Жгучая Жарина

Глава 1

Сколько себя помню — я всегда была «не такой». Девчонки в школе обсуждали лаки для ногтей, новые платья, мальчиков и сериалы. А я? Стоило только солнцу показаться из-за горизонта, и меня уже можно было найти у бабушки в огороде: в старых резиновых сапогах, с маленькой лопаткой в руках, по уши в земле.

Я любила запах влажной почвы, он был для меня слаще любого дорогого парфюма. Первые зелёные ростки радовали меня больше, чем охапка роз, подаренная ухажёром Петей в выпускном классе. Земля отзывалась на мою заботу, а я — на её щедрость.

Бабушка, присев на лавку у огорода, обычно покачивала головой и ворчала с ласковой усмешкой:

— Эх ты, Дариночка… Подружки твои вон на речку бегут, парни их на танцы зовут, а ты всё на грядках кукуешь. Землю ковыряешь, будто счастье там своё ищешь. Скоро сама корни пустишь, как та картошка.

А мне нравилось. Я чувствовала, что это моё место. Не магазины, не шумные компании, а тёплая грядка, где каждый росток как маленькое чудо.

От школы толку было мало — одна алгебра, литература да история, ни слова про землю и семена. Зато у бабушки в сенях лежала стопка старых журналов. И я тайком таскала их по вечерам, садилась у окна и зачитывала до дыр: «Приусадебное хозяйство», «Садовод и огородник», попадались и «Работница» с «Крестьянкой». В них советов всегда хватало — как хранить картошку, чем от тли спасать огурцы, какие настои для капусты лучше. Бабушка их выписывала, чтобы пролистывать зимними вечерами, а я потом подолгу изучала каждую заметку, будто там были ответы на все тайны жизни.

Подружки в школе, увидя один из журналов, что я читала на перемене, смеялись:

— Фу, скукотища!

А для меня каждый совет был как сокровище. Я тут же бежала в огород проверять — сажала, поливала, ухаживала. Иногда ничего не выходило, но я снова пробовала, пока не начинало получаться. Всё записывала в толстую тетрадь: даты посадок, календари полива, зарисовки кустов, заметки о вкусе и цвете. Эта тетрадь стала моим тайным дневником. Только вместо признаний в любви там были схемы удобрений и опылений.

Сажала я всякое разное — помидоры, огурцы, капусту, даже клубнику пробовала разводить. Но больше всего меня пленили перцы. Упрямые, капризные, но благодарные, если ухаживать правильно. Сколько раз они подводили — то всходы слабые, то плоды мелкие, то болезни их косили. Но стоило всё же добиться успеха и радости моей не было предела.

Однажды, ещё когда я мало что знала про опыление, я случайно посадила рядом сладкий и острый сорт. Когда собрала урожай на следующий год, плоды оказались с необычным вкусом: сначала сладкие, а потом обжигали, как огонь. Дома этот сорт прозвали «перец Дарины». Вот тогда меня и затянуло — выводить что-то своё, наблюдать, как меняется вкус и цвет.

Каждый новый сорт я встречала как ребёнка. Записывала в тетрадь: «сладость на языке держится дольше», «окрас темнее», «куст крепче». Я ходила вокруг грядок, словно мать вокруг колыбели — щупала листики, вдыхала терпкий аромат, приговаривала вполголоса:

— Ну, родимые мои, давайте, не подведите.

Когда другие девушки щебетали о свиданиях, у меня свидания были с семенами и лейкой. И, странное дело, я не чувствовала себя несчастной. Наоборот — земля отвечала на мою заботу.

Родные не раз пытались меня урезонить.

— Ты бы хоть в клуб сходила, а? — вздыхала мама, глядя, как я снова тащу домой рассаду в пластиковых бутылках. — Все девчонки наряжаются, танцуют, а ты как крот в земле ковыряешься.

Отец тоже не упускал случая поддеть:

— Парней кругом хватает, только не на грядке ж их искать. Не найдёшь там жениха, Дариночка.

Я только отмахивалась. Парни у меня, конечно, бывали, ухаживали — дарили цветы, звали в кафе. Но я чувствовала себя там как чужая… как сорняк на клумбе. Душа моя тянулась в деревню, к земле, к своим грядкам, а не к шумным вечеринкам и пустым разговорам.

После школы я поступила в кулинарный колледж. Родные обрадовались: «Вот, Дарина поваром станет». Диплом я получила честно, практику прошла, родители уже ждали, что я пойду работать в приличное кафе, «карьеру строить».

Но работа оказалась скучной и однообразной — одни и те же рецепты, супы по нормам, ни капли творчества. Всё строго по инструкции, как будто повар — не человек, а машина.

И я, ко всеобщему удивлению, устроилась продавцом в садовый магазин. Там были семена, рассада, удобрения, каталоги сортов — всё то, от чего у меня загорались глаза.

— Ты с ума сошла? — возмущался папа. — Диплом на ветер!

А я упрямо делала по-своему. После работы в пятницу — бегом на автобус, и в деревню к бабушке к своим грядкам.

Когда ворчание мамы с папой становилось уж слишком громким, я шутила:

— Вот как найду мужчину, который будет со мной по агровыставкам таскаться, тогда и влюблюсь, замуж выйду и внуков вам нарожаю. Обещаю!

Родные в ответ фыркали и недоверчиво качали головами.

Годы труда не прошли даром. Я училась отбирать лучшие семена, всё записывала в тетрадь, злилась на неудачи и радовалась каждой маленькой победе. Перцы я не только выращивала, но и пробовала в деле, готовя блюда «с перчинкой». Острые, жгучие, такие, что язык сводило и слёзы на глаза наворачивались.

Я мариновала их целыми стручками в уксусе с чесноком и лавровым листом. Делала аджику — густую и такую острую, что пламя из ушей валило. Иногда резала тонкими кольцами и добавляла в картошку или в мясо — для остроты. А бывало и так: толкла перцы в ступке, смешивала с солью — получалась приправка, которой я щедро посыпала всё подряд.

Родные воротили нос.

— Такое острое есть невозможно, — морщилась мама.

Бабушка лишь брала маленький стручок, натирала им корочку чёрного хлеба, макая в борщ:

— Вот так — оно в самый раз. А то твои соусы язык жгут хуже хрена.

Никто не соглашался есть мои «огненные эксперименты», кроме одного человека. Сосед бабушки — дед Кузьма. Сухонький, с усами, всегда в потёртой кепке и зимой и летом. Он садился у нас на крыльце, закусывал моими маринованными перцами и довольно щурился:

Глава 2

Каждый вечер я представляла, как позвонит телефон: строгий голос скажет «Поздравляем!», а потом пригласят в институт, может, даже на выставку. Я видела, как бабушка гордо кивает, как мама с папой улыбаются.

Ответ с кафедры селекции и семеноводства, которого я ждала с такой надеждой, пришёл через три месяца.

«Уважаемая Дарина Сергеевна! Благодарим за предоставленные материалы. По результатам рассмотрения комиссия пришла к выводу: ваш материал не представляет интереса.

С уважением, профессор Семёнов»

Вот и всё. В письме не оказалось ни объяснений, ни комментариев — лишь дата, номер Исх. № 347/12 и всё та же подпись внизу: профессор Семёнов.

Я сидела на крыльце, сжимая бумагу, и уговаривала себя не падать духом. «Ну, не повезло. Бывает. Попробую ещё. Не всё же выходит с первого раза».

Но где-то глубоко внутри уже поселился холодок — чувство, что мой труд оказался никому не нужен.

В этот момент от калитки послышался знакомый голос:

— Дариночка! Ты дома?

Это был дед Кузьма. Сосед приходил почти каждый вечер — то будто за солью заглянет, то квасом угостить. Хотя я-то понимала: старик давно привык, что у меня всегда что-то готовится, и под вечер его тянет скорее «на покушать», да поболтать.

Я поспешно вытерла глаза и встала.

— Проходите, дед Кузьма, я сегодня мясное рагу с фасолью и перцем приготовила… попробуете?

Он стянул кепку, втянул носом воздух, прищурился и усмехнулся:

— Ого, Дариночка, у тебя, гляди-ка, прямо ресторанный дух на всю избу! Давай-давай, своё рагу, кто ж от такой вкуснятины откажется.

Я поспешно поставила перед ним глиняную миску, и пододвинула ложку. Дед Кузьма зачерпнул щедрую порцию, не раздумывая сунул в рот… и тут же закашлялся, вытаращив глаза.

— Ух ты ж, матушки святы! — выдохнул он сипло, обмахивая рот ладонью. — Горит-то как!

Я вспыхнула.

— Простите, я… я, наверное, слишком много перца положила.

Но он вдруг захохотал, слёзы текли по морщинистынм щекам, а он кивал:

— Вот это да, Дариночка! Огонь, а не рагу. Я давно такого вкусного не ел. — Он шумно хлебнул кваску, что принёс с собой, перевёл дух и снова зачерпнул полную ложку. — Пусть другим острое не по нутру, а мне самое то.

Сердце моё дрогнуло: никто, кроме него, ещё никогда не нахваливал мои кулинарные опыты.

— Чего такая хмурая? — спросил он, продолжая жевать. — Опять с рассадой, что ли, не ладится?

Я молча показала конверт. Он взял листок, пробежал глазами, фыркнул и отложил на край стола.

— «Не представляет интереса», видишь ли… Да этот профессор сам в перцах ничего не смыслит! Вот попробовал бы он твоё рагу!

Я слабо усмехнулась:

— Ну он же учёный, ему виднее…

Дед только рукой махнул.

— Я тебе так скажу, Дариночка, — он отставил миску и облизал ложку. — Может, он и учёный, этот ихний прохфессор… да только в перцах он точно не разбирается! Вон как язык жжёт — огонь, а не кушанье. Какая вкуснотища! Говорю тебе, не слушай этих бумажных умников.

Я принесла баночку маринованных перцев. Старик зачерпнул вилкой, закашлялся от остроты, но глаза его весело блестели.

— А ты говоришь — никому не нужны твои перцы. Пока я жив, всегда найдётся тот, кто оценит.

И от его слов мне стало немного легче.

Следующие два года пролетели незаметно. Днём я работала в садовом магазине — перекладывала пакетики с семенами, советовала покупателям, сама же украдкой изучала каталоги новых сортов. По вечерам уезжала в деревню, где продолжала свои эксперименты с разными сортами перцев, фиксировала успехи в своих таблицах, пробовала новые блюда, от которых все морщились, кроме деда Кузьмы.

К концу лета я решила себя побаловать. Взяла внеурочный отпуск за свой счёт и поехала на сельскохозяйственную выставку — место, где я всегда чувствовала себя в своей стихии.

Воздух был густ от запахов: свежая земля, свежевыструганные доски прилавков, острые ароматы зелени. Ряды теплиц тянулись бесконечно, посетители листали каталоги с десятками новых сортов, кто-то спорил о новых гибридах, кто-то угощал семечками или ломтиками помидора. Люди смеялись, спорили, оживлённо жестикулировали.

Я шла между прилавками, вдыхая такой родной запах, и вдруг замерла.

На прилавке передо мной лежали они. Мои перцы. Тот самый ало-золотой оттенок, тот же глянцевый блеск кожицы, та же форма. Я могла бы поклясться: это дети моих грядок.

Но рядом красовалась табличка: «Новый сорт: “Семёновка”. Выведен кафедрой селекции и семеноводства. Руководитель — профессор Семёнов».

Имя полоснуло по сердцу, как нож — Семёнов. Он же поставил подпись под отказом в регистрации моего сорта перца, а теперь, выходит, присвоил его себе?..

У меня закружилась голова, в груди всё сжалось, дыхание сбилось. Годы труда, мечты, надежды — всё украли. Даже моё детище что я выращивала несколько лет отняли, подарив ему чужое имя.

Я отвернулась, в глазах всё плыло от слёз. Они жгли сильнее, чем самые острые мои перцы.

Домой я вернулась, будто в тумане. Перед глазами всё ещё стояла та табличка: «Новый сорт профессора Семёнова». В груди бурлили злость, обида и бессилие. Казалось, если я сейчас не сделаю хоть что-то, то вспыхну как спичка и сгорю.

Я вышла во двор. На улице было уже темно Небо разрывало молниями, дождь хлестал так, что сапоги моментально увязли в грязи. Подол платья облепил ноги, но мне было всё равно.

— Украли! — шипела я сквозь зубы. — Ну ничего. Я выведу новый сорт. Ещё лучше. Пусть этот вор Семёнов подавится!

Я, спотыкаясь на скользкой земле, упрямо пробиралась к грядкам. Вспышка молнии выхватила из темноты кусты: там, среди мокрой зелени, висели мои новые плоды — тяжёлые, налитые соком, обещающие больше, чем всё, что я выводила раньше. Их пора было срывать и пробовать — я чувствовала это каждой клеточкой. Но ждать до завтра? Завтра казалось бесконечно далёким. После выставки терпеть я просто не могла. Потому и вышла в дождь собрать свой долгожданный первый урожай, хоть и промокла до нитки.