Гера и Лесной страж - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Арогаста (самиздат)

Глава 1

Кто та женщина, которую ты покинул,
Ты покинул свой дом, и очаг,
Для того, чтобы уйти с седой старухой, создательницей вдов?
У нее нет дома, в котором можно уложить гостей,
Только одна холодная постель на всех,
Где гнездятся бледное солнце и заблудшие ледяные горы.

(Р.Киплинг, "Песнь датских женщин")

Пролетело неумолимое время, унесло на своих стремительных крыльях октябрь вместе с опавшей листвой, дождливыми и солнечными днями.

На смену пришел ноябрь, и природа словно замерла в раздумьях перед долгой зимой. Заканчивался гон у оленей и вепрей, которые вот-вот уйдут, затаятся в дальних чащобах.

Волки уже сбивались в стаи, по ночам оглашали леса своим заунывным, леденящим кровь воем.

Шум птичьих стай сменился звенящей тишиной, которая окутывала всё вокруг. Ни ярких красок, ни солнечного света, ни голубизны неба, ни пения птиц. Сырость и мрак.

Когда-то, целую вечность назад, епископ Фольквин услышал такие слова: “Если и есть время, подходящее для одиночества и размышлений, это ноябрьские дни. Тогда можно остановиться и подумать: что же дальше?”

Он вспомнил бы, кто так говорил, если бы не этот изнуряющий жар и боль в позвоночнике, от которой он временами терял сознание.

Эмеберт, его помощник, находившийся почти все время при больном, принес лекарственный отвар. Это средство давало короткое облегчение, когда можно было хоть на час заснуть. Но епископу спать было некогда, ведь на его попечении целый город! Война, осада, переговоры и передышка, за которую была заплачена непомерная цена. Теперь вот – эта изнуряющая болезнь, от которой в городе каждый день кто-нибудь умирал.

Даже сюда, во внутренние покои дворца, долетал унылый заупокойный звон и плач женщин.

Епископ медленно выпил отвар и откинулся на подушки.

В комнате было очень жарко, но убрать жаровни нельзя, ведь огонь препятствует распространению болезни.

Вот он и вспомнил, кто говорил про ноябрь. Как можно забыть, ведь это был его отец! Фольквин, тогда еще подросток, внимал серьезно, а маленькая Элинрата с нетерпением поглядывала на дверь. Вот уж кто был готов в любое ненастье мчаться на охоту и ночевать в лесу возле костра… Как он был рад, что сестра уехала из охваченного эпидемией города!

Эмеберт доложил о количестве умерших за вчерашний день. Епископ слабо улыбнулся. Страшные цифры последние несколько дней явно шли на убыль.

Продовольствия на складах хватало, и в любое другое время епископ порадовался бы этому. Однако сейчас вместо радости ощутил горечь и боль. Потливая горячка собрала в Сомюре поистине страшную жатву, потому и меньше стало едоков. Да и те, кому суждено было выжить, болели мучительно и часто не могли проглотить ни куска!

Но сейчас уже ясно: cкоро эпидемия закончится, и можно будет открыть, наконец, городские ворота.

- Ты вызвал Онтбольда? – спросил епископ.

- Его не удалось найти, ваше преосвященство.

- Что это значит? – глаза епископа гневно блеснули из-под покрасневших век. – Из города запрещено выезжать, как и впускать сюда кого-либо, а моего сенешаля не могут найти! Как только появится, ему придется ответить…

- Молю вас, не надо волноваться! Жена Онтбольда сказала, что он осматривает укрепления, но где именно, она не знает…

Епископ слабо махнул рукой.

Вспышка гнева отняла последние силы. Эмеберт видел, что его господину тяжело дышать, слова вырывались с хрипом.

Фольквин сделал знак подать еще питья и впал в полусонное забытье.

Старенький монастырский лекарь пришел сменить Эмеберта. Теперь он должен был неотлучно оставаться при епископе. Эмеберт же, кутаясь в балахон от порывов ледяного ветра, быстро прошел по обходной галерее в противоположное крыло и спустился в зал караула.

Здесь тоже было натоплено, но скорее из-за сквозняков. Несколько воинов, только что сменившись с караула, от усталости заснули прямо на полу, натянув на себя одеяла из овчин.

Еще двое коротали время за игрой в кости. Нет, сенешаля они не видели. Наверно, следит, как ремонтируются укрепления!

Норманнские катапульты в некоторых местах сильно повредили старую, еще римскую стену, и уже были случаи, когда кто-то из горожан, обезумев от страха перед страшной болезнью, пытался разобрать полуразрушенную каменную кладку и сбежать из города. Некоторые пробовали спуститься по веревке. Строжайший запрет покидать город во время эпидемии пугал людей меньше, чем болезнь. Сначала епископ сулил нарушителям кары, вплоть до смертной казни. Только одно дело – сулить, а другое – видеть перед собой рыдающую мать, которая хочет спасти жизнь последнего из оставшихся у нее детей! Казнить ее жестоко… и приведет к возмущению и бунту, а этого сейчас допускать нельзя! Поэтому его преосвященство приказал как можно скорее проверить и заделать все отверстия и бреши, а заодно усилить охрану крепостных стен.

Людей не хватало, работы продвигались медленно, а со складов то раствор забудут доставить, то инструмент не подвезут, хоть сенешаль Онтбольд и проверял все лично, и пускал в ход плетку, замечая нерадивость и лень.

Еще одной его обязанностью было предотвращать побеги и водворять в ублиет пойманных, где они должны были дожидаться суда. Поэтому надо ли удивляться, что в спину ему часто летели проклятья.

- Дочь свою спрятал, а наши дети должны здесь умирать!

- У кого власть и деньги, им все дозволено!

- Отольются им наши слезы!

Недавно какая-то старуха швырнула камень. В Онтбольда он не попал, но задел ухо коня. Напуганное животное встало на дыбы и под улюлюканье толпы чуть не скинуло всадника на мостовую. Воины ринулись вдогонку, но люди пропустили и укрыли женщину, а перед вавассорами тут же сомкнулись.

Онтбольд с тех пор стал мрачнее тучи, а работы велел ускорить.

Видимо, сегодня он решил проверить выполнение, заехал слишком далеко и не успел вовремя вернуться, доложить епископу.

Эмеберт вышел на улицу. Пора было приступать к делам. Во время болезни епископа на него легла обязанность учитывать припасы и записывать количество выданного провианта в хозяйственные книги. Молодой священник был обучен этому, однако в последнее время занимался с неохотой, часто возвращался мыслями к дням войны и осады. В той опасности и постоянном риске бурлила, как в котле, настоящая жизнь, которая сначала пугала и отталкивала, а потом он стал привыкать к этой причудливой смеси пороков и благородства, добродетели и предательства, которые часто соседствовали бок о бок.

Пролог (с визуалами героев)

884 год, обитель близ Сомюра

Маленькая женская обитель подверглась нападению на рассвете.

Сопротивление захлебнулось, не успев начаться. Не этой жалкой горстке разжиревших стражников и монастырских крестьян противостоять сынам Одина! Особенно когда их предводитель – молодой ярл Остейн Черный, которому всегда сопутствовала удача.

Нападение произошло перед рассветом, когда бдительность стражи обычно ослабевает.

Остейн по опыту знал, что вот в таких маленьких монастырях, особенно если монастырь женский, караульная служба поставлена хуже некуда.

Норманны первым делом перебили мужское население деревушки при обители и охрану. Все произошло быстро, и никто не успел ударить в колокол и вынуть оружие из ножен.

Убитые лежали тут и там, одни были утыканы стрелами, другие - изрублены секирами.

Выбитые ворота валялись на земле.

Остейн Черный въехал в захваченный монастырь на великолепном сером жеребце в дорогой сбруе.

В кольчуге вороненой стали, с рассыпавшимися по плечам густыми, как грива, волосами молодой ярл был похож на самого Тора – бога войны.

Ни на шаг от брата не отставала воительница Дагни, накинувшая поверх кольчуги роскошный плащ с меховым оплечьем, добытый в набеге на богатое владение близ Орлеана.

Норманны с хохотом подтолкнули, бросили на колени перед Остейном пожилую аббатису, сорвав с ее головы покрывало и апостольник.

- Я могу сохранить тебе жизнь, женщина, - Остейн нарочно говорил негромко и размеренно, чтобы она ловила каждое его слово. - Как и другим... святым сестрам. Если сделаешь то, что я скажу!

- Что могу я сделать? – она гордо вскинула непокрытую голову. – Вы и так уже ворвались и разграбили обитель, убили людей, повергли во прах святыни!

- Не спеши отказываться, - ярл хищно прищурил глаза. – Скажи, сколько здесь монахинь?

Аббатиса твердо встретила его взгляд.

- Двадцать святых сестер и десять послушниц, о варвар! Ни одной из них, как и мне, смерть во имя Господа не страшна. Если такова Его воля, присоединимся к сонму праведных мучеников!

- Это может случиться еще не сегодня! – расхохотался ярл. – Многие монашки твоей обители молоды и недурны собой, и я был бы глупцом, если бы лишил своих людей законной добычи. Но кроме трх десятков невест Христовых, здесь должна быть еще одна. Знатная девица из Сомюра. Скажи, где ты ее прячешь, и я пощажу всех.

- Я никого не прячу.

- Лгать грешно!

Остейн не повысил голос, но хлыст со свинчаткой взвился со свистом и рассек щеку аббатисы.

Она вся сжалась в комок от боли, но продолжала молчать, лишь слышны были приглушенные рыдания монахинь, которых викинги силой согнали во двор и с хохотом подталкивали древками копий.

По знаку Остейна его люди выволокли из толпы старую монахиню.

- Во имя твое… Прими мою душу, Господи!

Договорить она не успела.

Остейн резко взмахнул тяжелой кольчужной рукавицей.

Хирдманны давно привыкли понимать предводителя с полуслова. Вперед выдвинулся высокий, жилистый викинг с заплетенной бородой. Взметнулась страшная, еще не очищенная от крови других жертв секира, и отрубленная голова монахини покатилась по земле прямо под копыта жеребца Остейна.

- Ты по-прежнему не хочешь ничего мне рассказать? – обратился ярл к аббатисе. - Тогда продолжим!

Следующей была молодая послушница. От ужаса она не могла ни сопротивляться, ни идти сама, и какой-то викинг в гладком, похожим на желудь шлеме подтащил ее, швырнул на окровавленную траву.

- Не говори им ничего, сестра Плектруда! – воскликнула аббатиса. – Будь стойкой, как мученицы-первохристианки, и Всевышний вознаградит тебя...

- После смерти! - расхохоталась Дагни. - А сейчас...

Она взмахнула мечом, очертив с резким свистом серебряную дугу. Роскошный плащ распахнулся, полыхнул шелковым подкладом - алым, как струя крови из-под отточенного лезвия.

- Но я не хочу… не хочу умирать! – к послушнице вдруг вернулся голос.

- Ты спасешь не только себя, но и всех этих женщин, если ответишь мне! – Остейн обвел двор рукой. – Ну же, скажешь, где притаилась ваша гостья?

Послушница всхлипнула и проговорила чуть слышно:

- Ее спрятали в потайном чулане, там, за ткацкой!

Через несколько минут к Остейну подтолкнули плачущую девушку, дорогое платье и ухоженные, перевитые шелковыми лентами волосы которой указывали, что это не монахиня, а гостья обители, и притом богатая.

Викинги с хищным любопытством разглядывали девушку, выкрикивали что-то на своем языке.

Вид обезглавленного тела старой монахини ужаснул ее, и сопротивляться даже не пришло в голову.

- Что это значит? – дрожащим голоском спросила она. - Меня убьют?

- Как твое имя, девица? – Остейн спешился, чтобы лучше разглядеть девушку. Подойдя вплотную, поднял за подбородок ее голову, намеренно причиняя боль, и, видимо, остался доволен осмотром.

- Меня зовут Мадалхильда… - проговорила она, глядя на него застывшим от ужаса взглядом. Так глядит мышонок перед тем, как кинуться в пасть кота.

- Что ж, я так и думал. Твой отец – сенешаль епископа Сомюрского?

- Да. Но что вы хотите со мною сделать?

- Сейчас ты пойдешь с нами. А дальше - поглядим, как станет вести себя твой отец!

Остейн дал знак, и двое норманнов отвели Мадалхильду в сторону.

- Что будем делать с пленными, брат? – спросила Дагни. – Брать с собой – помеха в пути, а продавать сейчас нет времени!

- Останутся пока на месте, – пояснил он, сплевывая сквозь зубы. – У нас достаточно людей, чтобы кто-то остался и охранял здесь пленных и добычу! Когда возьмем Сомюр, вернемся за ними. Тут многие годятся на продажу!

Мадалхильда не слышала, о чем они совещались. Такого ужаса она не испытывала никогда в своей жизни!

И ведь у ее матери было предчувствие, что небезопасно покидать город. Но отец, чьей любимицей Мадалхильда всегда была, настоял, чтобы она оставила охваченный эпидемией Сомюр и пожила у аббатисы, своей тетушки.

Глава 2

При благородстве крови — скромность эта,
Блестящий ум — и сердца чистота,
При замкнутости внешней — теплота,
И зрелый плод — от молодого цвета, —

Да, к ней щедра была ее планета,
Вернее — царь светил, и высота
Ее достоинств, каждая черта
Сломили бы великого поэта.

В ней сочетал Господь любовь и честь,
Очарованьем наделя под стать
Природной красоте — очам на радость.

И что-то у нее во взоре есть,
Что в полночь день заставит засиять,
Даст горечь меду и полыни — сладость.

(Ф.Петрарка, Сонет 216)

Каждый охотник знает: если хочешь быстро добыть диких гусей и уток, надо искать небольшие разливы рек, лесные озера, даже болота. Главное, чтобы погуще рос на берегу ивняк, в котором так легко укрыться, да двигаться с подветренной стороны, чтобы дичь раньше времени не спугнуть.

Осень выдалась не холодной, и даже сейчас, в ноябре, запоздавшие стаи останавливались отдохнуть на спокойной водной глади. Все, что нужно было делать, заметив такую стаю, это осторожно перемещаться вдоль берега, и вовремя выпустить стрелу в поднимающуюся дичь.

На этот раз охота была удачной. Собаки вытаскивали на берег одну за другой тушки жирных гусей.

Это озеро Жермена и Рейн обнаружили случайно, отправившись побродить по окрестностям.

За заброшенной каменоломней шумел, поднимаясь могучей стеной, сосновый лес. А уже за ним простирались на несколько дней пути ничейные земли, на которых давно никто не селился. Лишь изредка можно было наткнуться на печальные, сохранившие остатки былого величия напоминания - руины римской виллы, где сквозь мраморные плиты прорастали, тянулись к солнцу молодые деревца, или обгоревшие развалины давно забытого, еще меровингских времен, аббатства. Когда-то здесь жили люди, от которых в памяти ныне живущих не осталось ничего, даже имен…

Местность была болотистой, а где нет болот, там земля изрезана множеством безымянных речушек, испещрена оврагами. Слишком много труда пришлось бы вложить, чтобы расчистить здесь лес, выкорчевать пни и построить хотя бы деревню. Которая, скорее всего, будет сметена первым же набегом норманнов или бретонцев.

Теперь это были безлюдные места, куда из-за крон вековечных деревьев не проникали лучи солнца.

Птицы спокойно перелетали с верхушки на верхушку, да и Мавр не проявлял признаков беспокойства. Ничто не предвещало опасных встреч, однако еще дальше в эту глушь забираться не стоило.

Вот тогда, на обратном пути, они свернули на оленью тропу и нашли озеро, таившееся в зарослях ивняка и камыша.

С поверхности воды, оглушительно вопя, взметнулась стая диких уток.

Несколько штук Рейн успел сбить стрелами.

И вот сегодня они, взяв с собой Бертрада, Инго и Латру, которая на этот раз не стремилась скорее вернуться к матери, приехали к озеру снова.

Настрелять жирных гусей было двойной удачей. Вкусное и сытное мясо не будет лишним в погребах, когда впереди суровая зима, но главное - уже завтра День Святого Мартина, одного из самых почитаемых в этом краю!

По обычаю, в этот день главное блюдо на столе – непременно запеченный гусь*.

Обратно ехали весело, дружно хохотали, вспоминая подробности охоты.

Потом Жермена и Рейн затеяли носиться наперегонки и помчались вскачь через пустошь.

Это было так приятно – лететь, почти обгоняя ветер, наслаждаться простором и фонтанами мелких ледяных брызг, когда лошади на полном скаку взвились и перепрыгнули сверкающий на солнце ручей! Дальше перед всадниками простиралось, сколько хватало взгляда, море темного вереска, и упоительно было врезаться в эти волны, щекотавшие лошадиное брюхо, пересечь его и вновь углубиться в лес.

Здесь тропа была извилистой и неширокой, деревья росли часто, и волей-неволей пришлось сбавить ход.

Они поехали рядом, и Рейн наконец задал вопрос, мучивший его вот уже три дня:

- Дозволишь ли ты завтра сопровождать тебя на мессу, Гера?

Она дозволила, но тут же смутилась, потому что ей тоже не давал покоя один вопрос.

- Приедешь ли ты к нам на праздник, Лесной страж?

- Если ты приглашаешь, я приеду!

Она склонила светлую головку – легкая, хрупкая, в волосах запутались сухие травинки.

От быстрой скачки, ветра и солнца Жермена раскраснелась и выглядела уже не строгой ученой госпожой, которой подвластно все во владениях отца, а юной дикаркой в безрукавке мехом наружу и оплетенных сыромятными ремнями сапогах.

- Я приглашаю тебя! – сказала она.

Рейн подъехал ближе, бережно вытащил травинки из ее косы. Не то чтобы ему эти травинки мешали или не нравились, но так он мог на секунду коснуться ее, ощутить под пальцами мягкий шелк ее волос!

На краткое мгновение мелькнуло в мыслях и тут же уплыло, затерялось в каком-то тумане лицо Аривальда. Вот кто не выносил небрежности и хмурил брови всякий раз, когда она не желала закрывать лицо от ветра или палящих лучей в жаркий день! Мол, заботился о сохранении ее красоты. Говоря так, он не лгал, ведь не имела же права его невеста быть некрасивой, а тем более – поступать не по правилам!

В старые, еще языческие времена люди праздновали в ноябре окончание сбора урожая и начало зимы, принося в жертву животных и устраивая игрища и пиры.

Теперь в этот день с пастбищ возвращается скот, а добрые христиане славят Мартина Турского, святого покровителя воинского сословия, нищей братии, и еще – всех домашних животных и птиц.

Языческие традиции хранили и соблюдали до сих пор, особенно в деревнях. Прежде монахи стремились повсеместно искоренить их, но теперь ограничивались тем, что валили и разбивали древних идолов, если где-то удавалось их найти. В остальном же празднествам никто не препятствовал, и молодёжь, весело распевая, носилась от дома к дому, требуя угощений. Женщины гадали, пытаясь по бобам и полету птиц узнать будущее, или несли ленточки и моточки пряжи в дальнюю дубраву, где их полагалось повесить на ветви деревьев в дар лесным божкам.

Глава 3

Хоть раны заживали медленно и причиняли неудобства, Фротлинда не унывала.

- Будь я худой, те стрелы могли бы пронзить насквозь! - шутила великанша. – Вот и выходит, что быть упитанной не только красиво, но и полезно для здоровья!

Она снова хохотнула, закашлялась и показала рукой, чтобы ей налили ягодного отвара.

- Тебе, Фротлинда, вредно так много смеяться, - неодобрительно сказала дама Дифреда.

Фротлинда, отдышавшись, ответила:

- И то правда! Но, как говорится, если гонишь от себя мысли о зеленой жабе, то только она и будет стоять перед глазами!

- О чем это ты? – с подозрением спросила пожилая дама.

- Да всего лишь о том, что утром повстречала на дороге этого беса в человеческом образе, сира Ганелона!

- И, конечно же, ты не утерпела и обменялась с ним… гмм… любезностями?

- Конечно! Ни за что не поверю всем его заверениям, что к похищению Жермены он руку не приложил! Еду я, стало быть, сегодня поутру… нужно же было удостовериться, что скот пригнали с дальнего пастбища! А он, откуда не возьмись, навстречу! С целой оравой телохранителей и слуг. То ли боится кого, то ли других запугать хочет. Но со мной у него эти шуточки не пройдут!

Фротлинда поведала, как Ганелон, напустив на себя притворно-дружелюбный вид, подъехал к дверце повозки и сказал, оценивающе разглядывая ее:

- Любезная Фротлинда, я заметил вас издалека! Приятно видеть, что вы не обращаете внимания на веяния моды и стали еще пышнее, чем были!

И он движением руки указал на четверку крепких мулов, которые с трудом тащили ее повозку, поднимаясь в гору.

Фротлинда и в самом деле раздалась еще больше, ибо одышка ограничивала ее движения.

Но поскольку эта дама не привыкла оставлять последнее слово за неприятелем, кем бы он не был, она улыбнулась так же сладко и ответила, не очень-то сдерживая свой могучий голос:

- Ах, мессир, мой отец говаривал: пока толстый сохнет, худой подохнет! Так что благодарю за комплимент!

Но Ганелона нелегко было смутить.

- Вдвойне приятно повстречать с самого утра столь жизнерадостную даму! Однако ваша охрана не велика, любезнейшая, смотрите, как бы с вами по дороге что-нибудь не случилось!

- Зато вы наверняка считаете себя в безопасности, мессир! – Фротлинда рассмеялась. - Увидев вас издали, я подумала, что повстречалась с бандой! Ведь она у вас вооружена до зубов и весьма многочисленна… о, конечно же, я имела ввиду вашу охрану!

- Слишком много смеяться – плохая примета, мадам! – процедил сквозь зубы Ганелон.

И, приблизившись почти вплотную, чтобы не слышали слуги, договорил:

- Думаю, Вульфберту было бы жаль потерять вас!

- Не потеряет, - ответила Фротлинда так же тихо и без улыбки. – Приложу для этого все усилия!

- И все же будь с ним осторожнее! – предостерегла Дифреда. – С тех пор, как ты умыла его дочь грязью, он ищет возможности отомстить.

- Что ж, это займет его на какое-то время!

- Куда же ехал этот изверг с утра пораньше?

- Направлялся в сторону усадьбы Беренгара… то есть теперь уже Аривальда! Отец был добрым человеком… чего не скажешь о сыне, вот уж поистине внешний вид так обманчив!

- Да, говорят, Ганелон рьяно взялся помогать Гильтруде в управлении поместьем.

- Добряк, ха! Гильтруда так глупа, что грех не воспользоваться, и Ганелон из их владений выжмет по-родственному все, что только сможет.

Фротлинда даже не догадывалась, до какой степени была права.

Ганелон, прикрываясь заботой об интересах Аривальда, своего любимого племянника, приказал управителю ограничиться заботами о господском доме и подготовке складов на зиму, сам же держал поместье под своим неусыпным присмотром, взимая пошлину с проезжающих и подати – с местных крестьян.

Управитель, старик Гирольд, усмотрел во всем этом покушение на свои полномочия и сердито хмурился, однако был слишком благоразумен, чтобы спорить, и лишь по вечерам изливал обиды своей жене.

Очень быстро в имении Каменный клык все, от последнего водовоза до управителя и священника, почувствовали безжалостную хватку и стальные тиски Ганелона.

Капеллан Десидерий не раз ловил на себе его взгляд, от которого кровь стыла в жилах. Несомненно, тот подозревал, что не без участия капеллана приор Леутгард узнал, где прячут Жермену и успел ее отбить.

Десидерий помнил, какая участь постигла отца Аудомара и уже решился было на бегство, чтобы сохранить жизнь. Однако после упрекнул себя в малодушии и остался. Слишком много лет он прожил здесь, слишком привязан был к покойному сиру Беренгару, чтобы сбежать, так и не узнав, что же произошло в тот самый день, и кто был виновен!

Нужно было усыпить бдительность Ганелона, и Десидерий, идя из усадьбы в деревню, горбился сильнее, чем прежде, двигался медленно, а потом и вовсе стал перемещаться на муле.

Все чаще казалось, пожилой капеллан не может расслышать, что ему говорят.

Сир Ганелон перестал обращать на него внимание, хотя все равно приходилось держать ухо востро. Ведь Черный кречет никогда ничего не забывал!

Бывая в деревнях, Десидерий понял, что сир Ганелон угрозами и посулами сделал своими доносчиками кое-кого из вилланов, выбрав тех, за кем водились разные грешки. Зная привычку сира Ганелона опутывать всех своими сетями, это не было удивительно.

Приходилось быть осторожным во всем, ведь и в хозяйском доме наверняка кто-то доносил Ганелону…

- Ну что? – резко спросил Ганелон. – Смогла ты выяснить, кто здесь, в доме, продался Леутгарду или кому еще?

- Н-нет, мессир…

- Плохо!

Ганелон говорил нарочито недовольно-приказным тоном, как с нерадивой прислугой.

Не хватало еще разговаривать с этой женщиной, как с равной! Пусть чувствует свое зависимое положение. Ума у нее нет, но, став орудием в его руках и живя в этом доме, она еще пригодится!

- Мессир… - боязливо проговорила Гильтруда.

- Ты не можешь выполнить самое простое поручение! И еще дерзаешь о чем-то просить!

Глава 4

По старинному обычаю, к Дню святого Мартина пекут гуся и подают его ко столу с яблоками, взбитыми сливками, всевозможными начинками, соусами и приправами.

Но это еще не все! Дополнительно к этому готовятся сладкие четырёхугольные вафли или пирожки в виде подковы.

А самое интересное начнется, когда под потолком подвесят маленькие мешочки, наполненные яблоками, орехами, горохом, зёрнами пшеницы и овса. К каждому мешочку полагалось прикрепить тонкие веревочки, которые затем поджигались. И тогда, к всеобщей радости, содержимое посыплется всем пирующим на головы. Это символизировало окончание сбора урожая и обещало изобилие и достаток.

Подготовка к празднику обычно начиналась еще днем, после торжественной мессы.

А вот нищие с самого утра брели вереницами по всем дорогам, чтобы заранее занять места на паперти.

Тянулись и коробейники со своим нехитрым, но очень ходовым в праздничные дни товаром, и крестьянские повозки.

По проселочным дорогам двигались, в основном, только такие путники. Поэтому не трудно понять, что все они с любопытством глазели на впечатляющий своими размерами дорожный дормез, свернувший со старой римской дороги на проселочную.

Дормез сопровождали вооруженные всадники, за которыми тянулась чуть не на целое лье свита на лошадях и мулах, а за свитой – повозки под охраной слуг.

Двигаться приходилось медленно, а временами движение и вовсе прекращалось, чтобы пропустить пересекавшее дорогу стадо коров или овец. Ведь известно, что в этот день скот пригоняют с дальних пастбищ!

Где-то впереди оглушительно ревел осел, ругался возница, щелкали кнутами пастухи, сердито взлаивали собаки на непослушных овец, нищие гнусаво тянули псалмы, да еще и каким-то бродячим гистрионам взбрело в голову репетировать новые песни и трюки прямо посреди дороги.

- Эй, вас что, плетьми отсюда разогнать? – напустился на них начальник охраны, перекрикивая оглушительные звуки бубна и рев рожка. – Мешаете проехать благородным господам!

- Так все равно никто не едет, все стоят! – хихикнула девица в ярком наряде с нашитыми бубенчиками.- Не злитесь, сегодня же праздник, о храбрый воитель, а для нас – вдвойне. Святой Мартин покровительствует нищим и бродягам, и вот послал удачу – нашего представления ждут в богатом поместье!

Девица громко свистнула, и по этому сигналу вокруг нее заплясали на задних лапах две дрессированные собаки.

Все, кто мог это видеть, весело загалдели и захлопали, а рожок взревел еще громче.

Казалось, даже тучи, с утра окутавшие небо, заметались в панике и упустили из своего плена тусклое ноябрьское солнце. Оно медленно покатилось по небу, пока не зацепилось за верхушку высокого осокоря.

Стадо наконец прогнали, повозки тронулись, а за ними и вся толпа устремилась по дороге.

- Ну что там такое? Почему я должна была дожидаться, как простая смертная?

Ковровая занавесь дормеза резко взлетела, и в окошке показалось лицо дамы, обрамленное капюшоном драгоценного куньего меха.

Известно, что меха могут не только подчеркнуть красоту дамы, но и сгладят недостатки не очень красивого лица.

- Гнать надо такую охрану! – продолжала бушевать дама. - Не могут разогнать жалкую чернь!

Она была скорее некрасива, чем миловидна, с круглыми маленькими глазами и сплюснутым носом на резко очерченном лице. Однако роскошь ее одеяния и украшений никто не поставил бы под сомнение! Из-под куньего капюшона был виден обвивавший лоб золотой обруч с крупными самоцветами и длинные, почти до ключиц, серьги.

Руки, которыми она расправила мех, были белы, изящны и явно не поднимали ничего тяжелее браслетов, мелодично позванивавших при каждом движении.

- Я желаю знать, сколько еще мы будем плестись! – капризно продолжала она. – Почему мой благородный отец должен так долго ждать? Ах, накормил ли кто-нибудь моих собачек? Эй, лодыри, проверьте, не продуло ли их ветром?

Дама говорила нарочито громко, привлекая внимание к своей персоне. Надо сказать, это ей удавалось. Вилланы и паломники, которых охрана оттесняла к обочине, глазели на даму в окошке дормеза. При этом не каждый замечал всадника, державшегося возле дверцы, хоть он и был одет как вельможа, и ехал на великолепном светло-гнедом коне в богатой сбруе.

- Стоит ли так волноваться, дорогая Альдегиза? – наконец всаднику удалось вставить слово. – До поместья твоего отца еще только час пути!

- И что же? – возмутилась Альдегиза. – Я вынуждена все это время глотать пыль и мерзнуть, еле двигаясь в толпе, а моему супругу и дела нет!

Она возмущенно фыркнула, затворила окошко и откинулась на вышитые подушки. Холодно ей не было, не напрасно же на треноге была установлена набитая раскаленными углями жаровня, а стены сплошь обтянуты мехами! Однако сейчас ей был нужен способ привлечь к себе внимание. Альдегиза знала: уже сегодня по всей округе пронесется слух о ее приезде, и нужно было сделать так, чтобы говорили о ней исключительно в превосходных степенях!

У Альдегизы самый лучший дормез и великолепные меха, ее охраняет целый отряд, сопровождают слуги и служанки, а обоз растянулся на всю дорогу!

И еще ко всему этому прилагался Сигиберт. Ее супруг.

Оставаться в родовом поместье стало небезопасно, ибо дикие ватаги викингов на этот раз дошли почти до самого Лаона, и люди со страхом вспоминали, как каких-то три года назад они взяли и полностью разграбили Аахен – жемчужину империи, любимую резиденцию Карла Великого.

На Луаре же, казалось, настало относительное спокойствие, и Альдегиза решила отправиться погостить к отцу.

Решение о поездке было принято не только из соображений безопасности. Это если уж говорить открыто и честно. Но открыто и честно Альдегиза говорить не привыкла…

Ах, она с радостью съездила бы в отцовское поместье одна, но поступать так через три месяца после свадьбы – значило бы дать повод для сплетен. Да и Сигиберта правильнее держать при себе, чтобы меньше слушал свою мать!

Глава 5

Сир Ганелон вышел встречать дочь и зятя в плаще черного бархата. Застежка-фибула в виде волчьей головы горела на плече двумя яркими, как капельки крови, глазками-рубинами.

Ганелон долго обнимал Альдегизу, по которой успел соскучиться, с радушием приветствовал зятя и, взяв за руки, повел обоих в дом. За спиной отца маячил хмурый Ирминольд, а за ним – фигура в черном, новый священник, отец Меллон.

Управитель трижды протрубил в рог, чтобы слуги накрывали на стол.

Ганелон был придирчивым хозяином и за любой проступок спрашивал строго, все в его доме должно было делаться в положенное время и в установленном порядке.

Поэтому в подготовленных для гостей покоях было заранее натоплено, наполнены горячей водой большие лохани для купания, а над глиняными кувшинами витал приятный аромат цветочного мыла.

Эти комнаты, да и весь дом, ничем не уступали жилищу ее свекров. Альдегиза горделиво улыбнулась, перестала думать о той неповоротливости, какую проявил ее супруг, и даже снисходительно шутила, обращаясь к девушкам-прислужницам.

Видимо, роскошь сира Ганелона впечатлила и Сигиберта, ибо к столу он вышел слегка растерянный.

На обед были поданы изысканные яства, начиная от подсвинков, фаршированных оленьими потрохами и запеченных целиком, и заканчивая лебедями и павлинами в полном оперении. Слуги без конца подкатывали бочонки с лучшими винами и медовухой.

Сигеберт, пробовавший подобные блюда при королевском дворе, сразу отметил, что недавний опустошительный набег едва ли коснулся владений его тестя. По пути им часто встречались разрушенные усадьбы и изможденные голодом, обнищавшие люди, но владения Черных кречетов беда каким-то чудом обошла стороной.

Мебель, посуда и все домашнее убранство поражали роскошью, а обед был приготовлен с большим размахом. Даже соусы к каждому блюду подавались свои, особые и очень сложные. Они обходились в несколько раз дороже самих блюд, ибо для их приготовления использовались, помимо меда, уксуса и орехов, еще и финики, корица, гвоздика, толченый имбирь, сандаловое масло и многое другое, что можно приобрести только у заморских купцов, заплатив по весу золота, а рецепт приготовления держался в строжайшем секрете.

С возвышения, на котором находился хозяйский стол, Альдегиза оглядела собравшихся гостей. Как обычно, самые доверенные вавассоры ее отца, чуть дальше – воины из свиты Ирминольда. Как и прежде, между одними и вторыми было заметно негласное соперничество. Несколько женщин – жены и дочери отцовских воинов, столь же тихие и благонравные, сколь безжалостны были их мужчины. Среди этих женщин ни одна не могла соперничать с Альдегизой. Что ж, отец знал, как встретить, чтобы его дочь осталась всем довольна!

Обгладывая утиное крылышко, которое она держала, как настоящая придворная, самыми кончиками пальцев, Альдегиза еще раз осмотрелась, на миг задержала взгляд на новом священнике.

Что ж, давно пора было взять капеллана вместо старика Аудомара. Новичок, отец Меллон, был понятен ей, как открытая книга, которую для убедительности дополнили еще и рисунком.

Молодой, явно это его первый в жизни приход. Выглядит непритязательным, уж точно не хватает с неба звезд, из бедной семьи, потому и пошел по духовной стезе. И сразу – такая удача, быть приглашенным в дом магната! Совсем не то, что участь войскового священника, который спит на голой земле, после каждого боя соборует умирающих, а в промежутках между боями прямо под виселицей исповедует приговоренных дезертиров! Да, этот тихий молодой человек будет всем обязан сиру Ганелону. И благодарен по гроб жизни. И слеп и глух, когда нужно!

Сир Ганелон всегда умел правильно подбирать себе людей.

- Глупец тот, кто все время ищет самых честных слуг и наилучших солдат! – внушал Альдегизе отец. – Брать надо не лучшего, а того, кто подходит тебе для того или иного дела, здесь и сейчас!

Она всегда знала, что батюшка умен и расчетлив и все делает себе на корысть.

Поэтому не удивилась, заметив мелькнувшего в толпе челяди Синопия.

- Ты смотрела на нашего… гмм… нотария, дочка?

От внимания Ганелона не могло укрыться ничто.

Альдегиза неопределенно пожала плечами и отправила в рот засахаренный орех.

- Случайно заметила.

- И не удивлена, что он все еще здесь?

- Если он здесь, стало быть, для чего-то тебе нужен, папа.

- Что ж, верно. Ты всегда была не глупа. Я расскажу тебе о некоторых делах. Когда никто не будет нам мешать!

- Но, отец, по-моему, и сейчас никто не мешает.

И точно, Сигеберт в сопровождении Ирминольда нетвердой походкой покидал зал.

- Что ж, - усмехнулся Ганелон, - здесь душно, и скоро гости захотят прогуляться. Старые обычаи на Святого Мартина, сама знаешь! Тогда мы поговорим. А сейчас даже хорошо, если твои супруг и брат познакомятся получше! Взгляни на них, деточка, и ты поймешь, что никто так не дополняет друг друга, как эти двое!

О да, он умел подбирать людей. Будь то священник, повар, соглядатай… зять!

- Зять могущественного, сиятельного Ганелона! Ирминольд, ты представляешь? – дробно хохотал пьяный Сигиберт.

Глава 6

Пока парни подбрасывали дрова, чтобы костры разгорелись во всю мощь, женщины выбирали себе места. Те, кто постарше, встали полукругом между одним из костров и перекинутым с берега на берег бревном. Оттуда состязающихся должно было быть хорошо видно. Некоторые зрительницы облюбовали для себя поваленные стволы деревьев. Но самые отважные девушки взобрались на камни, что вросли в покрытую хвоей и сопревшей листвой землю и стояли почти вплотную друг к другу. Это придавало им сходство с маленьким горным хребтом. Влезть на него для ловких и сильных не составляло труда, а обзор открывался такой, что захватывало дух. Лунный свет серебрил мох, покрывавший камни. Будто на ладони, можно было разглядеть освещенную высоким пламенем поляну, лесную опушку и быстрые воды ручья, над которыми висели разорванные клочья тумана. На берегах туман сгущался, и казалось, какой-то волшебник набросил на купы прибрежных ив широкую светлую пелену.

Жермена взбежала на камни, на самое высокое место. Слева и справа от нее пританцовывали от нетерпения Арега и Латра, на других камнях взволнованно переговаривались и хихикали дочери воинов и простых крестьян. Всем не терпелось увидеть состязания, в которых должны были показать свою удаль сильные и пригожие парни со всей округи.

Все девушки были в праздничных нарядах, расшитых речным жемчугом, орнаментом из кусочков слюды и глиняных бусин. И еще на Святого Мартина в деревнях было обычным делом носить личины, и даже отец Элуа смирился и перестал пенять всем на это. Сейчас многие стояли в причудливых головных уборах, выточенных из волчьих, лисьих и барсучьих голов.

Порой над ними прочерчивала воздух летучая мышь, или проносилась на охоту с утробным уханьем-хохотом сова.

Суеверная Арега делала руками знаки, предохраняющие от злых духов, что, впрочем, не мешало ей тут же осенять себя крестом.

- Правда ли, что в этом лесу сохранились капища древних идолов? – спрашивала она с опаской.

- Конечно! – Жермена рассмеялась и откинула меховой капюшон на спину. Украшенный аметистами золотой обруч, обвивавший ее голову, ярко сверкнул в лунных лучах.

– Только эти капища далеко отсюда, - объяснила она. - Там, за разрушенным римским фортом! Но это давно уже только груда камней, и самое страшное, что можно там увидеть – это гнездовье змей или шайку каких-нибудь бродяг.

Над головами с хищным клекотом пролетел филин. Арега вскрикнула.

- У многих здесь маски такие страшные! – боязливо сказала она. – Если такими и были старые демоны, то удивительно, как люди не умерли от одного только их вида!

- У страха глаза велики! – смеялась Латра.

- Но вон там, смотрите, госпожа, какой-то парень стоит в плаще из птичьих перьев! Что, если это дикарь-бретонец, не знающий Иисуса Христа? Бретонцы похищают людей по берегам наших рек!

- Это же местный лесник! Сегодня на игрищах в деревне он изображал Балба – это старый языческий божок, получеловек, полуворон.

- А я думала, Балб - это такой огромный, с рогами!

- Нет, с рогами – это Кернуннос. Здесь в его образе никого нет.

- Как хорошо, а то я бы от страха упала без чувств и сорвалась с края утеса!

Жермена глянула вниз и в свете костра заметила Рейна, выделявшегося ростом и статью даже здесь, среди сильнейших. Он весело помахал рукой, удивительно похожий на языческого бога войны. Шлем с высоким шишаком Рейн сменил ради праздника на головной убор, который был скроен из волчьей шкуры так умело, что разинутая пасть хищника как будто обрамляла лицо, а передние лапы свисали на плечи.

Рейн готовился принять участие в состязаниях. Но так уж сложилось, что первыми всегда пробовали силы новички, а более взрослые и опытные следили, чтобы все соблюдали правила и помогали тем, кому не повезло, выбраться на берег.

Вот и сейчас Рейн что-то объяснял оруженосцу Бертраду и парням из лесной деревни. Сам он, как и силач-кузнец Инго, заранее договорился соревноваться с наиболее искусными бойцами, чтобы силы были равны.

Их главными соперниками в борьбе должны были стать местные богатыри – сын торговца Урсин и наследник зажиточного крестьянина Солиан. Оба легко ломали подковы, а Солиан, как твердила молва, одной рукой поднимал наковальню, которую обычные люди могли втроем лишь оторвать от земли.

Однако все знали, что Рейн и его новый кузнец не уступят тем двоим в силе, так что исход состязаний зависел от ловкости и быстроты каждого из них.

Предвкушение зрелища заранее взбудоражило даже самых спокойных, и люди уже проявляли признаки волнения, сердито спорили, перекрикивали друг друга и бились об заклад за того или иного бойца, требуя поскорее начинать. Полудикие лесные жители, тоже выбравшиеся сюда ради праздника, от нетерпения приплясывали в своих длинных, мехом наружу, накидках из шкур. Сгрудившись все вместе, лесовики хрипло затянули древний напев, который, наверно, слышали эти вековые дубы в те времена, когда Великий Цезарь со своими легионами явился покорять Галлию.

- Начинайте! – прокричал кто-то.

Другие подхватили:

- Мы побились об заклад! Время начинать!

- Урсин, задай им всем!

Глава 7

Впрочем, кроме рогов, незнакомец ничем не напоминал грозное языческое божество.

Во всем остальном он казался самым обычным человеком, уступающим в силе многим из собравшихся здесь крестьян.

Музыканты были в ударе и не сразу поняли, что кроме двух-трех совсем пьяных, уже никто не танцует. Мелодия продолжала звучать, пока вдруг резко не оборвалась.

Костер одиноко горел, а люди бросились на крики.

- Кернуннос!

- Да что вы врете???

- Сам погляди!

В это время луна зашла за облако, и в свете множества факелов, с которых сыпались, как жгучие пчелки, мелкие искры, все остановились поодаль и с опаской и удивлением разглядывали человека, который с не меньшим недоумением и испугом уставился на них.

И было чего испугаться, ведь многие так и оставались в личинах зверей!

- Ты кто и откуда? – потребовал староста, к которому вдруг вернулся дар речи. – Чего хочешь от нас?

- А я и сам не знаю! – наивно ответил незнакомец.

- Наверно, это ряженый! – предположила Латра.

- Такой же, как и мы! – Жермена подошла ближе, опасаясь, что хмельные парни могут поколотить чужака. – Думаю, этот человек отстал от своих и забрел к нам.

- Ты кто, любезнейший? – спросил Рейн, недовольный тем, что волшебство этой ночи было так грубо нарушено. – Я где-то тебя видел, и совсем недавно!

Незнакомец шагнул к Жермене и вдруг преклонил перед нею колено.

- Я лишь одинокий путник! – проговорил он не очень твердым голосом. – Что есть человек, о госпожа? Одинокий путник, гость в своем доме… И… кто же еще?

Он потер лоб ладонью и обрадованно вскрикнул:

- И еще – я раб смерти!

- Что это он мелет? – старухи истово крестились.

- Злого духа призывает колдовскими заклинаниями!

- Тише! – прикрикнула Жермена. – Наш гость не желает ничего плохого, это же просто слова из книги*…

- Вам, конечно, виднее, благородная дама, - пробубнил староста, - но я бы из осторожности отправил его к аббату, пусть на всякий случай изгонит беса!

- Я одинокий путник! – сокрушенно повторил незнакомец. – Путник, который до сих пор не верил, что чудеса еще случаются! Простите, если я нарушил ваш праздник и помешал веселиться, прекрасная госпожа… но эта дикая красота поразила меня… будто оказался в чужом мире, которым правят оборотни и феи, и я не мог пошевелиться от удивления! Надеюсь, что ваш спутник не сердится на меня…

- О, разумеется, нет! – рассмеялась она. – Друзья, теперь я понимаю! Этот человек прибыл издалека и просто не знает местных обычаев. Но прошу вас, мессир, снимите этот головной убор, чтобы мои девушки не принимали вас за языческого Кернуннаса!

Все-таки она была невероятно доброй! Рейн хмыкнул и удержался от насмешки, которая была готова сорваться с языка. Этот неизвестно откуда взявшийся хлыщ вызвал у него неприязнь. Хотя и нет ничего особенного в том, что человек сбился с пути и забрел на чужие земли, но слишком уж восхищенным взором смотрел на Геру этот ряженый дурак!

Да, именно дурак, ведь Рейн давно разглядел, что на голове их чудаковатого гостя красовался двурогий шутовской колпак, только без колокольцев!

Было похоже, что какие-то шутники накачали его вином и нацепили головной убор шута. Вот только зачем было оставлять одного в лесу ночью?

Незнакомец стянул колпак и какое-то время растерянно вертел в руках.

Потом он почувствовал, что лицо пошло красными пятнами. Оставалось надеяться, что в полумраке это было не очень заметно!

- Скажите, откуда вы приехали? – мягко спросила Жермена. – Мои слуги проводят вас. В лесу волки, оставаться одному опасно!

Глаза уже привыкли к полумраку, и она видела, что на этом человеке отороченная мехом одежда из хорошего сукна, а за поясом короткий меч и кинжал. Вряд ли он мог быть простолюдином, а значит, пришел сюда не пешком.

Видимо, лошадь его скинула, и этим объясняется, что дорогой плащ с одной стороны сильно испачкан, будто человек упал в болото.

- О да, волки! – воскликнул он. – Волки там были. Вот я и вспомнил! Мы скакали через лощину, очень быстро, и тут… Тут раздался волчий вой, совсем близко, моя кобыла со страху понесла и помчалась в лес. И я не успел пригнуться под громадной веткой! А потом еле выбрался из болота.

- Тебе повезло, что это была не топь, – сказал Рейн. – Послушай, вот теперь и я вспомнил! Это тебя мы встретили, когда охотились с ястребами.

Сигиберт вгляделся в его лицо и вздохнул:

- Ох, да! Сейчас и я узнал тебя. Хоть это и было трудно. Мы праздновали в доме моего тестя, а вина там было слишком много… Меня зовут Сигиберт, о благородная дама и вы, мессир!

- Так значит, ты зять сира Ганелона! – усмехнулся Рейн.

- Да. А тебе это, кажется, не по нраву.

- Это не кажется. Но до дома Ганелона тебя все равно проводят.

- О нет!

Сигиберт еще раз потер лоб, на этот раз обеими руками.

- Нет, я был с Ирминольдом! Он сказал, что мы, храбрые рыцари и верные христиане, обязаны проучить его врагов. Но я не знаю, куда он делся! Все, что я помню, это бешеная скачка через лес и пустошь, а потом Ирминольд предложил срезать путь, и как раз посредине какой-то нескончаемой лощины подпруга ослабла, и еще эти волки…

- Смотрите! – раздалось сверху. – Горит!

Оказалось, что Арега из страха перед демоном не спустилась с камня и до сих пор стояла там. Она-то и увидела за стеной деревьев зарево далекого пожара.

Рейн взбежал на камни, за ним – Жермена, Бертрад и другие.

Сомнений быть не могло: горела одна из ее деревень!

- Ну, молись Святому Мартину, чтобы уцелела деревня и скот! – процедил Рейн, отталкивая Сигиберта со своего пути.

Сигиберт, сам потрясенный не меньше прочих, готов был провалиться сквозь землю. Он только сейчас вспомнил о цели их с Ирминольдом пути. Пьяный азарт прошел, он не желал никому из них зла и хотел сказать об этом, но Рейна рядом уже не было.

Глава 8

Жермена, как смогла, успокоила причитающих женщин. Староста остался приглядеть за порядком. Под его присмотром избитых пастухов уже принесли в деревню, и старухи взялись хлопотать над ними.

Теперь нужно было возвращаться домой.

Пленных уже погнали вперед. Наемники шли угрюмо, видно, не были уверены, что господа раскошелятся на выкуп. Ирминольд же, порывшись в памяти, вспомнил тексты из древней истории, что пытались вдолбить ему в детстве. Вроде бы в давние времена пленников знатного рода вели в Рим закованными, следом за колесницей императора. Девка хотя бы не осмелилась его заковать, но она и не императрица!

Ирминольд уже не вспоминал, как его псы рвали ее зубами и волокли по земле.

- Я отплачу тебе за это, ученая трясогузка! – прорычал он, когда Жермена поравнялась с ним.

- Сначала заплати за причиненный ущерб, мессир, - холодно бросила она и, будто сразу забыв о нем, послала лошадь вперед и догнала голову колонны.

Сир Ганелон, как она и думала, прибыл на переговоры в этот же день.

Выслушав рассказ Сигиберта, он долго молчал, неподвижно уставившись на весело пляшущий в очаге огонь. Зять, чувствовавший себя препаршиво, принял это молчание за одну из пауз, которыми славился коварный старик.

Альдегиза знала своего отца лучше, чем кто-либо, и сразу поняла: сейчас он старается взять себя в руки, чтобы в припадке ярости не изувечить кого-нибудь. Такое с ним в последние годы бывало не часто, то ли научился обуздывать себя, то ли силы стали не те. Но если порой Ганелон выпускал на волю свою злость, не обходилось без проломленных голов и сломанных ребер.

Альдегиза замерла в нише стены, ее страх смешивался с каким-то диким, темным чувством, будто она оказалась на краю пропасти… и не могла признаться себе самой, стала бы она вступаться за Сигиберта, вздумай отец сделать с ним что-нибудь. Может быть, и нет!

Но Ганелон слишком долго добивался этого брака, чтобы сейчас разрушить все из-за глупой выходки двоих болванов. И к тому же он был уверен, что подстрекал именно Ирминольд. Сигиберт был явно не храброго десятка, чтобы придумать и осуществить такое, да еще в незнакомом месте, сбежав прямо из-за праздничного стола!

- Так ты говоришь, зять мой, что эти мерзавцы посмели связать моего сына и его охрану? – наконец заговорил Ганелон.

Голос его звучал негромко, но угрожающе. Глаза, полускрытые за мохнатыми бровями, пылали, точно два костра в лесной чаще.

- Да, так и было, мессир Ганелон, - покаянно проговорил Сигиберт. – Но мы сами учинили набег на их земли, и те люди защищались…

- Не говорите чушь, Сигиберт! – гаркнул Ганелон. – Прискорбно, что ваши уважаемые родители не смогли растолковать вам некоторые вещи! Не понимая этого, вы не станете человеком, которого уважают и боятся! Запомните же: только презренный серв может признавать свою вину… и должен это делать! Но не мой сын, человек благородного рода! И не вы, супруг моей дочери!

Он прошелся по залу в крайнем раздражении. Однако вспышка гнева немного смирила его ярость, и потом хозяин дома заговорил почти спокойно:

- Разумеется, вы оба необдуманно поступили, пойдя в набег… без моего ведома и разрешения! Будь дома Вульфберт, я уладил бы это дело быстро. Но там сейчас заправляет его дочь, особа крайне взбалмошная и без мозгов… нет, хуже - с мозгами, забитыми всяким книжным дерьмом! И к тому же она таит зло на наш род. Вместо того, чтобы поступить, как подобает скромной девице, а именно – отпустить моего сына сразу и ждать возврата своих паршивых овец, она дерзает требовать что-то еще, мало того, грозит! Размахивает капитуляриями, которым сто лет! Ну, что ж. Придется мне ехать туда и договариваться с нею скрепя сердце, ибо из-за вашей глупости закон будет на их стороне!

- Отправиться ли мне с вами? – спросил Сигиберт.

- Ну уж нет! – зашипела из своей ниши Альдегиза. – Чтобы ты вместо того, чтобы поддерживать интересы нашего рода, вздумал там за них вступаться?!

- Разберитесь здесь сами, - Ганелон махнул рукой и пошел к выходу. – Однако помните оба: когда я вернусь, в этом доме никаких склок быть не должно. Позаботься о достойном нас ужине, дочь моя, проследи за всем.

Он уехал со своей свитой. Сигиберт же следующие два часа провел под ураганом упреков и обвинений, которые швыряла ему жена. Альдегиза, вынужденная сдерживать свой нрав перед свекрами, в доме отца оказалась в родной стихии и припомнила все – отсутствие охотничьей удали и воинской выучки, недостаточно крупные рубины и жемчуг не белого, а желтоватого оттенка в подаренном головном уборе, охотничий дом, уступающий в роскоши отцовскому, отсутствие новых лошадей, всего шесть выделенных ей горничных для услуг и двое шутов – это же так убого! А теперь еще Сигиберт не помог ее брату, и тот по его милости угодил в руки озлобленных соседей!

- Прости, дорогая Альдегиза, но ты преувеличиваешь! – пытался защищаться Сигиберт. – Убор я тебе подарю новый, какой ты пожелаешь, что до остального… Перед твоим братом я не виноват, он сам меня бросил еще по пути!

- Бросил? – Альдегиза топнула ногой в бархатной туфельке. – Если кто умеет держаться на спине лошади, того бросить невозможно! Наши соседи – очень грубые, дурные люди, нельзя было оставлять Ирминольда у них…

- Но мне они показалось добродушными, - опрометчиво возразил Сигиберт.

- О, так тебе пришлась по душе наша нелепая соседка? – Альдегиза выдавила издевательский смешок. – Та, которую мой кузен не пожелал знать? Ну что ж, с тобой она, наверно, уже успела поговорить об изучении риторики, философии… прочей чуши, от которой только спится хорошо!

Привлеченный криками госпожи, в дверь поскребся повар.

Не разобрав слов, он подумал, что его звали распорядиться насчет ужина.

Альдегиза перевела дыхание и отошла дальше от света, чтобы не было видно, как исказилось ее лицо.

- Принеси мне вина, любезный! – с тяжким вздохом велел Сигиберт.
Альдегиза, вскинув голову в золотом венце, выплыла из зала с видом разгневанной королевы.