Жестокая сделка. Ребенок по контракту

Глава 1

– Девушка, вы адресом не ошиблись? – охранник фешенебельного бизнес-центра преграждает путь. – Вы к кому?

– Мне нужен Мирослав Новак.

Имя, открывающее любые двери.

Брат отца моего ребенка.

Редкостный подонок, вышвырнувший нас когда-то из своего золотого благополучного семейства. Которого мы, по его мнению, недостойны.

– Вам назначено?

– Да, – нагло лгу я.

Охрана меня пропускает.

Я почему-то была уверена, что он распространил мои фото среди охраны, велев не пускать ни под какими предлогами. Но пронесло. Что ж. Шанс будет только один.

Сверяюсь с запиской.

Мне нужен офис на тринадцатом этаже.

Несчастливое число… Сердце сжимается от страха предчувствия, что сейчас меня вышвырнут. Это мир дорогих машин, больших денег и шикарных женщин. Мать-одиночка с больным ребенком и потухшими от усталости глазами сюда не вписывается. На девяносто девять процентов уверена, что мне укажут на место, как сделали это в прошлый раз. Но один остается. Всего один процент от шанса, и я им воспользуюсь.

Ради Сони.

Иначе нам не выжить. Я не могу смотреть, как погибает мой ребенок, глядя на меня большими печальными глазами. Молча. Молча, потому что она не разговаривает.

Глядя под ноги, иду к лифтам.

Меня обтекает народ. Наверное, видят печать горя на моем лице и стараются держаться подальше. Чтобы не заразиться.

Коридор сплошь из зеркал. Оцениваю, как выгляжу на фоне остальных. В старом сером пальто, волосы убраны назад дешевой заколкой, несколько прядей выбились еще на улице. Лицо бледное, темные круги под глазами. До родов я выглядела, как эльф – тонкой, светлой и жизнерадостной. Это словно целую жизнь назад…

В лифт набивается человек семь. Почти все девушки. Я стою, опустив голову и мысленно репетирую речь.

– Представляешь, он вчера подарил браслет, а сегодня утром пригласил на Мальдивы после праздников! – щебечет шикарная блондинка в трубку. На ней облегающий деловой костюм без простора для воображения, туго на тянувшийся на бедрах. – Праздники он проводит со своей мымрой, зато по-о-о-том…

Счастливая любовница закатывает глаза.

Слежу, как она выходит на пятом, цокая высокими каблуками. Люди даже не представляют, насколько тонкая грань отделяет счастье от пропасти, и как хрупка человеческая судьба. Последние четыре года я часто об этом думаю.

К тринадцатому этажу остаюсь одна.

Мужчина, вышедший на одиннадцатом, странно на меня посмотрел. Выше люди ездят редко, и они точно не одеваются и не выглядят, как я.

Лифт бесшумно открывается. Выхожу и оглядываюсь, справа стойка ресепшен, и я направляюсь туда, стараясь, чтобы руки дрожали не так сильно.

Если они попросят паспорт, мне конец почти наверняка.

Секретарша бросает на меня вопросительный взгляд.

– Да?

Девушка красива, как супермодель и одета, как королева.

– Варвара Аносова, – говорю я. – Из городской архитектуры. У меня назначена встреча с Мирославом Новаком по поводу застройки, я привезла документы.

– Паспорт.

Выдержав паузу, сглатываю и решительно достаю паспорт. Мы с Варей не очень похожи. Она жгучая брюнетка, это ее должность и имя, документы она одолжила, чтобы я сумела пройти, даже зная, что впоследствии могут быть проблемы… Но мы очень рассчитывали, что паспорт не попросят.

Ладно, план Б. Скажу, что перекрасилась и буду настаивать, что паспорт мой. Даже если полицию вызовут. Я настроена очень решительно.

Кладу паспорт на ресепшен, девушка его забирает.

Лениво листает страницы, затем внимательно смотрит на меня и молчит.

Сердце начинает сильно и болезненно стучать.

– Я перекрасилась, – выдавливаю улыбку самую дружелюбную из всех возможных, но глаза меня выдают.

Я так измучена.

Мне надоело играть. Мне нужно решение наших с Соней проблем.

К счастью, ей плевать, она возвращает паспорт и выходит из-за стойки.

– Босс вас ждет. Прошу за мной, – покачивая бедрами она направляется к дверям в конце коридора. Двойные, отполированные, они сияют благородным блеском красного дерева.

Легонько стучит.

– Господин Новак, прибыла Аносова из городской администрации, – они перебрасываются парой фраз, и секретарша отступает в сторону. – Прошу.

Делаю шаг в кабинет, за спиной захлопывается тяжелая дверь.

Все мысли и репетиции улетучиваются, я смотрю на него.

Мирослав.

Брат отца моего ребенка. Богатый, шикарный, это мужчина с картинки. Дорогая обстановка кабинета, костюм от кутюр, шик и печать благополучия на лице – так выглядят только люди, которые никогда не нуждались в деньгах. Не знают, что это. Наследственные богачи, бизнесмены, магнаты. Их голова забита не тем, как выжить. О таких, как мы, они не думают вообще… Несправедливость бьет по лицу, как пощечина. Каждый раз, когда я его вижу, так себя чувствую. Словно меня валяют в грязи, бьют по лицу, а затем вышвыривают, как ненужную дворняжку.

Инкубатор. Сумку для ребенка. Сосуд.

Не человека.

Он бросает на меня скользящий взгляд. Слегка презрительный, когда он видит, какая на мне дешевая одежда.

– Вы Аносова? Проходите.

Полное безразличие… Он даже меня не узнал.

Даже не узнал.

Ему было плевать на меня все это время. Я глупо думала, что он хоть охрану предупредил, чтобы его покой не нарушали, а он даже не помнит, как я выгляжу.

Не реагирую.

Он бросает еще взгляд и долго смотрит. Взгляд цепляется за мое вытянувшееся лицо, глубокие печальные глаза и боль. Боли во мне больше всего.

– Вы… – бормочет он, и я боюсь, что он вызовет охрану. – Не может быть… Вы Эля Нежина? Вы назвались другим именем и прошли по чужому паспорту?

– Если бы я записалась к вам под своим именем, вы бы со мной не встретились.

Сглатываю комок.

Мирослав смотрит в расписание.

– Аносова из администрации – это кто?

– Моя подруга, – сжимаю губы. – Я украла ее паспорт, она здесь ни при чем.

Глава 2

– Нет, – бормочу я, хмурясь.

– Вы сами посмотрите на фото. Ребенок даже на него не похож. Я видел документы и точно знаю, что ребенок ему биологически не родной. И вы подписали все документы за что получили отступные. Все оформлено официально, Эля. Вам заплатили за молчание.

– Этих денег не хватило, – бормочу я, борясь с комом в горле. – Соня тяжело больна, и все деньги улетели на ее лечение. Теперь у меня новая проблема: мне сказали, если речь не запустить, она не начнет развиваться! У меня больше ничего нет, даже продавать нечего!

– Хорошо, успокойтесь. Я заплачу вам. Но… Поймите правильно, дорогая моя, – он говорит так, что за «дорогую» хочется задушить. – Вы не сможете доить меня до совершеннолетия девочки. Хотя я понимаю, что этот ребенок для вас – золотая жила.

– Как вы смеете… – выдыхаю я.

– Смею что? – он холодно смотрит, ожидая продолжения.

Давай, скажи, наедь на меня и вылетишь отсюда, как пробка. Ни копейки не получишь. Я такая же, как его домработница, водитель, садовник. Только я сурмама. По их иерархии это нечто среднее между няней и инкубатором. Никто. Для ухода за садом такие люди нанимают садовника, для готовки – повара, для родов тоже нанимается специальный человек. Только ребенок – не испорченное блюдо. Если что-то пошло не так, в мусор не выбросишь, как сгоревший пирог. А у нас пошло не так все.

– Простите, – бормочу я, засовывая гордость еще глубже и опускаю глаза. От этой гордости и так ничего не осталось. – Простите меня…

Он вздыхает, достает бумажник. Там всего несколько купюр и он вздыхает снова.

– Я сделаю перевод, – глухо говорит он. – Продиктуйте, куда.

У меня все готово. Подаю записку с номером моей карты. Несколько минут он что-то делает в своем ноутбуке, а затем я слышу звук смс – деньги пришли, и гора падает с плеч.

– Давайте еще раз, Эля. Вам заплатили за ребенка и за то, что в итоге получилось. У вас был выбор отказаться от ребенка, последствия вы знали. У вас нет права что-то от меня требовать.

– Знаю, просто…

– Я понимаю, что вы чувствуете. И предложил отказаться от девочки при рождении.

– А вы бы смогли? – спрашиваю я.

– Я нет, Эля, – прямо и жестко говорит он. – Но вы же в любом случае не планировали оставлять младенца себе. Вы были суррогатной матерью. Если бы Камиль не погиб, ребенка вы бы передали ему, верно?

Еще одна пощечина. Последовательно и спокойно Мирослав объясняет, что я сурмать и право на чувства не имею. И уж он бы от своего ребенка не отказался и на такое не пошел. А я должна мириться с любым исходом. Чувства ведь, они есть только у богатых, тех, кто право имеет, верно?

– Я не хочу вас больше видеть и слышать про вас и вашу девочку. Сделайте мне одолжение. Я достаточно заплатил в прошлый раз, надеюсь, вы удовлетворитесь и в этот. Всего хорошего.

– Она дочь Камиля, – возражаю я севшим от переживаний и слез голоса.

– Нет, Эля. Я видел документы. Она не его дочь. До свидания.

Иду к дверям, а внутри растет гнев.

– Вы не правы, – оборачиваюсь я в дверях. – Соня – дочь Камиля!

Просто смотрю на него: его холеное лицо, жесткие глаза, уверенную позу. И это первое мое проявление гордости за сегодняшний день, когда я не склонила голову, не согласилась иначе не получу денег. И дело не в том, что он их уже перевел.

Просто это правда. Отец Сони – его брат Камиль.

Но я подписала бумаги и должна уйти.

Мирослав ничего не отвечает. Дверь слишком тяжела и у меня дрожат руки. Она захлопывается сама, выталкивая меня из кабинета в приемную.

– Все в порядке? – с подозрением спрашивает секретарша.

Я прохожу мимо, горло перехватило от пережитого унижения и усталости. Даже от отвращения к Мирославу, себе, этой секретарше, которой, несомненно, влетит за то, что плохо проверила документы, и прячусь в лифте. Забившись в угол, открываю смску.

Сто тысяч.

Мой улов.

Он дал мне сто тысяч. Их хватит максимум на полгода кое-какой реабилитации, но не больше. Вот так он нас оценил. Прячу телефон в карман и устало вздыхаю. Что ж, он мог вообще ничего не дать. Могу собой гордиться.

Давлюсь слезами, прячу телефон в сумку и прижимаю к щекам салфетку.

Какого черта он уверяет меня, что Камиль не отец?

Я прекрасно помню, что говорил врач: жена Камиля, тридцатилетняя красавица Алина, сама не может ни родить, ни выносить. Поэтому им понадобилась я. Биологический отец – Камиль, он хотел родного потомка, поэтому согласился на суррогатную мать и заплатил кучу денег…

– С вами все в порядке? – с подозрением спрашивает мужчина, зашедший на шестом этаже.

Киваю.

Клерк в шикарном костюме сразу же отворачивается. Ему плевать на меня. Охранник в холле провожает взглядом, но я беспрепятственно выхожу на улицу.

Сто тысяч – это хорошо.

Жаль, что в такую сумму Мирослав оценил мои слезы и боль. Но это лучше, чем я рассчитывала, когда шла сюда.

Домой добираюсь на метро за час с небольшим. Долго, очень долго. Моя девочка меня ждет… Хотя, наверное, у нее тихий час, понимаю я, когда смотрю на часы.

Я скоро буду дома.

На пороге появляюсь ужасно уставшая. Открываю дверь, моя подруга выглядывает из комнаты, заслышав шум.

– Как все прошло?

Вздыхаю. Она все видит по моему лицу: сколько пришлось пережить. Все уговоры, унижения и страхи.

– Дал денег… Сто тысяч. Просто хотел, чтобы отстала.

Я чувствую себя ужасно уставшей. Именно дома на меня наваливается тяжесть, словно я разгружала вагоны.

– Спасибо, что посидела с Сонькой… Неприятностей не доставила?

– Нет, все отлично, – Варя качает головой, кудри черные, как смоль, блестят на свету. – Покушала, поиграла. Сейчас спит. Ты тоже отдохни, выглядишь уставшей, просто серая какая-то.

Я возвращаю паспорт.

– Смотрели, но пропустили. Он, конечно, понял, кто я. Чтобы проблем не было, я сказала, что украла твой паспорт.

– Не стоило, Эль. Я бы справилась.

Глава 3

Но похороны проходят через две недели.

Поиски сворачивают и признают Камиля погибшим. Потому что из ледяной воды выбраться трудно. И если бы Камиль сделал это – его бы уже обнаружили. А значит, он пошел ко дну вслед за машиной.

Со мной впервые случается истерика. Я не помню себя от волнения и страха, беру такси и еду на кладбище.

За эти две недели мне никто не позвонил, не перечислил деньги, хотя должны были перевести ежемесячную плату, из клиники не было сообщений. Обо мне все забыли.

Я еду одна, без Вари.

Не стоило, а мне хотелось… Не знаю, убедиться, что все правда, а не сон. Увидеть его жену. Услышать хоть что-то!

Таксист смотрит с опаской: я беременна, в слезах и еду на кладбище. Меня высаживают перед воротами. За ними я вижу процессию. Камиля хоронят недалеко от центральной аллеи, и я иду туда. Погода плохая, земля раскопана, вокруг полно людей. На меня косятся, не понимая кто я. Семья не распространялась про суррогатную мать. Может быть, они, видя заплаканную беременную девушку думают, что я любовница…

От процессии отделяется высокий мужчина в черном пальто.

В первый момент я вздрагиваю, потому что он стоял рядом с вдовой и мне кажется, что это Камиль… Иллюзия рассеивается, когда он подходит.

– Я Мирослав, брат Камиля, – он останавливается в метре от меня, сунув голые руки в карманы пальто, воротник поднят. От выдоха клубится пар, и я только сейчас понимаю, как холодно. – Вы Эля Нежина? Вернитесь домой. Вам здесь нечего делать.

– Он умер?

– Да.

Ветер треплет волосы и бьет по мокрым щекам. Ощущение, что слезы замерзают прямо на коже. Я едва оделась, едва набросила пальто…

– Что мне делать? Я беременна от него!

– Перестаньте орать! – грубо отрезает Мирослав, показав зубы. – С вами поговорят позже!

На нас смотрят.

– Что мне делать с ребенком?! – кричу я ветру, и в этот момент во мне словно что-то рвется. Живот сдавливает боль. – А-а-а! – я наклоняюсь, и замираю. Смотрю в мерзлую землю, и могу только дышать, только думать о себе, жизни в моем чреве и Камиле…

– С вами все в порядке?

По ноге течет горячая влага – воды отошли. Нет, только не сейчас…

– У меня роды… – боль лишает меня возможности думать.

Мирослав вызывает скорую и уводит к своей машине. Нас все равно видели и будут судачить. Но он продолжает печься о чести семьи. Прячет от посторонних глаз, как постыдную тайну. Чтобы никто не увидел, как он уводит с кладбища ненужную суррогатную мать.

Дальше все развивается стремительно.

Меня забирает скорая. Я уже плохо соображаю, с трудом диктую фамилию, имя, срок, говорю, что документов нет при себе… Никто не едет со мной. Мирослав скупо сообщает скорой, что я неожиданно начала рожать.

Меня забирают.

Везут по тряской дороге – не в шикарную клинику, где я должна была родить. Все иначе. Моего покровителя больше нет, а без него мы никому не нужны. Нас ненавидят, а я поняла это слишком поздно. Когда он уже умер. Когда я стала полностью беззащитной перед стаей акул.

Роды я помню плохо.

Со мной не церемонятся. Я рожаю слишком рано и понимаю это. Все проходит стремительно. Вот только что все было в порядке и через несколько часов я в поту, корчусь от боли и спрашиваю, жива ли моя малышка…

Ее быстро забирают, и только так понимаю, что она жива. Слишком торопятся и суетятся врачи – в нашем случае это хороший знак… И я молюсь, лишь бы все обошлось. Чувства оглушают, это такая адская смесь эмоций, что я реву от боли и счастья одновременно. Плачу по Камилю, малышке и несложившийся судьбе… Уже понимаю в общих чертах, что меня ждет.

До сих пор считаю, что Мирослав поступил на кладбище, как подлец. Он ничего не должен мне… Но я вынашивала его племянницу. Хотя он утверждает, что нет…

Со вздохом встаю, нервно хожу по комнате, глядя, как Соня возится с игрушками.

Если собраться с духом и позвонить главному врачу… Может быть, он ответит, кто на самом деле отец? Потому что я хочу заткнуть Мирославу рот. Ведь врач знает точно. Не уверена, что он захочет говорить, но попытаться стоит…

В клинике я не появлялась с родов. Я ведь даже рожала не там, меня отвезли в ближайший госпиталь на скорой.

О прошлом остались настолько чудовищные воспоминания, что за годы я избегала всего, что напоминало о клинике, главвраче и Камиле.

Номер нахожу в интернете.

Какое-то время сижу, рассматривая белые стильные страницы клиники, погруженная в воспоминания. Они оживают в памяти так явно, что отчетливо встают перед глазами.

Они все еще ищут доноров яйцеклеток.

И суррогатных матерей.

Нахожу страницу главврача, чтобы позвонить напрямую, и застываю. Со страницы на меня смотрит женщина. Белый халат, располагающая улыбка, ухоженная внешность. Ей около сорока. Татьяна Смолянская, акушер-гинеколог.

Ничего не понимаю.

Это не главный врач!

Набираю номер ресепшен.

Включается автоответчик, мне объясняют, что и в каком порядке нажать, чтобы узнать цены или связаться с оператором. Выбираю последнее.

– Ольга Семенова, здравствуйте. К какому врачу хотите записаться?

– Что? – вздрагиваю я. Так погрузилась в мысли, что жизнерадостный голос девушки выбивает из колеи. – Я хотела поговорить с главврачем…

– Сейчас посмотрю, когда у Татьяны Георгиевны свободные даты. Вы впервые у нас?

– Нет, – выдыхаю я. – Нет. Я обращалась пять лет назад.

– Понятно. У нас произошла реорганизация, но карты пациентов доступны. Как вас зовут?

– Постойте, – отрезаю я, потому что не хочу записываться к незнакомой Смолянской. – Мне нужен мой доктор! Главный врач Борис Антонович Титов!

– Э-э-э, минутку, я уточню. У нас нет такого врача, – сообщает она через минуту. – Может быть, записать вас к Татьяне Георгиевне?

– Спасибо, нет…

Кладу трубку.

В груди появляется неприятное ощущение. Давит. Лезу в секретер, рядом с пухлой папкой истории болезни Сони лежит еще одна, не менее толстая. Документы о моей беременности.

Глава 4

Его жену Алину я видела всего трижды.

Один раз мельком, когда Камиль приехал на УЗИ. Была уверена, что Алина тоже будет смотреть, как барахтается его ребенок в моем животе.

Но не захотела.

Бесплодная женщина, которая пошла на это под давлением мужа. Теперь меня и Камиля связывало больше, чем ее с собственным мужем.

Я увидела ее мельком. В окне внедорожника.

Мы с Камилем вышли на крыльцо. Он должен был посадить меня в такси.

Держал за руку, так трогательно поддерживая, словно я его жена… Конечно, в моем животе был его ребенок. Вторая рука лежала на моей пояснице. Камиль очень предупредительно помогал спуститься по ступенькам, хотя на пятом месяце еще не трудно передвигаться.

Алина увидела нас.

Я не знала, какая у них машина, но поняла, что это она. По взгляду, выражению глаз. Это была красивая женщина со скульптурными чертами лица и пышными волосами шоколадного цвета. Около тридцати. Большие голубые глаза с отчаянием следили за нами.

Тогда мне пришли в голову две мысли: она пошла на это недобровольно, и он специально сделал это у нее на глазах – усаживал в машину, как драгоценность.

Две женщины, связанные друг с другом одним мужчиной, мы смотрели друг на друга, пока шепот Камиля не вывел из летаргии:

– Садись, Эля, – он пристегивает меня ремнем безопасности, укладывает его так, чтобы не давил на живот. – Все хорошо?

Киваю.

Серые пустые глаза следят за мной с расстояния в несколько сантиметров. Тогда я впервые ощутила себя мушкой в его паутине.

– Встретимся через неделю. Вези осторожно, – буркает он в адрес водителя и тут же рассчитывается за поездку. – Она беременна.

Меня везли, как хрустальную вазу. Всю дорогу я думала о той женщине, Алине. С какой болью, но смирением она смотрела на нас.

Второй раз мы встретились на его похоронах.

Алина не подошла, со мной разговаривал Мирослав. Он же вызвал скорую, когда от переживаний начались преждевременные роды. Алина стояла вдалеке, с черной шалью на волосах, в темных очках и черном брючном костюме. Помню ее царственный поворот головы, она смотрела на меня, мой выступающий живот, и не подходила.

В третий и последний раз мы встретились на четвертый день после моих родов. Я чувствовала себя опустошенной. Смотрела в потолок без сил и с тенью скорби на лице, с которым скоро срастусь. Малышка была в реанимации. Меня должны были выписать накануне, но узнав, что у меня нет родных и оценив мое психологическое состояние, решили оставить на сутки.

Алина вошла без приглашения и села на кровать. В полной тишине женщина смотрела, словно оценивала соперницу. Ты увела у меня мужа – носилось, между нами. Хотя это не так. Но я чувствовала ее ревность. На ней был персиковый костюм, словно траур прошел… Я думаю, она не любила мужа. Как не любят похитителей, тиранов, тех, кто управляет вашей жизнью. А он управлял, уверена.

Поправив одеяло – я заметила длинные красные ногти – она сказала:

– Камиль погиб. Ребенок мне не нужен.

Я издаю какой-то звук. Вопросительный полустон. Говорить не могу от шока. Все же правильно делали, что суррогатными матерями брали уже рожавших женщин. Для меня – молодой нерожавшей девчонки – все происходящее стало глубочайшим шоком. Как роды покорежили меня морально, не описать словами.

– Я отказываюсь от ребенка, – продолжает она. – Камиль заставил меня пойти на это. Теперь я свободна. И тебе, девочка, тоже повезло. Этот мерзавец и тиран больше к тебе не прикоснется.

– М-м-м… – выдавливаю я, слезы сами текут по щекам. – Между нами ничего не было.

Алина не слушает.

Наклоняется и каштановый локон выскальзывает из прически, качаясь надо мной.

– Тебе заплатят за работу. Мой деверь придет, чтобы подписать бумаги. Ты должна отказаться от всех претензий. Тогда тебе заплатят. Очень хорошо заплатят.

– Что с ней будет?..

– С кем? С девочкой? – мелодичный голос не дрогнул.

И я понимаю почему: девочка ей никто, она не просто ее не ждала, а заранее ненавидела. Потому что это Камиль решил, как все будет. Он все решал в их семье.

– Что с ней?..

– Девочка родилась недоношенной, сказали вряд ли выживет. Я напишу отказ.

Она написала, конечно же… Она этого ребенка даже на УЗИ не видела. Не чувствовала, как она шевелилась. То, что это ребенок мужа – ей безразлично, ведь он от другой женщины. И мужа ее больше нет.

Это до сих пор не укладывается в голове: известие о смерти, похороны. Нет его, всех наших договоренностей, остался только никому ненужный и всем неродной ребенок.

– Она дочь Камиля, – бормочу я. – И я не откажусь.

Алина наклоняется ниже. Запах цветочных духов щекочет нос.

– Что вам пришло в голову? Бороться за наследство для ребенка? Ну так знайте, если вы когда-нибудь попытаетесь сделать это, ребенка отберут в ту же минуту. Если она вообще выживет… Вы были только суррогатной матерью и больше никем. Попытаетесь доказать родство, вас будут ждать неприятные сюрпризы, Эля. Сейчас войдет адвокат. Подписывайте отказ от претензий, и делайте, что хотите.

Она уходит, не оглядываясь. Алина рада, что раздавила меня – за все унижения, которые претерпела от мужа. Теперь он мертв, и ей ничего не угрожает…

Я плачу, когда входит адвокат: мужчина в дорогом костюме, с профессиональным лицом юриста. Подписываю все, что просят. Я не хочу больше пересекаться с этими людьми. И мне нужны деньги, не буду скрывать. К вечеру я остаюсь одна. Почему-то именно визит Алины вдыхает в меня жизнь – я встаю, цепляясь за стену, выхожу в коридор.

Это не шикарная клиника. И мы больше никому не нужны. Сердце ноет от боли.

– Нежина! – вскрикивает медсестра. – Что случилось?

– Моя девочка… – бормочу я. – Где она?

Они знают, что я всего лишь суррогатная мать и знают остальную часть истории. Медсестра хмурится, но отводит в палату.

– Сейчас доктор подойдет, – приговаривает она. – Все расскажет. Девочка сейчас на аппаратах в реанимации… Ты сцедись, если хочешь, отнесу молоко.

Глава 5

Во вторник вечером приезжает Варя, привозит гостинцы Соньке, и нам по набору мини-пирожных.

– Совсем ты, подруга, сдаешь, – бормочет она, заваривая чай, пока я сижу с убитым лицом за столом. Я никогда не накрываю на стол, когда приходят гости. Это всегда делают они, потому что мне хочется отдохнуть, хоть минутку. – Ты спишь вообще? Уже зеленая.

Вздыхаю, выпрямляя спину. Но как ни пытаюсь, приобрести нормальное выражение лица не получается.

– Ты помнишь, я ходила беременная?

– Угу, – Варя внимательно смотрит на меня.

Я не люблю об этом говорить, она об этом знает. И резкий поворот в эту степь беспокоит подругу.

– Ты хорошо помнишь тот период? Что я говорила? Я ведь была беременна от Камиля?

– Так, подруга… А почему тебе пришло это в голову? – они смотрит, словно я помешалась. – От кого еще-то?

– Его брат говорит, что ребенок от донора, – отвожу я глаза.

Над столом повисает гробовое молчание. Варя в таком же шоке, что и я.

– Да он просто чешет, чтобы деньги не платить… – неуверенно говорит она. – Боится, что ты что-нибудь отсудишь. Сонька от Камиля. Ты говорила, я хорошо помню, что биомама – неизвестная женщина, которую выбрал Камиль, а отец он, и жена его не может иметь детей…

– Я тоже так считала. Только в документах ни слова об этом.

– Может, ты потеряла что-то?

– Не помню…

Варя расставляет чашки на столе, разливает чай. Достает из коробки пирожные и красиво расставляет на блюде. Молчит, обдумывая ситуацию.

– А если тест ДНК?

– Тело Камиля не нашли…

– Есть его брат! – улыбается Варя. – Если он так настаивает, что ребенок не от его брата, пусть докажет, что Сонька не имеет отношения к его семье!

Какое простое решение… Но я боюсь связываться с этой семьей.

– Я подписывала, что ни на что не претендую.

– Сам виноват.

– Не могу, Варя.

– Если Сонька – дитя Камиля, она имеет право на все, что после него осталось больше, чем его брат и женушка! Они боятся тебя, поэтому так себя вели, – Варя закусывает губу. – Извини, что прямо. Но они просто запугали тебя, когда ты ошарашенная и больная была после родов. На только что родившую одинокую женщину давить ума много не надо. А потом Сонькино здоровье… Я тебе давно говорила, подай на них в суд.

– Я боюсь…

– Пусть они тебя боятся. Вам нужны деньги.

– Они и так дадут, – вздыхаю я.

– Конечно, дадут! Чтобы ты больше не приходила и не отстаивала Сонькины права!

Опускаю голову и прячу лицо в ладони. Щеки пылают. Варя права, но и меня она не совсем понимает… я подписывала бумагу, мне за это заплатили. Я сама согласилась на все.

И мне страшно решится на открытое столкновение с ними, когда у меня никого и ничего, а я, по сути, не так уж и много имею прав на Соньку.

– Борись за своего ребенка, Эля, – вдруг говорит она, и это вызывает злость.

– Я борюсь! – рычу я, как раненая медведица. – А если я докажу через суд и у меня заберут ребенка? Я суррогатная мать и подписывала контракты! Алина может забрать Соньку, и затем спихнуть на няньку, не станет ей заниматься… Моя детка ей не нужна.

– Извини, – вздыхает Варя.

– Не думай, что я такая глупая, – почти плачу я. – Мне страшно! Страшно начинать это и в конце остаться ни с чем, без Соньки, которая с чужими людьми вообще замкнется, и навсегда останется инвалидом!

– Прости, Эль… – Варя поднимает руки в безоружном жесте. – Но с юристом ты бы все-таки проконсультировалась.

– Тут еще кое-что случилось, – вздыхаю я.

– Что еще стряслось? – она нервно поглядывает на меня.

– Главный врач умер. Как оказалось, вместе с Камилем, – безоружно смотрю на подругу. – Титов, я в интернете нашла… Ты же читала мне новости, помнишь, ты не видела этого?

– Господь с тобой, – бормочет она. – Кроме него там еще список имен был, четверо или пятеро с ним погибли… Я и не знала, как его зовут… Они были знакомы?

– Я думаю, что друзья.

– Может Камиль его просто пригласил? В благодарность за то, что врач решил деликатную проблему?

Вздыхаю.

В целом, это возможно. Я решила, что они дружили и потому врач пошел на нарушения. Но он мог это сделать и за хороший куш, ведь так?

– Может и так не знаю. Проблема в том, что как выяснилось то, что я знала четыре года, как правду, может оказаться ложью от начала до конца. И где концы этой истории, я не знаю. Хочу сходить завтра в клинику. Посидишь с Сонькой?

– Конечно… И на занятия ее отведу. Ты, главное, забери потом. Давай пока закроем тему, что ребенка пугать… – предлагает Варя, и громко зовет. – Сонь, иди чай пить с пирожными!

На пороге тут же объявляется Сонька с улыбкой до ушей. Она любит гостей, а Варю – так вообще обожает. Я пыталась научить ее говорить «тетя Варя», но пока безуспешно. «Те Ва» – максимум, что я получила, и то через раз.

– Все у вас будет хорошо, – заявляет Варя, словно прочитав мои мысли и пододвигает к Соньке ее любимые корзиночки с кремом. – У меня хорошее предчувствие, я прям чувствую, все у вас наладится, увидишь!

От ее обещаний становится только тяжелей на сердце.

Утром собираюсь, дожидаюсь Варю и смущенно улыбнувшись, убегаю. Если бы не подруга, не знаю, как бы выкрутилась одна. А так она отведет Соньку на занятия, я затем зайду, поговорю с дефектологом, и мы побежим дальше – по врачам и специалистам.

В клинику захожу за пять минут до приема. По сторонам стараюсь не смотреть, чтобы не будить тягостных воспоминаний.

Девушка на ресепшен мило улыбается мне, оформляя договор.

– Оплата после приема у доктора. Второй этаж, кабинет двадцать семь.

Хочется напомнить, что у меня бесплатное пожизненное обслуживание, но молчу, чтобы не попасть в глупую ситуацию. Это обещал человек, который давно здесь не работает. И вряд ли это закреплено официально.

Поднимаюсь на второй этаж, пока на меня накатывают волны страха.

В клинике сделали ремонт, но многое осталось прежним. Кофейный автомат в холле. Лестница. Лифты. Второй этаж тоже почти без изменений. Не ощущая ног от страха, сажусь на коричневый кожаный диванчик и жду, когда вызовут.

Глава 6

– Это свидание? – в сотый раз допытывает Варя.

– Я так поняла, что его заела совесть, – пожимаю плечами, примеряя перед зеркалом платье.

С одной стороны, не хочется показать, что я восприняла приглашение слишком лично, и разоделась. А с другой я в ресторане не была с двадцати лет! И то, если ту кафешку можно было назвать рестораном. Дело не в Мирославе, просто хочется выйти в люди, накраситься, надеть красивое платье. Вряд ли в ближайшие десять лет еще появится такая возможность.

– Черное надень, ты в нем красотка.

– Я же говорю – не свидание! – смеюсь я.

– А вдруг там ты встретишь ЕГО! Нужно быть во всеоружии! К тому же, там наверняка водятся обеспеченные мужчинки, так что смотри в оба!

– Эх… – вздыхаю я, мне смешно и грустно одновременно.

Смешно, потому что давно я не ощущала такой легкости. Она напоминает о беспечной молодости… Грустно, потому что понимаю, что это иллюзия. И эта легкость навсегда ушла из моей жизни с рождением Сони. И вряд ли обеспеченный мужчина на меня польстится. Кому нужны такие проблемы.

Все же я надеваю черное. В нем я хоть и выигрышно смотрюсь, вместе с этим немного строго и по-деловому. Вполне допустимо надеть.

– Без украшений, – отгораживаюсь я, увидев, что Варя с Соней уже вытягивают из шкатулки нитку маминых жемчужных бус.

– Мама должна быть красивой, – с заговорческим видом начинает шептать Варя и Соня энергично кивает в ответ.

– Спелись, плутовки! – всплескиваю я руками, и позволяю неуклюжим Сониным ручкам надеть на меня бусы. Она любит, когда я красивая…

Я смеюсь, а сердце ноет от отчаяния.

Потому что знаю цену этому веселью. Скоро я буду снова плакать от боли, отчаяния и одиночества – когда вернусь домой, и Соня уснет, а я останусь наедине со своими мыслями.

Когда приезжает такси, Варя брызгает на меня своими духами, а Сонька виснет на шее, крепко обняв ручками. Варя ловко снимает с меня дочку и уносит в комнату. Слышу, как она отвлекает ее игрой в куклы, и та с радостью включается.

У подъезда ждет такси премиум-класса.

На мне старое пальто, но более-менее приличное платье. Обидно, что нет ничего получше… Ну ладно, это Варя меня раззадорила, я-то знаю, что еду не на свидание.

Когда вхожу в ресторан, Мирослав ждет у дальнего столика и встает при моем приближении.

– Добрый вечер, Эля, – он забирает пальто, помогает сесть, и только потом садится напротив. – Прекрасно выглядите.

Я усмехаюсь.

Только что разглядел, ну-ну. Синяки от недосыпа я замазала тональником, подруга уложила мне волосы, так что вполне. Сам он в любом случае выглядит лучше: дорого одет, отдохнувший и денег куры не клюют.

– Что желаете?

Без интереса смотрю в меню.

– Посоветуете что-то?

Он пробегает глазами позиции, что-то предлагает, я без интереса рассматриваю картинки и лукаво улыбаюсь. Мы переглядываемся, и я ощущаю, что действительно как будто вернулась в годы беззаботности.

Просто пара в ресторане.

– Сырный суп, – наконец решаю я. – И закуску на ваш выбор.

– Десерт?

Киваю.

– Малиновый крем.

– Отличный выбор, – отвечает Мирослав. – Настоящая бомба судя по отзывам. Его создавали специально для женщин.

Он водит сюда женщин.

Как ненавязчиво, но четко меня заземлили, чтобы не витала в облаках. Отодвигаю меню и смотрю на него. По взгляду и лицу он догадывается, что я хочу перейти к делу.

– Давайте сначала поужинаем, – мягко предлагает он.

Я опускаю взгляд.

Здесь прекрасная атмосфера, музыка – это заведение высшего класса. Мне здесь нравится. Только в другом дело: я больше не умею этим наслаждаться. И крем с бомбовым вкусом, скорее всего, не покажется чем-то необычным.

– О чем вы хотели поговорить?

Мирослав улыбается, его не смутило, что я оказалась непослушной девочкой. Хотя что он ожидал от особы, которая ворвалась в офис по чужому паспорту, чтобы получить деньги.

– Я хочу знать, сколько вам нужно на самом деле.

– Нужно – чего? – не понимаю я.

– Денег, – пожимает плечами Мирослав.

У меня появляется горькое выражение на лице. Между бровей глубокие складки. Больная для меня тема.

– Сколько нужно для реабилитации девочки? Вы говорили, она останется инвалидом, если не поторопиться, я правильно понял?

Мне бы радоваться, только в сердце колит. Что-то тут не так.

– Почему вы хотите помочь?

– Мне стыдно за свое поведение, Эля. Я не должен был так разговаривать с вами. Простите меня, – Мирослав прижимает ладонь к груди. – Ребенок ни в чем не виноват и Камиль ждал его. Не важно, чья она дочь. Вечером я пришел домой, смотрел на фото брата, и… Подумал: что ты творишь, старик?

Мирослав говорит негромко, проникновенно. Только сомневаюсь, что искренне. Но это раскаяние разбивает меня на мелкие слабые кусочки. Я едва удерживаюсь от слез.

– Она дочка Камиля, – упрямо возражаю я, хотя, право, не время, когда он раскаялся и дает деньги. – Я абсолютно в этом уверена. Так говорил наш врач.

Мирослав молчит. Он и сам хмурится, не возражает, но и не соглашается. И я вижу, что у него была другая причина для встречи. Может он и даст деньги. Но еще почему-то пришел.

Деньги надо брать.

– Извините… Но почему вы считаете, что Камиль не был отцом? – спрашиваю я. – Я действительно пытаюсь понять.

– Сначала я бы уверен, что вы специально настаиваете на обратном, но теперь вижу… Что вы не знаете. Жена Камиля, Алина, сказала мне, что он также был бесплоден, но тщательно это скрывал. У них уже были попытки завести родного ребенка, им не удалось. В этот раз он согласился на донора.

Я долго молчу, пытаясь осмыслить сказанное.

Примерить к своим воспоминаниям, чтобы понять – ложь это или нет.

– Нет, – бормочу я, хотя что-то дрогнуло.

– Мой брат был очень волевым, сильным человеком. Бесплодие ранило его эго. Ваш доктор знал об этом, но тщательно оберегал эту тайну.

Глава 7

Вхожу в кафе – я пришла первой. Занимаю столик у окна, чтобы видеть парковку. Заказываю чашку чая, и жду. Смотрю на часы: скоро за Сонькой, так что задержаться не могу. Несколько вечеров, потраченных на врача и Мирослава, нужно компенсировать. Ближайшие вечера будут заняты занятиями с Соней…

Вдруг Алина появляется.

Она почти не изменилась.

Старше меня лет на десять. Но меня последние пять лет потрепали, а ее нет. Современная косметология сделала свое дело: выглядит вдова Камиля лучше, чем я.

Она вышла из черного внедорожника. Другого, это была не та машина, что была у них с Камилем. В черном элегантном пальто, с белым платком, завязанным по-голливудски. В черных очках в пол лица. Накрашенный рот плотно сжат, напряженная до кончиков ногтей, окрашенных в бордовый. Она себе не изменяет.

Алина садится напротив, застывает в статичной позе – даже не сняла очков, словно я не имею права видеть ее лицо.

– Здравствуйте, Эля, – голос мелодичный и нежный.

Киваю в ответ.

Жена Камиля мне совсем не рада. Ну что ж… Я ей тоже.

– Слава сказал, у вас намечается сделка, – на край стола она выкладывает телефон, и убирает сумочку на колени. Неужели запись будет вести?

Все равно. Пусть ведет, если хочет.

– С вами он это не обсуждал, Мирослав ясно дал это понять.

Алина поджимает губы. Намек, что она сует нос не в свое дело, ею понят.

– Речь идет о ребенке, который должен был стать моим.

Сомневаюсь.

С близи я замечаю мимические морщины вокруг губ. Просто они заполнены гиалуронкой и заломы не так бросаются в глаза. Такие же есть и на высоком лбу. Говорят, злые люди быстро стареют. Несчастные тоже – по себе знаю. И Алина счастливой совсем не выглядит… Пять лет она свободна от мужа-тирана, но выглядит так… Черт возьми, она выглядит так, словно он еще рядом, и она под тем же прессингом, что была! Эта мысль меня ошеломляет. Нашла нового мужа, и он оказался таким же?

Непроизвольно смотрю в сторону внедорожника.

За тонированным стеклом силуэт за рулем… Но это, наверное, водитель.

Смотрю на тонкую неживую кисть с прозрачной кожей.

Обручального кольца нет.

Заметив мою реакцию, Алина хмурится и убирает руку под стол. Затем поправляет воротник. Нервничает? От моего интереса, с кем она приехала и не замужем ли теперь? С чего бы?

– Зачем вы хотели встретиться? Я обещала, что не буду делать никаких заявлений или подавать в суд. Мы обо всем договорились с Мирославом… Он заплатит за лечение Сони и все.

– Почему вы к нему обратились? Вас кто-то надоумил это сделать?

Мне дико хочется сорвать с нее очки и увидеть глаза.

– Странный вопрос, – замечаю я. – Еще и грубый. Не уверена, что мне нравится ваш тон.

Она снисходительно усмехается.

– Четыре года молчания и вдруг вы врываетесь в офис Мирослава. Этому должно было что-то предшествовать, не так ли?

Странно. Очень.

– Вы за этим меня позвали? – догадываюсь я. – Чтобы узнать, почему я пришла?

– От вашего ответа будет многое зависеть, – вдруг говорит она.

Возникает ощущение, что со мной играют по правилам, которых я не понимаю. Телефон достала, сидит в очках и задает странные вопросы.

Говорю правду:

– Мне нужны были деньги, вот и все.

– Внезапно понадобились спустя четыре года?

– Деньги, которые мне дали за роды закончились. А мне нужны средства для восстановления Соньки… Она тяжело больна.

– Вы назвали ребенка Соня? – она поднимает брови.

– Недостаточно изысканно для вас?

Не знаю, с чего вдруг решила ей нахамить. Просто устала от надменного выражения лица. Меня осеняет: она же говорит со мной, как с прислугой!

Я вздыхаю:

– Не понимаю, Алина, в чем вы меня подозреваете. К вам у меня вообще нет претензий. Мы обо всем договорились с Мирославом. Я ничем вам не угрожаю, не понимаю, что вас беспокоит…

– Ничего, – она опускает голову. – Просто хотела знать ваши намерения.

Только ли?

Для этого разве нужно звать на встречу? Хотя она могла хотеть лично меня увидеть, чтобы своими глазами оценить, насколько я опасна.

– Я хотела поговорить о девочке, – признается она.

Даже не смешно.

За все года Сонька ее не интересовала.

– Да, ребенка я забирать не стала, – вздыхает Алина. – Но Камиль ждал ее. Просто так сложились судьбы… Передайте от меня это.

Из сумочки появляется небольшой плюшевый медвежонок. Бежевый, с милой улыбкой и розовым бантиком на шее. Она кладет мишку на стол между нами, и неискренне улыбается.

– Почему вы сказали Мирославу, что Камиль был бесплоден?

Улыбка вянет.

– Потому что это правда. Просто вам не сказали.

– Поэтому он так обо мне заботился? – резко спрашиваю я. – Выбирал для меня витамины, приезжал каждую неделю ко мне, да? Потому что ребенок был от донора? Тогда я хочу знать, кто этот донор!

– Извините, это не ваше дело, – худые руки хватают сумку. – Мне пора.

– Это неправда, – продолжаю я, но Алина уже встает.

В расстегнутом воротнике, когда она наклоняется, я вижу желтоватый синяк на ключице.

– Вы где-то ударились?

Она не отвечает, забирает телефон, забрасывает на плечо сумку и удаляется в сторону выходу, оставив на столе плюшевую игрушку. Беру в руки, мну, ощущая, какой мех густой и мягкий. Очень дорогая игрушка, это на ощупь чувствуется. Но когда я выхожу из кафе после того, как Алина уезжает, швыряю ее в урну. Сонька бы ей обрадовалась… Но ничего передавать дочке от этой ведьмы даже не подумаю.

Нужно будет проверить ее соцсети.

Алина странно себя ведет. Может быть, из соцсетей что-то узнаю о ее семейном положении. В целом она еще нестарая женщина, неужели пять лет была вдовой и даже не пыталась строить новые отношения?

Но когда я залезаю в ее соцсети, меня ждет разочарование.

Свою страничку Алина вяло, но вела.

Только на ней мало что изменилось за годы. Всегда одна – ни подруг, ни друзей, ни бойфренда. Молчу о постоянном мужчине или замужестве. Исчезли заграничные поездки… Светская жизнь исчезла, как класс.

Глава 8

Следующим вечером я собираюсь к врачу.

Няню найти так и не удалось. Не все соглашались работать с особенной девочкой, а остальные просили столько, что до того, как не получу реальные деньги от Мирослава, тратить столько не решусь.

С минуты на минуту должна прийти Варя, чтобы посидеть с Сонькой. Днем я откопировала все документы и сейчас решала, какой оригинал дополнительно взять с собой, чтобы Смолянская на него посмотрела.

Соня рядом тихо шелестела бумажками.

– Как ты думаешь, – по привычке говорю я, за четыре года привыкнув все вокруг озвучивать для дочки. – Что лучше взять? Договор с клиникой или что-то из истории выбрать?

– Ма-ма, – говорит она одно из тех немногих слов, что ей удаются, и протягивает мне листок.

Один из протоколов обследования.

Что ж, возьму его.

– Спасибо, Сонечка.

Убираю его к копиям. Мне страшно, но дочке стараюсь не показывать страх. Она смотрит на меня и в глазах тоска, словно она своим детским умом уже все понимает: свои диагнозы, наше положение и свою судьбу.

Обнимаю Соню, и мы сидим, пока не приходит Варвара.

– Ты бы лучше в суд на них подала, – вздыхает она. Всю историю я рассказала еще по телефону, когда договаривалась. – Они все вместе что-то мутят. Чувствуюсь, вляпались они по уши с тобой и Сонькой, а теперь, после его смерти, пытаются все концы в воду убрать. Давай я тебе адвоката найду?

– Не надо, – вздрагиваю я.

– Эх, добрая у тебя мама, – сообщает она Соньке, взяв ее на руки.

Та широко улыбается.

– Спасибо, Варь, – смущенно улыбаюсь я, забираю пухлую папку и выхожу на улицу.

Уже стемнело, холодно. Идти по темной улице страшно. Я тороплюсь в клинику, прикидывая, о чем пойдет речь… И зачем я вообще это делаю, если не собираюсь подавать в суд. Хочу разобраться, да. Но если каждый из них будет заинтересован в том, чтобы прикрыть свою задницу, а не помочь мне, я ничего не узнаю. А вот им в этом помогу. Они не друзья мне никто: ни вдова Камиля, врачи, Мирослав. Мы всем мешаем с Сонькой…

Для всех было бы лучше, если бы нас не было.

Горькие мысли. Но правда.

До клиники добираюсь в пять минут девятого. Пациентов в пустом холле нет, но на ресепшен сидит девушка.

– Вас ждет Татьяна Георгиевна, – сообщает она, мазнув по мне взглядом.

Надев бахилы, поднимаюсь с увесистой папкой на второй этаж.

Врач долго перебирает документы. Я сижу тихо, в кабинете полумрак, тихо шелестят страницы. Когда Татьяна Георгиевна смотрит на меня, ее лицо озадачено.

– Откуда вы это взяли?

У нас как разговор слепого с глухим. Я толкую ей об этом вторую встречу, а она по-прежнему отказывается верить, что я не лгу.

– Их дал мне Титов. Подсадка эмбриона произошла здесь, меня вели в этой клинике. Я приходила регулярно вместе с Камилем на все УЗИ… Может быть, записи с камер остались?

– Никто не хранит их по пять лет, – мрачно заявляет она.

Хмурится. Ей не нравлюсь я и эти документы. Сулят большими неприятностями. А спустя столько лет ей меньше всего этого хочется, как и Мирославу.

– Почему рожали не здесь?

– У меня начались преждевременные роды на похоронах. Я рожала там, куда меня успела довезти скорая… После того, как Камиль умер, про меня все забыли. А о том, что Титов погиб вместе с ним, я вообще недавно узнала.

Доктор думает.

– И чего вы хотите? – она потрясает бумагой в руке, намекая на продолжение вопроса – чего вы хотите за них.

Молчу.

Деньги мне уже предложили, я в них не нуждаюсь. Пожизненное обслуживание? Это смешно. А больше клинике нечего мне предложить.

– Я хочу знать правду.

Врач смотрит в глаза, и я продолжаю:

– Хочу знать, что произошло на самом деле пять лет назад. Кто настоящие родители моей девочки, и что все это значит, – киваю я на стопку копий на столе. – Если поможете, я отдам вам все подлинники, и никому не расскажу об этом.

– Мне нужно подумать, Эля, – хрипловато говорит врач.

Она в смятении, но пытается это прятать. Татьяна Георгиевна сама не понимает, что происходит, черт возьми, и что со мной тут делали пять лет назад.

– Позвоните, – прошу я, оставляя свой номер. – Копии оставлю вам.

Пусть познакомится получше с документами.

Я выхожу из клиники первой и дышу на крыльце. После кабинета кружится голова, воздух свежий и проясняет голову. Смотрю в черное небо, усеянное звездами. Завтра будет хорошая погода…

– Вас подвезти? – врач вышла следом, на ходу поправляя пальто. Стопку документов она взяла с собой, завернув в пакет. Решила изучить дома, значит, серьезно подходит к вопросу.

– Спасибо, – обычно я не соглашаюсь, чтобы меня подвозили незнакомые люди, тем более, мы расстались не очень. Но тащиться на метро нет сил. – Здесь недалеко.

У Татьяны Георгиевны неплохой внедорожник красного цвета. Видно, что дела у клиники идут хорошо. Я сажусь на пассажирское сиденье. В салоне пахнет кожей и дорогими духами. Доктор плавно выруливает на дорогу.

– Хорошо, что вы пришли и все рассказали, – бормочет она, дожидаясь выезда на трассу, и наблюдая за потоком. – Мы с Борисом давние партнеры, еще учились вместе, но о вас я ничего не знала…

Неужели верит?

– Расскажите, как он предложил вам стать сурмамой?

– Просто позвонил. Сначала я отказалась, но он уговорил на встречу, я приехала в клинику, и они меня там убедили.

– Они?

– Он и Камиль. А вы не знаете… Они были друзьями?

– Не знаю. Но Новак был с ним знаком, это точно. Не знаю, насколько близко, – доктор поворачивает, и мы движемся в потоке вместе со всеми.

Воняет выхлопом, но почему-то появляется уютное ощущение в машине.

– Ваши родители имели отношение к медицине?

– Нет.

– У вас полная семья?

– Их давно нет, – вздыхаю я. – Близких родственников не осталось. Отца не было, мама умерла, когда я была подростком… Воспитала меня бабушка.