Genshin Impact: В тени короля

Глава 1. Фили

***

Я медленно возвращался к жизни, словно пробираясь сквозь густой туман боли и замешательства. Моё тело казалось неподъёмным, будто налитым свинцом, а каждая попытка пошевелиться отзывалась жгучей болью. Голоса вокруг звучали глухо и искажённо, словно доносились через плотную пелену воды. Я не понимал, что происходит, но одна мысль отчётливо держалась в сознании: я жив. Эта слабая, но упрямая мысль не позволяла мне окончательно уйти в темноту.

Ещё совсем недавно перед глазами пронеслась моя жизнь.

Вспомнились годы в приюте, одиночество и постоянная борьба за условное "место под солнцем". Ни семьи, ни близких – я всегда был один, полагаясь лишь на свои силы. Жизнь была нелёгкой: пришлось пройти через множество трудностей и неожиданных разочарований, но я никогда не позволял себе сдаться. Таков был характер. Повзрослев, я работал на самых разных работах, экономил каждую копейку, откладывал, где мог, лишь бы собрать на свою мечту – собственный дом, о котором мечтал ещё с детства. Маленькая мечта маленького человека, не имеющего ничего. И в один прекрасный день спустя несколько лет эта мечта наконец стала явью. Небольшой домик с участком в две сотки на окраине города стал для меня не просто местом, где можно укрыться от дождя или холода – он стал воплощением всех моих стараний и мечтаний. Кирпичный дом с деревянной крышей стоял в тихом районе, вдали от городской суеты, и для кого-то он мог показаться старым и скромным, требующим ремонта. Но для меня он был всем. Я вкладывал в него всё, что имел, – свои накопления, своё время, свою душу. Здесь я мог почувствовать себя наконец-то дома, в безопасности, как будто все прошлые тяготы остались за порогом. Это было не просто здание – это было моё убежище, где можно было отдохнуть от всех забот и проблем.

Пусть старый, скромный, требующий ремонта, но он был моим. Каждая дощечка, каждый уголок напоминали мне о том, как тяжело досталась эта мечта. На полноценный ремонт просто не хватало средств. Я заменил то, что мог, и надеялся, что остальное ещё немного подождёт.

Но, как оказалось, некачественная проводка стала причиной пожара. Мечты, как оказалось, очень хрупки. Пожар начался внезапно. Я никогда не думал, что беда настигнет меня именно так. Всё произошло слишком быстро. Я помню запах дыма, который просочился в мою комнату посреди ночи, тяжелый, удушающий и высасывающий все силы. На секунду казалось, что это кошмар, от которого можно просто проснуться. Но это был не сон. Дым становился гуще, и воздух начал обжигать лёгкие, вызывая удушье. Огонь пробирался через дом, поедая всё на своём пути. В доме царил хаос – огонь плясал по стенам, будто насмехаясь над моими усилиями.

Когда пламя охватило весь первый этаж, у меня уже не было ни времени, ни сил на бегство. Я, не разбирая пути и не отдавая отчёта своим действиям, бросился в ванную, пытаясь укрыться там хотя бы на время. Холодная вода, льющаяся с душа, была единственным спасением от жара, который обжигал кожу, проникая через стены. Я помню, как сжался на кафельном полу, подставив тело под холодные струи, надеясь хоть немного облегчить боль от жгучего воздуха, который проникал в лёгкие, вызывая удушье. Вода текла по моему телу, но она не могла остановить огонь, который уже пробирался через дом.

С каждой секундой стены ванной комнаты начинали трещать, будто в предсмертных судорогах, и жар становился невыносимым. Пол был холодным, но этот холод не приносил спасения. Я чувствовал, как моё тело всё больше сдаётся под давлением огня и дыма. Мысли путались, дыхание становилось рваным. Последнее, что я помню, – это как пламя окутало дверь, и звук трескающихся стен слился с грохотом рушащейся крыши. Я был уверен, что это конец.

Но нет. Вдруг я почувствовал, как моё тело охватил странный холод, и боль постепенно стала стихать. Это насторожило меня: возможно, это предвестие конца. Мысль о том, что моя жизнь может оборваться прямо сейчас, внезапно нахлынула, вызвав волну паники. Собрав все силы, я открыл глаза, ожидая увидеть пустоту, но передо мной развернулась совсем другая картина.

Моё зрение было размытым, глаза с трудом фокусировались на деталях. Комната была погружена в полумрак, освещённый слабым голубоватым светом, который мягко заливал всё вокруг. Когда глаза привыкли к освещению, я начал различать больше деталей. Я лежал в просторном вытянутом зале с высокими сводами, стены которого были выполнены из тёмного камня, напоминающего о древних постройках. Узкие окна с витражами на стенах пропускали немного ночного света, окрашенного в синеватые оттенки, что создавало атмосферу таинственности и спокойствия. Свет мягко падал на пол из мрамора, выложенного узорами, которые словно переливались при каждом движении.

В углах комнаты стояли массивные колонны, украшенные тонкими резными узорами и лепниной, а откуда-то сверху, из-за высоких балок, свисали старинные светильники, едва горевшие, но излучавшие тёплый, приятный свет. Вокруг витал лёгкий запах лаванды и чего-то сладковатого, что успокаивало и расслабляло.

В этом слабом освещении я начал различать очертания.

Рядом со мной стояла женщина – высокая, необычайно красивая и загадочная. Её тёмно-розовые волосы мягкими волнами обрамляли лицо и плавно спадали на плечи. Глаза, глубокие и выразительные, тёмно-голубые с едва уловимыми оттенками серого и голубого, были настолько притягательными, что казалось, можно было потеряться в их глубине. Она была одета в белую рубашку, подчёркивающую её стройную фигуру, а на шее красовался фиолетовый галстук с драгоценным камнем, который искрился в свете, добавляя её облику элегантности. Чёрные перчатки на её руках резко контрастировали с бледной кожей, придавая её образу нечто необычное.

Она стояла рядом со мной, и от её рук исходило тёплое, успокаивающее свечение. Оно мягко проникало в меня, постепенно ослабляя боль и принося облегчение, словно затягивая раны. Я чувствовал, как надежда медленно возвращается ко мне вместе с ощущением, что, возможно, всё ещё можно исправить. Было ли это какой-то магией или очередным достижением медицины, я не знал, но сейчас это казалось не таким уж важным.

Глава 2. «Мать» Крукабена

***

Лёжа в тишине пустого больничного крыла, я первое время наблюдал за игрой света и тени на потолке, прислушиваясь к далёким, почти неуловимым звукам за стенами. Изредка доносились шаги и отголоски чьих-то далёких разговоров. Стены здесь были толстые, и больше я ничего не слышал со своего места на койке. Правую часть тела, от щеки до бедра, время от времени начинало сильно жечь – ожоги под бинтами давали о себе знать, но боль была терпимой, и я мог её игнорировать. Больше беспокоила не боль. Меня тревожила мысль о женщине, которую я видел ночью и назвал «мамой». Пока ждал хоть кого-то, её образ постоянно всплывал в сознании, не давая покоя. Никого и никогда так не называл. Я ждал её, представляя, как она вот-вот войдёт в комнату, скажет что-то важное, объяснит происходящее.

Когда, как мне казалось, прошло около десяти минут, я решил приподняться. Лежать просто на ровной поверхности, утопая в подушке, было неудобно – нормальный обзор открывался только на потолок. Мне хотелось видеть больше. Это оказалось труднее, чем я ожидал, но не настолько сложно, чтобы сделать из этого большое усилие. Подтянув левой рукой подушку вверх, я устроил её под спину и сел в полусидячем положении. Теперь оставалось только ждать.

Время будто замерло, и в воздухе повисла гнетущая тишина. Каждое движение, каждая тень в этом месте казались слишком резкими, непривычно острыми. Лёгкий шум из-за двери усиливался, пока я вслушивался в каждый звук. Неожиданно дверь приоткрылась, пропуская в зал узкую полоску света.

Высокая статная женщина, вошедшая в комнату, двигалась тихо и грациозно, как будто боялась потревожить хрупкий покой. Это была та самая женщина, которую я видел ночью. Теперь её фигура была чёткой и реальной, без размытых границ и смутных образов. Свет из коридора исчез за закрывшейся дверью, и больничное крыло вновь погрузилось в свою тихую атмосферу. Она медленно, стуча каблуками по каменному полу, подошла ко мне и села с прямой спиной на край кровати, сложив руки на коленях. Её розоватые волосы, заплетённые в косу, лежащей на плече, мягко покачивались при каждом движении. Сначала она казалась мне собранной, но в её глазах читалось беспокойство, пусть и едва заметное. В этот момент она выглядела искренней, будто её забота о моём состоянии была для неё самым главным.

— Как ты себя чувствуешь, Филипп? — спросила она, её голос был мягким, почти ласковым, но в нём ощущалось что-то напряжённое, скрытое под поверхностью.

— Боль терпимая, — ответил я, хотя сказать это было непросто. Ощущение жжения в правой части тела не отпускало, но было что-то ещё, что мучило меня больше – пустота в голове, отсутствие воспоминаний о теле, в котором я оказался. — Что произошло? Почему я здесь?

Её взгляд потеплел на мгновение, и она, казалось, взвешивала, как лучше ответить.

— Произошёл пожар, — наконец заговорила она, взяв паузу, словно обдумывала каждое слово. — В мастерской. Место практически полностью уничтожено, но мы успели спасти тебя. Никто больше не пострадал.

Она на мгновение задержала взгляд на моих глазах, будто искала в них что-то важное, возможно, какой-то намёк на понимание.

— Пожар… мастерская… — повторил я тихо, словно пробуя на вкус эти слова.

Но в голове была лишь пустота, никакой связи между этими словами и тем, что я знал о себе, если вообще знал что-то. Я глубоко вздохнул, ощущая, как в горле снова пересохло.

— Я… ничего не помню, — выдавил я с трудом, чувствуя, как тяжесть этих слов давит на меня, словно признание собственной слабости.

На её лице едва уловимо что-то изменилось, но, если бы я не присматривался, то, вероятно, и не заметил бы. Лёгкий холодок промелькнул в её взгляде, губы чуть сжались.

— Ничего? — спросила она, наклонив голову чуть вперёд, будто пытаясь рассмотреть что-то глубоко во мне. — Ты не помнишь… ничего?

Слова звучали слишком осторожно, словно она подбирала их специально, и в них проскользнула легкая нотка сомнения, которое почувствовал только я. Я моргнул, ощущая, как тревога нарастает. Мои мысли метались, но я отчётливо знал одно – всё, что я говорил, было правдой.

— Нет, — ответил я честно, не отводя взгляда. — Я не помню… ни мастерскую, ни того, что произошло. Вообще ничего не помню.

Моё сердце колотилось быстрее, но не из-за страха, а из-за бессилия перед её непроницаемым взглядом.

Она слегка прищурилась, словно что-то оценивала, как будто пыталась прочесть нечто за пределами моих слов. Её губы на мгновение сжались в тонкую линию.

— Совсем? Ты не узнаёшь даже меня? — в её голосе на мгновение прозвучала неуверенность, сменившаяся требовательностью. — Неужели ты не помнишь… ничего из того, что было до этого?

Я покачал головой, чувствуя, как внутри нарастает беспокойство. С каждой её фразой становилось ясно, что она ожидала другого ответа. В её словах скрывалось что-то большее, чем просто вопрос – они звучали как попытка понять, проверить.

— Простите, — ответил я, стараясь сохранить спокойствие, хотя мне самому было не по себе от её давления. — Я говорю правду. Я не помню вас... и вообще никого. Всё, что у меня есть, – это… этот зал. Боль в теле и… пустота.

Её руки, до этого спокойно сложенные на коленях, чуть напряглись, и я заметил, как её пальцы чуть дрогнули, но это движение было таким незаметным, что, казалось, я сам его себе выдумал. Она слегка отвернулась, задумавшись, словно взвешивая свои дальнейшие слова.

— Странно, — произнесла она тихо, больше самой себе. — Ты должен был что-то запомнить… хотя бы что-то, — она вернула взгляд на меня, её глаза стали чуть холоднее, но разница была почти неощутимой. — А что последнее ты помнишь? Хоть какой-нибудь образ?

Я пытался собрать мысли, но чем больше искал в памяти хоть малейший фрагмент прошлого, тем больше понимал, что там ничего нет. Пустота была безграничной, как горизонт, не оставлявший ни одной зацепки.

— Последнее, что помню, как вы ночью стояли рядом и… что-то делали надо мной, колдовали. И больше ничего, всё как в тумане… — сказал я, не зная, как ещё назвать то странное свечение, которое я видел. — Вы – моя мама?

Глава 3. Дом Очага

***

Прямо за массивными двустворчатыми дверями, которые отделяли палаты от остальной части здания, начинался длинный, залитый светом коридор. Утренние лучи, мягкие и приглушённые, словно невесомый туман, проникали через огромные, до самого потолка, окна. Эти лучи струились так свободно, что казалось, сам воздух вбирал в себя свет, наполняясь какой-то почти мистической тишиной. Всё вокруг, от высоких потолков, украшенных замысловатыми узорами, до светлых стен с тонкими, почти невидимыми декоративными линиями, будто было пропитано ощущением величественной старинной роскоши. Это было не простой приют – стены этого места дышали историей. Казалось, что каждый камень, каждый кирпич видел не одно поколение людей, которые когда-то жили здесь, и хранил в себе следы их жизни.

В отличие от приглушённого, немного подавляющего покоя больничного крыла, коридор дышал иной энергией – энергией жизни, движения и свободы, которой мне так не хватало. Огромные окна, обрамлённые тонкой резьбой, беспощадно впускали яркий свет, который, словно озаряя всё вокруг, делал пространство ещё более просторным и живым. Пол и стены буквально утопали в этих солнечных лучах, которые, отражаясь от гладкой поверхности, создавали ощущение лёгкости и даже некоторой воздушности. Лёгкие, почти невесомые занавеси, нежно покачиваясь на сквозняке, добавляли всему помещению динамики – как будто сам воздух, насыщенный светом, двигался в унисон с нашими шагами. Чугунные светильники на стенах, искусно выкованные мастерами прошлого, словно продолжали рассказывать свою историю, подчёркивая этот вековой интерьер своим тихим, но уверенным присутствием. В их элегантных линиях и изгибах была скрыта тайна старого мира, который всё ещё жил здесь, среди обновлённых стен.

Я шёл медленно, опираясь на трость, чувствуя, как боль в правой ноге, которая до этого притаилась на время, снова начала пульсировать с каждым новым шагом. С каждым движением я всё больше осознавал, насколько моё молодое тело стало уязвимым после всего, что произошло.

Трость, которую я крепко сжимал, уже не была просто инструментом для передвижения – она превратилась в якорь, в нечто большее, что удерживало меня в реальности, когда слабость и боль грозили свалить с ног. Каждый новый шаг отдавался тяжёлой пульсацией в мышцах, и я знал, что это временно. Но я продолжал идти вперёд, не позволяя себе остановиться. Я знал, что этот путь был важен, что в каждом шаге была борьба – не только с болью, но и с самим собой.

Крукабена, как всегда уверенная в себе, шла рядом.

Но на этот раз её шаг был медленнее, чем обычно. Она не торопилась, не ускорялась, словно понимала, что я не смогу поддерживать её обычный темп. Это молчаливое, ненавязчивое подстраивание под мой ритм шагов говорило о многом. Она не задавала вопросов, не предлагала помощи, но её присутствие было заметно в каждом движении. Мне казалось, что она понимала моё состояние лучше, чем я сам, и не пыталась лишний раз напомнить мне о том, насколько мне тяжело. Её дыхание казалось синхронизированным с моим, как будто она разделяла со мной эту боль и усталость, помогая мне выдерживать этот путь.

— Здесь… слишком тихо, — пробормотал я, переводя взгляд с окон на пустой коридор, тянущийся вперёд словно бесконечная линия, ведущая в неизвестность.

Тишина казалась почти пугающей в своей плотности, как будто все звуки были поглощены самим зданием.

Крукабена посмотрела на меня и, чуть приподняв уголки губ в лёгкой, почти невидимой улыбке, ответила спокойным, уверенным голосом:

— Сейчас идут занятия, — её голос звучал так, будто она знала ответы на все вопросы мира, как будто эта тишина была для неё естественной частью жизни здесь. — Воспитанники Дома Очага учатся самостоятельности с самого раннего возраста. У нас здесь нет прислуги – дети сами поддерживают порядок, учатся заботиться не только о себе, но и друг о друге. Каждый осознаёт свою ответственность за благополучие остальных. Я, преподаватели, повара и врач – единственные взрослые, но даже они постепенно передают свои обязанности старшим воспитанникам. Всё для того, чтобы дети росли независимыми и ответственными. Во время занятий дом пустеет, и в такие моменты можно услышать даже самые лёгкие шаги с другого конца здания.

— Вот как…

Её слова были словно ключ к разгадке той тишины, что царила вокруг. Но эта тишина не была пугающей, не нависала тяжестью. Напротив, она казалась живой, дышащей, как само здание, которое словно пропускало через себя свет и воздух, создавая ощущение жизни и движения. Дом не был мёртв, но и не был полностью живым – в нём витала некая таинственная энергия, которая соединяла прошлое и настоящее в едином ритме.

Я продолжал идти, медленно переставляя ноги, и в процессе размышлял о Крукабене.

Было ли справедливо судить её за ту холодность, которую я чувствовал раньше? Моё восприятие её могло быть искажено страхом, болью и растерянностью, которые наполнили меня последние дни. Воспоминания о директрисе из детского дома, где я провёл своё детство, начали невольно всплывать в моём сознании. Та женщина, управлявшая приютом, всегда держалась отстранённо и никогда не проявляла истинной заботы. Её холодные глаза и равнодушие создавали барьер между ней и нами, детьми. Но Крукабена казалась другой. В её действиях ощущалась забота, хотя и скрытая за маской строгой отрешённости. Может быть, за её внешней сдержанностью крылась какая-то глубокая история, которую я пока не мог понять.

Мы прошли мимо застеклённых дверей библиотеки.

Я краем глаза заметил длинные полки с книгами, которые скрывались за стеклом. На мгновение у меня возникло желание остановиться и войти внутрь, погрузиться в мир книг, чтобы найти что-то, что помогло бы мне разобраться в происходящем. Но я не решился заговорить об этом, понимая, что на это будет время позже. Сейчас нужно было продолжать наш путь.

Вскоре мы подошли к массивной, обугленной двери.

Это было пока самое мрачное место, которое я видел в этом доме. Дверь, почерневшая от огня, казалась символом чего-то страшного, что случилось здесь когда-то. Едва уловимый запах гари всё ещё витал в воздухе, как призрак прошлого, который отказывался исчезнуть.