Жестокая любовь мажора

Глава 1

— Лен, возьми, пожалуйста, столик на втором…

— Алис, ты издеваешься? — возмущается подруга, перекидывая волосы на плечо. Она берет поднос с грязными стаканами. — Я на первом едва успеваю. Давай ты как-нибудь сама.

— Пожалуйста, — не унимаюсь я, следуя за ней по пятам. — Я возьму три стола внизу. И… и все чаевые с них будут твои.

Лена ставит бренчащий стаканами поднос на мойку и разворачивается.

— Какой стол?

Я сглатываю от облегчения.

— Восьмой.

Глаза подруги округляются.

— Випка, что ли? Ты что, больная отказываться от золотой жилы? Там же сегодня юбилей у Арзамова! По-любому чаевые хорошие будут.

— Можешь их все забрать себе. Только возьми этих мажоров. Умоляю!

Прищуривается, пытаясь найти подвох в моих словах.

— А чего это ты отдаешь прибыльный стол? В чем прикол?

Я переступаю с ноги на ногу, мечтая, чтобы ягодица, которую один из ублюдков шлепнул, перестала гореть. Кажется, меня до сих пор трясет. Черт.

— Да ничего такого, — лепечу я, растерянно бегая глазами по лицу подруги. — Просто… просто я разлила шампанское на платье одной… девушки, — растягиваю губы в извиняющейся улыбке, пытаясь выглядеть правдоподобно. — Мне там не очень рады.

Лена закатывает глаза, складывая руки на груди, но я готова запрыгать от радости, потому что понимаю — она согласится.

— Ладно. Ты тогда возьми пятый и шестой на первом. Я уже не могу убирать за ними. Нажрались как свиньи.

Я много-много раз киваю, прежде чем прыгаю подруге на шею. Она даже не представляет, насколько я благодарна ей.

— Спасибо, детка! Ты лучшая!

Позади нас раздается недовольное покашливание, и мы оборачиваемся, встречаясь с раздраженным взглядом администратора.

— Вы совсем обнаглели? Любова, у тебя на первом уже столы ломятся от пустых бутылок! — Потом Жанна Александровна переключается на меня: — А у тебя,Самойлова, прибыли гости в восьмую кабинку. Надеюсь, ты понимаешь, чей сын сегодня отдыхает в нашем клубе? Ты должна дежурить, не отходя от них ни на шаг, чтобы выполнить любую просьбу! Так что будь любезна встретить новоприбывших на его юбилей с меню и обслужить с улыбочкой.

Жанна театрально улыбается, демонстрируя, как я должна это делать, а у меня от подобного только привкус тошноты во рту.

— А теперь обе живо за работу! — рявкает она. — Обнимашки устраивайте во внерабочее время. Еще раз не найду вас на месте — вычту из зарплаты тридцать процентов в пользу всего персонала.

Мы не успеваем и рта открыть, как стерва разворачивается в своем идеально белом костюме-тройке и выходит из подсобки.

Переглянувшись с Ленкой, мысленно называем ее сукой и выходим следом.

— Может, нам не стоит меняться без разрешения этой Горгоны?

— Лен, ей плевать кто из нас где, главное, чтоб работали. Так что давай, — я вручаю ей меню, а сама хватаю поднос и тряпку. — Встречай гостей, а я уберу все внизу.

Ленка вздыхает и, покачав головой, уходит на второй, а я бегу в зал, по пути собирая грязную посуду, пустые бутылки и вытирая столы.

Мне приходится трижды вернуться, чтобы сбросить посуду и мусор, прежде чем на первом этаже на всех столах все выглядит более-менее в порядке. Но я даже не успеваю присесть «перекурить», как меня кто-то цепляет за локоть.

— Вот ты где! — шипит Лена и отводит меня в сторону. — В общем, не хотят они смену официанта.

Я пытаюсь нахмуриться, но мои брови удивленно ползут на лоб.

— Чего ты вылупилась? — нервничает. — Они требуют тебя.

Я открываю рот и качаю головой в неверии. Какого… черта?

— Все, иди давай, — Лена толкает меня в сторону бара. — Сейчас Корнеев сделает им пару коктейлей и отнесешь уже сама.

Я оборачиваюсь с жалобным писком.

— Но…

— Прости, Алис. Но мне проблемы не нужны.

Подруга бросает на меня сострадательный взгляд, но быстро убегает к столику, за которым кто-то свистит и машет ей.

Внутри меня все опускается. Конечности становятся тяжелыми. Но я заставляю себя двигаться, потому что уменя каждая копейка на счету. Я и так задолжала за квартиру за тот месяц. Штраф от Горгоны не входит в мои планы.

Протяжно вздохнув, беру с полки поднос и обреченно опираюсь на стойку бара локтем. Корнеев немного занят, поэтому в ожидании я подпираю рукой голову.

— Что? Тяжелая ночка? — Рома Корнеев, он же бармен, вращает в воздухе бутылку, прежде чем перевернуть ее и разлить по стаканам со льдом.

— Ага, — бурчу себе под нос, — типа того.

Рома добавляет голубого ликера и шпажки с фруктами и выставляет готовые коктейли передо мной.

— Я сегодня на машине, может, тебя подбросить после смены?

Пожимаю плечами.

— Может, — составляю стаканы на стол и беру поднос, бросая на него удручающий взгляд. — Если переживу эту ночь.

Глава 2

Душ ни на йоту не ослабляет напряжение в моем теле.

Тяжелые влажные пары нависают надо мной и делают только хуже.

Открываю шатающийся кран, склоняюсь над раковиной и брызгаю в лицо холодной водой.

Но легче не становится.

Внутренний мандраж усиливается. Особенно если подумать о последствиях сегодняшней ночи.

Черт.

Цепляюсь руками за раковину и несколько минут так и стою, тяжело дыша и разглядывая ржавые подтеки вокруг слива.

Моя жизнь сейчас кажется такой же ржавой, размазанной, не имеющей четких границ.

На самом деле за последний год я почти отвыкла от тревожных мыслей. У меня почти получилось начать все с чистого листа. Почти. И сегодняшний день это лишь доказал.

Шумно выдыхаю, вскидываю голову и встречаюсь со своим силуэтом в запотевшем зеркале.

Со скрипом провожу ладонью по стеклу и внимательно рассматриваю более четкое отражение.

Пытаюсь оценить, как выгляжу, но голова такая мутная, что я не способна даже понять, какое сейчас мое лицо: уставшее, расстроенное или наполненное ужасом моих собственных переживаний?

Перед тем, как я пойду за сыном, это последнее, что мне нужно. Однажды я пообещала себе, что мои проблемы — только мои, и его они не должны касаться никоим образом.

Поэтому я всегда соблюдаю ритуал после смены в клубе, прежде чем забрать ребенка у соседки, — иду в душ.

Я стараюсь смыть все с себя в физическом и духовном плане.

Грязь, запахи и проблемы, с вытекающим плохим настроением. Оно бывает таким после тяжелых смен с мудаками.

Но дневную работу я пока позволить себе не могу.

Во-первых, с маленьким ребенком неохотно берут, боясь перспективы вечных больничных, а во-вторых, наша очередь в детский сад подойдет только в следующем году.

А пока я плачу символическую плату своей соседке-пенсионерке за услуги няни и пашу по ночам, чтобы хоть как-то свести концы с концами.

Все мои накопления и сбережения одним прекрасным днем испарились в воздухе. Пара минут разговоров с мошенниками — и они вывели с карты все, что я сохранила с тех самых денег, которые мне вручила мать Багирова и, спустя девять месяцев, родная бабушка Кирилла.

У судьбы плохое чувство юмора, ведь эти деньги она дала мне заодно и на возможный аборт.

Но об этом я и не думала, пока не испугалась, впервые почувствовав, как кто-то шевелится внутри меня.

Я решила это какое-то пищевое расстройство или что-то в этом роде.

И ошиблась. Очень сильно ошиблась.

Помню, как пошла к врачу, и расплакалась, услышав о том, что забеременела.

В тот момент я испугалась по-настоящему, потому что была совершенно одна и совершенно ничего не знала о материнстве.

Однако срок уже был большой и аборт было делать нельзя.

Сейчас меня воротит от одной только мысли, что тогда я бы согласилась на это убийство.

До сих пор себя ненавижу за то, что допускала возможность избавиться от своего ребенка.

Как бы тяжело мне ни было, Кирилл — единственный лучик света в моей жизни, и только он помогает мне двигаться дальше.

Он делает меня сильнее.

И я больше не одна.

Почувствовав себя немного лучше, я выхожу из ванной и осторожно крадусь по скрипучему полу длинного коридора общежития.

Бросаю взгляд на громоздкие настенные часы. Пол четвертого. Обычно я забираю сына в семь утра, но сегодня все набекрень.

Тихонько стучусь. Если баба Люся не откроет, зайду попозже.

Но за дверью слышится какое-то движение. Затем — шарканье тапочек и только потом я слышу, как она отодвигает щеколду и, прищурившись, выглядывает в щелочку.

— Баб Люсь, это я, — шепчу и натягиваю улыбку.

Она тут же распахивает дверь шире.

— Ой, Алиска… а ты чаво это так рано? Случилось чаво?

— Да нет, баб Люсь. Просто плохо себя чувствую, вот меня и отпустили домой. Кир спит?

— Спит, спит, твой Кирюша. С получаса назад просыпался, покапризничал немного, а потом снова уснул.

Я прохожу в маленькую комнатушку.

— Температуры не было?

— Была небольшая. Но я дала ему то, что ты оставила во флакончике, и вроде как подспала температурка.

Шагаю к детской кроватке и, наклонившись, осторожно трогаю вспотевшую головку. Температура действительно спала.

Чмокнув сына в висок, выпрямляюсь и поворачиваюсь к соседке.

— Вы уж простите меня, — шепчу виновато. — Весь сон вам сбила.

— Тю ты, — отмахивается она, запахивая на груди платок. — Какой там сон? Доживешь до моих одиноких лет, так за радость будет понянчиться с ребятенком.

Улыбка слабо дергает уголки моих губ.

— Ну все? Убедилась? Все нормально у нас. Я там борщ сварила. Иди поешь и ложись отдыхай. Как проснешься — приходи. Пусть поспит ребятенок, не тревожь его.

Глава 3

Лежа в одном нижнем белье, я все еще чувствую себя разбитой, и мое недомогание особенно ощущается из-за жары.

Говорят, что утро вечера мудренее.

Но только не в моем случае.

Мало того, что я переживаю из-за перспективы потерять работу, а у моего сына лезут зубки и он капризничает по любому поводу, так еще и на улице самое настоящее пекло.

Прибавьте к этому, что мое единственное окно выходит на солнечную сторону, и получите ад. Мы в самом настоящем кипящем котле.

Поэтому мой сын в одних трусиках шлепает босыми ножками по полу, перетаскивая все свои игрушки ко мне на диван. А я наблюдаю за тем, с каким серьезным выражением лица он занимается важным делом.

Это вызывает у меня улыбку, на которую, казалось бы, нет никаких сил.

— Пись-пись… Мама… — Кирюша бежит ко мне, но не успевает.

Он останавливается и с любопытством опускает голову, наблюдая, как на полу образуется лужица.

Я хлопаю себя ладонью по лбу.

Твою мать…

Но когда слышу шлепающий звук, а затем вижу, как радостно он топчется в этой самой лужице, тут же подскакиваю с дивана и подхватываю ребенка на руки. Уф… такой тяжелый!

Перехватив сына поудобней, я иду в ванную и быстро ополаскиваю его под душем.

Заматываю Кирюшу в полотенце и плетусь обратно в комнату.

В последнее время он максимально противится подгузникам, а если я все-таки надеваю их на него — срывает при первой возможности.

Кладу Кирюшу на диван и под его бессвязное лепетание вытираю на сухо. Поднимаю взгляд на личико сына и залипаю на его густых светлых ресницах и нахмуренных бровях, оттого что он внимательно разглядывает край цветастого полотенца, который теребит маленькими ручками.

В такие моменты я понимаю, что моя любовь к сыну безгранична. Настолько, что я не могу измерить ее.

Касаюсь кончиком пальца его носика, и Кирюша надувает губки, вызывая в моей груди тихий смех.

Потом он выворачивается и, неловко соскользнув на пол, торопливо убегает в противоположный конец комнаты.

Покачав головой, заваливаюсь на диван и пытаюсь собрать себя в одно целое, когда реальность обрушивается на меня с новой силой.

Багиров здесь.

Надолго?

И зачем?

Как сложилась его жизнь?

Женился ли он? Или, может быть, так и использует глупых девчонок вроде меня?!

Черт. Нет. Я не буду об этом думать.

Но в голове, как назло, слышу его вопрос:

Я хочу увидеть тебя еще раз. Где и когда мы можем нормально поговорить?

Зачем ему это? Ведь он вряд ли приехал сюда за тем, чтобы найти меня и поговорить спустя несколько лет.

И что делать мне? Должна ли я ему рассказать, какие после той ночи остались последствия? Должна ли рассказать, что у него есть сын?

Голова пухнет от кучи вопросов, на которые у меня нет ответов.

Но главный из них: действительно ли я не хочу еще одной встречи с ним?

В клубе я отказала ему не задумываясь.

Но сейчас, положа руку на беспокойное сердце, понимаю, что мой ответ имеет погрешность размером с океан.

Ведь если бы мне было плевать на этого человека, я бы не сходила с ума, каждый раз замечая сходство Кира с его отцом.

Что ж. Я подошла к своему самому любимому вопросу.

Как бы все обернулось, прости я его тогда?

В груди давит от воспоминаний о нашей встрече почти трехлетней давности.

— Не гони, Алис. Мне хуево пиздец.

— Я все объясню…

— Успокойся. Я уйду. Только дай мне сказать…

Я прикрываю глаза и медленно выдыхаю. В горле образуется ком и причиняет боль. А потом эмоции разбегаются по углам, как трусливые зайцы, от громкого входящего звонка.

Сынок тоже реагирует и бежит к моему телефону, добирается до него и начинает шлепать по экрану ладонями.

— Кирюша, дай мне, пожалуйста, телефон.

Он поворачивает голову в мою сторону, затем хватает смартфон и с шаловливой улыбкой шлепает босиком ко мне, издавая озорные звуки.

Я забираю телефон прежде, чем Кирюша успевает запихнуть его себе в рот.

А когда вижу на экране имя «Горгона», внутри все леденеет.

Я быстро сажусь и, нервно зачесав пальцами волосы назад, отвечаю со всей любезностью:

— Да, Жанна Александровна.

— Тебя ждет Владимир Викторович, — в ее тоне не то что нет намека на любезность, я слышу в нем отвращение.

Прочищаю горло

— С-сейчас?

На другом конце раздается раздраженный вздох.

— Самойлова, у тебя какие-то трудности со слухом? Или я невнятно выражаюсь?

Глава 4

Владимир Викторович монотонно стучит элитной ручкой по столу, молча сверля взглядом Кирюшу, сидящего на моих коленях.

Ну как сидящего: Кирюша то и дело порывается потянуться за какой-нибудь, по его мнению, безделушкой, но я каждый раз пресекаю это.

Потому что все, что находится в этом кабинете, баснословно дорогое, чтобы я могла позволить своему сыну побаловаться здесь.

Мне вообще не стоило приходить сюда с ребенком.

Я должна была это понять еще на этапе одевания подгузника, что равносильно борьбе с ослиным упрямством, которого слишком много в таком маленьком человечке.

Потом мой сын испытал мои нервы, закатив истерику и решив, что он должен одеться сам, а позднее — в метро, которого он очень испугался.

Обычно мы передвигаемся на автобусах или трамваях. Но сегодня такая жара, что я даже не рискнула соваться в наземныйтранспорт.

И вот я здесь.

При очередной попытке Кира забраться на стол моего пока еще директора, я усаживаю сына обратно и подбрасываю его на коленке для отвлечения внимания.

Но он успевает сделать свое дело. Я неловко улыбаюсь и вытираю накапавшие слюни со стола салфеткой.

Владимир Викторович прочищает горло и подается вперед.

Теперь он держит ручку двумя руками и немного раздраженно покручивает ее длинными пальцами.

— Занятное создание, — сухо подытоживает он.

Его слова прилетают в меня подобно плевку, хоть и сказаны были с улыбочкой. Но это не та улыбочка, на которую непроизвольно отвечаешь взаимностью. Нет, наоборот хочется как можно скорее сбежать отсюда.

— Извините, — я перехватываю сына поудобней и начинаю активней подкидывать его на коленке. — Мне не с кем было оставить ребенка.

— Я предпочел бы поговорить без нежных ушек. Ну да ладно. Навряд ли он что-то поймет.

Тяжело сглатываю: его слова не предвещают ничего хорошего от этой беседы.

— Итак, может, начнем с того, что ты расскажешь мне обо всем, что произошло в твою вчерашнюю смену?

— Мама-ська! — Кирилл хватает мое лицо обслюнявленными руками и хлопает по щекам. — Котю омомо.

Я одариваю сына улыбкой и снова пытаюсь усадить, бормоча ему на ушко:

— Подожди, Кирюш. Дай маме поговорить.

Затем возвращаю взгляд к директору, лицо которого выглядит так, что к горлу подкатывает ком тошноты.

— Я понимаю, почему я здесь, Владимир Викторович. Но, уверяю вас, то, что произошло — чистая случайность.

Он насмешливо выгибает бровь.

— М-да? Ты действительно так считаешь?

— Я пролила коктейли на платье той девушки, — мой голос дрожит. — Я… Я признаю это. Но сделала это не специально! Клянусь!

Кирюша высовывает язык и начинает издавать звуки, которые напоминают те, что издает движок «Жигулей».

Владимир Викторович гримасничает, затем продолжает диктаторским тоном:

— Ты понимаешь, какого уровня мое заведение? Безрукие официантки не должны здесь работать.

— Этого больше не повторится! Поверьте мне, Владимир Викторович!

— Что именно не повторится? Твоя безалаберность или тупость?

Я вздрагиваю, как от пощечины, и сильнее сжимаю сына в руках.

— Ты работаешь в сфере обслуживания. Улавливаешь? Сфера. Обслуживания. — Он говорит со мной действительно как с тупым созданием. А потом его тон ожесточается: — Так какого черта ты устроила вчера в моем клубе?

Кирюша тут же разворачивается и, запищав, прячется у меня на груди.

Я поднимаюсь на ноги, чтобы перехватить сына и успокоить, укачивая.

— Он распускал руки, — цежу сквозь зубы, теснее прижимая сына к себе. — Я не против обслуживания, но против, чтобы мое тело кто-то трогал.

Владимир Викторович усмехается и откидывается на спинку стула.

— Такие люди, как Арзамов, могут выебать тебя, и ты примешь каждый сантиметр его члена с улыбочкой.

Внутри меня пузырится гнев, и я с трудом проглатываю слова, которые этот мерзкий ублюдок заслуживает.

— Я устраивалась на должность официантки, а не… — прикрываю сыну ушки, одно — ладонью, другое — прижимая к своей груди, и шиплю: — …шлюхи!

— Всегда есть исключение, дорогая. Для таких людей мы все — шлюхи. И для этого не обязательно трахаться с ними.

Гнев просачивается сквозь поры, но я не позволяю ему проникнуть в кровь и вскипятить ее, потому что дерзить сейчас этому человеку равносильно оскорблять палача, когда твоя голова уже на гильотине.

— Я возмещу ущерб. Мы ведь можем договориться, чтобы пару месяцев мне выплачивали только половину зарплаты? Плюс чаевые. Думаю… — я втягиваю носом воздух, пытаясь успокоиться, но так сильно нервничаю, качая на руках сына, что он, видимо, чувствует и сильнее прижимается к моей груди. — Я думаю, смогу рассчитаться с вами, Владимир Викторович. Могу взять подработку уборщицей или посудомойкой. Я…

Глава 5

Я не нахожу себе места, измеряя комнату нервными шагами.

То приближаюсь к телефону, то отхожу.

Снова стою над ним, прикусываю палец и нервно дергаю коленкой, раздумывая над тем, что мне ответить Багирову. И стоит ли вообще отвечать.

Я ненавижу то, как меня ломает, и какого черта я вообще о нем думаю?

Разозлившись на себя, хватаю подушку и накрываю ей телефон.

А потом бью себя по лбу и растираю его ладонью.

Хватит. Хватит забивать голову ерундой. Пусть уезжает.

Взгляд падает на детскую кроватку, в которой спит мой умаявшийся сын. Наш сын…

Но я не позволяю секундной слабости изменить принятого решения и иду в душ. Быстро ополаскиваюсь, смывая глупые мысли прохладной водой и спешу обратно в комнату.

Но Кирюша, даже не заметив моего отсутствия, продолжает сладко посапывать, а я, пользуясь случаем, заваливаюсь в кровать прямо с полотенцем на голове.

Закрываю глаза и силой заставляю себя заснуть. Но после мучений и бесконечного числа переворачиваний с боку на бок, психую, достаю телефон из-под подушки и быстро набираю сообщение:

«Завтра. Время и место уточню позже».

И только тогда часть груза сваливается с души, и у меня получается погрузиться в сон.

На следующее утро я просыпаюсь практически сразу заведенной своей вчерашней эсэмэской.

Сначала думаю написать Багирову, что у меня возникли непредвиденные обстоятельства, но затем беру себя в руки и звоню Лене.

Она без ума от Кирюши и с удовольствием соглашается побыть нянькой пару часов, поэтому быстро кормлю сына, одеваю его, как всегда, с боем, а после уделяю десять минут себе: натягиваю голубой сарафан и зачесываю волосы в хвост.

Еще собираюсь накраситься, но потом бросаю тушь обратно в свою хилую косметичку и шлю все к черту.

Это не свидание.

И все же я брызгаю на запястье остатками своей любимой туалетной воды.

Уже сидя в автобусе вместе с коляской и сыном, я достаю телефон и печатаю Илаю сообщение с временем встречи и названием парка.

Радует, что сегодня не так жарко, а когда выхожу от Лены, солнце и вовсе прячется за облаками.

За те полчаса, пока я добираюсь до парка на метро на другой конец города и выхожу, про жару и речи нет.

На улице стало так пасмурно, что я начинаю ругать себя, что не взяла какую-нибудь кофту.

А потом мой взгляд цепляется за огромную высокую фигуру, и ее вид заставляет мое сердце биться сильнее и чаще. Настолько, что на ребрах, возможно, останутся синяки.

Илай идет ко мне уверенным шагом, стремительно сокращая между нами расстояние, а у меня внутри все начинает подпрыгивать от волнения.

На секунду я даже жалею о том, что согласилась на эту встречу. И мои опасения оправданы, учитывая то, как он поступил со мной в прошлом…

Думаю, со стороны я выгляжу как испуганный ежик, готовый сложиться клубочком и растопырить иголки.

Чего не могу сказать о девушках, мимо которых он проходит.

В отличие от меня, они с удовольствием стреляют в него горящими глазами и посылают улыбочки, не забывая при этом оглядываться и провожать его фигуру восхищенными взглядами.

Но его взгляд прикован ко мне. И это вызывает паутину мурашек, расползающихся под легким ситцевым сарафаном.

Я стараюсь не смотреть на него, испытывая максимальную неловкость, но все равно замечаю ссадину на носу и небольшой кровоподтек на скуле.

— Привет.

Илай останавливается в шаге от меня и, будто не зная куда деть руки, убирает их в карманы черных джинсовых шорт. Но я все равно замечаю разбитые костяшки.

В этом он, кажется, не изменился. А вот что касается мускулатуры, сейчас особенно видно, насколько больше стали его мышцы. Даже на ногах…

— Извини. Я без цветов. Не знал, какие ты любишь. — Он прочищает горло, и на одно жалкое мгновение мне кажется, что Багиров… нервничает?

Но потом я откидываю эту глупую мысль как можно дальше.

— Ничего, — натягиваю улыбку. — Цветы были бы лишними.

— Черт, — он усмехается и сосредоточенно чешет затылок. — Надо было все-таки купить. Теперь чувствую себя идиотом.

— Ты стал бы им, если б пришел с букетом, потому что у нас не свидание, — я опять натянуто улыбаюсь.

Багиров сжимает губы в тонкую линию. Кивает.

— Не свидание, — сухо подтверждает он.

Я зачем-то позволяю своему языку спороть самую настоящую глупость:

— Расслабься. Я не одна из твоих подружек. Цветы были бы правда не к месту.

Черт. Что на меня нашло? Я ведь обещала себе не говорить глупостей. Тем более его личная жизнь меня никак не касается. И никогда не касалась.

Челюсти Багирова дергаются, словно демонстрируя, как его задели мои слова.

— Я никогда не дарил цветы своим подружкам. Но ты — не они.

Глава 6

Илай

Алиса смотрит на меня своими огромными голубыми глазами и, кажется, даже не дышит. Черт. Я ведь не напугал ее?

Матерюсь про себя и немного отступаю, предоставляя больше пространства.

Твою мать, три года прошло, неужели недостаточно времени, чтобы забыть? Хотя хуй знает. Я же не забыл какой пиздец тогда натворил.

Иногда даже снятся, блядь, ее глаза, наполненные ужасом, как у затравленной лани. Они преследуют меня во сне. Пока я не просыпаюсь в поту и с ощущением дыры в груди, размером, мать ее, с кулак.

Алиса вроде как расслабляется, но не до конца. Минуту она еще борется сама с собой в голове, но все-таки закутывается в мою куртку и кивает.

— Хорошо. Но только до метро.

И на этом наша странная прогулка подходит к концу, потому что Алиса разворачивается и направляется к выходу из парка. Хотя мы не так давно в него зашли.

Судорожно соображаю, как потянуть время, но над головой раздается раскат грома и тут же на руку падает первая капля дождя.

За считанные секунды безобидные капли превращаются в ливень, которому достаточно пары секунд, чтобы насквозь промочить мою джинсовку.

Алиса продолжает отчаянно держать ее над головой, но сильные порывы ветра мешают ей. Я наклоняюсь и стараюсь перекричать шум дождя.

— Я на машине, давай подвезу?

— Нет, не нужно! — кричит она в ответ, а когда раздается новый раскат грома и перед нами бьет молния, взвизгивает: — Ладно! Я согласна!

Кажется, она говорит что-то еще, но я не могу расслышать ее из-за шума в ушах и груди. Сердце ебашит на пределе. Я так долго не видел эту девушку, что от одной мысли остаться с ней в закрытом пространстве мне становится действительно хуево. Ну вы понимаете, такое бывает, когда сносит крышу от одного только запаха человека, который вам нравится.

Твою мать. Если бы она только знала, что творит со мной и какие провоцирует мысли, никогда не согласилась бы сесть в мою машину.

Даже если бы ей пришлось замерзнуть под дождем. Она бы предпочла пневмонию, а не остаться со мной. Это осознание довольно хреновое, но я не из тех, кто сдается.

Я соврал ей, сказав, что уеду через два дня. Просто хотел скорее увидеть ее. Ломало пиздец. И я не буду отрицать, что вчерашней ночью дрочил с мыслью о ее нежной коже. Двинулся ли я? Определенно. Но остановиться уже не мог. Все, чего я хотел — она. Я не знал, что моя ложь сработает, однако сработало.

Считаете меня редким засранцем? Правильно делаете.

Я готов изворачиваться любыми способами, лишь бы снова завоевать ее внимание.

Пускай для этого пришлось соврать. Это и за ложь-то нельзя принять.

Теоретически я буду за пределами города. В лагере. Я типа за старшего, приглядываю за своими парнями, которые выиграли путевку в один из лучших курортных спортивных лагерей. Поэтому и тренировки никто не отменял. Это будет жирным плюсом в моей карьере, Расул Магомедович уже подыскал мне отличную школу олимпийского резерва. Думаю, еще год — и моя стажировка перейдет на новый уровень.

И мне чертовски нравится то, что я делаю. Это мой выбор. Он мне по душе.

Алиса останавливается у парковки с кучей машин, наверное, пытаясь найти среди них мою. Но ее там нет, потому что я купил себе новую.

Практически сразу же, как выиграл тот дерьмовый спор. Да и тошно было ездить на ней, потому что все напоминало о Ведьме. Твою мать. Может, она и правда ведьма? Иначе какого черта своим исчезновением она разворотила мою грудную клетку и вырвала к херам собачьим сердце, оставив лишь тупую пустоту.

— Нам туда, — киваю на дорогу, на обочине которой под кроной зеленых тополей припаркован мой черный «Хаммер».

Я жму на брелок, и машина отзывается мигающими фарами.

Обогнув капот, открываю дверцу со стороны переднего пассажирского сиденья.

Алиса не доходит до внедорожника несколько шагов и замирает, но сильный порыв ветра будто толкает ее ко мне.

Я забираю у нее джинсовку и отхожу, предоставляя возможность самой забраться в салон.

Сейчас любое мое движения в ее сторону будет лишним, поэтому я запрещаю себе прикасаться к ней.

Как бы ни зудели мои пальцы.

Крепче сжимаю в кулаке тяжелую от влаги джинсовку и, открыв багажник, бросаю ее туда. Затем дергаю черную сумку и достаю пару сухих полотенец.

Я держу запасные для пацанов, когда вожу их купаться на озеро. На всякий случай, мало ли кто забудет. А сопли — это последнее, что мне нужно от этих парней.

Надеюсь, они не узнают, что я одолжил их девчонке.

Захлопываю багажник и сажусь за руль.

— Держи, — протягиваю ей полотенце, а сам другой рукой начинаю вытирать свою голову.

Промокнув лицо, непроизвольно задерживаю взгляд на Алисе, которая чересчур сосредоточенно просушивает перекинутый на одно плечо хвост.

Но я смотрю не на волосы, а на капли, соскальзывающие по ее хрупкой шее в вырез сарафана на груди, соски которой торчат как камушки гальки.

Глава 7

Дрожащими пальцами тыкаю в кнопки домофона.

Монотонная трель вызова, кажется, длится вечно.

А я все больше и больше чувствую, как невидимые стены смыкаются вокруг моего взволнованного сердца.

Я задыхаюсь от ощущения, что ловушка вот-вот захлопнется. Сейчас я сбежала. Но, что-то мне подсказывает, что все предрешено и выхода из этой ловушки нет. Есть лишь оттягивание неизбежного.

— Кто? — наконец раздается голос Лены, а на заднем фоне слышу лепет своего сына.

— Я, — глухо выдыхаю. — Открой. Скорее.

— Ты чего-то быстро.

— А может, мы поговорим дома? — нервно выпаливаю я и оглядываюсь назад.

Машина Багирова стоит на том же месте. Я машинально дергаю дверь. И когда она с характерным щелчком открывается, я буквально врываюсь в парадную.

Прохожу мимо лифта и поднимаюсь по лестнице, надеясь, что смогу перебить мандраж физической нагрузкой.

Но уже на третьем этаже понимаю, что сделала только хуже, потому что ко всем моим симптомам нервного возбуждения добавляются одышка и дрожь в ногах, а страх просачивается еще глубже.

Я бы очень хотела иметь достаточно контроля над мозгом, чтобы подать сигналы во все свои нервные окончания и отменить эту глупую реакцию.

Но, кажется, уже слишком поздно.

У меня паническая атака. Я ссылаюсь на нее, потому что мысль, будто меня волнует сам Багиров, его взгляд и голос, вызывает сильное отторжение.

Господи, он смотрел на меня так, что дурацкие мурашки танцевали на коже чечетку. В животе до сих пор странная тяжесть, а температура тела, даже несмотря на мокрую одежду, достигает неадекватных пределов.

Глупости какие… Я не могу этого хотеть. Я не могу хотеть ни его, ни вообще какого-либо мужчину. Он же убил во мне это. Сделал фригидной. И за последние три года я в этом уже убедилась лично.

Я стала такой эмоционально скудной, что любые сильные эмоции были для меня роскошью. Так какого черта сейчас со мной это происходит? Почему я не могу управлять ни долбаным телом, ни головой, ни сердцем? Почему меня волнует, что обо мне подумал Багиров? И почему его лицо перекосило, когда он бросил взгляд на мой телефон? Неужели он все понял? Господи, да тут бы и дебил все понял. Сначала проклятая детская соска, а потом фото Кирилла на экране моего телефона…

И вместо того, чтобы выяснить это, я сбежала как трусиха.

Но я ничего не могу с собой поделать. Я сразу почувствовала себя рядом с ним не в своей тарелке. И совершенно не знала о чем говорить. Зато он знал. Этим и начал загонять меня в ту самую жалкую версию меня. Позорную, уязвимую и беспомощную.

Но я не такая! Я справилась со всем дерьмом в прошлом, родила замечательного сына, и уже воспитываю третий год его без чьей-либо помощи, за исключением бабы Люси, конечно. Все азы по воспитанию я получила от нее. Ну и заодно из литературы, которую читала взапой. Жаль, что многие советы оттуда на деле оказались не так просты. Лайфхаки бабы Люси гораздо эффективней.

Но только благодаря себе я начала новую жизнь. Потому что я хотела жить. И хочу. И я не должна позволять появлению Багирова делать себя слабой…

Щелчок замка вырывает меня из мыслей, и я вплетаю в мокрые волосы пальцы, только сейчас осознавая, что стою у стены рядом с квартирой Лены.

— Ты чего здесь? — она выходит на лестничную площадку, и мы встречаемся взглядами. — Али-и-ис? Ты в порядке?

Сглатываю вязкую слюну и опускаю голову.

— Я не в порядке, Лен.

— Что случилось? — Молчу. — Боже ты мой, Самойлова, посмотри на меня и скажи, что произошло?!

Я давлюсь удушливым смешком.

Медленно поднимаю на нее взгляд и нахожу в себе силы, чтобы голос звучал ровно:

— Можно я сегодня останусь у тебя?

***

Я мою Кирюшу после ужина, который он беспощадно давил руками и которым больше вымазал лицо, чем поел. И, конечно же, он не слишком рад, что я лезу к нему с полотенцем. Поэтому, когда я наконец плюхаюсь с ним на диван, он выворачивается и выбирается из моих рук, капризничая:

— Мама-ська ить! Ить! Качу ить!

Я устало смотрю на подругу, которая все это время наблюдает за моей борьбой с сыном с улыбкой на лице.

— Лен, подай его водичку.

Сидя на подоконнике, она протягивает руку, цепляет бутылочку-поилку и подает ее уже топающему к ней Кирюше.

Он с жадностью высасывает водичку, шумно сопя.

И как только заканчивает, бежит обратно, бросает бутылочку на диван, и, с кряхтением забравшись ко мне на колени, снова начинает капризничать.

— Мама… — канючит. — Осип та-та-та!

Я беру его на руки и, усадив поудобнее, начинаю играть с ним:

— По кочкам, по кочкам…

— Ну и что ты думаешь?

Бросаю взгляд на подругу, прерывая игру с Кирюшей и не сразу соображая, о чем она.

— Не тупи, Самойлова. Ты расскажешь ему о сыне?

Я вскидываю брови, совершенно не ожидая, что после моего рассказа о прошлом она спросит именно это.

— Я не знаю, Лен. — Сощуриваю глаза. — Ты вообще, ничего не пропустила из нашего разговора?

— Нет, — Лена складывает руки на груди. — И поверь мне, я бы больше всего хотела, чтобы Кирюша никогда не узнал об этом уроде, но у тебя дела идут неважно, а твой этот Багиров, как ни крути, его отец. К тому же при бабках. Да, безусловно, он редкостный козел, которому я бы лично врезала между ног. Ты уж извини, но поспорить на девственность и потом изнасиловать… ну это пиздец, Алис.

Глава 8

Илай

В лагерь приезжаю злой как собака.

Езда на скорости ничуть не ослабила ни натянувшиеся нервы, ни гребаный стояк.

Только добавила пару штрафов в мою коллекцию. Зашибись, че.

Заезжаю на парковку и, заглушив тачку, устало провожу ладонью по лицу. М-да. С досадой качаю головой. Не так я планировал завершить наше недосвидание.

Не то чтобы я на что-то рассчитывал, но, блядь… уж точно не на ее желание съебать от меня как можно скорее. Только что мне оставалось делать?

Догнать ее и сгладить неидеальные углы нашего прощания? Хотел ли я этого? Да, черт возьми!

А она?

Определенно нет.

Мало того, что Алиса убежала от меня как от стихийного бедствия. Так еще этот ебаный Рома засел в моих мыслях. Кто он и зачем ей звонил?

Я понимаю, насколько глупо смотрится моя ревность, но еще глупее было бы начать выяснять с отношения с Алисой.

Скулы сводит от раздражения и какой-то беспомощности в этой ситуации.

Выдохнув сквозь зубы, несколько раз бьюсь затылком о подголовник.

Не должно меня волновать, с кем она крутит шашни. Перезвонила ли этому Роме? Или он ждал ее дома? Блядь.

Не думать об этом. Просто не думать.

В конце концов, Алиса имеет полное право на личную жизнь.

Остаток вечера провожу в зале в спарринге с грушей.

Пацанов решил не тревожить, боюсь, они не обрадовались бы перспективе помочь мне сбросить пар на матах. Это и к лучшему. Я в таком состоянии, что наломать дров могу.

А мне сейчас это не нужно. Я слишком долго шел к своей цели.

После того как Алиса исчезла, многое изменилось.

Продал тачку, сломал челюсти двум своим друзьям, ушел из универа, разорвал помолвку с Фирсовой и, послав всех на хер, съехал с квартиры матери на съемную и на какой-то период залег на дно.

Хуево было пиздец.

От самого себя и от понимания, что по факту никому я оказался не нужен. Стоило только уйти с радаров.

Изредка я листал ленты соцсетей, понимая, что жизнь у парней осталась прежней и мое отсутствие не сыграло никакой роли.

Сначала было как-то не по себе, ревностно, что, кроме пары пропущенных звонков от Смайла, особо-то никто и не задумался, куда я пропал.

А потом и это перестало меня волновать. Появилось безразличие к собственной жизни.

Я был потерян. Не знал, с чего начать и стоит ли вообще начинать.

Каждый раз во сне, видя ее, вспоминал, каким был ублюдком.

А снилась она мне часто. Будто порчу на меня навела, наказав кошмарами с ее испуганными глазами, в которых был только ужас и отвращение ко мне.

Воротило настолько, что я разбил все зеркала в квартире, чтобы не видеть своего отражения.

Пытался ли я найти Алису? Нет.

Думал ли о ней? Постоянно, блядь.

Но не искал.

В какой-то момент даже возненавидел ее за то, что она взяла деньги моей матери и сбежала, даже не попробовав дать мне шанс все исправить.

В один из моих серых дней на пороге съемной хаты я столкнулся с мужчиной, который представился моим дядей.

Я практически не помнил его: виделись, когда мне было лет пять.

Он сообщил мне о смерти своего брата и моего биологического отца, а вместе с тем и номер счета, где хранились бабки от недвижимости в Америке, которую продал дядя и обменял на рубли.

Я был не в лучшем положении, чтобы отказываться от денег, но и прикасаться к ним было тошно.

То, что со мной сделал человек, считавшийся отцом, уже не исправят никакие деньги.

Я возненавидел его еще больше после того, как грубо обошелся с Алисой. Насилие. Вот единственное, что мне демонстрировал мой отец. И я презирал себя, понимая, что этим поступком лишь подтвердил, что я его сын.

Но что-то произошло, когда я узнал о его смерти.

Будто какой-то щелчок в груди переключил все мое подсознание, и я почувствовал себя свободным. По-настоящему.

Пускай мой рацион сузился с ресторанного меню до овсяной каши, яиц и пельменей, а пафосная тачка — на две беговые, но что-то произошло.

Я понял это, когда открыл объявления о поиске сотрудников, когда почувствовал вкус еды, пусть даже самой простой, когда проснулся и вышел на пробежку, а после записался в зал на районе. Что-то изменилось, и я не мог понять — что, но мне это нравилось.

Там же я познакомился с Расулом Магомедовичем, преподавателем самбо в одной спортивной школе, а впоследствии этот мужчина дал мне столько, сколько я не получал от родного отца. И никогда бы не получил.

Расул Магомедович рассмотрел во мне потенциал, а я не стал отказываться от его предложения по тренерству. Он помог мне зачислиться в универ благодаря своему знакомому, которым оказался отец Смайла. Мир тесен, чтоб его. На руку пошли и мои предыдущие достижения в спорте, так что я перевелся сразу на третий курс. И в итоге попал туда, где я есть.

Глава 9. Алиса

— Новенькая, — сипло окликает женский голос, — как тебя звать-то, напомни?

— Алиса.

— Иди сюда, Алиса.

Встаю и иду к санитарке, вместо которой я буду выходить в ночные смены.

У нее сейчас проблемы со здоровьем, поэтому женщина согласилась разделить свои рабочие обязанности со мной, а вместе с тем и зарплату.

Зато она сохранит свое место, а я подзаработаю. Денег немного обещают, но лучше, чем ничего.

Спасибо Роме и его маме, ну и конечно же моей языкастой подруге.

— У тебя как, желудок крепкий?

Неуверенно пожимаю плечами.

— Ясно. Ну вот сейчас и узнаем. Пошли в процедурную, нужно раздеть, намыть и побрить бомжа. Скажем так, пройдешь боевое крещение.

Я натягиваю улыбку и, убрав руки в карманы халата, следую за хромающей женщиной. Еще не запомнила, как ее зовут, но все обращаются к ней: «Петровна».

— Ты привыкай, в приемном покое всегда весело. Особенно по ночам.

Петровна открывает дверь в процедурную, и, прежде чем спертый запах алкоголя и мочи бьет мне в нос, раздается протяжный стон.

Морщусь и натягиваю ворот бадлона на нос. Теперь я понимаю, к чему был вопрос про крепкий желудок.

Я вижу неопрятного мужчину с редкими жирными волосами и такой же грязной бородой, его нижняя посиневшая губа трясется, а из уголка рта тянется вязкая слюна, пока сам он корчится на металлической кушетке то ли от боли, то ли оттого, что ему холодно.

— Что смотришь, подходи давай, неженка.

Петровна кивает на кушетку и умелыми движениями стягивает с бомжа штаны, обнажая кости, обтянутые дряблой кожей.

— Что стонешь? Сам себя до такой жизни довел! А мы теперь тут должны твою задницу подмывать, — ворчит она, но дело свое делает, снимая с него полосатую дырявую кофту. — Алиса, бери бритву и иди сюда.

Я тяжело сглатываю и смотрю на подготовленный инвентарь. Я надеюсь, брить нужно бороду?

Но моя надежда превращается в пыль быстрее, чем я успеваю зацепиться за нее. Брить нужно не бороду, а пах. Его готовят к полостной операции.

Я, если честно, даже не поняла, как все закончилось. Все происходило словно в каком-то тумане. Сквозь который я все еще слышу его мученические стоны и прерывистое дыхание.

Я продолжаю находиться в оцепенении, даже когда стою и мою руки, потеряв ход времени. Если я думала, что в клубе дерьма повидала, то сегодня меня настигло глубочайшее разочарование.

— А ты ничего, — Петровна хлопает меня по спине. — Крепенькая оказалась, с виду, думала, ты вот-вот в обморок свалишься.

И, посмеиваясь, уходит.

А я так и стою, держа онемевшие руки под проточной водой. Спертый дурной запах все еще стоит в моих ноздрях, горле и легких.

Из оцепенения меня вырывает крик медсестры:

— Эй! Новенькая где? Санитарочка!

— В процедурном была.

— Зовут-то ее как?

— Алиса.

— Алиса! — тут же зовет меня медсестра по имени и заходит в процедурную.

Я уже вытираю руки, когда мы встречаемся с ней взглядом.

— Ну ты чего зависла тут? — недовольно качает головой. — Работы по горло, а она руки намывает. Помогай иди давай.

— Хорошо, — мой голос слабый. — Что нужно делать?

— Там парнишка поступил, нужно на рентген отвезти.

Киваю и выхожу следом за торопящейся медсестрой. Она вручает мне историю болезни и больного в каталке.

.

— Что с ним?

— Подозрение на перелом, — бубнит медсестра, регулируя капельницу у лежачей в коридоре бабушки.

Парнишка сдавленно стонет.

— Может, ему обезболивающего дать?

— Вези давай. Сестра милосердия, — фыркает с насмешкой женщина.

Я беру кресло-каталку и толкаю к рентген-кабинету.

Стучу в металлическую дверь, из-за которой раздается крик: «Я вызову!»

Сдунув прядь волос с лица, откатываю кресло в сторону и сажусь на металлические сиденья.

Но просто смотреть на страдающего паренька, раскачивающегося из стороны в сторону, невыносимо, поэтому пытаюсь отвлечь его.

— Ты как так умудрился?

Не отвечает. Только ерзает в кресле. Что ж, попробуем еще раз.

— Сильно болит?

Он зыркает на меня из-под челки. Злобно так.

— А ты как думаешь? — пыхтит он, прижимая к себе травмированную руку.

Я вскидываю брови.

— Ну раз огрызаешься, значит, жить будешь.

Отворачиваюсь. Кладу ногу на ногу и, положив историю болезни на колени, откидываюсь на спинку сиденья. Вот же маленький говнюк.

— Извини, — бурчит он, тем самым возвращая себе мое внимание. — Я просто… нервничаю.

Медленно растягиваю губы в улыбке, качая головой.

— А нервничаешь чего?

Он мнется, оттягивая рукав толстовки, но все-таки цедит:

— Если родители узнают, они меня прибьют.

Облокачиваюсь на колено и подпираю подбородок кулаком.

— Что же ты натворил такого?

Глава 10

На свой страх и риск мы с помощью Роминой мамы проворачиваем свою аферу и забираем мальчишку из больницы под предлогом, что он мой двоюродный брат.

И, судя по тому, как легко нам это удалось, дежурный врач тоже не особо хотел себе ночью геморроя с полицией и родителями.

— Ну что? Куда едем?

Рома смотрит на меня, а потом мы вместе оборачиваемся назад, выжидающе глядя на Демида.

Перелома, слава Богу, у него не оказалось, но частичный разрыв связок не облегчает ситуации. Сейчас его рука зафиксирована бандажом, а боль притуплена обезболивающими препаратами. Еще не раз помучается бедолага, пока будет восстанавливаться.

Парнишка смотрит на нас с измученным выражением лица. Кажется, вот-вот голова завалится набок и он заснет.

— Мне нужно в лагерь вернуться, — бормочет он. — Вы ведь прикроете меня?

— Я поговорю с твоим тренером, но обещать ничего не могу. Сам понимаешь, что ты, мягко говоря, накосячил.

Он опускает взгляд.

— Понимаю.

Я протягиваю руку и треплю его за коленку.

— Ладно. Не кисни. Самое сложное позади.

Кивает, все так же не глядя на нас.

— Лагерь-то как называется? — встревает Рома.

— «Спортландия».

Возвращаюсь на место и перевожу взгляд на Рому, который уже вбивает название лагеря, и навигатор сразу выстраивает маршрут. Почти сорок минут езды. Пять утра. Супер.

— Ром, я заплачу тебе с зарплаты, хорошо?

— Ерунды не говори.

Он бросает на меня насмешливый взгляд и, покачав головой, трогается с места.

— Мне просто неудобно, что я выдернула тебя посреди ночи. Да и дорога не близкая. Но ты же знаешь, мне не к кому было обратиться… Тем более без помощи твоей мамы ничего бы не вышло. Ее я тоже отблагодарю… после зарплаты.

— Перестань, — он выруливает с территории больницы. — Благодарить должны тебя. Его родители. За то что попалась такая сердобольная, как ты, сберегла их нервы и избавила от проблем с полицией.

Натягиваю рукава вязаной кофты, которую я накинула наспех прямо поверх формы.

— Осуждаешь, да?

— Нет. Просто не совсем понимаю, зачем тебе это.

Бросаю взгляд в зеркало заднего вида: Демид, прислонив голову к окну, кажется, заснул.

— Жалко его стало.

— Жалко у пчелки, Алис. А ты ерундой занимаешься.

Меня немного обижает тон Ромы. В горле скапливается тяжесть горечи. Отворачиваюсь к окну.

— Кому ерунда, а кому помощь и шанс все исправить, — тихо произношу я. — Ошибаться — это нормально, Ром. Как и помогать тем, кто ошибся. Он был напуган и сожалел о своем поступке. Ты мог отказать мне, если моя просьба помочь показалась тебе ерундой.

На короткое мгновение повисает молчание.

— Не мог, — сухо подытоживает Корнеев. — И ты прекрасно знаешь об этом, Алис.

Сжимаю челюсти, прекрасно понимая, к чему он клонит. Ну классно. Ко всем моим тараканам добавляется еще чувство вины за то, что я использую парня, которому нравлюсь и который из-за этого не может мне в чем-то отказать.

— Ром… я попросила тебя как друга. Без какого-либо умысла.

Исподтишка смотрю на него. Его челюсти напряжены, а взгляд намертво прикован к дороге.

— А я помог тебе как девушке, которая мне нравится. И очень давно.

У меня аж в груди все спирает. Ну вот зачем он по новой и прямо в лоб? Он у меня уже болит, как и сердце, от отказов, которые я каждый раз даю этому парню.

Ерзаю на сиденье. Поправляю волосы, но с ответом так и не нахожусь.

Нет, все. Нужно действительно завязывать просить его о помощи. Ничего хорошего в итоге не выйдет. Только больно ему сделаю, да и себе тоже. Обижать Рому совсем не хочется. Мне он нравится, правда нравится, но как друг. Не более.

Остаток дороги мы проводим в тишине. Если его не смущает паренек на заднем сиденье, боюсь, в обратную сторону откровений от Ромы может быть еще больше. Видимо, тот вечер у Лены дома опять что-то переклинил у него в мозгу. Но я лишь была вежлива, только и всего. Но мою вежливость в очередной раз восприняли как-то по-своему.

Машина сворачивает на грунтовую дорогу, и я немного оживляюсь.

На горизонте через ветви деревьев пробиваются первые лучи рассвета. Щурюсь. Машина у Ромы с низкой посадкой. Он старается ехать аккуратно, но все равно изредка цепляет днищем ямы. А я каждый раз закусываю до боли губу.

Знаю ведь, как парни бережно относятся к своим машинам. А такие, как Рома, даже чересчур. Он готов все свое свободное время проводить с ней в гараже. Правда не только по любви, но и в силу ее возраста.

— Там, видимо, кое-кого уже ожидают, — Рома вырывает меня из мыслей, и я прослеживаю за направлением его взгляда.

Перед забором стоят две машины, а рядом собрались люди. Но когда я замечаю среди них знакомую высокую фигуру татуированного парня, мое бестолковое сердце болезненно сжимается.

Глава 11

Практически уже полчаса мы едем с Ромой в жуткой тишине. Я молчу, потому что не знаю, стоит ли мне вообще говорить, а Рома… да на нем лица нет, о чем речь.

Держит все в себе. И я буквально чувствую, как он вот-вот треснет и все, что его так пожирало изнутри, вырвется на меня языками неконтролируемого пламени.

— Может, все-таки объяснишь? — наконец его высокий голос резко вспарывает звенящую тишину. — Что, мать твою, это было?

Сцепляю пальцы в крепкий замок, взволнованно щелкая ногтями больших пальцев.

— Ты подняла меня среди ночи, чтобы я поучаствовал в твоей интрижке? Другого идиота, очевидно, не нашлось?

— Ром…

— Вот только не надо, Алис…

Зажмуриваюсь.

— Все не так! — выпаливаю. — Ясно?

— А как, блядь? Как, Алис?

Шумно втягиваю воздух и даю себе время немного остыть.

— Извини, хорошо? — заламываю пальцы. — Я не хотела, чтобы все так произошло…

— Ты же… — Рома перебивает, но снова замолкает, и я слышу, как руль скрипит в его руках. Черт. — Ты же говорила, что не готова к отношениям!

Его голос звучит так уязвимо, что мне хочется закрыть уши руками. Вот только неловкость момента, которая болезненно давит на меня, все усложняет.

— Так и есть, — сухо произношу, потупив взгляд на свои короткие ногти.

— Тогда что это было?

— Ром… пожалуйста, — прикрываю глаза, заканчивая шепотом, — не нужно. Я не хочу говорить об этом.

— Ты знаешь, а я вот не прочь поговорить об этом. Я год за тобой таскаюсь, как щенок. Все, блядь, для тебя делаю, а что получаю в ответ?

— Это отец Кирилла, — выдаю я, едва Рома успевает закончить, и на мгновение в салоне снова повисает тишина. Тяжелая такая, что дышать трудно становится. А может быть, это от слов, которые вырвались из меня слишком громко.

— Да ты издеваешься! — с горькой усмешкой выдыхает Рома, останавливаясь на светофоре и вцепляясь пальцами себе в волосы на затылке.

Взъерошив их, он бросает на меня ошалелый взгляд.

— Твою мать, Алиса, какого хрена?

Я отворачиваюсь, закусывая изнутри губу до крови.

— Какое право этот ублюдок вообще имел прикасаться к тебе?

Нахмурившись, снова смотрю на Рому, не совсем понимая его реакцию. Он трогается с места и уже сворачивает на мою улицу.

— Мне Лена все рассказала, — выдает он после минуты моего испытующего взгляда. — Рассказала, как ты забеременела. И дала совет мне набраться терпения, чтобы ты смогла подпустить меня… Ахуеть, набрался, блядь. Так набрался терпения, что девушка выбрала своего насильника…

— Прекрати! — Ярость обжигает горло. — Во-первых, я никого не выбирала, — шиплю на него. — А во-вторых, он не насильник…

Рома прыскает со смеху. Так ядовито, что мне противно становится.

— Ты еще и оправдываешь его… Зашибись, Алис, че я могу сказать…

Машина останавливается возле моего дома, а я разворачиваюсь к Роме, чувствуя, как во мне уже все бурлит.

— Я тебе за все благодарна, правда, очень благодарна, только никогда ничего не обещала, Ром, — слова, слетающие с губ, режут без ножа нас обоих. — И, по-моему, честно тебе об этом сказала, — голос надламывается. — Так что прекрати говорить со мной в таком тоне и требовать объяснений. Я не твоя девушка и никогда ей не была.

Нервно облизываю губы.

— Я понимаю, что тебе было неприятно видеть… этот поцелуй, но, поверь мне, это никак не влияет на то, чего ты пытаешься добиться от меня. Не получается у нас, и ты сам это видишь, так зачем начинаешь все по новой? Думаешь, мне нравится делать тебе больно? Не нравится, Ром! Я, может, и не могу тебе ответить как девушка, но как друг… я прошу тебя: заканчивай. Дружба — все, что я могу тебе дать. Решай, нужна ли она тебе.

Я толкаю дверцу и вырываюсь из машины, прежде чем Рома успевает что-либо сказать.

Торопливыми шагами иду к подъезду и скрываюсь за дверью ровно в тот момент, когда Корнеев психует и с визгом шин срывается с места.

Не останавливаясь, я бегу по ступеням в общежитие.

Спотыкаюсь на пороге, но, не обращая внимания на мандраж, врываюсь в свою комнату, закрываю дверь и, прислонившись к ней спиной, сползаю на пол.

Я так и сижу, дрожа и задыхаясь от бурлящих во мне эмоций, которые не могут найти выход. Но самое ужасное в том, что я не думаю о Роме в этот момент. Я думаю о поцелуе, от которого мои губы до сих пор покалывает жаром.

Подношу к ним подрагивающие пальцы и осторожно провожу по чувственному контуру, позволяя кадрам в голове взрываться залпами красок.

Вот он стоит и прожигает меня горящим взглядом, вот его тяжелая рука путается в моих волосах и вот его рот накрывает мой, лишая возможности дышать…

Острая вспышка прорезает низ живота, и я кладу на него ладонь. Ощущение становится настолько болезненным, что я комкаю халат в кулаке, словно намереваясь добраться до собственных внутренностей и вырвать их к чертовой матери, потому что я не могу это терпеть. Невыносимо просто…

Глава 12. Илай

После того как Алмазова еще раз осмотрел фельдшер и вернул его в расположение «спортивных частей», я больше не ложился. Еще нужно придумать, что сказать его родителям. Они привыкли к звонкам с жалобами, но сегодня парень перегнул конкретно. А мне теперь расхлебывать последствия.

Причем не только после выходки Алмазова, но и после своей.

Такое ощущение, что не поцелуй это был, а разряд дефибрилляторами прямо в грудь. Адреналин зашкаливал так, что пришлось до общего подъема идти в зал, а потом спускать остаточный пар в горячем душе. С мыслями о ней.

Вроде не пацан уже, но стоило вспомнить вкус ее губ — и совсем поплыл.

Надеюсь, не я один. Судя по тому, что я за свою наглость не отхватил пощечину, все не так уж и плохо. Наверное.

Блядь.

Из-за Алмазова и так был на взводе, а появление Алисы — контрольный выстрел в мою выдержку.

Сам не пойму, как переступил грань. Обещал ведь себе не делать глупостей, чтобы не спугнуть Ведьму. Но стоило увидеть ее в компании какого-то мудака, сразу переклинило.

А когда поцеловал ее на его глазах, захотелось и вовсе запрыгнуть на капот его тачки, рычать и бить себя в грудь с криком: «Она моя!»

Друг. Как же.

Судя по его кислой роже, я все расценил верно. Как и он, увидев, что Алиса не оттолкнула меня.

На самом деле, я ждал, когда моя щека вспыхнет и в мою сторону посыпятся проклятия, но ни черта подобного.

Только ее взволнованное дыхание, сладкий вкус, взорвавшийся на языке, как залп победы, и горящие, широко распахнутые глаза.

Черт возьми, это определенно стоит внести в список моих самых больших достижений в жизни. А их было немало.

Я шел ва-банк. И прекрасно это понимал. Я мог напугать ее и отбросить все свои и без того хилые шансы на сто шагов назад. Но пугающее ощущение, что я упущу ее, сделало выбор за меня.

Не прекращая думать об Алисе, я отправляюсь с пацанами на пробежку, после нее они продолжают разминку в зале, отрабатывая акробатические элементы кувырков, прыжков в высоту и стойку на руках.

Подготовив мышцы и суставы перед нагрузкой, я начинаю изучать с ними технику падения в разных позах, затем разбиваю их на пары для силовых упражнений, а сам опять улетаю мыслями к гребаному поцелую. Хочу еще. Мне пиздец как этого мало.

Ловлю на себе подозрительные взгляды пацанов и понимаю, что стою и улыбаюсь не совсем уместно.

Провожу ладонью по лицу и, усмехнувшись над собой, продолжаю тренировку как ни в чем не бывало. Только нагрузку усиливаю, чтобы некогда было им перешептываться.

В зал заходит Алмазов, и внимание пацанов мгновенно переключается на раненого гостя.

— Тренировка продолжается, — строго командую я и, оттолкнувшись от стены, иду в сторону Демида. — Пошли в кабинет. Здесь слишком много лишних ушей.

Алмазов молча следует за мной до самого кабинета.

— Садись, — выставляю ему стул, а сам сажусь на диван и облокачиваюсь на колени.

Сидим. Смотрим друг на друга, пока Алмазов первый не опускает взгляд. Нервничает. Пальцами царапает стул. И не ерничает как обычно.

— Ну и что мне с тобой делать?

Нахохливается. Пожимает плечами.

— Простите меня, Илай Дамирович…

— Что мне твое простите? Родителям как я в глаза буду смотреть?

Он тут же вскидывает испуганный взгляд.

— Вы им все рассказали?

Сжимаю челюсти.

— Не все. Приедут — и поговорим все вместе.

Щеки у него багровеют, и он снова опускает глаза.

— Не рассказывайте им, пожалуйста, что я сбежал… Они накажут меня и заберут домой…

Хочется проучить засранца и припугнуть, но в голове всплывают слова Алисы. И ведь действительно. Сам ведь когда-то таким же безголовым был.

— Подумаем, — кратко отвечаю я. — А ты держи язык за зубами. Не создавай мне лишних проблем, понял?

— Понял, — он виновато бубнит и поднимается, чтобы уйти, но я останавливаю.

— Я разве отпускал?

Алмазов нехотя возвращается на стул и тяжело вздыхает. А я думаю, как незаметней подобраться к интересующей меня теме.

Потирая ладони друг о друга, прочищаю горло.

— Девушка, которая тебя привезла… Почему она решила помочь тебе?

Алмазов поджимает нижнюю губу и чешет здоровой рукой затылок.

— Я попросил ее.

— И что? Вот так вот по одной просьбе она рискнула нарушить закон?

Он вжимает голову в плечи.

— Ну да… Она просто хорошая, пожалела меня.

Знаю, что хорошая.

— Вам она нравится, да?

Алмазов застает меня врасплох. Внимательный. Жук.

— Ты бы лучше умным был таким, когда в твою головушку пришла идея сбежать. Иди давай. Жди приезда родителей.

Глава 12.1. Илай

***

После того как я отправил Алисе на работу нескромное приглашение на свидание, проходит уже два дня.

А в ответ гребаная тишина.

Эта девушка явно намерена свести меня с ума.

Радует хотя бы то, что проблему с Алмазовым вроде как решили.

Родители забрали его домой, пока рука не восстановится. Частично я прикрыл его задницу, но гнев родителей это, прямо скажем, не сильно уменьшило.

Досталось и ему и мне. Отец у него чиновник, мать — деканша. Серьезные люди, с ними особо не забалуешь. Но все это меркнет на фоне того, что девушка, занявшая девяносто девять процентовмоих мыслей, тупо меня игнорирует.

Ломка уже начинается. Надо что-то делать. Но что, черт возьми?

Ничего лучше, чем заглянуть в кабинет нашего молоденького фельдшера, я не нахожу.

На ее пальце кольцо — замужняя, может, знает толк в отношениях. Или чисто по-женски поймет мои вопросы.

— Лиза, Лиза, Лизаветка-а, — протягиваю я имя фельдшера в шуточной форме и заваливаюсь на кушетку в ее приемной. — А ты разбитые сердца тоже лечишь? — выдыхаю мечтательно и закидываю руки за голову, устремляя взгляд в потолок.

— Это вы на свое намекаете, Илай Дамирович? — смеется мелодично так, а сама что-то пишет в своих бумажках.

— Ага. Типа того.

Опять хихикает. Бросаю на нее ленивый взгляд.

— Думаю, здесь я бессильна.

Закрывает одну карточку и, послав мне милую улыбочку, берет следующую.

Протяжно вздыхаю и снова перевожу взгляд в потолок.

— Вот скажи мне, Лизавета, — начинаю после короткого молчания. — Если девушка ничего не ответила на букет цветов с приглашением на свидание, дело плохо, да?

— Ну-у, — протягивает она. — Наверное, ты ее чем-то сильно обидел.

Ты даже не представляешь насколько.

— Есть такое.

— Значит, надо исправляться, Илай Дамирович.

Покачав головой, рывком поднимаюсь на ноги и опираюсь на стол с документами.

— Ума не приложу — как. Не подпускает меня совсем.

Лиза ухмыляется уголком губ и закрывает очередную карточку. Облокачивается на стол и вскидывают на меня озорные глаза.

— Прямо-таки совсем?

— Да. Закрывается от меня каждый раз, когда я пытаюсь приблизиться. Помоги, а? Дай совет.

Про поцелуй, который явно был лишним, молчу.

Лиза подается чуть вперед.

— Я фельдшер, а не экстрасенс, Багиров. Прости, но боюсь мои советы могут не то что не помочь, а даже навредить.

— Ты девушка в первую очередь.

— И что? Думаешь, мы внутри все одинаковые, как куклы, набитые поролоном?

Закатываю глаза и отталкиваюсь от стола.

— Ты бессердечна, — стону я мучительно.

— Я могу дать тебе только один совет, Багиров. Если тебе важна эта девушка, не отступай. А теперь, будь так любезен, дай мне доработать смену? Видишь, сколько у меня бумажек? Мне все заполнить надо, а потом внести данные в электронную таблицу.

— В одном вы девочки очень похожи, — пячусь к выходу.

Лиза вскидывает брови.

— И в чем же?

— Вредные вы.

Она смеется, но перед тем как я выхожу из кабинета, решает меня добить:

— Это чтобы вам жизнь медом не казалась.

Усмехаюсь себе под нос и закрываю за собой дверь.

М-да. Легче как-то не стало. Хотя на Лизу были надежды. Возможно, если бы я открылся ей со своими проблемами чуть больше, и был бы толк в разговоре, но рассказать истинную причину, почему Алиса сторонится меня, не нашел сил.

Да и не настолько мы близки с Лизой, так, коллеги по цеху, можем на юморе пообщаться или по делу. Но, видимо, на этом все.

Снова достаю телефон, но от Алисы до сих пор ничего.

Черт.

Заваливаюсь в свою комнату на диван и снова достаю телефон. Бездумно кручу его в руках. Сила воли трещит по швам, но я все равно не звоню и не пишу, чтобы не становиться сталкером в ее глазах.

Но замашки, безусловно, есть. Вчера весь день пытался найти ее страничку в соцсетях. Хоть где-нибудь. В конце концов пришлось прибегнуть к помощи друга. Смайл в этом деле спец. Но ни черта. Даже он не смог мне помочь. Пусто по всем фронтам.

Это странно в двадцать первом-то веке.

А потом я вспоминаю о ее подружке из клуба.

Но что я, блядь, о ней знаю? Только имя, которое успел прочитать на бейджике, и место работы?

Это как искать иголку в стоге сена.

Но опять же повторюсь, кое-кто отлично умеет это делать.

Набираю номер Смайла. Подношу телефон к уху и в следующую секунду слышу:

— Что-то ты зачистил со звонками, Багира.

— Дело есть.

Провожу ладонью по лицу.

— Я весь внимание!

— Можешь помочь найти одну девчонку в соцсетях?

Ржет. Придурок.

— А ты умеешь скрасить мой вечер. Кого на этот раз?

Глава 12.2. Илай

***

Спустя двадцать минут Смайл скидывает мне ссылку на страничку той самой Лены, которая дала мне номер Алисы.

«Что за киска?»

Затем он присылает мне фото девушки с двумя хвостиками. Закатываю глаза.

«Эта ж гребаная Сейлор Мун. Хочу ее в свою коллекцию, ты не против?»

Усмехаюсь и быстро печатаю ответ:

«Я был бы рад попиздеть, братан, но твоя влажная анимешная фантазия меня не интересует».

«Ты нездоров. Уверен, что мне не стоит набрать ноль три?»

«Только после того, как свожу тебя к сексологу».

«В этом плане у меня все с порядке».

«С таким порядком у тебя член отсохнет».

«Зависть — плохое чувство».

Покачав головой, отправляю другу смайлик со средним пальцем и перехожу по ссылке.

В принципе, мне достаточно пары минут, чтобы сделать одно железное умозаключение.

В отличие от Алисы ее подруга злоупотребляет социальной сетью.

Мне кажется, по профилю Лены можно легко понять, с чего начинается ее день и чем заканчивается. Но кое-что меня смущает. Ни на одном фото нет Алисы. Эта Лена в курсе, что они подруги?

Ощущаю, как мои брови сходятся на переносице по мере того, пока я листаю сплошной спам из фото, но неожиданно мой палец зависает над одним.

Нет, на нем также нет Алисы. Зато есть парадная, в которую влетела однажды моя Ведьма, сбегая от меня как от огня.

Закусив губу, пролистываю ряд фото с бокалами и кружками кофе, которые девушка фотографирует напротив окна с видом на набережную.

Складываю пазл воедино и прихожу к выводу, что, скорее всего, они вместе снимают квартиру, и тогда реальность обретает смысл. По крайней мере, я хочу верить в то, что Алиса живет с подругой, а не с каким-нибудь мудаком.

Свайпаю вверх к началу странички, и на глаза попадается свежий пост, который я читаю сквозь зубовный скрежет.

Отчасти потому, что на приложенном к подписи фото — те самые билеты, которые я подарил Алисе в надежде, что мне ответят взаимностью или как минимум хоть что-то ответят, но, судя по всему, она даже и не думала об этом.

А когда до меня доходит, что Алиса заболела, раздражение прибивает многотонной плитой неприятного предчувствия.

Перечитываю подпись к фото еще раз:

«Подружка заболела (грустный смайлик). Теперь придется идти одной. Никто не хочет составить мне компанию?»

Сжав челюсти, шлю все на хер и набираю номер Алисы.

Тело мгновенно вспыхивает жаром.

От одной только мысли, что она возьмет трубку, во рту пересыхает. Волнуюсь как пацан.

Странная реакция после того, как я совсем недавно пытался сожрать ее маленькие губы.

Но то был порыв под прицельным огнем неконтролируемых эмоций, а сейчас, стоило ей несколько дней меня продинамить, все ощущается не таким уж легким и перспективным.

И я еще больше убеждаюсь в этом после трех неотвеченных вызовов.

Надо бы забить и заняться своими делами, но мысль, что, возможно, она болеет и не в состоянии даже ответить мне, перевешивает все к чертовой матери.

Бросаю взгляд на настенные часы. Десять вечера. У пацанов уже отбой, но я все равно пишу старосте и прошу проконтролировать, чтобы ни один жук не высунул своего носа.

Хватаю толстовку, натягиваю и иду на парковку. Прыгаю в тачку и сразу завожу мотор. Из плюсов: я знаю адрес и парадную. На этом все, блядь.

Выжимаю газ в пол и буквально срываюсь с места.

Если повезет, может, успею подкараулить у подъезда. Мысленно усмехаюсь. Твою мать. Обещал же не сталкерить.

И чем ближе я к ее дому, тем истошнее долбит сердце в груди.

С парковочными местами проблема. Оставляю тачку на обочине соседней улицы. Быстро добегаю до нужной парадной и как идиот останавливаюсь. Закидываю руки за голову и пальцами царапаю затылок. Дальше куда? Черт знает.

Напряженно выдыхаю и, убрав руки в карманы толстовки, падаю на скамейку. Сука, как назло, из двери парадной никто не выходит. Да твою мать, что ж мне так везет?

Достаю телефон и, облокотившись на колени, впиваюсь взглядом в контакт под именем «Ведьма».

Пробую удачу и звоню еще раз.

Гудки затягиваются, а после звенит противный голос автоответчика. Блядь. Не нравится мне все это.

Звонкий женский смех вынуждает меня вскинуть глаза, и я машинально пытаюсь уловить источник звука.

А затем этот источник появляется прямо передо мной.

Лена. С теми же самыми двумя хвостиками, будто застряла в подростковом возрасте. Она говорит по телефону, но, заметив меня, резко останавливается и медленно убирает его в карман. Глаза — большие, испуганные, как у пришельца. А когда встаю со скамейки, она быстро достает из сумочки…

— Не знаю, какого хрена тебе нужно у моей парадной, но, если не хочешь, чтобы я использовала этот газовый баллончик, держи свой член отсюда подальше.

— Успокойся, — вскидываю руки. — Я пришел к Алисе.

— Тем более проваливай отсюда, задница мажорская, — рычит Лена и выставляет руку с газовым баллончиком перед собой.

Уперев руки в бока, опускаю голову и давлюсь смешком.

— Я тебе не Алиса. Церемониться не буду и жизнь подруге испортить не позволю!

Так блядь. Приехали. Походу эта Лена знает больше, чемследовало бы. Заебись.

— Послушай, — снова смотрю на неврастеничку с двумя хвостиками. — Я не собираюсь делать ничего плохого. Мне просто нужно увидеть Алису, окей?

— Ни хрена не окей, козлина! — топает ногой, не прекращая тыкать в меня баллончиком. — Если бы тогда в клубе я знала, кто ты такой, хрен бы дала тебе ее номер!

Сжимаю челюсти. При других обстоятельствах я бы посмеялся над этой маленькой камикадзе, но сейчас я не в том настроении.

— Але, гараж! Ты плохо понимаешь по-русски? Проваливай отсюда!

Складываю на груди руки и делаю шаг к Лене, наплевав на баллончик.

Она нерешительно отступает назад, а я, воспользовавшись заминкой, ловким движением руки выхватываю этот гребаный баллончик и запихиваю ей в карман джинсового комбеза.

Глава 12.3. Илай

Мое лицо искажает гримаса непонимания.

— О чем ты?

Лена закатывает глаза и фыркает.

— М-да, а ты всегда такой тугодум?

— Нет, только когда разговариваю с шизанутыми.

Она выпучивает глаза.

— Поосторожнее с выражениями, задница. Эта шизанутая знает адрес девушки, которую ты ищешь.

Черт. Не завидую Смайлу. Если он приобретет в свою коллекцию эту хвостатую пиранью, мое предсказание насчет отсохшего члена сбудется.

Но раздражение притупляется — я получил, что хотел, и, вбив адрес в навигатор, понимаю, что Алиса живет в общежитии в не самом благоприятном районе.

Я уже почти заворачиваю за угол дома, когда до меня долетает крик:

— Если хоть пальцем ее тронешь, я напишу на тебя заявление! — Оборачиваюсь и вижу Лену, которая машет мне телефоном. — Я записала наш разговор. Хорошего вечера. Мудак!

Ненормальная показывает мне средний палец и быстро срывается к парадной.

Вот такой тип девушек должен стать вымирающим. Хотя с такими замашками, думаю, этим и закончится.

Стою еще минуту как идиот, переваривая услышанное и, покачав головой, иду к тачке.

Хочется стереть эту нелепую встречу из головы к чертовой матери. И я заставляю себя сосредоточиться на дороге, когда выжимаю газ и выруливаю, встраиваясь в поток машин.

До нужного адреса доезжаю быстро за счет полупустых дорог. Вообще, ездить по Питеру ночью стало моим личным кайфом. Это сродни медитации. Просто едешь по красивым улицам и ни о чем не думаешь.

Но сегодня так не получается. Потому что я думаю о ней.

И стоит мне свернуть в переулок за пару метров от нужного дома, мои мысли выходят за пределы головы, обретая реальный образ Алисы.

Я не сразу узнаю ее. Но взгляд цепляется за светлые волосы, которые я каждый раз в мечтах наматываю на кулак.

Сбавив скорость, плетусь за девушкой, пытаясь понять: не ошибся ли я?

Приходится обогнать, чтобы увидеть ее лицо. И когда я окончательно понимаю, что это она, сердце прыгает в горло. Потому что ее безжизненный вид и отсутствие какой-либо реакции наполняют мою грудь гребаной тяжестью.

Сворачиваю в сторону. Паркуюсь и выхожу из машины, стремительно нагоняя Алису.

— Алиса?!

Не реагирует.

Обхожу ее и, взяв за плечи, вынуждаю остановиться.

Медленно она вскидывает голову. Ее глаза расфокусированы. Она будто смотрит сквозь меня. На лбу — испарина. Губы — обветренные и сухие. А лицо — бледное, практически землистого цвета.

— Алис?

— Мне домой… надо…

На мгновение наши взгляды пересекаются, а потом глаза Ведьмы закатываются, и в следующую секунду она выскальзывает из моих рук, но я успеваю поймать ее.

Подхватываю на руки. Легкая… как гребаная пушинка. Черт. Она вообще ест?

— Твою мать… Алис! Ты слышишь меня?!

Я пытаюсь поднять ей голову, но она безжизненно заваливается набок.

Не теряя времени, несу Алису к парадной, радуясь, что мы практически в паре шагов от нее.

Из общаги выходят люди и, заметив меня, придерживают дверь. Эти же люди узнают Алису и подсказывают этаж .

Плюю на древний лифт и в рекордное время поднимаюсь наверх.

Долблюсь в общую дверь. Перехватываю Алису поудобней, не позволяя страху вскрывать мои внутренности. На хер. С ней все будет хорошо.

Открывает какой-то полусонный мужик, отталкиваю его и прохожу внутрь. Натыкаюсь на женщину с полотенцем на голове.

— В какой комнате живет эта девушка? — спрашиваю у нее, и та нерешительно пальцем указывает на последнюю дверь в конце коридора.

Широкими шагами добираюсь до места и толкаю ногой дверь. Она закрыта, но старый замок не выдерживает моего напора.

По хер. Заменю потом. Тут по-хорошему все менять нужно. Пол противно скрипит под ногами и воняет здесь… пиздец.

Прохожу в комнату, наступая на пищащую игрушку, и кладу Алису на диван.

— Потерпи, Ведьма.

Осторожно опускаю ее голову на подушку и начинаю хлопать себя по карманам, чтобы взять телефон и вызвать скорую. Но… блядь! Я оставил его в машине.

Сука.

— Вызовите кто-нибудь скорую, — ору во всю глотку, опускаясь перед Алисой на колено и убирая волосы с ее раскрасневшегося лица. Меня трясет. — Черт. Да ты же вся горишь, — выдыхаю ошарашенно и снова кричу: — Скорую вызовите!

В коридоре толпятся люди, бубнят и перешептываются, по очереди заглядывают в комнату, причитают, жалея Алису, а потом раздается детский плач.

— Пропустите, пропустите, — пыхтит старческий голос, но я не обращаю внимания, глажу Алису по волосам. Разговариваю с ней, чтобы не улетела никуда. Со мной здесь была. Черт. Быстрее сам отвезу ее в больницу.

Поднимаюсь и уже собираюсь подхватить Алису на руки, как с коридора доносится женский голос:

— Скорая скоро будет!

Плач ребенка становится громче, и мои мозги вот-вот от него взорвутся. Я хочу закрыть дверь, но мне не позволяет этого сделать крупная женщина в возрасте с младенцем на руках.

— Выйдите, пожалуйста.

— С чего бы это? — удивленно фыркает бабка. — Никуда я не выйду.

Ребенок поворачивается ко мне: лицо все мокрое, красное, зареванное, светлые курчавые волосы липнут ко лбу; он трет маленькими кулачками глаза и кряхтит, а когда видит меня, открывает рот и начинает орать еще громче.

Господи, треш какой-то…

Стараюсь быть вежливым и сдержанным.

— Женщина, вы можете хотя бы убрать отсюда ребенка?!

Она смотрит на меня как на идиота.

— Не знаю, кто вы такой, молодой человек, но ребенка я никуда не уберу, потому что эта девушка, — показывает кивком на Алису, — его мать.