Железный цветок

Глава 1

Дым от горелых лучин щекотал ноздри, смешиваясь с тяжёлым духом жареного мяса и мёда. Я сидела, выпрямив спину в деревянном кресле, на котором были вырезаны чужие символы — солнца с завитушками-лучами. Солнеград. Всё здесь было пронизано этим навязчивым, чужим светом. Он давил на веки, заставляя щуриться, и казалось, выжигал последние следы родного, прохладного сумрака Стальграда.

Я была главным украшением этого пира. И его главным позором. Разменная монета. Печать на договоре, который мой отец был вынужден подписать, спасая Железный Кряж от полного разорения. Его последний дар моей родине — собственная дочь, отправленная в жёны одиозному князю-победителю, чтобы скрепить этот хрупкий, ненавистный мир, о котором они договорились с покойным отцом Елисея. Невеста. Заложница. Княжна Железного Кряжа в позолоченной клетке Златополья.

Мои пальцы сжали под столом тяжёлый деревянный кубок. Чужой. Внутри плескалось вино, тёмное, как та кровь, что пролили они. А на указательном пальце правой руки, скрытый широким рукавом платья, холодом прижимался к коже перстень. Не украшение. Инструмент. Лёгкий поворот резной волчьей головы — и крохотная, невидимая пазуха откроется, предлагая свою смертоносную начинку.

Сколько капель? — пронеслось в голове. Одну? Две? Чтобы он задохнулся за своим княжеским столом, глядя на меня. Чтобы его лицо, это маска холодного спокойствия, исказилось мукой.

Он. Князь Елисей. Сидел в двух шагах, во главе стола. Не пьяный, не развязный. Сосредоточенный, будто на поле боя. Иссиня-чёрные волосы, неприлично тёмные для этого края светловолосых и рыжеватых людей, были коротко острижены, открывая резкие, словно высеченные из гранита черты лица. На его фоне даже я, наследственная брюнетка своего рода, чувствовала себя чуть менее чужой, и эта мысль была до противного досадной. Ирония судьбы — иметь с убийцей хоть что-то общее, даже цвет волос. Его взгляд, тёмный и пристальный, скользнул по мне, задержался на мгновение — и так же спокойно отвел. Он смотрел на меня всё время — не как на женщину. Как на задачу. Как на сложную крепостную стену, которую предстоит взять.

Меня сжало внутри от ярости. Они всё отняли. И теперь я здесь, как вещь, как трофей. Но они не знают, что трофей может укусить.

— Княжна не ест? — его голос, ровный и глуховатый, прозвучал негромко, но стол затих. — Кушанья не по нраву?

Все взгляды впились в меня. Я почувствовала, как по спине пробежала знакомая дрожь, и каменная плита под ногами ответила едва слышным, леденящим душу гулом. Только я его ощутила. Держись, приказала я себе, сжимая кубок так, что кости пальцев побелели. Не сейчас. Не здесь.

— Я не голодна, — ответила я, и собственный голос показался мне хриплым и чужим.

— Горе — плохая приправа к пище, — раздался громкий, насмешливый голос справа.

Я повернула голову. Крупный, краснолицый боярин с окладистой светлой бородой. Тот самый, что всю трапезу бросал на меня колючие взгляды. Воевода Лука, как его представили.

— Но тоска и злость — верные спутники тех, кто проиграл войну, — продолжал он, поднимая свой кубок. — Выпьем же, друзья! За мудрость нашего князя, что сумел укротить дикий Нрав Железного Кряжа! И за его прекрасную добычу!

Воздух сгустился. «Добыча». Слово повисло в воздухе, как пощёчина. Я почувствовала, как по щекам заливается жар. Сердце заколотилось, призывая к действию. Мои пальцы сами потянулись к перстню, нащупывая холодный металл. Сейчас. Сделай это сейчас.

И в этот момент заговорил Он.

— Ты ошибся, Лука.

Елисей не повысил голос. Он просто положил ладонь на край стола, и этот негромкий звук приковал к себе всеобщее внимание. Его глаза были прищурены, а голос стал тише и оттого опаснее.

— Княжна Лада — не добыча. Она — залог мира, о котором договорились наши отцы. И тот, кто забывает о мире, — он сделал крошечную паузу, глядя на боярина, — забывает и о своей голове. Выпьем за мир.

Он поднял свой кубок, глядя прямо на меня. В его взгляде не было ни капли тепла или торжества. Лишь та же неумолимая, стальная уверенность. Та, что сокрушила наши дружины.

Я не стала поднимать свой кубок. Я просто смотрела на него, пытаясь дышать ровно, чувствуя, как яд предательски жжёт кожу под перстнем.

Я приехала сюда, чтобы убить чудовище. А столкнулась с холодным, умным и невероятно опасным человеком. И каменная стена ненависти в моей груди дала первую, почти невидимую трещину — трещину сомнения.

Я не помню, как закончился пир. Слова тостов и перешептывания придворных сливались в один сплошной, ненавистный гул. Я держалась, впиваясь ногтями в ладони, чувствуя, как каждый мускул на лице застыл в маске ледяного равнодушия. Елисей больше не обращался ко мне. Он вёл беседы с боярами, его лицо оставалось невозмутимым, но я ловила на себе его быстрые, оценивающие взгляды. Он следил. Всегда следил.

Наконец, он поднялся. Пир стих.

— Проводите княжну в её покои, — распорядился он, и в его голосе не прозвучало ни капли личного. Как будто отдавал приказ о размещении обоза.

Ко мне подошла пожилая женщина с суровым лицом и сказала следовать за ней. Я поднялась, и ноги, затекшие от долгого сидения, едва повиновались. Проходя мимо Елисея, я почувствовала, как он повернул голову. Его взгляд был тяжёлым, физически ощутимым на своей спине.