Женился. Развёлся. Счастлив?

Глава 1

– Привет, дорогая, – приветствую жену, встречающую меня у порога.

Приятный сюрприз. Неожиданный.

Но Вероника поворачивается спиной и отходит.

Ясно. Снова не в настроении. В последнее время такие перепады случаются всё чаще и стали почти нормой. Я привык.

Однако Вероника не уходит, а встаёт поодаль, скрестив руки на груди, и я замечаю, что она одета, словно куда-то собралась. Хотя даже в те редкие дни, что Ника проводит дома, она всегда выглядит безупречно.

Мой взгляд скользит по стройному силуэту, красивым ногам, обутым в лаковые модельные лодочки, и медленно поднимается обратно, пока не натыкается на каменную маску, застывшую на аристократическом лице.

– Нам нужно поговорить, – произносит холодным тоном, отлепляется от стены, отходит и снова возвращается. Нервничает, но на бесстрастном лице нет ни одной эмоции.

В любой, даже самой паршивой ситуации, самообладание и эмоциональная уравновешенность – главные качества стюардессы. Иногда мне кажется, что Вероника и дома остаётся в роли бортпроводницы, а я для неё являюсь обычным пассажиром. Поначалу мне это нравилось и заводило, но в последнее время не давало той искры, чтобы разжечь наши отношения.

– Не сейчас, – прошу её, разуваясь. – Я очень устал. Смена выдалась адской, и я едва доехал до дома, чтобы не уснуть за рулём.

Глаза слипаются. Всё, чего я хочу, это упасть на кровать, в идеале – уткнуться в волосы жены, и хотя бы немного поспать.

В самом начале нашего брака так и было. Я приходил после ночного дежурства, «завтракал» вместо кофе с тостами горячим сексом и засыпал, прижимая к себе Веронику. Только я уже и не вспомню, когда такое было в последний раз.

– Я ухожу.

– Уходишь? Тебе куда-то нужно уйти? – переспрашиваю, потому что мозг практически спит.

– Совсем ухожу, – отрезает Ника.

– Что, прости?

– Я ухожу от тебя, – как ледяной водой из ведра окатывает меня «новостью».

– В каком смысле? – Мозг категорически отказывается принимать подобную информацию.

– Я хочу получить развод. Какой тут может быть смысл? – бросает Ника нетерпеливо.

Согласен. Смысл здесь может быть только один.

Я только сейчас замечаю большой чемодан, сиротливо стоявший у стены. Собрала вещи, но уйти не успела?

Перевожу взгляд с чемодана на жену.

– А причину такого решения я хотя бы могу узнать?

Вероника колеблется, глубоко вдыхает и, приподняв подбородок, произносит:

– Я беременна.

Выгибаю бровь и не мигая смотрю в голубые льдинки глаз. Вероника не раз говорила, что беременность в её планы не входит. Никак. Неужели, это и послужило причиной для развода?

– И этот ребёнок не от тебя, – добивает на месте.

Так и хочется бросить: «Уверена?», но я молчу. Молча смотрю, как Вероника выдвигает ручку на чемодане, как подкатывает его к двери, и уже у самого порога бросает:

– Надеюсь, с твоей стороны не будет никаких препятствий.

– Не будет.

«И этот ребёнок не от тебя», – это всё, что сейчас звучит в моей голове.

Вероника уходит. А я продолжаю стоять как истукан в прихожей и бесцельным взглядом смотрю в никуда.

Я беременна.

Ребёнок от любимой женщины – всё, о чём я только мечтал.

Этот ребёнок не от тебя.

Ребёнок. Не. От. Тебя.

Слова вбиваются в мой мозг, но их смысл доходит не сразу.

Я не знаю, что меня убивает больше: то, что Вероника готова родить ребёнка другому мужику, или то, что она была с ним? Страстно извивалась под ним, выкрикивала его имя, находясь на пике блаженства, и отдавала всю себя… другому.

Внезапная злость пеленой застилает глаза. Собственное отражение пугает и кулак сам впечатывается в висевшее на стене зеркало. Острые осколки падают на пол вместе с каплями крови, сочившейся из пораненных пальцев. Но это не отрезвляет. Выскакиваю из квартиры, даже не помнив, закрыл я её или нет.

Слишком поздно. Вероники нигде нет. Скорее всего, она уехала на машине.

С ним? Или вызвала такси? Тогда кто поднимал чемодан? Ведь ей нельзя! Хотя, по сути, мне не должно быть до этого дела. Куда она поехала? К нему? Или к родителям?

Вопросы сменяются один за другим. Я мечусь, не зная, что делать, пока обессиленно не опускаюсь на бордюр, совершенно не замечая, что на улице льёт дождь.

Поднимаю лицо вверх и смотрю на серое небо, с которого на моё лицо падают холодные противные капли.

Этот ребёнок не от тебя.

Как?! Как ты допустил это?! Хочу закричать, но из горла вырывается лишь рваный вопль.

Этот ребёнок не от тебя.

– Сука! – выкрикиваю в плачущее небо.

Только не понимаю кому.

Ей…

Той, которую любил без памяти.

Или ему…

Тому, кто допустил это, переставляя фигуры на шахматной доске под названием «Жизнь».

Глава 2

Это не может быть правдой! Здесь какая-то ошибка!

Резко встаю и иду. Куда? Не знаю. За Никой. Нужно найти её и… И вернуть.

Вытаскиваю из кармана телефон. На экран плюхаются и расползаются широкие капли, стряхиваю их рукой и набираю номер жены. Слушаю длинные гудки, пока механический голос не сообщает, что вызов переадресован на голосовую почту. Какая, на хрен, почта?!

– Ника, возьми трубку! – рычу на абсолютно бесполезный гаджет, как будто это он виноват, что Вероника не отвечает.

Окидываю нездоровым взглядом окрестность, но вокруг только дождь и паршивое утро. Они точно знают, куда уехала Вероника. Знают, но не скажут. Это только в сказках герою помогают все: и ветер, и солнце, и соседки, сидящие у дома. А в жизни… В жизни твои проблемы никого не волнуют.

Чувствую неимоверную усталость, но она ничто по сравнению с тем раздраем, что творится в душе. Поэтому отдых и сон, о которых я так недавно мечтал, остался в той, другой, жизни и откладываются на неопределённое время. А сейчас мне нужно найти Веронику и поговорить с ней.

Почему нет прогноза семейных отношений? Заглянул, что предвещают – солнечно, пасмурно или дождь – и ты хотя бы знаешь, что тебя ждёт. А не так… Хотя, о чём это я. Толком погоду предсказать не могут, то что уж говорить о человеческих отношениях. И, если в силу своей профессии, с погодой я ещё как-то могу просчитать развитие событий, то к такому повороту, в который не вписался сегодня утром, готов я не был.

Совершенно не помню, как доехал до тёщиного дома. Стою и упрямо давлю на клавишу электрического звонка в квартиру. За старенькой дверью тишина, и долго никто не открывает, но, наконец, я слышу, как поворачивается замок.

– Паша? – Ольга Егоровна отшатывается от меня как от чумного, окидывает с ног до головы, но войти не приглашает.

Знаю, видок у меня ещё тот.

– Вероника у вас?

– Н-нет.

– А вы случайно не знаете… – дальше выдержка мне изменяет. Спросить: «С кем сейчас ваша дочь», у меня не поворачивается язык.

– Нет, Паша, я не знаю, где она может быть, – отвечает устало, и взгляд её блекнет, сильнее выдавая возраст женщины, растившей в одиночку двоих дочерей.

Выхожу на улицу. Мокрая футболка-поло противно липнет к телу и совершенно не даёт тепла. Бомбер я успел снять, а о том, что нужно захватить с собой – даже не подумал.

Телефонов подруг Ники у меня нет, а спрашивать у её коллег, куда могла подеваться моя жена, тем самым давая не только повод для сплетен, но и зелёный свет для обсуждения нашей семейной жизни, я не хочу.

Есть ещё один человек, который может что-нибудь сообщить мне о Веронике. Её сестра Лиза. Никогда не любил эту малолетнюю оторву, но сейчас особо выбирать не приходится. Лиза в позапрошлом году окончила школу, но никакого желание учиться дальше у девушки не было. Поэтому под благовидным предлогом, «не прошла по конкурсу», Лиза не особо старалась куда-то поступить, а устроилась работать официанткой даже не в кафе, а пивной бар, объясняя матери, что там она будет зарабатывать больше.

Деньги – это всё, что интересует её на данный момент. Только деньги и их количество. И никакие доводы, что выучившись и получив высокооплачиваемую работу, она сможет зарабатывать больше, не помогают. Мать для неё не авторитет, а Нике, по большому счёту, тоже плевать на младшую сестру.

До открытия бара, в котором работает Лиза, ещё два часа, и я решаю подождать. Машин возле невысокого здания нет, и мой седан выглядит белой вороной на унылой, цвета маренго, парковке.

Сажусь в салон, включаю обогрев, и тру руками лицо, чтобы хоть как-то разогнать состояние, близкое к душевной коме. Запускаю пятерню в волосы и с силой сжимаю их. Боль не отрезвляет. Как могло такое случиться, что в моей жизни наступил полный конец.

Этот ребёнок не от тебя.

Выдирает из груди душу вместе с окровавленным сердцем…

– Паша… – моё имя, произнесённое на выдохе, пьянит до головокружения, – что ты делаешь?

– Люблю тебя, – об этом я готов кричать на весь мир. – Давай родим ребёнка? – покрываю поцелуями бархатистую кожу живота Вероники.

– Паш, ну какой сейчас ребёнок? Я только-только начала свою карьеру, а ты предлагаешь мне вычеркнуть из жизни три года? Я хочу летать. Понимаешь? Небо для меня всё. А у стюардесс возраст значит очень многое. Давай подождём немного…

И я, как дурак, ждал. Видел, что она принимает какие-то таблетки, и ждал. Пока…

Этот ребёнок не от тебя.

Настойчивый стук вырывает меня из полубессознательного состояния полусна-полукошмара. Сквозь запотевшее боковое стекло различаю форму сотрудника автоинспекции. Нажимаю на кнопку стеклоподъёмника.

– Инспектор Горин. Ваши документы.

Пялюсь на мужика, не понимая, что ему от меня надо. Сижу, никого не трогаю.

– Выйдете из машины, и предъявите ваши документы, – звучит более требовательно.

Послушно выхожу и ёжусь от колючего норд-оста.

Инспектор вглядывается в моё лицо.

– Пили?

– Ещё нет, – отвечаю.

Ухмыляется. Приближается ко мне, и я без всяких реверансов дышу ему прямо в лицо. Отстраняется. А нечего лезть в моё личное пространство своим носом!

– С суток. Не спал просто.

Вижу, что не верит, но мне глубоко плевать.

– Пройдёмте.

Да что уж. Пошли.

Терпеливо жду, пока Горин пробьёт мои документы по своей базе. Держит мои права и ещё раз присматривается к лицу.

Я явно не в лучшем виде.

– Жена к другому ушла, – говорю зачем-то.

– А на машине-то зачем тогда? – кивает на бар.

– Да я просто человечка жду. Спросить кое-что надо.

– Без автотранспорта только «спрашивай», – советует и отдаёт мне мой пластик.

– Да это понятно…

Замечаю Лизу, остановившуюся у моей машины. Даже наклонилась, чтобы номер посмотреть.

– Твой «человечек»? – показывает Горин.

Глава 3

– О! А я ещё думаю: твоя не твоя. А там ты что забыл? – Лиза машет головой в сторону инспекции.

– Поболтали, пока тебя ждал.

– Да? А зачем? Выглядишь как-то не очень.

Лиза жуёт жвачку, некрасиво раскрывая рот, и бесцеремонно разглядывает меня.

– Хотел спросить про Веронику. Не знаешь, где она?

– Ха! А у меня-то что спрашивать? Я за ней не слежу, – огрызается, собираясь уйти.

Резко ловлю её за руку и не отпускаю.

– Ещё скажи, что ты с ней не общаешься, и денег у неё не берёшь.

– А вот это – не твоё дело. Понял? Пусти! – дёргает руку.

Не пускаю.

– Правда? Может, и не моё. Только стирать твои фотографии из телефона твоего дружка было тоже не моё дело.

Лиза вырывает руку и зло смотрит на меня.

– Чего ты хочешь?

– Знать, где Вероника.

– А сам что, проследить не можешь? – бросает не без ехидства.

– Мог бы – не спрашивал.

– В гостинице она.

– В какой?

Мнётся.

– Лиза! – давлю интонацией.

Зыркает на меня как затравленный зверёк. Чёрная подводка, чёрная помада, чёрные коротко стриженные волосы – вылитый чертёнок. Была бы моя сестра, взял бы за шиворот и смыл весь боевой раскрас, не раздумывая.

– В Измир она собралась. Замуж за турка какого-то. Меня обещала с собой взять, когда обустроится, – признаётся Лиза, потупившись. – Только не ходи к ней! – резко вскидывается и хватает меня за рукав. – Пожалуйста! Она ведь потом меня не возьмёт.

– Тоже на турков потянуло? – выплёвываю со злостью.

Не могу объяснить, что я чувствую. В груди словно образовалась чёрная дыра, и она с каждой секундой увеличивается, затягивая и пожирая всё живое.

– А здесь что делать? – Лиза обводит головой, показывая не только на свой бар, а охватывая шире.

– Ты думаешь, там лучше будет?

– А вот это уже не твоё дело! – ощетинивается, готовая огрызаться до последнего, но вдруг резко меняет своё отношение. – Стой! Ты же не собираешься идти к Веронике?

– Как раз это я и собираюсь сделать. Прямо сейчас.

– Нет! Не надо! Пожалуйста!

– Боишься, что всех турецких принцев разберут и тебе не достанется? – Наверное, это низко, так унижать девушку, но это единственный способ заставить Лизу говорить.

– Да не любит она тебя. И никогда не любила. Ты всего лишь ступенька в её большой карьерной лестнице. Она шагнула выше, и ты стал бесполезен. Как ты этого не понимаешь?

– А ты у нас всё понимаешь? – смотрю на это девятнадцатилетнее недоразумение, пытающееся корчить из себя взрослую.

– Не веришь – не надо. Я тебе сказала правду. Ты ей был нужен только чтобы попасть в авиакомпанию. Она попала. Да ты у своих же спроси, к кому из пилотов она в штаны только не пыталась залезть до тебя.

– Что? – отшатываюсь, будто получил невидимым кулаком в челюсть.

Сплетни до меня доходили, но я не предавал им значения. Бабы обычно завидуют, а вот мужики…

Перед глазами стоят отвратительные картинки, и кровавая пелена застилает взгляд. Только вот «турков» среди наших нет. Остаётся два варианта: либо пассажир, либо капитан другой компании, с которыми нередко пересекаются наши между перелётами.

Но я, по всей вероятности, тот ещё мазохист, потому что уже полученного за утро мне, видимо, мало. Поэтому, несмотря на ярые уговоры Лизы, я всё равно еду в гостиницу. Шансы, что мне просто так предоставят сведения о посетителях самой лучшей гостиницы в городе, исключены полностью. Бронировать в ней номер я тоже не собираюсь. Тупо сижу в машине и смотрю на вход, в котором за всё время, что я здесь, ни разу не открылись двери.

Так сидеть можно до бесконечности, особенно учитывая, что точной информацией, там Ника или нет, я не располагаю. Но и просто ждать неизвестно чего, я не могу.

Набираю номер старого знакомого, с которым в своё время мы любили подбирать «ключики» к разным программам. Леха отвечает не сразу.

– Да? – раздаётся недовольный бас только что разбуженного человека.

– Спишь что ли?

– Ты кто? – хрип похож на рёв бешеного медведя.

– И тебе не хворать. Помощь нужна, Леший.

Пауза. Ну, не тупи же! Включай мозги!

– Бес? – с таким изумлением, будто ему с того света позвонили.

– Он самый. Я подъеду?

– Что, прямо сейчас?

– Прямо сейчас.

– Мля-ять… Тебе горит что ли?

– Горит, Лёш. Жесть как горит.

– Как же вы мне все до́роги… – шипит Леший, и я слышу как скрипит его старый диван, прогибаясь под приличным весом своего хозяина. – Пожрать возьми.

– Не вопрос.

Менее, чем через час, я сижу в крохотной, неопрятной комнатушке, служащей Лешему рабочим кабинетом, спальней и зоной отдыха одновременно. Да и сам Лёха выглядит ничуть не лучше: глаза красные от постоянного сидения за монитором, небритый, с жуткой шевелюрой, в мятой, наспех надетой футболке.

– Ты охренел?! – возмущается, когда я озвучиваю ему цель своего визита. – Ты хочешь хакнуть систему госзащиты?

– Леший, не истери. Мы просто посмотрим данные службы безопасности. Какая госзащита? А именно записи с камер. Всё. Там работы-то…

– Какой красавчик! Работы-то… – передразнивает меня Леший. – Что сам тогда не проковыряешь, а?

– Не могу я.

– А-а-а… Мы же теперь на службе у государства… При галстуке, так сказать.

– Лёш, давай без аффекта. Не до этого.

– Да понял я, – недовольно хмурится. – Что хоть искать будем?

Я называю данные Вероники, проверить на вероятность её регистрации, и показываю фото жены.

– Бес, вот оно тебе надо? – пытается отговорить меня Леший от безумной затеи. – Ты понимаешь, что ты сам себе ещё хуже сделаешь?

Всё верно. Услышать – это одно, а увидеть – это уже другое.

Я молчу.

– Ясно с тобой всё. Имей в виду, – предупреждает заранее, – погром мне здесь не устраивать и ничего не бить. Понял?

Обещаю держать себя в руках. Но это очень сложно, когда видишь, как чужая лапа лежит на заднице твоей жены, идущей в обнимку с бородатым мужиком в номер.

Глава 4

Этот ребёнок не от тебя. Долбит в мозгах, затуманенных зелёным змием.

– А ведь я хотел просить её вернуться. Был готов простить и признать этого ребёнка, – признаюсь Лешему.

Алкоголь после бессонной ночи быстро развязал язык и выпустил наружу эмоции. Не самые лучшие. Наверное, я бы не хотел, чтобы кто-то меня видел в таком размазанном состоянии. Но Леший – это Леший. Он уже прошёл через это, и его можно смело назвать собратом по несчастью.

– Ты совсем дурак что ли? – Лёха вскидывает голову и пытается сфокусировать на мне взгляд.

– Дурак, – подтверждаю, кивнув при этом головой так, что хрустят шейные позвонки. Морщусь от неприятных ощущений в шее, во рту, во всём теле.

Снова смотрю на снимки, которые попросил Лешего сделать, и сжимаю кулаки.

– Дай сюда, – пьяно требует Леший, пытаясь выхватить у меня из рук телефон, но промахивается. Выглядит он намного хуже меня, хотя я и сам уже в дрова.

– Не трогай, – отодвигаю смартфон от загребущих лап Лёхи. Он не Леший, он самый настоящий медведь.

– Млять, Бес! Вот на хрена тебе это? – щурится, стараясь раскрыть слипающиеся глаза. – Или ты их в сеть залить хотел?

– Нет. Ничего никуда заливать не надо.

Я качаю указательным пальцем из стороны в сторону для убедительности. Только от моего движения вдруг начинает кружиться комнатушка Лешего. Земля увеличила скорость вращения? Или сместила ось и теперь вращается вокруг меня?

Кажется, кому-то пора в отключку. Ну давай, Бес! Что тебе стоит? Вырубись, чтобы выкинуть из головы весь этот кошмар, что упрямо стоит перед глазами и долбит в висках. Выкинуть и забыть, что любил и верил, когда тебе нагло лгали, глядя при этом честными глазами. Когда целовали теми же губами, что хранили на себе отпечатки чужих губ. Сводили с ума телом, к которому прикасались чужие руки. Боже! Как же паршиво. Мерзко. Тошно. Хочется забыться. Но я упрямо смотрю на нечёткие снимки, медленно схожу с ума, отравляя ядом своё сознание, внутренности алкоголем, а мозг никак не хочет отключаться.

– Тогда з-зачем тебе они? Ик…

– Надо, – отрезаю.

– За-чем? – не отстаёт Леший, щурясь только одним глазом, второй уже не открывается – спит.

Зачем? Хороший вопрос. Только у меня на него нет точного ответа. Смотреть на то, как твоя любимая жена идёт в номер с другим, это как самому втыкать нож себе в сердце и поворачивать его там, причиняя ещё больше боли. Однако именно это я собираюсь делать каждый раз, если вдруг забуду. Как напоминание о верности и постоянстве женщин.

– Бес? – напоминает о своём присутствии Леший.

– М? – мычу, потому что язык не слушается.

– А как она собралась замуж за турка?

– В каком смысле? – совершенно не догоняю смысл вопроса.

– Ну смотри. Вы разведётесь, а дальше что?

– Как что? Распишется со своим турком.

Хотя, по мне, пусть хоть с инопланетянином, но от одной этой мысли грудь разрывает на части.

– Не-а! Так не получится, – криво улыбается Леший.

– У неё получится.

В способностях Вероники я не сомневаюсь. Я сам не понял, как оказался женатым и по уши влюблённым идиотом, верящим, что любят только меня одного.

– Если только у нас. Там, – показывает пальцем себе за спину, – женщина не может вступить в новый брак по истечении определённого срока.

– Но Вероника беременна.

– И что? – пьяная ухмылка искривляет лицо Лёхи. – Как раз турки очень следят за чистотой своей нации. Так что я не знаю, как твоя Вероника собирается сразу выйти замуж. Это нам, дуракам, можно навешать лапши на уши: «Дорогой, я беременна!», – пищит Леший, комически копируя женский голос. – И мы, высунув язык, бежим в ЗАГС, надеваем кольцо на палец и ярмо себе на шею. А потом выясняется, что и ребёнок не твой, да и ты сам мордой не вышел. А там с этим строго. Вдруг жена беременна от бывшего мужа? Вот прошло триста дней или сколько там у них срок, тогда они рассматривают одобрить заявление или нет. А так, как у нас, с наскоку – никогда! Держи карман шире! Обломается твоя Вероника с новым браком. Помяни моё слово, будет песенки петь о том, что её, такую доверчивую, обманули.

– Пусть поёт, я послушаю, – бросаю зло и залпом выпиваю налитый на дне стакана неразбавленный виски. Янтарная жидкость обжигает горло, но не даёт нужного эффекта. Дрянь всё это, и завтра я буду очень сильно жалеть, что не остановился вовремя.

– Я не пойму одного, – рассуждает пьяно Лёха, – почему ты… – снова тычет в меня пальцем и промахивается, – не проверил её раньше. Ты же мог спокойно «вскрыть» и телефон и всю «рабочую» переписку. Бывших хакеров не бывает. Не бы-ва- ет! Ик… – По-че-му, ты не сде-лал э-то-го?

До работы авиадиспетчером я неплохо разбирался в области информационных технологий и неплохо зарабатывал на этом. Хотя Леший называл такую «специальность» точнее – хакер. Компьютерный взломщик. Только, если ему такая работа нравилась, то меня больше тянуло небо.

«Бес, ты же Бес, – вечно подшучивал надо мной Лёха, – тебе не в небо надо, а на землю».

Идиотская шутка. Не знаю за какие грехи «бесов изгнали с небес», но я упрямо хотел вернуться. На командира воздушного судна не прошёл по здоровью, но стал авиадиспетчером, специалистом по управлению воздушного движения только из диспетчерского пункта. Не совсем то, что я хотел, но всё-таки очень близко к своей мечте. А потом познакомился с Вероникой, и мне казалось, что я вытянул счастливый билет прямо в рай.

– Я ей верил… – отвечаю на вопрос уже спящего Лешего.

Оставаться у него попросту негде. Поднимаюсь и выползаю из душной Лёхиной берлоги на свежий воздух.

У меня хватает здравого смысла не садиться за руль, но я совершенно не помню, как оказываюсь дома. Просыпаюсь с диким сожалением, что не сдох вчера от отравления. Это хотя бы безболезненно.

Дальше сплошной круговорот: работа, редкие одноразовые знакомства, эротический массаж, и никакого алкоголя (от одного упоминания виски меня до сих пор мутит). И вроде бы жить можно, но на утро от такой жизни появляются ощущения противной горечи, с которым не справляется ни зубная паста, ни мятные леденцы, ни кофе. И только наведя «порядок» в небе я забываю о том, какой хаос царит у меня на земле.

Глава 5

– Павел Константинович, стажёра возьмёшь?

Вот только стажёра мне и не хватает для полного счастья. Но деваться некуда, и я киваю головой: давайте уже своего стажёра. Хоть кофе будет кому принести. А может, глядишь, повезёт, и толковый попадётся. Последнего стажёра мне пришлось готовить дольше чем обычно, но в итоге результат оказался на нужном уровне.

У нас не всё так просто. Мало знать теорию и уметь применять её на практике, нужно быть виртуозом и постоянно совершенствоваться. Ситуации бывают разные, а реагировать нужно молниеносно, потому что именно ты – глаза и руки пилотов, и несёшь ответственность за жизни десятков людей. Мы не просто разводим в небе самолёты, а обеспечиваем им безопасность, начиная от выруливания со стоянки аэропорта и до момента, пока борт не остановится на месте посадки. И только тогда можно смело оставить его уже на попечение других.

– Ну, рассказывай, чему вас там сейчас учат?

– Так это… Всё то же: аэродинамика, метеорология, тренажёры…

– Это хорошо. Прошёл?

– Конечно, прошёл! Сдал на отлично!

– Молодец, – хвалю, – а в шахматы или шашки играть умеешь?

Зависает мой стажёр с ответом.

– Так это… Нет такого по программе.

– По программе много чего нет, а в работе нужно.

– Играть в шахматы? – переспрашивает с недоумением.

– Уметь просчитывать все варианты развития событий на несколько шагов вперёд и расставлять самолёты как шахматы, чтобы они не мешали друг другу.

Задумывается. Хороший признак. Будет работать.

Пожалуй, именно работа не дала мне скатиться вниз, потому что я понял, если не возьму себя в руки, меня отстранят. У авиадиспетчера не может быть дурного настроения, плохого самочувствия, депрессии, лишних мыслей, или каких-то личных счётов с членами экипажей. Как не может быть ни «любимчиков», ни соперников, ни друзей среди пилотов, пока они в небе.

Поэтому высчитывать «кто из них» заменил меня, значит поставить под угрозу свою профессиональную состоятельность. Да и, по большому счёту, не нужно мне это. Только бывшая жена успела так въесться в кору моего головного мозга, что при встрече с кем-нибудь из пилотов, нет-нет да и возникала мысль: интересно, а с ним она тоже спала?

О Веронике я почти ничего не знаю. После развода она ещё около месяца летала, а потом я перестал видеть её в составе экипажей. Скорее всего её «списали» на землю по состоянию здоровья. Беременных бортпроводниц не бывает.

«Я только-только начала свою карьеру, а ты предлагаешь мне вычеркнуть из жизни три года? Я хочу летать», – всплывает в памяти, и я снова чувствую укол в самое сердце.

Видимо, в этот раз чаша весов перевесила, раз Вероника согласилась пожертвовать своей карьерой. Мысль о том, что у нас тоже мог быть ребёнок не успевает разъесть мой мозг. Звонок от друга вносит свои коррективы.

Разговоры по телефону – строгое нарушение. Богдан это знает, но продолжает настойчиво звонить.

– Богдан, я занят… – нарушаю правила, принимая вызов, и собираюсь сразу же отключиться.

– Стой! – кричит нервно. – Бес, вопрос жизни и смерти. Выручи.

В голосе друга я слышу такую безнадёжность, словно от моего ответа, действительно, зависит вся его жизнь. Это совсем не похоже на Мельникова.

– Конкретнее, – прошу хоть каких-то пояснений.

– Задержи рейс SU-2921.

– Богдан, ты охренел?!

– Бес, минут на двадцать-тридцать, не больше. Очень прошу. Ты же ведь можешь…

Допустим, могу. Борт как раз закончил транзитную проверку и дал добро на приём пассажиров.

– Зачем тебе? – спрашиваю, понизив голос. Я хотя бы должен знать причину, ради которой буду подставлять свою голову.

– Бес, в двух словах не объяснишь. Но это, правда, очень важно. Пожалуйста. Я обо всём расскажу тебе позже.

Несмотря на крепкую дружбу, в последнее время мы с Богданом почти не видимся, – успеваю я подумать с сожалением. То он в командировке, то я на дежурстве. Но это не меняет ровным счётом ничего в наших отношениях. Это та дружба, которая остаётся и через время, и через расстояние. И я прекрасно знаю, что всегда смогу рассчитывать на его помощь. Как и он на мою.

Рейс задержали, только оказалось, что напрасно. Богдан не приехал, и мне пришлось давать разрешение на взлёт. Если бы я знал, что этим рейсом улетала девушка, которая значила для моего друга очень много, то связался бы с ней, не дал ей улететь. Но я этого не знал. Богдан не успел ничего мне рассказать, как и доехать до аэропорта. Он попал в аварию и потерял память[1].

Несчастный случай, произошедший с другом, ненадолго вытеснил из моей головы Веронику.

Бывшая действительно какое-то время жила в Измире. Но потом вернулась. Судя по фамилии, указанной при регистрации билетов, замуж она так и не вышла. Да, я не удержался, и залез в базу перелётов пассажиров, и совесть за это меня нисколько не мучает. Вероника летела одна. Родила она или нет, я не знал. Примерно через полтора месяца, она вылетела обратно, а где-то ещё через месяц я увидел её уже в составе экипажа.

Вернулась в строй довольно быстро, а ведь для этого нужно пройти и медицинскую комиссию, и подтвердить квалификацию.

На личных страничках мелькают новые места, одиночные, а иногда и парные фотографии. Но в компании она до сих пор числится как Бессонова Вероника Евгеньевна. Фамилию при разводе она решила оставить мою. Скорее всего, чтобы не менять два раза документы. Это и дорого, и долго. В графе семейное положение стоит: в разводе. Детей нет. Последнее выглядит немного странным, учитывая что время её отсутствия в качестве бортпроводницы как раз совпадало со сроком декретного отпуска.

Теперь бывшая жена стабильно появляется в составе экипажей, и всё чаще именно в тех, которые приходится вести мне. И это раздражает. Несмотря на то, что на связь я выхожу только с командиром или вторым пилотом, я очень остро ощущаю присутствие именно Вероники. Перед глазами чётко стоят картинки, как она открывает дверь салона, как улыбается каждому пассажиру. Как незаметно прижимается всем телом к командиру корабля. Как делает вид, что не замечает горячих поглаживаний со стороны спины, которые никто не видит. И от этого я взрываюсь. Снова.

Глава 6

Слышу чётких звук женских каблуков и спиной чувствую на себе пристальное внимание. Между лопаток прямо горит, что кусок не лезет. Отпиваю глоток вишнёвого компота, чтобы пропихнуть застрявшую в горле тушёную говядину.

«Каблучки» останавливаются прямо возле моего столика. Аккуратные лаковые тёмно-синие лодочки «припаркованы» тесно друг к другу. Медленно взбираюсь взглядом вверх по стройным ногам, обтянутым телесным капроном, форменную юбку, целомудренно прячущую колени, но соблазнительно прилегающую к бёдрам, форменный жакет, застёгнутый строго на все пуговицы, треугольный вырез белой блузы и останавливаюсь на шейном платке. Выше уже неинтересно. Воображение само дорисовывает визуальное изображение: неяркий макияж и строгую аккуратную причёску. Жаль, что перестали носить пилотки, – они очень сексуально дополняли образ.

– Не занято? – кокетливо спрашивает изящная миниатюрная владелица стройных ножек в униформе авиакомпании.

– Да, пожалуйста, – разрешаю, хотя свободные столики в служебной столовой есть.

– Спасибо, – благодарит и присаживается напротив. Ставит поднос, грациозно расправляет салфетку и кладёт её на колени.

– Не за что, Ольга, – отвечаю, глядя на тонкие кисти рук с неярким безупречным маникюром.

– О-о! Как неожиданно, и как приятно. Не думала, что вы меня знаете.

– Я умею читать, Оля. На бейдже написано ваше имя.

А пропустить мимо соблазнительно выступающую часть женского тела может только тот, кого не интересуют женщины. Совсем. У меня же с этим всё в порядке.

– Ой, и правда! – восклицает наигранно. А-то она, такая дурочка, и сама этого не знала. – А вы – Павел?

Нет, блин, Прокопий!

– С утра был точно Павел.

Смеётся. И смех у неё красивый.

– Приятно познакомиться, Павел. Не покажете мне город? – просит, понижая голос.

И только сейчас я поднимаю взгляд на её лицо. Задерживаюсь, сканируя открытый лоб, форму носа, разрез глаз, изгиб губ. Есть в ней что-то азиатское, экзотическое, но девушка бесспорно красивая. Хотя за внешность можно было и не переживать – страшненьких у нас не бывает. А Оля вся такая аккуратненькая, прямо конфетка, что сразу хочется сладкого. Отрада для мужских глаз.

– Если подождёшь, когда закончится моя смена, – ни на что не намекаю.

– Конечно, подожду, – звучит многообещающе.

Вот это правильно, Оля. Такие дядьки как я не слушают глупую болтовню пытающихся косить под дурочку девушек. Но ты быстро исправилась.

До экскурсий дело не доходит, но зато мы прекрасно провели время в номере ближайшей к аэропорту гостинице.

Оля улетела, оставив после себя приятное послевкусие: ни лишних вопросов, ни номеров телефонов, ни тупых обещаний.

Оля, Ира, Марина, Ангелина, Дина, Мирослава… Всех имён я уже и не помню. Но это мне и не нужно. Главное, что, наконец, из головы стёрся образ той, которая долго не отпускала.

С прекрасным настроением смотрю в синее небо. Что бы там ни говорили, но жизнь холостого мужчины имеет свои плюсы. А в такие моменты, она особенно нравится.

Смотрю на проходящую мимо семейную пару. Пацан лет шести-семи дёргает мать за руку, требуя: «Ма, ну купи». Ма, не обращая на своё чадо никакого внимания, основательно «приседает» на уши своего мужа с нравоучениями, а бедный мужик с такой тоской в глазах смотрит совсем в другую сторону.

Да, мужик, тебе не позавидуешь. Так и хочется крикнуть бедолаге: «Беги, дурак, пока не поздно!».

– Пашка? Бессонов? – прилетает мне в спину.

Отпускаю незнакомую семью идти дальше, сам оборачиваюсь на голос и натыкаюсь на улыбающееся бородатое лицо.

– Бес, не узнаёшь что ли?

– Да как-то… Нет.

У меня даже вариантов нет, кого я вижу.

– Артём. Овчинников, – называет имя и фамилию моего бывшего одноклассника. – Помнишь такого?

Смотрю на брутального мужика, и как-то его внешний вид совсем не состыкуется с тем дистрофиком, который учился с нами в школе. Если, конечно, этот бугай не сожрал нашего Тёмыча.

– Ни хрена тебя разнесло! Прямо бодибилдер.

– А то! Бабам нравится. А ты как?

– Как видишь.

– Может, по пивку или чего покрепче? Посидим, вспомним былое. Сам-то я давно отсюда умотал. Сейчас в Москве, к мамке вот ненадолго приехал. Побуду пару-тройку дней, чтобы не ворчала, что я отпуск на Гаваях греюсь, а к ней дорогу забыл.

– Посидеть могу, а вот с остальным сложнее.

– Что так? Жена пилить будет? Наши говорили, что ты себе стюрадесску отхватил. Ох, говорят, они горячие штучки! Или так не женился? – косится на мою правую руку. – Счастлив?

– Почему не женился. Сначала женился. Потом развёлся. Сейчас счастлив.

– Да ладно? – ржёт Овчинников и по-свойски хлопает меня по плечу. – Женился. Развёлся. Счастлив?

– Всё так и есть.

– Я серьёзно, Паш.

– И я серьёзно.

– Тогда не пойму, что мешает? Только не говори, что язва, – предупреждающе мельтешит передо мной чёрной серебряной печаткой на указательном пальце. – Я угощаю! А нахаляву пьют и язвенники, и трезвенники.

– Может, они и пьют, но у меня завтра смена, а предсменный медицинский контроль ещё никто не отменил.

– Ну, ёлки зелёные! Ну как так, а?!

– Как-то так.

В кафе мы всё-таки зашли. Взяли по шашлыку. Посидели хорошо. Тёмыч позволил себе кружку пива, а я довольствовался артезианской.

Бывший одноклассник рассказывал много. Он работает начальником охраны в какой-то навороченной фирме, название которой я толком и не расслышал. Оно мне надо?

Но прощаясь Тёмыч настойчиво пихает мне в руки свою визитку.

– Бес, будешь у нас – звони. Всё организую по высшему разряду.

– У «нас», это где? – уточняю не без иронии. Так-то мы с ним оба местные.

– В столице! – объясняет для «бестолковых» и добавляет короткое крепкое слово, которое никак не заменишь на равносильное, но литературное. Оно как китайский иероглиф – знак один, а означает целое выражение.

Глава 7

– Паша? Привет, – произносит так, словно рада меня видеть.

Не могу ответить тем же. Не знаю, что я испытываю, но радости точно нет. Вообще ничего нет. Ни радости, ни не радости. Ни-че-го. За четыре года стёрлось всё: и любовь, и боль, и злость.

Вот что должен чувствовать мужик, встречая бывшую? Должно же ведь где-то ёкать? Всё-таки не чужая, а жена была. Только ключевое слово – была.

Нет, я слышал, что некоторые вполне нормально общаются со своими бывшими после развода, поздравляют друг друга с Новым годом и днём рождения, в гости ходят, даже секс у них случается. По старой памяти, видимо. Но, чёрт возьми, не понимаю я этого. Хоть убейте, но не понимаю! Ушла? Всё! Значит, ушла! Не надо мне вот этих «привет». Мимо, мимо проходи.

Но я же, как самый последний идиот, останавливаюсь и даже разглядываю Нику.

– А ты здесь какими судьбами? – задаёт вопрос, совершенно не обращая внимания, что я не поздоровался.

Только я хочу спросить её о том же! Какого хрена она здесь делает?

– К маме заезжал.

– А-а, точно! Я и забыла, что твоя мама здесь живёт.

Забыла?! Да ты и не помнила никогда!

– Как она? А сестра как? Замуж не вышла?

Поднимаю бровь, намекая, что она явно перегибает с таким нездоровым интересом.

– Не хочешь говорить? Ну и ладно. Ты знаешь, а я вернулась сюда, – сообщает, окидывая взглядом окрестность, и поворачивается ко мне. Смотрит в лицо, видимо, надеясь увидеть реакцию. Только какую?

– «Сюда» это куда? – зачем-то уточняю. – Город, страна, планета?

Хотя, по большому счёту, мне плевать.

– Сюда, Паш, – смеётся.

Ничего не вижу в этом смешного. Абсолютно.

– Зачем? – задаю тупой вопрос и, вообще, не понимаю, к чему весь этот разговор. Встретились, поздоровались, разошлись. Я же не спрашиваю её, какие позы предпочитают турки.

– Ты всё такой же недогадливый, – снова смеётся.

Видимо, я по жизни тупой. Но ребусы – это точно не моё. Так что, если она и хотела что-то этим сказать, то промахнулась. Я недогадливый, как она выразилась. А сейчас так и вообще – гадливый.

Сжимаю в ладони автомобильный брелок и вспоминаю, что собирался выспаться. Нажимаю на кнопку.

– Мне пора.

– Уже уходишь? Не подбросишь?

Нет, мне не сложно. И, вообще, я вежливый и воспитанный, как правило. Но оказаться в замкнутом пространстве с Вероникой не имею ни малейшего желания. Мне на улице рядом с ней воздуха не хватает, а в салоне я и вовсе задохнусь.

– Мне в другую сторону.

Обхожу и оставляю Нику стоять посреди улицы. Иду к машине, оттягивая свободный ворот, словно мне тяжело дышать. В носу до сих пор стоит запах её духов, и мне кажется, что им успело пропитаться всё вокруг.

Приехав домой, снимаю с себя всё и запихиваю в стиральную машину, чтобы смыть с себя запах стоявшей рядом бывшей.

Несмотря на то, что многие женщины, включая, кстати, и мою маму, твёрдо убеждены, что мужчина сам не выживет, могу с уверенностью заявить, что это не так. В квартире у меня пусть не идеальный, но вполне относительный порядок. Даже кактус, вон, как-то до сих пор выживает. С посудой справляется посудомойка, пол моет робот-пылесос, грязное бельё стирает машинка-автомат. Правда, развешивать и утюжить приходится самому. Но только ради этого я явно не собираюсь больше жениться.

И всё-таки эта встреча выбивает меня из колеи. Я долго не могу заснуть, ворочаюсь с боку на бок, прокручивая в памяти малейшие детали. Но так и не понимаю, зачем Вероника «случайно оказалась» в старом районе. Она – дама с очень высокими требованиями, а там никаким люксом не пахнет. Приехала специально? Зачем? Как ни стараюсь, не складывается у меня картинка.

В конце концов забываюсь тревожным сном. Ночью снится какая-то дребедень. Будто я куда-то лечу, а Вероника дефилирует абсолютно голая между рядами кресел, предлагая пассажирам напитки. Но почему-то никто не желает попробовать. Я протягиваю руку, Вероника довольно улыбается и подталкивает меня выпить. Подношу к губам, чувствую металлический запах крови и… Я просыпаюсь в холодном поту.

Выспался, называется!

Долго стою под прохладным душем, стараясь привести себя в норму. Но чувствую себя таким разбитым, словно работал без выходных целую неделю. Состояние близкое к трупопаузе, и как я буду проходить медицинский контроль, не имею ни малейшего представления.

Но и на работе всё не слава Богу. Меня выдёргивают практически на самом входе, и я почти без всякого там контроля чуть ли не бегом направляюсь к командно-диспетчерскому пункту, на ходу слушая доклад о полном завале.

Надеваю гарнитуру, не успев сесть в кресло. Раздрай как рукой снимает. Время теряет свою сущность. И только ближе к обеду я понимаю, как затекли мышцы шеи и спины.

Передаю контроль, снимаю наушники и спускаюсь в столовую.

– Паш, – рядом подсаживается коллега. – Ты уже дал ответ руководству?

– По поводу? – реально подтормаживаю, не понимая сути вопроса. Я не на вышке, можно и потупить.

– По поводу перевода.

– А, – тяну. Отламываю кусочек венской булочки и отправляю его в рот. – Нет, не давал ещё. А что?

Год назад руководство доводило до сведения о завершении строительства нового аэропорта и наборе кадров. Повышенный процент, оплата проживания, плюс северные – неплохое сочетание. А если учитывать моё нестабильное состояние после развода и желание свалить на край света, то и вовсе идеальное. Под таким воздействием я и подал заявку. Но сейчас, когда всё более или менее устаканилось, желания ехать в неизвестную Тмутаракань немного поубавилось.

– Собираешься?

Хочу ответить: «скорее всего, нет», но не успеваю. Вижу, как в столовую заходит Вероника, как всегда обаятельно улыбается, мило ведя беседу с пилотом.

Коллега, проследив за моим взглядом, тоже смотрит в их сторону.

– Говорят, она снова перевелась к нам, – сообщает мне новость, и я давлюсь компотом.

– Откуда информация? – спрашиваю, немного прокашлявшись.

Глава 8

– Нет, ты, вообще, нормальный?! Ехать, чёрт знает куда, из-за какой-то вертихвостки?! Мой брат – кретин! – выдаёт тираду сестрица, когда я озвучил своё окончательное решение перевестись в другой город, и мельтешит перед глазами, меряя комнату не по-женски длинными шагами.

Я больше беспокоился, как воспримет такую новость мать, чем за Ульяну, свою любимую младшую сестру, но такую занозу в заднице. Разница в возрасте у нас большая – двенадцать лет. Но сейчас, когда Улька выросла, я могу не переживать за то, что мама останется одна.

– С чего ты решила, что я уезжаю из-за Вероники?

– А из-за кого?! – не унимается Улька.

– Не из-за кого, а из-за чего, премудрая ты наша. Мам, ну хоть ты скажи ей, – прошу ма, но та лишь качает головой и разводит руками.

Видимо, мне повезло, что я не застал сестрицу дома, когда приезжал к ним. А, может, наоборот, не повезло.

– Ты думаешь, я не видела, что эта расфуфыренная общипанная курица к тебе припёрлась?!

Сдерживаю смешок. У Ульки особая, трепетная, «любовь» к Веронике. Но говорить сестре, что Ника совсем не похожа на общипанную курицу, – что тушить пожар бензином.

– Нет, Уля. Вероника здесь ни при чём.

– Ага! Так я и поверила! – всплёскивает руками как старая бабка. – Зачем она приходила? – впивается в меня грозным и ревнивым взглядом. Не девушка, а фурия настоящая. Мне заранее жалко того бедолагу, который её полюбит.

– Понятия не имею.

– Да? А о чём же ты тогда с ней ворковал? – продолжает допрос, хитро прищурившись.

Ой, лиса! Только меня на этом не поймаешь.

– Мне другое интересно, где была ты, что всё видела, но, – поднимаю вверх указательный палец, – при этом не подошла? – отвечаю вопросом на вопрос.

Нападение самая лучшая защита, и это срабатывает – Улька теряется.

– Не хотела вам мешать, – лепит, я уверен, первую пришедшую в голову отмазку и сбавляет свой воинственный пыл.

Та-ак, а вот это уже интересно! Беру себе на заметку. В отличие от той же Лизы, сестры Вероники, Ульяна настоящая зубрилка. Она заканчивает последний курс в медицинском колледже и кроме медицинских справочников её ничего не интересует. И вдруг «не хотела мешать»? Скорее всего, не хотела, чтобы её видели. Это больше похоже на правду. Была бы с девушкой, это её явно не остановило бы.

– Чтобы ты, и не захотела оторваться на Веронике? Не ве-рю!

– Тоже мне, Станиславский нашёлся! – фыркает, но предусмотрительно отступает ближе к маме.

– Может, хватит вам уже? – вмешивается мама. – Уля, иди собери на стол. В кои-то веки поужинаем вместе.

Сестра послушно ретируется, показав мне язык.

– У нас появился ухажёр? – спрашиваю у мамы и киваю вслед, когда Ульянка уходит на кухню.

– Да какой там ухажёр, – вздыхает мама. – Это она, дурочка, вбила себе в голову не пойми что…

– Так, может, мне стоит поговорить?

– Ты думаешь, она тебя станет слушать?

– Я не про неё, а про профессора этого, или кто он там?

– Не знаю я, Паш. Она же потом тебя возненавидит, что вмешиваешься в её личную жизнь.

Такое не исключено. Но пусть лучше меня, чем наделает ошибок и будет ненавидеть всех мужиков. А меня всё равно простит.

Ужин проходит легко. Ульянка, не умолкая, рассказывает истории со своей первой практики. И даже когда у неё звонит телефон, с высвеченным на экране: «Д. А.», легко отмахивается и сбрасывает вызов.

***

В родной аэропорт приезжаю заранее, чтобы попрощаться с коллегами и друзьями. Мама стоит в стороне. Оставляю всех и обнимаю самого дорого человека.

– Мам, ну ты чего? Я же сто раз уже летал. Наши не уронят, даю слово, – пытаюсь пошутить.

– Не обращай внимания. Сейчас пройдёт, – смахивает слезу.

– А Заноза где? – не успеваю спросить, как на меня налетает Ульяна.

– Думал улететь без меня? Не дождёшься! – виснет на шее.

– Куда ж я без тебя, – обнимаю сестру и поднимаю, отрывая от пола. – Веди себя хорошо.

– Специально не буду, – шмыгает носом, уткнувшись в грудь.

Не могу выносить женские слёзы.

– Улька, ты мне пальто намочить решила?

– Угу. Будешь мокрым и сопливым, – бубнит, не поднимая лица.

– Ты там заговор что ли шепчешь? – шучу, прекрасно зная, что во всю эту чепуху она не верит.

– Защиту ставлю от всяких стюардесс, чтобы не окольцевали, – неожиданно реагирует не так, как всегда. Обычно Уля проводит целую лекцию о ненаучности таких методов.

– На стюардесс у меня стойкий иммунитет, дорогуша.

Как, впрочем, и на всех женщин теперь. По крайней мере, окольцеваться, как выразилась Улька, в мои планы точно не входит. Нафиг-нафиг. Или как там? Тьфу-тьфу-тьфу!

Это, пожалуй, первый раз, когда я куда-то лечу с багажом. Обычно мне вполне хватает ручной клади. На стойке регистрации, не могу сдержаться, и прошу, чтобы не отправили мой багаж по другому направлению. Девочка-агент сидит новенькая и испуганно заверяет меня, что таких ошибок у неё не было. На всякий случай проверяю талон, который она крепит к моему чемодану, благодарю вежливой улыбкой, намекая, что у нас такая традиция: подшучивать над своими, и иду в зал досмотра.

С экипажем тоже сталкивались несколько раз. Поэтому я от всей души издеваюсь над Инной, бортпроводницей этого рейса, обслуживающую бизнес-класс, задавая вопросы, которые так безумно «любят» все стюардессы:

– А пилоты трезвые? А мы долетим? А погода хорошая? А ты меня за ручку подержишь? Я летать боюсь.

Только Инну этим не пробьёшь.

– Пилоты трезвые. Обязательно долетим. Погода прекрасная. Обязательно подержу, Павел Константинович, как только мы окажемся на нужной высоте. Что-нибудь ещё?

– Улыбнёшься?

– ы-ы-ы, – получаю белоснежную улыбку.

– Сразу видно: профи! – хвалю от души.

– Всё только для вас!

Занимаю своё место и вытягиваю ноги. В окно иллюминатора светит утреннее ноябрьское солнце. Погода, действительно, хорошая. Я опираюсь на спинку кресла, завожу руки за голову, тянусь и, довольно улыбаясь, глубоко вдыхаю. Жизнь прекрасна.

Глава 9

– Ну, привет, Вася.

– Здрасте, – мнётся с ноги на ногу. – Дядь, мне позвонить надо. Очень.

Пацан смешно морщит нос.

– Вот как? И кому же?

– Маме. Или Вадиму, – признаётся и сжимает губы. Поднимает на меня глаза. Взгляд открытый и такой честный-честный.

– А тебе мама не говорила, что попрошайничать и обманывать взрослых нехорошо?

– Дядь, ты чего?! – вытаращивается на меня. – Я же не воровать! Мама мне за такое уши оторвёт!

– Такая строгая мама?

– Угу. Она адвокат, – добавляет важно.

– Ого. И как же мама-адвокат оставила тебя одного без телефона? – спрашиваю юного сказочника и вижу, как Вася, если, конечно, он на самом деле Вася, мнётся.

– Да есть у меня телефон, но я дверь захлопнул, – признаётся наконец. – Нечаянно.

И только сейчас я замечаю, что Вася действительно стоит на лестничной площадке в толстовке и обычных спортивных штанах. В подъезде, конечно, тепло, но одежда явно не подходящая для улицы в это время года даже у нас, а здесь всё намного серьёзнее.

– Так ты мой сосед что ли?

– Получается, что сосед. Я к бабе Тасе постучал сначала, она всегда дома. Но она вчера на телефон свой наступила, он сначала работал, а потом перестал. А новый ей ещё не купили. Она мне про вас и сказала, что в окно видела, как вы приехали.

Какая глазастая баба Тася. Глазастая и сообразительная. На разведку мальца послала?

Вот это компания у меня под боком: мама-адвокат, шкет малолетний и бабуля – мисс Марпл под прикрытием.

– Ну, тогда заходи, сосед Вася, – приглашаю.

– Не, дядь. Мама мне не разрешает разговаривать с незнакомыми.

Зашибись логика у ребёнка!

– Это правильно. Давай тогда знакомиться. Я Паша, – представляюсь немного с запозданием.

– Дядь Паша, дай позвонить, пожалуйста. Если мама вдруг позвонит, и я не отвечу, то… – Вася горестно вздыхает и смотрит на меня несчастным взглядом, словно говорит: «Ну ты же знаешь, что будет?»

Примерно представляю. Мамы они такие мамы, что однозначно волноваться будут. Что Васина, что моя, что любая другая.

– Ладно. Сейчас.

Немного странно, конечно. Но, может, и правда, дверь захлопнул. Это на новых дверях замки закрывать ключом надо. Мы когда дверь сменили, так мама вообще забывала её закрывать. Захлопнет, по привычке, на щеколду от дверной ручки и на этом всё. Заходите, люди добрые!

Выношу парню телефон и снимаю блок.

– Держи. Номер-то знаешь?

– Ага! – быстро тыкает пальчиками, набирая номер, и мы вместе слушаем длинные гудки.

– Может, цифры перепутал?

– Не-е, – хмурится. Проверяет. Шевелит губами, словно читает. – Всё правильно. Точно. Может, она на процессе… Сейчас… – снова набирает.

На этот раз линию соединяют.

– Вадим! – радостно выдыхает Вася. – Это я! Вася!

А прикольный этот Вася. Делаю вывод, наблюдая за мальчишкой. Живой, открытый. Класс, наверное, первый. Максимум – второй.

– Да, нет. Это не мой телефон… Ничего я не потерял… Да точно! Вадим, я дверь захлопнул… Нечаянно… Ну так вышло, – сопит виновато, что мне становится его жалко. – Да, ключи надо… Привезёшь?! – спрашивает с трепетной надеждой в голосе. – Спасибо! – звучит такая искренняя и безмерная благодарность в одном слове, что невольно проникаешься симпатией к ребёнку.

Вася отключает вызов и протягивает телефон мне.

– Спасибо, дядь Паша.

– Да не за что. Но знаешь что, Вася… Ты давай прекращай мне «дядькать».

Я же не дядя, а сосед, если разобраться.

– А как? – входит в ступор, хлопая длинными, как у девчонки, ресницами. – По отчеству что ли? – не теряется.

Теперь кривлюсь я, как некоторое время назад морщился он. Заразно это что ли?

– Нет, по отчеству тоже не надо.

Не такой я и старый.

– Просто Паша? – с недоверием.

– Раз мы с тобой соседи, то да, просто Паша. Договорились? – протягиваю ладонь.

– Договорились, дя… Паша, – поправляет себя Вася, пожимает мою руку, и, что неожиданно, рукопожатие у него достаточно крепкое такое, настоящее, мужское. С характером. А по внешнему виду и не скажешь.

– Ого! Сильно. Занимаешься?

– Немного, – скромничает. – Спасибо. Я вниз пойду. Сейчас Вадим приедет.

– Надеюсь, ты в таком виде на улицу выходить не собираешься?

– Нет, конечно, – уверяет Вася уже на ходу, несётся вниз по лестнице, прыгая через последние две ступеньки.

Наталья

Проверяю документ и отправляю его в печать. Устало тру виски, чтобы немного снизить головную боль, которая не проходит уже несколько дней. Организм чётко и внятно даёт понять, что ему нужна хотя бы небольшая передышка.

Снимаю блокировку с телефона и набираю номер сына.

– Алё, мам! – слышу голосок своего Василька, на минуту забывая обо всём на свете: о головной боли, о сложном процессе, о нехватки времени, и о том, что жизнь стремительно проходит мимо.

– Привет, сынок. Как ты?

– Всё хорошо, мам, – через динамик льётся чудодейственный бальзам для моего сердца.

– Не скучаешь?

Вася пережил сильнейший стресс после смерти близкого человека. Мы жили с моей бабушкой, и Вася, можно сказать, больше вырос с ней, чем со мной. Весной у неё случился сердечный приступ, скорая не успела доехать, и она умерла прямо на его глазах.

Сын замкнулся в себе. Из весёлого общительного мальчика превратился в свою тихую копию, больше похожую на тень, похудел и таял прямо на глазах. Несколько сеансов психотерапии дали положительный результат, но обстановка и многое другое постоянно напоминали ему о том страшном дне.

После похорон моему сыну пришлось оставаться дома одному и отказаться от тренировок, которые он так любил, – возить на них Васю было некому. И это стало ещё одним сильным ударом для моего ребёнка.

Именно тогда мне пришла мысль сменить место жительства, переехать поближе к спортивному комплексу, чтобы Вася мог самостоятельно заниматься полюбившимся видом спорта.

Глава 10

Павел

– И как тебе у нас? – спрашивает Богдан, обнимая присевшую на краешек подлокотника его кресла жену.

– У вас – прекрасно, – нисколько не лукавлю, глядя на счастливую семейную пару.

Снежана, их старшая дочь, увлечённо собирает пизанскую башню из крупных деталей лего, а трёхмесячная Элина спит рядом в переносной люльке.

Снежана приносит мне непонятную фигуру, которую собрала сама.

– Что это? – спрашиваю девочку, своими светлыми кудряшками напоминающую херувима.

Неужели дети бывают такими красивыми?

– Лакон! – заявляет гордо.

– Лакон? – взглядом прошу разъяснения у Юлианы.

– Дракон, – с улыбкой отвечает мама очаровательных дочек.

– Дракон? М-м-м, – киваю головой с пониманием.

С фантазией у меня, конечно, туго, но это нечто даже отдалённо не напоминает дракона. Вот ну никак. Хотя… Если присмотреться… То всё равно – никак.

– Давай, мы его немного поправим? – не успеваю предложить, как юное дарование превращает несостоявшегося дракона в кучку разобранных деталей. Жестоко она с ним. Настоящая женщина!

– На.

– Я тоже могу поиграть? – спрашиваю разрешения.

Снежана легко оставляет мне лего, потеряв к нему интерес.

– Оу! Крутяк! Это всё мне! – сползаю на пол к детским игрушкам.

– Бес, тебе самому пора детей заводить, – смеётся надо мной друг. – Будет с кем в машинки играть.

– Тогда уж в самолёты, но… Я лучше у вас поиграю… Вот только доделаю… Вжух, – изображаю полёт небольшого самолёта, который успел собрать из «драконьего» лего.

Снежана оборачивается на звук, бросает всё и с радостным визгом летит на меня.

– Тише, сестрёнку разбудишь, – показываю пальцем на спящую рядом малышку и отдаю ребёнку новую игрушку.

– Эля к этому визгу привыкла, – объясняет Юлиана.

Кошусь в сторону люльки – дитё спит! Даже не шелохнулось. Вот это нервы!

Пожалуй, дети – единственное слабое звено в моём нынешнем статусе: «Женился. Развёлся. Счастлив!». Но просто так их «завести», как предложил друг, не получится. Ребёнок – не игрушка, чтобы можно было пойти и купить в любом магазине. Рядом должна быть любимая женщина, которая захочет родить тебе ребёнка. И вот с этим у меня как раз очень большая проблема. Любимая женщина у меня была, но она решила подарить рай другому, а мне досталось только: «Этот ребёнок не от тебя». И пройти снова через это испытание я не готов. Поэтому пусть лучше останется так, как есть. Ведь пока ни в одной представительнице женского пола, с которыми встречался, я не увидел глаза матери своих детей.

Я искренне рад за Богдана, что ему удалось встретить такую Женщину, которая не просто достойна моего друга, – она сделала его счастливым. Поэтому я посижу у них, погреюсь в тепле домашнего уюта, и нужно честь знать.

– Не понимаю, зачем тебе снимать квартиру, Бес? – спрашивает Мельников, когда мы выходим во двор и ждём такси.

– Потому что я пока ещё здоровый мужик, у которого есть физиологические желания. Не думаю, что твоя жена обрадуется, если я вдруг заявлюсь на ночь не один.

Нежных женских ушек Юлианы рядом нет, поэтому я говорю как есть, и возразить Богдану нечем.

Только теперь у меня, кажется, с этим тоже проблема. Пока еду в такси, совершенно некстати вспоминается баба Тася. Не думаю, что у меня получится пройти незамеченным мимо такого дозора, а зарабатывать с первого дня репутацию блудливого кота как-то не хочется. Вот это ты попал, Бес! «Поздравляю» сам себя.

Подъезжаю к новому дому, выхожу из такси и внимательно осматриваю периметр, ища глазами «засаду» бабы Таси. И, что предсказуемо, ничего не вижу. Не удивлюсь, если в каждом дереве у неё стоят видеокамеры. Смеюсь над своей «богатой фантазией» и захожу в подъезд.

Не знаю, благодаря чему или кому, но здесь уютно, что чувствуешь себя как дома.

На самом деле, к своему новому жилью я привык быстро, и «пакостить» в нём совершенно не хочется. Да и на новые знакомства пока совершенно не тянет. Не знаю почему.

Первая неделя выдалась пустой. Открытие аэропорта идёт с задержкой, поэтому свободного времени у меня хватает с лихвой.

Школьников перевели на дистанционное обучение из-за карантина и обильного снегопада, поэтому Васёк тоже сидит дома. Вот с ним мы и зависаем днём в виртуальных гонках. Надо признаться, что иногда мне приходится прилично попотеть, чтобы не выглядеть как последний лох на фоне восьмилетнего пацана. Всё-таки «рулить» самолётами в небе легче.

Вася учится во втором классе, занимается с шести лет восточными единоборствами, и, кстати сказать, вполне самостоятельный малый, поскольку практически всё время один.

***

Наливаю себе горячий кофе. Сегодня суббота, и у меня опять выходной. С таким графиком я скоро мхом зарасту. Делаю обжигающий глоток, как в дверь стучат.

– Паша, это я! Вася, – доносится через закрытую дверь.

Это я уже понял. Кто ещё в такую рань может стучаться. Ставлю чашку на стол и иду открывать

– Привет, сосед! – здороваюсь, но на меня смотрят грустные глаза. – Что-то случилось? Снова дверь?

– Нет. У меня комп полетел, – вздыхает.

– Куда… А, чёрт, понял.

Немного сложно переключиться с лётного на молодёжный сленг.

– «Дрова» слетели, а без них игра не запускается, – сжимает губы.

– Ну, «дрова» – это не проблема. Их я ещё в школе ставит умел.

– Правда? – в голубых глазах загорается надежда.

– Не вопрос. Тащи свой ноут.

– У меня комп, – опять вздыхает.

Тогда сложнее. С его строгой маман мы так и не познакомились. Она работает, я работаю, и за месяц, что я здесь уже живу, мы ни разу с ней не пересеклись.

– Я сейчас! – оживает Вася и достаёт из кармана смартфон не самой старой модели. – Алё, мам! Привет! Всё нормально! Мам, а можно Паша ко мне в гости придёт?

Да, ладно? А маман-то меня, оказывается, знает!

– Спасибо, мам! – Вася отключает звонок, и поднимает на меня довольный взгляд. – Мама разрешила! – улыбка расплывается до самых ушей.

Глава 11

Уже перед самой дверью, я вспоминаю, что у нормальных людей, работающих не по графику, сегодня должен быть выходной. Не скажу, что я прям уж такой любопытный, но взглянуть на маму Васи всё-таки интересно. А то не соседка, а женщина-невидимка какая-то. И если бы не женская обувь, стоявшая на полке в коридоре, то можно подумать, что и мамы-то не существует. Прямо неуловимый Джо только в юбке.

– Ты что, опять один? – спрашиваю у Васи, хотя ответ очевиден: в квартире никого нет.

– Мама работает. Она ведёт несколько клиентов, а с одним всё очень сложно, – объясняет мой юный сосед. Защищает.

Вот не знаю, что там могут быть за «клиенты», если ребёнок всё время предоставлен самому себе. Не удивлюсь, если маман завела новый роман на стороне, а сыну вешает лапшу на уши, что работает. Эх, Вася, Вася, ты просто ещё слишком юн, чтобы разочаровываться в женщинах. Но мне, как мужику за мужика, за него очень обидно. Пацан растёт хороший.

– Вот, – показывает Вася на свой компьютер и нажимает на кнопку включения.

Умная машина запускается, шуршит, бедолага, с хрипами, и через некоторое время выключается сама, отказываясь работать.

– Не, Вась. Тут походу не «дрова».

– А что?

– А хрен его знает, – вырывается нечаянно. – Чёрт! Извини.

– Да ладно.

Вытаскиваю системный блок, снимаю боковую панель и присвистываю.

– Чего?

– Сам смотри «чего», – показываю внутренности компьютера.

– Фу-у!

– Вот тебе и «фу». Пылесос тащи.

Стоит хлопает глазищами.

– Вася, ау!

– Сейчас! – притаскивает пылесос. Радует, что обычный, а не «робот».

Снимаю кулер и показываю слои пылевой «ваты» Васе.

– Видел?

– Угу.

– Салфетки влажные есть?

– Есть.

– Давай.

Чищу комп. Вася сидит рядом, наблюдает. Объясняю, что он может делать сам, показываю как. Это не так сложно на самом деле. Как правило, главная причина таких выкрутасов не в «дровах», а в грязи. Огромном количестве пыли, которую кулеры, что дурные, тянут на себя.

После чистки включаю компьютер – работает практически бесшумно. Красота!

– Слышишь?

– Фига се! – с уважением в голосе и в глазах.

– А то! Чистота – залог здоровья даже у машин. Понял?

– Понял. Спасибо.

– Не за что.

Собираюсь уходить и взглядом натыкаюсь на крошечные кораблики. Да ладно?

– «Морской бой»?

– Ага.

– Классная штука. Это ж надо, как придумали, – рассматриваю мелкие корабли, искусно сделанные под настоящие: один линкор, два крейсера, три эсминца, и четыре подводные лодки. Мечта для любого пацана! – А мы сами рисовали, по клеточкам, – вспоминаю беззаботное время.

– Только играть одному не очень, – грустно вздыхает и смешно морщит нос.

Тут я с ним полностью согласен. «Морской бой» – это та игра, когда сам с собой не поиграешь.

– Может, сыграем разок, а? – предлагает несмело.

Смотрю на часы – провозился я, конечно, долго, но к Мельниковым ещё успеваю, да и сыграть очень хочется.

– А давай! – соглашаюсь.

Но одного раза оказывается мало, и мы расставляем боевые корабли ещё раз.

– А-5, – «бьёт» в меня Вася.

– Ранил.

– Йес! – подпрыгивает на месте от радости, подбивая мой уже второй трёхпалубник. Снайпер малолетний!

– А-6.

– Промазал!

– Да ну нет! – разочарованно хнычет.

– Да вот да!

– Д-3? – «стреляю», надеясь попасть в вертлявого противника.

– Мимо!

Вот что за напасть, а? Что за жизнь пошла, не везёт ни в любви, ни в «Морском бое».

– Б-6?

– Ранил, – приходится признаться. Всё, мой крейсер пошёл ко дну. «Титаник» чтоб его.

– В-6?

– Убил.

– Туц-туц-туц! – пританцовывает, ёрзая на пятой точке, Васёк. – Так-с, – прищуривается. – З-2? – попадает в подводную лодку.

Да как так? Рентген у него в глазах что ли?

– Убил.

– Да-а! – орёт, что я чуть не глохну.

Я снова проиграл. Это был мой последний корабль, а у него оставался ещё один.

– Дай хоть посмотрю, куда ты свой спрятал, – прошу из праздного любопытства.

– Нет, – дразнится. – Это секретная информация!

Да ну нафиг?! Что может быть за секретная информация? Первая мысль – жульничает. Но «Морской бой» не та игра, где можно обманывать, если, конечно, не подглядывать. Но мы сидим по разные стороны, и крышки от коробочек игрового поля закрывают корабли.

– Покажи!

– Не-а! – закрывает крышку и отодвигает от себя на вытянутую руку.

Вот засранец! Ловлю его за ногу и тяну к себе. Щекочу за пятки. Васёк брыкается, хохочет, извивается, но игру не отдаёт.

– Ну, всё! Сам напросился! – ловлю мелкого жулика, но выхватить игру не успеваю.

В правых бок неприятно долбит. Такое ощущение, что ты мокрыми руками прикоснулся к незаземлённой стиральной машине, и тебя хорошенько так тряхануло. Только если руку ты одёргиваешь сразу, то тут увернуться не получается. Разряд не сильный, но ощутимый.

Мышцы деревенеют и не хотят слушаться. Кое-как держу свой вес, чтобы не придавить собой пацана, заставляю себя сесть и развернуться.

В полном недоумении смотрю на натуральную блондинку с электрошокером в руках. А она здесь откуда? Тупо рассматриваю и залипаю. Красивая. А с таким боевым взглядом – просто небесная воительница, настоящая валькирия…

Мозг тормозит неимоверно. Это хорошо, что я не отключился полностью.

– Он у тебя разряжен, – зачем-то говорю, имея в виду электрошокер.

Только зря я это сказал. Блондинка откидывает в сторону бесполезный шокер, и, пока я хочу открыть рот (губы и язык слушаются плохо, словно онемели), чтобы хоть что-то объяснить, отправляет меня в полный нокаут, припечатав по голове своей сумочкой.

Сколько проходит времени – не знаю. В голове шумит, кружится, и доносятся искажённые шумом голоса:

– Мама! Что ты наделала?!

– Вася, ты не пострадал? – музыкой в ушах звучит женский голос, и я узнаю голос моей валькирии…

Глава 12

Наталья

Ужасный месяц! Обычно «обострение» бывает весной, а осенью как раз затишье. Но, видимо, не в этом году.

Чувствую дикую усталость и непреодолимое желание «отключить» мозг от всех дел, которые в последнее время совершенно не выходят из головы, даже когда я сплю. Даю себе слово не думать о работе дома, и с надеждой провести время с сыном возвращаюсь даже раньше, чем планировала.

Открываю дверь, и слова: «Вася, я дома!» застревают в горле. Я слышу визг моего мальчика и, не медля ни секунды, заглядываю в комнату. От картины, что я вижу, волосы встают дыбом. Рука сама находит в сумочке электрошокер, и я, с силой вдавив его в мужскую спину, держу дольше, чем положено, нисколько не думая, что могу нанести дополнительный вред. Только это не помогает. Это сколько же здоровья у этого мужика, что шокер не отключает его?

Я не знаю, что делает этот человек в моей квартире! Он садится и, казалось бы, тоже с удивлением разглядывает меня.

– Он у тебя разряжен, – кивает на шокер в моей руке.

Ты смотри-ка, какие маньяки вежливые пошли!

Бросаю на пол бесполезный шокер и со всей злости опускаю сумку на голову наглецу. Уж она-то у меня точно всегда «заряжена»!

Мужик наконец-то вырубается. Бросаюсь к Васе и вытаскиваю его к себе.

– Вася, ты не пострадал? – обеспокоенно осматриваю сына, но он вырывается и бросается к лежащему на полу мужчине.

– Мама! Что ты наделала?! Паша! – тормошит того сквозь слёзы. – Паша, очнись! Ну, пожалуйста!

Паша? Что-то знакомое проскальзывает в голове, но я не могу уловить, настолько я ошарашена. Сын поворачивает ко мне несчастное лицо и обвиняет:

– Ты его убила?

– Нет! Что ты?! Отойди от него, – прошу Васю, наклоняюсь и рассматриваю незнакомца. Касаюсь пальцами вены на шее. Пульс есть, значит, живой. – Он сейчас очнётся.

– Мама, зачем ты его так?

– Он на тебя напал.

– Мама, мы играли! – губы моего ребёнка, защищающего непонятного мужчину, дрожат. – Это Паша.

– К-какой Паша? – спрашиваю сына, ища в глазах объяснение тому, почему мой ребёнок так неадекватно ведёт себя. Мало того, что пустил в квартиру незнакомца, так ещё и защищает его!

– Мой друг! Паша!

Я ничего не понимаю.

– А что он здесь делает? – хмурюсь ещё больше.

– Ты же сама разрешила ему прийти в гости.

– Я?

– Да, ты! Я же тебе звонил, спрашивал, и ты разрешила.

«Мам, а можно Паша ко мне в гости придёт?» – всплывает в памяти.

Только я почему-то думала, что речь идёт о соседском мальчике, а не о взрослом мужике. Или же… От ужасной догадки неприятный холодок пробегает по спине.

– Вася, отойди от него, пожалуйста, – строго говорю сыну, собираясь вызвать полицию. – Он тебе давал какие-нибудь конфеты, шоколадки, жвачки?

– Мам, ты чего?! Паша не маньяк! Он нормальный! Он мне комп починил.

– Какой комп?

– Мой. Я же говорил тебе, что он сам выключается.

Говорил. Я хотела на завтра вызвать мастера.

Перевожу взгляд на лежащего без движения мужчину. Он выглядит таким инородным, занимая много места, от чего небольшая детская комната кажется ещё меньше.

Осторожно касаюсь вены на шее, слушая пульс. Улавливаю лёгкий запах мужской парфюмерии или геля для душа и резко отдёргиваю руку, когда этот самый Паша издаёт нечленораздельный звук.

– Паша! – бросается к нему Вася и помогает сесть.

Сын обнимает его как самого дорогого человека, а я настолько в шоке, что просто тяну к ребёнку руку, чтобы защитить его, а вымолвить не могу ни слова.

– Ты живой!

– Вроде живой…

Мужчина морщится и поднимает на меня взгляд, пытается сфокусироваться, и я тоже разглядываю его без зазрения совести. Ну ладно Вася, он ребёнок, но ему что мешало обозначить свою персону?! Или его нисколько не смущала такая дружба?

Мужчина замирает, видимо, «поймав фокус».

– Павел, – произносит тихо, приподнимая уголок губ, и, по всей видимости, хочет протянуть руку, но она не слушается.

Приближаюсь к мужчине и вглядываюсь в лицо. Зрачки расширены, и судя по его мимике, состояние явно ненормальное.

– Ты так и не сказала, как тебя зовут, – медленно, словно ему тяжело говорить, делает мне замечание.

– Это неважно, – набираю номер скорой помощи.

– Наташа. Её зовут Наташа. Это моя мама.

– Красивая у тебя мама, Вася. Очень красивая, – произносит и закрывает глаза.

– Паш, ты чего? Тебе плохо?

– Нет, Вася. Мне хорошо. Так хорошо, как никогда ещё не было, – заявляет этот лгун и снова отключается.

– Мам? – Вася смотрит на меня испуганными глазами.

Наконец, идёт соединение.

– Скорая слушает?

– Можно вызвать машину? Подозрение на сотрясение мозга и микроинсульт, – объясняю и называю свой адрес.

Вот это я отдохнула, называется.

Павел

– Ну всё, Бес. Теперь твоя очередь, – коллега хлопает меня по плечу и намекает на пойманную мною подвязку.

– Жениться? Нет уж, спасибо. А это… – достаю из кармана свадебный аксессуар. Не понимаю, как меня угораздило? Сработал рефлекс: ловить, что летит на меня. Вот и поймал на свою голову. – Чепуха всё это. Тем более, женат я уже был.

– И что?

– И то! С меня хватит. Женился. Развёлся. Счастлив!

Моё нынешнее положение меня очень даже устраивает.

– А это мы через год и проверим, – ржёт и отходит.

Зачем-то вспоминается последняя свадьба коллеги, на которой я отгулял незадолго до своего отъезда. Тогда я был твёрдо уверен, что уже никогда не захочу снова надеть на себя это ярмо.

– Это я виновата… – доносится сквозь шум в голове голос моей валькирии.

– В каком смысле? – спрашивает другой женский голос. – Вы хотите сказать, что это вы ударили мужчину по голове?

– Да, – звучит ответ.

Она совсем с ума сошла? Это же статья!

Глава 13

Я, может, и бесстрашный, но далеко не бессмертный. Это в виртуальных играх можно «воскреснуть», а в жизни с этим пока ещё проблемы. Правда, сейчас у моей воинственной соседки в руках ничего нет – ни электрошокера, ни сумочки, но это почему-то не особо успокаивает. Поэтому проверять себя ещё раз на прочность я всё-таки повременю. Вдруг леди владеет боевыми искусствами и на раз-два на лопатки меня уложит? Нет, я абсолютно ничего не имею против такой позы, даже наоборот, но несколько в другой ситуации.

От нарисованной безудержным воображением картинки в мозг бьёт не хуже чем электрическим разрядом. Что же меня коротит-то так, или это такая побочка после шокера? Только, по-моему, шокер тут вовсе ни при чём, а вот длительное воздержание как раз напоминает о себе.

– У вас есть документы? – Наталья первая нарушает молчание.

– Разумеется. Но, может, всё-таки обойдёмся без скорой? – пытаюсь отмазаться.

Не люблю я врачей. Вот совсем. Тыкают в тебя чем попало, в глаза светят. Мне медкомиссии за глаза хватает.

– Нет, – бросает безапелляционно. – Провериться нужно обязательно.

– Зачем? – веду себя не лучше Васи, но я пострадавший – мне можно.

Включаю обаяние, которое ещё ни разу не давало сбоев. Но, видимо, всё когда-то случается в первый раз, потому что блондинка никак не оценивает мои старания.

– Чтобы убедиться, что не произойдёт кровоизлияние в мозг, – произносит ровным тоном. Да даже у Алисы в голосе больше эмоций, а она, между прочим, голосовая программа, а не человек! – Извиняться я не буду, но спасибо, что взяли вину на себя, хотя вполне могли написать на меня заявление.

Вот никакого сочувствия к пострадавшему, то есть ко мне. А пострадал я по её вине, между прочим! И, вообще, мне нужно другое, а не извинения. Чтобы меня пожалели. Приласкали. Только внутренний голос тут же подсказывает, что эта блондиночка так «приласкает», что в живых бы остаться. Но я с ним категорически не согласен. Есть в ней что-то такое, что цепляет. Причём хорошо так цепляет, как, впрочем, наверное, всё запретное или то, что не можешь получить сразу. Так я терпеливый.

Если смотреть на ситуацию с её стороны, то я бы тоже не извинялся. Представляю, как будут ржать надо мной мужики, когда узнают, что я получил электрошокером за проигранный «Морской бой».

– Это лишнее. Как и больница, – убавляю харизму, принимая правила леди Принципиальность.

– Больница – не лишнее. Необходимо получить медицинское заключение, – продолжает стоять на своём.

– Кому?

– В первую очередь – вам.

Меня передёргивает от её официального обращения. Да после такого «знакомства» мы уже почти родня! А она мне – «вам»! Как так-то?!

– А во вторую? – спрашиваю, и сам отвечаю: – Тебе?

– Мы разве переходили на ты? – словами бьёт наотмашь, «отшвыривая» меня энергетической волной, и выкидывает за шкирку из своего биополя.

А я только-только начал идти на сближение. Такими темпами я быстрее сдохну, чем получу желанный приз. Но просто так я не сдамся. Моё уязвлённое эго упрямо поднимается с пятой точки и ползёт на прежние позиции.

– Думаю, так будет проще, если использовать мою версию случившегося.

Всё-таки вызов скорая зафиксировала. Телесные повреждения налицо. А моя версия, как ни крути, идеальна.

Наталья хмурится. Вижу, что не хочет. Сопротивляется.

– Хорошо, – всё-таки пересиливает себя.

Ура! Какая-никакая, но победа.

Возвращаюсь в свою квартиру, надеваю брюки, обуваюсь и накидываю не застёгивая куртку.

– Документы не забыли? – встречает меня вопросом моя неприступная соседка.

– Мы были на ты, – напоминаю и протягиваю свой паспорт. Пусть убедится, что никакой я не маньяк, или кем там я ей показался.

– У вас прописка не наша, – напрочь игнорирует моё замечание и смотрит на меня так, будто прописан я где-то на Марсе.

– И что? Я здесь по работе.

– Надолго?

Вместо ответа смотрю на Наталью. Вроде бы обычная среднестатистическая женщина, которая живёт как и многие дом-работа. Но! Любая нормальная одинокая женщина, а я знаю, что Вася растёт без отца, будет хоть как-то реагировать на мужское внимание. Здесь же ровным счётом ничего – ни желания заинтересовать, ни желания понравиться, а скорее, наоборот, острое желание избавиться. Феминистка? Мужененавистница? Обманутая жена?

– Время покажет, – отвечаю уклончиво.

Но что-то мне подсказывает, что три года, на которые я подписал договор, вполне реально могут продлиться, потому что в принятом решении я вижу одни плюсы: работа ничем не отличается от предыдущей, а платят за неё значительно больше; друг детства по какой-то иронии судьбы переехал именно сюда; да и с соседями мне, можно сказать, повезло. Минусы? Только один – нет моря.

– Тогда вам нужно оформить временную регистрацию, иначе будет нарушение, – возвращает мне паспорт.

«Готов сегодня же «прописаться» у тебя, правильная ты моя», – оживает внутренний голос, но вслух я произношу другое:

– Ладно, – соглашаюсь. Открываю подъездную дверь и пропускаю Наталью вперёд.

– Я поеду за вами, – объясняет.

Что? Мы так не договаривались! Это нечестно.

Пришпиливаю свою несговорчивую соседку говорящим взглядом, но понимаю, что она опять права. Неизвестно, сколько займёт времени это дурацкое обследование, а возвращаться лучше на машине. Вдвоём и без лишних свидетелей. Почему-то я уверен, что пока она не получит медицинское заключение, никуда не уедет. Неужели всё-таки беспокоится за меня? Эта мысль теплом разливается внутри, и я готов подождать. Я же говорил, что я терпеливый.

Глава 14

Наталья

Не без усилия выдерживаю мужской взгляд. Долгий. Внимательный. Я бы даже сказала: проникновенный. Только на меня такие взгляды не действуют. Никакие не действуют.

На долю секунды мне кажется, что мужчина станет возражать, но он молча садится в машину скорой помощи, наградив меня своим двусмысленным взглядом, который я тут же выкидываю из головы, потому что мне есть над чем подумать в первую очередь.

Мой неожиданный сосед очень быстро пришёл в себя. Я имею в виду не его физическое и психическое состояние, а обычную мужскую самоуверенность. И, если бы не серьёзность ситуации, отправила бы такого «друга» самостоятельно. Но, во-первых, я сама виновата в случившемся, а во-вторых, что-то мне подсказывает, что сам Павел, как типичный представитель сильного пола, ни за что никуда бы не поехал, совершенно не задумываясь о возможных последствиях. Но при этом, как только пришёл в себя, он не забыл включить своё мужское обаяние.

Воспоминание об этом вызывает лёгкую улыбку. Сначала всё своё обаяние Павел направил на фельдшера и только после того, как убедил медицинского работника в своей версии, переключил его на меня, тем самым совершив большую ошибку.

Такая виртуозная игра и умение добиваться поставленной задачи мгновенно стирает улыбку с моего лица. Откуда вообще взялся этот Павел Бессонов на мою голову?

«Мам, я познакомился с Пашей, он только сегодня к нам переехал… Мам, мы даже подружились…»

Память услужливо подбрасывает воспоминание. Неужели Бессонов специально поселился по соседству, чтобы «подружиться» с моим сыном? От подобной мысли я сильнее сжимаю пальцы на руле. Почему я выпустила этот момент и не придала ему никакого значения? Почему я вообще решила, что речь идёт о ребёнке, а не взрослом человеке? Наверное, потому, что взрослые мужчины не дружат с восьмилетними мальчиками, если, конечно, у них нет никаких отклонений.

С силой бью по несчастному рулю, как будто это он виноват, что я такая плохая мать. Ставлю телефон на подставку и набираю номер сына.

– Алё, мам, – от грустного голоса моего мальчика моё сердце обливается кровью.

– Ты как? – бросаю взгляд на экран телефона.

Сын пожимает плечами.

– Нормально.

Только я вижу, что это не так, и от понимания, что этот мужчина мог причинить вред моему ребёнку, я готова таранить едущую впереди меня скорую.

– Вася, ты можешь рассказать мне об этом Паше, – прошу сына.

– Я же тебе рассказывал, мам.

В том то и дело, что рассказывал! Нет, я не пропускала мимо информацию. Всё дело в том, что меня ничего в ней не насторожило. И вот как раз это меня очень сильно напрягает.

– Я хочу послушать ещё раз.

– А что именно?

– Всё. Как вы познакомились, и как часто общаетесь.

– Нечасто, мам. Паша в основном работает, также как и ты. Может виделись несколько раз, – Вася чешет нос и смотрит вверх, словно вспоминает. Не сочиняет и не обманывает. – Он тоже играет в гонки, и мы с ним гоняли вместе в чемпионате по ралли.

– Где? – переспрашиваю.

– В игрушке, мам.

– Ясно. Он часто к тебе приходил?

– Только сегодня, когда я попросил посмотреть комп.

– Ты сам попросил?

– Угу. Мне было скучно. Комп не работал. Я думал, что слетели дрова. Решил спросить Пашу.

Это я уже слышала.

– А как вы познакомились? – перевожу тему и вижу, как Вася опускает голову.

Моё сердце готово выпрыгнуть из груди, глядя на своего несчастного ребёнка.

– Вася, – зову сына, до дрожи боясь услышать кошмарную правду.

– Я… – мнётся. – Я захлопнул дверь.

– Что ты сделал?

– Под дверью кто-то мяукал. Я выглянул на площадку, но там никого не было. А потом снова услышал «мяу». Я подумал, что это котик бабы Таси убежал, посмотрел вниз, и дверь в этот момент захлопнулась. А ключи я не взял.

Хмурюсь, так как эту историю я слышу впервые.

– Что было потом?

– Я постучал к бабе Тасе, попросил телефон, чтобы позвонить тебе, но она на него наступила, и он не работал.

Про телефон, который не выдержал вес бабы Таси, я знаю, потому что сама покупала ей новый.

– Что было дальше?

– Она сказала, что в квартиру напротив заехал новый сосед, и у него точно должен быть телефон. Я постучал и попросил позвонить.

Моё сердце учащает свой ритм.

– А потом?

– Паша дал мне позвонить.

– Но у меня не было твоего звонка, – вспоминаю что-то хотя бы немного похожее. Я всегда перезваниваю, если не смогла ответить, или есть пропущенный звонок.

– Угу. Ты не брала трубку, и я позвонил Вадиму. Он привёз мне ключи. Всё.

– А почему ты мне ничего не сказал?

– Не знаю. Думал, Вадим тебе скажет. А потом я забыл.

– А этот… Паша, – я с трудом заставляю себя произнести имя своего соседа. – Он что?

– Ничего. Мы познакомились. Он потом куда-то уехал. Это мне баба Тася сказала, когда я ей за молоком ходил. Для котика. Помнишь?

Котика и молоко я помню. А вот этого друга Пашу… Я до сих пор не могу простить себя за такое упущение.

Скорая заезжает на территорию БСМП, и мне приходится искать место для парковки. Прошу сына никуда не выходить и никому не открывать двери, пока я не вернусь, и отключаю звонок. Ставлю машину на сигнализацию и иду в сторону приёмного отделения. С огромным трудом открываю массивную железную дверь и вхожу в здание. В фойе почти никого нет, и я сразу же натыкаюсь на своего соседа, о существовании которого я вроде знала, и в то же время не знала, и фельдшера скорой.

– Он уже собрался сбежать, – жалуется она на пациента, многозначительно показывая интонацией, что думает о мужчинах в целом.

– Не сбежит, – успокаиваю женщину и смотрю на своего горе-соседа. – Надеюсь, – добавляю, встречаясь с горящим мужским взглядом.

Опять он за своё. А я уже решила, что разумности в нём больше, чем показалось на первый взгляд. Но, видимо, всё-таки ошиблась.

Глава 15

Павел

Мама рассказывала, что в садике я был очень влюбчивым. Я постоянно таскал из дома конфеты то Маше, то Соне, то Алисе, то Полине, то Еве. Девочек в садике я менял чаще, чем носки и шорты. А чистых комплектов одежды мама всегда оставляла с большим запасом.

«Ох, и Дон Жуан у вас растёт», – жаловалась маме моя воспитательница.

В школе я стал более «разборчив». Тут даже я помню, что с первого по четвёртый класс мне нравилась одна девочка – Аня. Я был твёрдо уверен, что это «любовь навсегда», но в начале пятого класса мой интерес внезапно иссяк. Аня за лето сильно вытянулась, став выше меня почти на полголовы, и нежные чувства к «великанше» быстро пропали.

В старших классах место девочек в моём сердце и голове заняла информатика. Любовь к этой даме отнимала всё свободное время, но и результат на экзаменах оказался выше, чем ожидал я сам.

Однако, посещая занятия по профориентации, я так загорелся профессией пилота, что карьера программиста отошла на задний план. Небо манило всё сильнее, и я не представлял себе жизни на земле. Только моя мечта оказалась несбыточной: долгое сидение за компьютером сильно сказалось на зрении, и медицинскую комиссию я не прошёл.

Вполне закономерно, что я женился на стюардессе. Вероника, как фрагмент мечты, казалась воплощением идеала. Пока этот идеал не рухнул на землю, а его обломки долго догорали в моём сердце.

Приехав на новое место, я не спешил заводить новые отношения. Сложно сказать почему. Наверное, глядя на семью своего друга, в гостях у которого я проводил практически все выходные, я видел, какие нежные чувства связывают его с супругой. Гармоничные, доверительные отношения и именно любовь я замечал в их взглядах, жестах, словах, обращённых друг другу. Наверное, это именно то, что я не смог получить от брака, и что так старательно пытался вычеркнуть после него.

Мельниковы просто созданы друг для друга, или повенчаны небесами, как сказал как-то Богдан. Они, сами того не подозревая, затронули в моей душе те струны, которые, как я думал, оборвал навсегда. Видимо, мне тоже захотелось найти своё седьмое небо. Чистое, голубое, бескрайнее. Поэтому новые коллеги оставались просто коллегами, а новые встречи как-то не случались. Если, конечно, не считать сегодняшнего.

Знакомство с Васиной мамой вряд ли можно назвать безоблачным, если сравнивать с небом. Наталья скорее похожа на грозу во время сильнейшего шторма, чем на безоблачный день.

Из курса метеорологии я знаю, что основной причиной грозы является разность температур воздушных масс. И чем выше эта разница, тем сильнее гроза. Тёплый воздух идёт с земли, а холодный опускается с неба, и при столкновении возникает огромная искра – молния. Вот и получилось, что шандарахнуло меня нехило, когда «столкнулись» два этих фронта.

Закрываю глаза и откидываю голову назад, ярко представляя себе Наталью в образе богини грозы и молний.

– Вам плохо? – доносится до меня голос фельдшера.

– Нет. Мне хорошо, – отвечаю, улыбаясь самому себе.

Наверняка, со стороны я выгляжу полным идиотом. Ну какой нормальный человек будет лыбиться, когда едет в машине скорой помощи? Правильно – никакой. Ещё раз объясняю фельдшеру, что действительно произошло недоразумение, и в большей части виноват я сам. Выслушиваю лекцию, что с головой шутки плохи, и обещаю, что пройду полное обследование. Всё-таки голова мне нужна рабочая.

Однако, оказавшись в приёмном отделении БСМП № 2, моя уверенность резко испаряется. Внутренний голос трусливо подсказывает: надо бежать, и я направляюсь к двери с горящей наверху спасительной вывеской «выход».

– Куда? – фельдшер ловит меня за рукав, словно догадалась о моих намерениях.

В этот момент дверь открывается, и я вижу входящую Васину маму.

– Встретить хотел, – киваю и ловлю скептический взгляд, что мне не верят.

Наталья подходит сама.

– Он уже собрался сбежать, – с потрохами сдаёт меня фельдшерица.

– Не сбежит. Надеюсь, – сдержанно отвечает моя валькирия, переводя на меня свой взгляд.

Строгая, серьёзная, холодная, невозмутимая. Но меня нереально кроет от её присутствия. Потому что в глазах стоит не эта деловая и неприступная женщина, а та, другая: грозная, решительная, с полыхающим взглядом и вздымающейся грудью от глубокого дыхания.

Огонь, а не женщина!

Только сейчас Наталья смотрит на меня как директриса на непутёвого ученика, и это мне не нравится. Совсем! Разница в возрасте у нас небольшая, и для меня она не имеет никакого значения.

Беру леди Неприступность под локоть и увожу подальше от злой фельдшерицы – союзник из той, как выяснилось, фиговый.

– Я сказал, что мы упали с дивана, когда занимались сексом, и я ударился головой о столик, – шепчу, касаясь нижней губой золотого металла серьги.

Сумочки в руках Натальи нет, электрошокер тоже, скорее всего, остался дома, да и шанс, узнать владеет ли мама Васи боевыми искусствами, минимизирован. А с другой стороны, помирать так с музыкой. Врачи рядом, если что – откачают.

– Всё-таки сотрясение, – произносит, вздыхая.

– Это ещё почему? – я явно ожидал другую реакцию.

– Галлюцинации, – «бросает меня на лопатки» одним словом. Высвобождает руку, награждает выразительным взглядом и собирается отойти.

– А если это возможность видеть будущее? – останавливаю вопросом.

– Тогда об этом распространятся не стоит, – советует на полном серьёзе. – Могут диагностировать шизофрению, – выдаёт убийственный аргумент.

Наталья

Оставляю мужчину стоять на том месте, где он замер словно заколдованный. А что он хотел, что я буду краснеть и смущаться, как невинная девочка? Или ждал застенчивое хихикание «ой, перестань»? Детский сад, честное слово.

Подхожу к информационному окну, где фельдшер скорой помощи оформляла заявку и забираю документ Бессонова.

– Вас сейчас пригласят, – сообщает женщина и кивает на закрытую дверь в кабинет первичного осмотра. – Всего доброго.

Глава 16

Павел

Какая же Наташа всё-таки красивая… Высокая, стройная, идеальная. Желанная до боли.

Подношу руку к лицу и касаюсь пальцами бархатной кожи щеки. Снимаю, наконец, эту чёртову оправу, скрывающую яркий блеск серо-зелёных глаз. Тону в их омуте без шанса на спасение. Безмолвно шепчу самое нежное имя. Пальцы сами скользят дальше и находят шпильки, удерживающие строгую причёску. Освобождаю из плена русые пряди, и они водопадом спадают по плечам. Такие живые, настоящие… Пропускаю сквозь пальцы нежный шёлк, наслаждаясь ощущениями. Не могу остановиться, глажу гладкие волосы и подношу их к лицу, вдыхая ни с чем не сравнимый аромат. Как можно прятать такую красоту в безликий пучок? Бережно, как самую хрупкую драгоценность, заправляю их назад и взглядом задерживаюсь на плотно сжатых губах… Но я уверен, что им тоже нужна свобода… Они так манят, что всё перестаёт существовать. Тянусь к желанным устам и хочу попробовать их на вкус…

– Павел Константинович, ваш градусник, – приторный до тошноты голос безжалостно вырывает меня из сладких объятий сна.

Недовольно рычу на непонятно откуда взявшуюся медсестру, отворачиваюсь и накрываю ухо рукой, пытаясь вернуться назад и урвать свой заслуженный поцелуй. Только ни черта не выходит. Даже во сне Наталья умудряется выскользнуть прямо из моих рук!

– Убил бы! – лютую на чудовище в медицинской одежде по имени Юлечка, как зовут её пациенты, явно ушибленные на всю голову, и открываю глаза.

За окном сплошная темень. Вот какого чёрта нужно будить людей в такую рань, тем более в воскресенье?

– На самом интересном месте прервали? – доносится насмешливый голос моего соседа по палате.

– И не говори, – бурчу недовольно, чувствуя нестерпимое утреннее физиологическое неудобство и тесноту. Мало того, что приходится спать в трусах, так ещё проснулся я в полной боевой готовности. – На костре таких жечь надо, – от злости я готов рвать и метать.

Такого паршивого утра в моей жизни ещё не было.

– Так у них режим, – мужик, пускающий слюни на силиконовую барби, пытается оправдать Юлечку и спасти глупую медсестру от жуткой казни, которую я мысленно провёл уже несколько раз.

Эта самая Юлечка успела ещё вчера достать меня своей чересчур преувеличенной заботой: «Как себя чувствуете?», «Что-нибудь нужно?», «Если понадоблюсь, я на посту». Да, по мне, хоть в аду!

Паршиво я себя чувствовал вчера, когда добровольно согласился на госпитализацию. Лёгкое сотрясение, выявленное в результате обследования, никакой угрозы не представляло, а вот зажатый сосуд заставил напрячься. Всё-таки работаю я в основном головой, и никакие сюрпризы от перенапряжения мне абсолютно не нужны.

Невролог, здоровый мужик, доходчиво объяснил мне все возможные варианты развития. Но полагаться на «авось пронесёт» при моей работе, когда от неё в прямом смысле зависят десятки, а то и сотни жизней – неоправданный риск. Только поэтому я предпочёл пройти необходимую терапию.

На неровный пульс вовсе не стал обращать внимания. Какой они хотели услышать ритм, когда от одной мысли о Наталье сердце барабанило как сумасшедшее? А после её фразы: «За секс на диване…», я вообще чуть не помер от тахикардии!

Я так и сказал врачихе, внимательно просматривающей мою кардиограмму через толстые линзы очков.

– У кардиолога не наблюдаетесь?

– Нет. Я здоров.

– А вот кардиограмма показывает другое.

– Кардиограмма показывает действительно другое, – но что именно пояснять я не стал.

Ну их. С чувством юмора у медиков совсем туго. Им только дайся – найдут то, чего сроду никогда не было.

Невролог предложил понаблюдаться три-пять дней и выписаться, если не будет ухудшений. Пять я точно не вытяну, а три, так уж и быть, придётся как-то пережить. Тем более Наталья обещала приехать. Сама обещала.

Каждый раз, когда раздаётся звук шагов в направлении нашей палаты, самой крайней в длинном узком коридоре, я замираю в ожидании, что сейчас войдёт именно Наташа. Несмотря на то, что я вполне могу передвигаться, мне всё равно выписали пропуск для посетителей.

Отведённое для утренних посещений время близится к концу, а моей валькирии так и нет. Заниматься особо нечем. Телефон быстро надоел, и я бесцельно кручу его в пальцах, думая о той, которая так и не выходит из моей головы. Кто бы мог подумать, что меня так накроет от обычной женщины. Я ведь и мысли не допускал в подобном ключе, что могу заинтересоваться мамой мальчишки-соседа.

И ведь нехило же меня переклинило, что в сторону секси-Юлечки даже смотреть не хочется, хотя случись это чуть раньше, я бы точно не оставил горячую медсестричку без внимания.

Дверь открывается, и в палату входит Мельников. Хочу встать, но Богдан жестом останавливает.

– Лежи уже, горемычный.

Кажется, теперь мы с ним поменялись местами. В своё время я тоже навещал в больнице потерявшего память друга.

– Вот нафига ты приехал? Тебе делать нечего? – нисколько не радуюсь его визиту. А вдруг именно сейчас придёт Наташа?

– Не ворчи, – Богдан окидывает взглядом палату. – Один что ли? – кивает на пустую заправленную койку.

– Не. Мужик покурить вышел.

– Ясно. Тут Юлиана с тёщей тебе поесть приготовили, – Богдан ставит пакет на мою тумбу.

– Спасибо, – благодарю. Правда, есть особо не хочется.

– Может перевести в платную? – предлагает.

– Ну точно. VIP давай, со всеми удобствами, – ухмыляюсь.

– А почему бы и нет. Чем не санаторий? Пару девочек ещё для массажа…

От девочки я бы не отказался. Но только от одной. Конкретной. Я до сих пор не могу избавиться от пошлой картинки, что сам сболтнул, не подумав.

Только я почему-то уверен, что Васина мама вряд ли согласится сделать мне хоть какой-то массаж, а на других массажисток я не настроен.

– Ты что-то совсем приуныл, – Богдан замечает мою кислую физиономию. – Тебе ж не месяц тут загорать.

Глава 17

Наталья

Я не бездушная. Это жизнь сделала меня такой, лишив романтики и веры в чувства. После развода мне некогда было жалеть себя – нужно было поднимать сына. И теперь Вася – единственный мужчина, которому есть место в моём сердце.

За прошедшие четыре года у меня ни разу не возникло мысли построить новые отношения. Зачем? Что вдвоём легче? Но и тяжелее тоже вдвойне, если не больше. Для продолжения рода? У меня растёт сын. Потому что так принято? Полная ерунда. Для решения материальных и финансовых проблем? Я прекрасно справляюсь со всеми проблемами сама. Чтобы быть желанной и ценной для кого-то? Как специалист я достаточно востребована, а всё остальное глубоко зарыто.

К этому же списку могу добавить, что у меня нет страха одиночества. Даже, когда мой сын вырастет, я не буду держать его возле себя, а отпущу. Как сама уже давно ушла от родителей и живу самостоятельно.

Иконников напрочь убил во мне желание не просто испытывать какие-то чувства к мужчине, но и подпускать кого-то близко к себе. Одного раза замужества мне хватит на всю жизнь, а наступать на те же грабли могут только дурочки, которым нравится повторять свои же ошибки.

Мои мысли снова возвращаются к Павлу. Вчера я долго не могла уснуть, посмеявшись над дурацким каламбуром, что из-за Бессонова осталась без сна.

Обычно я могу сразу определить характер человека, но с новым соседом с самого начала всё пошло не так. Из прожжённого ловеласа он очень быстро превратился в обычного человека, обезоруживая своим обаянием. Вот есть в нём что-то такое притягательное, что никак не поддаётся объяснению.

Возможно, всё дело в том, что я сознательно чувствую себя виноватой перед этим мужчиной. Виноватой и обязанной. Мало того, что он починил Васе компьютер, так ещё и всю ответственность за то, что пострадал сам, взял на себя. Последнее я не в состоянии объяснить до сих пор. К тому же мой сын настолько от него в восторге, что в глубине души я чувствую неприятную ревность. Не может совершенно чужой человек за короткий промежуток времени завоевать доверие и любовь окружающих людей!

Даже баба Тася, которую я встретила, когда вчера вернулась из БСМП, на мой вопрос слишком положительно отозвалась о нашем новом соседе. И лампочку на этаже он вкрутил, и петли на подъездной двери смазал, даже ручку на стеклопакете починил. Настоящий герой, без которого неизвестно как мы бы все жили.

По-хорошему, мне бы успокоиться, что я ошиблась, и Павел Бессонов никакой не маньяк, но я не могу смириться с его присутствием возле моего ребёнка.

– Мам, а ты к Паше поедешь? – спрашивает сын. Подходит и обнимает меня со спины.

Накрываю его руки своими.

– Вася, я же просила не называть его так, – напоминаю.

– Ну, мам. Мы так с ним договорились…

– Ко взрослым не принято обращаться просто по имени.

– Это я знаю. Но Паша по-другому не хочет.

– А так неправильно.

– Я же зову Вадима просто Вадим, а он тоже взрослый, – спорит мой ребёнок.

– Вадим твой двоюродный брат, а Павел – чужой человек.

– Он не чужой, – обиженно сопит. – Как ты не понимаешь?!

Я и правда не понимаю. Не понимаю, почему Вася его защищает. Не понимаю, как оградить своего сына от этого общения. Не понимаю, почему я просто не могу вычеркнуть мужчину, как делала уже не раз. Наверное, потому, что сама виновата перед ним, но это очень слабый аргумент.

Смотрю на время. Я бессовестно пропустила утренние часы приёма, и сейчас уговариваю себя, что просто могу съездить в больницу, оставить передачу и… не встречаться с Павлом. И сама же себе возражаю: не могу. Дурацкая принципиальность! Мне нужно самой убедиться, что ему не стало хуже. Из-за меня.

Из палаты Бессонова выходит мужчина, пропускает меня внутрь и закрывает за собой дверь. Замираю на пороге. Павел лежит, отвернувшись, и никак не реагирует. Подхожу ближе. Спит. Бесшумно ставлю пакет на тумбу, замечая, что рядом стоит ещё один. Заглядываю в пакет. Большой кусок домашнего пирога и закрытый контейнер. Вот же врун! Никого у него нет! Тихо разворачиваюсь и спешу на выход. Согласна, что мой уход больше похож на трусливое бегство, но своё обещание я сдержала.

Берусь за ручку и медленно опускаю её вниз. Остаётся открыть дверь и выйти…

– Ты так и уйдёшь? – прилетает в спину.

И почему мне так «везёт» в последнее время? Медленно поворачиваюсь и заставляю себя посмотреть в лицо Бессонову.

– Не хотела тебя будить… – эхом в ушах звучат слова, которые произношу сама.

Что за чертовщина со мной происходит?

– И просто бы ушла? – обвиняет Павел, резко садясь на кровати. – А я ждал тебя… – признаётся и показывает рукой на место рядом с собой.

Послушно, словно нахожусь под гипнозом тёмных, цвета горького шоколада, глаз, подхожу ближе и сажусь рядом с мужчиной. Вот что я делаю?

– Я должна извиниться…

– Не должна. Любая мать на твоём месте поступила бы так же. Мы это уже выяснили. Спасибо, что не убила, – шутит, и на мужских губах появляется лёгкая улыбка.

– Мне очень жаль, – отвожу взгляд.

– А мне – нет, – сбивает с толку. – Смотри… – тянется и достаёт кораблик, сделанный из бумаги. – Это тебе.

– Это что? Результат обследования? – рассматриваю нечитаемый почерк на поделке.

– Ерунда какая-то, – отмахивается от моего вопроса. – Цветочки делать я не умею, а вот кораблики не разучился ещё.

– Я про бумагу, – замечаю укоризненно.

– Я не читал. Здесь так скучно, что даже в «Морской бой» поиграть не с кем, – жалуется, подвигаясь ближе. – Эй! Ты что делаешь?

– Разворачиваю, – игнорирую возмущение и читаю медицинское заключение, стараясь не обращать внимание, что Бессонов сидит слишком близко.

Глава 18

– Я же говорил, что я здоров, – замечает Павел, когда я заканчиваю читать. – Такой кораблик сломала…

Кажется, я начинаю понимать, что нашёл в Бессонове мой сын. Они с ним на одной волне. Это как раз тот случай, когда разница в возрасте совершенно не имеет значения.

– Это я заберу с собой, – констатирую, показывая на измятый лист. Хочу проконсультироваться по паре моментов, которые не поняла.

– Вообще-то я тебе его и так подарил.

– Спасибо, – благодарю за оригинальность.

– Так теперь не за что… – интонацией намекает, что «подарок» я сломала.

Вижу, что шутит. Опять. Может, и, правда, здоров, а я тут за него переживаю?

Несмотря на нешуточность ситуации, Павел не желает отнестись к ней серьёзно. Хотя вчера он меня удивил, когда согласился на госпитализацию и обследование. А сегодня опять за своё?

– Я пойду… – отворачиваюсь и резко встаю, но Павел ловит меня за руку, дёргая на себя.

Не удерживаю равновесие и падаю на мужчину, выставляя ладони, но всё равно попадаю в кольцо крепких рук. Наши лица так близко, в жалком сантиметре друг от друга, что я чувствую тепло чужого дыхания. Мужской взгляд темнеет и опускается на мои губы.

– Даже думать не смей, – предупреждаю, с трудом шевеля губами.

Каждая секунда кажется вечностью, прежде чем Павел поднимает взгляд.

– Снова ударишь? – спрашивает хриплым голосом, а в глазах плавится шоколад.

– Нет, – еле слышно хриплю в ответ. В лёгких не хватает воздуха, а вдохнуть я не могу.

Из такого положения не ударить, и он это прекрасно понимает. Так же как и то, что брыкаться как малолетка, только вышедшая из пубертатного кризиса, я не буду. Но и он, я уверена, не станет использовать свою силу и превосходство в весе, а будет провоцировать на согласие.

Нужно всего лишь сказать твёрдое нет, чтобы расставить точки. Раньше я, не раздумывая, так и делала. Тогда почему до сих пор не могу разорвать зрительный контакт, чтобы выйти из нелепой ситуации?

Павел не спешит размыкать руки и освободить меня. Наоборот, притягивает к себе, сокращая последние миллиметры. Я чувствую, как бьётся его сердце, и отмечаю, что и моё подстраивается под его ритм. Чуть отклоняю голову назад, но это нисколько не увеличивает расстояние между нашими лицами, и сама утыкаюсь в плавный изгиб мужских губ.

Я не помню, когда последний раз целовалась с мужчиной. Это было так давно, что я совершенно забыла, каково это, чувствовать чужие губы на своих. Сердце пойманной птичкой стучится в мужскую грудь, а губы покалывает от неконтролируемого желания, чтобы к ним прикоснулись, отдавая тоскующим чувством внизу живота.

– Ох, ты ж… Пардон. Я извиняюсь… – чужое вторжение вернувшегося в палату мужчины отрезвляет мозг, грубо разрывая колдовство момента.

Упираюсь ладонями в мужскую грудь, и Павел расцепляет руки. Получив свободу, глубоко, до боли в лёгких, вдыхаю. Но поднять взгляд и посмотреть в глаза Бессонова, я не готова. Не хочу, чтобы он заметил моё… разочарование?

– Мне пора, – произношу, прикладывая немало усилий, чтобы голос звучал ровно. – Я не смогу завтра приехать. Если что-то будет нужно… вот моя визитка, – непослушными пальцами достаю из сумочки глянцевый пластик и протягиваю Бессонову. – Лучше напиши, или отправь голосовое сообщение, чтобы я не пропустила.

Павел помогает мне встать.

– Я провожу.

– Не… – голос не слушается. В горле пересыхает, и мне приходится сглотнуть. – Не нужно.

– Нужно.

Вот зачем он всё усложняет? Попрощались, разошлись и сделали вид, что ничего не было. Ведь, по сути, ничего и не было. Это просто жизнь на секунду замерла как в стоп-кадре, показывая то, что невооружённым глазом не заметишь.

По коридору и мимо медицинского поста мы проходим молча, но стоит только выйти в фойе к лифтам, как Павел ловит меня за руку и поворачивает к себе.

– Наташа… – выдыхает моё имя, и неконтролируемое волнение скользит вдоль позвоночника, снова выводя меня из равновесия.

Это неправильно – испытывать такое притяжение к совершенно незнакомому человеку.

– Не нужно, Павел, – отрезаю холодным тоном.

– Что не нужно? – спрашивает, и мне хочется завыть от бессилия.

Господи, ну почему он не сделает так, как его просят?! Сказали: не нужно. Значит – не делай, оставь в покое, а не задавай вопросы, на которые я сама не знаю ответа.

– Всё не нужно.

– А всё – это что?

Да он сейчас специально издевается надо мной?! Впиваюсь взглядом в мужское лицо, ища в нём хоть намёк, что подтвердит мои догадки, но Павел абсолютно серьёзен.

Что ж, вынуждена признать, Бессонов обладает удивительной способностью вскрывать то, что, как я считала, смогла надёжно спрятать.

Несколько секунд я смотрю на красивое лицо своего соседа и понимаю, что это «дело» мне не выиграть.

– Я приношу ещё раз свои извинения за свой поступок. Если возникнуть проблемы или какие-то сложности, я готова оплатить любое лечение и ответить за свои действия. Если с твоим здоровьем всё в порядке, то я бы хотела минимизировать контакты, – ставлю жирную точку на том, чего быть просто не может.

Всё. Я сделала это. Осталось уйти и не показать, каких усилий мне это стоило.

– Поправляйтесь, Павел, – желаю скорейшего выздоровления и нажимаю кнопку вызова лифта.

– Выздоравливай, – исправляет меня Бессонов.

– Что? – не совсем понимаю, о чём он говорит.

– Поправляться мне не нужно. С лишним весом очень сложно бороться.

Совершенно не понимаю, причём здесь лишний вес и у кого. Как бы мне ни хотелось отрицать, но у Павла безупречная фигура.

– Хорошо, – соглашаюсь, чтобы просто закончить этот непонятный диалог. – Выздоравливай.

– Для этого мне нужно лечение.

– Какое? – отзываюсь на просьбу, злясь на себя, что не могу уловить нить разговора, и уже хочу достать блокнот, чтобы записать всё необходимое.

– Вот это… – поднимает моё лицо и притягивает к себе.

Глава 19

– Больше так не делай, – произношу, стараясь унять непослушное сердце, и поджимаю губы.

– Почему? Ты была не против, – озвучивает очевидное. А ведь мог бы и промолчать, но не сделал этого.

Вообще-то я против. Ещё как против, но… Поднимаю взгляд на мужчину и встречаюсь с тёмными, как ночь, глазами.

– Я так понимаю, что медицинское лечение тебе не требуется.

– Против восстановительной терапии возражать я не буду, – без тени насмешки.

Нет, ну не нахал ли?!

– За этим не ко мне, – слова даются с большим трудом.

– Наташ… – Моё имя звучит так бархатно, что хочется закрыть уши и не поддаваться опутывающим сознание чарам.

Лифт останавливается на этаже и распахивает свои дверцы, предлагая спасение. Шагаю в светлую кабину и разворачиваюсь лицом к выходу. Павел стоит, ладонями опираясь на проём с двух сторон, взглядом пробирается в самую душу. Дерзкий, уверенный, красивый. Но не мой. Прости, Паша, но твои старания напрасны.

Лифт закрывается, разделяя нас и оставляя по разные стороны. И, только оставшись в полном одиночестве, уверенная, что теперь меня никто не видит, я опускаю плечи и берусь за поручень, еле держась на ногах.

Такого со мной давно уже не было. Чувствую, как алеют щёки, и ругаю себя, почему не остановила его, а дала себя поцеловать. Хотела убедиться, что по-прежнему мужчины меня не волнуют? Только убедилась в обратном и едва сдержалась, чтобы не ответить на поцелуй, почувствовать всю его глубину и отпустить на волю свои чувства.

Внизу живота всё сжимается в тугой комок, стоит только вспомнить мягкие и чувственные губы, их вкус, и то, как ожило и откликнулось в ответ моё тело. Провожу пальцами по горящим губам, словно на них остался след от поцелуя.

Лифт останавливается, выкидывая меня в реальный мир. Я словно побывала в другой, какой-то параллельной реальности, где есть место чувствам, эмоциям, ощущениям, и никак не могу прийти в себя. Привычные шум и суета звучат инородно, давят со всех сторон, и я спешу выйти на улицу.

Свежий воздух отрезвляет. Лёгкий мороз охлаждает полыхающие щёки, и я глубоко вдыхаю, до боли наполняя лёгкие, нажимаю кнопку на автомобильном брелоке, снимая сигнализацию и включая обогрев. Сажусь в холодный салон и закрываюсь от мира, в котором жила последнее время, кладу руки на руль и устало опускаю на них голову.

Телефон вибрирует от входящего сообщения, с одним словом: «Трусиха». Номер не определён, но я точно знаю, кто его отправитель.

Да, я трусиха. Потому что ещё чуть-чуть, и уже не смогла бы контролировать ни себя, ни вдруг проснувшееся своё тело.

Заношу номер в телефонную книгу, на мгновение задумываясь, как подписать.

Павел

Это полное безумие с моей стороны, но по-другому с ней никак. Я не знаю, что заставляет Наталью носить маску строгой, деловой и неприступной леди, тогда как внутри угасает яркая, живая, страстная женщина.

Мне кажется, она сама возвела какие-то внутренние барьеры, и чувствует одно, а показывает совсем другое. Нельзя так, Наташа! Нельзя держать в клетке то, что должно жить на свободе. А ты заперла себя в каких-то рамках, пытаясь доказать, что внутри тебя ничего нет. Но это не так. И наш поцелуй доказал, что я прав. Наталья не оттолкнула, не воспротивилась, но и в то же время не ответила, словно показывала, что её это нисколько не волнует. Лгунья! Только обманывает она себя, а не меня.

Мне стоит огромных усилий не ворваться к ней в тесную кабину и не продолжить на чём мы остановились. Я уверен, что Наталья очень примерная ученица, и быстро «вспомнит» всё, что уже знала. Только как теперь самому не сгореть в пламени, что она разожгла?

С твёрдым решением завтра же выписаться, иду в палату. Я уверен на сто процентов, что Наталья сюда больше не придёт, а без неё делать мне здесь нечего. Моя «терапия» сбежала, оставив меня один на один с неудовлетворённым желанием, и головной болью, как добиться расположения женщины. Здесь формула «Вы привлекательны, я – чертовски привлекателен. Чего зря время терять?»[1] не прокатит.

В любой непонятной ситуации народная мудрость советует ложиться спать. Только до сна ещё рано, и вопрос, смогу ли я вообще уснуть, остаётся пока открытым. Поэтому набираю номер сестры, надеясь, что она не на дежурстве.

Ульяна не отвечает.

Вот что за день, полный обломов? Знаю, что Уля перезвонит, как только сможет, скидываю ей фотографию медицинского заключения, которое Наташа забрала с собой, и радуюсь, как пацан, что маленький предлог, прийти в гости к соседям, у меня уже есть. Пишу Ульяне сообщение, спрашивая, как эта хрень отразится на медицинской комиссии, и что нужно сделать, чтобы проблем не возникло. В конце концов, медик она или кто? Подумаешь, будущий.

Ульяна перезванивает через мучительно долгих двадцать минут.

– Это где тебя так угораздило? – без предисловий переходит сразу к делу.

Я, убаюканный невозмутимой сдержанностью Натальи, уже успел отвыкнуть и забыть, какой реактивный у сестры характер.

– Ударился. Есть что-то серьёзное?

– Паш, голова как бы сам по себе серьёзный орган… – начинает нотацию. Коза малолетняя!

– Уля! – перебиваю сестрицу. – Ближе к делу. Только чёткие ответы на поставленные вопросы.

– Не отразится. Беречь свою башку, – отрезает, что я немного зависаю от такой резкой перемены.

– Не так буквально, – смеюсь.

– Тебя не поймёшь, – в голосе слышится обида.

– Уляш, ну не сердись. Ты же видишь, пришибло меня.

– Оно и заметно, – бурчит, но уже другим тоном. Значит, простила.

– Как вы там? Как дела на личном фронте? – интересуюсь из вежливости.

– Козлы вы все, мужики! – ошарашивает ответ.

[1] Фраза из музыкального телефильма «Обыкновенное чудо».

Глава 20

Наталья

Весь оставшийся вечер стараюсь занять себя чем-угодно, лишь бы только не думать о Бессонове, но нет-нет да и ловлю себя на том, что мысли сами возвращаются к этому мужчине, который наверняка уже нашёл себе новый объект для соблазнения, от души посмеявшись над такой дурочкой как я.

Павел явно не обделён женским вниманием. Что ни говори, а харизмой и обаянием природа наградила его щедро, и, что самое страшное, мужчина умело пользуется этими дарами.

Стоит мне вспомнить его взгляд, как внутри всё сжимается, скручивается в тугую спираль, в груди становится тесно, а тело настойчиво требует недополученное удовольствие. А ведь если разобраться, то Павел не позволил себе ничего лишнего, за что можно было бы его упрекнуть. Даже поцелуй не выходил за рамки недозволенного. И, могу поспорить на что угодно, он явно рассчитывал именно на такую реакцию: что я сама на всё соглашусь. Профессионал, одним словом.

Мне ничего не остаётся, как винить исключительно себя, что позволила думать о себе в таком ключе. Ладно бы была молодой и доверчивой. Так ведь и опыт есть, и не доверчива вроде, но всё равно попала в типичную ловушку.

Что теперь пенять, если я сразу не обозначила границы дозволенности. Вот и приходится теперь за свою глупость мучиться от неутолённого чувства голода, и я вовсе не о еде.

Даже сейчас я совершенно не слышу, что читает мне Вася, а думаю непонятно о чём. Точнее, о ком. Стараюсь сконцентрировать внимание на детском тексте, но мозг категорически отказывается воспринимать, о чём читает мой ребёнок, плывёт в другую сторону, куда ему совсем не нужно, и это уже не дело.

Отправляю сына в ванную, а сама подхожу к зеркалу. Смотрю на своё отражение с укором: «Как ты могла такое допустить?». Но ни у меня, ни у той, что стоит по ту сторону зеркальной поверхности, нет ответа. Обе дуры!

Мне не так много, как я хочу думать. Но и не так мало, чтобы позволить себе совершать ошибки. У меня есть сын, и на глупости я не имею права. Поэтому запрещаю себе думать о Павле Бессонове. Совсем.

Ночь, на удивление проходит спокойно. Просыпаюсь с чувством лёгкости и чего-то ещё, что заставляет улыбаться новому дню. По привычке тянусь за телефоном и включаю интернет. Несчастный гаджет разрывается от звуковых сигналов входящих сообщений. Снимаю блокировку, разглядывая фотографии ночного города, аэропорта, и ничего не понимаю. Надеваю очки и… столбенею от шока.

«Звонить не стал, чтобы не будить. Пришлось срочно выписаться. Вылет через два часа. Павел».

Какой, к лешему, вылет? Он с ума сошёл?!

Резко сажусь на кровати и тупо пялюсь на снимки. Их много. Вася в прошлом году делал такую же подробную фотосессию для бабушки: как мы провели лето.

«Смотри какая красота!»

И прикреплённые к сообщению фотографии вида ночного города из иллюминатора самолёта.

Он издевается?! Чокнутый! Ненормальный!

Сижу и тупо пялюсь на потухший экран смартфона. Или это такой розыгрыш, чтобы я специально нервничала? Вздрагиваю от нового входящего сообщения.

«Доброе утро! Я прилетел. Правда, у нас ещё ночь».

И снова фото ночных огней аэропорта. Нет это никакой не розыгрыш, и теперь я злюсь на Бессонова. Совершенно забыв о данном себе слове, не думать о нём, набираю его номер.

– Алло! – шиплю в трубку, когда Павел принимает вызов.

– Доброе утро, Наташ, – бархатных голос щекочет слух, а я готова ещё раз огреть его обладателя чем-нибудь тяжёлым, потому что за неполные двое суток этот человек уже в который раз устраивает мне эмоциональную встряску.

– Ты обещал пройти обследование! – рычу на Павла.

Как можно быть таким безрассудным, чтобы устроить ещё одно «сотрясение» для своего мозга? Перепады давления совсем не то, что ему сейчас нужно.

– Не сердись, Наташ, – мурлычет в трубку.

Бесполезно! Не поможет!

– Дома появились проблемы. Пришлось срочно вылететь.

Сбавляю обороты.

– Что-то серьёзное? – спрашиваю и снова злюсь на себя. Мне нет до его «дома» никакого дела!

– Не знаю, – отвечает другим тоном. Сухо.

Значит, что-то случилось.

– Я позвоню.

– Хорошо, – зачем-то разрешаю.

Боже, что я делаю?!

– Я вернусь. Сразу же. Обещаю…

Хочу возразить, что меня совершенно это не касается, и он может делать всё, что ему заблагорассудится, что здоровье его головы исключительно на его совести, а не на моей, но внутри царапает слабое непривычное чувство, что я всё равно переживаю за этого мужчину, так внезапно ворвавшегося в мою спокойную размеренную жизнь и за рекордно короткий срок перевернувшего в ней всё с ног на голову.

– Мам… – в комнату заглядывает Вася. Видит, что я не сплю, и крадётся сонной мышкой. – Кто там? – спрашивает, зевает и садится рядом, прислоняя тяжёлую после сна голову мне на плечо.

– Павел, – отвечаю сыну, и Вася мгновенно отстраняется.

– Паша?! – переспрашивает с надеждой в ещё сонных глазах и голосе.

Молча киваю головой, не в состоянии произнести ни слова.

– Наташа, дай ему трубку. Пожалуйста. – Павел, наверняка, слышал Васин голос.

– Мам, дай, – просит Вася, и я медленно протягиваю ему телефон.

– Паша?! – звучит живой голосок моего сына. – Алло! Привет… Как уехал? – расстраивается мой ребёнок из-за чужого человека и несчастно глядит мне в лицо.

Неподдельная грусть в детских глазах разрывает моё сердце, и мне хочется уже в который раз стукнуть Бессонова, полностью оправдывавшего свою фамилию.

Мне не нужно прислушиваться, чтобы слышать их разговор. Павел объясняет моему ребёнку, что ему пришлось срочно вылететь домой, но он обязательно вернётся (тоже мне, Карлсон нашёлся!), и они снова поиграют в «Морской бой». И чем больше, я их слушаю, тем сильнее колотится моё сердце. Ладно я, но ребёнка он зачем втягивает в свои игры?

Глава 21

Почему-то я думала, что внезапный отъезд Павла поможет мне вернуться к прежнему ритму жизни. Нет раздражителя – не на кого раздражаться. Но и тут я просчиталась. Потому что Бессонов никак не желал вписываться ни в один определённый стандарт.

Даже через расстояние Павел умудряется постоянно напоминать о себе. Присылает фотографии со смешными надписями, различные видео, где он рассказывает о себе и городе, в котором вырос. Причём его самого нет ни на фотографиях, ни на видео, но его голос создаёт элемент присутствия, и складывается такое ощущение, что он сидит рядом и показывает пальцем в экран. И ты невольно чувствуешь, что он здесь, рядом, а не за несколько десятков километров. Не знаю, как ему это удаётся, но каждый раз, когда я слышу его голос, внутри всё меняется, словно оживает.

Каждое наше с Васей утро неизменно начинается с просмотра того, что прислал Павел, потому что я по-прежнему отключаю интернет на ночь, за что на утро получаю от Бессонова упрёки, какая я бессердечная.

– Мам, смотри, Пашин котик! – восклицает мой ребёнок, не желая расставаться с телефоном.

Вообще-то там не кот, а целый котяра, причём такой же самоуверенный в своей неотразимости, как и его хозяин.

– Вася, мы уже это видели. Убирай телефон, иначе не успеешь позавтракать, – стараюсь вразумить сына, но мои нравоучения беспардонно прерывает новое входящее сообщение.

Это у нас начало восьмого утра, а у него начало пятого! Спрашивается, и чего не спится человеку?

– Мам, Паша просит прислать, что я делаю. Можно?

– Ты ничего не делаешь, – сержусь на сына, – потому что сидишь в телефоне.

– Ну, мам… Ну, пожалуйста! Я сфоткаю свой завтрак и отошлю Паше. Можно? – просит разрешения Вася.

Что ему ответить? Никакой причины для отказа нет. Ведь ничего сверхъестественного Павел не просит, но я всё равно не могу согласиться, и просто молчу. Не озвучиваю ни да, ни нет.

Сама я не отвечаю ни на какие сообщения. Не знаю почему. Но несмотря на то, что общение в диалоге, который пытается наладить Павел, идёт только с его стороны, самому Бессонову это нисколько не мешает.

Вздыхаю и отхожу к другому столу, чтобы не видеть, с каким азартом сын фотографирует нетронутый завтрак. Буквально через минуту слышу, как Вася что-то мычит, набив рот. Неужели ест?! Поворачиваюсь и вижу, как сын уплетает несчастную кашу, не выпуская при этом телефон из рук, и улыбается, глядя в экран.

Вот как так? Меня не слушается, а его послушал сразу?

Со смешанным чувством усердно режу сладкий перец, ссыпаю его в салатницу и споласкиваю нож и разделочную доску.

– Мам…

– А? – откликаюсь, и Вася щёлкает камерой.

– Это ещё зачем?

– Паша попросил прислать тебя.

– А ну-ка, дай сюда… – вытираю руки и тянусь за телефоном. Однако не успеваю. Фото отправлено и уже прочитано. – Так, всё. Марш одеваться. Телефон больше не получишь, – сержусь не столько на сына, сколько на Бессонова.

– Ну, мам…

– Не «мам», – отвечаю строго, и жду, когда он выйдет из кухни.

Открываю и читаю переписку:

«Доброе утро! Не спите уже? Мне тоже не спится. Что у вас на завтрак?»

Благодаря встроенным цветовым фильтрам, обычная тарелка с кашей выглядит настоящим шедевром.

«Привет, Паш. Это Вася. У нас каша».

«М-м-м, как вкусно! Я люблю кашу. А ты почему не ешь? Ешь давай!»

«Сел!» – пишет мой хвастунишка, вместо «съел».

«Молодец! А мама где?»

«Готовит салат», – выдаёт меня с головой. Болтун!

«Вася, пришли мне маму. Пожалуйста».

Следом идёт моя фотография, которую я удаляю.

Такая манипуляция очень злит, потому что я до сих пор не понимаю, зачем ему всё это?

У меня был случай, когда за мной пытались ухаживать с определённой целью. Но Бессонова я пробила в первый же день. Был женат, сейчас в разводе. С бывшей женой отношения не поддерживает. Есть сестра и мать. Никаких проблем с юридической стороны. Что тогда?

Не бывает дыма без огня, а в любовь с первого взгляда я не верю. Да и какая любовь? Он молодой, свободный мужчина, а я старше его и к тому же с ребёнком. Мужчины не любят лишние проблемы. Ведь даже для свободных отношений у Павла есть выбор, вместо того, чтобы зацикливаться на том, что заранее обречено на провал. Или же это всего лишь каприз – получать желаемое? Но в это тоже как-то не особо верится.

«Жадина!» – читаю последнее сообщение.

Может, у него всё-таки что-то сдвинулось, после моего удара, и он стал хуже видеть? Это единственное объяснение, более или менее подходящее в данном случае. Тяжёлом, я бы добавила, случае. И вместо того, чтобы, как я надеялась, совсем избавиться от Бессонова, сама того не желая, я прикипаю к нему ещё больше, и ловлю себя, что сама жду сообщений и пожеланий доброго утра или спокойной ночи.

***

Сегодня пятница. Вася вчера уехал на соревнования и вернётся только в субботу. У меня же сегодня суд, и очень хотелось бы, чтобы он завершился удачно. Даю себе слово, что как только закрою это дело, возьму небольшой, на несколько дней, отпуск. Но пока это только мечты.

Утро начинается с того, что я не смогла завести машину, и её приходится отгонять в автосервис, а самой весь день передвигаться на такси. Суд опять не выносит решения, поэтому мечты о небольшом отпуске разбиваются, как стеклянный ёлочный шарик. Погода, как специально стоит мерзкая, не прибавляя никакой радости в настроении. Давно у меня не было такого неудачного во всех смыслах дня.

Домой не спешу, потому что меня там никто не ждёт.

– Наташа, – зовёт меня Вадим.

Вадим Верт мой племянник. В нашей семье все так или иначе служат букве закона. И я «забрала» у брата его сына к себе помощником. Но вот уже который год Вадим самостоятельно ведёт дела. Успешно ведёт.

– А? – отзываюсь.

– Тётушка, ты выглядишь ужасно.

– Спасибо за «комплимент», Вадим Георгиевич.