От автора
Перед вами — продолжение повести «Когда умолкает кукушка». В этой книге вы снова встретитесь с уже знакомыми главными героями, Аленой и Федором. Если вы еще не читали первую повесть, очень советую начать с нее: так вы гораздо лучше поймете, в каком мире живут герои и по каким законам существуют.
Нет человека, который был бы как остров, сам по себе,
каждый человек есть часть материка, часть суши.
Джон Донн
Пролог
На остров Буян наступала осень. Деревья ежились на ветру, отмахивались ветками, пытались откупиться золотом листвы. Ковер под ногами становился все толще и красивее, а сами деревья — все стройнее и изящней.
Алена заподозрила неладное еще тогда, когда увидела первые проблески золота в зеленых прядях. «Показалось», — убеждала она себя. Сколько времени они с мужем прожили на острове, помогая заблудшим душам найти правильное направление, вернуться к живым или отправиться к мертвым? Она не знала. Время не было всемогущим на острове Буяне, оно напоминало ветер: шумело в кронах, пролетало мимо, а то и совсем затихало, позволяя забыть о себе. Не насовсем, не насовсем, только до следующего порыва ветра.
Они жили тихо и спокойно: гуляли по лесу, взбирались на скалы, возвращались в уютный дом. Алена повесила у входа колокольчик, который звенел, когда открывалась дверь. Но за все это время ни одна душа не пришла к ним сама. Их с Федором дом был их крепостью — гостеприимной крепостью, с белоснежными занавесками, украшенными вышитыми узорами-оберегами, с цветущими геранями на подоконниках, с яблоневым садом, полным сладких, полновесных плодов.
И ничего не случилось. Все было по-прежнему. Но на остров наползала, как тень от тучи, осень.
Алена зашла в дом — колокольчик привычно звякнул. Прошла на кухню, прикрыла форточку: на сквозняке не согреться. Поставила на огонь чайник, достала тонкое блюдце, полное земляничного варенья. Посуда еле слышно дребезжала в ее руках. Алене было страшно.
В прошлый раз, когда в одночасье закончилось лето и налетела осень, единственное жилище на острове принялось ужиматься и таять. Неужто и их дом обречен? Смена сезонов заняла не больше пары дней, а с первым снегом остров стал уходить под воду. Что ждет их теперь? И главное, почему?
Алена искала ответ и не находила. На острове Буяне она обрела свое призвание и наконец-то почувствовала, что нужна кому-то. Нужна и заблудшим душам, которым помогала вернуться на их путь, и мужу, который всегда подбадривал ее и, в общем, был для нее всем миром. Но что если осень подоспела в тот момент, когда Федор… заскучал тут?
Расставив посуду, она села и стала смотреть в окно. Вид на яблони и лес вдалеке всегда радовал взгляд и успокаивал, но только не сейчас, когда все стало желтым и оранжевым, окрасилось в цвета тревоги. Что же ей теперь делать?
Колокольчик снова звякнул: Федор вернулся с речки.
— Завтракать будешь? — крикнула она ему.
Муж появился в дверях с сетчатым ведерком в руках. В садке серебрился улов. Жизнь на острове пошла Федору на пользу. Широкоплечий, загорелый, он отрастил бороду и смотрелся как заправский лесник или богатырь из русских народных сказок. Она знала, что переменилась и сама: позволила волосам дотянуться до плеч, стала предпочитать брюкам юбки. Странное дело: ведь в их нынешней обители они были освобождены от телесных тягот, но привычку не зря называют второй натурой, и существовать в этих телах им было понятнее и проще.
— Попьем чайку, а потом сразу рыбой займусь.
Алена не переносила запах сырой рыбы, поэтому с уловом Федор всегда возился сам. Зато как здорово было сидеть и болтать, когда вся кухня уже отмыта и на плите вкусно шкворчит почти готовый обед! Здесь, на Буяне, Алена совсем отвыкла от мяса.
Строго говоря, на острове они и не нуждались в пище. Им не грозило исхудать или умереть от голода, ведь они находились на нейтральной территории между Жизнью и Смертью — как та самая монетка, которую подбросили, чтобы узнать жребий, а она взяла да зависла в воздухе. Но фрукты здесь вызревали и сами падали в рот, а речки и ручьи так и кишели рыбой. Алена с Федором решили не отвергать даров Буяна и жить почти так, как привыкли дома. Им нравились и посиделки с самоваром на веранде, и пьянящий аромат кипящего в тазу варенья, и такое вот разделение обязанностей по дому, когда каждый делает то, что любит и умеет, и не делает того, что терпеть не может. Или это только Алене нравилось?
— Алё?
— Что?
Федор всматривался в ее лицо, словно пытаясь разглядеть ответ на незаданный вопрос.
— Что это за «Алё»? — раздраженно переспросила она, проводя рукой по лбу, отгоняя призрак головной боли.
— Ты как будто уснула сейчас стоя, застыла и молчишь.
«Раньше он звал меня Аленушкой», — подумала она, а мужу состроила гримаску и стала разливать чай.
Налила и себе, но пить горячее было душно, а запах рыбы сегодня особенно выводил Алену из себя. Она едва пригубила из чашки, потом поставила локти на стол и тихо наблюдала, как аппетитно Федор макает ломтик хлеба в блюдце с вареньем.
— Давай тогда ты займешься рыбой, — сказала она наконец, вставая, — а я пойду пройдусь. Меня от этого запаха тошнит.
Когда настанут холода
И белая дорога ляжет,
Все промолчат, никто не скажет,
Что с холодами не в ладах.
Да дело даже не в годах,
Не в деньгах, не в музейной пыли.
Не насовсем, а навсегда.
Недолго только жили-были...
(Юта, «Жили-были»)
Ноги сами вынесли Алену на берег, где мозги прочищал свежий ветер. Если деревья пожелтели, сколько остается до того момента, когда волны начнут наступление на остров? В прошлый раз это заняло считанные дни.
Море-океан было серым и неприветливым, небо хмурилось. Песок померк. Алена любила идти по самой кромке прибоя, отскакивая от пенных гребешков в самый последний миг, но сейчас ни у нее, ни у волн не было настроения для игр.
Серый, ползучий страх обволакивал.
Алена вырулила на пляж, где на белом песке грелись валуны. Они были теплыми в любую погоду, как будто сообщались напрямую с сердцем Земли. Потом перебралась еще дальше, туда, где камни жались вплотную друг к другу и, уже скалой, росли все выше и выше. Бездумно она тоже полезла вверх.
Вдруг за одним из выступов ей почудилось движение.
— Кто здесь? — окликнула она.
Тишина, только шорох прибоя. Она прошла немного вперед, готовясь к встрече с очередной заблудшей душой. Пути тут было два: обратно к жизни, если заблудился, или вперед к тоннелю, если сбился с пути уже после смерти. За время, что Алена провела на острове, она научилась легко определять, кому куда, — правда, так и не смогла ни разу объяснить Федору, как это делается. Наверное, неспроста именно ее выбрала в преемницы Летучая Мышь.
— Кто вы и что тут делаете? — спросила она дружелюбно.
Большинство людей не могли ответить на этот вопрос, на острове их ждала потеря памяти. Но это было не слишком важно.
— Ау! — попробовала Алена снова. — Я здесь живу, я могу вам помочь. Покажетесь мне?
— Ты можешь мне помочь? — насмешливо переспросил юный голос. — Ты? Живешь тут, да еще этим гордишься?
Алена замерла. Ребенок? За все это время — сколько она провела тут, если по земным меркам? — она ни разу еще не встречала здесь ребенка. С тех самых пор, как Лиза вернулась домой… Она как-то упомянула об этой странности в разговоре с Федором, и он предположил, что им все-таки встречались иногда души умерших детей, только выглядели они как взрослые. Если он прав, а тут перед ней ребенок, значит, он еще жив? Не видя собеседника, Алена не могла сказать наверняка.
— Ну я тут живу и как бы работаю, да, — признала она. — А что тут такого?
— Здесь не живут.
— Живут. Я тут живу. Я и мой муж. А ты откуда?
По голосу казалось, что за скальным выступом прятался мальчишка. Впрочем, в переходном возрасте что мальчики, что девочки одинаково несносны, это Алена еще помнила из своей не слишком долгой педагогической практики.
— Я? Я — откуда захочу, я не привязан к крошечному острову посреди океана. Как некоторые!
— Может, покажешься уже?
Из-за скалы выглянул русоволосый мальчишка. На вид лет десяти, может, постарше. Или немного младше. Она так давно не видела детей.
— Здравствуй, — сказала она медленно.
Определенно, этот ребенок не умер. Но и на живого он тоже не был похож. Нет, с виду он был совсем живой, с умными карими глазами и подвижной мимикой, но Алена не видела в нем того, что отличало заплутавшие души из мира живых.
— Ты откуда? — запнувшись, повторила она.
— Да откуда мне вздумается! Непонятно, да? Ты тут приросла? Пустила корни? Ты желудь?
— Не понимаю, почему мы меня обсуждаем. Я тут живу, я уже сказала. А ты нет. Вот я у тебя и спрашиваю. Ты забыл, да? Просто не помнишь. Это нестрашно…
— Я все помню! — выкрикнул мальчишка. — А обсуждаем мы тебя, потому что это ты потеряла свою тень, а не я!
Алена машинально глянула вниз. Солнце скрывалось за тучами, и тени не было видно.
— В смысле?
Мальчик вышел из-за камня, и она смогла теперь его рассмотреть. Выглядел он как обычный славный школьник, в серо-зеленой рубашке, в укороченных брюках — или он из них слегка вырос? Вот только обуви на нем не было.
— Пересвеченные фотографии видела? А теперь представь фотографию, на которой вообще тени нет, один свет. Что там разберешь? Да ничего. Так и ты.
— Что «я»?
— Сидишь тут на острове, думаешь, что удобно устроилась, а тени-то и нет.
— Ты хочешь сказать, что тут смерти нет? — догадалась Алена.
— Так тоже можно выразиться.
Он презрительно сплюнул. Алена раздумывала. Кто послал к ней этого мальчугана? Возможно, осень, поразившая остров, — лишь один из симптомов и ее дежурство здесь подходит к концу.
Она не испугалась, наверное, потому, что уже устала бояться при виде желтеющих деревьев. Что там говорится об этом в сказках? Или… не в сказках? Может, это ангел явился за нею.
Полет был долгим. Алена успела испугаться. Так вздрагиваешь при погружении в сон, когда ты все еще лежишь в теплой постели, но вместе с тем уже коснулся сонного моря самым кончиком большого пальца — и вдруг тебя встряхивает судорожная волна. Успела успокоить себя, что разбиться на кусочки ей не грозит, ведь теперь она влачит бестелесное существование. Успела и вспомнить «Алису»: «Да свались я хоть с крыши, я бы и то не пикнула».
Провалившейся в кроличью нору Алисе посчастливилось приземлиться на целую гору осенних листьев. А что ждало Алену в конце этой черной шахты — или все же тоннеля? Света пока не видать, тьма кромешная.
Думать об Алисе было утешительнее, чем пытаться вспомнить формулу ускорения свободного падения. Тем более что туда надо вставлять массу тела, а о том, какой массой обладает отсутствующее тело, Алена понятия не имела. И каким тогда будет приземление? Ветер мимо лица мчался с присвистом.
Пожалуй, пора все-таки вспомнить о второй стороне своей натуры и раскрыть на всякий случай крылья Летучей Мыши. Она повела плечами, разминая крылья, которых тоже не было. Хорошо бы присовокупить хоть какое-нибудь заклинание, но в русском фольклоре ничего доброго про летучих мышей не сочинили, а других источников заклинаний и заговоров она отродясь не знала.
«Божья коровка, — пробормотала Алена, — улети на небо. Принеси нам хлеба».
— Божья коровка, улети на небо, — возразил чей-то звонкий голос. — Там твои детки кушают конфетки.
— Всем по одной, а тебе ни одной, — закончила Алена с ним в унисон и шлепнулась на пол.
Удар был несильным, как если бы она хотела сесть на стул и промазала. Пятой точке это все равно не понравилось, и ноги на мгновение отнялись. Алене хотелось вскочить и оглядеться, но с этим пришлось повременить. Скорчив по старой памяти страдальческую гримасу, она ухватилась за то, что оказалось под руками. Это был старый, потертый коврик.
Она очутилась в типовой квартире. Сквозь дырку в потолке пролетела, что ли? Или крышу проломила? Потолок целый, да и люстра вроде на месте, тускло посверкивает пластиковыми висюльками. Стены украшают аляповатые, выцветшие обои с пионами. Подземный бункер в виде хрущевки? Нет, вон дверь на балкон приоткрыта, и тюлевая шторка колышется.
Раздался мелодичный перезвон. Алена догадалась, что звук издают прозрачные бусины на нитях, повешенные в проеме вместо двери в комнату. Женская рука сдвинула в сторону декоративную занавеску, и хозяйка — если это была хозяйка — вошла.
«Как объяснить, откуда я сверзилась?»
Алена дотянулась до кромки письменного стола, уцепилась за нее и поднялась на ноги.
— Здрасьте.
У хозяйки были огромные голубые глаза. Или это они на лоб полезли, когда она увидела в доме незнакомку? Длиннющие волосы она вытирала розовым полотенцем, и сама была закутана в большее полотенце того же оттенка. Просто замечательно, должно быть, чувствует себя человек, выйдя из ванной и обнаружив у себя непрошеного гостя.
— Простите, — повинилась Алена. — Я попала к вам совершенно нечаянно. И не знаю, как. Но я сейчас же уйду.
— Куда вы пойдете? — всплеснула руками девушка. — Если даже не знаете, как вас сюда занесло!
— Куда «сюда», кстати? — осведомилась Алена, решившая ковать железо, пока горячо.
Удачно, что хозяйка не из пугливых, не хватается за топор или за телефон, чтобы вызвать полицию.
— О, это место… — Девушка посмотрела по сторонам, как будто тоже попала сюда впервые. — Это некий перевалочный пункт, если так можно сказать по-русски. Да?
Иностранка до кучи. Кто знает, что она вкладывает в понятие «перевалочный пункт», если русский для нее не родной.
— Зал ожидания? — предположило голубоглазое создание, как будто отгадывая загадку. — Трансфер… нет, транзит.
— Типа номера в гостинице?
— Типа того, — обрадовалась девушка. — Так откуда и куда вы следуете? Это-то вы должны знать?
— Должна. Но не знаю, — мрачно сказала Алена, вспомнив Женю Лукашина.
— Вы прибыли водой или воздухом?
— Воздухом, ага.
Это было намного точнее, чем «самолетом».
Хозяйка — или такая же туристка, как Алена — подошла ближе к столу и швырнула полотенце, которым вытирала волосы, прямо на лежавшие там бумаги. Мокрая ткань задела Аленины пальцы, и она поспешно отдернула руку. А девушка без стеснения размотала и второе полотенце, под которым ничего не было. Не сообразив сразу зажмуриться, Алена успела увидеть тонкую талию и совершенные шары грудей. Иностранцы… без комплексов… Наши никогда бы так…
Девушка окликнула гостью:
— Почему вы не смотрите? Вас оскорбило…
— Нет, я…
— Я красива, — с убеждением сказала та. — Это не может оскорбить.
— Да, — согласилась Алена, неловко уставившись в окно.
Там расположился обычный российский город с типовыми многоэтажками, серый, засыпанный унылым снегом. Балкон был пуст, только скучали на провисших веревках вечные деревянные прищепки.
Красива — не то слово. Девушка была прекрасна: мужчины, наверное, сходили с ума.
«Муж? Я не говорила ей, что у меня есть муж».
Алена выглянула в прихожую. На невысокой тумбочке там действительно обнаружился телефонный аппарат, по стилю идеально подходивший ко всей обстановке: старый, бледно-зеленого оттенка, с диском для набора номера. Идея позвонить Федору казалась дикой. Они сами выстроили для себя дом на острове и, конечно, никогда не пользовались там телефонной связью. Хотя он наверняка волнуется, куда она пропала.
Она в замешательстве вернулась в комнату, вновь подошла к окну и убрала со стола мокрое полотенце. Под ним лежал лист бумаги, на котором прежде было что-то написано, теперь же буквы расплылись и превратились в цветные пятна. Видно, бумага была слишком тонкой и, наверное, писавший эти строки использовал фломастер.
В любом случае, записка вряд ли была адресована Алене, ведь никто не знал, что она появится тут… или кто-то знал об этом?
В комнате больше делать нечего. В прихожей можно было поискать номер, как подсказала ей девушка. Алена приподняла аппарат, пошарила на нижней полке тумбочки, пристально — насколько позволил тусклый свет — рассмотрела каждый квадратный сантиметр старых обоев. Больше в прихожей не было ничего: ни раздевалки, ни зеркала, ни обувной полки. Никакого номера она не нашла. Красотка ошиблась.
Наконец Алена сняла трубку и приложила ее к уху. Гудка не было. Значит, связи нет. При городской связи ведь должен быть гудок? Это если она попала в свой, старый-знакомый, мир. На Буяне она так и не сумела прояснить вопрос, существуют ли параллельные вселенные. Или это что, сотовый телефон с таким оригинальным дизайном?
Она наугад крутанула диск, вставив палец в «ноль». Как там у Высоцкого? Ноль семь? Наудачу еще и семерка. Кажется, у барда это был номер для заказа международного разговора через оператора. Как насчет междумирья?
Телефон отозвался гудками. Вздрогнув, Алена взялась за трубку обеими руками.
— Я вас слушаю, — дежурно пробормотали оттуда.
— Эээ…
— Вы куда звоните?
Оператор поставила ударение на звук «о», и это придало Алене уверенности.
— Я звоню мужу, — сообщила она. — Его зовут Федор. Он на острове Буяне проживает.
«Без телефона».
— Это который Буян? — уточнила усталая оператор.
К такому вопросу Алена была не готова.
— Я не знаю точно, — призналась она. — А их что, много?
— Ну два, по крайней мере. В Северном Ледовитом океане и… — оператор смолкла.
— Вот мне который «и»!
— Точно?
— Точно, точно, спасибо.
— Ждите ответа.
Серия сигналов, пара тактов какой-то классической мелодии, гудки. Гудки. Гудки.
«Федор, возьми трубку», — прошептала Алена. Какую трубку, ответил ей внутренний голос. Какую трубку, на острове никогда не было телефона.
Гудки.
Закрыв глаза, Алена представляла, как Федор носится по дому — по их дому — в поисках маленькой коробочки, которая звенит себе, звенит.
Писк. Голос оператора:
— Ответа нет. Попробуем другой Буян?
— Нет, мне точно этот. Можно повторить? Пожалуйста.
— Вашего абонента нет на месте.
— Есть. Пожалуйста, повторите вызов!
— Ну ладно…
Гудки.
И вдруг родной голос: «Да? Да?»
— Федор! — закричала она. — Это я! Это я!
— Алена? Ты где? Откуда…?
— Я не знаю точно, но не волнуйся, все хорошо. Ты меня не ищи пока на острове, я не там, меня… мне сказали, что вызвали сюда, я не знаю, куда…
— Ален, что произошло?
— Я встретила ребенка на пляже, мальчика, — торопливо оттарабанила она. — Он толкнул меня в расщелину в скалах, это там, на пляже, там какой-то портал. Я не знаю, я попала в квартиру.
— В квартиру?
— В обычную квартиру типа советской, и вот звоню тебе по телефону. У меня он тут есть. А у тебя откуда, ты откуда телефон взял, что я тебе звоню?
— Неважно, — отмахнулся ее вреднющий муж, — ты только глупостей не делай. Как бы мне тебя забрать оттуда? И откуда? Ты выяснила, где ты, ты не дома?
Дома — это в нашем привычном, прежнем мире, поняла Алена.
— Я пока не знаю. Это возможно. Тут зима… Я не знаю, как. Ты сходи на пляж, поищи там щель такую… под камнем.
Она осеклась. Упав с такой высоты, Федор непременно погибнет. Он был волком, но не летучей мышью.
— Нет, стой, не ходи! Мне пришлось лететь, ты не сумеешь! Тебе нельзя прыгать в эту дыру, ты разобьешься.
Они помолчали, пытаясь найти выход.
— Ты, главное, не волнуйся, я в порядке. Попробую выяснить, в каком я мире и что я тут делаю. И постараюсь снова позвонить.
— Тебя вызвали, ты говоришь?
Надо было, наверное, покинуть перевалочный пункт в виде старой хрущевки и идти… но куда? Алена вновь подошла к балконной двери и выглянула на улицу. Там сгустились вязкие сумерки, но точно белел снег. Что если она выйдет сейчас вот так, босиком, в одном легком платье? Увидят ли ее прохожие? Препроводят ли в полицию — или сразу в больницу для освидетельствования? И Алена не знала точно, не станет ли ей холодно в этом мире, если идти босиком по снегу. Предыдущая гостья, конечно, ушла ровно в таком виде, но кто ее знает, куда и зачем она отправилась.
Пожалуй, стоило осмотреться. Алена заглянула в маленькую комнату, где нашла покосившийся шифоньер, диванчик и трехногий круглый стол. В сказке Клайва С. Льюиса портал размещался именно в шкафу, и она уделила особое внимание этой развалине, но задняя стенка у него была на месте, и одежды там, к сожалению, не обнаружилось. На кухне тоже было пусто, не считая небольшого обеденного стола со стульями, древней заляпанной плиты и пары шкафчиков. В санузле, на удивление, стояла блестящая, как космическая ракета, душевая кабина. Но в квартире не нашлось ничего из одежды или обуви — и никаких намеков, куда двигаться дальше.
Телефон, казалось, скончался смертью храбрых.
За окном совсем стемнело, и Алена попробовала включить свет — но ничего не произошло. Неужели придется сидеть здесь всю ночь в кромешной темноте?
Можно, конечно, прилечь на диван и попробовать заснуть. Хотя заснешь тут, как же. Темнота как будто сделала тишину отчетливой и звонкой, и Алена впервые услышала тиканье часов на стене. В пустой квартире, где было так мало мебели, звук отдавался гулко, и хотя он был обычным для дома, ничего сверхъестественного, ей стало еще более не по себе. Время, ее вечный враг, снова играло против нее. Тиканье казалось ей торопливым, захлебывающимся, как у бомбы с часовым механизмом, и его никак не удавалось перевести в фоновый шум.
На улице зажглись фонари, проехала машина, и свет ее фар скользнул по потолку. Ну хоть что-то. Может быть, произошла авария на подстанции, а утром ее устранят, появится электричество и телефон снова заработает. Хотелось бы верить!
Смирившись с тем, что сделать сейчас ничего нельзя, Алена прилегла на диван — и тут же подскочила с воплем: со спинки на нее съехало отвратительно холодное мокрое полотенце.
— Это уже слишком! — прошипела она.
В тот же момент раздался стук в дверь.
Кто бы это мог быть — и зачем? Хотя… она же не у себя дома. Это транзитный пункт, где она такая же гостья, как любой, кто постучится или войдет без стука, как она сама.
Она встала и на ощупь двинулась к двери. Нетерпеливый пришелец постучал снова.
— Да иду я, иду, — отозвалась Алена, правда, себе под нос. — Кто там?
— Я.
Самый популярный и самый идиотский ответ из всех возможных.
Алена повернула круглую ручку замка. Лампочка на лестничной площадке горела, и глаза не сразу привыкли к свету.
— Что впотьмах сидишь?
Но голос она узнала: тот мальчишка, что толкнул ее на пляже!
— Ты??
— Пробки вылетели, что ли? Так чего ж не наладила? — Он вернулся к щитку и поколдовал там. В квартире вспыхнул свет, сразу во всех комнатах. — Дома старые, тут такое бывает.
Гость протиснулся мимо Алены в квартиру и двинулся прямиком на кухню. Ей оставалось только последовать за ним. Он как будто стал выше ростом, почти с нее, да и голос прозвучал безапелляционно. Теперь он уже не был похож на ребенка — молодой человек, да, но уже не мальчик. Одежда на нем была та же, что запомнилась ей с пляжа: видавшие виды кофта и укороченные штаны странного зелено-коричневого оттенка. По крайней мере, его снег на улице не заставил одеться теплее.
На плечо парнишки был закинут полотняный мешок, явно знававший лучшие дни.
Прошлепав босыми ногами на кухню, он уселся к пустому столу и ласково провел рукой по потрескавшейся старомодной клеенке в клетку.
— Тебя чаем угостить, что ли? — съязвила Алена.
— А? Можно и чаем, конечно, только разве он тут есть?
— Что ж вы так плохо организовали транзитный пункт, что у вас тут нету ничего? И какого фига ты меня столкнул в расщелину?
Услышав это, парень поморщился.
— И что ты там нес про потерянную тень?
Гость встал, порылся в шкафчиках, залез в духовку и вытащил оттуда электрический чайник. Деловито водрузил его на выключенную плиту, подключил к розетке, налил из крана воды и нажал на синюю кнопку.
То ли от ярости, то ли от холода Алену начало трясти, ноги заледенели. Она стояла на пороге кухни, руки в боки, и злилась, злилась.
— Чай так чай.
— Ты кто такой вообще? Зачем тебе понадобилось меня похищать?
— Похищать — это неправильное слово, — возразил он и сунул руки в карманы. — Ты записку на столе не прочитала?
— Записку невозможно было прочитать.
Какое-то время они молчали. Гость, возможно, думал, с чего начать свой рассказ, а Алена старалась сосчитать до скольки уж там получится, чтобы снова не наброситься на него с обвинениями — да и чтобы не разреветься, чего доброго.
У Алены подкосились ноги, и она свалилась на стул. Гость деловито поднял клеенку и вновь покрыл ею столешницу.
— Это все, что ли? — выдавила она.
— Похоже на то.
— Но нам не показали, где маленькая.
Назвать ее по-другому у Алены просто язык не повернулся.
— Ничего, с этим уже можно работать.
— Но как?!
— Отныне ты будешь чувствовать, куда идти, у тебя установилась с нею связь. Не чувствуешь разве?
Алена прислушалась к себе. Теперь, когда парень сказал это, ей показалось, что из темной глубины ее сердца так же поднимается на поверхность горящая точка.
— Да, наверное, — ответила она не очень уверенно.
— Тогда пойдем.
Он протянул ей руку и помог подняться. Рука у него была твердая и сильная, рука настоящего мужчины. Алена вновь посмотрела ему в лицо: непроницаемое, жесткое. Сомнений не было, это был совсем не мальчик. Как она могла так ошибиться на Буяне?
— Сколько тебе лет? — спросила она глупость.
Он прыснул.
— Знаешь… Такие вопросы…
— Женщинам не задают. А ты не женщина, так что можно.
— Можно. Но не нужно.
— Так сколько?
Он махнул рукой.
— Много.
— Типа сто?
— Больше, Алена.
Он впервые назвал ее по имени. И хотя то, что он говорил, на самом деле соответствовало ее подозрениям, это не укладывалось у нее в голове.
— А зовут тебя как? — спросила она в третий раз.
На третий раз в сказках задуманное обычно удавалось.
…Или не удавалось.
Он замер и посмотрел на нее, как будто отрешенно.
— На острове ты что-то там несла про то, что моя тень якобы застряла под камнем. Как звали того, о ком ты подумала?
— Питер, — с запинкой ответила она.
— Тогда зови меня Питером. Мне подойдет.
Он подхватил свой мешок и раздернул шторы. Занимался рассвет. На улице крупными хлопьями валил снег.
— Ой, — испугалась она.
— В чем дело?
— Как мы пойдем по снегу? Без одежды и без обуви.
Она показала на свои и на его босые ноги. Парень посмотрел на них, как будто впервые.
— А… мы не пойдем.
— Что?
— Полетим. Ты же умеешь, Алена.
— Я… умею не в этом мире, наверное? — пискнула она, попятившись.
— В этом мире тебя, по сути, давно уже нет. Как ты там недавно говорила — «привидение», «призрак», вот — это ты и есть. Привидениям закон не писан. Тем более ты со мной.
Последнюю фразу он сказал настолько уверенно, что Алену скрутила вдруг нечеловеческая тоска по тому, кто всегда защищал и поддерживал ее. По Федору. Увиденная мельком малышка была ведь и его дочерью. Ей нужно сейчас собраться с силами, чтобы разыскать девочку и отправить ее… но куда? И как? Она снова села, чтобы перевести дух.
Питер тем временем распахнул окно.
Питер. Она назвала его так, вспомнив о Питере Пэне, мальчике, который раз и навсегда отказался взрослеть. Его придумал в начале ХХ века Джеймс Мэтью Барри. Ну, если он его придумал, конечно. Такие герои просто так не рождаются в воображении, верила Алена. Кто-то в той части жизни, что в норме скрыта от нас, должен был надиктовать Барри эти строки, ведь невозможно сочинить их самому.
«— А почему ты теперь не летаешь, мама?
— Потому что я выросла, милая. Взрослые летать не умеют.
— Почему?
— Потому что летать может только тот, кто весел, бесхитростен и бессердечен. А взрослые уже не такие».
Кем может быть этот парень, «не совсем человек», который живет на свете уже более сотни лет?
Ее неожиданный спутник, подобно Питеру Пэну, намеревался сняться с подоконника и подняться в воздух. А еще она увидела, что он на глазах молодеет, вновь приобретая облик шебутного мальчишки.
— Ты чего это? — удивилась она.
— Так удобнее, — объяснил он, даже не спрашивая, что она имеет в виду.
Единственным отличием от хрестоматийного героя, которого мог бы изобразить художник, была котомка у него на плече.
— Зачем тебе мешок, Питер? — спросила Алена.
Паренек вздрогнул и тут же расплылся в улыбке:
— Брр, морозно все-таки. Что?
— Мешок тебе зачем?
— Ну как, шиповник там таскаю и другое всякое, что под рукой надо держать. Ты летишь или нет?
Шиповник он брал тут, на кухне.
Она прислушалась. Тиканья часов теперь не было слышно, в квартире царила тишина. Через раскрытое окно в кухню влетали одинокие снежинки. Метель немного утихла, видимость улучшилась.
Алена спускалась по лестнице, глядя Питеру в затылок. В конце каждой лестницы он перепрыгивал через две-три ступеньки. Двери квартир были разными — металлическими, обитыми деревянными рейками или коричневым дерматином. В подъезде стоял типичный для таких домов запах — сырости, захламленности, жизни, бегущей по кругу. Все площадки, однако, были пусты, а лестницы — чисто подметены.
Невольно Алена задумалась: кто живет за этими дверями, как вообще могут выглядеть жильцы дома, где расположен портал между мирами? Догадываются ли они о таких соседях, ругаются ли вечерами, что снова «шастает тут кто-то, вечно люди новые»?
Питер придержал тяжелую входную дверь, и она поторопилась на выход, не успев кинуть взгляд на почтовые ящики. Кажется, в каких-то белели рекламные флаеры.
— Голову береги, — посоветовал ее спутник.
Машинально она пригнулась, хотя с ее небольшим ростом в стандартный дверной проем, конечно, вписывалась. Но тут они оказались не у подъезда хрущевки, а… Алена не поверила своим глазам: внутри пирамиды-лазалки на детской площадке!
— Что это? — сказала она севшим голосом, несмело коснувшись металла.
— Выход, — удивился Питер.
Алена запрокинула голову в поисках многоквартирного дома, но ничего, кроме сужающихся пролетов лазалки, не увидела.
— Ра… ракета, что ли.
— Ну типа. Не знаю, о чем там думали конструкторы. Главное, что под прутьями ты вряд ли пролезешь, тебе придется подняться повыше и выбраться через верх. Сможешь?
Сам он уже проскользнул низом и смотрел на нее снаружи через ледяные прутья, как на узницу. Деваться было некуда, Алена подтянулась, уперлась босыми ногами в облезлые перекладины и выбралась из круглого отверстия, но спускаться не спешила. Предположим, ей понравился обзор. Панельные многоэтажки, дорожки, заросшие льдом, как не полюбоваться.
— Почему не горка? — спросила она, махнув рукой в сторону резного деревянного домика на вершине комплекса. — Гораздо удобнее же в любую погоду.
Питер пожал плечами.
— В нашем деле важна прозрачность.
— Чтобы видеть, что там нет детей в момент приземления?
— Прозрачность вообще. Если ты прозрачна, тебе все равно, есть ли там дети.
— Недвусмысленность? Незамутненность?
Он кашлянул, как будто от смущения, и протянул ей руку, чтобы она слезала.
— Прозрачность как она есть. Ты такой неопытный призрак…
Алена об этом пока не задумывалась, хотя нельзя сказать, чтобы совсем не ожидала ничего подобного.
— Я не умерла, — уперлась она.
— Пфф! — он закатил глаза. — Какая разница. Ты хочешь, чтобы все видели, как ты разгуливаешь по снегу босиком? Не боишься, что тебя заберут в полицию, в больницу, в психушку?
Это был резонный вопрос. Она взглянула на себя как бы со стороны — босая, странная девушка в просторном балахоне и да, босиком, главное, босиком.
— А что же делать? — дрогнула она.
— Во-первых, спустись на грешную землю, у меня уже рука затекла.
Он дернул ее за ногу, не сильно, не так, чтобы она упала, а чисто по-мальчишечьи, из вредности.
— А потом?
— А потом мы с тобой, конечно же, взлетим. Если лететь на определенной высоте, никто нас не увидит. Это такая оптическая иллюзия. Да горожане вообще редко отрывают глаза от земли. Ну давай уже живее, сейчас собачники выйдут, а от собак отбиваться прозрачность мало помогает!
Она спустилась по перекладинам и спрыгнула в грязь.
— Руку! Закрой глаза. И представляй себе, как ты отрываешься от земли… Нормально, еще немножко… можешь открывать.
Алена висела в воздухе вертикально, как стояла перед этим на земле, вцепившись в теплую руку Питера, метрах в двух над лазалкой. Он улыбался.
— Я всегда представляла себе, как лечу как бы лежа, ну как птица, чтобы виднее было, — сказала она неуверенно. — Хотя, конечно, смешно говорить, что птицы летают лежа… Или как будто плаваешь, плаваешь же вроде как лежа.
— Как угодно, — заверил ее Питер, оторвал руку и перекувыркнулся в воздухе.
Забавно, но ей не казалось, что она «стоит» на воздухе уверенно, тем более она не решилась бы делать сальто. Наверное, дело в опыте. Неожиданно она зевнула во весь рот.
— Кислород начал поступать! — отметил он. — Нам надо еще выше, с глаз долой, из сердца вон, поближе к кислороду, так будем прозрачнее.
— Насколько… выше?
Он показал на многоэтажки. Конечно, нельзя было парить на уровне окон, нужно подняться выше крыш. Подняв руку в явной пародии на Супермена, Питер взмыл туда, и Алене оставалось только последовать за ним, отталкиваясь руками от воздуха, как будто и впрямь при плавании.
Город с высоты птичьего полета выглядел странно. Дворы были похожи на маленькие аквариумы, в которые люди очертя голову заныривают из своих многоэтажных причудливых инкубаторов. Тропинки сливались в тротуары, тротуары примыкали к улицам, проезды вели к широким магистралям, а те, как полноводные реки, несли миллионы автомобилей — только не к единственному и неповторимому морю-океану, а сразу в двух противоположных направлениях.
На стук открыла молодая женщина. Темные волосы, подстриженные под каре, были заправлены за уши, форменная одежда состояла из белой блузки и черной юбки. Не выказав удивления (наверное, и не такое видала), она отступила в глубь комнаты, пропуская визитеров. Алена шагнула на пол, выкрашенный желтой краской, и со смущением увидела, что налипший на ноги снег отпечатывается на полу грязными лужицами.
— Здравствуйте, — уверенно начал парень. Сейчас он и правда выглядел как молодой мужчина. Алена не заметила, когда он начал метаморфозу, после полета ей все казалось зыбким и плывущим.
— Здравствуйте, — отозвалась строгая женщина.
— «Ирина», — прочитал он вслух по бейджу. — Ирина? Мы не встречались с вами раньше?
— Не припоминаю.
Голос ее был сухим, как и подобает сотруднице почты при исполнении служебных обязанностей. В воздухе витал знакомый запах — сургуч, что ли? Алена увидела длинный прилавок из дерева с закрепленным над ним куском стекла, весы и моток бечевки, в витрине — конверты, марки и новогодние открытки, а в глубине, за спиной сотрудницы, многочисленные ячейки для почты и запертые стальные ящички с номерами. Неужели абонентские ящики? Неужели у них так много абонентов? Для кого же приходит корреспонденция? И… от кого?
— «Ирина», — повторил Питер с нажимом. — Человек. Надо же. Никогда еще не видел, чтобы на нашей почте работал живой человек.
— Дует ветер перемен, — ответила она с легкой иронией.
— Бе-зу-словно…
По тону Питера можно было сделать вывод, что его такие перемены не радуют, хотя лицо его сияло приветливой улыбкой. Алене захотелось взглянуть ему в глаза, чтобы понять, что он на самом деле чувствует, — или хотя бы определиться с тем, что он транслирует. Но он стоял впереди, и обходить его, чтобы заглянуть ему в лицо, было бы не с руки. Да, она совсем ничего здесь не понимает. Пора с этим смириться.
Ирина закрыла балконную дверь на все три задвижки и вернулась на свое место. Алена успела заметить, что перед нею лежали ножницы и бумажные салфетки, из которых сотрудница до прихода клиентов вырезала снежинки. Это было трогательно и неожиданно. Раньше, готовясь к Новому году, все старались сотворить что-то из ничего: рисовали акварельными красками на витринах магазинов и зеркалах парикмахерских, прикручивали к ниткам куски ваты и вырезали такие вот снежинки из салфеток, цветной бумаги и фольги от чайных пачек. Это потом пришли времена дешевых электрогирлянд из Китая.
— Ну? — сказала сотрудница почты в лучших традициях российской сферы обслуживания.
Алена все ждала, что говорить с ней, как абориген, будет Питер, но он молчал.
— Вообще мы обслуживаем по одному клиенту, — добавила весомо Ирина. — Второй ожидает своей очереди вне зоны слышимости. Конфиденциальность — наш приоритет.
— О, — оценил Питер. — Это интересно! Не обращайте на меня внимания, я всего лишь сопровождаю эту… особу.
Он сделал шаг назад и привалился спиной к крашеной стене, на которой виднелись рекламные плакаты, воспевающие как раз конфиденциальность и еще что-то настолько же нелепое. Кажется, страхование имущества.
— Это, конечно, весьма необычно, — сказала сотрудница. — А я-то думаю, каким ветром занесло…
— Довольно, — перебил парень. — Обслуживайте клиента.
Алена покачала головой. Антагонизм между Питером и Ириной — тем более непонятный, что они, как признали сами, никогда не встречались раньше, — не оставлял ей шанса, чтобы как следует расспросить девушку о том, что происходит, что тут за правила и где вообще затесалось это «тут». Сама она успела шагнуть за грань жизни, но не добралась до грани смерти, застряла на нейтральной территории под названием остров Буян. Оттуда, как предполагалось, она вернулась ненадолго в мир живых, а тут вдруг обнаружилась не только «конспиративная квартира», но и почтовый офис — очевидно, один из многих, всего лишь звено длинной цепи. Целая нейтральная прослойка прямо здесь, в России, под носом у обычных, живых людей?
Да что «под носом», если в этой структуре и работают обычные, живые люди?
— Я давно тут не была, — начала она, раздумывая. — В смысле в этом городе. Ну и в этом мире, если так можно выразиться. Дело в том, что я…
— Мне еще пол за вами мыть, — поджав губы, поторопила Ирина.
— Вы уборщица! — театрально щелкнув пальцами, воскликнул из-за Алениной спины ее спутник.
— По совместительству, — глазом не моргнув, отвечала сотрудница.
— Вы уборщица и самозванка. Живые люди не работают на таких должностях.
— А кто, по-вашему, на них работает?
Этот вопрос интересовал и Алену: каким существам принадлежит эта система и откуда они берутся? Самозванкой можно было смело называть и ее саму, растерянную, будто выброшенный на берег дельфин. Здесь есть почта, есть операторы телефонной связи — неужели живым и мертвым дозволено общаться между собою? Это призраки пишут письма родным и друзьям, а те, кто задержался на этом свете, шлют телеграммы и даже бандероли на тот? Или система обслуживает только магических существ, вроде Привратниц? Алена не знала даже, как называется ее собственная «должность» в системе, ведь нельзя же всерьез считать, что ее именуют «Летучей Мышью». Или можно?
Алена летела вперед, сжимая невесомую коробку. Она старалась не обращать внимания на назойливые снежинки, которые налипали на волосы, брови, ресницы, лезли в нос и в рот. Питер, вновь принявший облик мальчишки, в этой круговерти не терялся: он тоже, словно вихрь, то догонял ее, то вдруг оказывался впереди. И все твердил, что никогда еще не видел, чтобы по почте приходили посылки: не могла бы она утихомириться и быстрее распечатать коробку, потому что он сам не свой от любопытства, да и ей наверняка хочется поскорее узнать, что там, потому что ведь не может же и в самом деле несмышленая пока душа ребенка — нерожденного к тому же ребенка, учтите это — воспользоваться почтой!
Алена и сама знала, что такого быть не может. Хотя… если подумать, что из происходящего вокруг нее нельзя было бы отнести к категории невероятного?
— Куда ты несешься? — взмолился наконец Питер. — Ну остановись уже хоть где-нибудь!
Внизу, среди серо-белой мешанины, показалась зелень. Парк! Она ходила туда в детстве, кормила белочек, которые охотно спускались к малышам за лакомством. В глубине парка скрывалась летняя эстрада-ракушка синего цвета и допотопные аттракционы — например, качели в виде лодки на цепях, на которых можно было раскачаться только вдвоем. Она играла там и одна, когда не находилось компании, садилась посреди лодки, закрывала глаза и представляла, как плывет в дальние дали, на необитаемый остров. Ха-ха. Доигралась, короче.
— Давай в парк, — сказала она отрывисто.
— Давай, — поспешно согласился Питер. — Глядишь, там и в смысле наследия что-нибудь отыщется. Ведь ты там бывала ребенком, правда?
Она кивнула и стала снижаться. Летняя эстрада — вот идеальное место, где в такую метель наверняка никого не встретишь. Ряды пустующих скамеек для зрителей засыпало так, что они стали похожи на бурные морские волны — замершие, словно по волшебству, и вдруг раздумавшие обрушиваться на сцену. Скругленный купол самой «ракушки» уберегал часть сцены от ледяного ветра, там Алена и спряталась, села на вытертые голубые доски. Питер последовал ее примеру.
— Ну же!
Алену и саму обуревало нетерпение, но жадная торопливость Питера показалась ей странной. Она вновь прижала драгоценную коробку, к этому моменту уже совершенно промокшую, к груди и пристально посмотрела на него.
— А тебе-то что?
Он отступил на шаг и спрятал руки за спину.
— Ничего, я просто посмотрю. Я ж говорю, никогда еще не видел, чтобы…
— Мне не нравится, как ты ведешь себя.
— Ой, вот только не надо включать учительницу, — сощурился он.
Алена вспылила:
— Пока только ты тут корчишь из себя всезнайку, а сам ни на один вопрос ответить толком не хочешь!
— Ну например?
— Ну например, для кого вообще работает эта почта, где ты никогда не видел ЖИВЫХ людей? Для зомби, что ли? Для призраков? Для выходцев с того света?
Паршивец вытянул руки вперед, закатил глаза и стал топтаться на месте, видно, изображая зомби из какой-нибудь дебильной компьютерной стрелялки.
— Вот я о чем и говорю! Кыш, дай коробку открыть!
Это оказалось не так легко, ведь под рукой не было ни ножа, ни ножниц. Она крутила и сжимала коробку, пытаясь поддеть крышку, но почта, для кого бы она ни была предназначена, поработала на совесть: ни малейшей щелки не появилось. Наконец Алена сдалась:
— Есть там у тебя, в мешке, хоть какой-то инструмент?
Питер покачал головой, но подставил ладонь, чтобы она передала коробку ему. Ей ужасно не хотелось доверять ему загадочную посылку, но она все же решилась. Сначала он благоговейно подержал коробку в руках, потом быстрым движением провел пальцем вдоль каждого ребра куба — и тогда вернул посылку хозяйке.
Алена откинула крышку. Коробка была пуста.
Она подняла глаза на Питера, но вопрос замер у нее на губах, когда она вдруг услышала женский голос.
Баю-баюшки, баю,
Не ложися на краю,
С краю свалишься,
Напугаешься,
Придет серенький волчок,
И ухватит за бочок…
— Колыбельная, — с отвращением сказал Питер и стукнул по крышке, закрывая музыкальную шкатулку.
— Колыбе…
— Тебе послали колыбельную песенку. Посылкой. В наше время эм-пэ-три, беспроводных сетей, вайфай, блютус!
— Мне послали колыбельную?
— Ну ты же слышала!
Ей колыбельная о сером волчке напоминала о Федоре, нечаянно обнаружившем в один прекрасный момент, что он на самом деле оборотень. Но лицо Питера настолько исказилось от досады, что она не удержалась от широкой улыбки. Если б она знала, чего ожидать, может, тоже испытала бы разочарование.
— Я-то слышала, но ты как будто ждал чего-то другого?
— Ничего я не ждал, — буркнул он, надув губы, точно как малыш, не получивший конфеты. — Но это же так глупо — посылать в коробке песенку!