Герой поневоле-2

Глава 1. Безопасная точка фактуры

Прыгнув в портал, Павлик ощущал себя зависшим посреди великого Ничто. Ни звука, ни дуновения ветерка, только сердце заполошно бьется, норовит выпрыгнуть из груди. Он пытался обернуться, посмотреть, где преследующие его контролеры — вдруг уже рядом? — но не мог шевельнуться.

Тьма колыхнулась, словно была живым существом, и поле зрения залил текст:

Адаптивная корректировка: не требуется.

Корректировка фактуры: не требуется.

Враждебность фактуры: 0,9%.

Кто оценивает, насколько безопасно место переноса? Куда его выбросит? Значит ли 0,9% враждебности, что можно не волноваться?

Мыслей было так много, что они мельтешили, как миллионы крутящихся снежинок. Видимо, сознание ухватилось за этот образ, и вокруг вспыхнуло несметное множество светящихся точек. Павлик сначала подумал – снег, но вскоре понял – звезды. Он висел среди звезд, и два полотна закручивались впереди в слепящую точку, как рукава галактики.

Дальше Павлик не понял: то ли его толкнули в спину, и он с бешеной скоростью понесся к свету, то ли точка рванула к нему, ослепила, рассеяла на атомы, вобрала в себя. На миг он перестал существовать, а потом резко обрел плоть, причем ощутил тело чуть раньше, чем вернулось зрение. Стиснутый со всех сторон, он точно стоял, и голову, в отличие от тела, ничего не держало. Павлик попытался освободиться и дернулся. Стискивающая его масса трепыхнулась, и женским голосом проворчали:

— Да стой ты смирно, припадошный!

Люди! Русские! Свои! Не другой мир с незнакомыми порядками и расами.

— Откуда он вообще тут взялся? – удивился мужчина. – Ты выходишь, да?

О, если бы Павлик знал!

— Да он наркоман! — звонко воскликнула какая-то девушка. – Вон, зрачки какие!

Зрение начало возвращаться. Смутные силуэты обретали плоть, и Павлик обнаружил себя, со всех сторон зажатым людьми. Судя по характерным покачиваниям, это салон автобуса… Но нет, четко слышится ритмичный стук колес поезда.

Метро? Электричка? Что это за место? Что за город? Какое время?

Над ним нависал высокий седоусый мужчина, похожий на сферического в вакууме учителя черчения.

— Так ты выходишь? – повторил вопрос он.

— А… какая это станция? – пробормотал Павлик хриплым голосом.

— Кучино, — ответил мужчина и на всякий случай посторонился.

Вместо того, чтобы пробираться к выходу, Павлик зажал под мышкой рукоять тесака и протиснулся к сиденьям, чтобы посмотреть в окно. Что это за Кучино? Где оно? Вдруг глухомань какая?..

И правда глухомань: мимо проплывали березовые рощи, луга, чередующиеся с частными домовладениями… А, нет, вон многоэтажки, а вдалеке, за сосновым бором, похоже, крупный город. Уже легче. Но что за город?

Растительность непривычная, на юге березы растут плохо, да и сосны другие – разлапистые, с огромными шишками и длинными тонкими иголками, а тут – как свечки. Значит, какой-то северный регион России. Какой?

Взгляд зацепился за объявление, наклеенное прямо в вагоне, написанное шариковой ручкой: «Продам однокомнатную квартиру. Г. Балашиха, 4-й этаж, 5-этажного дома». Балашиха – Подмосковье. Значит, его переместило в Москву, которую он немного знает, и где несложно затеряться. А время, похоже, то же: 1993 г., уж слишком обшарпанный вагон, объявление написано от руки, а не распечатано, на людях – одежда уродливых фасонов, прически, опять же, жуткие.

Электричка остановилась, приняла порцию людей – Павлика сжали плотнее. И тронулась, разгоняясь вдоль опустевшего перрона. «Будешь направлен в наиболее безопасную точку фактуры». Ну да, где-то здесь живет Наира Рутинян, которую он видел на птичьем рынке. Знает ли она ответ хоть на один вопрос?

Тысячи мыслей и предположений роились в голове, а Павлик впал в прострацию и наблюдал, как по мере приближения к городу меняется пейзаж, все больше появляется похожих на замки особняков новых русских, высотных домов, кое-где строились целые районы! В то время как в родном городе все замерло.

Быстрее, электричка! Разгоняйся, опережай то, что несется следом. Есть данность, есть обстоятельства непреодолимой силы…

Электричка остановилась на станции Чухлинка, которая рядом с Перово, и Павлик невольно встал на цыпочки, всматриваясь в дома, выглядывающие из-за бетонного ограждения – где-то то там, в новеньком районе живет троюродный брат Егор, и можно к нему…

Нельзя! Потому что… Просто нельзя, чтобы не подвергать его опасности. Ведь неизвестно, что стало с семьей, когда Павлик перенесся. Что контролеры сделали с его близкими? Человек не может просто взять и пропасть, его исчезновение должно выглядеть естественно.

Сердце сжалось при мысли, что все мертвы, произошел взрыв, например, газового баллона. Да, там нет баллона, но что помешает контролерам его создать?

Или Павлика вымарали из реальности, словно его и не было никогда? И из реальности, и из памяти близких. Он читал что-то подобное в фантастическом романе. Или то Павел читал?

Интересно, как контролеры это провернули? Все его кассеты исчезли, включая подаренные две, которые он не успел прослушать… Или проще привить Кате любовь к року, чтобы она восприняла его кассеты как свои.

Все бестолковые стишки и рисунки, начало нового романа – тоже исчезли. А дед? Он не только видел контролеров, но и стрелял в них! Его точно убили. Или стерли память? Пусть так, лишь бы все были живы!

А может, все было не так? Но как? Ответить можно, только вернувшись и посмотрев… Нет! Там его наверняка ждут, да и для близких это может быть опасно…

Размышляя, Павлик не заметил, как электричка прибыла на конечную. Толпа вынесла его на улицу, как волна — устрицу на раскаленный песок, и он бездумно поплелся в здание Курского вокзала мимо людей с тележками, жадных ментов, оттолкнул назойливую цыганку, но она увязалась следом:

— Стой, соколик! Всю правду расскажу! Боль на душе твоей сильная, потерю вижу. Стой! Больше скажу!

Глава 2. Культивация и всходы

Прежде чем позвонить, он около часа блуждал по окрестностям. Наплевал на диету и купил себе «сникерс» в ларьке, а на остановке – горячий чай у тетки с термосами, отмахнулся от предложения отведать пирожок

Было девятнадцать двадцать, но солнце и не думало опускаться. Память Павла подсказала, что в июне в этих широтах темнеет далеко за полночь, и он решился, скормил монетку телефону, набрал Егора и до боли закусил губу, лихорадочно соображая, что же ему говорить.

Трубку сняла женщина, его мама. Не дожидаясь вопроса, Павлик затараторил:

— Здравствуйте, позовите, пожалуйста, Егора. Это Павел.

Слава богу, не стала спрашивать какой. Приглушенно донеслось:

— Егор! Его-ор! Что он там делает?.. – Треск, щелчок, отдаленные голоса. Снова щелчок, и уже другим голосом выдохнули в трубку:

— Пашка, ты? Ты по межгороду звонишь? Помню, что у тебя был день рождения, написал письмо тебе, телефона-то у твоих родителей нет. Еще раз поздравляю!

В голосе Егора читалась радость.

— Да я тут, недалеко от твоего дома. Можешь выйти?

— В Москве? — не пару секунд Егор смолк, осмысливая, как и почему. — Давай лучше ты в гости! Я тут фильм смотрю по видику…

Павлик вдохнул, выдохнул и сказал:

— Я не могу. Выйди, пожалуйста, только не говори родителям, что звонил именно я. Скажи, там, одноклассник или сосед. Это очень важно. Если они узнают, у всех могут быть… неприятности.

— Что-то случилось? – пробормотал Егор шепотом, и Павлик представил, как полненький очкастый парень закрывает трубку рукой, воровато поглядывая на дверь спальни.

— Выйди, и я расскажу. Случилось. Все, жду тебя у дороги, тут наливайка такая ржавая…

— Что-что ржавое?

— Ларек, и алкаши роятся, а еще рядом жарят шашлык.

— А-а-а, понял. Уже бегу.

Павлик повесил трубку, побрел мимо липовой аллеи к упомянутой наливайке при выезде из двора. Сел на скамейку, положил рядом замотанный в газету тесак, задумался, уперев локти в бедра и закрыв лицо руками.

- Сынок! – проскрежетали старушечьим голосом, он вскинулся.

Очень худая старушка в сером платке и зеленом платье указывала на пустую бутылку у него под ногами, закатившуюся под обрывки картона.

- Можно я заберу?

Павлик молча протянул тару, старушка со звоном определила в сумку и уковыляла. В памяти Павла Москва осталась лощеной красавицей. Эта Москва была растерянной и грязной.

— Привет! – проговорили знакомым голосом, Павлик вздрогнул и разинул рот, не сразу узнав троюродного брата.

Он ждал сутулого ботаника в рубашке и брюках, со слипшимися желтыми волосенками, а пришел подтянутый парень со стрижкой, как у Джона Коннора, в джинсах и белой футболке.

Обнялись. Отстранившись, Павлик сказал:

— Офигеть! Ну ты даешь! Это как же ты так быстро?

Егор смущенно потупился и улыбнулся уголками губ.

— Да приезжал тут один. Рассказывал, что надоело быть жирным. Я тоже решил, что смогу.

Появилось странное чувствое, дежа вю какое-то, запахло морем и озоном. Что-то похожее Павлик уже чувствовал – приятное дуновение ветерка. Он сфокусировался на брате:

Егор Раткевич, 15 лет.

—

Внушаемость/воля: 22/6

Отношение: уважение.

Значимость: 4.

Коэффициент влияния: 1. Логик (реализатор).

— Охренеть, — выдохнул Павлик и провел ладонями по лицу.

— Что-то случилось? – забеспокоился Егор, подслеповато щурясь.

«Случилось то, что ты теперь «влиятельный», а стал таким, потому что я, мать его, культиватор, — подумал Павлик. – Я запускаю в мозгах людей процессы, которые заставляют их меняться и прогибать реальность под себя. Насколько это для вас безопасно? Трудно сказать».

— Да герой ты, вот что.

— Тебе спасибо! – улыбнулся Егор. – Так а что случилось? Что за таинственность? Почему нельзя говорить родителям? Ты из дома сбежал, что ли?

— Нет. Давай присядем. – Павлик кивнул на раздолбанную детскую площадку, где частично сохранилась скамейка, здесь, в проходном месте, было стремно говорить о странных вещах.

Сели на спинку скамейки, как на жердочку. Павлик сплел пальцы и проговорил:

— Происходят странные вещи. Настолько странные, что… не угадаешь, даже не пытайся. А я тебе не скажу, потому что эти знания опасны. Просто поверь мне. – Он посмотрел в упор на друга-брата, его лицо оставалось каменным, лишь в глубине серых глаз поблескивало любопытство. – По-хорошему, нам и встречаться не следовало. В общем, чем меньше людей знают о том, что я здесь, тем лучше. Для них лучше, не для меня.

— Ладно… А я тебе зачем? Мне не опасно?

— Думаю, нет, если больше не встретимся. В общем… Мне больше не к кому обратиться…

— Что нужно сделать? – Егор подался вперед.

— Позвонить моим соседям и… Попросить к телефону меня. Или спросить, что случилось, почему от меня нет вестей, что-то такое. Я сам звонил, представился тобой, но они меня узнали. Хочешь, на бумажке напишу текст, что говорить?

— Скрипт… Не надо. Родители собрались в театр, скоро уйдут, я позвоню со своего домашнего, а ты рядом постоишь, вдруг что подсказать надо.

Павлик кивнул. Молодец Егор, настоящий мужик. Другой бы уже вопросами замучил, он же верит, делает, как говорят. Егор, то и дело поглядывавший назад, соскочил с насеста, кивнул на белую «волгу», выруливающую из двора.

— Все, можно идти. – Он воровато огляделся и прошептал: — За тобой точно нет хвоста? У меня ж зрение, я не замечу…

— Люди нам точно не угрожают.

Павлик направился за Егором, с каждым шагом все меньше желая знать правду. Развернуться, убежать, сунуть голову в песок! Он сжал кулаки. Нет. Да, он не к каждой правде готов, но правильнее – знать.

Знакомый подъезд, где нет ни единой надписи и не облезла на стенах краска. Узкий хромированный лифт с рядком светящихся кнопок, еще не выветрившиеся женские духи. На весь седьмой этаж – тот же запах.