Жажда крови

Глава 1

Жанна стояла у кромки свежевырытой могилы, прижимая к груди букет полевых цветов. Её карие глаза потускнели. Ветер ласкал лицо, играя прядями тёмных кудрявых волос, а серое небо, казалось, разделяло скорбь девушки. Она плакала — не горько, не истерично, а тихо, будто сама земля вздыхала в ответ на каждую слезу. Перед глазами вновь и вновь вставал тот вечер... Их первая встреча. Самый драгоценный миг в её жизни, который она хотела удержать внутри себя как можно дольше.

Он произошёл в зале старинного поместья, где под люстрами, рассыпавшими бриллиантовый свет, кружились пары в шелках и бархате. Жанна тогда была в белом платье, с лёгким румянцем на щеках и надеждой во взоре. А он... Он казался чуждым этому миру. Скромный, застенчивый, но с огоньком в сердце. Тот, кто рискнул жизнью ради единственного танца с ней.

С первого взгляда было ясно — он не принадлежит к высшему обществу. Его движения были неуклюжи, пальцы дрожали, когда он протянул руку. Он даже случайно запачкал край её длинного платья, отчего побагровел до корней волос. Но в его глазах светилось нечто подлинное — не фальшивое, не притворное, а живое чувство. Чтобы быть рядом хоть минуту, он сбросил нищету, облачился в чужую одежду, лишь бы выглядеть достойно хотя бы один вечер.

Танец получился неловким. Гости заметили это сразу. Несмотря на все усилия, он не мог скрыть своего происхождения. Ни один дворянин не двигается так, будто боится наступить на собственные ноги.

Жанна поняла с самого начала, что перед ней не благородный юноша, а обманутый судьбой человек. Однако сердце её забилось чаще, когда он посмотрел на неё своими глубокими, зелёными очами.

— Вы прекрасны, — прошептал он еле слышно, когда музыка только начиналась.

— А вы смелы, — ответила она с улыбкой, — ведь мало кто решится на такое.

Они продолжали кружиться, и каждый шаг давался ему с трудом — не из-за неумения, а потому что он понимал: всё это скоро закончится. И действительно, вскоре его раскрыли. Хозяин поместья приказал сорвать одежду и показательно наказать. Для гостей это стало зрелищем. Для Жанны — невыразимой мукой.

Артём, полураздетый и окровавленный, скатился с лестницы, угодив лицом в грязь. Толпа смеялась. А Жанна, спрятавшись в одной из комнат, рыдала в платок. Сердце разрывалось между любовью и страхом. Помочь ему — значило навлечь гнев отца, а тот был беспощаден. Для него нищие были не людьми, а лишь тенью, существующей для службы.

По небу поползли тучи, закапал мелкий, холодный дождь. Артём, едва держась на ногах, медленно уходил прочь. Каждый шаг отзывался болью в теле, но душевная мука была невыносимее. Он не просил о такой жизни. Родители продали его ещё ребёнком, и с тех пор он скитался от одного господина к другому, выполняя самую грязную работу. В свои девятнадцать он уже не видел смысла в этом мире.

Когда он остановился на краю дороги, подняв голову к небу, за спиной послышались мягкие шаги. Знакомый аромат духов ударил в нос, и сердце замерло.

— Возьмите, — прошептала Жанна, накидывая на него покрывало. Он инстинктивно прикрыл лицо руками.

— Я не достоин этого, — проговорил он тихо, почти беззвучно.

— А я не достойна того, что они с вами сделали, — отозвалась она, встав рядом.

Он не повернулся. Не смог. Но и не ушёл.

— Спасибо, — прошептал он, делая первый шаг в темноту.

— Благодарю вас за танец, — сказала Жанна, идя рядом.

— Я был ужасен! — нахмурился он.

— А мне всё понравилось. Я бы хотела повторить.

Он остановился и наконец взглянул на неё. В её глазах не было жалости. Только пламя. Только вера.

И впервые за много лет, Артём почувствовал, что жизнь может стать иной. Возможно, не сейчас. Возможно, не здесь. Но теперь у него было нечто большее, чем надежда. У него была она.

Они шли молча. Город вокруг погрузился в темноту, лишь изредка мерцая окнами за занавесками. Фонари, будто уставшие от вечного дежурства, горели тускло или вовсе не зажглись. Под ногами чавкала грязь, лужи принимали каждый шаг с глухим *чпок*, а холодный осенний ливень нещадно лил сверху.

Артём чувствовал, как покрывало намокает и тяжелеет на плечах. Он хотел было снять его и отдать обратно, но понимал — она не примет.

Наконец, он нарушил молчание:

— Простите... Но почему вы всё ещё со мной? Куда вы идёте?

Жанна чуть замедлила шаг, словно размышляя, стоит ли отвечать. Потом подняла глаза к небу.

— Я просто не хочу быть там, среди тех, кто смеялся над вами, — голос дрогнул, но она сдержалась. — Они считают себя выше других, потому что родились в богатстве. Но разве это делает их лучше? Нет. Я верю, что все мы равны, независимо от рождения и достатка. Сегодня я гуляю с вами, Артём. Иду туда, куда идёте вы.

Голос её звучал спокойно, но с уверенностью, какой он раньше не замечал. Словно внутри этой девушки жила сила, которую не могла сломить ни одна стена поместья.

Артём вздрогнул. От холода? Или от её слов?

— Вы должны вернуться, — промолвил он, не поворачивая головы. — Не могу я вас никуда привести. У меня ничего нет: ни дома, ни тепла, ни даже крыши над головой. Только улица. И дождь.

Он замолчал, но вдруг вспомнил:

— Хотя... Было однажды место. Театр. Когда-то я ночевал там. Зимой. После того, как хозяин выгнал без причины. Там был потайной лаз. Возможно, он до сих пор существует...

Жанна подошла ближе:

— Какой театр?

— Тот, что на сотню гостей, недалеко от площади. Но путь нелёгок. Не уверен, что получится попасть тем же способом, — ответил он и, решительно повернувшись, направился в противоположную сторону.

Жанна не задавала больше вопросов. Она просто последовала за ним.

Через полчаса они оказались у обшарпанного здания. Луна на миг выглянула из-за туч, и Артём, оглядев стену, нашёл искомое — щель в кладке, почти невидимую в темноте. Он осторожно просунул руку внутрь, потянул — и часть стены поддалась с тихим скрипом.

Глава 2

Артём не понимал, что происходит. Его избивали — кулаки, как молоты, обрушивались на тело, но он не чувствовал боли. Ни острого жжения, ни тупой тяжести в костях. Всё происходящее казалось далеким, размытым, будто сон, в котором ты — не участник, а безмолвный наблюдатель. Он лишь слышал хриплые голоса, приглушённые, как сквозь воду, и видел лишь смутные тени, метавшиеся в полумраке театра. Но когда чья-то рука сжалась на его горле, когда воздух перестал проникать в лёгкие, когда тьма, уже и без того густая, стала абсолютной — смерть пришла за ним.

И в этих последних секундах жизни, среди грохота собственного сердца, которое постепенно замедлялось, он услышал слова. Холодные, безжалостные. Говорили о нём, как о пустом месте. О том, что он — никто. Что он не достоин касаться руки Жанны, дочери влиятельного, уважаемого человека. Что благородная кровь не должна смешиваться с ничтожеством.

Сколько времени прошло — неизвестно. Время растянулось, как тень в полночь. И вдруг — звук. Глухой, ужасающий. Звук вбиваемых в дерево гвоздей. А потом — шум падающей земли. Его хоронили. Засыпали, как мусор. Он лежал там, в безмолвии, в полной изоляции от мира, и думал: «Вот и всё. Конец. Больше нет света, нет Жанны, нет ничего…»

Но тишина длилась недолго.

Внутри него раздался голос. Грубый, древний, как скала, пропитанный силой и тайной.

«Я знаю, тебе страшно, — прозвучало в его сознании. — Но не бойся. Совсем скоро ты проснёшься. Я наградил тебя даром бессмертия. Этот дар — твоё спасение. Отомсти за свою смерть. Отомсти тем, кто предал тебя, унизил, уничтожил. И когда будешь готов — мы встретимся. Советую отключить чувства. Пусть они не мешают тебе стать тем, кем ты должен быть. Инстинкты — твои новые союзники. А теперь… проснись!»

Голос исчез, как ветер, унесённый в ночи. И Артём открыл глаза.

Первые десять секунд он ничего не видел. Но постепенно зрение начало привыкать. Он увидел грубые доски гроба. Увидел трещины, сквозь которые просачивалась земля.

Паника вспыхнула, как порох. Он закричал — но звук был глухим. Он забился, как раненый зверь, ударяя руками, ногами, головой. Но удары были необычными. Слишком сильными. Дерево хрустнуло. Трещина расширилась. Ещё один удар — и земля обрушилась на лицо, попала в рот, в глаза. Но он не чувствовал её веса. Его тело, будто сделанное из стали, не поддавалось давлению. Он стал копать, как крот, загребая землю руками, ползя вверх, к воздуху, к свету, к жизни — или тому, что теперь должно было ею стать.

Он долго боролся с землёй, с гравием, с корнями. И вот — прохладный ночной воздух коснулся лица. Он вывалился наружу, покрытый грязью, как новорождённый. Перед ним — крест. На нём — его имя.

Он встал. Неуверенно. Как человек, впервые ставший на ноги. Взглянул на руки. Пальцы были изранены, покрыты царапинами, но плоть уже срасталась на глазах. Раны исчезали, оставляя лишь тонкие белые полосы, которые тут же блекли.

Он огляделся и увидел город вдали. Он видел каждый лист, каждый камень, каждую трещину в земле. Его зрение было острым, как у хищника. Он мог различать форму крыльев летучей мыши в кронах деревьев. Мог услышать, как бьётся сердце мыши под корой.

Артём разровнял землю на своей могиле. Не из уважения к себе — из странного чувства завершённости. Будто прощался с прежней жизнью.

Он сделал шаг. Потом ещё один. И вдруг — колени подкосились. Он упал на землю, схватившись за живот. Голод. Не просто голод. Это было что-то иное. Что-то первобытное, от чего нельзя избавиться. Желудок сводило судорогой, будто его выворачивали наизнанку. Каждая клетка тела кричала. Тело менялось. Адаптировалось. Перестраивалось. Но к чему? Он не знал. И это пугало больше всего.

Он поднялся и пошёл, туда, где оборвалась его жизнь. Каждый шорох был как гром, каждый запах — как сигнал. Он слышал, как в квартирах храпят люди, как капает вода. Мир стал другим. Ярким. Живым. И в этом новом мире он чувствовал себя одновременно и чужим и своим.

Он проник внутрь, нашёл одежду и переоделся. Но мысли не шли. Голод не утихал. Наоборот — усиливался. В голове шумело. Перед глазами плясали красные всполохи. Он вспомнил, что у него осталась еда — сухие булочки, которые Жанна приносила на их тайные свидания. Он съел всё. Жадно. Как умирающий. Но это не помогло. Голод остался. А жажда стала невыносимой.

И тогда он почувствовал кровь. На лестнице, что вела в концертный зал, сидела крыса. Огромная, с гривой жёсткой шерсти, глаза — как угли. Она смотрела на него. Не боялась. Будто знала, что он теперь не человек.

И в этот момент что-то щёлкнуло в голове. Инстинкт. Потребность. Он не успел осознать, как оттолкнулся от пола — и уже стоял на лестнице. Одним движением схватил крысу. Что-то изменилось в его рту. Что-то острое, горячее, вырвалось из дёсен. Клыки. Длинные, как у волка. Он вонзил их в шею крысы и почувствовал горячую кровь.

Пил жадно, страстно. С каждым глотком — эйфория. С каждой каплей — сила. Мышцы напрягались, разум прояснялся, голод отступал, заменяясь странным, почти сексуальным наслаждением. Он сжимал бездыханное тело, пока последняя капля не упала ему на язык.

Утолив жажду, Артём медленно опустился на ступеньки. Тело дрожало — не от холода, а от странного, нарастающего осознания. Кровь крысы ещё пульсировала в его венах. Он сидел, обхватив голову руками, и впервые с момента воскрешения по-настоящему *задумался*.

Воспоминание всплыло внезапно, как пузырь из глубины болота.

Тот день, когда ещё был слугой у последнего дворянина. Величественное поместье, запах воска и старого дерева. И ту книгу — чёрную, в кожаном переплёте с серебряной надписью, что мерцала в полумраке: «Дракула».

Хозяин получил её в подарок от какого-то аристократа из Вены. Книга была дорогой, почти священной. Артёму не позволили даже прикоснуться к ней, но он слышал разговоры — шёпот у камина, смех, переходящий в испуг. Говорили о существах, что пьют кровь. О тех, кто бродит в ночи, кто не стареет, кто восстаёт из мёртвых.

Глава 3

С момента воскрешения Артёма прошёл месяц. Один лишь месяц — но для Жанны он тянулся вечностью. Впервые за это время она пришла к его могиле. Ветер играл чёрными локонами, а слёзы, тяжёлые, как ртуть, падали на землю у основания креста, впитываясь в промерзшую осеннюю почву. Она шептала что-то — молитву, может быть, просто имя любимого — когда вдруг почувствовала на себе чужой взгляд.

Артём стоял в тени старого дуба, чьи ветви, как руки древнего сторожа, нависали над кладбищенской оградой. Он смотрел на неё, и сердце, давно замершее в груди, будто вновь дрогнуло — не от жизни, а от боли. Как же он хотел броситься к ней, обнять, прижать, вдохнуть запах её волос, почувствовать тепло кожи... Но каждый шаг вперёд останавливал разум: «ты мёртв».

Их путь теперь — не совместная прогулка по солнечным улицам, а бегство сквозь тьму, в неизвестность. Отец Жанны, суровый дворянин с ледяным взглядом и железной волей, не простил бы их любви. А если узнает, что юноша жив, не остановится, пока не превратит его в пепел.

И всё же мысль о бегстве, как ядовитая змея, вползла в сознание Артёма и не отпускала. Он должен был увести её. Далеко. Туда, где ни прошлое, ни родитель, ни призраки смерти не смогут их достать. Но для этого требовалось всё подготовить.

Два дня он наблюдал за поместьем бывшего хозяина — тем самым домом, где когда-то служил. И когда барин уехал, Артём, словно тень, скользнул сквозь садовые ворота. Внутри собрал всё ценное: золотые часы, серебряные подсвечники, драгоценности из потайного ящика стола и деньги. Этого должно было хватить на первое время. Потом — новый город, новая жизнь. Не дневная. Это тревожило, но не останавливало. Главное — чтобы она была рядом.

Спрятав награбленное в склепе, Артём почувствовал, как тлеющий внутри голод вспыхнул с новой силой. Кровь. Только жизненная сила могла утолить этот жар, звериный зов в глубине существа. Он вспомнил, как несколькими часами ранее, не сдержавшись, набросился на пса, сторожившего усадьбу Жанны. Это был её верный Барс — ласковый, с добрыми глазами. Артём убил его. Выпил до капли. Потом, закопал тело под старым тополем. Хотел заплакать — но слёз не было. Только голос внутри, шипящий: «Выпей кровь всех, кто внутри. Открой дверь. Зайди. Утоли жажду».

Но он сопротивлялся. Ради неё.

Той же ночью, дрожа от напряжения и голода, юноша подкрался к дому возлюбленной. Затаился в кустах у её окна. Три раза бросил мелкий камешек — занавеска дрогнула. Она открыла створку, и в этот миг он рванул вперёд — быстрее, чем глаз может уловить. Как гепард, ворвался в комнату, оставив за собой лишь шелест ткани и холодный ветер.

— Кто ты?! — вскрикнула она, отшатываясь к стене. В глазах — ужас. Перед ней стоял Артём, с бледной кожей, с глазами, в которых горел странный, почти животный огонь. Она видела его тело. Это не мог быть он. Это дьявол. Искуситель.

— Прошёл всего месяц, — прошептал он, — а ты уже забыла меня? Это ведь я.

Он шагнул к ней, протянул руку. Хотел обнять, убедить, согреть. Но она вскрикнула — и он, не раздумывая, прижался губами к её губам. Поцелуй был холодным, отчаянным, полным боли и любви. Она ударила его по щеке.

— Артём мёртв! — вскрикнула девушка, вытирая губы. — Ты не можешь быть им! Это подлая игра тьмы!

— Я не умер, — сказал он, глядя в её глаза. — Не могу сейчас объяснить, но я пришёл за тобой. Твой отец не остановится, узнав обо мне. Мы должны бежать.

Он замолчал, а потом тихо добавил:

— Помнишь нашу первую встречу? Я споткнулся, приглашая тебя на танец. Говорил, что никогда не танцевал. А ты смеялась... и сказала: «Я научу тебя».

Жанна замерла. В памяти всплыл тот вечер...

Она смотрела на него — и вдруг увидела не призрака, не демона, а своего Артёма. Того, кого любила. Того, кого оплакивала. Слезы хлынули снова — но уже не от страха, а от счастья.

Она бросилась к нему. В его объятия. Прижалась лицом к шее, дрожа. А он... он чуть не сорвался. Запах её кожи, крови в венах — всё будило в нём зверя. Голод рвал изнутри, требовал жертв. Он стиснул зубы, сжал кулаки, отвернулся. Чудом удержался.

«Я не убью её. Никогда».

Он не сказал, что убил Барса. Не сказал, что теперь боится самого себя. Просто помог ей собирать вещи — платья, письма, фотографии покойной матери. А внутри всё кричало: «Беги. Беги сейчас. Пока не поздно».

Они ушли той же ночью. Тихо, как тени. Только ветер знал об их бегстве.

Но не прошло и часа, как отец Жанны, вернувшийся с дел, вошёл в её комнату. Увидел пустоту. Раскрытый сундук. Исчезнувшие вещи. Лицо исказилось гневом. Он ударил кулаком по стене, рявкнул слугам:

— Найти! Найти её! И привести ко мне!

По всему Петербургу начались поиски. Дворяне, полицмейстеры, наёмники — все искали пропавшую дочь. Между делом, был отдан приказ раскопать могилу Артёма. И когда это сделали, убийцы были в шоке, о чём сразу доложили родителю Жанны. Тот тем временем лично обходил пристани, постоялые дворы и железную дорогу. Но Артём был хитёр. Он знал, что при таких связях их найдут в первые же сутки, если попытаются бежать сразу. Поэтому они спрятались. В том самом склепе, где хранил награбленное. Там, среди пыли и запаха плесени, они ждали, пока погоня ослабнет.

Артём всё спланировал. Он нашёл человека — бывшего кучера, пьяницу и вора, готового на всё ради денег. За часть драгоценностей тот с женой должны были сесть на поезд. Артём же с Жанной уйдёт в противоположную сторону — в глухие леса.

Но судьба была жестока.

Человек получил первую часть украшений — и сразу побежал в кабак. Пил, хвастал, показывал золото. Его заметили. В ту же ночь его увели в подвал, где били до тех пор, пока он не выложил всё: и про склеп, и про парня, что ходит мёртвым, и про девушку.

Теперь охота обрела новое направление. Время работало против них.

Артём чувствовал это. Чувствовал, как тьма сжимается вокруг, как зов крови становится громче, а любовь — хрупче.

Глава 4

«Наши дни».

Сергей громко крикнул, перекрывая гул толпы и рёв музыки:

— Выпьем за нашу любимую Софию! Сегодня ей восемнадцать! — Он поднял бокал, сверкнув серыми глазами, полными огня, и машинально поправил светлые пряди. — Жизнь только начинается!

Рыжий Вадим, с лицом, усыпанным веснушками, и мягким, пухловатым телосложением, улыбнулся. Но улыбка его была странной — искривлённой, натянутой, точно кто-то дёрнул за невидимые ниточки в уголках рта. Лишь Вика, сидевшая рядом, заметила, как дрогнули его зрачки. Она мгновенно отвела взгляд, словно отшатнулась от чего-то отвратительного.

— Давай, София, всего один бокал! — обернулась Вика к подруге, её глаза горели азартом. — А потом — на танцпол! Я уже сгораю! — Она заёрзала в кресле, будто музыка проникла под кожу, заставляя каждую клеточку вибрировать.

София ответила тёплой, искренней улыбкой, какой владела только она. Взгляд её скользнул по лицам друзей, задержавшись на Сергее, Вике, Вадиме. Она подняла бокал, и свет ламп отразился в вине, словно звёзды в тёмной воде.

— Спасибо вам, — произнесла она. — Вы — всё, что у меня есть.

Бокалы звякнули, будто колокольчики судьбы и друзья выпили. Вика тут же вскочила, схватила Вадима за руку и потащила танцевать. Тот не сопротивлялся, казалось, ожидал этого. Под мигающими огнями, в полумраке, где тени сливались с реальностью, Вика закружилась, извиваясь змеёй. Её облегающее голубое платье едва прикрывало бёдра.

Сергей придвинулся ближе к Софии. Его дыхание коснулось её уха, когда он прошептал:

— Может, поедем ко мне? Пусть эти дурачки развлекаются. У нас дела поважнее... — Он нежно провёл пальцами по её руке, а затем прильнул губами к шее — тёплый, долгий поцелуй, от которого по коже пробежали мурашки.

— Не могу, — мягко отстранилась София, глядя в пол. — Сказала отцу, что не буду долго.

Сергей резко откинулся, будто его ударили. В глазах вспыхнула досада.

— Ты же обещала! — вырвалось у него, голос стал резким, злым. — Говорила: в восемнадцать мы обязательно... Я люблю тебя! И ты меня. Почему не можем уехать? Я отвезу тебя домой после всего!

— Давай не сегодня... — прошептала она, но Сергей не услышал. Он уткнулся в телефон, глотнул вина, словно пытаясь утопить раздражение. Казалось, он забыл о ней. Но нет — в каждом его жесте, взгляде, чувствовалась обида.

Когда Вика и Вадим вернулись, запыхавшиеся, с разгорячёнными лицами, Сергей вдруг выпрямился, точно что-то решив.

— Слушайте, чего киснем? — бросил он, оглядывая их. — Поехали куда-нибудь. В лес, например.

— Зачем? — фыркнула Вика.

— Не совсем в лес, — уточнил Сергей, понизив голос. — За городом старая часовня. Заброшенная. Говорят, ночью там бродит призрак девушки. Те, кто осмеливался войти после заката — исчезали. Без следа.

София невольно вжалась в спинку кресла. По позвоночнику пробежал ледяной холодок.

— Чушь! — сказала Вика, но в голосе уже не было прежней уверенности. — Мы же не дети, чтоб верить в сказки!

— Так и скажи, что страшно, — вдруг вставил Вадим. Его голос прозвучал ровно, бесстрастно. — Я только за. Берём выпивку — и в путь.

Он поднял руку. Сергей — следом. Взгляды их встретились — и в них мелькнуло что-то тёмное, невыразимое словами.

Вика колебалась. Сергей посмотрел на неё, чуть приподнял бровь — и тут же подмигнул. Она улыбнулась и тоже подняла руку.

— Ты с нами? — спросил Сергей, поворачиваясь к Софии.

— Нет, домой. Отец рассердится, если задержусь.

— Да брось! — воскликнула Вика, хватая её за руку. — Сегодня твой день! Самый важный! Не думай о правилах. Мы на час, максимум — два. Эти придурки убедятся, что там никого, и вернёмся. Ну, пожалуйста!

София сжала губы. Сердце колотилось. Она посмотрела на друзей. И, наконец, кивнула.

— Ладно, поехали.

По пути заехали в придорожный магазин. Сергей купил бутылку вина, коньяк, пачку сигарет. Вика добавила энергетиков — «чтоб дух был бодр».

— А мы точно проедем? — спросила она, когда машина свернула с асфальта на узкую грунтовку, теряющуюся в лесу.

— Да ты что! — усмехнулся Сергей, поглаживая руль. — Мой «Гелик» не боится ни грязи, ни болот. Мы как танк!

София сидела сзади, глядя в телефон. Время показывало 22:07. Неожиданно Вика выхватила его.

— Отдай! — протянула руку София.

— Отдам, когда поедем обратно, — Вика улыбнулась, но в глазах не было тепла. — А то будешь минуты считать, как школьница под замком. Лучше скажи... — она придвинулась ближе. — У вас с Серёжей уже было?

София покачала головой, теребя край белого платья, словно пытаясь в нём спрятаться.

Вика едва заметно усмехнулась.

— Правильно. Если любит — пусть ждёт. А если не может — значит, не любит.

— О чём шепчетесь? — раздался голос Сергея. Он смотрел на них в зеркало заднего вида. Глаза — как два острых осколка льда.

— О женских секретах, — ответила Вика, закидывая телефон в сумочку.

— Ну что, готовы? — вдруг спросил Сергей, когда фары выхватили из темноты мрачные очертания здания. — Будет жутко страшно.

Сергей остановил машину в пяти метрах от часовни — резко, словно боялся подъехать ближе. Он первым распахнул дверь, вышел, хлопнув по крыше — будто отдавая приказ. Вадим последовал за ним, безмолвный, как тень. Девушки вышли следом, ступая по хрустящим веткам, точно наступая на кости прошлого.

Пока все заворожённо смотрели на развалины — на чёрные провалы окон, на покосившуюся дверь, висящую на одной петле, — Вика достала из сумочки губную помаду. Кроваво-алую. Медленно, с вызовом провела по губам, словно рисовала себе новую судьбу. В зеркальце она увидела отражение Сергея.

«Он пьян. Он голоден. Он мой», — пронеслось в голове. Она уже видела, как остаются вдвоём, как он срывает с неё платье, как шепчет на ухо, что она — единственная, кто его понимает.

— Ну что, пойдём? — бросил Сергей.

Они вошли внутрь под светом фар, которые, словно два ока, освещали путь. Воздух был спёртый, пропитанный плесенью и чем-то древним, будто здесь давно никто не дышал, а лишь ждал. Стены облупились, трещины ползли по камню паутиной. На полу — размокшие газеты, обрывки ткани, окурки. Ни призраков. Ни тайн. Лишь пустота.