Жемчужина для шейха. Ты будешь моей

Пролог

Обхожу ее и останавливаюсь у окна с видом на мои владения, которые едва ли возможно объять взглядом. Достаю паспорт девчонки и кручу в руке, специально разглядывая его так, будто это какая-то диковинка, и жду ее реакции. Она смотрит на меня и боится сделать шаг, но глаз с моей руки не сводит.

— Что вы собираетесь делать?

— А как ты думаешь? — спрашиваю с легкой ухмылкой и уверенностью. — Это, кажется, твое, верно?

— Мое, — робко бормочет она. — Верните его, пожалуйста. Вы не имеете права забирать мой документ.

— Что ты сказала? Я вправе делать с тобой все, что захочу. Ты моя собственность, моя рабыня, служанка — как угодно. Но обхожусь с тобой мягко и ласково, позволь заметить. Хочешь более грубого отношения? Я могу это устроить. Посмотрим, как тебе понравится такое.

— Не надо грубее, прошу… — скулит девчонка.

— Тогда исполни мое желание. Ты же понимаешь, что я могу хоть сейчас взять тебя силой и насладиться тобой любым, самым изощренным способом. И наслажусь, будь уверена. — Подхожу к ней и провожу тыльной стороной ладони по ее щеке, шее и ниже, задевая пальцем сосок на ее полной груди. — Такая сладкая, яркая, нежная.

— Пожалуйста… — с дрожью и придыханием тянет она, отворачиваясь и зажмуривая глаза.

— Тебе всего лишь нужно сказать мне то, что я хочу услышать, сказать «да». Ты в одном шаге от пропасти. И лишь тебе решать, полетишь ты или сорвешься вниз… Жемчужная Ольга, — говорю, зачитывая ее фамилию и имя из паспорта.

Она распахивает глаза и набирает в легкие воздух:

— Верните! Вы не можете!..

Протягивает руку, чтобы выхватить у меня документ, но я отступаю на несколько шагов назад.

— В жизни ты куда красивее, моя драгоценность. И сходства у тебя очевидные с фамилией. Бархатная кожа, приятнее лучших, самых дорогих шелков, пухлые, сочные губки, которые так и хочется осыпать ласками, скользя среди волн твоих светлых, как солнце, волос. Скажи мне «да», и ты ощутишь на себе все то, чем я способен тебя одарить, моя милая.

— Никогда! Я не отдамся такому, как вы! — дерзко проговаривает она, сострив глазки.

Смотрю на нее и понимаю, что она меня не слушает, хотя слышит. У нее перед глазами только моя рука с книжечкой в картонной обложке; она дорожит ею, этой мелочью, куда больше, чем следовало.

— Я понял, — продолжаю, — тебя останавливает надежда. Тогда я лишу тебя ее!

Озадаченный взгляд девчонки сменяется ужасом, когда я складываю пополам ее документ и намереваюсь разорвать надвое.

— Нет! Пожалуйста, не надо, — вдруг срывается она на мольбу и складывает перед собой ладони. Затем, видя, что я не собираюсь отступать от своего решения, падает на колени и жалобно просит: — Я сделаю все, что вы хотите, только не нужно этого делать. Как же я потом…

— Ты знаешь, что мне нужно. Отдайся мне! Я хочу, чтобы ты согласилась и позволила мне овладеть тобой.

— Нет! — снова выкрикивает она окрепшим голосом и поднимается на ноги.

Думала, ее это выступление сработает, разжалобит меня?

— Юная наивная девочка. Ты так ничего и не поняла, — говорю и у нее на глазах разрываю ее паспорт на две части, складываю еще раз и снова рву, затем бросаю перед ней на пол, разметая кусочки по комнате. Разворачиваюсь и иду прочь.

— Нет, что вы наделали?! Но… что вы за человек! — кричит она мне в спину.

— Ты зря сомневаешься в том, что я способен сделать с тобой все, что захочу, — резко развернувшись и схватив ее лицо ладонью, рычу ей в губы. — А еще ты должна понять одну вещь: если я так решил, то ты будешь моей! Разница лишь в том, будешь ли ты сопротивляться или станешь покладистой, мягкой кошечкой, выполняющей все, что тебе скажут.

Глава 1

Мансур

— Вы простите мне, что я снова спрашиваю об этом. Вы уже давали все распоряжения. Но мне хотелось бы уточнить, зная, как трепетно ваш отец относится к подобным вещам, уверены ли вы, что не нужно ничего традиционного привнести во всю эту атмосферу?

Смотрю на помощника, точнее, для меня он помощник, если можно так выразиться, но здесь он управляющий банкетом, скажем так. Я выбрал его не только потому, что у него ресторан, который мне нравится, но и за некоторые приятные для меня бонусы. Не знаю, что он увидел в моем взгляде, но заметно испугался не угодить мне. Помнит, как я на свой прошлый день рождения, ровно год назад, отреагировал на его подобный вопрос.

— Расслабься, лишние морщины тебе не к лицу.

— Значит, все в порядке? — с надеждой интересуется он.

— Сейчас посмотрим.

Я пришел отдохнуть и развлечься, а не проводить ревизию и контролировать все, тем не менее я прохожу по палубе новенькой яхты и оглядываю все приготовления. Вывеска, воздушные шары разных цветов привязаны к перекладинам, несколько передвижных столов в тени навесов, на которых стоят ведерки со льдом и шампанским, всякие закуски. Насчитываю по разные стороны судна около шести молодых парней в фартуках и с бабочками на шее — обслуживающий персонал. Немного хмурюсь, хотя осознаю это не сразу, а только по очередному вопросу семенящего за мной Павла:

— Если хотите, мы можем мигом заменить их на самых стройных, красивых, с белоснежной кожей и длинными волосами девушек, как вы любите. Простите, что эту деталь я не учел сразу.

— Конечно, меняй немедленно! А с этими сам можешь потом развлечься, — слышу ломаный русский от Самада Азима Абади, моего товарища и компаньона, которого мне отец назначил в качестве правой руки. Оборачиваюсь и вижу его с еще двумя моими самыми близкими друзьями. Они широко улыбаются и разводят для объятий руки. — Мансур, брат, ты приехал!

— Как же он пропустит свой тридцать третий день рождения, — улыбается идущий рядом с Самадом Адиб. — Возраст Христа. Ему великим суждено быть весь его век!

Они подходят и обнимают меня, а Руслан, до этого не проронивший еще ни слова, хлопает меня по плечу, как, кажется, заведено здесь, в России, и призывает показать мне все, что они здесь приготовили. Но перед этим бросает строгий взгляд на Павла — и тот, откланявшись, дает всем мальчуганам в бабочках собраться и покинуть яхту.

— Без вас, братья, этому дню не быть счастливым! — говорю я. — Но вот насчет девочек ты подметил точно. День-то какой солнечный. Хочется видеть прекрасное вокруг себя, наслаждаться им в полной мере. Вы как считаете?

— Обижаешь, Мансур! Конечно, конечно ты прав! Я тебя полностью поддерживаю, — смеется Руслан, пока остальные, спрятав руки в рукава, молча следуют рядом с нами. — Как же не поддержать такое, ведь что за праздник без девочек. Вот сейчас твой бегунок решит вопрос, привезет молодых, стройных красавиц, с белоснежной кожей, аппетитных, и тогда мы отчалим от берега. Выйдем в море и насладимся всеми прелестями этой роскоши. Проходи, дорогой, я тебе здесь все покажу.

Мы заходим в специально обустроенную каюту, всю блистающую шелками, пуфами, расшитыми в нашем стиле. Точнее, в стиле, к которому привык мой отец. Чувствую, что он приложил свою руку и здесь. И хоть мы решили с ним, что я, будучи только наполовину арабских кровей, все же отчасти и русский, как моя мама, оттого и хочу этот день провести здесь и так, как сам того пожелаю. И лишь потом, по возвращении в Тунис, отпраздную с отцом, если он пожелает. Но его упрямство так просто не побороть.

Беру со столика сочную виноградину и кладу в рот.

— Сегодняшний день обещает быть долгим, верно?

— Это уже как ты захочешь, брат. Он твой. Как и вся эта яхта в твоем распоряжении. Я лишь взял на себя смелость отдать некоторые распоряжения по организации, чтобы ты ни о чем не волновался.

— Спасибо тебе. — Кладу ладонь ему на плечо. — Я ценю это. Признаться, я ехал сюда не в лучшем расположении духа. Но с тобой, дружище, мы сегодня зажжем звезды! Вернемся же к остальным, не то они без нас начнут веселье. А я, знаешь ли, не хочу ничего пропустить.

Несколькими днями ранее

Оля

— Ну вот тут, смотри. — Катя подсовывает мне телефон по столику между салфетками и чашкой кофе. — Тут требуются официантки. Причем сразу две, как раз как рам нужно. Сможем вместе работать.

— Да не, — кручу головой. — Я не смогу так. Не мое это. Я вообще не представляю себя в сфере обслуживания.

— Да перестань ты. Я уже как-то в одной забегаловке работала. Это то же самое. И ничего сложного: подходишь, улыбаешься, тебе говорят, чего бы им хотелось, записываешь, снова улыбаешься и идешь на кухню передавать заказ — все!

— Кать, а если ко мне приставать начнут? Бывает же, что клиенты…

— Гости, — поправляет она меня. — В таких заведениях их принято называть гостями.

— Да без разницы мне! Он меня как-то назовет или тронет, а я в ступор впаду или ляпну чего-нибудь. И меня за это выгонят.

Подруга откидывается на стуле, улыбается и оглядывается по сторонам. Затем наклоняется ко мне и шепчет:

— Я тебя прикрою. А если хорошие чаевые оставят, особенно если какой-нибудь богатенький Буратино, то там и не зазорно подыграть ему, — подмигивает она, — если ты понимаешь, о чем я.

Глава 2

Мы проехали почти весь город и заехали в не очень приятный район, в котором чаще всего, как я слышала по новостям, происходят всякие ограбления, пьяные драки и даже изнасилования. Я сюда никогда бы не зашла. А теперь оказываюсь прямо в центре этого мрачного уголка города. С опаской выглядываю по окнам и вжимаюсь головой в плечи.

— Катька, — шепчу и ловлю ее руку, крепко сжимая пальцы, — нехорошо все это.

— А где, вы говорите, находится гостиница вашего друга? — спрашивает Катя у этого мужика за рулем.

Поднимаю глаза и встречаюсь с его взглядом в зеркале заднего вида. Совсем не таким, каким он смотрел на нас в кафе, и даже когда усаживал в машину. Теперь он пропитан чем-то суровым, даже злым, наверное. Я зачем-то тянусь к ручке открытия двери, как слышу щелчок, за которым все двери замыкаются. И у меня желудок проваливается куда-то вниз, просто обрывается.

— Вы что это делаете? — слышу свой голос как сквозь воду.

— Везу вас на работу, как мы и договорились. — И смотрит холодно в зеркало. — Уже почти приехали.

— Здесь? В этом месте не может быть престижной гостиницы. Я точно знаю, — не выдерживает уже тоже напрягшаяся Катя.

— Ты не всего знаешь, юная леди.

— Я не помню, чтобы мы на ты переходили, так что попрошу…

— Не в праве ты чего-либо просить, — вдруг бросает он, и мы с подругой одновременно переглядываемся и глотаем по огромному комку.

— Остановите машину и выпустите нас, немедленно! Я кому говорю! — повышает голос Катя, когда видит, что мужик не реагирует. — Живо, не то я в полицию позвоню, и вам здорово влетит!

— Пасть закрой и сиди молча! — рычит он и сворачивает между домами из красного кирпича. Тормозит около железной двери и сигналит.

Не успеваю я достать из сумочки телефон, как из дома высыпают двое здоровяков в черных футболках и один щуплый паренек в пиджачке, брюках и остроконечных туфлях. Ураганом открывают двери о обдает меня зловонным дыханием:

— Пойдешь со мной. А это пока побудет у меня, чтоб глупостей не наделала.

— Вы не можете! — кричит Катя, пытаясь сопротивляться, когда и ее силой выволакивают из машины. — Да вы хоть знаете, кто мой папа? Он вас на куски порвет, гады! Я все ему расскажу!

— Замолчи, умоляю, — скулю я срывающимся голосом, упрашивая подругу не злить этих людей. Мне страшно, до жути страшно представить, что они могут с нами сделать сейчас. Никто ведь не знает, где мы и с кем. Мы никого не предупредили, никому ничего не сказали. Нас просто украли среди бела дня. И мы по собственной воле сели в машину, почти улыбаясь.

— Умничка, Оля. Ты же у нас Оля, верно? — спрашивает длиннопалый. — Мне нравятся смышленые бабы, только здесь тебе это не пригодится. Здесь я решаю, когда тебе думать, а когда делать; когда есть или спать; говорить или молчать. Ведите ее в смотровую, а я пока разберусь с их документами.

— В смотровую? Эй, какую еще смотровую? Вы совсем одурели? Отпустите!

Я смотрю на подругу, как она дергается, и сама пытаюсь высвободиться: наступаю на ногу этому, который ведет меня за локоть. Он кричит, но толку никакого это не дает. Он только еще больше злится и заряжает мне пощечину наотмашь, от которой я плашмя падаю на пол.

А длиннопалый, вижу сквозь накатившие слезы, скалится, как ненормальный, и потирает подбородок.

— Бойкая курочка попалась. Но ты это, сильно ей мордашку не порть. Она ею еще будет нам денежку приносить, — командует он. И амбал, ударивший меня, снова тянет меня за локоть, поднимает и волочет по коридору, затаскивает в большую холодную комнату, в которой только несколько стульев, белая ширма, как в больнице, и пустой стол под заклеенным изнутри темными обоями окном.

— Жди здесь, — кричит мужик, толкает меня на пол и уходит. Следом сюда же буквально бросают Катю и с грохотом, отчего я аж подпрыгиваю и зажмуриваюсь, захлопывают дверь.

Только теперь я замечаю за ширмой койку и передвижной столик с блестящими инструментами, как в операционной или в кабинете гинеколога. И вздрагиваю, будто меня током ударили. А по спине пробегает холодок.

— Ты так и будешь молчать? — Оборачиваюсь к Кате. — Я тебе говорила, что все это слишком подозрительно и просто. Почему ты меня не послушала? Ты меня никогда не слушаешь!

— По-твоему, это я во всем виновата?! Ты чего, подруга, совсем забылась? Ты мышь серая, никогда никуда не лезешь, всех боишься, от всего дергаешься и в угол забиваешься. Только я тебя толкаю, тяну за собой. Да если бы не я, то ты бы и…

— Вот именно! Если бы не ты, то я бы не оказалась в такой ситуации!

— Ты? А на меня тебе начхать? Или ты думаешь, мне здесь нравится и я именно этого хотела?

— Ах ты ж стерва!

— Да я тебя сейчас…

Она вцепляется мне в волосы и дергает на себя, что я снова падаю на пол — хоть и тяну ее за собой — и больно ударяюсь коленками. Она хочет уже ударить меня, как дверь рядом с нами снова открывается. Входят двое мужчин, вместе с длиннопалым, который держит под мышкой ноутбук, и одна грузная женщина в белом медицинском халате. Мы обе замираем в том же положении: Катя — с занесенной над моим лицом рукой, а я — держа ее за волосы.

Глава 3

Мансур

— Слушай, брат, — окликает меня Адиб, лежа на шезлонге и закинув ногу на ногу, глядя в совершенно чистое, абсолютно безоблачное голубое небо, — нечасто удается вот так отдохнуть. Со всеми этими перелетами, встречами, контрактами.

— Ты не в ту степь пошел, — смеюсь я. — Давай не будем о работе. О чем угодно, но только не о делах хочется сегодня говорить.

— Да он намекает этим, что чего-то не хватает, — подает голос Руслан слева от меня.

Я вообще думал, он уснул. Расслабился, накрыл лицо полотенцем и не подает признаков присутствия уже вот минут десять, пригретый добрым солнышком. Знал бы он, какая это привилегия, когда тебя не ошпаривает, как на моей полуродине, а нежно ласкает этим светом и теплом.

— О чем ты?

— А ты не понимаешь? Эй, официант, — щелкает он пальцами в воздухе, — шампанского, холодненького. Что? Он забыл выйти на смену сегодня? Вот же досада, — сам себе отвечает и разводит руками, все так же не открывая лица, прикрытого полотенцем. Но я знаю, что в его словах есть как и веселья, так и немалая частичка негодования, потому говорю:

— Если хочешь, брат, я тебе сам подам бокал. А Павел скоро приедет. Поручение он ведь получил.

— А ты ему веришь? Кто он вообще такой? Я видел его и в прошедшем году.

Самад все еще не расслабился и стоит у фальшборта и смотрит на мелкие волны разбивающиеся о борта судна, внизу.

— У него свой… гарем, если это можно назвать как бы нашим языком. А еще он владелец неплохого ресторана, в котором я иногда обедаю. Верю ли я ему? Нет. Все, кому я верю, сейчас здесь, со мной. А что насчет всех остальных, я убежден, ради денег, которые я плачу, они сделают все, что от них потребуется. Иначе для чего бы все это стало нужным?

— Это все замечательно, Мансур, но я и правда хочу шампанского. Кто-нибудь подаст мне уже шампанское? — говорит он чуть громче и с явным недовольством, но точно направленным не кому бы то ни было из нас.

— Одну секунду, — вдруг слышится писклявый голос Павла, а за ним и топот множества ног. Нет, не мужских. Легких таких, мягких поступей, которые только лишь вибрацией по палубе отдаются не то ощущением, не то тихим звучанием.

— Ваше шампанское, мой господин, — льется нежный девичий голосок, на который мы все оборачиваемся, натянув солнцезащитные очки на лоб.

И правда, к Руслану подошла светловолосая девушка на босых ножках, прелестнейшее создание. Она одета в один лишь купальный костюм — причем в очень откровенный, от созерцания которого у меня кровь загорелась, а сердце с куда большей радостью стало гонять его по венам — и набедренный полупрозрачный платок. Он тоже засмотрелся на нее и не сразу взял преподнесенный напиток из протянутой девушкой руки.

— Ты посмотри только, какая прелесть! — не сдерживаюсь я от комментария и ловлю на себе взгляд печальных глаз этой девицы, брошенный словно копье. Дерзкая штучка!

— Прошу прощения за задержку. Надеюсь, я не слишком много неудобств вам доставил.

С трудом отрываю взгляд от блондинки и перевожу его на Павла, кланяющегося мне и криво усмехающегося — он всем видом показывает, как виноват и как ему жаль.

— Ты и дальше будешь отвлекать мое внимание от этих красавиц? — спрашиваю я, нахмурившись на него.

— Понял, — смекает он, — меня здесь нет и не было. Желаю приятного дня, — щебечет он и пятится назад. Спускается по трапу, отдает швартовы, поймав взгляд капитана судна в окошке, которого я сегодня не видел и не собираюсь видеть до самого конца нашего маленького круиза в открытое море, садится в машину и уносится прочь.

А наши взгляды остаются радовать пять безумно красивых девушек. Длинноногих, стройных — как здесь говорят? — как березы, утонченных, белокожих, со сверкающими глазками.

— И мне принеси, радость моя, — улыбается Адиб. — Ой, хороших девушек нам твой друг прислал. Нравятся они мне! — добавляет он, обращаясь как бы ко мне, но все его внимание приковано к той самой блондинке. Как и мое.

Он берет из ее руки бокал, специально касаясь ее запястья. Ловит его второй и утягивает девушку к себе на колени. Смеется, что-то нашептывая ей на ухо.

А я только на эту всю картину и смотрю, совсем позабыв, что остальные девушки, пускай и очень привлекательные, все такие из себя, как привыкли говорить русские, стоят скромно в стороне и лишь улыбаются, если на них взглянуть.

Самад наконец-то оживает и с широченной на все лицо улыбкой подходит к группке девушек, переминающихся с ноги на ногу, и шлепает одну из них, рыжеволосую, по попе, отчего та подпрыгивает на месте и заливается звонким смехом.

— Какая, ух! Неси мне шампанское! Все несите нам выпить, и будете с нами пить и праздновать день рождения нашего шейха! — кричит он радостно и подгоняет девчонок к столикам. И они неуклюже, но торопливо бегут за бутылками. — Брось бокалы, неси так!

Руслан тем временем, как я понял, обернувшись, решил поддержать настроение Самада и включил музыку. Что-то зажигательное, из русского репертуара. Но это никому не мешает, а только разжигает веселье.

— Танцуйте, танцуйте для нас свой самый лучший танец! — велит Самад и сам пускается в пляс, на ходу тряся бутылку шампанского и взрывая ее пеной. Он закрывает горлышко пальцем и разбрызгивает напиток по полуобнаженным телам этих красавиц и начинает что-то напевать на арабском, но слов его из-за музыки и движений почти не разобрать.

Глава 4

Оля

— Рабыня? Как — рабыня?

Мужчина не позволяет мне даже мнение свое выразить. И на вопросы не отвечает. Просто берет за локоть и тащит по трапу к большому черному внедорожнику. Усаживает на заднее сиденье и что-то говорит водителю, перед тем как тот увозит меня в неизвестном направлении. Сам же шейх садится в другую машину и укатывает в противоположную сторону, срываясь с места с визгом резины по асфальту.

— Куда вы мене везете? — обращаюсь я к водителю и даже касаюсь его плеча, чтобы он обратил на меня внимание. Но он будто не слышит или не понимает меня. — Эй, я с вами разговариваю! Что все это означает, хоть вы можете мне объяснить? — продолжила я всю дорогу допытываться, ёрзая голой попой по горячей коже сиденья.

Но он молчит, только изредка поглядывает на меня в зеркало и снова возвращается глазами к дороге. А через минут двадцать мы выезжаем за черту города и некоторое время едем по пустынной дороге, съезжаем с нее и оказываемся перед высоченными воротами, отороченными таким же неприступным металлическим ограждением.

— Эй! Эй, ты! Слышишь? Ты меня в тюрьму привез, что ли? Объясни же ты, в конце концов, что все это значит? Пожалуйста, умоляю… — скулю я.

— Женщина, — наконец отвечает он, — замолчи и сядь ровно. Раскорячилась тут. Голая сидишь, тьху!

Приплыли…

— Я не виновата, что меня так… раздели. Я вообще никому ничего плохого не сделала. Отпустите меня. Что вы за люди вообще? Кто вы и что вам от меня надо? — И уже шепотом, срываясь на слезы: — Почему со мной все это происходит… Я еще утром просто пила кофе с подругой в своей любимой кафешке. Меня украли, — снова кричу, — вы понимаете? Меня украли! Позвоните в полицию, пожалуйста. Расскажите им…

Тут перед нами разъезжаются створки ворот, и я вижу громадный дом, целую виллу, великана из бетона и камня. Колонны, ползущие высоко под свод крыши, широкие ступени перед вымощенной плиткой подъездной дорожкой к дому, разделяющейся надвое из-за изысканного фонтана с водопадом посредине. В нем даже… рыба плещется? Точно! Ни фига себе!

На минуту забыв о своем положении, глазею как ненормальная на покачивающиеся деревья с широкими длинными листьями от самой макушки. Нет, не пальмы, а что-то… не знаю что, но точно какое-то экзотическое все здесь.

Мужчина останавливает машину, выходит и открывает передо мной дверь.

— Выходи.

А я даже не думаю о том, чтобы возмущаться и сопротивляться — просто во все глаза смотрю на этот другой мир, оазис среди нашего захолустья; мой немаленький город, по сравнению со всем этим, и правда выглядит просто каким-то селом.

— Иди туда, — велит мужчина, подталкивая меня по дорожке к ступенькам. А из дома выбегают две, как мне кажется, молодые девушки. Они в длинных одеждах, с замотанными головами, как пингвины — одно лицо и руки видны у них. Подбегают ко мне и молча набрасывают на меня такую же вещь, как и на них самих. Кутают так, что я и носа своего не вижу, и ведут под руки в дом.

— Подождите, стойте. Что вы делаете? — зачем-то снова причитаю я, хотя прекрасно понимаю, что на мои вопросы тут никто отвечать не собирается. Они все молчат, как мумии какие-то.

Я, конечно, рада, что меня наконец-то одели, а то надоело светить всем своим телом перед каждым прохожим — а все они любят поглазеть, будто никогда девушки с хорошей фигурой не видели — в этом купальнике, сверху только немного прикрывающем грудь, а снизу — вообще молчу.

Девушки заводят меня в большую комнату с высокими потолками, закрывают дверь и начинают прихорашивать и поправлять на мне эту вещь, больше похожую на обычную простыню. Только сначала забираются проворными ручонками под эту тряпку и нагло стаскивают с меня все то подобие одежды, которое на мне было — полностью все, даже трусы с этим платком, которым я хоть как-то прикрывала попу.

— Вы… — пытаюсь возмущаться и как-то остановить их.

— Не говори. Нам нельзя с тобой общаться. Муж нам запретил.

— Муж? — с удивлением переспрашиваю я. — Он у вас двоих, что ли, один?

Девушка смотрит мне в глаза, затем переглядывается со второй девицей, они синхронно опускают взгляд в пол и отступают назад.

— Ожидай здесь.

— Чего? Кого ждать? Эй, вы куда это? — спрашиваю уже у закрытой двери, вздыхаю, свесив руки, и хлопаю себя по бедрам. — Ну зашибись дела! И что теперь?

Оглядываюсь по сторонам: все вокруг белое или ярко-оранжевое, даже ковер на полу, как был в той каюте на яхте; высокие открытые окна с подвязанными шторами, расшитыми бахромой, диваны, стулья, кажется, вырезанные из цельного куска дерева, а не собранные, как у нас в «Икее». Есть, конечно, и большущий телевизор почти на всю стену слева. Он почти как в кинотеатре и денег, наверное, стоит почти как вся квартира, в которой я… жила до всех этих событий.

А из окна… Из окна вид такой, будто я в настоящем замке настоящего арабского шейха.

— Настоящего шейха? — наконец-то доходит до меня, что все это не какая-нибудь постановка и все эти люди здесь не на курорте отдыхают; а человек, который меня сюда привез, который буквально купил меня у того сутенера, теперь… — Мой хозяин? Мамочки… — шепчу я, вдруг похолодев от страха, и оседаю на пол. Закрываю лицо руками и начинаю плакать.

Глава 5

Оля

Ну как? Как можно вот так обращаться с девушкой? Почему они все считают, будто нам только секс и нужен от них, от мужиков этих? Ничего подобного, даже со всей этой их страстью, огнем и сумасшедшим напором, как из пожарного гидранта. Причем буквально.

Закусываю губу, вспоминая ощущения, когда в меня начала выстреливать сперма этого шейха, теперь постепенно вытекающая из меня и скатывающаяся по попе на мягкое покрывало дивана.

— Ты совсем, что ли, дура?! Тебя только что отымели, как дворовую шлюху, не спросив даже, удобно ли тебе лежать! А ты вспоминаешь недавнее возбуждение, которого раньше не бывало? — тихонько бурчу сама на себя, переворачиваюсь на другой бок и влипаю бедром в остывшую лужицу. Кривлюсь и отползаю к краю дивана. — Бывало, — продолжаю говорить сама с собой и сажусь, — но не такое. А вот мужчину так близко к себе, тем более в себя, я еще не подпускала.

Не понимаю, какого фига мне это так понравилось. Но нельзя ему этого показывать.

— Козлина! Не получишь ты моего согласия все равно! Я никогда не соглашусь добровольно отдаться какому-то… да плевать, что ты арабский, чтоб тебя, шейх. Кто это? Принц какой-то? Или у вас там всей шейхами называют? Богатеи долбаные, думаете, можете просто купить человека и делать с ним все, что захочется? Нет уж! Я вам еще покажу!

Только успеваю договорить, как в дверь кто-то стучит, и открывают ее уже четыре девушки, замотанные в такие же тряпки, в которые и меня укутали. Подплывают ко мне — потому что ног их я не вижу, они для меня как грозовые тучи — и хватают меня под руки. Тянут в другую сторону комнаты, две другие девушки распахивают передо мной дверь, которой я раньше почему-то и не видела здесь, и заводят в обалденно большую ванную комнату, больше похожей на общественную баню, или царскую баню. Сама ванна, которая стоит ну прямо по центру, высокий кран над ней и длинные ручки сделаны как будто из золота. А ступеньки перед всем этим из темного дерева. И нет никакой занавески, шкафчиков и полочек, зеркал, как привыкли обычные люди у себя в квартирах. Только одна вешалка с белоснежными махровыми полотенцами.

— Что вы делаете? Стойте! — возмущаюсь я, когда они начинают стаскивать с меня эту простыню. — Я сама могу помыться, если вы для этого… Вы тут все какие-то ненормальные, как и ваш муженёк?

Одна из девчонок поднимает на меня какой-то, как мне кажется, недовольный или даже предосудительный взгляд, качает головой и забирает одежду, оставляя меня совсем голой. Снова чувствую себя как на том осмотре, хотя тут никто и не пытается никуда мне заглянуть. Эти девушки даже глаз на меня не поднимают. Как те пингвины из мультика, семенят туда-сюда, приносят всякие баночки, высыпают их содержимое в уже почти наполненную ванну и снова хватают меня за руки.

— Я умею ходить, эй!

К моему удивлению, они меня отпускают и расступаются на шаг вокруг. Ждут.

— Ну ладно, — забавляюсь ситуацией и подхожу к ванне. Поднимаюсь по ступенькам и перешагиваю бортик.

Вода что надо. Такая теплая, почти горячая, но приятная. Еще ароматная розовая пена и всякие лепестки с листочками тут же обнимают мою ногу, как бы говоря: «А теперь и вторую. Не бойся, видишь же, как хорошо первой». И я забираюсь полностью и аккуратно, неторопливо сажусь на дно. Ощущаю под попой что-то мягкое, а не твердый металл, и просто растекаюсь в удовольствии. Даже на секунду забываю, что я здесь не одна. И вздрагиваю, хоть и от очень нежного, прикосновения тонких пальцев к своим рукам, ключицам, волосам — просто всюду, будто здесь десятки женских рук. Открываю глаза и замечаю, что все девушки сбросили с себя эти громоздкие черные тряпки и совершенно голые плотно обступили ванну. Одна даже забирается ко мне и начинает тереть мне моги мягкой мочалкой, но как-то грубо, энергично так, даже немного больно. Они все так порхают надо мной, и сперва кажется, что они добро делают, но ощущения странные, атмосфера такая, будто они меня уже за что-то не любят.

А я лежу и хлопаю на все это ресницами, не зная, как вообще на это реагировать и что все это означает.

— Это нормально? — наконец выдавливаю из себя. — Вы всегда друг друга моете?

В эту же секунду одна из девушек выливает мне на голову мыльную воду, причем нарочно заливает глаза, будто злая на меня, и мне приходится зажмуриться. Я ничего не вижу, но слышу плеск воды и знакомый мужской голос:

— Только когда я прикажу.

— Что? Вы… — вздрагиваю я и понимаю, что все девчонки мигом куда-то испарились, а мы с этим мужчиной снова остались наедине. — Что вам от меня нужно? Хотя нет, и знать не хочу… — бурчу последние слова уже сквозь воду, опускаясь под пену с головой в такой глупой попытке спрятаться от этого насильника.

Здесь, под водой, я не вижу и не слышу его, даже кажется, что тут безопасно. Но воздух заканчивается, и я ощущаю, как гулко стучится сердце, как кровь подступает к голове, и та начинает немного кружиться. Приходится вынырнуть.

Поднимаюсь, как крокодил из воды, показав только глаза и нос над пеной. Не двигая головой, кручу глазами влево и вправо, но мужчины не вижу. Может, мне все это показалось? Не было ни девиц, ни его самого, а меня просто уже глючит? Даже успеваю слегка поверить в этот бред, как мне на плечи ложатся крепкие мужские ладони.

«Он сзади и утопить меня хочет!» — думаю я и дергаюсь, как ненормальная.

Глава 6

Оля

Просыпаюсь в лучах утреннего солнца и радостно потягиваюсь, чувствуя себя отдохнувшей и полной сил. Улыбаюсь своим ощущениям, которых уже давно не бывало по утрам, и бормочу сквозь отступающую дрему, с закрытыми глазами:

— Катька, просыпайся! Ты не поверишь, что мне приснилось. Меня украл самый настоящий арабский шейх и стал считать своей самой любимой женой. Как же сладко он меня ласкал…

До меня начинают доноситься шум мотора и какие-то голоса. Причем не на русском языке. И я распахиваю глаза, вмиг осознав, где нахожусь и что все это был совсем не сон.

Трогаю себя, вспоминая, как вчера уснула. В объятиях этого самого… шейха, мужчины, имени которого я даже не знаю. Который просто брал меня так, как сам хочет, как бы я ни пыталась отвертеться, вырваться из его рук и освободиться. Перед глазами мелькают картинки всего, что происходило ночью. Но где же он сейчас?

— Голоса… Голоса! — вскрикиваю и подрываюсь с кровати. Запахиваю на себе черную, не знаю, паранджа это или что, и подбегаю к открытому окну. Вижу внизу такого же цвета машину и нескольких людей в костюмах. Они держат руки в замке перед собой и смотрят по сторонам. А чуть ближе этот шейх. При полном параде: в длинной белоснежной одежде, опоясанный темным шнурком, на голове платок с какими-то полосками — прямо как в кино!

А у меня в голове все перемешалось, будто туманом заволокло. И все это происходит на самом деле? Он правда признавался мне в любви, рассказывал, как хочет быть со мной, так нежно меня касался. А теперь целует подошедшую к нему женщину.

— И вторую?! — вырывается у меня вслух. — Жены… Арабские жены. Ну конечно. Да кто так делает вообще? Лапшу мне на уши вешает, мужлан! Сначала мне в любви клянется, а потом к ним в десны лезет. Может, так у вас и заведено, — продолжаю причитать, глядя как он дает отмашку водителю, садится в машину и уезжает со двора. — Но со мной такое не прокатит! Не целуют других, когда любят одну. Я тебе не какая-то из нескольких других жен и не потаскушка! А это все хрень, лишь бы трахать меня, хорошую и красивую такую, молоденькую и сочную, как вы, мужики, любите выражаться! Бабник! — кричу в окно, на что только один из оставшихся около ворот охранников поднимает на меня глаза и тут же отворачивается.

Ловлю себя на мысли, что выгляжу так, будто ревную его. И заставляю себя заткнуться.

— И ничего я не ревную! Мне пофиг на тебя. Все потому, что ты мне не даешь спокойно жить и лезешь ко мне. Все, и думать не хочу!

Только я заканчиваю этот глупый разговор сама с собой, в комнату без стука заходят две девушки, одни из тех, которые мыли меня вчера в ванне, останавливаются и жестами зовут пойти с ними.

— Что? Мне туда идти? — зачем-то переспрашиваю. — Ладно.

Бросаю последний взгляд во двор из окна, посильнее запахиваю этот… буду называть его халат, да! И шлепаю босиком за девушками, которые из-за своих одежд будто плывут по полу — беззвучно так.

Они подводят меня к столу и так же жестами приглашают сесть на стул. Ставят передо мной тарелку и открывают высокую круглую крышку, как в ресторанах, когда подают главное блюдо. Только в этот раз никакого изысканного творения шеф-повара на тарелке нет, а лишь нарезанные дольками яблоки, дыня и несколько виноградных ягод.

— А ничего нормального на завтрак нет? — кривлюсь я. Уже ж мужчины нет здесь, а голод — не тётка. Есть хочется просто безумно, особенно после того, как меня раздразнили представлением о сочном кусочке мяса под крышкой или каким-нибудь болоньезе хотя бы. — Может, хоть кофе у вас есть. Круассан какой-то? Круассан, — говорю по слогам, вдруг они меня плохо понимают, и рисую пальцами в воздухе завитушки.

Одна девушка остается молча смотреть на меня, а вторая берет с края стола какую-то емкость, наверное чашку в их понимании, и резко ставит передо мной так, что из нее выплескивается на стол что-то темно-коричневое.

— Эй, аккуратнее можно?

— Ешь и пей! — командует первая, берет из моей тарелки виноградину, сжимает ее пальцами и бросает обратно.

Вот так номер! Что за брезгливое отношение? Что за скрытая… нет, явная агрессия?

— Что такое? Мы еще не знакомы даже, а вы так ведете себя, будто ненавидите меня! Как это все понимать?

А в ответ тишина. Они обе, как заведенные игрушки, разворачиваются и топают к выходу.

— Алё! Поговорите со мной!

И тут одна из девушек оборачивается и открывает лицо:

— А за что с тобой хорошо обращаться? Да, нам велено ухаживать за тобой, но из-за тебя шейх к нам больше не хочет приходить.

— Я… Мне вообще не…

— Он с тобой был всю ночь, да? — подхватывает вторая, не позволив мне и слова вставить. — Хорошо тебе было единовластно распоряжаться нашим мужчиной? — цедит она сквозь зубы и щелкает пальцами у меня перед носом. — Он всегда каждой из нас уделял внимание, а теперь только тебе. А еще приказал обхаживать тебя как какое-то сокровище.

— Ты здесь чужая. Тебе нужно уйти отсюда!

— Да отвалите вы и послушайте меня хоть секунду! — не выдерживаю я и подрываюсь со стула, отчего девушки аж подпрыгивают на месте и отступают. — Не нужен мне ваш… шейх! Забирайте его и чтоб больше я его не видела никогда. А меня отпустите домой. Мне здесь нечего делать, да. Меня, вообще-то, украли! Или вы думаете, я сама сюда пришла и решила жить с вами, а? Что вы молчите? Куда вы, эй?