* * *
— АЛЕВТИНА —
Проснулась внезапно, от шуршащего звука ключа в замке.
Часы показывали два ночи.
Демид очень редко возвращался в это время. И никогда не возвращался так тихо.
Я села на кровати и скинула с себя одеяло. Протёрла лицо, будто умылась, чтобы прийти в себя ото сна.
Накинула халат и пошла на шум.
Демид вошёл на кухню, не включая свет. Словно вор.
Я последовала за ним.
— Демид? – позвала мужа, голос дрогнул. – Что случилось?
Включила настенный свет. Мягкое освещение позволило рассмотреть супруга.
Он стоял у окна, спина напряжённая, кулаки сжаты так, что побелели костяшки пальцев. На нём был его любимый серый кашемировый пиджак – только весь измятый и заляпанный чем-то тёмным.
Он не обернулся.
— Аля… Я сбил человека.
Мир, словно замер. Все звуки, даже воздух – всё исчезло. Осталась только эта фраза, со странным гулом оседающая в груди.
— Что?.. – я едва услышала собственный голос.
Он медленно повернулся.
Лицо бледное, губы сжаты в тонкую линию. Взгляд… тот самый, который я видела у него после каждой большой победы – только вместо гордости – паника.
Демид Вронский не из тех, кто паникует.
— Он… он мёртв, – выдохнул Демид и провёл рукой по волосам. – Чёрт. Это конец.
— Погоди… Как… Где ты его сбил? Ты вызвал полицию и скорую?
Он скривился, опустил глаза. Ответа не требовалось. Я уже знала. Он скрылся с места ДТП. Точнее, с места преступления.
— Скажи, что ты не был выпивший… – прошептала я.
Он длинно и тяжело вздохнул.
Я тяжело села на стул. Обняла спинку и прикрыла глаза.
Виски. Его слабость. Его проклятье.
— Аля, послушай, – он подошёл ближе, схватил меня за руки. Пальцы холодные, как лёд. – Я не могу сесть. Ты понимаешь? Я – депутат. Это уничтожит всё. Меня. Нас. Семью. Это будет конец моей карьере.
Семью. Он вспомнил про семью только сейчас?
Я почувствовала, как по телу ползёт ледяной страх, но ещё сильнее билось сердце – сердце, которое до сих пор, несмотря, ни на что, любило его.
— Что ты хочешь от меня? – слова вырвались сами. Глупые, верные, влюблённые.
— Алечка, возьми всё на себя. Скажи, что ты была за рулём. У тебя чистая репутация, наши дети выросли, – он говорил быстро, горячо, как будто предлагал мне заключить сделку всей жизни. – Ты никогда не нарушала закон, никто не будет искать подвох. Мы справимся. Я всё улажу. И никто не пострадает…
Я смотрела на него. На мужчину, с которым прожила двадцать лет. Мужчину, который обещал защищать меня, но каждый раз загонял в тупик собственных амбиций.
— Никто не пострадает, кроме меня… – произнесла упавшим голосом.
— Я добьюсь, чтобы тебе дали условный срок. Но если не получится, ты просидишь недолго и будешь в комфорте. Обещаю тебе.
— Дем… Чёрт… Ты просишь меня сесть в тюрьму, – мой голос осип.
— Нет, Алечка, – он обхватил моё лицо ладонями, – я прошу тебя спасти нас. Спасти меня. Обещаю, любимая, я всё решу. Деньги, связи – у меня есть всё. Просто нужно будет переждать.
Я закрыла глаза.
Выдохнула.
Я всегда спасала его. После запоев. После скандалов. После его измен, о которых я знала, но делала вид, что не знаю. Потому что любила. Потому что верила – когда-нибудь он оценит это.
И сейчас я снова стояла на краю. Только теперь – край был гораздо глубже. И страшнее.
— Хорошо, – сказала я. Сказала то, что он ждал. – Я скажу, что это была я.
Его губы дрогнули. Облегчение промелькнуло в глазах. Он поцеловал меня в лоб.
Я не знала, что подписала себе приговор.
Я думала, что спасаю его.
А спасала… только его карьеру. Его свободу.
А себя я предала.
Судьба больно начинает бить, когда ты раз за разом предаёшь саму себя.
* * *
Дождливая ночь поглотила нас, когда мы ехали в участок.
Ехали мы в такси.
Демид, как всегда, сосредоточен, а я сжата, будто оказалась в клетке, не в силах шевельнуться, или слово сказать.
Каждая минута тянулась как вечность.
Мы проезжали мимо знакомых улиц, а мне казалось, что я никогда больше не увижу их такими же.
Я не знала, что мне делать. Не знала, что мне сказать.
И только его голос, холодный и отчуждённый, звучал в темноте, как приговор.
* * *
— АЛЕВТИНА —
Мы вернулись в кабинете следователя. Мне вдруг показалось, что воздух здесь стал гуще и удушливей.
Следователь отложил ручку, скрестил пальцы на столе и с хищной улыбкой произнёс:
— Ну что, Алевтина Петровна. По совокупности показаний мы вас задерживаем.
У меня онемели пальцы.
Я переспросила, как будто не расслышала:
— Что значит «задерживаете»? Я же всё рассказала. Это был несчастный случай. Я… Демид, не молчи!
Но заговорил следак.
— Вы сами во всём признались. А это – прекрасная основа для ареста. Особенно, когда сбитый насмерть человек – жена полковника МВД в отставке.
В этот момент я резко обернулась.
Демид стоял у стены, как статист из дешёвого сериала.
Никакого гнева, ни единой вспышки ярости и возмущения. Только лёгкая морщинка между бровей и растерянная ухмылка. Он даже не сделал шаг в мою сторону.
— Демид, скажи что-нибудь, – выдохнула я. Голос дрожал, как подмороженная струна.
Он пожал плечами и как-то сухо и без особых эмоций произнёс:
— Может, переведём мою супругу под домашний арест? Зачем же задерживать? Она сама пришла с повинной, всё рассказала. Сделайте снисхождение, господин следователь.
Он помотал головой, медленно поднялся со своего места и резко ответил:
— Ваша жена сбила насмерть человека! Ни о каком домашнем аресте и речи быть не может!
Нажал на селектор и рявкнул:
— Конвой сюда!
Я схватила мужа за руки и отчаянно прошептала:
— Ты же обещал… Ты же сказал, что всё будет хорошо… Демид…
— Так и будет. Не переживай, Аля. Сейчас поднимется шум… Но всё уляжется. Я подниму всех адвокатов, родная. Обещаю, тебя очень скоро вернут домой. Только будь спокойна. Не переживай, хорошо?
Быть спокойной?
Не переживать?
Следак слышал нас и зло усмехнулся.
Через две минуты в кабинет вошли двое в форме.
— Надевайте, – он бросил кивок на меня, и один из них вытащил наручники.
— Нет! – я вскочила, пятясь, как загнанное животное. – Вы что творите? Я не совершала этого! Я никого не сбивала!
Я обернулась, с надеждой, с отчаянием – муж так и стоял у стены, как примороженный!
— Демид! – голос мой сорвался. – Ты скажи правду, что я... что это не я!
Металл защёлкнулся на запястьях. Щелчок прозвучал, как выстрел. Я застыла. Меня всю затрясло. Тошнота подступила к горлу, глаза заслезились.
Это была не я. Это была не я за рулём. Это был мой муж. Муж, мать его. И он стоит и ничего не делает и не говорит!
Зачем… Зачем я согласилась взять вину на себя?
— Аля, не устраивай цирк. Я всё решу. Пожалуйста, услышь меня.
— Уводите её, – кивнул следователь. – Пока она не наговорила на себя лишнего… Советую вам молчать, гражданка Вронская, вести себя тихо и ждать приговора.
Конвой потянул меня на выход.
— Я взяла вину на себя ради тебя, придурок! – сорвалось с моих губ.
— Аля, прекрати! – прошипел супруг и сверкнул на меня гневным взглядом. Испугался, сволочь.
Я задёргала руками, потребовала, чтобы с меня сняли наручники.
Один из оперативников сжал мне плечо:
— Спокойнее.
Следователь смотрел на меня с тем мерзким выражением, которое запоминается навсегда.
— Ваша супруга – настоящий подарок, Демид Леонидович, – сказал он с отвратительной ухмылочкой.
Меня повели по коридору.
Двери кабинета захлопнулись за моей спиной.
Я пыталась не рыдать.
Я пыталась не думать.
Но только одно крутилось в голове, как заезженная пластинка: он даже не обнял меня на прощание. Слова доброго не сказал. Был... чужим.
И самое главное, он меня не защитил. Не встал грудью за меня.
Он подставил меня.
А я согласилась, потому что люблю…
Сама виновата. Дура!
Не помню, как меня вели. Я была в шоке.
В самом СИЗО воняло плесенью, старой едой и чужим страхом.
Меня завели в камеру, где уже была одна женщина с усталым взглядом.
Я опустилась на нижнюю шконку, и впервые в жизни мне захотелось сдохнуть. Прямо здесь, на этом голом, холодном металле, где даже душа звенела от боли.
А муж скоро поедет домой. В тёплую постель. Примет горячий душ, выпьет кофе или что покрепче… Холодильник забит наготовленной едой, только разогрей.
* * *
— ДЕМИД —
Хороший сегодня выдался вечер. Я стоял на балконе своей роскошной квартиры, вдыхал холодный вечерний воздух, с наслаждением наблюдал, как огоньки на горизонте мерцали, подобно светлячкам.
Тишина. Такая тишина, что я слышал, как моё сердце, наконец, начинало биться спокойно. Как будто всё, что происходило в последние дни, было лишь шумом, который я так тщательно устранял.
Никогда не думал, что судьба обернётся для меня так удачно. Это было идеально.
Сначала был страх из-за того, что я сбил насмерть ту женщину, а потом родился план.
Да, я знал, что Аля не сможет сопротивляться моим доводам. И она не смогла.
Аля… Алевтина.
Моя бедная, глупая жёнушка. Она всегда была такая – вечно что-то на себя брала, за всё отвечала, за всех переживала, всех спасала – то меня, то наших бестолковых детей, то подруг. И вот, она снова решила быть спасительницей.
Теперь она сидела в СИЗО.
Она была растерянной, испуганной, но это был её выбор.
Будь она твёрже характером и волевой женщиной, а не такой размазнёй, она бы не согласилась взять на себя всю вину. Никакая адекватная женщина бы так не сделала.
Почувствовал, как мне становилось легче.
Я добился того, что хотел. Вселенная услышала мои мысли.
Я давно думал, как мне избавиться от жены, как развестись с ней, чтобы всё совместно нажитое имущество не делить с ней. Она не вкалывала, как это делал я. Палец о палец не ударила, а получит половину? О, не-е-ет.
И вот, судьба подкинула мне отличный выход.
Никто не скажет, что я виновен. Я ведь не дурак. Я знал, как играть в такие игры. Знал, кому нужно занести взятку, чтобы закрыли глаза на некоторые несостыковки в деле. С кем стоит поговорить, чтобы молчали. Я отлично знал, как нужно манипулировать, чтобы всё оставалось под моим контролем.
Когда я увидел сбитую мной женщину, сначала меня парализовал страх, но опыт дал о себе знать и тогда я понял, что нужно делать.
Сразу подумал о своей Алевтине.
Она была идеальной для того, чтобы исчезнуть так, как мне нужно. Слабая, но верная жена. Аля любила меня всей душой. Эта дурочка готова была принести себя в жертву, ради того, чтобы я не потерял своё кресло, свой статус, чтобы наши сыновья не вылетели из учебного заведения.
И она согласилась. Это было предсказуемо и даже слишком легко.
Я мог бы вытащить её. Мог бы устроить дело так, что она даже условного срока не получила бы. Но зачем? Аля давно мня раздражала. Тихая, вечно услужливая, любящая, вечно интеллигентная... Размазня, а не женщина. Да ещё постарела. Зачем она мне?
Зато сейчас я просто и спокойно сидел и наслаждался этим моментом.
Теперь всё будет по-другому. Я могу жить так, как мне хочется. Без Али. Без её планов на совместный отдых, обязательные походы в гости к друзьям.
На встречи иногда нужно приходить с супругой, но Аля давно меня раздражала своим видом. Вроде и холёная, ухоженная женщина, но ей уже сорок пять лет! Все мои партнёры и коллеги давно развелись и женились на молодых моделях. Чем я хуже? Я заслужил.
Был ещё вопрос с детьми.
Дети.
Но они давно покинули гнездо.
И кто из них вообще вспомнит о матери, когда узнают, что она за решёткой?
У них другие интересы – девочки, тачки, вечеринки, учёба, потом карьера и самое главное, чтобы я всё время пополнял их счета.
А мать… Им давно нет до неё дела.
Мальчишки выросли и звонили редко. Да и то обычно по одному вопросу – папа, подкинь ещё деньжат.
Да и пусть всё так и остаётся!
Дети – сами по себе.
Я – сам по себе.
А Аля… Я не собирался носить на себе бремя её существования.
Алевтина – она мне больше не жена, а просто тень из прошлого. Пустое место, которое теперь займёт только моя новая любимая женщина
Моя Инна.
Инна Романовна Разводилова – вот кто по-настоящему стоит того, чтобы думать о ней.
Она молода, красива, умна и хитра.
С ней я буду не просто счастлив, я буду жить по-настоящему.
Мы будем летать на отдых на лучшие курорты планеты, пить самое дорогое шампанское, жить по-настоящему роскошно. Это Аля вечно выбирала какие-то интеллигентные курорты, всё тянула меня по театрам, на оперу тащила. Нет, я сыт по горло такой скучной жизнью. Я хотел драйва, хотел ощутить все грани и остроту жизни с настоящей женщиной.
Я куплю своей Иннушке тот бриллиантовый браслет, о котором она мечтала. Пусть весь мир увидит, что я влюблён.
Я улыбнулся. Улыбнулся до боли в челюсти, но мне было плевать. Я чувствовал, как кровь забурлила в жилах, а дыхание участилось. Я по-настоящему наслаждался этим моментом, чувствовал, что моя свобода от брака с этой надоевшей мне женщиной уже близка.
* * *
— АЛЕВТИНА —
Сегодня в камере было невозможно душно. Воздух стоял как в трюме затонувшего корабля – тяжёлый, гнилой, тягучий.
Я сидела на своей койке, глядела в потрескавшийся потолок, когда пришёл надзиратель и глухо произнёс:
— Вронская! На выход. К тебе пришёл адвокат.
Сокамерницы посмотрели на меня удивлённо. Никто из них не верил, что мой муж вытащит меня. Особенно, когда рассказала о своей соседке.
Я вздрогнула. Сердце упало вниз, как камень в колодец.
Адвокат. Наконец-то.
Мой Демид наконец всё уладил!
Может, он понял, что именно я сделала это ради него? Что я не просто жена, а я его броня, его щит, который закрыл его от тюрьмы?
Я быстро встала, оправила на себе одежду, пригладила сальные волосы и пошла на выход.
В комнате для посещений я увидела его. Мужчину в дорогом костюме, с аккуратным кожаным портфелем и усталым лицом человека, который слишком давно привык предавать.
Я напряглась. Мне он сразу не понравился, но… Я доверяла Демиду. Доверяла, несмотря на все слова Анны Петровны. Она могла и ошибиться.
— Вронская Алевтина Петровна? – сухо уточнил он.
— Да, это я, – кивнула в ответ, чувствуя, как в груди начинает рождаться слабая дрожь. – Вы от Демида? Он… он всё уладил? Я… Когда меня отпустят? Как скоро я поеду домой? И сам Демид, он придёт?
Мужчина опустил взгляд на свой портфель и открыл его.
— Сядьте, – сказал он мне, и я послушно опустилась на жёсткую поверхность.
Он достал не билет на свободу, а какие-то бумаги. Целую пачку каких-то документов.
У меня засосало под ложечкой от дурного предчувствия.
— Что это? – прошептала я.
— Это документы на развод. Ваш супруг, Демид Леонидович… – начал он холодным, юридическим голосом, будто озвучивал сумму штрафа, – принял решение официально расторгнуть с вами брак. Он готов оформить всё мирно и быстро. Если вы подпишете добровольный отказ от совместного имущества, мы обеспечим максимально комфортные условия вашего дальнейшего пребывания.
Я не сразу его поняла.
Протёрла лицо, будто умылась, потом тряхнула головой и выдохнула:
— Что? Повторите… Что он… что вы только что сказали?
Он раздражённо дёрнул уголком губ и повторил свои слова.
Развод.
Я открывала и закрывала рот, как выброшенная на берег рыба. Он будто выстрелил сейчас в меня — не один раз, а серией, по сердцу. Я попыталась сделать вдох, но в грудной клетке стало тесно, как будто кто-то воткнул туда металлическую пластину и перекрыл мне всё дыхание.
Адвокат пододвинул ко мне ручку. Ткнул пальцем на документ и сказал:
— Здесь нужно подписать. Мой клиент желает решить этот вопрос как можно быстрее.
Демид.
Мой муж.
Моя любовь.
Мой приговор.
Я взяла бумаги. Начала читать…
Читала о разводе между мной и Демидом… Читала, как читают некролог. Только это был мой некролог – моей веры, моей глупости, моего «мы», которого больше нет.
Всё-таки Анна Петровна оказалась права... Он предал меня. Он уничтожил меня.
Читала и не понимала смысла. Строчки прыгали перед глазами. В голове царил хаос. Я была сейчас не в состоянии воспринимать юридический текст.
У меня внутри начинался шторм.
— А если я откажусь? – спросила, стараясь удержать голос ровным. Но в нём уже жила и ярость, и боль. Горячая, как кипящее масло.
— Суд всё равно разведёт вас. Вы – персона, которая будет приговорена к более трём годам лишения свободы. Ваше дело предусматривает срок от пятнадцати лет. В таком случае развод проходит в упрощённом порядке. Но без вашего добровольного согласия и без вашей подписи вы не получите тех условий, на которые Демид Леонидович готов пойти, – равнодушно рассказал мне адвокат и пожал плечами. – А имущество… всё останется моему клиенту.
— Он привёл в мой дом другую женщину, да? – прошептала я надломлено, сжала руки в кулаки. – Пока я сижу в этой дыре за его грязное дело… он спит в нашей постели с другой? Отвечайте.
Молчание. Он не ответил. И я поняла – да.
Это было правдой. Анна Петровна не ошиблась. Всё правда.
Дем решил избавиться от меня, как выбрасывают старый хлам: слишком много правды внутри, слишком много знаю о нём, слишком много боли – проще сжечь.
Я вскочила с места. Сердце билось так громко, что казалось – сейчас разнесёт стены этого жуткого места.
— Передайте ему, – прорычала я, вцепившись в стол и заглядывая в равнодушные глаза мужчины, – что я никогда не поставлю эту чёртову подпись. Ни за что. Ни за комфорт. Ни за послабления. Ни за его подачки. Я не вещь, которую можно просто выкинуть, когда она мешает. Я не та, кого прячут в тюрьме, пока спят с очередной куклой в моём доме! А насчёт упрощённого порядка… Мы ещё посмотрим, кто из нас двоих будет сидеть.
* * *
— АЛЕВТИНА —
Жизнь в камере – это бесконечное вращение в замкнутом пространстве.
С утра до вечера – тусклый свет лампы, густой запах сырого бетона и неумолчный звук шагов по коридору, будто это всё часть какого-то зыбкого сна, из которого я никак не могла пробудиться.
Сегодня мы пили чай – крепкий, почти как мазут, но горячий и бодрящий, как объятия старой подруги.
Именно чай заставлял меня чувствовать себя хоть немного свободной, и мои сокамерницы, стараясь отвлечь меня от моих мыслей, заварили его для меня крепче обычного.
Я сжимала руки в кулаки так сильно, что ногти врезались в ладони, но это была единственная боль, которую я могла контролировать.
Катька, моя соседка по койке, гремела видавшими виды кружками, а Вера ходила туда-сюда по камере, как тигрица, готовая ринуться в бой.
Их голоса, порой резкие, но искренние, были единственными ниточками надежды в моём мире, где каждый день я вынуждена сталкиваться с напоминанием об ужасной несправедливости.
— Ты знаешь, Аля, – начала Катя, погружая ложку в кипяток, – этот Демид – настоящая козлина. Не человек, а так... скверна ходячая. Депутатское место зря занимает. Вот бы кто ему пинка наладил, такого смачного, чтобы летел и пердел.
Я молчала, приглаживая рукой складки на простыне.
Внутри меня бурлила ярость, раскатами прокатывалась по моим венам.
Почему я согласилась? Зачем? Тогда казалось, что ради семьи, ради нашего совместного будущего, ради него, ради нашей любви... Манипулятор. Сволочь.
— Вонючий сукин сын, – добавила Вера, она дёрнула щекой, на которой был уродливый шрам. Подошла ко мне ближе. – Сбросил всё на тебя, а сам-то как вывернулся, а! Уже все знают, как он гнилью своей кинул в судью! А она поверила. Или просто куплена. Возомнил, видать, что пуп земли.
Она взглянула на меня и продолжила:
— А ты не реви больше по ночам. Бесишь. Лучше думай, кто на воле у тебя есть среди таких же «воздушных» и сильных. Лучше, чтобы кто-то из власти, как этот урод.
— Нету таких у меня, Вер… – вздохнула я.
Слёзы покатились по моим щекам.
Катя длинно вздохнула. Вера покачала головой, упёрла руки в бока. Другие сокамерницы вернулись к своим занятиям – пить чай, читать книги, играть в карты.
Я отпила чай, поморщилась. Горький.
— Спасибо вам. За поддержку, – прошептала я. – Иначе я бы давно рехнулась…
— Не надо. Нам тут психопатка не нужна, – фыркнула Юля, тасуя карты.
— Алька, ты главное руки не опускай. Лучше попроси звонок. Тебе положено. Позвони этой своей соседке… как её там… – наморщила лоб Катя.
— Анна Петровна, – сказала я.
— Вот-вот. Позвони. Пусть своего сына адвоката присылает. Тебе он позарез нужен.
— Позвоню, – сказала я уверенно. Не хотела я просить о помощи, но теперь понимала, что одна не справлюсь.
И вот так, среди сырости и крепкого чая, я чувствовала, как постепенно восстанавливается что-то внутри.
Даже если предательство тьмой окутало мою жизнь, здесь среди тех, кто так же знал горечь утраты и предательства, я начинала находить веру – в себя, в справедливость, в будущее.
* * *
Мне позволили сделать телефонный звонок.
Звонила я Анне Петровне. Эта женщина стала для меня единственным светом в конце туннеля.
— Алло, Алевтина, это ты? Оператор мне сказал, что звонят из СИЗО… Ну, конечно, ты… – знакомый голос сквозь треск телефонной линии был мне так дорог, что я почувствовала, как глаза наполнились слезами.
— Да, Анна Петровна, это я. Прошу прощения, что звоню из такого места, но мне нужно кое о чём вас попросить… Пожалуйста, скажите, что можете мне помочь!
На другом конце провода последовала тишина, потом громкий вздох, и я почувствовала, как она мысленно обняла меня. Анна Петровна всегда была такой: по-настоящему заботливой и искренней.
— Аля, ты только не переживай. Всё будет хорошо. Я знаю, ты сильная. Ты выдержишь! – голос её был полон решимости, но я услышала в нём и боль. У неё всегда была тонкая душа. – Я тебе обещаю, мой сын Виталий, он поможет. Я его уж ввела в курс дела, он собирает данные. Он приедет к тебе на днях. Я клятвенно тебе обещаю, он сделает всё возможное. Ты только держись.
Мои плечи слегка расслабились, и я вздохнула с облегчением.
По крайней мере, у меня был шанс. Если бы не Анна Петровна, я бы, наверное, с ума здесь сошла.
— Я так надеюсь, Анна Петровна... Так надеюсь, – прошептала я, будто слова могли как-то изменить моё положение.
Но тут её голос стал тяжёлым, почти жалобным.
— Ах, ты даже не представляешь, как я тебе сочувствую, милая. То заседание в суде... – она сделала паузу, и я услышала, как она невольно стиснула зубы.
— Этот твой Демид... Это же чудовище! Как он врал, как он всё на тебя свалил! Он весь из себя белый и пушистый, только вот, что я тебе скажу, милая, – его грязь не вымоешь, не смоешь... Никакие деньги, никакая власть не помогут. Правда обязательно вылезет.