотрел в зеркало и не видел себя. Я хочу исчезнуть, не потому что устал, а потому что не знаю, кто я.
Мужчина, расположившийся за столиком у окна, оторвался от написания, отложил ручку и, отодвинув «Дневник», устремил взор на улицу. Кафе называлось «Rifugio del Tempo»[1], и словно нарочно пряталось от посторонних глаз в лабиринте тихих улочек Трастевере[2], где старые дома, словно добрые друзья, тесно прижимались друг к другу, а с кованых балконов каскадами ниспадали изумрудные виноградные лозы. Внутри царило обволакивающее тепло. Терракотовые стены хранили следы времени в виде потёртых фресок, а на полках, словно в музее памяти, покоились пожелтевшие книги, пучки засушенных трав и старые, выцветшие фотографии вечного Рима. В воздухе витал густой, пьянящий аромат свежесваренного кофе и пряной корицы, приправленный легкой меланхолией только что закончившегося дождя.
Во взгляде мужчины читалась не заинтересованность в мелькающей жизни за стеклом, а скорее глубокая задумчивость, словно он искал ответы в лабиринтах собственного сознания. На столе, словно натюрморт, застыла чашка с дымящимся ристретто и аппетитный корнетто, соблазнительно набитый ванильным кремом.
— Лука! — окликнули его. Звук голоса вырвал его из плена мыслей, и он повернулся на зов.
От дверей, лавируя между столиками, к нему направлялся мужчина лет сорока пяти, с лёгкой сутулостью, выдававшей в нём человека, проводящего жизнь за клавиатурой. На переносице красовались культовые, с узнаваемой стрелкой на дужке солнечные очки Persol, на запястье — «умные» часы, а на плече — стильная кожаная сумка с ноутбуком. Густые, тёмно-каштановые волосы мужчины были слегка растрёпаны из-за привычка запускать в них каждый раз пальцы, когда приходилось мыслить. А думать Марко Риццо приходилось немало. Журналист, специализирующийся на цифровых системах, киберугрозах и технологиях будущего, он писал для нескольких европейских изданий и колесил по миру – то в Женеву на конференцию по цифровой этике, то в Берлин на интервью с хакером, переквалифицировавшимся в консультанта. И всегда с ним его ноутбук – его тень, его меч и его безмолвный исповедник.
Друзья обменялись крепким рукопожатием, и Марко, вскинув два пальца, крикнул бармену:
— Как обычно! – И, удобно устраиваясь в кресле и кивнув на раскрытый «Дневник» Луки, он произнёс, обращаясь к другу, — интересно, в наш век торжества кибернетики и всепоглощающего интернет-хаоса, много ли еще в Риме безумцев, доверяющих свои сокровенные мысли перу и бумаге? — Он сделал глоток обжигающего двойного эспрессо, отломил кусочек Sfogliatella[3], источающей аромат рикотты, манки и цукатов, и, не переставая жевать, продолжил. — Особенно таких, кто не просто с компьютером на "ты", а перед кем компьютерная система почтительно снимает шляпу, обращаясь на "вы" и не иначе, как "Синьор Моретти".
- Если бы ты с моё поработал в AISI[4], то не задавал бы подобных вопросов, - Лука сделал последний глоток Ристретто и, смеясь, добавил, - компу ничего нельзя доверять. Стоит тебе только дотронуться до «клавы» и сразу попадёшь под колпак таких дельцов, как я. Именно поэтому сам я пользуюсь бумагой и ручкой.
Марко откинулся на спинку кресла, задумчиво глядя в окно. Римское утро лениво вступало в свои права, окрашивая черепичные крыши в теплые охристые тона. Уличный шум постепенно набирал силу, смешиваясь с гулом мопедов и обрывками разговоров.
— Ты прав, конечно, — согласился, наконец, он. — Цифровой след – штука коварная. Но неужели ты думаешь, что рукописный текст надежнее? Экспертиза почерка, химический анализ чернил - методов хватает. Да и потом, физическую копию проще украсть или уничтожить.
Лука пожал плечами.
— Риск всегда есть. Но бумага дает иллюзию приватности, знаешь ли. А в нашем деле это дорогого стоит. Кроме того, — он улыбнулся, — когда пишешь от руки, мысли формулируются иначе. Процесс замедляется, появляется возможность обдумать каждое слово. Компьютер же подталкивает к скорописи, к автоматизму. А автоматизм – это прямой путь к ошибкам.
Марко внимательно посмотрел на Луку.
— Допустим. Но ты же не будешь отрицать, что современные технологии предоставляют огромные возможности для анализа информации? Семантический анализ, распознавание образов, искусственный интеллект… Всё это позволяет выявлять связи, которые раньше были невидимы.
— Безусловно, — кивнул Лука. — Я и сам этим пользуюсь. Но, как говорится, доверяй, но проверяй. А в нашем бизнесе – проверяй особенно тщательно. И иногда старая добрая бумага оказывается надежнее самых продвинутых гаджетов.
- Кстати, о «проверяй»! - Марко отодвинул пустую чашку, засунул в рот кусок оставшегося пирожка и стал доставать из сумки ноутбук.
Они были совершенно разные. Лука - частный консультант по кибербезопасности, бывший сотрудник итальянской разведки, служба в которой сделала его холодным аналитиком и молчаливым наблюдателем, он не искал общения, но и не отталкивал людей. Даже в его внешнем виде, казалось, был отпечаток службы в разведке. Лука выглядел так, будто его вырезали из стали и забыли отполировать. Высокий, с прямой осанкой, в движениях — сдержанная точность, как у человека, привыкшего к дисциплине и опасности. Его лицо — угловатое, с резкими скулами и глубокой складкой между бровями, было словно застывшая маска, которую он давно перестал снимать. На висках — ранняя седина, скорее, не от возраста, а от того, что он видел слишком много в жизни. Глаза — серо-стальные, холодные, но в них проскальзывала боль, которую он не позволял себе показывать. Он носил простую тёмную одежду, но в каждом его шаге чувствовалась привычка к броне — физической и эмоциональной.