Гера

Пролог и визуалы героев

Есть существа, которые глядят

На солнце прямо, глаз не закрывая,

Другие, только к ночи оживая,

От света дня оберегают взгляд.

И есть еще такие, что летят

В огонь, от блеска обезумевая.

Несчастных страсть погубит роковая!

Себя недаром ставлю с ними в ряд.

(Ф.Петрарка, Сонет 19)

885 год, Западно-Франкское королевство, Анжу

Октябрь выдался холодным, но почти без дождей.

По этой причине дороги еще держались, и конных и пеших путников на них было много.

Но это днем, а после захода солнца становилось почти пустынно.

Дорога большей частью пролегала лесом.

В просветах между деревьями сквозили красные лучи заходящего солнца. В вершинах сосен, каркая и хлопая крыльями, перелетали вороны. Других птиц было уже не слыхать.

Еще немного, и догорели последние отблески заката. Спустилась ночь. Ветер умолк, не стало слышно шума в верхушках деревьев.

То и дело раздавался рык туров и зубров, хрипло взлаивали рыси, а в чаще орешника сверкали глаза волков. Хищники выходили на самый край леса, и над полями летел их заунывный вой. В это время года волки еще не сбиваются в стаи и не опасны для людей. Но война всегда дает вдоволь пищи серым разбойникам, что неотступно следуют за войсками, пируют на местах сражений вместе с одичавшими псами да хищными птицами. От сытой жизни волки в последнее время очень расплодились и вели себя нагло. Не спешили, как прежде, отбежать с пути подальше, лишь останавливались немного поодаль, будто говоря: “Скоро узнаете, кто здесь хозяева!”

Вот и сегодня молодой рыцарь, путешествовавший с двумя ратниками, заметил в сгустившихся сумерках нечто похожее на сверкание двух раскаленных угольков. И конечно, это были глаза волка!
Троим вооруженным всадникам одного зверя можно не опасаться. Однако этот волк, самый настоящий исполин среди хищных собратьев, не спешил скрыться в чаще. Наоборот, он будто нарочно привлекал к себе взгляды. Взбежал на пригорок, остановился среди жухлой травы и смотрел на людей застывшим горящим взглядом, словно ждал чего-то. Или бросал вызов. Лунный свет ярким сверкающим контуром обрисовывал силуэт зверя, его хищную морду и чутко поднятые острые уши.

Потом он поднял голову и завыл. И таким жутким был этот вой, что путники, все храбрые и опытные воины, ощутили, как леденеет кровь в жилах.

- С нами крестная сила! – прошептал тот, что был старше.

Рыцарь потянул стрелу из колчана.

Волк соскочил с холма и бесшумно растворился среди тонущих во мраке деревьев.

- Жаль! Из его шкуры могло получиться хорошее одеяло!

Рыцарь старался говорить весело, однако и ему было слегка не по себе. Кони нервно прядали ушами.

Где-то в дальних чащобах отозвались на вой другие волки, да еще как назло, Луна исчезла среди туч.

- Не надо смеяться, мессир! – сказал пожилой воин. – Трактир уж близко, и лучше бы нам оказаться там, у очага, чем задерживаться в лесу!

Они двинулись по лесной дороге дальше.

Пожилой напряженно вглядывался в темноту, а второй ратник, помоложе, храбро спросил:

- Правда, что волка сам сатана создал?

- Старики говорят, - ответил рыцарь, - что так и было. Вроде бы позавидовал сатана Богу, узнав, что тот создал людей. Решил он в своей гордыне стать равным Всевышнему и сделать то же самое. Но вместо человека у него получился волк! Да только все это сказки.

- А у нас в деревне рассказывали, - вспомнил юноша, - как на одного знатного рыцаря во время охоты накинулся волк огромный, таких никто и не видывал! Рыцарь ему лапу отсек, домой приезжает, а жена его молодая без руки, лежит в беспамятстве. Тот посмотрел, а в сумке у него вместо лапы - ее рука с кольцом обручальным!

- Так она, выходит, сатанинским оборотнем была?

- Вы, конечно, многому учились, мессир, - крестясь, сказал пожилой ратник, - а только не надо в ночи поминать врага рода человеческого!

- Хорошо, завтра в храм заедем, помолимся, - успокоил рыцарь.

- О, вот это правильно, мессир! Как бы еще новую беду не навлек бесовский зверь!

- Да, хватит уже бед, - очень тихо проговорил его господин.

Дорога в этом месте сужалась, ехать пришлось гуськом, и ветер унес в сторону его слова.

Луна появилась вновь, белая и холодная, как лицо мертвой девы...

Рано утром, выезжая из трактира, рыцарь подумал, что давно такого не бывало - дороги не размыты, передвижению войск ничто не мешает, а войны нет.

Хотя еще не так давно она собирала здесь свою кровавую жатву.

Трактирщик советовал взять проводника, тот, мол, и местность отлично знает, и в случае чего как охранник сгодится.

- Я знаю эти края, - отказался рыцарь. - И уже почти дома!

- Бог в помощь! - сказал хозяин немного озадаченно.

Трое верховых скрылись за поворотом дороги, а он все тер лоб, пытался припомнить, где видел этого молодого господина.

- Да они неподалеку отсюда жили! - подала голос трактирщица. - Ну, хоть этот не сгинул, вернулся, и то хорошо!

- Кому хорошо, а кому - одно разорение да горе от них! - в сердцах махнул рукой муж. – Мало на нашу голову язычников, что чуть не каждое лето грабят да жгут, так теперь свои навоевались, домой приедут, а там соседи! Кто половчее да пораньше подсуетился, уже чужие имения растащили, земли запахали, мужиков сманили. Вот и не миновать новой резни, а кто за всё потом отдувается? Не эти же красавцы! А справедливости простому человеку негде искать. Вот, бывало, раньше…

- Так то когда было. Ты потише говори, а то еще донесут, что мы тут власть хулим!

- Я еще ничего не сказал, - отмахнулся муж. - Так кто это такой, ты говоришь?

Глава 1

Примерно за два года до этого. Усадьба близ Волчьей пустоши, где-то между Анжером и Сомюром...

- Итак, жена, о чем ты хотела поговорить? Я готов выслушать все, что ты скажешь, если это не новые упреки!

- Разве я так часто упрекаю тебя в чем-то, сир Вульфберт?

- Ну, так я и дома бываю редко, - усмехнулся он. - Что же, в таком случае, ты хотела сказать?

Мужчина поднял густые, почти сросшиеся на переносице брови, будто в недоумении.

- Ты так удивлен, Вульфберт, - со скрытой горечью проговорила дама, - как будто, кроме упреков и жалоб, от меня ничего нельзя услышать!

- Не нужно придираться к словам, Сихильда, - он постарался смягчить голос и, придвинув табурет, уселся рядом с женой. – Вот видишь, я к твоим услугам.

Дама Сихильда сидела в кресле, напротив жарко натопленного очага.

Корзинка с мотками и клубками толстой некрашеной пряжи стояла, позабытая, на полу у ног женщины.

В сторону этой корзинки давно уже с вожделением поглядывал притаившийся за сундуком рыжий кот, любимец хозяйки. Хитрец помнил, что иногда она бросает на пол маленький клубочек, чтобы кот мог порезвиться, гоняя его по комнате.

Но сейчас мысли Сихильды были заняты чем-то иным. Хвостатый любимец напомнил бы о себе, но сейчас в комнате был Вульфберт – огромный человек с грубым голосом и резкими движениями. В его одежду, даже праздничную, навечно въелся запах костра, железа, сыромятной кожи, лошадей и – просто возмутительно – собак! Хозяйка была совсем другой – невысокая, с легкой поступью и спокойным мягким голосом. Все это коту очень нравилось, но пока большой шумный человек здесь, он решил оставаться за сундуком.

Сир Вульфберт терпеливо ждал, когда его жена заговорит. Но она медлила. То ли волновалась и не могла подобрать нужных слов, то ли просто тянула время в отместку за то, что супруг, прибывший после долгой отлучки три дня назад, только сейчас нашел время на беседу, о которой она просила.

И то сказать, он не вернулся домой к Рождеству, чтобы отпраздновать вместе с семьей, а остался в Лаоне, при дворе нового короля, Карломана II Каролинга.

Впрочем, за эту задержку знатного рыцаря упрекать не стоило. Особенно в сложившейся ситуации, которая была непростой.

Новый король – это не только торжественное восшествие на престол, слепящие глаза золотом и алмазами наряды придворных и лиловые и красные сутаны духовенства, не только парадные охоты и роскошные пиры.

Главное - это новый двор, новые веяния и интриги, новые советники, приближенные и фавориты. Начало придворной карьеры и блестящее будущее - для одних, все кончено - для других.

Властитель, только что взошедший на престол западных франков, был очень молод, любил шумные развлечения и еще не научился разбираться в людях, а потому всегда окружен ловкачами и честолюбцами.

При дворе не очень важны ратные подвиги и служба как таковая, главное – умение правильно докладывать об этом, а еще лучше - быть главой или хоть не последней спицей в колеснице могущественного клана, обзаводиться нужными связями, ни с кем не враждовать открыто. Помнить, что друзей здесь нет, улыбаться заученной полуулыбкой и ни к кому не поворачиваться спиной.

Отъезд из столицы, города Лаона, накануне или сразу после праздника мог быть преподнесен как неуважение к новому повелителю.

Дама Сихильда, которая когда-то была представлена ко двору и даже некоторое время жила там, понимала, чем это чревато.

Рождество в поместье отпраздновали без господина.

Зато свой приезд, который состоялся три недели спустя, сир Вульфберт отметил с размахом. Скупиться он не привык, да и был богатым человеком, вот и пригласил всех друзей и приятелей, а также музыкантов, певцов и мимов, каких только удалось найти.

Первый день и почти вся ночь прошли в безудержном веселье. Повар с помощниками и прочая челядь сбивались с ног, таская в трапезную огромные блюда с угощениями и подкатывая один за другом бочонки с вином. Гости, которых сморили чрезмерные возлияния и обильная праздничная еда, засыпали прямо за столам и даже на полу, и слуги уносили их отдыхать на соломенные подстилки, заранее подготовленные вдоль стен. Простуда им не грозила, ибо в двух больших открытых очагах был разведен огонь. Дым выходил через устроенные наверху отдушины-дымоходы, благодаря чему в помещении было не тяжело дышать, даже войдя со свежего воздуха.

Большой зал, служивший в этом доме и трапезной, и гостиной, занимал всю центральную часть первого этажа и был достаточно просторен, чтобы вместить сотню пирующих, да еще выступавших перед ними гистрионов. Поперечные балки подпирались толстыми столбами-колоннами, которые местный умелец украсил искусной резьбой, изображавшей птиц, гроздья ягод и листья клена и папоротника.

Гости порой присоединялись к пляшущим мимам, а между ними сновали, рыча и отбирая друг у друга кости, хозяйские собаки.

В конце пира кто-то из гостей устроил драку. Буянов вовремя разняли, а происшествие только добавило веселья. Теперь сир Вульфберт по праву мог гордиться, что его праздник удался на славу!

На следующее утро после такого шумного и щедрого застолья толку от разговоров с Вульфбертом было бы не много, Сихильда это понимала и просто молча принесла мужу большую кружку браги – испытанное средство. Потом она наблюдала, как он вылил на голову ведерко воды, мигом пришел в себя и умчался на охоту во главе тех из гостей, кто оказался в состоянии забраться на лошадь.

И вот наступил третий день. Гости разъехались, хозяин был вполне трезв, охотой и песнями о славных битвах уже натешился.

Теперь можно было больше не откладывать разговор, и после обеда Сихильда напомнила мужу об этом.

О да, она всегда вела себя, как надлежит хорошей жене. Выглядела достойно, не изводила ревностью, не спорила с мужем на людях, в его отсутствие вела дела поместья, рачительно тратила, а покупала с умом, разумно разбирала жалобы и принимала решения. Не каждый опытный управитель с нею сравнился бы. К тому же, все управители воруют, а от жены Вульфберт мог этого не опасаться.

Глава 2

Получив страшное известие, примчался почерневший от горя отец.

Он долго рыдал в крипте собора, где под каменной плитой был погребен Бертовин.

Для дочери, которая едва начала вставать и после нескольких шагов останавливалась, держась за стену, как обычно, не нашлось ни единого слова.

- Это она должна была умереть, а не мой Берто!

В тот вечер Вульфберт много выпил, надо же было помянуть умершего, да и свое горе залить. Но пьяным он не выглядел, речь его была связанной, когда в ярости бросал в лицо жене:

- Ну же, признавайся, Сихильда, что ты солгала мне! Не выгораживай ее! Говори! Ведь это она принесла откуда-то заразу в дом, угробила брата, а сама осталась жива!

Эти слова были так несправедливы и жестоки в своей нелепости, что Сихильда и сама помертвела от ужаса, потрясенная его обвинениями.

Но еще страшнее, что Жермена все слышала.

Девочка, после болезни слабая и худая, как тростинка, впервые смогла спуститься по лестнице и дойти без посторонней помощи до трапезной, где в это время родители были одни…

Отец снова уехал через несколько дней.

Они так и не сказали друг другу ни слова. Но теперь вместо безразличия их разделяла стена враждебности.

Потом он долго не приезжал домой. И причиной были не только семейные неурядицы.

Опять полилась кровь, понеслись нескончаемой чередой войны и смуты.

После смерти Карла Лысого, правившего тридцать лет, короли стали меняться часто и быстро, как картинки в калейдоскопе, а ненасытные временщики и фавориты растаскивали государство и плели сеть интриг. Каждый старался урвать кусок пожирнее и упрочить положение своего рода.

А поскольку земли и должности давно уже были поделены вдоль и поперек, получить их можно было, только отобрав у другого.

Вот и старался умудренный жизнью Вульфберт не дать себя обойти всяким интриганам.

К тому же, известно: где войны, там не только гарь пожаров, запустение и смерть, есть еще добыча и выкупы. Только у простого воина его доля умещается в притороченных к седлу сумках, а если повезет, то приводит одного-двух пленных, тогда как военачальник отправляет в свой замок целые обозы разного добра, а сзади гонят толпу невольников.

Вульфберт сильно преумножил свое достояние в последние годы.

Теперь у него опять было ради кого стараться, ведь шесть лет назад родился маленький Годелот, или Годо, как его называли в кругу семьи. Сын и новый наследник.

Мальчик был здоровеньким и красивым. Только это имело значение, и помолодевший, сияющий от радости Вульфберт мечтал о том, как воздвигнет для сына замок, и будто не замечал, как долго болела после тяжелых родов его жена.

В конце концов, он ведь больше не донимал ее своим присутствием в опочивальне!

В поместье и его окрестностях хватало молодых вилланок, а Сихильда… Что ж, она выполнила главный долг благородной госпожи, все-таки дала супругу наследника. Теперь Вульфберт снова считал ее хорошей женой.

- Так вот, о нашей дочери я волнуюсь очень сильно, - повторила Сихильда. - И потому хочу, чтобы ее будущее было надежно обеспечено. Мы должны окончательно определить размеры ее приданого. Это поможет тебе найти для нее достойного жениха, и лучше, если это произойдет поскорее.

- К чему такая спешка? – передернул плечами муж. – Ей только шестнадцать, зачем сейчас отдавать замуж?

- Не успеешь оглянуться, как исполнится семнадцать, и к тому же ты обещал выполнить то, о чем я попрошу.

Сир Вульфберт не успел ответить.

В комнату, громко топоча, вбежал мальчик в безрукавке мехом наружу. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что это хозяйский сын. Те же темные, непослушно вьющиеся волосы, те же черты, что у сира Вульфберта, но глаза материнские.

- Папа, ты обещал покатать меня на своем коне! – сказал мальчик, взбираясь на отцовские колени.

- Но ведь не сейчас! Кататься будем вечером, сыночек.

- До вечера долго ждать, папа! - Годо слегка надулся.

Вульфберт поднялся с ребенком на руках, подкинул несколько раз высоко, под самый потолок.

Ребенок залился радостным смехом, позабыв на время про коня.

- А теперь, мой мальчик, ты можешь погулять. Только сначала сходи за сестрой, - проговорила Сихильда. – Скажи, что мы ждем ее здесь.

- Хорошо, матушка.

Ребенок послушно побежал к двери, но Сихильда успела заметить недовольную гримаску на румяном детском лице.

В отличие от умершего брата, малыш Годо почти не общался с сестрой. Сказывалась ли большая разница в возрасте или причиной были слишком разные характеры, кто знает.

- Не лучше ли было тебе сейчас отдохнуть, жена? – произнес Вульфберт.

- Отдых приятнее, когда знаешь, что дело доведено до конца, - мягко сказала она. – Подари дочери кое-что из привезенного тобой!

- Разве ты сама не могла ей отдать?

- Могла, и даже заранее все разобрала и отложила то, что сможет порадовать ее сердце. Но лучше, если ты сам ей все вручишь! К примеру, вот эти прекрасные ткани. А здесь, сбоку, возьмешь футляр, в нем украшения…

Дама Сихильда откинула крышку резного сундука, и сделала это как раз вовремя.

Снова чуть скрипнула дверь, и в комнату вошла их дочь.

Сир Вульфберт третьего дня видел Жермену, когда вместе с матерью, братишкой и всеми домочадцами она встречала его у ворот. Но если тогда он как-то и выделил ее среди прочих, то только из-за неулыбчивого лица, слишком строгого для девушки ее лет. Подумал об этом и сразу забыл за всеми делами.

Но сейчас, хотел он того или нет, нужно было присмотреться к дочери внимательнее.

- Отец, матушка, Годо сказал, что вы желали видеть меня.

Жермена была невысокого роста, но благодаря своему стройному, даже худощавому сложению и горделивой осанке казалась выше. Чертами лица она больше походила на мать, но глаза унаследовала от отца – серые, как темная сталь. Цвет, подходящий для мужчины и воина, но не считавшийся привлекательным у девушки. Молодые шевалье чаще обращали внимание на девиц с голубыми, как незабудки, или синими, как васильки, глазами.

Глава 3

Поздно вечером, уже лежа в постели, Жермена вновь вспомнила то давнее происшествие.

А когда заснула, оно ей привиделось почти в точности, как было наяву.

В сентябре минувшего года викинги, все лето грабившие спорные земли у границ Бретани, на обратном пути наведались в Анжу. И поскольку они пришли на трех больших драккарах, людей у них оказалось достаточно, чтобы кинуться, подобно стае волков, вглубь побережья, предавая огню и мечу все, что попадалось на пути.

Наместник Анжу при поддержке местных сеньоров сумел отбросить норманнов назад, но они были еще сильны. Отходили, огрызаясь, и успели угнать к драккарам большую часть захваченных пленников и отвезти туда же награбленное.

Ущерб оказался велик, но хуже было то, что захватили в плен старого аббата Винцетия, который не в добрый час выехал по делам обители. И самое скверное - он попал в руки самого Торгрима. Этот ярл носил прозвище Креститель, поскольку его любимым развлечением было топить захваченных монахов в реке.

Торгрим, громадный викинг с заплетенной в косу бородой, никогда не знал жалости, теперь же, как говорили, он будет особенно жесток. Ведь этот поход оказался вдвойне неудачным для него. Разорить удалось всего несколько деревень, а как довольствоваться такой добычей хевдингу, привыкшему брать штурмом крепости и получать выкупы с богатых городов?

К тому же, при отступлении куда-то пропал сын ярла. Люди горестно воздевали руки и молились, понимая, что не захочет жестокий Торгрим дать аббату быструю смерть, а постарается сделать ее самой мучительной.

Жермена возвращалась из обители, где она оказалась во время набега и была вынуждена выжидать несколько дней.

Норманнов отогнали, но на сердце лежала тяжесть из-за судьбы старика-аббата, любимицей которого она была с детства.

Леутгард с монахами и присоединившимися к ним деревенскими парнями с утра рыскал по лесам, вылавливая и безжалостно убивая отставших от своего хирда норманнов. Таковых оказалось не так уж мало, видимо, пристрастие к грабежам пересилило осторожность.

Племяннице же Леутгард велел в сопровождении воинов, присланных дамой Сихильдой, возвращаться домой.

И вот, пересекая обмелевший ручей, они услышали в лесу шум. Казалось, это несется, круша подлесок, разъяренный вепрь-секач. Их можно было много встретить в лесу, ведь осень – пора гона у этих животных, самцы ожесточенно бьются друг с другом за самок, порой выскакивают из чащи совсем близко от людей.

Воин, ехавший первым, поднял руку, давая всем знак уйти с открытого пространства.

Но из леса в десятке шагов от них выскочил не дикий кабан, а человек.

Молодой светловолосый парень, в котором можно было узнать норманна. Он несся сквозь чащу, спасая свою жизнь, по всей вероятности, от монахов Леутгарда.

Доспехов на нем не было, от рубахи остались одни клочья. Как, впрочем, и от спины, на которой был даже издали заметен кровавый узор, нанесенный чьим-то безжалостным хлыстом.

Но, как быстро не беги, пешему от всадников не уйти.

По знаку старшего воины догнали и окружили викинга.

Яростно отбросив с разбитого лица челку, тот молча ожидал решения своей участи. Оружия у него не было никакого, а то бы дорого продал свою жизнь! И вот теперь приходилось умирать пленником, а это значило не попасть в Вальхаллу!

Юный викинг скрипнул зубами.

- Может, прямо тут его и вздернуть, госпожа? – зло усмехнулся франкский воин. – Зачем далеко водить? Вон дуб подходящий.

Жермена готова была согласиться, но тут земля вновь застонала от тяжести скачущего всадника. Из зарослей выметнулся рыцарь на высоком гнедом жеребце. За его спиной маячили два воина в панцирных стеганках.

Наличье шлема до подбородка закрывало лицо предводителя, но голос его оказался молодым и звучным, рокочущим от гнева.

- Это мой пленный, юная дама! – воскликнул он. – Велите вашим воинам передать его мне, и мы мирно разойдемся! Я захватил его и велел отделать хорошенько плетью, но из-за оплошности одного из моих людей норманн чуть не сбежал.

- Будь у меня в руках меч, - прорычал викинг, - ты дорого заплатил бы мне за те удары, кем бы ты не был! Но мой отец предаст тебя таким пыткам, что сам будешь молить о смерти!

Он хорошо говорил на их языке, что было свойственно скорее луарским викингам, чем их собратьям из Дании и Исландии.

- Кто ты? – спросила Жермена, пораженная внезапной догадкой.

- Я Эгиль, сын Торгрима, - высокомерно бросил он. – На всей Луаре знают эти имена, как и в Бретани, и далеко за ее пределами!

- Рыцарь, - Жермена повернулась к молодому франкскому всаднику, - я вынуждена забрать у вас этого пленного! Здесь владение моего отца, а значит, решать его судьбу теперь мне!

- Но я захватил его, а не вы! – с негодованием возразил тот. – И сделал это не на вашей земле!

- А потом он попался мне, и здесь уж вы над ним не властны! Здесь владение сира Вульфберта.

- А владение моего деда, сира Аттона, лежит по соседству. Мое имя Рейнельд. Этот пленный чинил непотребства и грабил там, попался мне тоже там, и мне он нужен, поэтому я его выслеживал и взял в плен!

В негодовании он тряхнул головой и сорвал шлем. Жермена увидела загорелое молодое, грубовато-красивое лицо со сверкающими яростными глазами. Вьющиеся темные волосы были собраны кожаным шнуром на затылке.

- Этого норманна Эгиля я забираю, - повторила Жермена.

- Я тебе заберу! – зло расхохотался молодой франк, напирая на нее конем. – Отъезжай со своими и не вздумай пикнуть! Ясно, пигалица?

Жермена, с которой давно никто не смел так разговаривать, задохнулась от возмущения и тщетно пыталась придумать достойный ответ.

В это время Эгиль, о котором за перебранкой позабыли, внезапно кинулся наземь, ужом проскользнул под конским брюхом и буквально сорвал с седла одного из воинов, схватив того за ногу.

Прикрываясь им, как живым щитом, викинг стал отступать к деревьям.

Рейнельд с проклятьем послал коня вперед, но было поздно. Викинг уже завладел мечом франка и со всего размаха всадил тому лезвие в горло.

Глава 4

Сир Вульфберт не был примерным отцом и озаботился будущим дочери только теперь, но люди говорили, что, например, высокомерная Альдегиза, отец которой владеет большим поместьем к западу от них, уже помолвлена с кем-то из младшей ветви Конрадинов, очень могущественный род!

Жермена опять заснула, и на этот раз сон ее был крепким, какой и должен быть у юных.

Но вот ее матери в ту ночь совсем не спалось.

Вульфберт давно спал, раскинувшись среди меховых одеял, а она все мучилась бессонницей. Хотя причин для опасения теперь как будто стало меньше!

Разговор Сихильды с мужем закончился его обещанием выделить Жермене в приданое двух кобылиц-трехлеток со всей упряжью, четырех мулов и в придачу к ним конные носилки, два плаща, подбитых лисьим мехом и два - без меха, платья из фризского сукна, бархата и парчи, ожерелья из самоцветов и золотые украшения, меховые и шерстяные ковры, серебряные подсвечники и разная домашняя утварь, а главное – три сотни полновесных золотых солидов. Теперь нужно было заняться поиском жениха для дочери, при этом сир Вульфберт не должен был отдавать ее, если жених не придется по сердцу.

Услышав это требование, отец семейства хмыкнул, но спорить не стал.

Не мог же он забыть, как самого женили по выбору родителей, а ведь он тогда любил другую!

Жизнь многому научила Сихильду, но не оставила времени, чтобы передать ту мудрость дочери.

Сын – он и есть сын, будущий воитель, вырастет и будет, по примеру многих, появляться дома раз в полгода и добывать себе мечом славу и женщин. А вот Жермена…

Надо сказать, что причины для волнения у Сихильды были.

До того несчастного дня, когда смерть забрала любимого брата, Жермена мало чем отличалась от других девочек ее лет.

Но когда Бертовина не стало, враждебность отца и невозможность что-то ему доказать, одиночество и несправедливость сделали ее совсем другой. Хуже или лучше, Бог весть, но другой!

Дети редко бывают так серьезны, тем более девочки, которые с материнским молоком впитывают необходимость быть уступчивыми и милыми.

В чем-то Сихильда была склонна винить себя. Слишком долго она боялась лишний раз приласкать или покрасивее принарядить девочку, чтобы не вызвать гнев мужа.

Когда Вульфберт бывал дома, Жермена старалась под разными предлогами куда-нибудь уехать. То аббат пообещал после мессы показать ей редкую книгу с красивейшими миниатюрами, то хочется взглянуть на недавно построенную водяную мельницу, то побывать на ярмарке в Анжере. Или просто насобирать в лесу ягод и орехов, а на обратном пути заночевать со служанками в старом охотничьем доме, если туда не собирался нагрянуть отец.

Очень быстро она освоилась в лесу, знала все тропы, по которым можно было выйти к деревушкам смолокуров и лесным усадьбам, все черничные поляны и заросли лещины, научилась искать брод и пересекать верхом или пешком быстрые лесные речушки и обходить опасные места, где могли быть змеиные гнезда или топи.

Все чаще она слишком отдалялась от дома, но верная Гуальда, всегда сопровождавшая ее, пообещала не выдавать юную госпожу. Иначе той пришлось бы сидеть дома взаперти, а легко ли ей там быть, когда сир Вульфберт только и глядит с недовольством!

Шло время, Жермена подрастала и становилась все более независимой. Когда отец уезжал, она с удвоенным усердием старалась помогать матери, ведь поместье у них было обширное.

Усадьба представляла собою огороженное пространство, внутри которого находился господский дом, несколько внутренних дворов, множество жилых и хозяйственных построек и даже небольшой садик.

Вокруг всей усадьбы шёл глубокий ров, наполненный водой. По обеим его сторонам был установлен двойной частокол из заострённых брёвен. Со стороны дороги на Андегавы в наружной ограде были сделаны ворота; подъёмный мост вёл от них к воротам внутренней ограды, а над наружными воротами торчала дозорная вышка.

В середине угрюмо возвышалась квадратная башня из почти не тесаных валунов. В ее глубоких подвалах можно было в случае прорыва врага укрыть от стрел женщин и детей, пока воины держат оборону до подхода подкрепления.

Почти все строения и службы здесь были бревенчатыми: конюшни, псарни, амбары, ткацкая, кожевенная дубильня, склады, жилые постройки для воинов и челяди. Однако два этажа дома, где размещалось семейство господина, были сложены из светлого известняка, а верхний этаж, пристроенный позднее - деревянный.

Уследить за одной только усадьбой и добиться четкого выполнения приказов не так-то просто, а ведь были на землях сира Вульфберта еще и деревни, виноградники, каменоломня, охотничьи угодья, пасека и смолокурня. Хоть и есть в деревнях старосты, обязанность которых – следить за работами, обо всем докладывать и вовремя доставлять господам необходимый провиант, а все равно нельзя обойтись без хозяйского глаза!

Госпожа Сихильда сама обучила дочь премудростям домашнего хозяйства и была уверена, что Жермена справится. Помогла усвоить и благопристойное поведение, без которого благородной девице не обойтись. Однако Сихильда видела, что девочке не хватает изящных манер. Но этому можно научиться только живя при дворе или в богатом замке, где есть возможность общаться с равными. А здесь Жермена могла играть только с детьми крестьян и слуг. Раньше время от времени наезжали в гости хозяева соседних владений со своими детьми, или же приглашали к себе. Но с тех пор, как родился Годо, сир Вульфберт стал яростно противиться таким посещениям, боясь, что малыш подхватит от кого-нибудь заразу и погибнет, как его старший брат.

Жермена не страдала от отсутствия общества, и дама Сихильда давно поняла, что под сводами старого монастыря, в тиши библиотеки, ее дочери было лучше всего. Оставалось уповать на то, что вскоре в Жермене пробудятся чувства, на то ведь и дана юность!

Наверно, больше ни одна девочка в их краях не прочла так много книг. Жермена знала о походах Афин на Спарту и Рима – на Карфаген, читала Боэция, Тацита и Софокла, получила представление о королевствах и герцогствах, которые собрал в одну империю под своей могучей рукой Карл Великий, обо всем имела собственное суждение… и в то же время в чем-то оставалась диковатой, застенчивой и легко уязвимой.

Глава 5

Она не стала ничего рассказывать и спрашивать у матери, ведь у той хватало хлопот с маленьким Годо, и к тому же сильно сдало здоровье. Но посетивший их вскоре дядя Леутгард выслушал ее и обещал все объяснить.

Во время конной прогулки, на которую они выехали вместе, молодой монах предложил Жермене подняться на высокий холм и указал рукоятью хлыста куда-то вдаль. Там темной лентой вилась река, а могучие сосны, возросшие на каменистом берегу, подступали почти к самой кромке воды. И дальше, сколько хватало человеческого взгляда, был виден только равнодушно шумящий лес, простиравшийся на много лье. Чтобы пересечь его, конному потребовалось бы больше дней, чем пальцев на обеих руках.

Но если посмотреть с высоты полета хищной птицы, можно было бы увидеть затерянное в этом лесу, в самой глухой и непроходимой его части, страшное место, которое крестьяне обходили стороной, а для нездешних были оставлены специальные знаки-зарубки на стволах деревьев.

Это было селение прокаженных. Там отринутые обществом, гниющие заживо калеки жили замкнутой, изолированной от всего мира общиной. Здесь они рыли землянки, разводили костры и готовили пищу, здесь же хоронили умерших, а случалось, что и плодились.

Лишь несколько монахов из обители Максимина время от времени ездили, чтобы отвезти несчастным съестные припасы, лекарственные мази и балахоны из грубого холста. Но и они, оставив все привезенное с подветренной стороны, на расстоянии от селения, сразу спешили прочь.

Иногда им встречалась по дороге странная, еще молодая женщина, тоже передававшая еду прокаженным. Сначала было трудно понять, кто она такая. Судя по одежде, она не была крестьянкой, а скорее походила на жену какого-нибудь торговца, но расспросить ее долгое время не удавалось. Женщина укрывалась в чаще всякий раз, как замечала людей.

Однажды брат Леутгард окликнул незнакомку. Она держалась сперва очень настороженно, но, поняв, что он не причинит зла, рассказала о себе.

Агата была хозяйкой лесной усадьбы, затерянной в самой глуши, и небольшого земельного надела, пожалованного когда-то ее деду за верную службу королю. За ее землями не было других усадеб и селений, а сразу начиналась Гнилая топь - болото, названное так из-за соседства прокаженных.

Горе Агаты было велико. Среди прокаженных находился ее бывший любовник, когда-то бросивший наскучившую ему женщину, хоть она и родила от него двоих детей, Бруно и Латру. И вот теперь она была единственной, кто заботился о нем.

Агата поклялась брату Леутгарду на Распятии, что в селение прокаженных никогда не заходит, и людям не стоит опасаться, что она или дети заражены страшной болезнью.

Но ужас перед проказой был всегда велик, а крестьяне суеверны и недоверчивы. Люди гнали женщину камнями отовсюду, где она появлялась, и она перестала выходить из леса и запретила делать это своим детям. С тех пор они жили в одиночестве, не так далеко от других людей, и в то же время отделенные от них как будто бездонной пропастью. Родители Агаты давно умерли, а прислуживали ее семье только двое старых слуг-вольноотпущенников.

Девочка, которую Жермена спасла от бессмысленной жестокости крестьян, была Латра. Она вышла к людям из любопытства, привлеченная шумом спешащей на торг возбужденно-веселой толпы, и чуть не поплатилась за это жизнью.

- Ты сделала доброе дело, вступившись за нее, - сказал Леутгард.

- А кто были те двое? Ну, та спесивая девчонка и парень на коне? Ты знаешь, кто они такие, дядя?

- Знаю, - вздохнул монах. – Девица зовется Альдегиза. Она преисполнена гордыни, ибо их семья очень богата, а ее отца, высокородного Ганелона, хорошо знают при дворе. Земли его граничат с владением старика Аттона по руслу Сухого ручья и простираются почти до самой Луары, также есть у Ганелона и другие мансы, пожалованные их роду прежними королями. Что же касается юного Аривальда, то он двоюродный брат Альдегизы и тоже отпрыск знатного рода.

- А чего им тогда в жизни не хватает?

Этот вопрос застал Леутгарда врасплох, хоть он и давно знал привычку племянницы смотреть в корень вещей.

- Ну, как тебе объяснить, дитя… Всем людям чего-то не хватает. Человек уж так устроен, что он и силен, и в то же время слаб! Зверь довольствуется той добычей, которой может насытиться и накормить своих детенышей, и одним логовом, куда приходит отдыхать и зализывать раны. А у человека сердце ненасытное, и ему всегда всего мало. Сила его в том, что может порой свернуть горы, чтобы получить желаемое, но уберечь захваченное трудно и жалко потерять, и вот это делает его слабым и уязвимым. Но это я отвлекся. Чего не хватает именно этим, встреченным тобой детям? Они избалованы и не знают меры своим желаниям. Поэтому, я думаю, им не хватает хорошего кнута! Да не в руках, а чтобы на себе его почувствовали.

- Так значит, этот юноша тоже гадкий? – спросила Жермена.

Почему-то мысль о том, что красивый стройный всадник мог изнутри оказаться совсем не таким, как с виду, была неприятна ей. Странно, он почему-то ей запомнился, а вот его кузину с веером сейчас уже не узнала бы. Если только по противному голосу.

- Надеюсь, ему повезет, - улыбнулся Леутгард. – В его возрасте у знатного юноши начинается боевая жизнь, а потом и посвящение в благородные всадники, или, как теперь чаще называют, рыцари. Можешь мне поверить, это хорошо вышибает из головы дурь и учит ценить жизнь… не только свою! Если, конечно, человек не сломается, а такое тоже иногда бывает.

На другой день служанка передала, что к юной госпоже пришел какой-то паренек из леса и упорно стоит за воротами усадьбы, не уходит, но и не говорит, зачем явился.

Дама Сихильда дозволила его впустить.

Подросток, одетый в простую льняную тунику и такие же штаны, до колен переплетенные крест-накрест ремнями грубой кожаной обуви, низко поклонился хозяйке и ее дочери, и поставил на землю полную корзинку лесных ягод, поверх которых лежал огромный букет цветов и трав.

Глава 6

- Можешь меня поздравить! – говорил на следующий день Аривальд. – Отец решил меня женить, и даже уже обо всем договорился.

- Я бы поздравил, - сказал его собеседник, - но твое лицо не выражает радости. Скорее даже наоборот!

- А какая разница, что выражает мое лицо, Рейн? - махнул рукой Аривальд. – Значение имеет только то, что девица с хорошим приданым и из благородного семейства, а еще важнее - их владения граничат с нашими, это очень удобно, и отец, конечно, очень рад такой сделке!

- На самом деле, удобно, - согласился Рейнельд. – В мирное время можно устраивать отличные охоты, да и беглых вылавливать намного проще, и следить, чтобы всякие чужаки без дела не таскались, и в набеги вместе ходить проще! А случись война, родичи помогут. Да, а кто, кстати, будущие родичи?

- В том и дело. Отец сговорился с Вульфбертом насчет его дочки.

- О Боже! Этой…

Рейнельд вовремя сдержался и не сказал, что думает о такой невесте, худой пигалице, которая прошлой осенью помешала ему получить вознаграждение за поимку викинга. После чего ему пришлось распрощаться с надеждами на покупку нового боевого коня, и к тому же, от него сбежал оруженосец. Это Рейну как раз было понятно, кто же станет служить, не получая оговоренного жалования? Люди знатного происхождения часто берут в оруженосцы сыновей своих вассалов или соседей победнее, но у старого Аттона, деда Рейна, все достояние – одна деревенька, мужиков не густо. Поэтому сейчас, за неимением средств для найма подходящего человека, обучение на оруженосца проходил деревенский парнишка, единственный, кого можно было считать достойным, и кто оказался в состоянии оценить свалившуюся на него честь и не пустился в бега. Но пока паренек всему научится и приобретет нужную сноровку, пройдет время. К тому же, его надо будет вооружить, одеть и посадить на коня!

А все могло решиться так просто, если бы худосочная дура не заартачилась и дала спокойно забрать пленного!

- Ты знаешь о ней что-нибудь? - тут Аривальд несколько оживился.

Рейн пожал плечами.

- Только то, что знают все. Люди говорят, что она много о себе понимает и слишком ученая, чтобы стать послушной женой. Но если твой отец принял такое решение, значит, знает, что делает.

- Разумеется, знает! – Аривальд отбросил со лба легкую светлую челку и потянулся к меху с вином, чтобы налить себе и приятелю.

Они расположились на лесной поляне, отдыхая после удачной охоты.

Немного в стороне оруженосцы уже развели костер и насаживали на вертел тушки диких уток.

Чтобы молодые господа могли уже сейчас подкрепиться, им подали пирог с мясом и сыр.

Аривальд подождал, пока слуга отойдет, и продолжил:

- Отцу важно меня женить, чтобы было кому наследовать наши земли, а тут и расположение удачное, и Вульфберта он давно знает. Наш сосед богат и достаточно знатного рода, чтобы с ним можно было породниться. Остальное моему отцу безразлично…

Он осушил чашу одним махом и продолжил:

… а мне – тем более!

- Даже так? – Рейнельд поднял темные брови.

- Конечно. Все равно на ком-то пришлось бы вскоре жениться, так почему не на ней? Ну а ты, Рейн? Пока не думаешь о свадьбе?

- Скорее уж женится мой дед, чем я! – расхохотался тот. – Я ему так и сказал еще зимой, когда он подступал ко мне с этим. Он говорил, мне можно рассчитывать на богатую вдову, и даже без моего ведома пару раз устраивал смотрины. Клянусь Святым Крестом, те бабы были страшнее смертного часа! Лучше уж быть наемником и продавать меч богатым сеньорам, чем свой … - их вдовам!

Он снова засмеялся – весело, без всякого притворства.

- Так ты снова хочешь наняться к кому-нибудь из сеньоров в гвардию? – спросил Аривальд.

- Все может быть! – неопределенно ответил тот. – Еще не решил.

Дичь была приготовлена, и распространявшийся от костра дразнящий аромат жаркого с приправами на время заставил прервать разговор.

Однако Аривальд поймал себя на мысли, что хотел бы быть таким же свободным, как Рейн, и беспечно смотреть в будущее. Тогда его не разлучили бы с Гильтрудой, к которой лежало его сердце, и не пришлось бы брать в жены дочь Вульфберта, с которой даже не знаком.

Рейна жениться не заставляли, хотя оно и понятно, наследовать у них нечего.

- Отец сказал, завтра мне с ним надо ехать в гости к Вульфберту, - голос Аривальда вернул Рейна к действительности. – Ну, вернее, так только говорится, что в гости, а на самом деле это будет знакомство с невестой. Я вот думаю, может, она мне откажет? Было бы неплохо!

- Почему она должна отказать? Да от нее ничего и не зависит, решать все равно будут родители!

Наверно, сказалась вкусная и сытная пища, да и выпитое вино, и теперь Рейн говорил об этой девушке вполне умиротворенно и без гнева.

- Ну, ты понимаешь, я слышал, что они не хотят ее принуждать.

- Тогда твой отец найдет кого-нибудь еще, только и всего. Жениться на соседке выгодно, тем более что семья у них не большая, никто из их родни не будет тебе постоянно докучать.

Аривальд кивнул и заговорил о другом.

Хоть Рейн его приятель и храбрый парень, но некоторых вещей попросту не поймет!

Он грубоват, не получил никакого образования, хотя с мечом и секирой управляется лучше многих.

Воинское обучение Рейнельд проходил в Анжере и Париже, где был одним из лучших, но кроме владения оружием и верховой езды, ему не преподавали ничего.

Он никогда не держал в руках книг, а может, даже не видел их, и не сложил в своей жизни ни одного стиха.

Как-то раз мать Аривальда, ныне покойная, устроила праздник в честь дня рождения сына, на который созвали всех соседей с детьми, да и крестьянским ребятишкам дозволили прийти на представление. Оно удалось на славу. Гистрионы показывали фокусы, жонглировали и стояли на голове, дрессированные собаки танцевали на задних лапах, а коза возила тележку, которой управлял важный серый кот. Дети хлопали и кричали от восторга, а уж когда актер в страшной маске стал плясать, изображая волка-оборотня, юные зрители взвыли от восторга и страха, а самые младшие полезли под накрытые столы. Рейну такое увеселение очень понравилось, но вот когда настал черед смотреть спектакль, ему сделалось скучно.

Глава 7

Жена старого Аттона давно умерла, сыновья - одни полегли в битвах, другие умерли в младенчестве. Когда из всех детей осталась только дочь, юная Лантсида, старик, покопавшись в старых связях, выудил из глубин памяти несколько влиятельных людей, под началом которых прежде служил, и надиктовал знакомому канонику письма, прося рекомендаций и покровительства для девицы. Ведь она осталась на попечении пожилого отца, человека воинского сословия, с честью служившего Каролингам три десятка лет.

Старый воин отправил свои послания со странствующими монахами, без особых надежд на успех. Он давно не видел тех людей и даже не знал, живы ли они. Да и много ли стоят прежние заслуги, когда вокруг полно таких, кто готов служить здесь и сейчас - молодых и сильных?Откликнулся только один человек, дослужившийся до майордома в богатом замке. Он смог замолвить слово в нужном месте, и Лантсида получила должность фрейлины при высокородной Билишильде, графине де Пуатье, супруг которой, помимо графского, носил также титул герцога Аквитании.

Истратив две сотни денье на платья и украшения для дочери, Аттон сам отвез ее ко двору графа. Эта сумма была для него велика, но двор – не богадельня, и первое правило для тех, кто хочет чего-то добиться в таком месте - производить впечатление состоятельного человека, даже если ради этого надо сидеть на хлебе и воде!

Это была единственная надежда, что дочь сумеет заполучить богатого супруга, однако упованиям не довелось осуществиться.

Рамнульф де Пуатье сделал девушку своей фавориткой, ибо редко пропускал хоть одно хорошенькое и свежее личико. Год спустя Лантсида родила еще одного графского бастарда.

Графиня давно смирилась с женолюбием супруга, даже сама содействовала тому, чтобы фрейлины, побывавшие в постели графа, получали приданое и шли замуж за бедных рыцарей. В придачу к такой невесте выделялся небольшой земельный надел, что помогало жениху закрыть глаза на ее прошлое.

Рамнульф официально признавал некоторых своих внебрачных отпрысков, но при этом решающую роль играло, какого рода мать ребенка. К примеру, баронская дочь могла рассчитывать на признание ее бастарда, а значит, на поддержку в будущем. Но девицам без титула, пусть и славного воинского рода, такое обычно не светило. Монастырь или брак с человеком, который согласится прикрыть ее грех за подаренную деревеньку и возможность построить собственную усадьбу – вот все, на что она могла рассчитывать, при этом официальным отцом ребенка становился муж.

Но на этот раз все пошло по-другому.

Чувство к Лантсиде оказалось больше, чем просто прихоть для стареющего графа, и она оставалась фавориткой дольше прочих. Граф поселил ее в своих владениях, на большой, надежно охраняемой вилле.

К тому же, их ребенок оказался мальчиком. Он был крупным, здоровеньким и очень похожим на отца. Во всем, кроме одного.

В тот день, когда Рейн родился, старая повитуха долго вглядывалась в детское личико. Оно было, как у всех новорожденных, сморщенным и красноватым, но не это привлекло внимание женщины.

У ребенка были необычные глаза. Не водянисто-голубые, впоследствии менявшие свой цвет.

- У этого младенца глаза какие-то желтые! – озадаченно проговорила повитуха. – Сколько детишек я приняла, а никогда не видела такого цвета глаз.

- Что за чушь? – фыркнула Лантсида, которую служанки уже успели переодеть и причесать. – У моего мальчика глаза очень красивые, золотисто-карие, а не какие-то там желтые! Он же не кот какой-нибудь!

Но счастливого отца, графа Рамнульфа, не могли смутить подобные пустяки. К тому же, он повидал мир и знал много такого, что его юной фаворитке и во сне бы не привиделось.

- Кот коту рознь! На свете есть звери, которые называются тиграми! – со смехом сказал граф, разглядывая маленького сына. – Здесь, у нас, они не водятся. Тигры живут в далеких странах, за морем, откуда их иногда привозят в дар королям. Несколько тигров есть в королевском зверинце, в Лаоне. Этот зверь огромен и грозен, одним ударом лапы он убивает быка и может потягаться силой с матерым медведем. Когда тигр издает свой грозный рык, все пригибаются к земле!

- А с виду он какой, этот зверь? – с улыбкой спросила молодая мать.

- С виду чем-то напоминает кота, только в сто раз больше, а шкура у него рыжая с черными длинными полосами. Но я хотел сказать о другом. Главное – у тигра глаза как раз желтые! И это не мешает ему быть самым зорким и сильным!

Он взял сына на руки.

- Пусть у тебя будет сердце тигра! Только с таким сердцем можно завоевать земли и славу!

В тот же день граф в присутствии вассалов признал новорожденного сына от Лантсиды своим и дал ему имя Рейнельд. Хотя впоследствии мальчика чаще называли просто Рейн.

Владетель Пуатье не охладел к молодой любовнице и последующие четыре года, в перерывах между войнами, разъездами и переговорами находил время, чтобы посещать ее. Это, как и сам факт признания бастарда, вызвало ярость законной супруги и подрастающего наследника, старшего сына, которого, как и отца, звали Рамнульф.

Сын-бастард, любимый отцом, который непременно приблизит и возвысит его – не это ли самая большая угроза для законных детей, и не захочет ли кукушонок со временем очистить родовое гнездо для одного себя?

Граф Рамнульф знал о том, что дом Лантсиды трижды пытались поджечь, а один раз мост, по которому должна была проехать повозка с нею и ребенком, оказался подпиленным. Благодаря случайности они задержались в пути и не погибли в тот день, зато утонул в реке крестьянский воз с поклажей, мулами и возницей.

Охрана была усилена, и с тех пор покушения прекратились, но Рамнульф понимал: ничто не спасет женщину и ребенка, если они останутся без защитника.

На случай своей смерти графом была даны необходимые распоряжения, и предосторожность была не напрасной.

Раны, полученные великим воителем в сражении при Бриссарте, оказались смертельными.

Больше Лантсида и маленький Рейн не видели графа, и даже присутствовать при погребении им не дозволили.

Глава 8

- Забавно будет взглянуть на Рейна, когда прошло столько времени! Эй, вы, ну что застыли на месте? Где мои платья?

В просторном покое вовсю полыхали и весело потрескивали в очаге дрова, отблески пламени плясали на стенах, увешанных коврами из оленьих и волчьих шкур.

На широкой скамье, застеленной меховым покрывалом и заваленной большими и маленькими подушками, полулежала молодая женщина. Своими белоснежными и мягкими, не знавшими тяжелой работы руками она перебирала украшения в резном, светлого дерева ларце, который держала перед нею одна из служанок. Еще две возились около большого сундука, откуда поочередно вынимали платья. Их надлежало разворачивать перед госпожой одно за другим, чтобы она могла выбрать.

Хоть приглашение посетить родичей и было получено три дня назад, но Альдегиза до сих пор не решила, в каком из платьев она затмит эту мерзавку, как там ее зовут… Впрочем, это не имеет никакого значения. Важно только то, что Альдегиза должна быть более нарядной и затмить невесту кузена, чтобы никто на нее даже не посмотрел!

Платьев, как и украшений к каждому из них, у Альдегизы было достаточно. Но, привыкнув двигаться к цели извилистыми путями, сия девица заранее вызнавала, в чем будет Жермена.

На это и ушло три дня.

- Ну так как? - напустилась она на только что вошедшую быстроглазую женщину-челядинку. - Узнала ты все, что нужно, или даром только хлеб ешь?

- Узнала, госпожа, - та подобострастно поклонилась. – За плату все можно сделать! Дочь сира Вульфберта будет в светло-голубом бархате, а нижнее платье и отделка рукавов – из серебристого шелка.

- Это точно? – Альдегиза глянула с высокомерным прищуром. – Гляди у меня!

И тут же остановила свой выбор на бархатном наряде очень редкого и модного персикового оттенка, а нижнее платье было цвета незрелого яблока.

Искусно вышитые золотой нитью дубовые листья еще больше подчеркнут и привлекут внимание и к самому наряду, и к дорогим браслетам, которые будут поддерживать удлиненные и зауженные по последней моде рукава.

Золотые серьги-колты покачивались вдоль щек, отбрасывая легкие отсветы на лицо.

Надо сказать, что красотой это лицо не отличалось. Темные глаза Альдегизы были круглыми и скорее маленькими, ресницы – прямыми и короткими, нос – великоват и слегка приплюснут, а рот, словно в противовес, маленький и пухлый, напоминал вишню. Однако у нее была хорошая, без изъянов сливочно-белая кожа и тяжелые черные волосы, длина и густота которых позволяли сделать любую модную прическу или просто собрать в конский хвост, перевитый нитями жемчуга.

И главное, чем она могла по праву гордиться, это ее совершенное, прекрасно сложенное тело.

Альдегиза давно поняла, что именно оно заставляет мужчин оборачиваться и долго смотреть вслед. Красивые яркие платья должны были подчеркивать ее крутые бедра и привлекать внимание к высокой пышной груди. О да, внимание и восхищение – это было то, чего она жаждала, и на что имела право только она одна!

Альдегиза была уверена, что очень хороша собой и вела себя, как красавица, что не мешало всей душой ненавидеть любую девушку, более красивую, чем она, и при этом зло высмеивать тех, которые были менее красивы.

Жермену она заранее причислила к категории жалких созданий, некрасивых и скучных, но ее все равно требовалось проучить! Да сегодня эту серую мышь, хоть прием и устраивают в ее честь, никто даже не заметит! Ведь рядом будет находиться сама Альдегиза!

Жермена будет в голубом с серебром, этакая скромница-невеста, затмить такие блеклые цвета при яркой внешности и с умом подобранном платье для Альдегизы легче легкого.

А все-таки есть свои преимущества в том, что красавец-кузен, белокурый Аривальд, возьмет в жены такую тусклую девицу. Бывая у родичей или принимая их у себя, Жермена всегда будет в тени самоуверенной, блистающей яркими нарядами Альдегизы. Впрочем, им не часто предстоит встречаться. Ведь Альдегиза обручена с очень важным человеком и еще зимой отбыла бы с ним в Лаон, если бы жениха срочно не отправили в Бургундию. По важнейшим государственным делам, так с гордостью говорила честолюбивая дочь Ганелона. Эти дела могли затянуться на несколько месяцев, а развлечений, как всегда, не хватало! Так почему бы не повеселиться, исподволь отравляя жизнь какой-то ничтожной дряни? Дочь сира Ганелона была злопамятна, как и все в их семействе, и не забыла, как ей при всем честном народе предложили ощипать веер и прицепить перья к своему заду. Да ее никто никогда не смел так оскорблять!

- Кстати, где мой веер? – вспомнила Альдегиза. - Пока сама не скажу, никто из вас, тупиц безмозглых, не принесет! А ведь ваша обязанность – предугадывать желания госпожи!

Прислужницы наперегонки кинулись подавать веер и узкие остроносые башмачки из толстого шелка в тон нижнему платью, с подошвой из мягкой кожи и длинными лентами-завязками.

Альдегиза оглядела еще раз другие платья, сшитые по последней моде и радующие глаз яркостью и искусной отделкой, и велела убрать снова в сундук.

Пока служанки одевали и причесывали ее, Альдегиза снова вспомнила о Рейнельде. Вернее, принялась мысленно перечислять мужчин, которые, как она знала, съедутся сегодня в усадьбу сира Беренгара. Почти все они будут с женами, а вот у Рейна жены нет. И вряд ли в ближайшем будущем появится. Хоть Желтоглазый и храбрец, и видный парень, но такой же нищий, как три года назад, в ту ночь, когда…

Глава 9

Коренастый и, несмотря на возраст, очень сильный сир Ганелон, сопровождаемый своей охраной и оруженосцами, выглядел и держался, как подобает богатому и важному человеку, который вскоре еще расширит и упрочит свое влияние. Все ведь знали, за кого просватана его дочь!

Улыбаясь милостиво и чуть снисходительно, пожилой сеньор приветствовал поклонившегося ему Рейна, затем справился о здоровье деда, посокрушался, что тот по болезни не смог поехать в гости.

- Ну да, если начинают ныть старые раны, уж не до того, - покачивал головой Ганелон. – Но солнце пригревает уже почти по-летнему, Бог даст, старый рубака скоро поправится!

Молодой Ирминольд хмуро свел брови, ибо не забыл о ссоре, и приветствовал Рейна как будто нехотя. Однако зайти дальше в присутствии отца и омрачить праздник родичам он не посмел, лишь пришпорил коня и умчался далеко вперед.

Рослый караковый жеребец Ирминольда был очень хорош, и Рейн вновь вспомнил, что его гнедой Бурелом стареет, для нового похода нужен молодой и выносливый конь. Которого взять пока негде!

Однако для обычной поездки, когда не нужно нестись во весь опор и сшибаться в смертельной схватке с супостатом, Бурелом еще годился. Верхом на этом коне Рейн выглядел достойно, тем более, что одет он был в ту самую нарядную тунику из темно-зеленого генуэзского бархата, украшенную красивой тесьмой вдоль длинных разрезов и схваченную в талии тяжелым поясом с серебряной чеканкой. Он был ничем не хуже любого молодого человека из знатной семьи, когда-либо отправлявшегося в гости к соседям, а о том, что зеленая туника - его единственная приличная вещь, а пояс позаимствован у деда, Рейн никому говорить не собирался.

Альдегиза отправилась в гости на изящной рыжей кобылице, в плаще дорогого фризского сукна, который накинула поверх своего великолепного наряда. С притворной скромностью держась за отцовской спиной, она изящно покачивалась в седле в такт движениям лошади, идущей легкой рысью, и выглядела невозмутимо-царственной, как настоящая знатная госпожа.

На приветствие Рейна ответила едва заметным кивком головы. Однако от ее внимания не укрылось, как он возмужал, из пригожего крепкого юноши став настоящим мужчиной. Многие назвали бы его очень привлекательным, хотя красота этого резко очерченного, с высокими скулами лица была грубовата. Или так просто казалось из-за его привычки вести себя скорее воинственно, нежели галантно. Однако недостаток утонченности с лихвой искупался дерзким очарованием сильного молодого самца. Тигриные глаза уверенно и дерзко смотрели из-под крутых арок бровей.

До Альдегизы уже доходили сплетни о том, кто из местных девиц за ним бегает. О, конечно, это были всего лишь голодранки, как и он сам, и даже дочери каких-то жалких вольноотпущенников, но некоторых он одаривал своим вниманием.

Если бы не та глупая встреча в лесу, его хорошо было бы иметь в числе поклонников, которыми Альдегиза любила окружать себя. Но так… она еще не решила, нужно ли это делать.

О нет, не стоило. Ведь не забыл же он, что однажды овладел ею в лесу, как какой-нибудь девкой, и она сама страстно извивалась в его руках и тоже хотела его.

Или все-таки стоило? Ведь он не дурак и не самоубийца, чтобы болтать такое о дочери самого сира Ганелона. Рейн недурен собой, дерзок и упрям, такого занятно было бы укротить.

И поскольку он, не выказывая ни смущения, ни радости, невозмутимо ехал рядом и молчал, Альдегиза сама завела разговор.

Рейн не видел ее с той сумасшедшей ночи, когда оба прошли по краю пропасти и уцелели, хотя легко могли погубить друг друга. Сейчас он должен был признать, что формы Альдегизы стали еще более совершенными, а вычурно уложенные темные косы и аромат заморских благовоний сделали бы честь самой знатной девице, ведущей придворную жизнь.

Лицо ее, в отличие от тела, красивее не стало, хотя сегодня Альдегиза подвела глаза специальной краской, которую можно было купить только у торговцев, бывавших в королевстве Аль-Андалус, или еще дальше, за морем. От этого глаза казались больше и выразительнее.

Но глаза – это ерунда, могут быть и маленькими! Рейн всегда считал, что главное для женщины – это большая грудь. Такая, как у Альдегизы, как раз годилась! Богатое одеяние не скрывало, а скорее подчеркивало, сколь эта грудь высока и упруга. Да и округлые бедра, создававшие волнующий контраст с тонкой талией, невозможно было не заметить…

- Ах, я с нетерпением ожидаю знакомства с невестой Аривальда, - сказала Альдегиза с лучезарной улыбкой, которой научилась у своего отца, отъявленного лицемера. – Однажды, очень давно, я мельком видела сию девицу, но совершенно не запомнила. А вот ты, Рейн, как мне говорили, недавно где-то столкнулся с нею. Вроде была какая-то история с пленным викингом, которого ты победил в единоборстве, пленил и излупил плеткой… Или наоборот, он тебя… О, сколько было разговоров! Впрочем, не это главное. Скажи, эта молодая дама тебе понравилась? Ведь ты, как истинный благородный воин, конечно, взял ее под защиту?

Дочь Ганелона проговорила все это, не переставая сладко улыбаться, но под конец почти откровенно забавлялась. Она ждала, что он соврет в ответ и тем себя унизит. Или скажет так, как было, рискуя вызвать смех. Ну и заодно она, Альдегиза, еще больше восстановит его против презренной пигалицы. Чем меньше рядом с той будет доброжелательно настроенных людей, тем лучше.

Но она недооценила Рейна, который три года провел в Париже, обучаясь воинскому искусству, затем служил в личной гвардии одного могущественного магната и приобрел кое-какой жизненный опыт, да и от природы не был тугодумом.

- Люди, как всегда, много болтают, прекрасная Альдегиза! – бастард лучезарно улыбнулся. – При этом правда искажается до такой степени, передаваясь из уст в уста, что получается новая диковинная история.

- Так расскажи мне свою историю сам, ведь ты не будешь искажать правду? Чем же все завершилось? – канареечно прочирикала она и заулыбалась еще слаще.

Глава 10

Отец Альдегизы был широк в плечах и силен, хотя и не очень вышел ростом. Из-за этого, даже когда сир Ганелон сидел на коне, фигура его казалась квадратной. В этом человеке сразу чувствовался воин, но, несмотря на знатность, в большей мере это был хитрый хищник, нежели благородный рыцарь. Какая-то недобрая сила бурлила в нем, ощущалась во всем его облике, во взгляде круглых темных глаз, в грубом лице с неправильными чертами, унаследованными его детьми.

Выехав на расчищенное пространство, окружавшее усадьбу Беренгара, они увидели, что мост опущен. По нему двигались, а затем въезжали в распахнутые ворота нарядно одетые всадники и всадницы. Позади всех грохотала колесами повозка, видимо, доставившая престарелую даму.

Оказавшись внутри, гости отдавали лошадей слугам.

Хозяин, сир Беренгар, по случаю праздника нарядившийся в шитую золотом тунику тонкого фризского сукна, встречал всех во дворе, как раз напротив входа в господский дом.

Цепкий взгляд Альдегизы тут же выхватил рядом с могучей фигурой дядюшки немолодую женщину в темно-красном бархате с богатой вышивкой. Из-под верхнего платья виднелось нижнее, из плотного серого шелка. По всей видимости, эта дама знала многих гостей. Она непринужденно и вместе с тем почтительно приветствовала всех. Отвечала с улыбкой на поклоны мужчин, пожимала кончики пальцев дам, а некоторых обнимала, говорила несколько приветливых слов и тут же поворачивалась следующим из прибывших.

- Рада тебя видеть, благородная Сихильда! – проговорила одна из женщин, обнимаясь с нею.

О, конечно, это была Сихильда. Мать невесты.

Альдегиза нахмурилась.

Итак, дядюшка Беренгар позвал будущую куму встречать вместе с ним гостей. Хотя мог бы доверить эту почетную обязанность ей, Альдегизе! Ведь ее матушка была его родной сестрой!

А теперь как бы эта семейка не возомнила себя хозяевами здесь!

- Приветствую тебя, Беренгар, дорогой мой! – Ганелон обнял родича, и его дочери и сыну пришлось проделать то же.

- Давно же мы не виделись! – сказал хозяин.

- Главное, что встретились теперь по столь радостному поводу! – хлопнул его по плечу Ганелон. – О, сир Вульфберт, иди же, обними и ты меня!

Вульфберт выбрался из окружившей его толпы знакомых и соседей, и еще несколько минут старые боевые соратники то обнимались, то сетовали, что за чередой дел редко стали видеться.

- Я не вижу твоего сына, Вульфберт! – огляделся по сторонам Ганелон. – Ты привез его с собой?

- Нет, - лицо Вульфберта немного помрачнело. – Годо остался дома.

- Отчего же? Хотелось бы познакомиться и с ним!

Вульфберт буркнул в ответ, что незачем шестилетнему ребенку вертеться среди взрослых, и отошел поприветствовать Рейнельда.

Ганелон скрыл усмешку. Он знал, что сосед очень боится болезней и потому терпеть не может скопление людей вокруг своего ненаглядного Годо.

- Где же наш дорогой Аривальд? – спросила Альдегиза.

На ее губах играла приветливая улыбка, но взгляд оставался колючим и оценивающим.

- Моя дорогая, - весело откликнулся ее дядя, - и вы, молодые мессиры Ирминольд и Рейнельд, слуга проводит вас! Вся молодежь сейчас в другом дворе, там очень весело.

- И в самом деле, - улыбнулась дама в красном, - у старшего поколения приняты долгие церемонии, а молодые пусть до начала обеда развлекаются!

Следуя за челядинцем, они миновали воинский плац и хозяйственные постройки, позади которых был большой прямоугольный пустырь, окруженный живой изгородью . В летнее время его засеивали травой, чтобы в случае опасности сюда можно было загнать деревенский скот.

Сейчас травы еще не было, зато в середине пустыря возвышался наспех сколоченный помост, к которому вели несколько дощатых ступенек.

На помосте, разделенном перегородкой-ширмой на две части, велись какие-то приготовления, порой выглядывали ярко размалеванные лица, кто-то настраивал музыкальный инструмент.

Вокруг собралась вся молодежь из числа гостей, и еще издали были слышны раскаты смеха и оживленный гомон. Нарядные девушки собирались в стайки, подталкивали друг друга локотками, вокруг них кружили поклонники, все перешептывались и пересмеивались.

Альдегиза ревниво вглядывалась в веселую толпу. С усмешкой отметила про себя, что, не будь ее кузен Аривальд таким высоким – почти самым высоким среди этих молодых людей, и таким красивым и изысканно нарядным в своих светлых шелках, никто и не заметил бы его спутницу, худенькую миниатюрную девушку в голубом платье.

Оба еще не заметили вновь прибывших и, как и остальные, обратили все свое внимание на помост с ширмой.

Однако же Альдегиза наблюдала за ними, и увиденное ей не понравилось.

Аривальд и эта девица стояли, держась за руки. В какой-то момент он повернул голову и, пока никто не видел, склонился к девушке и коснулся щекой ее волос.

Эти волосы были, пожалуй, неплохи. Заплетены и уложены таким образом, что одна коса крепилась шелковыми лентами к основанию другой, образуя нечто вроде корзинки.

- Ирминольд, подойди же к нашему кузену! – капризно проговорила Альдегиза. – Он должен узнать, что мы здесь!

Однако из-за ширмы уже выскочил какой-то ряженый парнишка в сопровождении двоих музыкантов.

Зрители захлопали, а гистрион возвестил, что сейчас благородные зрители увидят представление, в котором будет все – любовь, борьба, прекрасные принцессы, мужественные рыцари и злодеи-враги!

Музыканты, один из которых был арфистом, а другой играл на флейте, справились неплохо.

Под звуки их мелодий, которые в зависимости от событий на сцене становились то нежно-томными, то тревожными и отрывистыми, актеры влюблялись, танцевали, вызывали друг друга на поединки и объявляли войну. Принцесс играли смазливые молодые парни-актеры, а враги были попеременно то маврами с вымазанными сажей лицами и в немыслимых ярких тюрбанах, то викингами с привязанными бородами и заткнутыми за пояс секирами.

Зрительницы то и дело вскрикивали от страха, а мужчины в возмущении топали ногами, ибо главные герои подвергались многочисленным опасностям, а враги не стеснялись в средствах.

Глава 11

Обманчивый прилив сил, поддерживавший в последнее время госпожу Сихильду, был на исходе. Все реже слышались ее шаги на лестнице и во дворе, все больше времени она проводила в своей опочивальне. Она распорядилась передвинуть кровать ближе к окну и подолгу не сводила глаз с клочка ярко-синего весеннего неба, будто впитывала взглядом его красоту, в последний раз наслаждалась теплом и благодатью. Из-за утомления последних дней накатывала на нее слабость, или просто добрая женщина завершила все предначертанные дела на своем на земном пути, неизвестно. Но, предчувствуя скорое расставание с близкими и дальними, она отдала последние распоряжения по хозяйству, напомнила о своем желании покоиться в обители Святой Росвинды близ города Сомюра, где давно спали под каменными плитами ее мать и бабка, и о пожертвовании, которое необходимо сделать этому монастырю. Затем распределила между вассалами и домашней челядью небольшие подарки, которые пожелала оставить им на память о себе.

После этого она уже почти не вставала.

- Подвела я тебя, милая, - говорила она дочери, касаясь ее волос кончиками слабеющих пальцев. – Я вряд ли доживу до июня, значит, твою свадьбу придется отложить. Но кто же знал, что так скоро…

Жермена с трудом сдерживала слезы, убеждала мать, что говорить о смерти еще рано, и сама пыталась поверить в это.

- Я давно отвыкла обманывать себя, - мягко возразила Сихильда. – Нет нужды снова начинать. Скоро я умру, но не это страшно.

Сердце ее переполняла нежность и жалость к детям, которых она должна была покинуть. И больше всего к Жермене, ибо Сихильда чувствовала, что ее дочь остается одна на всем свете.

Есть, конечно, приор Леутгард, но он принял монашеские обеты и не может отдавать все свои силы и помыслы только племяннице.

– Давай примем со смирением, дитя, посланное Богом испытание, - проговорила Сихильда, улыбаясь неожиданно твердой улыбкой. – Поплакать ты успеешь, когда меня не станет. Но пока я здесь и говорю тебе, что готова к встрече с Создателем и не боюсь смерти. Если бы не ты, маленький Годо и все наши друзья и верные слуги, я была бы даже рада. А сейчас я хочу поговорить с тобой, пока мне не стало хуже. Когда мы закончим, ты должна, не медля ни минуты, послать за Леутгардом.

Жермена, стоя на коленях, жадно ловила каждое слово, время от времени прижималась лбом к слабеющей руке Сихильды.

- Милая, хоть ваша с Аривальдом свадьба и будет теперь отложена, но не на продолжительное время. Я прошу тебя использовать эту отсрочку во благо! Помни, пока ты не скажешь “Да” у алтаря, у тебя есть возможность отказаться от брака. Твой отец дал слово не неволить тебя. Если будет нужно, напомни ему об этом! Как бы не был тяжел такой разговор, не страшись его начать... если увидишь, что так нужно.

Губы умирающей дрогнули в улыбке, полной невыразимой грусти.

- Но матушка, - Жермена успокаивающе пожала ее руку, - стоит ли сейчас беспокоиться об этом? Я уверена, что напоминать отцу ни о чем не понадобится! Потому что я смогу по-настоящему полюбить Аривальда, а он – меня! Не волнуйся, милая мама, с каждым днем мы привязываемся друг к другу все сильнее! Он любит то же, что и я, и так сильно отличается от своего дяди и всего их семейства…

- Твой жених и мне по душе, иначе я не одобрила бы эту помолвку. Но сейчас будь внимательна к любой мелочи, к каждому его взгляду и слову. Чти его отца, в их доме это твой первый союзник, но старайся не подпускать слишком близко их родичей, которых ты только что упомянула. Во всяком случае, остерегайся Альдегизы и никогда не доверяй ей.

- Хорошо, мама. Только, пожалуйста, будь за меня спокойна. Аривальд говорит, что считает меня самой необыкновенной из всех, что нам будет хорошо вместе!

- Это прекрасные слова, и я надеюсь, что они вскоре подтвердятся делом. Теперь что касается твоего отца. Я думаю, что он не долго будет оставаться в одиночестве. Он женится, может быть, очень скоро, и у него могут появиться другие дети. Но вы с Годо – родные брат и сестра, и должны всегда стоять друг за друга. Мне жаль, что меж вами нет той привязанности, какая была у тебя и нашим бедным Берто. Годо еще мал и глуп, не сердись на него и не оставляй без помощи!

- Я обещаю тебе это.

- Хорошо. Что еще? Будь в меру строгой и справедливой хозяйкой там, где будешь жить, хороших слуг поощряй, а вороватых и ленивых гони прочь. Будь опорой супругу, которого изберешь, береги его достояние, а в дни войны, если случится, защищай земли и людей.

Сихильда закрыла глаза и некоторое время молчала. Казалось, она заснула, но вот темные ресницы дрогнули.

- Пусть приедет мой брат, - напомнила она.

Приор Леутгард всегда перемещался быстро. Вот и сегодня он верхом преодолел путь от обители до усадьбы всего за несколько часов и поднялся к сестре вместе с сиром Вульфбертом.

Одного взгляда на Сихильду было достаточно, чтобы понять, что час ее вот-вот пробьет. Леутгард в своей жизни столько раз напутствовал умирающих, что безошибочно видел это.

- Молись за меня, когда я умру, Леутгард, - сказала ему Сихильда. – Сегодня я хочу принести тебе последнюю исповедь, но это будет позже. Сначала поговорим о деле… в последний раз!

- Дело всегда было для тебя превыше всего, - молодой приор улыбнулся уголками губ. – Мы здесь, твой супруг и я.

- Это хорошо, что вы пришли вдвоем. Перед смертью я хочу просить вас обоих… Вульфберт, тебе моя просьба может быть не по душе, но не отказывай сразу.

Она говорила уже совсем тихо, и Вульфберту пришлось склониться над нею, чтобы разобрать слова.

- Судьба воина переменчива, супруг мой, и полна опасностей. Редко кто из вступивших на этот путь доживает до глубокой старости и умирает в своем доме, у очага. Твоя же судьба может быть переменчивой вдвойне, ибо ты знатен и богат, тебя знают при дворе… а при частой смене власти человеческая зависть и интриги порой приносят больше бед, чем вражеский набег! Прошу, Вульфберт, сделай распоряжения на случай своей смерти… Если придется тебе последовать за мною до того, как наша дочь выйдет замуж, а сын достигнет шестнадцати лет, оставь и их, и все владения, под опекой обители Святого Максимина!

Глава 12

Утром вошедшие в комнату служанки сразу поняли, что их госпожа мертва.

На ее лице было такое величавое спокойствие, что горестные рыдания сразу стихли. Все молча, затаив дыхание, столпились около кровати, будто не могли поверить, что ее больше нет.

Как и было условлено заранее, тело благородной дамы Сихильды упокоилось в подземной крипте монастыря Святой Росвинды.

Был один из тех теплых, залитых щедрым солнцем майских дней, когда потерявшим родного человека становится вдвойне больно, и губы невольно шепчут: “Ах, она не увидела этого нового дня, и не увидит солнца, и цветов, и этих летящих над озером лебедей больше никогда!”

Проводить в последний путь эту добрую и мудрую женщину собралась целая толпа, хотя путь был и не близкий. Соседи ехали кто на коне, кто на муле, а для крестьян и челяди Вульфберт выделил несколько повозок.

Даже старик Аттон, смирив свою гордыню, отправился на похороны.

- Все там будем, никого из смертных не минует чаша сия, - говорил сир Ганелон, ехавший рядом с ним.

Он никогда не пропускал важных событий, будь то похороны, крестины или свадьба. Ведь где большое сборище, там всегда можно узнать много такого, что потом пригодится, да и показать свое благочестие. Тем более, что его сын на сей раз остался дома, да и Альдегиза не изъявила желания ехать в такую даль в траурной одежде, с убранными под строгое покрывало волосами.

Ганелон набожно перекрестился и, решив, что с формальностями хотя бы на время пути можно покончить, спросил:

- Внук-то где?

- Уехал, - неохотно пробурчал старик. – Третьего дня еще!

- Далеко ли? На дорогах неспокойно!

- Потому и уехал, что неспокойно.

Ганелон понимающе кивнул. До него уже дошли слухи, что Рейн вроде нашел себе службу.

Скорбную процессию возглавлял вдовец, сир Вульфберт, держа перед собой в седле маленького Годо, непривычно тихого, одетого, как и все, в траурные одежды.

Жермена в молчании ехала за ними, между Аривальдом и приором Леутгардом. Теперь предстояло назначить новую дату свадьбы, но пока об этом не думалось.

Женщины, приятельницы покойной, негромко переговаривались, вспоминая различные случаи из жизни Сихильды. Как и при жизни, все славили ее доброту, необыкновенный ум и набожность, а Жермена прислушивалась, и к гордости примешивалась боль, стоило лишь подумать, что вскоре в их доме может появиться новая хозяйка. Если правда, что отец столько лет любил какую-то женщину, и теперь оба свободны!

Куда уехал Рейнельд, никому толком не было известно. Вездесущие кумушки болтали, что подался в наемники, однако места его предполагаемой службы называли самые разные – от Лотарингии до Астурии, а кое-кто болтал, что бастард отплыл за море, в сам Константинополь!

Старый Аттон был суеверен и, боясь спугнуть удачу, отмалчивался. Хотя, конечно, все знал.

В последнее время старик был мрачен. Дела шли из рук вон плохо, скудный клочок земли почти не давал дохода, расходы же были велики.

- Скоро нужно уплатить военную подать, - мрачно говорил Аттон. – Или же снарядить пятерых пеших воинов…

- Насчет пятерых не знаю, - отвечал Рейн, - но одного пешего воина ты точно сможешь снарядить. Причем это буду я!

Дед только рукой махнул. Найти хорошую службу – без боевого коня нечего и думать, а коня купить не на что.

И тут судьба, видно, решила дать им шанс.

Он появился рано утром у ворот их усадьбы в лице Варфрида, торговца сукном и шерстью.

Это был рослый и плотный мужчина лет сорока пяти, с седеющей бородой и проницательными светлыми глазами на загорелом лице. По добротности его одежды и дорогой сбруе лошади, на которой он приехал, было нетрудно догадаться, что человек он зажиточный.

— Достойные рыцари, — начал он без долгих предисловий, — я много о вас наслышан, меня же зовут Варфрид, дом мой находится близ поселения, именуемого Орлиный клюв, там меня каждый знает. Сюда же меня привело срочное дело, взяться за которое было бы небезвыгодно и для вас!

Далее торговец поведал, что должен был еще третьего дня отправиться с товаром в Париж на ярмарку, а после успеть еще и в Суассон. Путь туда не близкий, к тому же, на Сене свирепствуют викинги, а по лесам бродят шайки разбойников, и отправиться в путь без сильной охраны – значит расстаться и с товаром, и с жизнью. Поэтому он нанял отряд, с коим ранее уже имел дело, и собрался в дорогу. Однако в ночь перед отъездом воин Готье, командовавший этим отрядом, был убит в какой-то стычке и сброшен в реку. Утром его труп прибило к берегу, а перед почтенным Варфридом встал вопрос – как теперь добираться до Парижа, ибо наемники, посовещавшись, выбрали себе нового вожака, а тот, зная, что время не терпит, заломил плату втрое больше оговоренной. Получив отказ, тут же увел отряд к другому нанимателю, и только его и видели.

И вот теперь Варфрид мог не успеть к началу ярмарки в богатых городах, где полно покупателей, а значит, не распродать товар по хорошей цене.

Об этом он, понятное дело, говорил осторожно, опасаясь, что и здесь заломят непомерную плату за охрану в пути, но все было понятно и без слов. Как и то, что именно поиск нового отряда и был тем делом, по которому он явился.

- Здесь у меня пять повозок, в которых тюки с тканями и другой товар, да еще трое моих слуг, - закончил он, — и если вы, благородный Рейнельд, сумели бы найти нужное количество умелых воинов и взяли нас под свою защиту на все время пути до Парижа, а потом и обратно, я уплатил бы вам даже больше, чем сговаривался с Готье, да простятся ему на том свете все грехи! Что вы скажете о пяти сотнях денье за охрану лично вам? И половину этой суммы – каждому из воинов, которых вы возьмете в отряд.

Пятьсот денье стоил хороший боевой конь.

- Но отряд вам нужен срочно, и люди должны будут бросить другие дела, - проговорил Рейн, стараясь выглядеть равнодушным.

Внутри же все трепетало: вот она, удача!

- Поэтому я должен получить шесть сотен, и по триста – мои люди.

Глава 13

Однако окно выходило прямо на ряды и по случаю жаркой погоды было приоткрыто.

Пока торговец рассыпался в любезностях, а его помощник приносил и разворачивал рулоны тканей, Альдегиза продолжала наблюдать из-за ставня.

Она знала, что бракосочетание Аривальда и Жермены была перенесено из-за траура, однако теперь уже он должен подойти к концу. Последние приготовления к свадьбе? Почему же тогда невеста пришла сюда не в сопровождении жениха?

На минуту Жермену заслонили какие-то люди, но вот они отошли, а Альдегиза закусила губу, едва не вскрикнув от гнева. Возле этой бледной немощи стоял Рейнельд, дочерна загоревший и еще более дерзкий, чем всегда. О нем в последнее время не было ни слуху, ни духу. И вот вернулся.

Изменение в облике Жермены Рейн заметил сразу. Еще месяц назад он удивился бы, какое ему могло быть дело до нее? Ему всегда нравились девицы высокие и фигуристые, а главное – не слишком задумчивые.

Но угловатый подросток вдруг превратился в девушку, чья женственность внезапно проснулась, открыв дорогу красоте. На ее скулах заиграл румянец, а серые глаза как будто зажглись удивительным мягким светом.

Среди шумной и деловитой рыночной толпы она вдруг показалась ему красивее всех.

Был тому причиной прекрасный летний день, когда так легко солнцу напечь голову, или сам этот городок, яркий и веселый, в буйном цветении боярышника и каштанов? Или так подумалось просто из-за того, что уже целых два месяца ему постоянно везло? Это веселье и какой-то бьющий через край азарт заполнил собой все вокруг, не оставив места для лишних рассуждений!

Однако же, приветствуя Жермену, он не забыл выразить соболезнования из-за смерти госпожи Сихильды и справиться о здоровье отца.

На миг словно легкая тучка набежала, прежняя грусть мелькнула в серых глазах. Но тут же она снова улыбнулась.

Отец вполне здоров и все свое время посвящает маленькому Годо, чтобы тот скорее утешился. Да, свадьбу пришлось отложить, но теперь ждать не долго.

Рейн и сам видел, что она уже не носит глубокий траур. Серое платье оживлялось единственным украшением, скромным жемчужным ожерельем.

- Сюда мы заехали просто по пути, сделаем некоторые покупки, и Аривальд проводит меня к Агате…

Аривальд уже спешил к ним, как всегда, изысканно нарядный и улыбающийся.

- Ох, Рейн, где же ты пропадал целую вечность?

Бастард что-то рассказывал, но пронзительный рев дудок заглушил слова.

Альдегиза недовольно поморщилась.

В это время вошел мальчик, почтительно встал в сторонке, дожидаясь, когда можно будет заговорить.

- В чем дело, сынок? – спросил торговец.

- Ты дозволишь мне, папа, пойти с ребятами в поле? Там будут все!

- Что ж, сходи и ты, - махнул рукой тот. – Все лучше, чем болтаться без дела.

И, опять согнувшись в поклоне перед богатой покупательницей, пояснил:

- Моя госпожа, в воскресные дни молодежь устраивает разные состязания на заброшенном поле, сразу за городом. Кулачные бои, к примеру, или перетягивание каната, да еще стрельба по мишеням из лука. Вот и сегодня, говорят, кто-то будет состязаться, и вся ребятня уже там.

Альдегиза снисходительно усмехнулась, представляя, как она будет блистать, когда король устроит рыцарские состязания или смотр войск в окрестностях Лаона. Ведь дамам разрешено наблюдать за такими боями, сидя на трибунах! Тогда она и думать забудет о каких-то убогих стрельбах по мишеням, установленным посреди поля.

- Папа, ты же еще не знаешь! – радостно тараторил мальчик. – Сегодня боев не будет, и стрелять тоже не будут! Если только в самом конце!

- А вначале-то что? – заинтересовался тот.

- Будут объезжать дикого жеребца, ну, того!

- Господи Иисусе! Это тот, на которого до сих пор никто не смог сесть?

- Да! Надо бежать, а то соберется толпа, ничего не увидишь!

- Ну, беги. Нет, постой, скажи, какому безумцу жизнь не мила, кто согласился объезжать бешеного жеребца?

- Это сир Рейнельд из владения Зеленые валуны! – уже в дверях прокричал мальчик.

- Вот так все и случилось! – рассказывал Рейн. – Варфрид, которого я сопровождал с товаром в Париж, на обратном пути свел меня со своим приятелем, торговцем лошадьми. Тот говорит, что у него есть отличный конь, который мне понравится, и просит за него двести пятьдесят денье.

- Это слишком мало! – удивился Аривальд. – С конем что-то не так?

- Вот и я спросил об этом. Торговец твердит, что это великолепное животное, но настолько дикое и опасное, что укротить его до сих пор никому не удалось. Клянусь Святым Крестом, мне стало интересно!

Рейн рассмеялся в предвкушении веселой забавы, и дерзкий азарт зажег золотистые огоньки в глазах. Отговаривать его было бесполезно.

- Сейчас я иду взглянуть на жеребца, на которого, если только торговец не врет, не зазорно сесть даже принцу!

- Можно ли и нам пойти взглянуть? – спросил Аривальд.

- Присоединяйтесь! Думаю, там будет на что посмотреть, а если этот человек солгал, отведает у меня хлыста!

- А если он откажется? – спрашивал в эту самую минуту худой и жилистый Матье, владелец неукротимого жеребца.

- Не откажется! – втолковывал Варфрид. – Конь и впрямь великолепен, да и кто-то распустил слух, что Рейн уже взялся его объездить, и народ собрался поглазеть на зрелище. Юный бастард горяч и слишком горд, чтобы теперь отказаться! Но скажи, как ты купил этого коня? Не поверю, что ты сразу не заметил его злой норов!

- Сказать по правде, я забрал его пару месяцев назад в одной усадьбе! – нехотя признался Матье. – Хозяева давно мне задолжали и не могли расплатиться. А уж как конь попал к ним, не ведаю! Я надеялся, что удастся его укротить и продать по настоящей цене, дабы окупить свои расходы, да не тут-то было!

- Ну, не стану даже спрашивать, сколько тебе задолжали бывшие владельцы! – расхохотался Варфрид.

Однако Матье не разделял его веселье.

Глава 14

- Балий! – загомонили все, кто стоял вокруг. – Он назвал коня Балий!

Диковинное имя передавалось из уст в уста, и через минуту его радостно выкрикивала вся толпа.

- Я хочу отпраздновать радостное событие! – крикнул Рейн, перекрывая всеобщий шум. – Приглашаю всех!

- Извольте, ваша милость, благородный господин! Не угодно ли отведать лучшего вина с местных виноградников? Им так приятно будет запить сочное жаркое и самый лучший окорок из свинины… прошу вас, мессир, вместе с вашими гостями, разумеется! – хозяин постоялого двора мигом вырос будто из-под земли и угодливо кланялся, предвкушая удачный денек… или даже не один!

- Да, идемте!

Все разразились хвалебными криками и потянулись в известном направлении, к длинному приземистому строению под соломенной крышей, удачно расположенному вблизи от торговых рядов.

Здесь в последние годы отмечали выгодные сделки, праздновали встречи, останавливались заночевать, а иногда и заливали вином какую-нибудь печаль.

Рейн сперва удостоверился, что Бэртрад поставил коня в загон, напоил и насыпал овса.

Потом вновь повернулся к Аривальду и Жермене.

- Ну а вы, друзья?

- Я должен проводить Жермену в гости, - ответил Аривальд немного рассеянно. – А на обратном пути, думаю, еще увижу тебя здесь!

- Буду рад, если приедешь. А хорошее имя придумала твоя невеста моему коню, друг Аривальд!

Блеснули в улыбке белоснежные зубы Рейна, а Аривальд переспросил с каким-то недоумением:

- Имя? Что за имя?

- Ты разве не слышал? – удивилась Жермена.

- Ах, да, прости. Балий, кажется?

Он провел ладонью по лбу и осмотрелся.

Толпа успела поредеть, отхлынув с поля снова в городок. Гильтруды с супругом нигде не было видно.

Однако вокруг вертелись несколько молодых торговок, и Рейн, подхватив под руки двух самых хорошеньких, повел их к городским воротам, попеременно расхваливая красоту то левой, то правой. Девицы хихикали в притворном смущении, однако шли охотно и даже сами льнули к нему.

- Ох, не промотал бы парень все деньги с этими гуляками! - сказал торговец Варфрид, глядя вслед Рейну.

- Тебе-то какая печаль о нем? - подал голос Матье, которому все еще было тяжело смириться с потерей части прибыли. - Он дело свое выполнил, ты ему заплатил. Чего ж еще?

- Да неплохой парень, жалко будет... - неопределенно ответил тот.

- Фи, бесстыдство! – фыркнула Альдегиза, проводив взглядом Рейна и девиц.

Она наблюдала из-за дерева, но когда поле совсем опустело, дала знак привести лошадь.

Здесь делать больше было нечего.

- Я возвращаюсь домой, - сказала она Бетлине. – Ты же передай все покупки слугам. А сама прямо сейчас выяснишь, где живет молодой сир Феремунд.

- Феремунд? – Бетлина ничуть не удивилась такому поручению. – Это не тот ли, моя госпожа, что женился на воспитаннице вашего дяди?

- Именно тот. Мне нужно знать, где он живет, кто еще там есть, кроме Гильтруды, где он бывает, и когда она остается одна в доме. Все это я должна знать уже сегодня вечером!

Бетлина понимающе усмехнулась, развернула своего мула и была такова.

Пока Альдегиза держала путь в сторону отцовского поместья, вся в предвкушении новой интриги, Аривальд и Жермена двигались к усадьбе Агаты.

Их сопровождали вооруженные слуги, державшиеся на достаточном расстоянии, чтобы не мешать беседе.

Однако жених и невеста ехали по лесной дороге молча.

Аривальд смотрел прямо перед собой и, казалось, не замечал красоты и прелести летнего дня.

Весело посвистывали певчие птицы, стремительно перелетая из одних кустов в другие. Скакали с ветки на ветку любопытные рыжие белки, громко ворковали лесные голуби.

И лишь когда дорогу преградил широкий ручей с заросшими папоротником берегами, Аривальд вышел из задумчивости и взял лошадь Жермены за повод, однако продолжал молчать.

Лошади, распугивая юрких маленьких рыбешек, перешли вброд по каменистому дну, и тогда Жермена наконец окликнула Аривальда.

- Ты сердишься, милый Аривальд, что я еду сегодня к моим друзьям? – спросила она. – Пойми, я так давно не видела их, а скоро наша свадьба, и будет просто некогда…

- Почему ты решила, что я сержусь?

Аривальд наконец взглянул на нее, даже выдавил улыбку.

- Я отвезу тебя, как обещал, а завтра ты вернешься. Но смотри же, не задерживайся, Жермена.

- О, я знаю! – ее лицо просияло улыбкой. – Я должна подготовиться к переезду к тебе.

- Да. Этого не стоит откладывать. Ты станешь хозяйкой в моем доме, Жермена. И все будет так, как надо. Все как мы мечтали…

То были слова, которые обрадовали бы любую девушку в преддверии свадьбы. Но прозвучали они отстраненно, будто Аривальд твердил заученный урок, в думах своих витая где-то в ином месте.

Жермена почувствовала это, хоть и не могла уяснить причину. Его внезапная рассеянность и холодность речей слишком не вязалась со всем, что происходило между ними в последние два месяца.

Все это время Аривальд был сама любезность, всюду сопровождал ее, охотно выполнял все просьбы и привозил милые маленькие подарки. И не только маленькие, недавно он преподнес прекрасно выполненный экземпляр “Анналов” Тацита с дивными миниатюрами в начале каждой главы.

Но важнее всего было другое. Оставаясь хоть на минуту наедине, он целовал ее, и прикосновения его губ вызывали в ней трепет и были приятны, и сердце то сладко ныло в ожидании каждой встречи, то начинало вдруг нетерпеливо биться.

- Я считаю каждый день до нашего венчания, милая, - ласково шептал Аривальд, склоняясь к ее маленькому ушку.

Жермена и сама с нетерпением ждала этого события.

Зеркало, да и взгляды встречных молодых людей, подтверждало, что она очень повзрослела и похорошела.

- Ах, это всегда так бывает из-за любви! – лукаво говорила ее служанка Гуальда. – А выйдете замуж, еще краше расцветете, я точно говорю!

Глава 15

За прошедшие пять лет свободнорожденная Агата сильно изменилась. Горести прибавили морщин, темные волосы побелели на висках, будто кто-то щедро припорошил их снегом. Однако спина ее оставалась прямой, взгляд темных глаз – таким же внимательным и строгим, обветренные руки – почти по-мужски сильными, привычными и к лопате, и к топору.

Пусть и хозяйство не слишком велико, но рабочих рук мало, а приходилось и деревья рубить, и пни корчевать, и гать самим налаживать.

Скота у Агаты на подворье не много, несколько козочек, свинья с поросятами, три низкорослые лошадки, да еще куры бродят по двору под присмотром драчливого рябого петуха.

Зато лес и болота дают семье и, дичь, и мед, и шкуры.

Дом охраняли свирепые псы, которых на ночь спускали с привязи. Но они чаще отпугивали лисиц, что прибегали из леса и пытались залезть в курятник. Люди редко приходили сюда, даже бродягам нечего было искать среди болотистых пустошей, где и поживиться почти нечем.

Усадьба была надежно защищена топями и зарослями камыша, среди которых была построена, да и люди побаивались Агату. Кумушки в деревнях судачили, что она колдовать умеет, с болотным дедом дружбу водит. Да и селение прокаженных, хоть и было далеко, где-то за топью, внушало суеверным крестьянам такой ужас, что пустующие поля много лет никем не возделывались, зарастали чертополохом и диким хмелем, а луга - камышом, и никто не хотел их занять.

Лишь изредка кто-нибудь опасливо стучался в ворота усадьбы. Пришельца долго рассматривали в смотровое оконце, через него же и выслушивали. В дом Агата не любила никого впускать, но если просили приготовить целебную мазь или настой, не отказывала. Она была большой мастерицей в этом деле и помогала только за плату, будь то стершиеся медные и серебряные монеты, корзина яиц или мешок яблок.

Суровой и отчужденной Агата была с деревенскими, сама ни о чем их не просила, старые обиды забывать не торопилась.

Но Жермена - иное дело, она была другом, и лесная полуотшельница с улыбкой вышла навстречу долгожданной гостье.

Опережая мать, выбежала Латра, в нетерпении схватилась за повод кобылицы.

Жермена спешилась, и все трое обнялись.

Дочь Агаты тоже изменилась за эти годы, став из маленькой девочки вполне сформировавшейся, хотя и невысокой девушкой, почти такой же крепкой и сильной, как Агата. Ее миловидное круглое личико, слегка тронутое россыпью веснушек, обрамляли густые соломенные кудри, которые она обычно заплетала в две тугие короткие косы.

Латра стала настоящей помощницей матери, сама ходила на охоту, била стрелами уток на болотах, а в лесу ставила силки на рябчиков и зайцев.

А вот Бруно дома бывал редко, ходил на заработки. Его по-прежнему охотно нанимали, когда требовалось провести путников, минуя опасные топи, одному ему известными лесными тропами.

- Он всё деньги копит, - Агата скупо улыбнулась, покачивая головой в полотняном чепце. – Чтобы хватило хоть на первое время в городе. Все мечтает туда перебраться. А что там делать лесному человеку, и сам не понимает! Но он уже взрослый, хочет видеть мир, а не сидеть у материнской юбки. Что ж, пусть едут! У них с Латрой тогда совсем другая жизнь начнется. А я останусь там, где всю жизнь прожила!

Ее пугали города, в которых людей больше, чем во всех окрестных селениях и усадьбах! И живут горожане в тесноте, запертые со всех сторон крепостными стенами, и ходят по узким улочкам, где двоим пешеходам бывает трудно разойтись. Там есть огромные каменные соборы с цветными витражами, есть дома в три этажа и богатые лавки. А вот полей и огородов нет, как и пастбищ для скота. Вот этого Агата не могла понять! Как же там люди кормятся?

- Все съестное выращивают в городских предместьях, - объясняла Жермена, - или торговцы привозят, и можно купить на базаре.

- Чудны дела твои, о Господи, - перекрестилась Агата. – Это ненадежно! А если, к примеру, осада? Или моровая язва? Городские ворота тогда запрут, это какие же нужно иметь припасы, чтобы не начался голод? Нет, пусть дети едут, а я останусь. Помолиться я и в обители могу… Да и все это просто так не бросишь…

Говоря так, Агата указала в сторону леса, за которым сразу начиналась Гнилая топь. Так издавна называлось и болото, и селение прокаженных.

Отец ее детей недавно умер. Но, как оказалось, не только он привязывал женщину к этому месту, где она жила почти отшельницей. Община прокаженных продолжала существовать и пополняться новыми изгоями. Агата привыкла помогать несчастным калекам, которых при жизни считали мертвецами. Бросить их было бы так же горько, как и свой дом под соломенной кровлей, и старых слуг, которые никому больше не нужны и просто пропадут…

- Ах, простите меня, госпожа! Твержу все время о своем, а ведь у вас теперь другие заботы. Скоро ваша свадьба!

- Да, она назначена через месяц, - улыбнулась Жермена. – Но по обычаю я должна переехать в дом жениха раньше, чтобы войти в обязанности хозяйки. Аривальд говорит, что для меня готовы роскошные покои, и уже через три дня я поселюсь там, Агата!

- Что ж, дай вам Бог счастья!

- Я хотела бы увидеть вас на венчании!

Агата снова обняла ее, но отрицательно качнула головой.

- Доброе у вас сердце, милая госпожа, такое было и у вашей матушки. Да только не стоит вам идти поперек всех! Ни вам, ни нам от этого добра не будет.

И Жермена понимала, что Агата права.

- Мы вас и так поздравим! – воскликнула Латра, увлекая Жермену в дом.

Вход был завешен оленьей шкурой, которую девочка быстро откинула. Внутри - хоть и очень большая, но всего одна комната, отделенная перегородкой от кухни. В другом конце помещения тонула в полумраке узкая лестница, ведущая на чердак.

Маленькие, затянутые пузырем оконца пропускали мало света, а на ночь и в холодное время наглухо закрывались ставнями.

В этот день огонь в очаге развели пожарче, и дым от него поднимался к скатам тростниковой кровли, поддерживаемой дубовыми балками. По глинобитному полу гуляли забежавшиее со двора куры, а близ очага дремала охотничья собака.