Железо 3. Порог плавления

Глава 1. Город, в котором не бывает преступлений

Гибкий хвост, смахивающий на пастуший кнут с кисточкой на конце, что непрестанно пребывал в движении, вдруг приподнялся и замер, а из-под него вылезла и шлепнулась оземь массивная лепешка. Сэр Льюис Мелфорд скривился и мельком окинул взглядом свои брюки. Брызги навоза до них, к счастью, не долетели. Отойдя от вола подальше, он вновь принялся расхаживать вдоль ограды пустого загона, нервно пожевывая свои пышные усы.

Его ребята, рассевшиеся кто на брусьях ограды, кто прямиком на земле, поочередно зевали и потирали свои озябшие плечи – дело уже шло под утро, а их новые друзья до сих пор не объявились на горизонте.

– Может, у них лопнула упряжь? – в который раз задался вопросом Льюис. – Лошадь вывихнула ногу? А может, налетчики перехватили обоз, а мы сидим, ждем, бездействуем?..

– Здешние дикари никогда не славились пунктуальностью… Она им вообще не свойственна. Я бы заподозрил неладное, если бы они наоборот заявились точно вовремя, – успокаивал его Эллиот Брок, его главный сподручный, через которого Льюис устанавливал деловую связь с местной фауной.

Не выучи Эллиот диалект соседствующих рядом с Мелфорд-сити племенами – не было бы никаких сделок и никакого железа, да и самого городка тоже.

Их язык, по словам Эллиота, был примитивен и не выразителен. Негоже было лопотать, подобно дикарю, если ты носитель совершенного английского. Казалось проще и правильнее перевести дикарей на человеческий язык, а не опускаться до их уровня.

Но подъем до уровня пришельцев из Старого Света означал бы просвещение в целом. А за ним последовали бы притязания на равенство, а там и на равноценность в их общих делах. Отстроился бы тогда здесь Мелфорд-сити на ровном месте?.. Фундаментом их славного городка было невежество и отсталость. А из каких-то других материалов его основу выстроить бы не удалось.

– Толстяк почти всегда приезжал на дрезине вовремя, – не согласился Льюис. – Что бы мы про него не говорили, но пунктуальности и… добросовестности, – усмехнулся он, – у него не отнять!.. Для человека с перьями на лбу это уже немало…

– Для человека, который готовится к войне, ты хотел сказать, – Эллиот отхлебнул из фляжки. – Он бы и за полдня приезжал и дожидался нас, лишь бы и дальше пополнять свой арсенал для ему одному известных целей…

– И то верно… От этих разгильдяев куда меньше головной боли должно быть. Жаль скот, конечно, – Льюис с досадой покосился на вереницу волов. – Но лучше так, чем и дальше вооружать этого добросовестного психопата.

– Укрытые Небом безобидны, – заверил Эллиот. – Промышляют натуральным хозяйством, да собирательством…

– О каком хозяйстве идет речь, если они плотно сидят на кукурузных подачках от толстяка? – проворчал Льюис.

– Разводят табак. Это основа их культуры.

– Ах да, табак… Укрытые Небом, хах… Раз столько времени проводят за раскуриванием, то Накрытые Небом, тогда уж… Зачем же им тогда столько волов?..

– Потому что ничего другого у нас их не заинтересовало, – нахмурился переводчик.

– И что теперь, надо все захапать себе? – проворчал Льюис. – Чтобы потом не знать, куда девать?

– Не хотят продешевить…

– Им ни к чему столько тяглового скота, он у них будет попросту зря простаивать!.. Уж лучше бы лошадей!.. Катались бы себе в удовольствие, да и нам их проще достать… На кой черт им стая волов, которые только для распашки земли годятся?.. Табачную империю что ли решили воздвигнуть?!

– Сэр!.. – вдруг воскликнул Фрэнсис, щурясь в предрассветную мглу. – Кажется, я вижу поднимающуюся пыль!..

– Да, это они!..

За дальней грядой наконец стал угадываться множественный стук копыт и страдальческий скрип повозок. Мелфорд щелкнул пальцами, велев Дадли и Филипу разжечь на территории вокруг них масляные лампы на шестах.

– Буди Алиссу, – буркнул он Эллиоту, и тот трусцой направился к задрапированному фургончику, отбуксированному подальше от грубых мужских голосов и мычания скота. Сам же Льюис провел пятерней по своей шевелюре, прежде чем нахлобучить на нее соломенную шляпу с короткими и ровными полями.

Первыми верхом на лошадях показались вожди племени. Осанистые, с живописно развевающимися волосами, на их продолговатых лицах читалась надменность. Это и чувствовалось в шаге животных, на которых они восседали – неспешный, будто они прогуливались, а не опаздывали на важную сделку.

Позади них были попарно запряжены в вожжи еще шестеро коней – те тащили за собой длинный обоз из дюжины повозок, доверху загруженных длиннющими заготовками под рельсы. Объем поменьше того, к которому привык Льюис, но его договорились поставлять дважды в месяц, а не единожды, как до этого.

Если склад на карьере начнет опустевать за раз, это будет слишком заметно, и толстяк вмиг распознает заговор. А до тех пор можно ссылаться на упавшую добычу – пусть за это отчитываются его рудокопы, пусть получат взбучку, лишним не будет. Глядишь, и добыча пойдет бодрее.

Обоз сопровождали еще несколько Укрытых Небом – они шли рядом с запряженными лошадьми и подбадривали их поглаживанием. Один из вождей поднял руку, и процессия замедлилась. Ребята Мелфорда окружили их полукругом в ожидании распоряжений мэра городка.

– Добро пожаловать, – лучезарно улыбнулся Льюис и раскинул ладони в приветствии.

Троица вождей ему сухо кивнула, а четвертый, сидевший на коне чуть поодаль, со впалым подбородком, смахивающий на хорька, заискивающе улыбнулся своими неровными зубами. Мелфорд узнал своего подельника, одного из приближенных толстяка по имени Кватоко, и подмигнул ему. Эллиот тем временем вернулся, держа под ручку девочку-подростка с белокурыми, волнистыми волосами в простом, хлопчатом платье и невинно белых чулках. Та прикрывала свободной ручкой зевающий ротик, а ее ярко-синие, как вечернее небо, глаза смотрели вокруг себя сонно и невпопад.

Самый дородный из троицы – Сияго, Несущий Огонь – разлепил губы и проквакал что-то на дикарском.

– Они рады приветствовать тебя и твое процветающее племя, – перевел Эллиот.

Глава 2. Тактик. Часть 1

– Хуга-а-ай-йа-а!.. – довольно щерился Три Локтя, преднамеренно встав в тесном проходе под крепью и поторапливая обнаженных горняков пробираться внутрь штольни, где их ждала бадья с кукурузной кашей, вода, три лучины в скобах на стене и протертые лежаки на голом камне.

Уставшие после изнурительного рабочего дня мужчины рычали, жаловались и пытались хитростью протолкнуть к коротышке кого-нибудь первее себя, но любая уловка против того оказывалась бессильна. Каждый нес в охапку свои вещи, выстиранные в щелоке из скверной золы. Раз в луну сыновьям железа полагалось мыться, чтобы стереть с себя частички выпаренного из костей шлака. Если этого не делать, освобождение тела мужчины от земли стопорилось, и он по неизвестным причинам начинал хворать и вскоре умирал. Поэтому советниками уже давно было решено не скупиться на воду и щелок, а мужчинам – не трусить, и отскребать с себя ежелунно грязь даже самой суровой зимой.

– Хайгуа-а-а?! – рассердился надзиратель и хлопнул ладонью по стопке одежды в руках приблизившегося к нему. Та упала в грязь и вмиг извалялась в каменной крошке. Горняк скрежетнул зубами. – Убчхар-багуа-а-а?!

– Ну чего встал?.. – гаркнул сзади него Веселящий Стену. – Я жрать хочу, проходи быстрее!..

– Моя одежда, – процедил ему через плечо горняк. – Он нарочно это сделал, он ждет, что я за ней наклонюсь…

– А тебе что, спину заклинило?! Вправить что ли?! Давай подсоблю!.. – двинулся к нему весельчак, но горняк угрожающе выставил острый локоть навстречу.

– Не вздумай тронуть меня, Зачарованная Рука!.. А то переименуют тебя потом в Сломанную Руку…

– Гу-йа-а-а…абчгор!.. Ху-гайа-а-авуйа-а!.. – терпение коротышки уже было на исходе. – Ханчор-ра-а-а?!.. – его палец, короткий, будто без пары фаланг, яростно указал на валявшиеся на полу лохмотья.

Горняк тяжело вздохнул и застенчиво сгорбился, пытаясь дотянуться до упавшей одежды, и тут же ладошка Трех Локтей метнулась к его промежности.

– Тварь ты поганая!.. – взревел оскорбленный мужчина и отпрыгнул подальше, так и не успев ничего подобрать.

Коротышка рассвирепел и стал хлестать жердью о камень, требуя немедленно убрать оброненную одежду с прохода, жестами дав понять, что та мешает другим пройти. Нагой горняк, забившись в угол, отмахнулся от него.

– Мне и без нее неплохо!..

Три Локтя пнул по разбросанному тряпью, и то разлетелось по всей штольне. Веселящий Стену пошел следующим. В отличие от своего предшественника, он ничуть не смущался шаловливых рук надзирателя. Тот быстро потерял к нему интерес и, врезав кулачком по дряблому бедру, подтолкнул его к бадье.

– Может, подстроим обвал, пусть маленького уродца замурует? – предложил кто-то из очереди. – Ну или хотя бы клешни ему оторвет?..

– Это его не остановит, – пробубнил Друль и, вытерпев шлепок по своему голому заду, шагнул внутрь и присоединился к трапезе.

Поганьюн удостоился от коротышки лишь нетерпеливого рывка головой. С равнодушным лицом горняк-тактик прошествовал за остальными. Вохитика исподтишка следил за своим главным врагом на карьере – а то и во всей жизни, – и с удивлением подмечал некоторые изменения в его поведении.

– Ну у него как бы родной брат вчера трагически погиб. Сам бы как себя чувствовал?

Поганьюн не из той кости вырезан, чтобы вообще хоть что-то чувствовать, – подумал Вохитика в ответ на язвительный голос внутри себя.

Надо признать, не только Поганьюн выглядел подавленно после вчерашнего муджока – многие ходили все еще не отошедшими от впечатлений. Нагое тело Веселящего Стену было сплошь в кровоподтеках, и он охал при любом неосторожном повороте корпуса. Бабажак то и дело в страхе оглядывался, ожидая, что за ним вот-вот нагрянут воины, а все потому что одного из убийц Посланника Зари звали Бабжахом, и их имена в братии рудокопов вечно все путали. У третьего, по слухам, изнасиловали его женщину разношерстной гурьбой, среди которой больше всего было грязных болотников. А вот про семьи других горняков слухов не было, но тем от этого спокойнее не становилось. Все были мрачнее и угрюмее, чем обычно.

Три Локтя ухватил Вохитику за щеку и быстро подергал, заставив издать ту хлюпающие звуки. Паренек отпрянул от его короткопалой руки и поспешил с вещами под мышкой в свой уголок, чтобы поскорее одеться. Ему было крайне неловко быть нагим среди стольких людей, пусть те и вели себя развязно, вымучивая на своих рожах невозмутимые ухмылки.

– Ох, подержи немного, мне тут надо… экх!.. Сейчас, я быстро… – Вугулай всучил проходящему мимо Вохитике ком своих мокрых вещей и с кряхтеньем присел на корточки, чтобы стянуть с распухших ступней лапти. Вохитика терпеливо ждал, пока старик закончит, краем глаза наблюдая, как мест у бадьи с кашей становится все меньше.

Вугулай с трудом распрямился и, якобы позабыв про свои вещи и даже не удостоив взглядом мальчика, что их держал, сразу же поспешил к шумящим вокруг позднего ужина горнякам.

– Ну сколько уже можно вестись? Я же предупреждал тебя больше не вступать ни с кем из них в разговор.

Так я даже ответить ему не успел!..

– Ты позволил ему дать его выслушать. А этого уже достаточно, чтобы втянуть тебя в игру. Ты выслушал – а значит, на тебе уже лежит ответственность… Мог бы сделать вид, что торопишься, и он…

Да тихо ты!.. Вугулай стар, поэтому забыл про свою просьбу. Сейчас напомню…

Вохитика нерешительно приблизился к сидящему в кругу старику и робко коснулся его плеча. Тот поперхнулся кашей и раздраженно повернулся к нему с вытаращенными глазами.

– Ну чего еще?!

– Ты про вещи свои забыл…

– С чего взял то? Помню я про них, не беспокойся, – возразил старик и снова отвернулся.

Пальцы Вохитики стиснулись от злости на вверенной ему одежде так, что на пол полились остатки вонючей водицы.

– Ты попросил немного подержать, – процедил он ему в спину. – А теперь будь добр, возьми свои вещи обратно.

Разговоры за бадьей поутихли, и все с интересом воззрились на намечающееся зрелище, что судя по всему обещало скрасить предстоящий отход ко сну. Вугулай закинул в рот очередную горсть каши, почавкал и совершил могучий глоток.

Глава 3. Тактик. Часть 2

На заре Вохитику освободили и без лишних слов и извинений позволили ему вернуться в штольню. Горняки уже потягивались и зевали, все были навеселе – оказывается, встреча с родными из племени должна была пройти уже сегодня, в первую половину дня.

– Э-э!.. – недовольно скривился какой-то щуплый горняк при виде Вохитики. – У нас жизнь только начала налаживаться после того, как тебя забрали, а ты опять возвращаешься… За вещами, надеюсь?..

Голодного и настрадавшегося за прошлый день Вохитику, рассчитывшего на хоть какую-то благодарность за свое молчание, это очень сильно покоробило.

– А ведь могли забрать не меня одного, – пробормотал он. – Вот только я никого не выдал…

– Что ты там лопочешь, не пойму?..

– И ты что, решил этим гордиться? – расслышал мальчика Вычужан, копающийся в утвари общего пользования неподалеку. – Ты такая мямля, что даже не хватило духу пожаловаться на других, когда представилась возможность… Даже с акинаком, занесенным над твоей тупой, лысой башкой, ты продолжаешь воображать, каких пенделей отхватишь, если рискнешь кого-то выдать… Такие опущенцы, как ты, не должны жить, поэтому мы с ребятами лишь посмеялись от души, когда тебя повели сбрасывать в жерло домны. Жаль только, что даже она побрезговала тобой и выплюнула наружу обратно…

Некоторые из горняков заглумились. Побагровевший Вохитика быстро покосился на Поганьюна – тот был одним из немногих, у кого сохранилась серьезность на лице. Веселящий Стену тоже не разделил потехи – его тяжеловесный зад виновато заерзал на камне.

– Домна не брезглива, я как-то в нее срал на спор, – заявил он, с неловкостью потерев затылок. – А малой точно не хуже моего дерьма, так что дело явно не в брезгливости, Вычужан… Если домна не сумела его переварить, то скоро и у самого Отца не найдется на него управы…

– Ну ладно, ладно, – отмахнулся Вычужан. – Подлизнул ему в благодарность за то, что прикрыл тебя, и хватит… Если теперь он твой герой, то можешь ласкать его ртом перед сном, но только прошу – меня и остальных в это не втягивай!..

– …и не подумаю, – мотнул подбородком весельчак. – У тебя и так уже рожа скоро от членов треснет, куда ж тебе еще больше зариться на новые…

– Толстая ты гнида, – недобро хохотнул Вычужан. – Отметелил бы тебя сейчас так, что муджок бы резвлением в Материнским Даре показался, да вот только негоже кровь своим пускать из-за какого-то залетного опущенца… Его я не знаю и знать не хочу, он у нас не задержится, а с тобой мы уже много зим вытерпели под одной горой… Ты неплохой мужик, но лучше не рой себе яму, вступаясь за это ничтожество…

– Яму я рыть не собираюсь, – Веселящий Стену поднялся на свои кривые ноги, а его глазки зашарили по физиономии Вычужана, будто по плите, в поисках трещинок, с которых следовало начинать молотить киркой. – Ты ее уже и сам для себя вырыл своим не в меру блудливым языком… И новенького не приплетай!.. Он не в ответе за мое давнее желание…

– Какое желание?

– Застать, наконец, как ты взасос целуешься с каким-нибудь булыжником… Или с плитой. Вижу же, что так и тянет твою рожу к камню, аж самому хочется подтолкнуть…

– Ну давай, – коренастый горняк шагнул к нему навстречу, широко расставив ноги. – Вот только сразу предупрежу – зачарованная рука тебе в этот раз не поможет… Я без колебаний перехвачу ее и протолкну тебе в глотку до самого локтя…

Два вытянутых пальца Веселящего Стену метнулись в глаза обидчика, но тот успел перехватить за запястье, а свободным кулаком врезал по неохватному животу.

– Ну наконец-то!.. – хрипло выкрикнул Руган. – Замочите друг друга насмерть!..

– Мужики, ну вы чего!..

Дерущиеся сцепились в тесных объятиях, отчаянно пытаясь поставить друг другу подножку, но ничего не выходило, так что со стороны это напоминало неуклюжий парный танец в день венчания у алтаря. Щуплый горняк подбежал и с разгону лягнул по спине Веселящего Стену – все трое потеряли равновесие и повалились на щербатый, в острых неровностях пол. Штольня взорвалась от перебивающих друг друга воплей.

– Гребаные животные, ну-ка уймитесь!.. – вскочил с места Поганьюн.

Почти все повскакивали со своих углов и зажали в круг катающихся по полу спорщиков. Наконец, кто-то окатил их водой из кувшина. Веселящий Стену встал на четвереньки, отряхивая голову от капель, Вычужан корчился, держась за колено, а третий, щуплый горняк, лежал неподвижно с неестественно подвернутой головой.

– Дрюк?.. – испугался кто-то за сотоварища и потормошил его ногой. Тот пытался что-то очень тихо прохрипеть и дико вращал глазами, из которых вдруг покатились слезы. – Дрюк, у тебя все в порядке?..

Горняка перевернули пузом кверху, но тело его было обмякшим, словно у мертвеца. И только из горла лезли какие-то полудохлые слова вперемешку с прерывистым дыханием.

– Какие же вы отбитые!.. – зло процедил Поганьюн. – Вы ему свернули башку!..

– Так может, он сам виноват, – промычал Веселящий Стену, уже позабывший про Вычужана. Тот отдувался за его спиной с разинутым ртом, из которого сочилась струйка крови, но никто, включая него самого, внимание на нее сейчас не обращал.

– Думаешь, это станут разбирать? – рыкнул Поганьюн. – Половину из нас сошлют в плавильни…

– Э-э, не-е-е… – отрицательно замотал головой Вугулай. – Я скажу, как все было. Новенький с порога подзуживал эту троицу на брачную драку за обладание им, вот пусть их четверых и забирают, куда хотят…

– Да он ведь не умер же, за что нас ссылать? – Веселящий Стену подполз к несчастному и попытался привести в движение его неслушающиеся руки. – Дрюк, ты ж сам виноват!.. Кто ж просил тебя встревать в нашу разборку?! Скажи, что сам упал, и тебя переведут к обогатителям… Не переживай, там и не с такими увечьями мужики работают… Ты еще легко отделался…

Дрюк безостановочно шипел ему что-то отдаленно напоминающее ругательства. Поганьюн молча подкрался к нему со стороны головы и, взяв под мышки, потащил к лежаку.

Глава 4. О счастье помалкивают. Часть 1

Мясо в племени добывалось не только Смотрящими в Ночь, уполномоченными выбираться за пределы рва. Любители сэкономить часто соглашались и на жаркое из змеи, и на тушеные кусочки игуаны, на паучье рагу и даже на вареного скорпиона, из чьих прокипяченных клешней высасывали всю мякоть. Нередко это заканчивалось отравлением или вообще гибелью в ходе охоты на подобную дичь. Но на одной зелени долго не протянешь.

Неизвестно, дожили бы до нынешних дней все эти люди в каньоне, если бы не Вандаган с его пятью трудолюбивыми сыновьями. Неизвестно, как много соплеменников уже были обязаны ему жизнью за своевременно приготовленный бульон из соек, угодивших в хитроумные поделки, что вышли из-под его изобретательной руки.

Вандаган в одиночку конструировал кулемки, силки, лучки, бойки и прочие ловушки, рассчитанные на летающую дичь, коей в каньоне водилось навалом. Он клепал их из камней, старых никчемных коряг и кучи рванья, но те всегда работали безотказно.

Казалось бы, сам Вандаган с семьей уже должен был жить и процветать в мазанке на Площади Предков, а люд за оградительной стеной ходить со здоровым румянцем на щеках, вот только ловушки для дома запретили в свободной продаже уже через пару лун, стоило тем возникнуть на прилавке Гнада.

– Они уничтожают природу каньона, – так объяснили жрецы озверевшим от возмущения соплеменникам.

– Природу?! Это вы про камни, пыль и пни на Скалящейся равнине?!

– Вы хотите, чтобы у нас выродились птицы? – взревел тогда Эвреска. – Если вы истребите всех дочерей Неба – вотчины нашего Отца, – то станет больше пауков, гадин и прочих отродий земли!.. Сначала их отловите всех до последнего, вот тогда и посмотрим!..

Самому же Вандагану в таком решении советников мерещилась вовсе не высокопарная забота о равновесии природы, а вполне приземленное желание Шестипалой Руки не терять рыночных позиций. С распространением домашних ловушек по племени, у людей появился доступ к свежему, лично отловленному мясу, отчего продажи съестного у Жадного Гнада соответственно резко просели. А значит, ему пришлось занижать стоимость своего товара и быть сговорчивее. Уже не Гнад от имени советников диктовал условия рынка, а сами люди. А такого, разумеется, допускать было нельзя. Но предполагать такие выводы вслух Вандаган тогда все же не решился. Ведь у него было целых пять сыновей, которым еще жить да жить…

Вместо этого он сумел прилюдно переспорить у алтаря Матаньяна-Юло, доказав, что птицы вредят не меньше гадин, когда жрут кукурузные посевы. Пророк, к радости соплеменников, был вынужден признать это, вот только компромисс, который он предложил, не понравился никому.

– Будь твоя воля, сын мой!.. Строй и дальше ловушки для птиц, посягающих на благополучие сынов Железа… Но отдавать их будешь только нашему надзирателю полей Ог-Лаколе!.. Только для защиты кукурузы, и только против тех птиц, что воруют ее у освободителей!..

То есть, ловушки запретили расставлять где-либо, за исключением плантаций. То есть, Жадный Гнад больше не перепродавал их жителям каньона, а те не имели права их приобретать как-либо еще и использовать в собственных интересах. И ловушек нужно было ровно столько, чтобы раскидать их на полях – то есть, не так уж и много. А затем нужда в их производстве отпадала. Разве что пообещали иногда приглашать Вандагана для их починки.

Птицы же, которым не посчастливилось посягнуть на кукурузу, переходили точно так же в собственность надзирателя полей, то есть, в распоряжение всего совета. Пу-Отано настаивал, чтобы тушки шли на склад для вспоможения, где дожидались бы своего часа, пока их не распределят между героями и престарелыми. Вот только распределение проходило не чаще пары раз за луну, как того почему-то требовал Отец, и на практике вскоре выяснилось, что тушки к моменту раздачи необратимо портятся и загнивают. Изголодавшиеся по мясу люди злились, но не знали на кого пенять.

Пу-Отано тоже был крайне раздосадован, но продолжал настаивать на справедливости, что тушки должны раздаваться достойнейшим задаром, а не продаваться. Но и сама раздача должна быть справедливой – не чаще и не реже остальных вещей. Перерабатывать мясо, вялить или растирать в питательной порошок для долгосрочного хранения совет отказывался, ссылаясь на то, что кравчий Котори и так еле успевает справляться с основной зерновой провизией для нужд племени.

И тогда люди уже сами попросили, чтобы пойманные тушки сразу несли на прилавок Жадного Гнада, а не оставляли бездарно пропадать на благотворительном складе. Таким образом появлялась возможность это мясо съедать, пусть и в обмен на что-то дорогое. В итоге довольными остались все – и люди, и совет. Разве что использованный Вандаган остался не у дел. Когда его звали починить, то ничем не платили за работу, объясняя тем, что он исправляет собственный брак, за который ему уже однажды заплатили.

И тогда Вандаган, этот сумрачный гений, додумался изобретать ловушки из такого материала и по такой схеме, чтобы они довольно быстро приходили в необратимую негодность. И он даже нашел слова для рассерженного Ог-Лаколы, сославшись на упавшее качество лубяных волокон из початков, из которых плели веревки. Те и вправду с каждой новой зимой становились все хуже из-за почвы, испортившейся за множество лет пашни.

И в то же время его поделки оставались прочны и изощрены – по крайней мере в течение периода своего срока службы, который Вандаган умело задавал, опираясь на свои глубинные познания о разлагаемых материалах.

Под беспокойным взглядом Вандагана жрец внимательно изучал каждую новую ловушку и грубо лез пальцами в ее механизмы.

– Осторожно, ты же ее так сломаешь!..

– Как ты смеешь меня учить, как проверять на проклятия и неисправности? – злился жрец. Сдавив жилистыми пальцами какую-то детальку, но не сумев ее сломать, он рывком возвращал ловушку на прилавок. – Чисто, – неохотно признавал он.

Кватоко почесывал свой впалый подбородок и клал перед Вандаганом за новую партию поделок целый кирпич.

Глава 5. О счастье помалкивают. Часть 2

Немолодой мужчина, стоявший по щиколотку в нечистотах, по всей видимости был отцом этой девушки. Выхватив одну кукурузину, он взмахом чумазой ладони отправил дочь домой. Хотиро вылез из своего укрытия и ненавязчиво двинул за ней следом.

Блуждающий по просторам каньона взгляд и прогулочный шаг смотрелись подозрительно для всякого человека, кто жил в этом племени – ведь обычно ни у кого не было времени на прогулки, а затравленные взгляды обычно не сводились с собственных рук, что безостановочно в чем-то копались или что-то вязали, долбили, мастерили, в общем, над чем-то трудились. Осознал это Хотиро слишком поздно, когда вскользь заметил, что мужчина с обгрызанным початком замер, как вкопанный, и недружелюбно глазеет прямо на него.

Хотиро сделал вид, что завернул в другую сторону, и скрылся с его глаз за останцем. Все, теперь ее не в меру заботливый отец должен успокоиться. Выждав немного времени, паренек обежал окольным путем вереницу холмов, и снова увязался за девушкой. Заговаривать он с ней пока не спешил – необходимо было для начала выяснить, где ее дом.

Тот, как выяснилось, стоял на неблагополучном жилом массиве неподалеку от Прощающих Холмов и исправительных ям.

– Эй, подожди!.. – окликнул ее Хотиро.

Убрав руку с входной кисеи, девушка испуганно развернулась. Черные локоны под капюшоном обрамляли ее нежное, пусть и слегка перепачканное лицо.

– Ты зачем тогда ушла?.. – выпалил Хотиро. Он немного растерялся, захваченный врасплох ее внешностью. Глупый вопрос вырвался сам по себе.

– Зачем ушла? – робко переспросила она. – Не понимаю…

– Еще немного, и я заставил бы Жадного Гнада отдать тебе жареную игуану, – попытался улыбнуться Хотиро, но вышла гримаса. – Он поступил с тобой так… Некрасиво!.. А это несправедливо, потому что ты…

Хотиро снова замялся, поняв, что вот-вот сморозит очередную глупость. Что же он хотел этим сказать?.. Что она красивая, в отличие от других кривых и страшных рож, с которыми Гнад точно так же обходится несправедливо?.. То есть, по его логике, в отличие от нее, все, кто поуродливее, вполне заслуживают такого отношения?..

Девушка расширила свои большие и бездонные глаза в предвкушении, что же он скажет, но вдруг будто опомнилась.

– Прости, я должна идти…

– Подожди!.. – разволновался Хотиро. – Но куда?.. Ты ведь и так уже пришла…

Та что-то смущенно пробормотала и попятилась задом внутрь вигвама.

– Ты уже с кем-то помолвлена? – прямо спросил он.

– Нет…

– Тогда почему не скажешь свое имя?

– Аталла, – скромно произнесла она. – Прости, я не должна была говорить с тобой… Прости, – повторила она и растаяла во тьме замызганного вигвама.

– Подожди!.. – дернулся было за ней Хотиро, но осекся. Оглянувшись через плечо, он с холодком увидел вдалеке фигурку того самого мужчины-компостника. Тот решительно торопился по направлению к нему.

Не желая с ним связываться, Хотиро обогнул вигвам Аталлы и устремился обратно к Площади Предков – длинным и окружным путем, чтобы не столкнуться с озабоченным папашей. Уж не он ли запретил дочери разговаривать с соплеменниками?.. Даже для их пропащего каньона подобная родительская забота звучала крайне дико…

Вандаган ждал его на пороге хогана.

– Почему так долго?! – потребовал он объяснений, вцепившись в дверной проем пальцами добела. – Что тебя задержало?! Мы уже вообразили невесть что!..

И без того удрученному Хотиро стало стыдно, что заставил переживать отца. Но стало еще хуже, когда Вандаган опустил взгляд на огрызок от вязанки луба в руках сына. Неверяще разинув рот, он без сил ввалился внутрь жилища.

– Что произошло?.. Где луб?.. – пораженно шептал отец, избегая смотреть на Хотиро.

Уж лучше бы он на него просто кричал или отвесил затрещину.

– Гнад не оставил мне выбора… – мямлил сын. – Я… сглупил…

– Расскажи все, как было!.. Я хочу знать, что заставило тебя сглупить…

Родные братья расселись вокруг с мрачными, вытянутыми лицами, тоже приготовившись слушать. Давненько Хотиро не чувствовал себя настолько скверно.

– Я буду теперь и по ночам вязать, – сглотнув навернувшиеся слезы, выдавил он. – Я отработаю все, что потерял, обещаю!.. К следующей луне…

– У нас нет времени до следующей луны!.. – крикнул отец, вскочив с земляного пола. Схватившись за поросшие темным волосом виски, он замаячил от стены к стене. – Они уже детей режут, чтобы выдать их за Танцующих на Костях!.. Отобрали у людей все, даже ложки!.. Что ни день, то все сильнее затягивают узлы – скоро настолько пережмут, что уже не сможем дышать!.. В любой день возможность выкарабкаться отсюда может захлопнуться перед нашим носом навсегда, а ты нас замедляешь!.. Ты хочешь гнить здесь до конца жизни?!

– Нет, не хочу.

– Почему Гнад тебя обобрал?!

– Я… проявил слабость, – с позором склонив голову, сознался Хотиро. – Из-за одной девушки… Она была такой беспомощной… Я заступился за нее, когда Гнад обнаглел совсем…

– Это девушка – твоя семья?! – заорал отец.

– Нет.

– Тогда зачем ты влез, куда не просят?! Теперь ты видишь, как это ударило по нам?! Одиганни, – отец обернулся на его братьев. – Мутаро, Гордиро, Шаньялли!.. Вот твоя семья!.. Ты о них подумал, когда полез геройствовать с Гнадом в присутствии воинов?

– Я просто хотел…

– Я прекрасно понял, что ты хотел, – огрызнулся Вандаган. – А чем твои братья хуже?! Думаешь, они не хотят побегать за девчонками?! Мы всей семьей пашем, как проклятые, не отвлекаясь ни на что!.. Мутаро, ты будешь отрабатывать за братом его оплошность?.. – повернулся он к хмурому крепышу с крючковатым носом. – Давай, возьми на себя побольше, дай своему брату понаслаждаться жизнью в компании девчонок!..

– Все было не так, я лишь заступился за нее… – оправдывался Хотиро. – Я даже не успел с ней толком поговорить!..

– Толком?.. Значит, все же немного, но успел поговорить… О чем?

– Да ни о чем особенном… Только имя узнал…

Глава 6. Побеждающий самого себя

Проревев всю ночь в подушку с набивкой из волос освободителей и перекопав уйму своих воспоминаний, Андра вдруг осознала, что почти всю свою жизнь видела от других намеки на совокупление.

После откровенного разговора с матерью, Демоной, когда та без обиняков предупредила дочь, что ее ждет в новом коллективе на службе у видного советника вождя, до Андры внезапно стало доходить одно за другим объяснение малопонятных эпизодов из ее жизни – а точнее, странного поведения самых разных соплеменников по отношению к ней, которому раньше она не придавала значения.

Ей вспоминался пожилой Нигляд, безобидный, пусть и чуточку юродивый резчик по кости, который далеко не единожды зачем-то интересовался, когда рядом не было лишних ушей, не забыла ли помыться Андра. Тогда Андре мерещилось, что соплеменник, годящийся ей в дедушки, таким образом проявляет заботу. Не веря оправданиям девочки, Нигляд предлагал ей свою помощь с подмыванием в труднодоступных местах. Он высовывал свой скользкий, сизый язык и начинал быстро поигрывать им, кривя беззубый рот в широкой улыбке.

Ей вспоминались неблагополучные соплеменники с предгорья, которые зачем-то яростно теребили свою плоть, не сводя с нее жадного взгляда из тени останцев, и благополучные с Площади Предков, делавшие то же самое при виде нее, но в этот раз уже мельтеша в оконных проемах своих ухоженных мазанок.

Ей вспоминалось, как желавшие поделиться мудростью мужчины вечно норовили усадить ее к себе на колени, чтобы понравоучительствовать прямо в ушко, как часто им всем не давала покоя ее пятая точка, которая то слишком замаралась в песке, то какое-то насекомое с нее надо срочно стряхнуть, то кость через мякоть надо прощупать, чтобы убедиться, что железом ее Отец не обделил, то саму мякоть необходимо промять, чтобы… чтобы… Причины проговаривались суетливо и невпопад, подобно грубым и чумазым пальцам, оставлявшим после себя красные следы на ее ягодицах…

Ей вспоминался даже этот задира Поу-Воу – любитель поразмахивать кулаками, – но с ней предпочитавший именно бороться, и обязательно таким образом, чтобы обхватить сзади и вжаться своим междуножным бугорком ей промеж ног.

После безжалостных откровений от матери, бедной Андре начало казаться, что даже большинство валунов и камней в каньоне делают ей намеки – останцы и прочие продолговатые изваяния устремлялись своей верхушкой к самому небу. Один только их вид теперь вызывал в ней отвращение…

А старые женщины ненавидели ее. Андра никогда не понимала, чем заслужила к себе такого обращения от пожилых земледельщиц, пряльщиц и ворчливых сиделок с детьми. Завидев ее, они что-то зло шипели под нос. А если приходилось иметь с ними дело, то цеплялись к каждому робкому слову и бурно не одобряли любое ее неловкое движение.

– Им завидно, что твоя жизнь только начинается, а их уже на исходе, – объяснила Демона дочери. – Да и не было у них толком жизни – посмотри, какие они уродливые и одинокие… Все самое интересное промчалось мимо них, вслед за какой-нибудь красавицой, вроде тебя…

– Моя жизнь тоже на исходе!.. – ныла Андра. – Я не хочу к маленькому воину!.. Ты самая худшая мать в племени!..

Самая худшая мать влепила ей одну из своих самых лучших оплеух. Андра опрокинулась на лежак и зашлась визгливыми рыданиями.

– Да как ты смеешь, засранка, так отзываться обо мне?! Надо было такую мать, которая бы сбагрила тебя на полевые работы и будь с тобой, что будет – пусть хоть с дюжину воинов тебя, дуру, поимеет!.. После всего, что ты успела повидать, все еще считаешь, что в каньоне тебя ждет счастливая жизнь?.. Да многие убить готовы, чтобы очутиться в Материнском Даре!..

– Так убей меня и сама иди в свой Материнский Дар!..

– Еще так поговоришь со мной, и убью, – пригрозила Демона. – Так что лучше молчи… Когда повзрослеешь, будешь слезно меня благодарить… А до тех пор помалкивай и не вздумай ничего испортить!..

Дош – ее ненастоящий отец, как выяснилось – тоже ходил угрюмый и пришибленный. С его мнением, как и с Андрой, тоже никто считаться не стал. Здоровенный и уродливый Макхака промычал у алтаря благословительную речь, передавая права на дочь их военачальнику, а Демона ее кротко удостоверила. Чуть позже она призналась недоумевающему Дошу в многочисленных изменах, которые, как оказалось, несли сугубо стратегический характер во благо семьи. Вот только какой семьи, если Андру навсегда забирали в другое место, а Дош пусть и оставался, но тоже теперь выглядел отсутствующим?..

Всю ночь Андра провалялась без сна, а утром ее, обессилевшую и забывшуюся в душном кошмаре, разбудила мать и подрядила помогать собирать вещи – семья переезжала в только что освободившуюся мазанку на Площади Предков. Некогда живший в ней воин был сослан на карьер за неразглашаемое военное преступление, а его сын, по всей видимости не далеко ушедший от отца по своей подлой натуре, тоже совершил предательство где-то на границе и исчез в запретных лесах.

Новый дом был теплым и уютным. Торф, охваченный огнем, потрескивал в подпольном камине, а через него по внутристенным полостям неслась водичка, тихо журча и согревая жилье. Но толком насладиться им Андра не успела. Прямо посреди восторженных разглагольствований оживившегося Доша о том, насколько же ему понравилось сидеть на собственном нужнике, подведенному к общему сливу, в дверь из сосновых досок требовательно постучали.

– Пора, – сказала Демона и, поцеловав в лоб Андру, вывела ее за порог.

Там ее ждала фигуристая женщина в балахоне и цветастым полотнищем вокруг лица, а позади нее толпилось воинское братство в полном составе. У Андры изумленно расширились глаза. Ей еще не доводилось видеть столько воинов единовременно в одном месте, да и не только ей – соплеменники тревожно вытягивали шеи в надежде выяснить, что происходит.

Воины выглядели крайне недовольными. Позвякивая пластинчатыми кирасами и акинаками, они грубо и вполголоса о чем-то переговаривались меж собой, а при виде Андры с неприветливым любопытством воззрились на нее.

Глава 7. Недожирающий Печень

Ачуда, двое покалеченных друзей и один паук были первыми, кому удалось сбежать из племени Помнящих Предков. Первыми за всю историю, длинною в долгих пятнадцать зим – полжизни, отрезанной от внешнего мира. Мальчик пытался ободрить этой мыслью себя и своих спутников, но с каждым шагом им всем становилось только хуже.

Тарантул по имени Ожог, доставшийся в память от погибшего друга Ориганни куда-то пропал в ту же ночь. Сам Ачуда едва не валился под тяжестью походной котомки, копья, лука, колчана стрел и двумя беглецами, то и дело безжизненно заваливающихся на его худые плечи. Небо непривычным образом было закрыто еловыми кронами вперемешку с раскидистыми ветвями крупных деревьев. Почва была неровной, в корнях и кустарниках, и друзья часто оступались, рискуя подвернуть лодыжку.

Так они доковыляли до крутого склона, поросшего мхом и опавшей хвоей, но спускаться дальше не решились – было слишком темно и непонятно, чем завершается спуск. Они двинулись вдоль склона, слепо спотыкаясь в ночи и вздрагивая от каждого треска из-за желтых сосен, но и тогда вскоре уткнулись в сплошную скалу.

Венчура уже падал с ног, а Горя и вовсе периодически полз на четвереньках. Они по-прежнему отплевывались от крови – та зловеще поблескивала при свете луны. Ачуда боялся, что они истекут ей прежде, чем где-нибудь осядут, чтобы перевести дух и что-нибудь перекусить. На счастье у него был с собой бурдюк с водой – довольно редкая вещь в их бедном племени, сделанная из цельного куска шкуры толсторога. Давний подарок от Жигалана. Он быстро опустел, пока Ачуда пытался напоить из него стонущих от боли товарищей. Вода, смешавшись с кровью, вытекала обратно или выблевывалась.

Решив, что лучше дождаться рассвета, они устроили привал, свернувшись прямо на земле, поближе к гряде. Сон обрушился на бывшего Смотрящего в Ночь грохочущей лавиной – его тело подергивалось мелко и часто, будто под градом осыпающихся камней, и в то же время оно оставалось надежно погребено под ними, чтобы суметь вскочить или хотя бы просто приподнять веки.

Утром предрассветный луч прорвался сквозь переплетения веток и вонзился ему в глаза. Подорвавшись, Ачуда не обнаружил рядом с собой Горю. Вместе с ним исчезла котомка, бурдюк, сборный лук и колчан стрел. Копье и Венчура лежали на своих местах.

– Твой друг бросил нас, – мрачно поведал он неудавшемуся советнику, когда тот заморгал. – И заодно обокрал…

Лицо Венчуры было распухшим и посиневшим. Черная и белая краска отваливалась с него кусками. Обломки костей по-прежнему торчали из носа, щеки и уха. Края ран уже начинали гноиться. С третьей попытки поняв, что случилось, он бессильно откинулся головой на землю.

– Лук ему не поможет, – попытался успокоить его Ачуда. – Он еще пожалеет, что кинул нас…

Венчура никак не реагировал. Он лежал, будто мертвец, и равнодушно таращился в небо. У Ачуды эта картина вызвала дурные воспоминания о павшем Ориганни.

– Лучше бы нам их вытащить, – осторожно предложил он, намекающе проведя пальцем по лицу. – Или хочешь оставить для красоты?

Неудавшемуся советнику было все равно. Ачуда склонился над ним и решительно ухватился за старый и беззубый кусок чьей-то нижней челюсти, просунутый в его щеку. Венчура напрягся. Придавив его грудь коленкой, Ачуда дернул обломок на себя. Землю оросили капли крови вперемешку с гноем. Глаза Венчуры на краткий миг расширились, но тут же расслабленно закатились – боль почти мгновенно довела его до обморока.

Морщась от отвращения и сострадания, Ачуда проделал те же действия и с остальными костяными украшениями на его лице. Оторвав полоску от своих леггин, он обмотал голову бедолаги, попытавшись захватить и кровоточащее ухо, и порванную щеку за раз. Раздобыв каких-то мелких листьев с кустарника, он собрал их стопками и просунул под повязку – такое он видел у старика Хехьюута, который хлопотал над глубокими порезами у Презирающих День, оставшихся от поединков на ристалище. Кто бы мог подумать, что и Ачуда однажды будет хлопотать над раненым, но не на границе, а где-то далеко за ней, в запретном лесу.

Выпрямившись, Ачуда окинул его неподвижное тело оценивающим взглядом. Высокий и тощий, выкрашенный в белую краску, которая уже наполовину сошла. Одежды на нем никакой не оставили. Сорвав с себя пончо, Ачуда прикрыл его тело от утренней прохлады, насколько смог.

Теперь надо бы определиться, куда им идти дальше… Пробежавшись глазами по окрестностям, бывший Смотрящий в Ночь выбрал дерево повыше и стал карабкаться по нему вверх. Однако ценой ободранных локтей и бедер, Ачуда вскоре осознал, что в хвойной чаще таким образом не сориентироваться – верхушки были слишком хрупкими, либо недостижимыми из-за множества впивающихся в кожу иголок. Съехав по стволу вниз, он вернулся к Венчуре. Тот уже с горем пополам пришел в себя.

– Ту сторону преграждает крутой спуск, а эту – отвесная скала… А позади Желудевый порог и наше племя… Вроде как, – неуверенно рассуждал Ачуда, позволив опереться Венчуре на плечо. – А значит остается только эта сторона…

Венчура мрачно отмалчивался. Обоим было страшно от мысли, что и эта сторона окажется тупиковой, и тогда единственным выходом из чащобы станет обратная дорога в Кровоточащий каньон.

Но они шли, и хвоя постепенно уступала смешанному лесу. Чаще стала попадаться трава. Ачуда собрал по дороге несколько грибов и осторожно сжевал их. Венчура тоже попытался, но было видно, насколько больно ему это дается. Скальная гряда, которую они старались не упускать из виду, оборвалась, и ребята тут же свернули за нее, чтобы уже наверняка не уткнуться в границу со Смотрящими в Ночь.

Очень хотелось пить, но сколько бы Ачуда не вглядывался, нигде не было видно ни ручейка, ни даже лужицы. Лесной воздух буквально дышал влагой, издеваясь над друзьями, но самой воды они найти не могли. Но стоило только Ачуде опять попытаться влезть на кряжистое дерево с крепенькой и возвышающейся над соседями верхушкой, как будто назло грянул ливень. Венчура рухнул на лопатки и стянул с раздувшегося лица повязку – в полураскрытый рот потекла непрерывная струйка, льющаяся с зеленых ветвей.