Железная воля

Ветер гулял по внутреннему двору старой тюрьмы, гремя обломками металла, унося пепел костров и запах гари. Кровь давно запеклась на бетоне, но в щелях всё ещё виднелись отпечатки ладоней — одни просили помощи, другие цеплялись за жизнь. Над казармами висел дымный туман, сквозь который едва пробивалось блеклое солнце. Мир затаился в ожидании.

Община, некогда шумная и полная порядка, теперь выглядела как поле боя. Большая часть стен была обуглена. Из хозяйственного сектора валил дым. Люди бродили по территории с пустыми глазами, прижимая к себе детей и уцелевшие мешки с продуктами. Тюремная башня, из которой раньше вели наблюдение, зияла пустотой — её охрана была среди первых, кто пал в ту ночь.

Главный двор — сердце общины — был завален телами. Некоторые уже прикрыты тряпками, другие так и лежали, уставившись в небо. Среди них — тело старого руководителя. Его лицо было искажено страхом и болью, руки сжаты в кулаки, будто он сражался до конца. Но конец пришёл внезапно и без торжественности.

— …Всё рухнуло, — прошептала женщина с грязным лицом, проходя мимо. — Всё.

Новым «лидером» себя назначил один из оставшихся старейшин — человек с хитрым взглядом и мягкой речью. Он не был бойцом, но знал, как манипулировать уставшими людьми. На третий день после атаки он стоял на месте старого штаба, раздавая команды, обещания и лживые надежды.

— Мы восстановим всё, — говорил он, поднимаясь на ящик. — Главное — слушаться и не поддаваться панике. Я знаю, что делать.

Но по углам территории шептались другие. Среди них был Северин.

Он стоял в тени разрушенной стены, глядя на смятение и фальшь нового правителя. Его лицо было каменным. Бывший заместитель Романа, он ещё носил старую армейскую куртку и ремень с ножом. Люди всё ещё здоровались с ним с уважением, но он молчал, не отвечал, только наблюдал.

В его голове вертелось одно слово: предательство.

Прошла неделя с той ночи. Жизнь в тюрьме напоминала зыбкий порядок на грани краха. Уцелевшие патрули ходили по периметру, но дисциплины не было. Склад с едой опустел. Новоиспечённый «предводитель» строил из себя правителя, но решал только, кто из приближённых получит ужин, а кто будет в охране.

Северин знал — долго так не продержится.

Поздним вечером он зашёл в одну из бывших камер, теперь — укрытие, где собирались старые бойцы. Там уже сидели четверо: крепкий рыжий Борис, хмурый молчаливый Макар, врач-полевик Инна и молодой охранник с прозвищем Клык. Все они когда-то служили под Романом. Все выжили.

— Он ведёт нас к голоду, — сказал Северин, закрыв за собой дверь. — А потом сдаст лагерь первому же отряду рейдеров за свою жизнь и бутылку старого виски.

— Мы не знаем, что ты хочешь, — осторожно сказал Клык. — Против кого ты теперь?

Северин опёрся на стену. В его глазах был огонь.

— Я не против тюрьмы. Я за неё. За тех, кто выжил. За тех, кто умеет держать слово и стрелять, когда нужно. А не за этого труса, который даже не вышел из подвала во время атаки.

Макар кивнул. Он помнил, как сам держал южную стену, пока лидер прятался.

— Что ты предлагаешь? — спросила Инна.

— Сегодня ночью. Без шума. Мы войдём в штаб. Отрежем головы тем, кто привёл нас к этой яме. Остальные — либо с нами, либо пойдут следом.

Наступила тишина. Только капля воды стучала в ведро в углу камеры.

— Ты уверен? — тихо спросил Борис.

Северин посмотрел на них, как командир на свой отряд.

— Я был правой рукой Романа. Я строил этот лагерь с нуля. Мы выжили, когда весь мир сдох. А теперь — либо мы снова станем общиной, либо сгниём в этих стенах, глядя, как наш «лидер» ест жареное мясо и торгует оружием.

Он бросил на стол карту тюрьмы.

— План уже готов.

Ночь была странно тихой. Над тюрьмой повисло ощущение чего-то неизбежного — как перед бурей. За воротами дежурили охранники, но уже пьянели в тени у костров. Большинство бойцов устали от беспорядка. От страха. От голода. Они бы не подняли оружия даже по приказу.

Внутри старого административного корпуса шла подготовка. Северин с отрядом двигался без лишнего шума: в масках, с глушителями, с холодным оружием. Всё было рассчитано. Они входили в комнаты, где спали приближённые нового главы, и тихо вырезали их. Один за другим. Ни звука тревоги.

К утру штаб был зачищен.

Северин вышел на центральную площадь тюрьмы — бывший плац. Здесь собирались жители на собрания. Здесь когда-то выступал Роман. И теперь — снова сцена, только новая кровь.

Толпа начинала собираться. Люди выходили из бараков — сонные, обеспокоенные, с тревогой на лицах. Посреди площади уже стоял самопровозглашённый лидер — привязанный к столбу, с разбитым лицом, без прежнего высокомерия в глазах. У него дрожали губы.

Северин вышел вперёд. В его руках был старый громкоговоритель.

— Этот человек прятался, когда на нас шли психи. Он прятал еду, когда вы голодали. Он торговал оружием, пока вы умирали на стенах.

Молчание. Все смотрели.

— Я не прошу вас верить мне на слово, — продолжил Северин. — Он будет говорить сам. Если сможет.

Он опустил громкоговоритель, подошёл к пленнику.

— Скажи им, как ты продал рации за ящик тушёнки. Скажи, где ты был, когда мы хоронили детей, убитых психами.

— П-подожди, я… Я не хотел…

Щёлк. Один выстрел. В лоб. Прямо перед толпой.

Тишина стояла мёртвая. Лишь птицы спугнулись выстрела.

Северин повернулся к людям.

— Больше здесь не будет трусов. Не будет предателей. Теперь мы — крепость. Сила. Закон.

Он бросил окровавленный мегафон к ногам трупа и отошёл.

Кто-то первый начал аплодировать. Потом второй. Потом весь плац гремел одобрением. Люди хотели верить. Хотели порядка. Хотели силы. А Северин дал им это.

Он стал новым лидером.

Но в глубине его сердца жгло одно — Роман. Тот, кого он считал братом. Тот, кто «бросил» их, когда был нужен больше всего.

Он прижал ладонь к груди и прошептал: