Я спешила по мокрым от весенней капели улицам, ловко обходя лужи. В руках – охапка белых тюльпанов, в голове – мысли о скоротечности времени и непостоянности счастья.
Восьмое марта – праздник, который для меня не только повод поздравить коллег и позвонить маме.
Нет.
Для меня это особенный день. День Памяти.
Восьмого марта мне впервые признались в любви. Это случилось двадцать лет назад. Я тогда ещё ходила в детский сад.
Двадцать лет! С ума сойти! У меня сегодня юбилей. Большая круглая дата. Для кого-то даже целая эпоха.
В принципе, тот мальчик и стал для меня эпохой. Год в выпускной группе детского сада, потом одиннадцать лет за одной партой.
Мы везде ходили вместе – в школу, домой, на каток, в поход или кино. Только так – рука об руку и рука в руке.
Сначала нас обзывали «тили-тили тесто», а потом дали прозвище – Ми́лки. Ничего умнее не придумали, чем просто частично сложить наши имена – Милана и Кирилл.
– Эй, Милки, вас к директору вызывают, – кричали одноклассники. – Опять, небось, в подсобке целовались?
– Кто сегодня пойдёт к доске? Милки, прошу. Можете выбрать, кто начнёт отвечать параграф первым.
– Ого, Милки! У вас опять одинаковые баллы по ЕГЭ? Вы что, как-то умудряетесь друг у друга списывать?
Потом был институт, один на двоих, только разные направления. Весёлая студенческая пора – голодно, холодно, но ужасно интересно.
Жизнь в общаге, волонтёрская деятельность, походы на рок-концерты, киносеансы на крыше, катание на теплоходе, прогулки по ночной Москве и долгие оправдания перед вахтёршей о том, как зловредные двери метро закрылись прямо перед носом.
И, конечно, всё это время мечты о будущем. О нашем будущем.
А потом был пятый, последний, курс, после которого всё и закончилось.
Тряхнула головой, сбрасывая в весеннюю холодную лужу грустные воспоминания. У меня сегодня праздник, а значит не буду думать о печальном.
– Осторожно! – раздался знакомый до боли голос, и меня схватили меня за локоть, не дав оступиться на скользком крыльце.
Я резко обернулась и встретилась взглядом с ним.
Нет, не так – С НИМ!
С тем, с кем мы когда-то разделили на двоих целую эпоху.
С тем, кого я когда-то любила.
С тем, с кем мы строили планы на будущее.
С тем, кто однажды так неожиданно предал.
И нашу эпоху, и нашу любовь, и наше будущее.
– Ты?.. – выдохнула, не в силах поверить своим глазам.
Совсем ведь не изменился за эти три года. Три проклятых года, два с половиной из которых я выла в подушку, не понимая за что, почему, как он мог?..
– Привет, – улыбнулся он, всё ещё не отпуская мою руку. – Ты, как обычно, всё так же спешишь куда-то успеть.
Я вдруг поняла, что моё сердце стучит слишком быстро. Как тогда, когда он впервые взял меня за руку. Как тогда, когда уходил.
– Да нет, просто это ты опоздал.
Он перехватил мою руку поудобнее и развернул к себе, привычно нависнув и закрыв меня ото всех – от всего мира – несокрушимой каменной стеной.
Он всегда был выше меня, но в подростковом возрасте я остановилась в росте, а он – нет. И теперь он стоял на ступеньку ниже, но всё равно смотрел на меня сверху вниз.
– Ты здесь живёшь? – спросил он, и в ярко-зелёных глазах привычно засверкали искорки золотистых звёзд.
– Нет.
– Идёшь в гости?
– Почти.
– «Почти» – это как?
– Я иду к жениху.
Его как будто ударили. Будто он в один момент заболел смертельной болезнью и вот-вот умрёт.
Глаза изменились, превратившись в тёмные болотные омуты, а звёзды погасли, оставив после себя густую бездонную тьму.
– Зачем?
– Что «зачем»?
Он долго молча смотрел, как будто решал, стоит ли говорить. А потом тихо произнёс:
– Зачем ты выходишь замуж?
Я фыркнула и наконец-таки выдернула локоть из его руки.
– А зачем люди выходят замуж? Чтобы в болезни и здравии, радости и горести... пока смерть не разлучит их.
Вздёрнув подбородок, я вызывающе смотрела ему в глаза и почему-то видела в них отражение собственной боли.
За три года я так и не научилась жить без него. Хотела забыть, а последние полгода даже думала, что забыла.
Но стоило ему появиться – и всё, что было, снова задышало, закололо, застонало, заныло. До боли в груди, до нестерпимой рези там, где бьётся дурацкое глупое сердце, которому всё равно... Которое несмотря ни на что... Которое никогда не...
– А ты здесь зачем?
Спросила, чтобы хоть что-то сказать. Чтобы не молчать. Не тонуть в его глазах глубже, потому что глубже уже некуда. Итак уже на самом дне, где-то под илом.
Нет...
Даже глубже.
Гораздо.
На дне Марианской впадины.
В глубоком чёрном нигде.
– Потому что понял, что дурак. Полнейший идиот, сливший свою любовь в сточную канаву. Мил, прости меня. Мне, кроме тебя, никто не нужен, понимаешь? Ничего не нужно.
В руках дрогнули тюльпаны. В груди – сердце.
В этот мартовский день, среди запаха мокрого асфальта и свежих цветов судьба просила дать ей шанс.
– Кир, ты дурак?
– Я уже сказал, что – да. Но хочешь, ещё сто раз повторю? И всю жизнь буду повторять. Я дурак, Мил, абсолютнейший кретин, но только не сразу это понял. Думал, пока предлагают, надо хвататься руками и ногами за эту работу, ведь не каждому выпускнику предлагают хорошую должность в большой фирме.
Он выдохнул так, что даже моим лёгким стало больно. А он... Он будто бы умирал. Вот прямо так, сейчас, на моих глазах угасал. И тянулся ко мне, как утопающий к соломинке. Как будто, если не я, то больше никто.
– А ты хотела вернуться обратно. И чтобы был домик с садом... Детишки... Ты хотела обычную размеренную семейную жизнь, а я мечтал добиться в этой жизни чего-нибудь сто́ящего. И в тот момент мне показалось, что ты тянешь меня назад. И если я соглашусь, то навсегда застряну в этом маленьком городишке.
– Ну и что изменилось теперь? Захотел домик с садом? – я насмешливо приподняла бровь, хотя больше всего хотелось совсем другого.