Женщины принца Сигваля

1. Оливия, трофейная принцесса

На его шее - огненная птица.

Ожог. Маленькими черточками, словно кто-то раз за разом прикладывал тонкий раскаленный предмет, может быть, острие ножа, рисуя перышки. Не слишком умело, не слишком уверено, в одних местах следы остались довольно бледные, розовые, в других – до жутких лопнувших волдырей.

На это невозможно смотреть, неприятно, неприлично, пробирает до дрожи, но не смотреть не выходит, взгляд так и тянется. Тем более, что принц даже не пытается свою птицу прикрыть. Ведь мог бы надеть сорочку с воротником повыше или, хотя бы, повязать на шею платок…

Вчера на нем был платок…

Приличия принца не заботят.

Оливия все пытается отвести взгляд, но…

Слева тонкая длинная шея птицы и хохолок, доходящий почти до уха. Ниже, ближе к ключице раскинулись крылья. Туловище и хвост уходят куда-то глубоко под одежду, на грудь.

Если представить каково это – становится дурно.

Вряд ли его пытали.

Но для забавы – слишком жестоко.

И стоит он слишком близко.

Чуть уловимый запах мускуса, лошади и пряных луговых трав… и утреннего тумана. Принц только что вернулся с прогулки, ранним утром, и, не желая ждать – собрал их здесь.

- Рад встрече с вами, Оливия, - у него неожиданно мягкий, приятный голос. Обычный голос обычного человека, и за этими словами – лишь вежливость и капелька любопытства. Совсем капелька.

Оливия молча делает легкий реверанс.

Он смотрит.

У него старый шрам на пол лица, через бровь на щеку. Он и без того не красавец.

Но его взгляд прожигает насквозь, у Оливии нестерпимо горят щеки. Под этим взглядом она чувствует себя совершенно голой и беззащитной… прямо тут, в тронном зале, рядом с сестрами и отцом, в окружении придворных, при полном параде. Но он смотрит так, словно кроме них двоих никого в целом мире нет.

Интересно, каждая женщина думает, что он так смотрит именно на нее?

На губах принца безмятежная светская улыбка…

Увидев его впервые, Мария, младшая сестра, даже удивилась. «Это тот самый Сигваль? Я думала, он старше и… выше». Но Мария почти девочка, она не смогла правильно оценить.

Этот человек наголову разбил войска их отца, что не удавалось пока никому, прошелся по всей Бейоне всего за два месяца, и едва не сжег Лурж. Только милость Господа спасла их от огня. Милость, и еще готовность отца идти на любые уступки.

Увидев его впервые, вчера вечером, когда Сигваль только въезжал во двор, старшая сестра, Каролине, мечтательно облизнулась. «У человека с такими стальными яйцами должен быть по-настоящему стальной член. Мне уже не терпится проверить». Но Каролине можно. Остайнский принц приехал сюда за ней, чтобы увезти ее и сделать своей женой. Она проверит.

Но смотрит сейчас принц не на Каролине.

- Оливия, посмотрите на меня? – говорит мягко.

Ему в глаза. Нужно всего лишь поднять от птицы взгляд … Он стоит так близко, что Оливия легко может разглядеть его широкие светлые брови и такие же светлые пушистые ресницы. Он выше совсем немного, не нужно задирать голову. Близко. Можно разглядеть даже, как волоски на левой брови чуть свернулись и спеклись от жара, и ресницы чуть-чуть… Под глазом на щеке – еще один тонкий ожог. И глаз немного красный, но почти незаметно, только вблизи.

Сердце бьется пойманной птицей – неровно и отчаянно.

Нет… у принца красные глаза, но не из-за тех игр с огнем, в которые он играет. Он просто устал, вымотался и хочет спать. На мгновение это вдруг так отчетливо проступает под маской непробиваемого циничного спокойствия и уверенности в себе. Сегодня ночью принц вряд ли спал много, рано встал, и это после дальней дороги. Он всего лишь человек.

Обычный человек. Но он отлично держится.

И Оливия невольно улыбается ему, едва заметно, уголками губ.

Сигваль замечает эту улыбку, ловит и улыбается в ответ. Легко и открыто, как улыбался вчера, когда она еще не знала, кто он, думала - один из рыцарей свиты, когда наткнулась на него в длинных коридорах замка, и он просил показать дорогу. Она показала, проводила немного, до лестницы, он шел рядом, улыбался и нес какую-то дурь о закатах над Райной… Всего немного, потом они разошлись, и каждый направился по своим делам. Тогда это ничего не значило.

Когда он улыбается – у него непостижимо меняются глаза. Теплеют.

Мгновение. Пара ударов сердца, и наваждение исчезает.

Он отворачивается. Делает шаг в сторону мимо Каролине. И Оливия только сейчас замечает, как Каролине злится.

- Я хочу поговорить о вашей дочери, - говорит он громко, отцу.

- Я слушаю, ваше высочество, - соглашается тот.

Отец Оливии, король Хеймонд, на высоком троне, на возвышении, в золоте и парче… Сигваль стоит у подножия, он мальчишка рядом с королем, одет скорее для утренней прогулки, чем для официального приема… И все же, ни у кого здесь нет сомнений, что распоряжаться имеет право именно Сигваль. Сила на его стороне, остальное – не в счет.

2. Ингрид, обнаженная леди

Еще до поездки в Бейону, до Оливии.

За две недели до.

Той птицы на шее еще нет.

Когда Ингрид видит, как он выходит из Малого Зала Совета, один, как идет, резким рваным шагом, словно слегка пьяный, и слепо утыкается в стену, упираясь в нее вытянутыми руками, наваливаясь, словно желая сдвинуть, глухо и страшно рычит… Понимает, что выбрала удачный день.

Когда он со всей дури лупит каменную стену кулаком, потом еще раз и снова, словно пытаясь разнести все к чертям. И еще раз, даже не чувствуя, как содраны костяшки, и по пальцам течет кровь – она понимает, что лучшего момента и не найти.

Сейчас.

Только осторожно.

Он словно раненый зверь – уязвим, но безумно опасен. Одно неверное движение, и убьет. 

Это возбуждает. Безумно возбуждает.

Она идет к нему через весь пустой зал тихо и мягко, словно кошка. Крадучись.

Он все равно слышит, хотя до последнего момента не подает виду. Да Ингрид и не сомневается…

Он разворачивается к ней резко, когда ей уже кажется, что удалось, когда протягивает руку, чтобы коснуться его плеча.

Резко разворачивается всем корпусом.

Но не хватает ее за руку, хотя, по идее, должен был. После всех разборок и криков, после всех выяснений отношений с отцом, после открытых и молчаливых войн с этим лордами, советниками, торгашами и кредиторами, кто-то мог захотеть воткнуть нож ему в спину. Легко. Странно, что до сих пор жив, он же мешает им всем.

Но он открывается. Не перехватывает, а открывается наоборот. Если бы нож был у Ингрид в руке, она легко бы воткнула ему под ребра.

Несколько долгих мгновений они смотрят друг другу в глаза. Изучая.

Вблизи он нравится Ингрид еще больше. И эта смесь силы, взведенного до предела напряжения, ярости и… отчаянья.

И то, что она хочет ему предложить – он сейчас примет так же, с открытым сердцем. Или убьет ее за такие предложения. В любом случае не отвернется равнодушно. Ему нужно выплеснуть ярость, скопившуюся внутри, так или иначе. Ярость и боль.

Она улыбается ему… или, скорее, своим мыслям о нем, чуть кривовато.

Делает шаг вперед, дотронувшись, положив руку ему на плечо. И сама подается к нему, прижимаясь, раньше, чем он успевает отстраниться. Хотя, если бы он захотел, то успел бы, Ингрид видела, как он двигается, когда хочет – стремительно. Видела, как он дерется.

И, прижавшись к плечу, чувствует, как колотится его сердце. Но не от ее близости, конечно, а от того порыва, бросившего его ломать каменные стены. Еще не улеглось.

Замирает.

- Кто ты? – хрипло спрашивает он.

- Ингрид.

Он хмыкает с таким выражением невозможной усталости, словно говоря: как же все эти течные суки достали меня!

- И что же ты хочешь? – спрашивает, тем не менее.

- Хочу, чтобы ты выпорол меня, - говорит Ингрид. - Плетью. До крови.

Смотрит, как отчаянно бьется жилка на его шее.

Он хмурится. Недоверчиво дергает бровью, словно сомневаясь, что расслышал правильно.

Тогда она берет его за руку, ту, которой он бил о стену, поднимает, слизывает с пальцев кровь.

- Выпороть? Тебя? – говорит он.

- Да, - говорит она. – Меня это возбуждает. Немного боли и немного ласки потом.

Поворачивает его руку и берет пальцы в рот, обхватывая губами, медленно… Горячая кожа и горячая соленая кровь.

- Нет, - говорит он, но руку не отбирает. И, значит, все правильно.

Она облизывает, целует кончики пальцев.

- Тогда я выпорю тебя, принц Сигваль, - говорит тихо. – Больно. Но это поможет тебе расслабиться. Нам обоим поможет. И это лучше, чем лупить кулаками стену.

Он усмехается.

- Есть и другие способы.

- Да? – она делает вид, что не понимает. – Ты собирался напиться?

И всем телом прижимается к нему, трется, чувствуя, как его член уже встал, и какой он горячий и твердый… так быстро.

- Нет, - говорит Сигваль, почти с сожалением, - я не могу напиваться, завтра утром у меня дела.

- Тогда что нам еще остается? – задумчиво и тягуче спрашивает Ингрид. – Пить и трахаться. Какие еще варианты? Хочешь, можешь взять меня прямо здесь, для начала. А потом мы решим.

Прижимается и касается губами его шеи, вдыхая его запах. Боже, еще немного, и она потеряет голову… Рано…

- Прямо здесь? – спрашивает он.

- Да.

Огромный проходной зал. В любое мгновение сюда могут войти. А, может, даже сейчас кто-то наблюдает за ними.

3. Ингрид, вино и плеть

- Вот, держи, - он снимает кафтан и надевает на нее. Ингрид послушно просовывает руки в рукава. – А то замерзнешь.

Ее платье он бесповоротно порвал.

Мелькает трусливая мысль – подобрать и попытаться натянуть хоть нижнюю юбку, не бегать тут с голыми ногами. Но это будет неправильно. Нечестно в той игре, что она затевает сама.

- Идем, - Сигваль застегивает на ней одну среднюю пуговку, чтобы кафтан не распахивался, и улыбается. Ему нравится.

- Сейчас, подожди… - она чуть не забыла.

Плетка. У нее была под платьем, спрятанная на груди. Он сдернул платье, и плеть тоже куда-то упала.

Наклоняется к вороху одежды, достает. Тонкая, но достаточно жесткая, четыре хвоста намотаны на рукоять… и рукоять, костяная, в форме члена, очень реалистично.

- Дай-ка, - Сигваль заинтересованно протягивает руку.

Ингрид отдает.

Он расправляет, примеряет к руке, ухмыляется, разглядывая рукоять. Хвосты плетки проклепаны маленькими стальными коготками. Не слишком острыми и не слишком тяжелыми, но весьма чувствительными при ударе.

- И ты хотела, чтобы вот этим - тебя? – в его голосе недоверие. Да - больно. И при хорошем ударе коготки сдирают кожу, Ингрид знает это прекрасно. И он тоже видел, в каких шрамах ее спина.

- Я хотела этим – тебя, - она улыбается в ответ, с вызовом.

Сигваль качает головой, в такт каким-то своим мыслям.

- Хорошо, - говорит он. Сматывает вокруг рукояти, отдает ей. – Идем.

И не дожидаясь, не оглядываясь, поворачивается и идет сам. Широким размашистым шагом, не заботясь о том, пойдет ли Ингрид за ним. Он не сомневается. Она бежит, проклиная все на свете, не поспевая. Потом, плюнув, снимает туфли, так бежать за Сигвалем куда удобнее.

Больше всего мечтая, чтобы им встретилось по пути как можно меньше людей…

Но люди встречаются. И не только слуги, но и… два молодых дворянина, слегка навеселе, присвистнув, провожают их взглядом, и еще… леди Розамунда, с которой только утром Ингрид сидела в саду, беседуя о благочестии. И Сигваль даже останавливается поцеловать ручку и пожелать леди доброй ночи, сказать какую-то изящно-куртуазную чушь... скотина… И даже встает так, чтобы Ингрид, невольно дернувшаяся спрятаться за его спину, спрятаться больше не может. В одном мужском кафтане на голое тело – это слишком очевидно, с туфлями в одной руке, и с плеткой в другой.

Хорошо. Ингрид будет сильной. Это ее игра, она начала. Ей нечего терять.

Не краснеть.

И Ингрид сует плеть подмышку, так, что головка костяного члена отчетливо торчит, и решительно делая шаг вперед, берет Сигваля под руку.

- Нам пора, дорогой, - говорит, надеясь, что голос не подведет. – Пожелай этой благочестивой леди спокойной ночи.

И голос не подводит, выходит нежно и немного томно. А в Сигвале Ингрид почти уверена. Внезапно – уверена, сейчас он не подставит ее.

Розамунда зеленеет, кажется, благочестивую леди хватит удар. Это невообразимо приятно.

Сигваль усмехается. Нет, у него совершенно не меняется лицо, все та же правильная светская улыбка. Ингрид скорее телом чувствует, как он вздрагивает от подступающего смеха.

- Прошу простить нас, - невозмутимо говорит он, - но моя леди слишком горяча, чтобы заставлять ее ждать. Доброй ночи.

И легкий поклон Розамунде.

Потом целует Ингрид в висок.

- А ты мне нравишься, - говорит тихо.

Дальше они идут под руку, до самых дверей спальни. Молча. Как бы там ни было, ему не до пустых разговоров сейчас, и мыслями он далеко не здесь. Даже притом, как уверено держит Ингрид за руку, притом, как легко и непринужденно соизмеряет свои шаги с ее. Это всего лишь привычка...

От его близости колотится сердце.

Его спальня…

Первое, что бросается в глаза – огромная кровать. Чтобы сразу прояснить для всех приоритеты принца.

В глубине у окна: стол, заваленный бумагами, полки с книгами - кажутся почти незаметными.

- Хочешь вина? – гостеприимно предлагает Сигваль.

- Да.

Рядом на столике – кувшин и два бокала.

Он сам наполняет один, потом второй. Делает небольшой глоток и словно к чему-то прислушивается. Потом отдает Ингрид второй.

- Хорошее вино? – спрашивает она.

Кажется, за тем, как он пробует, стоит что-то большее.

- Сойдет, - отвечает небрежно, улыбается. – Твое здоровье.

Первым выпивает до дна, словно воду.

Ингрид неторопливо пробует. Хорошее вино, насыщенное и терпкое.

4. Ингрид, откровенность

Ингрид приходит в себя, прижавшись к его груди. Он обнимает ее.

По ее щекам льются слезы. Обычные такие слезы, даже без всхлипов, без особого повода, но не остановить, словно что-то прорвалось и рухнуло разом.

А он, так нереально, гладит ее по волосам. Он даже одеялком успел ее укрыть, чтобы было теплее.

Все тело ломит.

Безумие снова.

- Ну, как ты? – спрашивает Сигваль, утирая большим пальцем слезы с ее глаз.

Ингрид пытается прислушаться к своим чувствам. Но только пустота. Такая звенящая пустота внутри…

- Не знаю, - говорит она.

- Все вышло не так, как ты представляла?

- Да, совсем не так.

Только высказав вслух, она понимает, как вдруг стало легко. Не так. Совсем не так! Но она получила другое, может быть, даже более ценное. Она пока не знает, что с этим делать, но все равно рада, что все именно так.

И еще, ее никто и никогда так не обнимал. От этого хочется расплакаться снова.

- Почему я? – спрашивает Сигваль. – Почему ты пришла с этим ко мне? Какие-то личные счеты?

В его руках тепло, и совсем не страшно об этом говорить. Она ведь ни с кем не говорила.

- Личные. Но не с тобой. Больше всего, я хотела бы сделать это со своим мужем. Но это невозможно. Он уже умер. Я пыталась… с другим… но это не то. Это было хорошо, но мне не хватало. Не до конца. И тогда я решила предложить это тебе. Выдрать плеткой самого принца Сигваля… мне казалось…

Ингрид болезненно усмехается. Все не так.

- Неплохая была идея, - он улыбается в ответ.

- Плохая, - говорит она. – С тобой все неправильно. Тебя не заводит боль, ты сам не получаешь удовольствия от этого. Почему ты согласился?

- Мне стало интересно, - он чуть дергает плечом. – Меня никогда не били плетью, никому не приходило это в голову. Даже розгами в детстве.

- Тебе стало интересно? Вот это вот - ради чистого интереса? Ты теперь месяц на спине не сможешь лежать!

- Да ладно…

Он легко перекатывается на спину, увлекая ее за собой. Пачкая кровью простыни… Немного морщится, его дыхание становится чаще…

- Я переживу, - говорит он, голос не меняется. - Ну и еще, было интересно, как далеко я сам в таких играх могу зайти. Насколько меня хватит.

- Дальше, чем готова зайти я.

Он хмыкает, словно говоря, что и не сомневался.

- Ты ненормальный, - говорит Ингрид.

- Так и есть, - смотрит ей в глаза. – Твой муж бил тебя?

Ингрид зажмуривается, прижимается к его груди. Теперь она лежит на нем, а он обнимает ее, осторожно гладит пальцами по спине.

Говорить больно. Словно раскрывать старые раны.

- Бил. С самой первой ночи, - признается, на выдохе. Немного молчит. – Я была девочкой тогда, наивной и невинной. Я хотела быть ему хорошей женой, родить кучу детишек… Я так верила, что все будет хорошо. А он, в первую же ночь, после пира, решил показать, что со мной будет, если я не буду его слушаться. Мне было так больно и так плохо, я не понимала, за что заслужила такое.

Он слушает, молча и терпеливо.

Она прижимается щекой, слушая, как бьется его сердце – так проще говорить, не глядя в глаза.

Кто бы мог подумать, что все закончится этим – что Ингрид будет плакать на груди у принца Сигваля. Кто бы мог подумать, что такое вообще возможно с ним.

- Сначала было еще ничего, - говорит Ингрид. – Я даже забеременела. И он даже стал относиться ко мне чуть терпеливее. Но потом… Я сама не поняла, что сделала не так. Он вернулся с охоты, и ему не понравилось, как я встречаю его. Он избил меня. И я потеряла ребенка. А потом стало совсем страшно. Он хотел наследника, а я больше не могла, не выходило. Он бил меня. Говорил, я должна понести наказание… Сначала в спальне. Потом прямо во дворе, при всех. Раздевал и бил, и насиловал тоже при всех. Я хотела умереть. А потом он ушел с тобой в Бейону, и я вздохнула с облегчением. А потом он погиб там… и я… Я ненавижу его до сих пор. Я рада, что он сдох, но жалею, что не я сама убила его. Вот так.

Приподнимает голову, смотрит на него.

В глазах Сигваля понимание. Не сочувствие даже, а просто понимание. И тепло.

И от этого становится немного спокойнее. Словно слетает лишнее, уходит…

Так безумно хочется попросить его…

Но она не станет.

Совсем скоро, со дня на день, сюда приедет отец, и ее отвезут в монастырь. Ее вышвырнули из дома покойного мужа, она никому не нужна. Она сбежала сюда, думала… Не важно. Ничего не выйдет. Все уже решено. За нее некому вступиться.

5. Ингрид, утренняя нежность

- Завтрак готов…

Проснувшись, Ингрид не сразу понимает, кто лезет к ней обниматься. Это так странно.

Ее целуют в плечо, потом в шею, щекотно трутся щекой о скулу.

- Ну, если вставать не хочешь, я сожру все сам, - с теплой усмешкой.

Она вздрагивает. Едва не подпрыгивает от этих слов. Разворачивается к нему.

Все, что было вчера вдруг разом встает перед глазами.

До паники.

- Не пугайся, это, всего лишь, я.

Сигваль. Всего лишь…

Он обнимает ее, осторожно гладит ладонью живот.

Мальчишка. Удивительно, каким мальчишкой он выглядит с утра. Такой расслабленный и довольный, почти беспечный. Светлые волосы, серые глаза, даже немного веснушек на носу – она и не заметила. Волосы мокрые… Он успел умыться или даже поплескаться вовсю, вон, грудь тоже слегка мокрая.

Он смыл кровь…

И он все еще голый.

От него пахнет нагретой водой и мылом. И жареным беконом еще… или не от него, а просто пахнет, завтрак же принесли.

Едва рассвет.

Бог ты мой, пошевелиться после вчерашнего Ингрид не в силах. Если бы не это – можно было бы решить, что те забавы ей приснились. Или, вернее, что снится сейчас. Снится, как Сигваль нежно и неторопливо обнимает ее, берет в ладонь ее грудь, гладит большим пальцем – чуть-чуть щекотно и так приятно. Даже пугает немного, потому, что так не может быть.

И, наверно, поэтому она…

- Я не хочу завтрак, я хочу спать.

Невольно сжимается, пытаясь подтянуть колени, закрыться…

Боится поверить. Лучше уж сразу.

Если бы она сказала такое мужу, если отказалась идти с ним, он бы ее убил. Самое меньшее - вытащил бы из постели за волосы и…

- Ладно, - соглашается Сигваль, целует в плечико, у него такие теплые губы. – Значит, мы можем не торопиться.

Он гладит ее грудь осторожно, почти задумчиво, обводит пальцем сосок, чуть сжимает, тянется к ней губами, и, точно так же, как пальцем, обводит языком. Медленно… Это кажется так странно… Просто потому, что от Сигваля она ожидает другого. А он ведет пальцами на живот, и под спину, всей ладонью, мягко прижимая к себе. Глубокий вдох. И тело Ингрид само подается к нему, отвечая на эту ласку, непроизвольно, со стоном… Но в голове… в голове почти смятение. Невольное ожидание удара, как только она расслабится.

Но он лишь разворачивает ее к себе. Под себя. Разводит ее ноги, чуть приподнимая, направляя.

Разглядывает ее.

- Ты невероятно красивая, - говорит просто и без затей, от души.

Его ладони скользят по ее коже, так, что хочется выгибаться им навстречу.

А потом Сигваль наклоняется к ней и целует в губы. Все так же искренне, и так горячо. И, вместе с поцелуем, входит в нее, медленно, тоже лаская, наслаждаясь этим движением… Обнимая и прижимая к себе, наполняя собой.

И это вдруг болью отдается в сердце. Едва не до слез.

Ингрид не понимает…

Это больше не похоже на игру, на взаимное удовлетворение, даже на страсть… что-то большее. Пусть мимолетное, но настоящее чувство.

Ингрид не готова.

Нет, она боится. Это чувство не наполняет ее сердце, а лишь отдается звенящей пустотой. Она больше не может любить, даже вот так, на одно утро. После всего, что с ней было – любовь безвозвратно выгорела внутри.

Нежность отдается тоской и тянущей болью.

И то, что происходит сейчас…

- Что это за тюленьи ласки? – говорит она, лишь только он отрывается от ее губ.

Сломать это наваждение.

- Тебе не нравится? – он все еще довольно улыбается, ничего не изменилось, только где-то в глазах…

- Мне нравилось вчера… поживее. А для этого мог бы и не будить меня.

Провокация. Пусть лучше он ударит ее, чем так. Пусть лучше ей будет больно сейчас… потому, что если позволить ему, поверить - то будет в стократ больнее, когда он уйдет.

- Поживее? – его ухмылка становится жестче. Он крепче обнимает ее за бедра, и резко толкается в ней. – Так?

- Еще! – требует она. – Побыстрее.

И он дает ей еще. И резче, и глубже… больнее. Так же, как вчера, а, может быть, даже куда злее, потому, что вчера это был искренний порыв, а сейчас – идет от разума, не от сердца. Еще резче и еще. И никому из них двоих от этого не хорошо. То есть - не так. Не так хорошо, как должно было быть. Ингрид кричит под ним, сама не понимая, от наслаждения или от обиды.

Он кончает, и тут же, без паузы… только один выдох… поднимается на ноги.

6. Исабель, королева

Исабель обиженно кривит губы.

- Ты был с женщиной!

- Был, - равнодушно говорит он.

Обходит ее, наливает себе вина, садится в кресло у окна, вытягивает ноги.

Изабель поворачивается к нему левой щекой, давая рассмотреть синяк и уголок разбитых губ.

- Посмотри, что он снова сделал со мной!

- Напомни мне, Иса, - говорит Сигваль. – Какого хера я тебе должен?

- Тебе все равно?

- Да, мне все равно. Ты просила меня зайти. Я зашел. Что еще?

- Он бьет меня, а тебе все равно?!

Сигваль покачивает в руке бокал вина, делает небольшой глоток…

- Он твой муж, - говорит спокойно. – И мой отец. Я заебался устраивать разборки каждый раз, как он повысит на тебя голос. Пока ты была нежной и тихой девочкой, я жалел тебя и предпочитал играть в благородного рыцаря, защищающего даму. Теперь мне плевать, я устал от этого. Не устраивает – собирай вещи, детей, и езжай в Форкун, там покой и морской воздух. Я сделаю так, что тебя никто не побеспокоит. Но пока ты здесь – разбирайся сама.

- Скажи ему! Он тебя слушает!

- Он король. Мне сейчас и без того хватает поводов давить на него. Мне нужно выбирать, в чем идти на уступки. И уж прости, но Керольские земли, которые он хочет вернуть Бейоне, и договоренности с Мирокским банком для меня важнее.

- Деньги для тебя важнее!

- Да, Иса. Деньги.

- Ты просто боишься!

- Иса…

- Ты боишься, что он решит отравить еще одну твою сучку! Или что, на этот раз, тебя?!

Лицо Сигваля неуловимо каменеет. И Исабель прикусывает язык. Не стоило. Так она ничего не добьется.

Этой истории чуть больше года…

На самом деле, этой истории семь лет, ровно столько, сколько Исабель жена короля Северина. Далеко не лучшего из мужчин.

Но чуть больше года назад Северин тоже ее ударил. Пьяная скотина. Он напился и полез к ней, требуя выполнения супружеского долга. Ее всегда воротило, когда он распускал руки, тянулся лапать ее. Исабель слишком резко и честно ответила, и он ударил.

Тогда она побежала жаловаться Сигвалю, в тот же вечер. Сигваль вылез из постели и пошел разбираться. Он же мог… Сложно сказать, что у них там было, но после этого, почти год, Северин ходил тише воды, ниже травы. Он даже близко не подходил к жене, довольствуясь любовницами.

Вот только Сигваля после этого пытались отравить. По приказу короля. Да, именно так, при желании все можно вытащить наружу, все узнать, а Сигваль умеет правду вытаскивать. Его хотели отравить по приказу отца, да.

Только отравили не его, а случайную девочку, греющую ему постель. Эта дура просто неудачно первой схватила бокал…

И теперь…

Сигваль холодно смотрит на нее.

- Да, я боюсь, Иса, - ровно говорит он, без всякого выражения.

- Но неужели ничего нельзя сделать? – еще пытается она.

- Уезжай. Там тебе будет лучше.

- Это тебе без меня будет лучше!

- И мне. Возможно, даже Бранду морской воздух пойдет на пользу, он перестанет так часто болеть. И Нете там понравится. И Беате…

- Дети должны жить с отцом!

- Это ты сейчас кого имеешь в виду? – Сигваль саркастически поднимает бровь, и королева вспыхивает.

- Ублюдок!

Сигваль морщится, отпивает немного вина. Откидывается на спинку кресла, чуть ощутимо дергает плечом.

- Сядь, Иса. Ты же сама хотела поговорить.

Но она не может успокоиться, ее трясет.

- Значит, когда я была девочкой, ты любил меня! А теперь, родив троих детей, я стала старой и тебе больше не нужна?!

- Старой? Мы ровесники, а мне до старости еще далеко.

- Женщины стареют раньше. И, конечно, я уже не такая, какой была семь лет назад!

- Ц-ц-ц, - Сигваль с чувством цокает, качает головой. – Какая жалость.

- Ублюдок!

- Да, ты уже говорила.

Хочется убить его, свернуть шею. Но кто тогда…

- Я не могу их увезти. Девочки будут очень скучать без тебя.

- Девочкам сейчас куда больше нужна мать, чем старший брат. Ты хоть сама вспоминай иногда, что у тебя есть дети.

- А ты помнишь о них?!

- Я?

- Беате твоя дочь, а не Северина! Ты знаешь!

Сигваль вздыхает, ставит бокал на пол, всем видом показывая, что собирается встать.

7. Ингрид, отблески огня

Она ждет его даже не у дверей, а чуть в стороне. Если Сигваль захочет, он заметит ее и позовет. Если нет – пройдет мимо. Сегодня она не станет настаивать.

Ингрид думала, он вернется к себе сразу, после встречи с отцом, и даже тихонько караулила его, спрятавшись за портьерой, неподалеку от покоев короля. И там, за портьерой, к ней незаметно подошел Хаук. Лорд Хаук… хотя он совсем не лорд.

Ингрид даже вскрикнула, но он лишь покачал головой – не по твою душу пришел. От него несло кровью, горелым мясом и сырыми подвалами. И крысами. Да, крысами тоже. До тошноты. Но, возможно, это лишь ее фантазия. Пытками и нехорошей смертью.

- Вы можете не ждать, леди. Как только Сигваль освободится, он захочет поговорить со мной.

И снова – почти до паники.

Но ведь нет же. Не по его душу тоже. Хаук служит Сигвалю, и, наверняка, у лорда-дознавателя есть ценная информация для принца.

И, конечно, не стала заставлять уговаривать себя.

Ушла и стоит чуть в стороне.

И шаги Сигваля – не узнать сразу. Тихие.

Он почти проходит, даже открывает дверь. И только потом осознает присутствие Ингрид где-то рядом. Долго стоит, смотрит на нее, словно не узнает и не понимает, зачем она здесь. Потом кивком приглашает войти.

Ингрид идет за ним. Подходит ближе.

У него стеклянные пустые глаза, словно мертвые. Ничего не выражающее лицо.

- Мне не стоило приходить, да? – спрашивает она. – Я не вовремя?

Ему нужно время, чтобы осознать.

- Заходи.

Сердце замирает.

Они заходят в спальню вместе.

Сигваль подходит к столику, наливает себе вина и залпом выпивает целый бокал. Молча стоит, повернувшись к ней спиной.

Потом снова наливает, но на этот раз в оба.

- Хочешь вина, Ингрид?

- Да, - соглашается она.

Он берет, несет ей, отдает в руки.

- За тебя, - говорит он и снова выпивает залпом, не чувствуя вкуса.

Глаза – стеклянные.

И, внезапно, так хочется обнять его. Приласкать даже. Почти – пожалеть.

Только не выйдет. Ей не хватит тепла его согреть. Будет фальшь. А фальшь никому их них двоих не нужна.

Ингрид тоже выпивает вино, ставит на пол бокал.

Сигваль подходит к ней, обходит сзади, принимается расшнуровывать платье. Не пытаясь порвать в этот раз, очень аккуратно и вдумчиво, умело. Кажется, ему просто нужно немного времени, и это отличный повод.

Ингрид чувствует, как колотится ее сердце. Особенно, когда его пальцы касаются  кожи. Когда он, чуть просунув ладони, поддевает у плеч и стягивает, заставляя платье падать к ногам. Когда с легким нажимом гладит ее шею… хочется застонать.

Он глубоко и ровно дышит, она слышит у самого уха.

Раздевает ее. Она стоит перед ним голая, как в первый раз.

Слышит, как он скидывает сапоги, стоя, упираясь носком одной ноги в пятку другой.

Потом разворачивает Ингрид к себе.

И Ингрид понимает, что делать. Она так же неторопливо начинает раздевать его. Расстегивает пуговицы камзола, одну за одной. Стаскивает с него рубашку, сама касаясь пальцами его груди…

Снимает с него все.

Нет, обнять все равно не выходит – это слишком личное.

Она даже пытается встать на колени перед ним, но он подхватывает ее подмышки, потом легко поднимает на руки и несет на кровать.

Ставит на четвереньки. Молча. Так, как ему удобно, поближе к краю, раздвигает ее ноги, заставляя прогнуться, выгнуться к себе. И больше никакой нежности, никаких ласк.

И это нравится и пугает одновременно. Добавляет остроты, заводит своим ощущением ее подчинения и его власти. Но что-то важное ускользает…

Потом Сигваль крепко обхватывает за бедра и насаживает на себя. До упора, на всю длину. Так, что Ингрид кусает губы. Он чуть покачивается, словно удобнее устраиваясь в ней. Потом заставляет податься вперед, и снова к себе, направляя. Сначала медленно, потом наращивая темп. С тихим злым рычанием сквозь зубы.

Но Ингрид вдруг кажется – он здесь вообще не с ней. Она кукла… предмет, который дергают вперед-назад для получения удовольствия. От нее ничего не требуется, только стоять, как надо, расслабиться, подчиняясь ритму его рук. Кто бы ни был на ее месте – ему плевать. Он даже спиной к себе ее поставил только для того, чтобы не смотреть в глаза. Не видеть. Он просто использует ее.

И это его право.

Только на лишние мысли нет сил. Дыхание сбивается и кружится голова, и думать некогда, то самое томительное напряжение растет в ней, не давая вздохнуть.

8. Оливия, башня над городом

Воронья башня крепостной стены. Самая высокая, смотровая, отсюда самый лучший обзор.

Широкие низкие зубцы.

Оливия смотрит вдаль, на реку, на город у подножья холма, на поля вдали… пытаясь запомнить все это. Сохранить в своем сердце и унести.

Как давно она не поднималась сюда!

Ей нужно найти хоть какую-то точку опоры, хотя бы это… вот все это вокруг. То счастье, которое у нее было.

Два дня.

Она почти не спала в эту ночь.

Вчера отец плакал.

Это дико и страшно, она никогда не видела его таким. У него дрожали губы и мелко-мелко дрожали руки от волнения. И слезы текли по щекам.

И дело не в том, что ее отдают. А в том, что она не только будущая жена, но и заложница. Отцу передали бумагу от Остайнского короля Северина, в которой король ясно дает понять – если что-то пойдет не так, если Бейона решит нарушить договоренности, то принцесса умрет.

«Но ведь ты же не собирался нарушать договор»? - тихо спросила она. Сердце замирало.

Он покачал головой. Не ответил. Вот только… Собирался. Это было понятно без слов. И, возможно, даже собирается до сих пор. Вопрос лишь в том, что важнее – дочь или государственные интересы. Решить такой вопрос под силу не каждому отцу.

Страшно.

И у нее действительно нет выбора.

За что с ней так?

Ей ведь показалось, что этот Сигваль…

Что она вообще о нем знает?

Говорят, по дороге сюда он хладнокровно зарезал в трактире Никласа Оддмара, человека, который был предан ему, как брат, как никто другой, с которым они, выросли вместе.

Что произошло?

Что она вообще понимает?

Слезы наворачиваются на глаза… но плакать она не будет. Она принцесса, и никто не увидит слез.

Каролине теперь ненавидит ее. Смешно. Она бы поменялась этой ролью с сестрой…

Вот только…

«Рад встрече с вами, Оливия»…

То, как он смотрел на нее. Или даже нет – то, как они шли ночью по коридору и она показывала путь. Все казалось иначе. Он был совсем другим тогда.

Оливия обнимает каменный зубец руками… Смотреть вниз немного страшно… но она сделает это.

Нужно перестать бояться.

Иначе, придется бояться всю жизнь.

Ничего страшного… Нужно только залезть и посмотреть вниз.

На лестнице быстрые шаги. Кто-то поднимается. Мужчина. Бегом.

Что-то случилось?

Он взбегает к ней на смотровую площадку, и останавливается.

- Оливия…

Смотрит на нее. И за какое-то мгновение, та неуверенная, мальчишеская улыбка, с которой он бежал сюда, думая о своем, сменяется совсем другой – ослепительно вежливой и холодной. И кажется – совсем другой человек.

- Ваше высочество, - Оливия чуть склоняет голову.

Внезапно екает сердце.

- Мне сказали, что вы на башне, - он смотрит на нее. – Рад, что застал вас здесь. Хотел спросить, хорошо ли вы сидите в седле? Я планирую не задерживаться, и вернуться так же, как приехал сюда – верхом, налегке, без карет и обозов.

- Налегке? Мне не стоит собирать вещи?

Он снисходительно улыбается.

- Вы, безусловно, можете взять с собой все, что сочтете нужным. Но обоз поедет за нами следом. А мы вперед, не дожидаясь.

Это немного странно.

- Вы хотите, чтобы я поехала с вами в Остайн верхом? До самого Таллева? Только вы, я и те трое рыцарей, что прибыли с вами?

Ей кажется, она чего-то не понимает.

С ним вообще все не так. Когда эти четверо появились у стен Луржа, их, по началу, не приняли всерьез. Не поверили. Принц? Вот так, запросто, без пышной свиты, без штандартов… И только потом узнали. После войны многие помнят Сигваля в лицо.

Часть его войска все еще стоит недалеко от города - на всякий случай, для контроля. Он обещает увести их, но пока не увел.

И ехать с ним…

- Да, - спокойно говорит Сигваль. – Так будет быстрее всего.

Вдруг на ум приходят все истории, которые она слышала о нем… Неприличные истории. Он, и еще трое… его друзей… а она всего лишь заложница… даже если и будущая жена, то такая, которую можно выбросить в любой момент, как надоевшую вещь, сославшись на нарушение.

- Вы боитесь? – Сигваль вдруг ухмыляется, словно угадав ее мысли. – Вы можете взять своих надежных людей для охраны. Нас четверо, так возьмите десяток, вам будет спокойнее.

9. Оливия, прощание

Она больше не виделась с Сигвалем до самого отъезда. То есть, она видела его в саду, во дворце, беседующим с разными людьми, но он не подходил к ней, лишь кивал, в знак приветствия. И она тоже не подходила. Ему нужно уладить свои дела, ей – собрать вещи.

Их видели вместе, там, на башне. И, конечно, уже ходили сплетни. Должно ли это заботить ее? Наверное, нет. Она его невеста. И там, на башне, ничего не было.

Каролине приходила к ней – в ярости. «Ты расчетливая сука! – кричала она. – Ты увела его! А притворялась невинной девочкой! Я все знаю! Ты сделала это специально!»  И потом еще: «Отец откажется платить, и осенью твою милую головку пришлют сюда в ящике, и повесят на воротах!»

Мария презрительно кривила губы.

Отец… отца даже немного жаль, но только если не думать о том, какое решение он может принять.

И после этого, когда ранним утром Сигваль приходит и стучит к ней в дверь:

- Пора ехать, Оливия! Ты готова?

Она почти рада.

Облегчение. Давление последних дней невыносимо настолько, что уже все равно куда ехать и с кем. Главное - уехать. Конечно, к этому облегчению примешивается изрядная доля горечи и тоски. Но все равно, никогда бы не подумала, что будет так.

Она выскакивает к нему. На ней простое дорожное платье, бриджи под ним, сапоги. Она готова.

Он ждет у двери.

- Идем, принцесса.

Протягивает ей руку. Но взять его за руку Оливия не решается. Просто идет рядом.

А он не настаивает.

И он пришел за ней сам. Даже притом, что слугами во дворце он командует уверенно, словно у себя дома. Но не прислал кого-то за ней, не велел выходить. Даже не требовать пришел, а спросить – готова ли она.

И вот так просто идет рядом.

- Боишься? – говорит Сигваль.

- Да.

Тот самый момент, когда жизнь бесповоротно меняется, по-старому уже не будет никогда, что бы там ни случилось.

- Сможешь за сегодня проехать верхом часов шесть? До Райны, где наш лагерь, я хочу сегодня ночевать там и обсудить кое-что с людьми.

Шесть часов верхом, и это не просто прогулка, они поедут быстро, иначе до Райны и к вечеру не успеть.

- Я постараюсь.

- Если устанешь, говори сразу. Лучше остановиться и отдохнуть, чем держаться из последних сил, а завтра вообще не встать. Нам долго ехать.

- Хорошо.

Она постарается. Она привыкла к долгим поездкам, ничего страшного. Конечно, не таким, но… все будет хорошо.

- Тебе приготовили сказочно красивую лошадь, - говорит он, - белую, в яблоках, с лентами в волосах.

- Да, Снежинка, - Оливия улыбается. – Я всегда езжу на ней, у нас любовь.

И Сигваль улыбается в ответ.

- Она с характером! Пыталась меня покусать.

- О-о! Она может.

- Но мы подружились. Я ей морковки принес. Надо же как-то налаживать контакты, хотя бы с лошади начать.

Мальчишка. Довольный такой.

- И не надейся, - говорит Оливия. – Она съела твое угощение, но это не значит, что начала думать о тебе лучше. Осторожней с ней.

- Я ее погладил!

Просто болтовня. И даже так естественно, что они на «ты», без всяких условностей.

И даже почти не страшно.

Вот только во дворе ждет толпа. Их вышли провожать, смотреть, как принц Сигваль увезет свой трофей.

Оливия чувствует их взгляды, и становится не по себе. Совсем нехорошо становится. Сигваль выбрал ее, отвергнув сестру. Так что за дела у нее с остайнским принцем? «Остайнская шлюха, - даже слышит она чей-то голос. – Продалась им!» И Сигваль как-то неуловимо делает шаг в сторону, и теперь идет между ней и теми людьми, закрывая собой.

- Не слушай, - говорит шепотом. – Смотри только вперед.

Так хочется взять его за руку. Но сейчас не стоит… Не здесь.

Она прячется за этого человека от своих.

Лошади уже готовы, его люди ждут.

- Будешь прощаться? – тихо спрашивает Сигваль.

Оливия качает головой. Нет. Она уже попрощалась со всем, сказала все, что хотела сказать. Хватит.

Тогда он подводит Оливию к лошади, подсаживает, помогая залезть в седло.

- Ублюдок! – сквозь зубы шипит Каролине.

У нее белое лицо и глаза красные от слез. Кажется, она готова убивать.

Сигваль делает вид, что не слышит ее.

10. Ингрид, жар-птица

До Бейоны и до Оливии.

Когда птица раскинула крылья.

После ночи танцев в таверне Таллева, Ингрид не приходила два дня. Сигваль не звал, и она не навязывалась. Подумала уже, что ничего не будет, они оба получили друг от друга все, что могли.

Огонь…

Она ведь даже намекнула ему. На прощанье. Она держала его ладонь в руках, левую, с красным пятнышком ожога. Она осторожно, с легким нажимом провела по этому пятнышку, чувствуя, как вздрагивают пальцы. Больно.

«Если тебе больно, значит – ты еще жив», - сказала тихо.

Он так посмотрел на нее… Ничего не ответили. Но, кажется, понял.

Не захотел.

Но в тот день он подошел сам. Нашел Ингрид в тенистом уголке сада, в окружении придворных дам и в обществе королевы. Милые светские прогулки, все очень благопристойно.

Подошел, никого не стесняясь, шепнул ей на ухо: «Приходи вечером. Ты мне нужна». И все. Королеве только вежливо кивнул. Ушел.

Сигвалю плевать на чужие взгляды и чужое мнение.

Ингрид, пожалуй, тоже.

Все смотрели на нее.

И вот, вечером, она снова здесь.

И он сам открывает ей дверь.

- Заходи, - говорит тихо.

Камзола на нем нет, только тонкая сорочка. И сапог тоже нет, он босиком.

Он выглядит совершенно обычным, спокойным. И все же, что-то в этом настораживает…  Его спокойствие. Что-то не так.

- Садись, - предлагает ей кресло.

Наливает вина, себе и ей… и там в кувшине уже остается на донышке. Подает ей бокал, но сам пока не пьет, только смотрит, как она берет, пробует. Хорошее вино… Чуть улыбается.

Огонь свечей поблескивает в его глазах.

Да он напился уже! Понимание приходит так неожиданно. Ингрид смотрит на него… Да нет, он не пьян, он молодой и сильный мужчина, и чтобы напиться ему нужно больше, чем вот тут в кувшине было. Сейчас где-то на грани, когда разум еще вполне ясный, но появляется такая расслабленность…

- Хочешь поговорить? – спрашивает она.

Он фыркает, качает головой.

- Я еще не настолько пьян, чтобы начать жаловаться на жизнь.

Ингрид заглядывает под стол.

- У тебя там еще бочка, - говорит она. – Можно наверстать. Или завтра с утра у тебя снова дела?

- С утра нет, - говорит он. – Ближе к вечеру. С важным я пока разобрался, остальное может подождать. Послезавтра я еду в Бейону. Но наверстывать и жаловаться все равно не планирую, как-то пока не готов.

Он поднимает, чуть покачивает в руке бокал, отпивает немного. Ставит на стол.

- А вот я бы напилась и пожаловалась… - неожиданно говорит Ингрид. Не собиралась ведь, но вырвалось.

- Да пожалуйста, - щедро говорит он. – У меня там еще бочка под столом, и мы никуда не торопимся. Хорошее вино, можно пить спокойно, я уже кувшин вылакал за вечер, так что никаких неожиданностей, - он морщится. – Хочешь, у меня печенье есть… с орехами, - пододвигает к ней мисочку. - Бери.

Что-то есть в этом такое…

- А какие могут быть неожиданности? – спрашивает она.

Сигваль устало пожимает плечами.

- Я знаю, что твой отец приехал, - говорит, словно пытаясь сменить тему, - и что собирается отправить тебя в Олейв. Я говорил с ним.

Но Игнрид так просто не сбить.

Она даже слышала какую-то историю…

- Подожди. А что может быть не так с вином?

- Да все нормально с ним, не бери в голову. Это мои личные заморочки, - видно, как ему с трудом удается подавить желание встать и уйти. - Ингрид, я тебя не для этого позвал.

Хорошо…

Не стоит давить.

- Тогда что ты хочешь? Поиграть со мной? Трахнуть меня? – она пытается улыбнуться непринужденно и соблазнительно.

- И то, и другое, пожалуй, - говорит он. – И ты права, иногда только боль помогает почувствовать, что ты еще не сдох. Что еще хоть немного человеческого осталось.

Он разворачивает левую ладонь, показывая ей.

Огонь.

- Ты хочешь боли? – осторожно спрашивает Ингрид.

- Я хочу почувствовать хоть что-то, - говорит он, и вдруг становится страшно. – Почувствовать, и не забывать, что людям может быть плохо. А то мне начинает казаться, что им так же плевать, как и мне. Одна сухая шкурка… Ожоги ведь долго напоминают о себе.

11. Ингрид, пепел

Ингрид плачет.

- Хватит с меня! – всхлипывает, и слезы текут по ее щекам.

Он сидит у стены, привалившись спиной, закрыв глаза.

Весь мокрый.

Это она окатила его водой.

Он потерял сознание, и она не знала, что делать. Нашла кувшин с водой и окатила его.

- Хватит! Я больше не могу с тобой! Ты ненормальный! Так нельзя…

Она даже не уверена, что он понимает ее. Наверно, слышит, но… Ему плохо. Частое поверхностное сбивчивое дыхание…

Так нельзя.

- Придурок! Почему ты не остановил меня?!

Он облизывает сухие губы, фыркает с усмешкой.

Слышит. И понимает.

Но как в первый раз: «не дернусь и не попытаюсь остановить, пока ты сама не захочешь. Даже если ты решишь забить меня до смерти». Словно испытание – как далеко он сможет зайти. Далеко. Слишком. Через край.

Нет, это она виновата, на самом деле. Она перестаралась, увлеклась. Она понимала умом, но не видела, что ему больно.

Нет, понимала, конечно. Раз за разом прикладывая к коже раскаленный нож. Иногда он едва заметно вздрагивал. Иногда, чуть вздрагивали крылья носа. Но ни единого стона, почти спокойное лицо, ничего…

Птица… Она рисовала птицу на нем. Это вышло случайно… просто один, два, три раза приложив, она поняла, что похоже на крылья и решила… Он не пытался ее останавливать. А она… о чем она думала? О чем-то своем… о своем муже… нет, не стоит оправдываться. О том, что она может делать, что хочет. Глядя на него – кажется, что все можно.

Нет, Ингрид старалась касаться совсем легко, эти ожоги сойдут без следа. Большая их часть. Иногда, все же, дрогнув, рука оставляла яркие отметины. И чем дальше, наверно, тем ярче.

Она пыталась спросить, понять – «Тебе что, не больно? Не страшно?» Не верила. Нет… Она даже… думала, что это такая шутка… Дурацкая шутка. «А если я решу выжечь тебе глаза?» «Попробуй». Чертов придурок. Конечно, он понимал, что она не сделает этого. И все же, Ингрид поднесла нож совсем близко, так, что затрещали волоски на брови. Он не попытался остановить ее даже тогда. Он просто до хруста сжал в кулак пальцы.

Она психанула.

Сунула нож в огонь, и потом уже приложила по-настоящему. Не в лицо, конечно, на груди.

И еще раз… пока он не потерял сознание.

Ничего…

После всего этого трясутся руки.

- К черту! Отец уже приехал со мной. Он отправит меня в монастырь, и я больше тебя никогда не увижу! Никогда не думала, что буду так радоваться этому!

- Не отправит, - хрипло говорит Сигваль.

- Отправит! Он за этим и приехал.

Она уже хочет сбежать.

- Нет, я говорил с ним. Сказал, что ты мне нужна и он не может тебя забрать.

Ухмыляется, гад. Так и не открывая глаз.

- Нет! Да пошел ты! – сейчас Ингрид все равно, и она не боится. – Я больше не приду к тебе! Не могу! Ты можешь трахать меня. Но никаких больше игр! Понял! Никаких!

- Договорились. Никаких игр. Я все равно скоро женюсь.

Ингрид сама не понимает, всхлипывает она или смеется.

- Мне искренне жаль твою жену.

- Мне тоже. Ей придется нелегко. Ингрид… - он все-таки открывает глаза, поворачивается к ней. – Тобой очень интересуется один человек. Патрик Арнхильд, Олфский барон. Может быть, ты видела его, такой высокий, рыжий, немного старше меня, больше всего любит петь и пить, хотя ни того ни другого не умеет. Но в целом, хороший парень.

- Я не понимаю…

- Он женат, но дома в Олфе почти не бывает, и не слишком стремится. Его жена – редкостное чопорное бревно, а Патрик любит женщин, которые царапаются и кусаются в постели, словно кошки. Потом он бегает и радостно показывает всем царапины на плечах. Нравится человеку. Заводит. Ничего серьезного, ему хочется именно игр, не переходящих никакие грани, - Сигваль снова облизывает губы, видно, что в глазах у него слегка плывет. – И вот я намекнул ему, что знаю девушку в его вкусе. Про плетку твою рассказал. Но не называя имени… если тебе вдруг это будет не интересно. Но у него аж слюни потекли. И он жаждет встречи. Он никогда не женится на тебе, хочу, чтобы ты понимала это. Но может вполне достойно содержать как любовницу. И он не обидит, даже если вы не сойдетесь с ним.

- Ты это серьезно сейчас?

Невозможно поверить. Это дико. И именно сейчас…

Почему?

- Возможно, это лучше, чем монастырь.

- Почему ты делаешь это?

- У нас с тобой все равно ничего бы не вышло, Ингрид. Не сходится… А Патрика я знаю давно. Почему бы не намекнуть.

12. Оливия, красные яблоки

Он сидит напротив, но смотрит в сторону. Мимо. Куда-то в горизонт.

Она тоже.

Когда они остановились отдохнуть на поляне, он попытался было подойти, помочь ей слезть с лошади – она дернулась. Сложно сказать отчего, но… Такое «не трогай меня», хоть и молча. Он не стал настаивать. Только кивнул одному из своих: «Юн, помоги». И этот Юн, Юнас Баргайр, отправился помогать.

Нет, с лошади Оливия уже слезла. Юн просто взял Снежинку, привязал ее к дереву. Протянул Оливии фляжку с водой.

- Вы устали, ваше высочество?

Ничего особенного.

Она покачала головой.

Он расстелил для нее свой плащ на траве.

- Садитесь. Сейчас найдем что-нибудь перекусить.

- Спасибо.

Хенни подошла, растерянная. Девочка с конюшни, она не знала, как себя вести. Оливия взяла ее, потому, что ни одна горничная не смогла бы проехать столько верхом, а оставаться одной в компании четырех мужчин тоже неправильно. Теперь у Оливии есть служанка, умеющая ухаживать за лошадьми, но не имеющая ни малейшего представления, что делать с благородной госпожой.

Не важно, пусть будет. Разберутся потом.

Сейчас можно просто немного отдохнуть…

Еще двое – седой вояка Эсхейд Горм, славный своими победами, и молодой Ульвар Кари, младший сын какого-то мелкого барона…

- Я уж думал, гвардейцы нас убьют, - нервно усмехается этот Ульвар, привязывая лошадь.

- Ну и дурак, - говорит Эсхейд.

- Почему?

- Потому, что с Альриком, их капитаном, мы договорились заранее.

- Так это все… - Ульвар не верит. – Все знали?

Эсхейд смотрит на Сигваля, но тот только устало морщится, качает головой. Кажется, ему все равно.

- Сигваль, только при мне, раза три советовал Хеймонду запереть дочь, пока мы все не уедем, - говорит Эсхейд. - Но у этого старого мудака свои планы. Не может сам справиться, так хоть чужими руками. Только не поможет, Генрих не станет связываться.

Генрих, король Делара? Отец договаривался с ним, ездил…

Оливия пытается взять себя в руки. Пытается понять.

Как бы плохо ей сейчас не было, но она должна знать правду.

- Какие планы были у моего отца? – твердо спрашивает она, глядя на Сигваля. Если кто-то и ответит ей, то только он сам.

Все поворачиваются к ней, Сигваль поворачивается.

Имеет ли она право спрашивать?

Это немного страшно, но поздно отступать. И терять нечего.

- Твой отец предлагал мне прирезать твою сестру, - холодно говорит Сигваль, глядя ей  в глаза. -  Не вполне открыто, но достаточно прозрачно намекал, даже предлагал денег за услугу. Сначала он надеялся подсунуть ее мне, чтобы потом без сожалений нарушить договор. Я ее убью, а он примется выть о несправедливости. Очень удобно. Хотя Генрих все равно не поддержит его. Но, по крайней мере, мог бы избавиться от дочери под благовидным предлогом. Замуж ее не берут, никому такая сука не нужна, будь она хоть трижды принцесса и красавица, но пока ее отец жив – это себе дороже. А через ее постель во власть непрерывно лезет всякая шваль. И Хеймонд задолбался эту шваль гонять. Не справляется. Сын у него один, и тот бастард, так что муж старшей дочери, будь он из своих, мог бы претендовать… Сдать дочь в монастырь, без явных скандалов, Хеймонд тоже не решается, хотя я б, на его месте, давно бы сдал. Но если бы все вышло удачно, то я бы ее прирезал у всех на виду, и все были бы довольны. И пошел бы он снова к Генриху или еще к кому-нибудь, с кем у него там договоры… Кричал бы - вот, дочь убили ни за что, в собственном доме, куда катится мир, надо срочно собирать войска! Может быть, чего бы и стряс. Но так дочь не убили, а только трахнули. И поскольку ее и так уже трахали все заинтересованные лица, во всех позах, то никто даже не почешется, если это, конечно, не будет совпадать с личными интересами. А я уже позаботился, чтобы не совпадало.

Сигваль смотрит ей в глаза, безразлично и холодно. Сейчас он кажется старше лет на десять, резкие заострившиеся черты лица…

Ничего личного. Вообще ничего. От того мальчишки на башне и следа не осталось… если вообще было когда-то. Если только это не было циничной игрой…

Оливии кажется, что мир рушится и земля уходит из-под ног. Не то, чтобы она не верит, или чего-то не знает об отце или сестре. Но, наверно, впервые все проступает так отчетливо, складываясь в общую картину.

- Тебе стоит понимать это, Оливия, если станешь моей женой, - говорит Сигваль. – И так же понимать, что ты и твоя сестра только инструменты для достижения целей или средства давления. Ни твои чувства, ни ее, ни чьи либо еще - здесь вообще никого не интересуют.

Отворачивается и смотрит в сторону.