Прикладываю ладонь к щеке Морозко, смотрю ему в глаза — синие, как зимнее небо, как лёд на реке в морозное утро. Он отвечает мне таким нежным взглядом, что сердце переполняется теплом, несмотря на стужу вокруг.
Но пальцы дрожат, когда я вспоминаю разговор Морозко со Сварогом — тот огненный рёв, ту угрозу, то пламя, готовое сжечь всё на своём пути.
— Но боги, — шепчу я, и голос срывается. — Боги же тебе сказали…
Боги дали ясно понять, что не потерпят от Морозко непослушания, не простят ослушания приказа. Они велели сослать меня к моему отцу-Кощею и оставить в Нави навечно. А Морозко должен был ждать новую хозяйку, забыть обо мне, продолжать свою службу, как ни в чём не бывало.
Морозко хмурится, его брови сдвигаются на переносице, и в глазах вспыхивает что-то упрямое, непокорное. Он отрицательно качает головой — резко, решительно.
— Никому я тебя не отдам, — говорит он твёрдо, и в голосе звучит непреклонность. — А спорить будут — пожалеть заставлю. Можешь не тревожиться, Дарнава. Я тебя укрою.
После этих слов он подводит меня к коню — белому, высокому, чьи глаза горят как рубины в темноте. Помогает взобраться в седло — осторожно, придерживая за талию, потом садится сзади, обнимает меня, прижимая к себе.
И в это время вокруг нас поднимается метель.
Настоящая, могучая, древняя.
Она взмывает в небо столбом, закручиваясь вокруг нас защитным коконом, скрывая от всех глаз — божеских и людских. Снежная стена вырастает на десятки метров вверх, ветер воет так громко, что заглушает все остальные звуки. Даже страшно видеть эту силу Морозко, осознавать её масштаб. И в то же время волнительно, трепетно, потому что вся эта мощь направлена на то, чтобы защитить нас обоих.
Прислоняюсь спиной к его груди, чувствую исходящее от Морозко тепло — живое, настоящее, человеческое. И мне становится приятно, почти радостно от мысли о том, что он по-настоящему живой, по-настоящему тёплый только рядом со мной. Меня единственную из живых он не может заморозить, не может навредить прикосновением.
Его ладони тёплые — почти горячие в сравнении с морозным воздухом. Ими он накрывает мои руки, сплетает наши пальцы и пришпоривает коня лёгким движением ног.
Тот срывается с места, бросается прямо в самое сердце метели, но стихия ничего не может нам сделать, потому что Морозко — её сердце, её центр, её повелитель и воплощение. Метель расступается перед нами, образуя коридор, безопасный проход сквозь бушующий хаос.
Ветер ревёт вокруг, поднимая в воздух вихри снежной пыли, скрывая нас в недрах бури от всего остального мира. Это разом и красиво, и торжественно, и немного похоже на древний обряд, как венчание стихий.
А ещё я чувствую — всем сердцем, всей душой — что нахожусь там, где хотела бы быть, где должна быть. Не в своём старом доме с его пустотой и одиночеством после смерти родителей. И уж тем более не у Кощея, в царстве мёртвых, где мне уготована роль наследницы престола Нави. А рядом с тем, кого действительно полюбила — всем сердцем, без оглядки, несмотря ни на что. Пусть он и воплощение по-настоящему опасной для всего живого стихии, пусть его прикосновение несёт смерть любому смертному.
Но уж видно, у меня такая судьба.
Не могла дочь Морены, богини перерождения и зимнего покоя, найти себе в женихи кого-то попроще, поспокойнее. Кого-то из обычных людей, кто предложил бы ей тихую, размеренную жизнь.
И пусть боги против нашего союза, пусть Сварог грозит карой. Даже они, со всей своей силой и властью, нас с любимым не разлучат.
Крепче прижимаюсь к Морозко, и он в ответ сильнее обнимает меня, прижимает к себе, и мы скачем сквозь метель.
Путь до терема кажется мне близким, почти мгновенным, потому что Морозко рядом — его тепло, его сила, его присутствие делают время каким-то другим, более текучим. Мне совсем не хочется разлучаться с ним, не хочется, чтобы эта поездка заканчивалась, чтобы приходилось думать о том, что будет дальше.
Нас со всех сторон защищает метель — плотная, непроницаемая стена из снега и ветра. Такое чувство, что ни один враг на свете не сможет к нам подобраться, не проникнет сквозь эту завесу, созданную самим духом зимы. И это ощущение безопасности, защищённости, которое я испытываю в его объятиях, дороже любых сокровищ.
Метель лишь немного ослабевает, когда вдалеке показывается терем — знакомый силуэт с резными башнями, с дымящейся трубой, с тёплым светом в окнах.
Морозко первым спрыгивает на землю — легко, одним движением — и протягивает мне руки, помогает спуститься, осторожно ставит на снег.
Мы оказываемся в шаге друг от друга, почти вплотную, и моё сердце замирает в груди от близости, от того, как он смотрит на меня. Кажется, сейчас он наклонится и поцелует — наконец-то, после всего, что произошло.
Но Морозко в последний момент оглядывается назад, смотрит на небо, и резко поднимает посох, приказывая снегу встать стеной вокруг терема.
Действительно — около дома поднимается настоящая метель, плотная завеса, так что почти ничего не видно дальше нескольких шагов. Небо скрывается за белой пеленой.
— Вот, — говорит он, повернувшись ко мне обратно, и в голосе звучит удовлетворение. — Непобедимый защитник.
И улыбается мне — светло, тепло, с какой-то мальчишеской гордостью за свою работу.
Смотрю на Морозко, не в силах оторвать взгляд. Щёки его раскраснелись от напряжения и холода, глаза горят ярким огнём — писаный красавец! Настоящий князь зимы, могучий и прекрасный.
Поднимаю взгляд наверх — всё небо тоже затянуло белым, плотным покровом из снега и облаков. Становится ясно, что боги нас обоих не увидят сквозь эту завесу, не узнают, где мы и что делаем.
— Не бойся! — говорит Морозко, аккуратно беря меня за руку и сплетая наши пальцы. — Коль хотят, чтобы я служил им, пускай и мне послужат!
— Что ты сказал им? — тихо спрашиваю я, сжимая его ладонь.
— Что пока не разрешат нам пожениться, больше не буду слушаться приказов! — отвечает он, и на лице читается непреклонность.